Жена

Абсолютная, полная неподвижность мертвеца:
неподвижность рук, груди и ног, обутых в туфли;
невольно контрастировала с подвижностью лица.
Лицо же тихо шевелилось. Особенно глаза,
которые нисколько не потухли.

Они, казалось, мыслили, едва прикрытые ресницами.
Ресницы при моргании бросали ряд теней.
И ушки — словно хулиганили.
А ноздри нежно трепетали, ловя привычно
запахи несущиеся из кухни.

Напев знакомый, дальний, погребальный: Эй ухнем!
Его, казалось, веселил;
но он крепился, что есть сил, чтоб не смеяться.
Вот глазки он прикрыл и ушкам приказал не трепыхаться.
И нос тевтонский побледнел
и прекратил вибрации.

И вот уж весь он неподвижен, как полагается.
Цветы располагаются, где им положено:
большая часть на нём разложена;
меньшая — у подножия портрета расположена.

Теперь, когда мертвец совсем спокоен,
портрет, как бы живей его;
поскольку снят, когда он был, что называется,
мужчина — ого-го!
Портрет всем нежно улыбается. Но мы-то видим,
что он улыбается одной.

Она и не скрывается. Красавица.
Была женой. Но, почему-то кажется, что так женою и останется;
что он каким-то образом останется.
А как? О том известно ей одной.