Уходят в воздух ароматы вод

1.

В пределах дня – невидимый предел
неведомого и тройного смысла,
который до сих пор не поредел

и где все убеждения зависли,
найдя, быть может, искренний задел
той самой настоящей благодати,

которую с огнём не отыскать
в отдельной позолоченной палате,
где есть что, не раздумывая, взять, –

но брать не надо даже при доплате,
чтобы потом никак не горевать
ни до, ни после золотой потери

на самом сущем из возможных деле.
Как говорил Люберий, – «Вот тетрадь, 
а вот перо. Запишешь – сразу спать». 

 
2.

Кто знает, где созвучий всех объём
оценок добивается снаружи
и снова пробивает стены лбом,

пока широкое не сделается уже?.. 
Часть мыслей иногда на голубом,
на красном или жёлтом ненароком,

потом на добром, часто на знакомом,
скорее узком, нежели широком,
в конце концов скрывается за домом

или в овраге некогда глубоком
и оттого предметном и бедовом.
Вы можете сказать здесь просто «да»

иль просто  «нет» – вас всё равно не слышат.
Вот так и образуется гряда,
пока перо-стило о чём-то пишет.

    
3.

Каким бы ни был месяц, год и век,
идёт по той же улице начальной
всё тот же предпоследний человек,   

весёлый и по праздникам печальный,
обосновавший как-то свой побег
туда, куда никак не убежать,

хотя то и предписано с вершины
когда-то было. Истину понять
не довелось на пажитях чужбины,

где некого и нечем удивлять,
считая год за два и oба за год,
и снова что-то как-то узнавать.

Уходят в воздух ароматы вод,
и невозможно даже осознать,
кто и за кем, куда, когда уйдёт.

 
4.

Ушло – и нет, и круг квадратом стал,
потом каким-то жёлтым резонансом,
и кто-то где-то что-то  оборвал,

воспользовавшись игровым нюансом.
Зачем и кто, и для какой игры?
(Возможно даже, что и для «серьёза»).

И до какой неведомой поры?
И в силу чьей невидимой печали?
И до какой жары или мороза?

И почему мы этого не ждали?
Откуда эта вся метаморфоза
в просторном некогда и светлом зале?


И для чего вообще такие вбросы?
Возможно, мы давно в полуфинале?
Или в финале? – Вот и все вопросы.

               
5.

Звучит салют и множится молва
о том, что было, не было и есть 
в историях простого меньшинства,

за что молве по разуму и честь.
А выскочек размелят жернова,
которые у нас в достатке есть

везде, где появлялся наш Макар,
телят гонявший так, что не присесть, –
иначе и не разогнать весь пар, 

рассказывая то, что не сказать.
Затем внезапный пронесётся шквал
и станет так, что и ни дать, ни взять,

и волны вдруг ударят о причал, –
им тоже очень хочется узнать
о том, кто, где, кого и как достал.


6.

«Что связывает с прошлым», кроме строк
примерного в недавнем прошлом брата? 
Там были и разливы, и поток

от наших кухонь до шатров Сократа,
где позолоты больше не блестят.
Там было всё отзывчиво и свято,

и был прелестный, настоящий дым,
в котором остросложности коптят,
чтоб было неповадно остальным

судачить о подвохах в подоплёках 
и презирать того, кто нелюдим
во всех подземных и наземных сроках.

 
7.

Ответа нет ни у зеркал, ни у
одной струны из многих в фортепьяно,
чернеющее в угловом плену,

подобно многим из того же клана,
встречающего лето и весну,
и осень – клавиш чистым перебором

и чистой волей музыкальных тем
с неизмеримым внутренним простором.
В них раствориться хочется совсем –

хоть во дворце, а хоть и под забором,
без теорем и памятных дилемм,
вне всех морей, озёр и океанов,

без шума, – даже пусть и от земли, –
без труб, литавр и прочих барабанов
вблизи, у центра или же вдали.

 
8.
 
«Запавшее молчанье среди клавиш» 
подобно всем молчаниям другим.
Его и не убьёшь, и не исправишь.

Где был огонь, наличествует дым
прекрасного из близкого далёка,
которое красивая юла

в своих коловращениях цветных
фельдъегерю неспешно отдала
в своих же закоулках вихревых.

Ей помогали в этом зеркала
и знания движений ведовских, –   
и отразили общие дела

внутри большой, невидимой свободы
единственные нужные слова, –   
и тихие в ночи сомкнулись воды.

 
9.         

Предугадать подобное молчанье
сложнее, чем молчание ягнят
или в лесу внезапный камнепад,

которого неведомо звучанье
там, где не наблюдаем перепад
высот и всё просчитано дозором   

и волей запечатанных в нём тем
с неизмеримым внутренним простором,
в котором нет того, что насовсем,

но лишь на время, да и то с укором
от дольников, катренов и морфем
и под ключом без всех замочных скважин,

поскольку нет и не было замков
на выставке с таким же вернисажем,
как этот, что внутри вот этих слов.

 
10.

Совсем светло, совсем темно, и снова
совсем светло – иль это снится мне.
Пусть так. Пусть хоть совсем не так, – подкова 

и над дверьми прибита, и в окне
висит другая на верёвке прочной,
и есть зола в чулке, а он в саду

закопан ночью под луной огромной,
и яблочные косточки в меду
припрятаны в бутылке экономной,

чтоб не обидеть внешнюю среду.
Значение должно быть преогромно
рассказанного, но к тому веду,

что оберегов правильный расчёт
внезапно оказался вероломным –   
и вышло всё совсем наоборот.