Предзимье 2018-го...

1. * * *

Как там, у вас, с эвтаназией?
Всё ещё – в оптимистах?!
Вот и memento mori.
Стоиком стал Эпикур.
Штопают дыры в балансе
«вестники коммунизма»
маревом из апорий,
душами синекур.
Худо, небось, с нетленками?!
Идолы в идеалах.
Мыслящий ропщет модус.
Множит тоску на боль.
Спорит Петров с Ильенковым.
Спорит… А толку мало.
В трещину биокода
хмуро ушла любовь.

2.10.2018

2. * * *

Выбор сделан. Сенатор Сенека
Режет вены. Ликует Нерон.
В катаклизмах двадцатого века
Тянет лямку паромщик Харон.
Не лодчонка! Шурует линкором.
Всё одно старику не возмочь.
Гекатомбы кровавым узором
Окаймляют кромешную ночь.
Надломился, просел человечек.
В «гуманизмах» по горло погряз.
Лагерей-крематориев печи.
И елеи несбывшихся грёз.
Где-то линзы шлифует Спиноза,
перламутровой пылью давясь.
Хлещут сплетни. Роятся доносы.
Рвётся Этики тонкая вязь.
Утонул атрибут Субстанции
в суете недомыслов-сует.
Вместо ангелов жалкие нунции.
Звёзд погасших обманчивый свет.
Мозг и сердце. Осколки модерна.
Гегель с Бёме… Мираж в кутеже.
В спазмах жизни Carotis externa
На суровом сапожном ноже.

4-5.10.2018

3. «Империя. После жизни»

Обло, озорно, тризевно…
Цербер. Горыныч родной!
Плащ у дозора брезентовый.
Вшито в дерюгу рядно.
Плачет, насупившись облаком,
тощий расстрига Кащей.
Медно колышется колокол
в небе безлунных ночей.
Бедная, нищая, голая
скорчилась бабка Яга.
Плещет любовь однополая.
В бездну плывут берега.

29.10.2018

4. «На Дзяды»

У Юпитера…
                Нет:
                у Сатурна,
пожиравшего собственных чад,
спутник был
                – сателлит затрапезный.
Мир потешный вертелся над бездной.
Сам в обмане себя обличал,
на поминках рыдая халтурных.

Спутник тот упирался в Европу.
У Европы свои сапоги.
Взгляд на мир –
                относительно трезвый.
Оскользнулись Восточные кресы
в злую КАтынь…
                Кресты у могил.
Не помпезный, но всё же некрополь.

Русь. Литва…
                Гусь свинье не товарищ.
Сателлит посполитость забыл.
Он Сатурна блюдёт интересы.
Ефросинья. А может, Тереза.
Все мы Божьего Слова рабы.
И сыны.
              Чтобы кто не гутарил.

2.11.2018
PS:
Ежегодно 2 ноября в Беларуси отмечается День памяти, установленный Указом Президента Республики Беларусь № 157 от 26 марта 1998 года. В народе этот день называют Осенние Деды (Восеньскiя Дзяды), который православные отмечали на третьей неделе после Покрова. Это день поминания предков. В народном календаре существует универсальный алгоритм для вычисления дат всех народных праздников. К сожалению, в отношении данного праздника, когда День памяти был включен в список государственных праздников, народная традиция не была соблюдена. Сейчас этот праздник принято отмечать в одну из суббот с 1 по 11 ноября, объединив практически две традиции – православную и католическую. А государственный День памяти в Беларуси установлен на 2 ноября.
У белорусов Восеньскiя Дзяды – праздник семейный, домашний. Лишь в некоторых западных районах Беларуси известны случаи, когда люди ходили сами навещать предков на кладбище. Это весной, на Радуницу принято навещать умерших на кладбище, а сегодня приглашают предков к себе домой, чтобы угостить и отблагодарить за помощь и покровительство. В этот день поминали всех предков независимо от их места захоронения. Перед Дзядами чисто убирались, мылись в бане, где оставляли ведро чистой воды и новый веник для душ предков. Женщины готовили различные блюда. Хозяин дома зажигал свечку, читал молитву и приглашал всех предков на ужин. Перед ужином в доме открывались все двери, чтобы предки могли заходить и садиться за стол. Перед тем как приступить к очередному блюду, часть его откладывали на специальную тарелку для духов. Число блюд на столе могло быть различным, но обязательно нечетным и не меньше пяти. Каждое блюдо подавалось парно в четном количество (если 7 блюд, то на 14 тарелках). Тем самым уравновешивалась ситуация, когда не должны быть в обиде ни живые, ни умершие. Торжественный поминальный ужин длился довольно долго, все вели себя сдержано. Вспоминали лучшее в своих умерших родственниках, те поступки, которыми может гордиться не одно поколение этого рода. Во время праздничного ужина позволялось говорить только о дедах – их жизни, отдельных случаях и чертах характера, вспоминались их слова и наставления, мудрые советы и добрые дела. Начинался этот разговор с рассказа о самом старейшем и наиболее известном предке, а заканчивался воспоминанием об умерших совсем недавно. Так делали каждый год, постепенно передавая всю информацию детям и внукам. На Дзяды каждая крестьянская семья щедро наделяла нищих, которые ходили по деревне. На протяжении 20 века традиция поминать своих предков на Дзяды не имела большого распространения. В 1990-е годы Осенние Деды, приуроченные ко 2 ноября, на некоторое время стали официальным нерабочим днем. Сегодня, несмотря на то, что день 2 ноября снова объявлен рабочим, Осенние Деды широко отмечаются сельскими и городскими жителями.

5. «Перечитывая Бибихина»

Живого слова выразительность.
Предельной мысли конструктив.
Пророки, ёрники, сказители…
Сократом попранный Кратил.
Полёт стрелы. Разряды горнии.
По древу мыси разворот.
Пустых страстей столы игорные.
Кладбище метящий Эрот.
Цветы и чувства запоздалые.
Пунктиры, стрелочки, значки.
Гадалки. Варвары с вандалами.
Сует насущных хомячки.

11.11.2018

6. «Перечитывая Бибихина 2»

В багровом зареве закат шипуч и пенен,
Берёзки белые горят в своих венцах.
Приветствует мой стих младых царевен
И кротость юную в их ласковых сердцах.
(С.Есенин)
---------------------------------------

Когда философом становится лингвист,
его собратьям жизнь покажется с лукошко.
Опять в раввины обратится Бенвенист.
И око зоркое – в тюремное окошко.
Но чем Нарумову Бибихин насолил,
я до сих пор доподлинно не понял.
Семантики романской мезонин
торчит кустом в ухоженном вазоне.
А что до язв и жжений языка…
Так это Гумбольдта шальные отголоски.
Идёт процессия по улице Болонской.
Над Старым Светом заревом Закат.

11.11.2018
PS:
Борис Нарумов (1946-2007), специализировавшийся на романской лингвистике, в своей статье ««Язык» лингвистики и «язык» философии. Contra Бибихин», «постоял за честь» настоящих лингвистов и отделал «зарвавшегося» ренегата Владимира Вениаминовича. Впрочем, сам ВБ также позволял себе излишнюю, как мне показалось, язвительность. В отношении официальной науки. Хотя «на личности» особо  не переходил.
Ну, с Бахтиным и Потебнёй, это – любя.
А в эпиграфе – вполне лицедейский стишок Сергея Александровича, читанный в 1916 году в первом отделении концерта, состоявшегося в присутствии императрицы и её дочерей. В этом концерте принимали участие артисты В. В. Сладкопевцев, Н. С. Артамонов, группа балалаечников под управлением В. В. Андреева, режиссер Н. Н. Арбатов... Как вспоминал сын полковника Д. Н. Ломана (1868-1918), штаб-офицера для особых поручений при Дворцовом коменданте, Ю. Д. Ломан (1906-1980), по окончании концерта его участники были представлены высоким особам. «Во время беседы императрицы с ними ей были преподнесены сборник стихов Есенина «Радуница» и сборник рассказов Сладкопевцева» (Ломан Ю. Д. «Воспоминания крестника императрицы» (автобиографические записки). СПб., 1994, с. 66).

Хотя к эпиграфу куда больше льнут эти (но стих Есенина, по-своему, забавен)…

Пока человек естества не пытал
Горнилом, весами и мерой,
Но детски вещаньям природы внимал,
Ловил её знаменья с верой;
Покуда природу любил он, она
Любовью ему отвечала:
О нём дружелюбной заботы полна,
Язык для него обретала.
Почуя беду над его головой,
Вран каркал ему в опасенье,
И замысла, в пору смирясь пред судьбой,
Воздерживал он дерзновенье.
На путь ему выбежав из лесу волк,
Крутясь и подъемля щетину,
Победу пророчил, и смело свой полк
Бросал он на вражью дружину.
Чета голубиная вея над ним,
Блаженство любви прорицала:
В пустыне безлюдной он не был одним,
Нечуждая жизнь в ней дышала.
Но чувство презрев, он доверил уму;
Вдался в суету изысканий…
И сердце природы закрылось ему,
И нет на земле прорицаний.
(Е.Баратынский. Приметы, 1839)

В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орёл не взмахивал крылами,
Звёзды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передаёт.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осияно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это – Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества.
И, как пчёлы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.
(Н.Гумилёв. Слово, 1919)

7. «З нагоды…»

Неспадзявана… Нават што прыемна!
Калiсьцi бацька вершык друкаваў.
Нязграбны па-юнацку.
У «раёнцы».
А я…
Амаль на самым донцы,
як немаўлятка, мовы сербануў.
З надзеяй: быццам адгукнецца.
А ўсё – прыемна. Што яшчэ казаць!?
Бадай, адно:
прабачце за нязграбнасць…

13.11.2018

8. «Набросок. Сани… Сане…»

Зима. Размашистые сани.
В прозрачной стыни пар коней.
Тиран в божественном дизайне.
Проклятый город…
Фальконе,
природу страстную, немую
в роскошный мрамор воплотив,
алкал над девушкой-Зимою.
Кроил расколотый потир.
Цветы, прикрытые от хлада.
Заказ покойной Помпадур.
В рокайлях-камушках Эллада
в екатерининском саду.
Проклятый город. Злая вьюга.
Тиран на вздыбленном коне.
И вдруг – цветы…
Дыханье юга.
Зима Этьена Фальконе.

Простите, Саша, если Питер
закляли лишку невзначай.
Кому – тоска. Кому – обитель.
Кому-то повод развенчать
былых героев и кумиры.
Одно нетленно
– Красота!
Её не выразишь в ампирах.
Не спрячешь в царственных садах.
Её дыхание повсюду.
В обход таможенных границ.
В эскизах крошечных этюдов.
В шуршанье ласковом страниц
любимых книг и фолиантов.
В суровом небе декабрей.
Незримой нитью Ариадна
низводит к смертным Эмпирей.

20.11.2018
PS:
О.В.:
«Идея для Саши: аллегория Зимы – скульптура Фальконе «Зима») не дед, не Санта, не мальчик, не с-пальчик, а женщина, молодая, почти богиня)) если вдохновит, черканите пару строк) В этот раз (в этом году) я надумала концепцию философии времени года (осени, зимы и т. д.), с Вами веселее)».

Подлинным шедевром мастера явилась статуя «Зима», о которой восторженно отозвался друг скульптора Дени Дидро, не раз повторявший, что ценит в творчестве Фальконе прежде всего верность природе. Облик сидящей девушки, олицетворяющей зиму и прикрывающей плавно спадающими складками одеяния, как снежным покровом, цветы у ног, полон тихой мечтательной грусти. А иллюзией зимы являются знаки зодиака, изображенные по сторонам постамента, и чаша у её ног, расколовшаяся от замерзшей воды. «Это, может быть, самая лучшая вещь, какую я мог сделать, и я смею думать, что она хороша», – писал Фальконе.
Фальконе начал работу над статуей «Зима» в 1763 г., выполняя заказ маркизы Помпадур, фаворитки Людовика XV, которая была его первой покровительницей. Смерть маркизы в следующем году остановила работу над скульптурой. После окончания переговоров о приезде в Россию для выполнения памятника Петру I, незаконченная работа была приобретена Екатериной II и в 1766 г. отправлена в Петербург, где Фальконе ее завершил.
Преклоняясь перед античным искусством, мастер, однако, никогда не воспринимал его как холодный и безжизненный канон. «Только природу, живую, одухотворенную, страстную должен воплощать скульптор в мраморе, в бронзе или в камне», – эти слова всегда были девизом Фальконе.