Смолянка

1
Переверну обратной стороной
портрет отца в резной дубовой раме.
Его писал художник крепостной,
чтоб угодить одной вельможной даме,
но не сбылось. Другой её жених
настойчивее был и побогаче.
Он к цели шёл упрямо напрямик
и ухватил за хвост свою удачу.
Отца женили тотчас на другой —
бедней она была, зато красива,
фамильный герб имела родовой
и скромный дом на берегу залива.
Наверно, он по-своему любил,
но лишь узнал о будущем ребёнке,
сказал, что долг отца ему не мил
и что не хочет видеть он пелёнки,
поэтому в отдельное крыло
мать отселил, и предался утехам.
Лилось рекой шипучее вино
и барышни носились с громким смехом.
Рассказывала няня мне потом,
как мать меня жалела, баловала:
наряды примеряла мне тайком,
ночами подтыкала одеяло...
Не помню ничего. Лишь день, когда
её не стало. Отпеванье в храме...
И дождь. Смешались слёзы и вода
в молитве детской об ушедшей маме.
Шли годы равномерной чередой.
Взрослела я — несмелая дикарка.
Опеку поручили надо мной
двум горничным и пожилой кухарке.
А в девять лет (заслугами отца
или гербом, доставшимся от мамы)
два важных и влиятельных лица
меня, в ответ молчащую упрямо,
определили в Смольный институт.
Жизнь потекла размеренно и чинно:
казенных спален мертвенный уют,
шуршание подолов платьев длинных,
зубрежка без начала и конца
и строгих надзирательниц укоры...
Забыть и дом, и строгого отца
сумела я без напряженья скоро.
Подругам было очень тяжело —
их жизнь такая долго тяготила,
в подушки слёз немало натекло,
а мне всё было радостно и мило.
Однажды весть прислали, что отец
скоропостижно отдал душу Богу
и завещал мне небольшой ларец.
Без слёз в глазах отправилась в дорогу.

2
Как мал мне показался двор и дом,
и слуги очень сильно постарели!
Узнала няню я с большим трудом,
хоть с ней была от самой колыбели.
В гостиной — шумный поминальный пир:
пришли соседи и священник местный,
а тот привёл с собой церковный клир,
и было душно в комнате и тесно.
Вошла — и наступила тишина.
Меня не ждали, видимо, так скоро.
Молчания звенящая струна
оборвалась приветствий громким хором.
Присев за стол и что-то пригубив,
решила не задерживаться боле:
мне этот дом по-прежнему не мил —
в нем испытала слишком много боли.
Вручили мне торжественно ларец
и плотно в шаль завёрнутую раму,
сказав, что перед смертью мой отец
раскаялся и звал всё время маму.
На кладбище заехав по пути
и поклонившись маминой могиле,
я так и не смогла в себе найти
прощения неведомые силы.
Наследство рассмотрела лишь когда
затихла спальня. Был ларец с секретом,
но нянина подсказка, как всегда,
мне помогла в нелегком деле этом.
Там брошь лежала мамина. Она
согрела сразу пальцы ледяные.
Тепло дошло до сердца. Так весна
леса из чёрных делает цветными.
А в шаль завернут был портрет отца —
тот самый, предназначенный невесте.
На нем глаза горели подлеца,
забывшего о совести и чести.
Переверну обратной стороной
портрет чужой в резной дубовой раме.
Уж лучше бы он умер молодой,
отдав года моей любимой маме.