Евгений О

Вступление
Порой превратности судьбы
играют с нами шутку злую.
Как на развилке трёх дорог
коня направить на такую,
что приведёт не в тёмный лес,
где волк голодный точит зубы,
и не на ту, где ждут огонь,
вода и красной меди трубы.
Нет камня, указатель стёрт,
придётся уповать на Бога,
пускаясь из столицы в путь.
Что ж, милый, скатертью дорога!
На этом месте должен я
тебя уведомить, читатель,
что о распутьи рассуждал
столичный давний мой приятель.
Евгений — так зовут его —
внезапно получил наследство:
на юге домик невелик,
но коль продать, то будут средства.
Вот и поехал в южный край
с надеждой — выручить побольше,
домой вернуться при деньгах...
Но всем сказал, что едет в Польшу.
Лет через пять с минуты той
за столиком в кафе публичном
про всё, что с ним произошло,
Евгений рассказал мне лично.
Его рассказ по мере сил
я изложу (имею право!).
Евгений сам о том просил,
ни денег не ища, ни славы.

Детство
Семья, в которой Женя рос,
жила в умеренном достатке.
Квартирно-бытовой вопрос
решён, а значит всё в порядке.
Ни братьев больше, ни сестёр.
Один на всю родню большую,
он рос, заботой окружен,
всегда готовый к поцелуям.
Помимо школы (там, увы,
он не блистал на ниве знаний),
учился музыке, дзюдо,
но не снискал нигде признаний.
С английским тоже не в ладу,
хоть репетитор был из Штатов.
Зато в беседе мог блеснуть
удачно выбранной цитатой.
Так рос, и после школы был
пристроен в институт престижный.
Общага, девочки, вино,
походы — пеший, горный, лыжный.
Когда ж будильника звонок
стал на работу звать с кровати,
наследство южное пришлось
уж очень вовремя и кстати.
Повествование моё
и началось с того момента,
когда Евгений поспешил
на юг искать на дом клиента.
Надежда вмиг разбогатеть
скончалась, не родившись даже,
как только понял, сколько их —
домов, стоящих на продажу.
Пришлось, преодолев себя,
в глуши на время поселиться.
Пока карман противно пуст,
не признаёт тебя столица.

В деревне
Он просыпался поутру,
когда, прочистив горло матом,
баранье стадо гнал пастух
в поля окрестные куда-то.
Взбодрившись ледяной водой
остывшего под утро душа,
вальяжно шествовал за стол,
чтобы, чем Бог послал, покушать.
Стакан парного молока,
овсяной каши с маслом плошка
и черный кофе на десерт,
в котором сахара пол ложки.
Хозяйству время посвятив
(на спелость яблоки проверив,
на небо важно посмотрев),
от зноя прятался за дверью.
Перекусив слегка борщом,
пюре с котлетой и компотом,
вздремнуть ложился на часок —
прохладный дом спасал от пота.
Глядишь — и вечер. Вместе с ним
потребность наносить визиты.
Столичному холостяку
в деревне двери все открыты.
Тянулись дни, один с другим
похожи, словно две картины:
пейзажи разные на них,
но равно веет мертвечиной.
Так продолжалось до тех пор,
пока в одно из посещений
семей, живущих за рекой,
Татьяну встретил мой Евгений.

Татьяна
Татьяна... В имени её
звон бубенцов мой друг услышал,
в глаза взглянул, а там — простор!
Куда девались стены, крыша?
И отвечая невпопад,
еды не ощущая вкуса,
старался даже не дышать,
боясь спугнуть (хоть не был трусом)
виденье дивной красоты,
в глуши затерянное чудо,
явленное из немоты,
из высоты, из ниоткуда.
Она сказала пару фраз
и пододвинула печенье,
а он уж по уши влюблен
и сочинил стихотворенье,
хотя ни разу до сих пор
за ним такое не водилось.
Какие фортели любовь
не крутит! Принял, словно милость,
из рук её свой лёгкий плащ
(под вечер становилось зябко)
и, запинаясь, пригласил
пройтись с ним завтра вдоль посадки.
Здесь пояснить хочу: Бродвей
с Арбатом вместе — просто дети.
Таких терзаний и страстей,
как здесь, в деревне, там не встретить.
По вечерам кипела жизнь
в пыли дороги у посадки.
Сюда стекалась молодежь
забыть про сенокос и грядки.
Звучала музыка, лилось
вино в бумажные стаканы...
Сюда и пригласил гулять
Евгений милую Татьяну.

Прогулка
Слегка смущаясь и стыдясь,
Татьяна все же согласилась
назавтра встретиться опять
и погулять. Такую милость
Евгений даже не готов
был воспринять умом влюбленным.
Идя домой, он напевал,
будя собак окрестных сонных.
Скорей бы вечер наступил...
Часы, казалось, застревали.
Умыт, причесан и побрит,
цветов нарвал у тети Вали.
Своим стремительным рывком
пугая куриц на дороге,
в урочный час стучался в дверь,
о тряпку вытирая ноги.
Сперва придирчиво отец
его сверлил суровым взглядом,
пока Татьяна наконец
с вечерним справилась нарядом.
Затем стыдящаяся мать
(столичный ухажор — не шутка!)
её просила в десять быть,
не опоздав ни на минутку.
И, наконец, счастливый миг —
они вдвоём идут бок о бок.
Евгений разговор ведёт.
Обычно, в этом был он ловок,
но не сегодня. Мысли вскачь
несутся бешеным галопом.
Чем поразить? Что рассказать?
Про то, как посещал Европу?
А может, про столичный круг
друзей влиятельных и важных?
Татьяна молча шла вперёд,
платочек комкая бумажный.
Так, не придумав ничего,
промямлил что-то о погоде,
о нравах странных на селе
и о чарующей природе.

Дуэль
Дошли к посадке. Тишина
навстречу им плеснулась сразу.
Казалось, даже все сверчки
затихли, словно по заказу.
К Татьяне быстро подошёл
и по-хозяйски взял за руку
Владимир — местный Дон Жуан.
Немало девушек на муку
ночных терзаний он обрек.
Теперь пришла пора Татьяны.
В неотразимости своей
уверенный, немного пьяный,
на конкурента свысока
взглянул, уничтожая взглядом:
видали, дескать, здесь таких...
Евгений оставался рядом.
Тогда Владимир, отстранив
Татьяну — повод был для ссоры! —
нанес удар ему в поддых,
не начиная разговоры.
Дуэльный кодекс растоптав,
они дрались, как два барана,
на узкой тропке над рекой
столкнувшиеся утром рано.
И чем бы кончилась возня
никто не знает, но Татьяна
из них двоих вдруг предпочла
подвыпившего хулигана.
О, тайны девичьей души!
Понять уму их неподсилу.
Уйти Евгения домой
Татьяна тихо попросила.

Первое письмо
Убит, унижен, оскорблен...
Евгений продал за бесценок
ему столь ненавистный дом,
послал Татьяне напоследок
письмо прощальное и прочь
рванул ближайшим самолетом.
Храню я ветхий черновик,
весь в пятнах крови, слёз и пота:
«Сегодня видел странный сон —
кружилась в небе птичья стая.
Учились ласточки летать.
Пора и мне. Я покидаю
тот край, в котором встретил Вас
и полюбил себе на горе.
Счастливой будучи с другим,
меня забудете Вы вскоре.
Не упрекая, не клеймя
(какое я имею право!),
забуду стыд, забуду боль,
оставлю лишь любовь. Лукаво
со мною поступили Вы.
Что ж, будет впредь и мне наука.
Так поступал с другими сам,
не ведая, какая мука —
неразделенная любовь.
Прощайте, милая Татьяна,
и будьте счастливы всегда,
молю я небеса упрямо».

Второе письмо
В столице жизнь своим путём
текла привычно и бурливо.
Подобно морю с чередой
приливов пенных и отливов,
клубились люди по ночам,
с трудом на утро поднимаясь.
Евгений влился в эту жизнь,
всех удовольствий не чураясь.
Так было внешне. Но в душе
как будто надломилось что-то
и стало очень не хватать
тепла семейного, заботы.
И по прошествию времён
женился он на первой встречной,
взглянувшей на него тепло,
без суеты и человечно.
Стирает память боль и грусть,
спасая от мучений душу.
Евгений радоваться стал
и даже петь порой под душем.
Но тут проклятый почтальон
принёс письмо. Вскрыл — от Татьяны.
И будто лезвие ножа
в присохшие вонзилось раны.
«Я Вам писала много раз,
но письма жгла, не отправляя.
Собравшись с духом, наконец,
Вас о прощеньи умоляю.
Наивность юности моей
осталась в прошлом. Глупость тоже.
Родив ребёнка, ко всему
стремишься относиться строже.
Не в Вашу пользу выбор мой
ошибкой был. Я осознала,
насколько внешний лоск и шик
в семейной жизни значит мало.
Сквозь призму зрелости теперь
душа и искренность важнее.
И, если любите меня,
женой Вам верной быть сумею».

Окончание
Опять распутье. Сколько раз,
идя проторенной тропою,
мечтаешь никогда уже
не встретить камень пред собою.
Но нет! Истертый добела,
так, что ни строчки, ни пол слова,
он заслоняет путь прямой
и к выбору толкает снова.
Как печь зимой, любовь влечёт.
В огне несбыточных желаний
душа расплавлено плывет,
сжигая боль воспоминаний.
Евгений твердою рукой
одну с другой цепляет строчку:
«Прости меня, моя любовь,
но я женат. Поставим точку».