Смех на погребенье, слезы в праздник

Смех на погребенье, слезы в праздник...
Нет поэту места на земле.
Жизнь уныло-скотскую он дразнит
Языком есенински в петле.
Он печали добровольный пленник,
Прозаичной радости изгой.
Где остался шаг до просветленья,
До кромешной тьмы подать рукой.
Потому и рифм поэт не ищет.
Он ведь сам избранник нужных слов.
От него не скрыть, что топорища
Гуще прорастают из голов.
Принимаясь в спинах, рукоятки
В них пускают лезвия корней.
Мир в душе поэта слишком шаткий.
Но и тот, наружный – не прочней.
А что лес на щепку вид не застит -
Это же поэзии азы.
Как уменье самой скотской власти
Показать цветаевски язык.
Сжатым горлом хлещет кровь густая,
Тело в возбуждении дрожит.
А желанья озверевшей стаей
С воем мчат туда, где запах лжи,
Вопреки канонам «Арс аманди».
Жизнь сломалась – пусть, неисправим
Тот, кто в прозе жизненной романтик
Вплоть до прагматичности в любви:
Где подобно смерти промедленье,
Он смакует чувство, не спеша.
Так что может рухнуть на колени,
Где до трахнуть – просто сделать шаг.
Тем верней эффекты привыканья.
Душу за стихи – обмен веществ
Аномален… В прошлое не канет,
Даже если из сейчас исчез.
Творческий порыв не может скупо
Приберечь для важных тем и драм.
Зажила душа, сомкнулись губы -
Снова хлещут строки, вскрылся шрам.
Люди буйным чувством оскудели?
Все оно скопилось здесь, в груди!
Ни к гробу, ни в чьей-либо постели
Счастья и покоя не найти.
В сердце персональный ад эмоций,
Нежности лиричной благодать.
Шаг до умудренья остается.
До сойти с ума – рукой подать.
Он последней строчкой грань отчертит
Здешней жизни - черной полосы.
Быть поэтом – хоть бы даже смерти
Из петли показывать язык.