Сашка. С мамочкой

               

                1      
 
        Вагон задрожал. Сашка смотрел на перрон сквозь мутно стекло. Там люди кому-то махали руками или шли за поездом.
        - Есть захочешь,  скажи, - отвлёк Сашку дядя Леша.
       Сашка сморщил нос, этим показывая, что дядя   мешает ему смотреть. А за окном поплыли огороды, дома, знакомая Сашке однопутка.
        - Дядя Лёша!- вскрикнул Сашка – Дом наш, глянь!
        - По-моему, он  в другой стороне.
       Сашка продолжал смотреть на маленькие домики, на детей, похожих на муравьёв, на крохотную машину.  Картинки сменялись, будто он листал страницы  книжки.
        - Дядя Лёша, нам далеко ещё ехать?
        - А тебе что, уже надоело ехать?
        - Нет, мне ехать нравиться.
       Сашке стало жаль, что рядом нет Вовки. Но  вспомнив, как Вовка однажды отлупил его, решил, что без него лучше. Зато воспоминание о доме отвлекло его. Поезд затормозил. Сашка увидел четыре дома и небольшое здание с колоколом на стене.
        - Маленькая станция! - воскликнул Сашка.
        - Это полустанок,- рассеяно ответил дядя, погружённый в раздумья.
       На него нахлынули воспоминания, какие бывают с людьми, когда у них дел нет, зато  свободного времени хоть отбавляй. Он вспомнил, как, будучи студентом Ленинградского машиностроительного института, влюбился он в студентку Машу Ярову. О, Маша! Девушка среднего роста, блондинка, с пышными волосами. Они спадали на лоб ей. Но главная её красота – это, конечно, синие глаза с чёрными  ресницами. Он тонул в омуте их, уходил в них головой и сердцем, они обжигали ему душу, очаровывали разум. Маша в таких случаях, улыбаясь, спрашивала: «Лёша, что с тобой?» 
       Его раздумьям помешал Сашка, попросивший кушать. Алексей Трофимович достал из сумки масло, хлеб и ветчину. После трапезы он предложил Сашке  поспать. Поезд остановился на станции. Надев пиджак, Алексей Трофимович, глянув на лежащего Сашку, вышел из купе. Оставшись один, Сашка  заволновался. Паровоз свистнул. Вагон дёрнулся. Потом дёрнулся ещё раз, и у Сашки защемило сердце. Такого волнения он никогда не испытывал. Он взглянул в окно, но перрон закрыл товарный состав. Сашка хотел уже пустить слезу, но вошёл Алексей Трофимович, в руке  держа бутылку  вина.
        - Испугался?- присаживаясь рядом, спросил дядя.- Зря – я не маленький, чтоб отстать. Вообще-то думал, что ты спишь.
       Сашка с благодарностью посмотрел на дядю, пальчики рук его дрожали от волнения.
        - Да ничего не случилось,- продолжил  успокаивать его дядя.- Всё хорошо, ложись и спи.
        - Не хочу спать.
       Скачков вынул из сумки стакан и плеснул в него немного вина.
        - Выпей,- подмигнул.- Уснёшь сразу.
       Малыш понюхал.
        - Это вино? Оно сладкое?
        - Должно быть.
       Малыш выпил и ещё немного поел; после этого лёг и уснул.
       Тук-тук, так-так мерно стучали колёса. За окном темнело. Алексей Трофимович пил вино и глядел в ночь. На небе не было звёзд; но вот одна сверкнула. «Так и в жизни,- подумал он.- Счастье у человека одно, и его не просто найти – свою звезду среди других, но если даже она и отыщется, то в любое время  её закрыть могут облака». Он  выпил остаток вина и подумал, что его звезда погасла. А ведь всё было так хорошо: на последнем курсе института они с Машей  подумывали о свадьбе, и он себе представлял, какой карапуз будет у них. Думая так, Алексей Трофимович посмотрел на Сашку. «Нет, такого  сынка у меня  не будет - наверное, не будет».
       Хорошо или плохо, но он встретился на Севере с Ксюшей. Только в ней он увидел какое-то сходство с Машей. За это, наверно, и полюбил, хотя простой, не романтической любовью. Может быть, она даже спасла его, когда ему приходилось видеть, как достойные люди и всякое отребье хлебали одну баланду и зубами плевались, заболев цингой. Он положил голову на стол, опустевшая бутылка скатилась на пол. Но Скачков этого  не слышал: он спал.

                2

       В тридцать девятом году его арестовали на нелегальном студенческом собрании и отправили с группой таких же молодых людей этапом на строительство заполярного города металлургии, Норильска. В деле у всех значился северный порт Дудинка, металлургический комбинат. Поместили осужденных в тесный трюм баржи. Тридцать шесть арестантов, студенты, повидавшие в жизни ещё совсем мало. Правда, ещё были с ними двое пожилых арестантов - профессор, бойкий в свои лета, и преподаватель иностранного языка. 
       Плыли, плыли, наконец, услышали, что впереди Карские ворота. Значит, до порта Дудинка осталось недалеко. Так представляли себе путь заключённые.
       В те дни Скачков старался меньше думать о том, что его ждёт, перебивал тревожные мысли воспоминаниями о студенчестве и, конечно, о глазах Маши. «Ради них он выживет, пусть и тяжёлыми будут испытания» - укреплял он себя этой мыслью. Минуло с тех пор уже много времени, но он в ночных снах, похожих на кошмар, всё ещё видит минуты ареста, дни заключения и допросы. И, конечно, вспоминает слова девушки: «Лёша, помни, ты всегда здесь, в сердце…». Эти слова ему были светом и в камере, и в хаосе этапов и пересылок, заглушали стук каблуков часовых.   
       Жизнь и на свободе не баловала его: мама умерла, когда было ему всего девять лет; умер и отец, правда, позже. Доучивал его старший брат, окончивший Вуз и работающий на стройках. Есть у него ещё и сестра, но она, замуж выйдя, уехала далеко куда-то. Текущие события были стремительны, сестра и брат, которого переводили со стройки на стройку, вряд ли знают что-нибудь о нём, и узнают ли?

                3

        Сашка проснулся. Дядя, стоя с полотенцем на шее, позвал Сашку пойти в туалет, умыться. Мыться Сашка не любил. Поняв это, дядя сказал, что быть грязным плохо. Сашке пришлось с дядей согласиться. Но туалет оказался занятым. Мимо них прошли два мужика – высокий и низкий. Низкий улыбался, чтобы, как подумал Сашка, окружающие видели его зубы.
        - Дядя Лёша,- сказал он,  - видел, какие зубы?
        - Золотые зубы.
        - А почему у тебя не такие?
        - Мне не нужно.
        - А я когда вырасту, то у меня будут такие, как у дядьки, чтобы сверкали на солнышке.
        Дядя Лёша промолчал. Из туалета вышла высокая тётя. День в купе полетел скоро. Завтракали вкусно, еду запивали пивом, которое Сашка в первый раз попробовал. В купе вошли тётенька и девочка с курчавыми волосами. Волосы у девочки вылезли из-под голубой шапочки, делая её красивой, похожей на Зину.  Сашка смотрел на пассажиров, но больше на девочку. Но когда она сняла шапочку, на неё стало не интересно смотреть. Сашка уставился в окно, обрызганное каплями.
        Наконец, дядя собрал вещи и помог одеться Сашке. Потом взял чемодан, сумку, и они вышли из купе. В коридоре столпились пассажиры, все с вещами. Поезд остановился.

        Серый вокзал показался малышу необыкновенно большим. Внутри его суетился народ. Чтобы не отстать и не потеряться, Сашка держался за ручку чемодана. Покидали вокзал в другие двери. Сашка удивился и сказал:
        - Батюшки,  проходной двор!
        Так говорила бабушка, когда с братом они входили в двери, а выпрыгивали в окно, чтобы попасть в огород.
        - Город Красноярск,- оглядываясь по сторонам, сказал дядя Лёша.
        Таких высоких зданий Сашка никогда ещё не видел. Он взирал на них из автобуса, когда они ехали по улице, которой, казалось, не будет конца. За окном сыпал дождь, по тротуару катились, как мячики, жёлтые листья. От большой улицы отделялись улочки, по бокам которых стояли домики, такие, как в городе, где жил Сашка. Далеко, у горизонта, виднелась белая башенка. Когда вышли  из автобуса, Сашка показал дяде на неё. Дядя сказал:
        - Это часовня.
        Они остановились у кирпичного здания. Отсюда хорошо была видна часовня. Дождь престал моросить, небо превратилось в голубой просвет. Часовня, освещённая до шпиля, выглядела так, будто её нарисовали яркими красками. Алексей Трофимович смотрел задумчиво на контраст полутьмы и света у горизонта и на часовню.
        - Что мы стоим?- вдруг очнулся он.- Пойдём в гостиницу.
      
        В гостинице им дали ключи от комнаты с широким окном и жёлтыми шторами. В ней стояли три кровати, столик и три стула; к каждой кровати примыкала тумбочка, накрытая салфеткой, на которой стеклом блестели графин и стаканы.
        - Ну, вот,- сказал дядя Лёша, присев на стул,- здесь  отдохнём, сил наберёмся, чтобы продолжим путь. Думал тебя на самолёте прокатить, но дешевле будет  на пароходе.
        Сашка был согласен и на пароходе плыть, лишь бы скорей попасть туда, где растут крохотные деревья. Они спустились на первый этаж, в столовую. Кушанья дядя взял много, сам же налегал на пиво. Сашка плотно наелся и начал щипать живот.  Но дядя всё угощал его:
        - Кушай, дружок, кушай, съешь котлету и колбасу, а картошку отодвинь.
        Малыш старался, но ничего уже не лезло ему в рот. Заметив это, дядя поднялся. Но не мог Сашка оставить на тарелке такую сочную котлету. Он запихал её в карман. В раздевалке тётя подала дяде Лёше плащ, а Сашке пальто, местами прошитое белыми нитками. У пальто хорошим был только воротник, который Сашка поднимал в ненастную погоду, но и у него шерстинки торчали во все стороны.
        Дядя повёл малыша в дом, где стояли за стёклами ненастоящие тёти и дяди в красочной одежде. Это был магазин, на прилавках которого лежали рулоны материала. Здесь продавалась и детская одежда. Дядя велел примерить Сашке коричневое пальто. Сашка с радостью оделся и посмотрел на дядю, ожидая одобрение. Но дядя предложил ему примерить другое пальто, чёрного цвета.
        - Вот это подойдёт,- сказал.
        Они вышли из магазина. Но направились не к гостинице, а в автобусе поехали к окраине города. Потом шли по узким улочкам, отыскивая сухие места,  но ноги всё равно попадали то в лужу, то грязь. Дядя сказал Сашке, что  они направились к  приятелю его отца.
        Ноги у малыша промокли, ботинки отяжелели, но он старался не отставать от дяди. Наконец подошли к дому с зелёными, широкими воротами и низким забором. С боку ворот стояла лавочка. Сашка присел на неё, потому что очень устал. Но дядя вошёл в ограду, и пришлось Сашке идти за ним. Перед крыльцом с перилами, выкрашенными в зелёную краску, лежал кусок толи. Сашка вытер  ноги о толь и за дядей вступил в сени. В нос ему ударил запах кваса. На лавке стояли  вёдра, на гвозде висело коромысло, а под лавкой виднелось корыто, в которое Сашка сунул своё старое пальто.
        Они вошли в избу. Сашка увидел, как какой-то дядя обнял дядю Лёшу, говоря:
        - Вот так встреча! Надо же, где довелось  свидеться!
        Рядом с ними стоял дед; он сжимал и разжимал кулак, который был не меньше Сашкиной головы. Но лицо у деда было доброе. Белая борода его дрожала, он морщил мясистый нос и, поглядывая на братьев, покачивал головой. Дядя Лёша назвал другого дядю Эдуардом. Они были похожи друг на друга, только подбородок у дяди Лёши был с ямочкой, и он глаза не щурил, как дядя Эдуард.
        - Что стоим, пошли к столу,- как из бочки, прогудел дед.
        Братья, обнявшись, направились в другую комнату, с ними дед. Сашка, постояв, сел на порожек. Но, вспомнив, что на нём новое пальто, поднялся. Из комнаты донеслись разговор и смех, дед  будил  кого-то громовым голосом:
        - Вставай, глянь, кто пожаловал!
        - Лёшенька!- женский голос.- Подойди ближе голубчик.
        - Вот те раз!- пробасил дед.- Сама поднимайся!
        Койка скрипнула, по полу прошлёпали босые ноги. «Наверное, обнимаются» - подумал Сашка. В подтверждение  услышал  чмоканье. «Ну вот, теперь ещё и целуются».
        - Я не один пришёл,  тётя Настя,- сказал дядя Лёша.
        - С кем же?- женский голос.
        - Сына везу на Север.
        - Сына?- хором спросили.
        - Сына. Сейчас расскажу… Саша, иди сюда!- позвал дядя.
        Сашке не хотелось входить туда, где, кроме него, все были свои.
        - У меня ботинки грязные,- отозвался он.
        Толстая тётя, в халате с цветочками, вышла из комнаты.
        - Боже мой, такой милый мальчик и в грязных ботинках!- всплеснула она руками.
        Прошло какое-то время. Сашка сидел за столом, на котором пыхтел блестящий самовар. Ноги ему согревали тапочки. Тётя положила ему на тарелку  ватрушки и налила чаю в красиво разрисованную чашечку, забелив чай молоком. Сашка выпил чай, но тётя стала его уговаривать скушать хотя бы одну ватрушку, перестав стесняться. Тогда Сашка, глянув на дядю Лёшу, сказал:
        - У меня ещё с того живот полный.
        Котлета в его кармане развалилась, карман прилип к боку. «Дела идут хорошо, если б не котлета» - подумал он. Пришёл дед и выставил на стол полдюжины бутылок.
        - Куда столько зелья?- спросила тётя.
        - Отмечать будем!- потёр ладони дед.
        После чая Сашку потянуло ко сну. Приметив это, тётя  повела его в другую комнату, где стояла кровать с расправленной постелью. Едва коснувшись подушки, Сашка уснул.

                4               

        И куда только не заносит человека судьба. Иногда так его намотает по свету, оторвав от друзей и родных, что многое стирается у него из памяти. Многое, но не главное.
        Эдуард Трофимович, выпив вина, ладонь положил  на плечо брата и, избрав  поучительный тон, сказал:
        - Лёша, я, как старший брат, желаю тебе добра. Оставь этот Север – ну что ты привлекательного нашёл в Заполярье?
        - Эдик,- возразил Алексей Трофимович, - о чём ты? Ведь ты ничего не знаешь. Послушай...
        - Нет!- перебил его Эдуард Трофимович.- Послушай сначала меня, а потом расскажешь.
        Алексей Трофимович  устремил взгляд на брата.
        - Конечно, не знаю, с кем ты, но... Одним словом,- махнул рукой Эдуард Трофимович, - недавно побывал я в Ленинграде и, представляешь, встретил там Машу.- Он хитро улыбнулся.
        При имени её у Алексея Трофимовича загорелся румянец на лице, глаза его засияли от желания узнать подробности.
        - Где же ты её встретил?- глухим голосом спросил он.
        - В нашем главном Управлении,- ответил брат, улыбаясь. – И она сразу стала умолять меня сообщить, где ты. И сказала, что понять не может, отчего ты вдруг исчез, а ещё сказала, что жалеет об одном, что не нашла  тебя.
        - И что ты ей ответил?
        - Ну что я мог ответить? Я ничего не знал о тебе. Так и сказал. Она сразу рыдать… Но я плохой  утешитель, ляпнул, что пора бы ей тебя забыть… Эх, Лёшка, Лёшка, меня бы такая женщина полюбила, птицей бы помчался к ней.
        - Но что дальше, брат?
        - Дальше?  Да она после моих слов так глянула на меня… И знаешь что сказала? Что не забывала тебя никогда.
        Алексей Трофимович, туманно глядя на стакан,  через силу, сказал:
        - У меня другая женщина… Мать этого ребёнка.- Произнося это, он мыслями был в Ленинграде.  – Она выжить мне помогла, понимаешь?- Говорил, а мыслями был  в Ленинграде.       
        - Конечно, надо всегда оставаться человеком…- согласился брат.- Но ведь у тебя с Машенькой была любовь...
        - Эх, брат... - ответил Алексей Трофимович, скривив губы в печальной усмешке.- И что же ты ещё сказал ей?
        - Что я мог ей ещё сказать? - уже нехотя сказал Эдуард Трофимович.- Что ты  исчез...
        - Я исчез?  Да меня арестовали... Арестовали и отправили на Север. Я не мог ни тебе, ни ей дать весточку. Арестовали по политической статье, точней, за баловство юношеское... – Он умолк, налил вина, выпил, и продолжил: - Представь, двести километров гнали нас по тундре пешком... На тридцать шесть арестантов двенадцать конвоиров. –  И топали мы под дулами автоматов, не веря, что будет конец пути.
        Опьяневшему,  ему хотелось говорить и говорить о  тяжести  лишений.
        - Что скажешь тут? – продолжил он.- Только то, что плохого много, а хорошего нет... Хотя, когда дом первый отстроили и перешли в него из дырявых палаток, конечно, радовались, пусть и был он из досок и продувался ветрами. Потом проложили железную дорогу до Дудинки, поезда стали ходить. Я там и остался – сначала стрелочником, обходчиком, потом диспетчером станции. Теперь начальствую на станции  второго Норильска. Зэков и сейчас везут. А жена моя, Ксения Семёновна, сама приехала. Познакомились, поженились... Она призналась, что у неё на Большой земле два мальчика, пока живут у матери. Вот я и решил одного привезти на Север. Паренёк хороший. Эх, жизнь…- Он вздохнул, и, помолчав, продолжил.- Меня освободили, но без разрешения выезжать на Большую землю я не имею права. Вот так, брат. Отпустили съездить за мальчиком.
        - Это несправедливо,- пробасил дед, хмуря лохматые брови.- Тебя  освободили, так чего не дают шагу ступить? Что наверху глядят? Раз пятьдесят восьмая, так  на всю жизнь? И конца доброго человеку не видать?
        - Будет конец извращенцам! - сжимая кулак, проговорил Эдуард Трофимович.- Придут люди, которые мракобесие осудят...
        - Свершились бы думы твои!- выдохнул старик, наполняя вином стакан.- Лексей, ты мальчиком бренчал на гитаре,- на стенке вон висит, лет десять на ней не играли,  спробуй.
        Алексей Трофимович принялся настраивать гитару, и она запела, словно плохое настроение сменила на хорошее.
        - Давай-ка ту, которую твой батя покойный  любил, - попросил дед.
        Алексей Трофимович заиграл старинную мелодию.
        - Трофим Трофимович говаривал, что они её пели с Федей Шаляпиным и другом Тришкой,- изрёк дед, вылив остаток вина в стакан.- Бывало,  скажет твой родитель: «Тришка, запевай!» Тот и давай глотку драть, да так драл, что на столе стаканы падали. И где только не певали они - на гулянках, дома, и церковного прихода, конечно, не избежали. И всегда  говорили: «только когда поёшь для себя, горло не болит». А эту песню всегда пели.- Он прищурил глаз, вспоминая слова.- Её ещё кликали шаляпинской, она отцу твоему очень нравилась. Раз этой песней соседских поросят так напужали, что они целую неделю поносили. 
        Сашка проснулся от баса деда, которым тот  пытался попадать в такт музыке: « Бим-бом, бим-бом, слышен стук кандальный…». « Бим-бом, бим-бом,- к нему присоединился тенор Алексея Трофимовича,- слышно там и тут, нашего товарища на каторгу ведут…». Сашке стало  жаль товарища, которого на каторгу повели, у него заслезились глаза; ему жалко стало и себя, потому что он едет далеко, где нет ни бабушки, ни  Вовки.

                5

        Солнце сияло, отчего могло показаться, что ещё лето, но холодный ветер с реки всё же напоминал, что  наступила осень. К полудню тучи нависли полосой у горизонта.
        Обогнав Скачковых, Сашка решил пойти к реке, чтобы посмотреть, на чём им предстоит плыть.
        - Дядя Лёша, а почему нет парохода?- спросил он, сощурившись от солнца.
        - Так вот он, к пристани курс держит,- ответил дядя, всматриваясь вдаль, где с левой стороны, меж баржами, показался дом плавучий.
        Уже видна была голубая будка капитана. Прозвучал гудок.
        - Как причалит - посадка  начнётся,- сказал Эдуард, глянув на часы.   
        «Что-то грустные они»,- подумал Сашка, глядя на дядю Алёшу и его брата. А ему хотелось поговорить с кем-нибудь о пароходе, о веренице барж, о качающемся на реке понтонном мосте, разъединённом посредине. Но дяди о чём-то разговаривали. И Сашка подался к воде.
        - Далеко не ходи, скоро посадка,- предупредил дядя Лёша.
        А Сашка и не собирался уходить далеко от плоских камешков, которые лежали на берегу. Он стал пускать их так, что они не сразу тонули. Этому научился он, когда жил у тёти Поли. Увлёкшись, он не увидел, как подошли к нему трое мальчишек. Один из них был выше остальных. Его глаза уставились на Сашку из-под козырька военной фуражки. Растянув в улыбке большой рот, он спросил:
        - И ты на пароходе поплывёшь?
        Сашка закивал и спросил:
        - И вы?
        - Да, да!- на разные голоса ответили пацаны. 
        - Я с брательником, а эти с матерью,- пояснил большеротый.
        Двое мальчишек были  похожи друг на друга - оба с хитрыми  рожицами и тупыми носами, как у уток.
        - Далеко плывёте?- спросил Сашка.
        - Далеко,- ответил большеротый.- До Туруханска – это до половина Енисея. А ты?
        - Не знаю…- смутился Ерёмин.
        - Эх ты…- прищурил глазки один из братьев.
        Сашка увидел, что верхняя губа у него раздвоена. «Двухгубый,- подумал он, - а вякает». Он посмотрел на дядю, который  стоял у причала.
        - Дядя Лёша!- крикнул Сашка.- Мы докуда плывём?
        - До конца, нам ещё на поезде трястись, Саня, - приложив руку ко рту, ответил дядя Лёша.
        - Слыхали? – гордо сказал Сашка.
        - Да…- позавидовал двухгубый.- Это на самый Север.
        Сашка, удовлетворённый разговором, швырнул гальку.
        - Всего два блина съел,- с издёвкой протянул большеротый.- Смотри...
        Он взял камень, но мальчишек окликнули. И Сашка поспешил к дяде, потому что  объявили посадку. У трапа возвышался усатый матрос в белой фуражке, он успокаивал напиравших на трап пассажиров.
        - Граждане!- орал он.- Не прите, как быки, опомнитесь,  трап не выдержит!
        Народу было много, у всех в руках чемоданы,  корзины, а один мужик тащил бочонок на плече, оглядываясь и сдувая чуб, лезший ему на глаза. Матрос с трудом сдерживал толпу. Но скоро ему надоело успокаивать одурелых, как он сказал, пассажиров, и, сняв фуражку и смахнув пот со лба, он гаркнул, перекричав гул пассажиров:
        - А пропадите пропадом, дурьи  головы, будете тонуть - колеса не брошу!
        Он покинул трап и, оказавшись на палубе, облокотился на перила и стал смотреть, молча, на толпу. Загудел  теплоход.
        - Дядя Лёша, мы что, остались? - заволновался Сашка, держась за ручку чемодана.
        - Успокойся, Саша. Усядутся все, до последнего.
        «Это мы последние,- подумал Сашка.- За нами никого, дядя успокаивает, а сам волнуется».
        Услышав гудок, задние пассажиры стали толкать передних, на трапе получилась свалка. Чей-то узел упал в воду.
        - Ой-ой!- заголосила толстая женщина.- Сейчас  утонет, помоги, родимый! – Она подбежала к усатому матросу, который смотрел, как узел, не спеша, поплыл по волнам.
        - Ну что стоишь, как истукан?- потянула она матроса за руку.
        Матрос, неспешно покрутив усы, побрёл за багром. Алексей Трофимович и Сашка ступили на палубу, которая оказалась не слишком занятой. Сашка увидел железную лестницу, которая вела куда-то вниз. По ней они спустились. Внизу тётенька в белом кителе, беловолосая,  красивая, отперла ключом дверь.
        - Ваша каюта,- сказала она, мило улыбнувшись дяде.

                6

        Каюта показалось Сашке уютней, чем купе вагона. Белые шторы на ребристом, круглом окне, белая скатерть  на столике, на стене картинка. Постели располагались  сбоку. Раздался гудок.
        - Дядя Лёша, а давай глянем, как отплывать будем? - предложил Сашка.
        - Сходи, Саша, один, только запомни каюту; скоро обедать пойдём.
        Сашка вряд ли слышал его последние слова; вылетев из каюты, он помчался по коридору. В  конце коридора располагалась лестница с металлическими поручнями, которая вела вниз. Сашка начал спускаться по ней. И увидел немалый, как на железнодорожном вокзале, зал, с лавками. На них сидели пассажиры; но некоторым мест не хватило, и они уселись прямо на пол. На другой стороне зала вела вверх похожая металлическая лестница. Сашка поспешил к ней мимо чемоданов и подозрительно посматривающих на него владельцев багажа. Ему хотелось скорей увидеть удаляющуюся пристань. Вдруг пол толчками задрожал под ним. «Значит, отплыли, и спешить не стоит» - подумал Сашка. На него отовсюду шикали, как на цыплёнка, а одна тётя пообещала ему открутить уши, если он ещё раз перелезет через её корзинку, которую она прикрыла тряпкой, как будто в ней спало дитя. Сашка хотел было возразить ей, но догадался, что в случае чего дёру дать некуда: всюду узлы и подозрительные взгляды. И он оставил тётку в покое, с мыслями, что если он доверит ей уши, то они  вспухнут.
        Выбравшись на палубу, он увидел, как вдоль берега тянутся дощатые сараи, штабеля брёвен, огороды, упирающиеся в обрыв. Массив больших домов остался позади, уступив место окраине с домиками и пристройками, на которых лежало сено. Он побрёл по палубе, отыскивая местечко у перил, чтобы прислониться к ним, но нигде не отыскал даже щёлки. Лишь на корме народу было меньше, люди стояли здесь парами или в одиночку. Наконец целый пролёт перил оказался свободным. Сашка, опёршись на них, стал смотреть на берег. И вдруг вдали увидел белую башенку и очень обрадовался ей, как знакомой.
         К нему подошли три мальчика – те самые. Они  разговаривали, щёлкали семечками и плевались шелухой. Дунул ветер, и скорлупа полетела Сашке в глаза.
        - Чего расплевались!- незамедлительно крикнул он.
        - Это ты!- хмыкнул  большеротый.- В каком классе едешь?
        - Во втором,-  ответил Сашка: он слышал это от дяди Лёши.
        - На этаж выше трюма,- заметил двугубый.
        - Пошли, посмотрим на пену возле винта, - предложил его брат.
        Мальчишки дали семечек Сашке, он ссыпал их в карман нового пальто, и все подались на корму, плюясь во все стороны.
        - Подумаешь, пена, - ничего особенного,- скривил губы большеротый, глядя на бурлящую воду.- Вот если что-нибудь кинуть туда, то закрутит!
        Он порылся в кармане, но ничего не нашёл. Сашка достал из кармана пальто носовой платочек, который ему давно надоел. Большеротый повертел его в руке, вздохнул и вернул. Стало скучно. Тогда решили пойти на нос теплохода. Двугубый предложил отправиться бегом, и мальчишки понеслись, со свистом и криком. Только большеротый задержался, потому что развязался у его ботинка шнурок. Все остановились,  поджидая его. Тут их отчитал проходивший мимо пассажир, сказав, что бегать по палубе нельзя. Но за ребят заступилась полная тётка, та, у которой падал с трапа узел; она возмутилась, мол, почему это мальчишкам нельзя порезвиться. В это время большеротый понёсся, сломя голову, и налетел на неё. Женщина, забыв о заступничестве, заорала:
        - Бессовестный,  кто тебе разрешил так бегать?
        На крик её спустился сверху дяденька, с блестящими погонами; глянув на происходящее, он улыбнулся и прошёл мимо. Но полная женщина его приметила  и стала кричать ещё громче, и всё кричала, пока детвора не убежала от неё подальше. На носу теплохода  нашлось место у троса,  намотанного на барабан лебёдки. Сашка облокотился на якорную цепь. На стене висел железный ящик с кнопками, под ним находился ящик, с белым песком. Большеротый предложил:
        - Кто надавит на кнопку?
        - Я,- вызвался Сашка.
        - Давай, - кивнул большеротый.
        Теплоход шёл полным ходом. Сашка залез на ящик и ткнул пальцем в кнопку. Что-то сразу затарахтело, якорная цепь поползла вниз. Произошло это быстро - нос теплохода потянуло вправо, Сашку подкинуло вверх и кинуло на палубу. Тут же рядом оказался матрос; якорная цепь, с грохотом, потянулась вверх, теплоход выпрямился. Взглянув на  Сашку, матрос сказал:
        - Сейчас к капитану тебя отведу, он уши драть, может, не будет, но родителей взгреет.   
        Отовсюду подходили люди. Справа от Сашки оказалась знакомая толстая тётя, слева - матрос. Вдруг вдалеке мелькнула знакомая фигура дяди Лёши. Сашка, наклонив голову, шмыгнул меж пассажирами в сторону дяди. Матрос за ним не побежал, и Сашка скатился по лестнице вниз. Изрядно поколесив, он, наконец, нашёл  нужную каюту и, закрыв дверь, присел за столик. Так прошёл первый день плаванья Сашки Ерёмина на теплоходе «Иосиф Сталин».
 
                7
               
Сашке надоело бродить по палубе. Дядя Лёша постоянно сидел в ресторане, где тянул из кружки пиво. На нижней палубе и на палубе второго этажа гуляли пассажиры, любуясь от скуки красотами берегов. И Сашка, глядя на камни и ели, уже ничего особого в них не находил. Зато его внимание привлекли клетки с лисами, которые стояли у будки рулевого. Он попытался угостить их хлебом, но одна, рыжая, куснула его за палец. Рулевой, тоже рыжий, как лисы, сказал Сашке, когда он вошёл к нему в будку, что зверьков на Севере выпустят в лес. Вдруг в будку вошли капитан, толстый, низкий, с энергичным лицом, и дядя Леша. Сашка испугался за рулевого, подумав, что капитан отругает его за то, что тот впустил в служебную будку мальчика, но капитан, улыбаясь, протянул Сашке руку и сказал: «Будем знакомы!» Дядя Лёша, заметив замешательство Сашки, подбодрил его взглядом. А капитан, с любопытством глядя на Сашку,  дяде Лёше сказал:
        - Ну и сынка ты приобрёл! Хороший мальчуган.- Он наклонился к Сашке и, глядя в глаза его, спросил: - Наверное, хочешь капитаном стать?
        - Нет,- закраснелся до ушей Сашка, - я хочу рулевым быть, чтоб корабли рулить и пароходы, как этот.
        Капитан, улыбаясь, сказал:
        - Это теплоход. Значит, хочешь порулить?
        Сашка кивнул, глаза его заблестели, и всем сразу стало понятно, как у него велико это желание.
        - Так что, может, доверим будущему рулевому руль?- спросил капитан у рулевого.
        - Конечно, товарищ капитан,- заулыбался тот,- можно доверить.
        - Тогда будь смелей, малыш, бери руль!- воскликнул капитан.
        Сашка с увлечением вцепился в штурвал. Нос теплохода полез влево. «Видели бы пацаны!» - закружилось в голове у Сашки; грудь его распирало от  гордости. Он благодарно поглядел на капитана.
        После тёплой будки на палубе Сашке показалось совсем холодно. Дядя Лёша усмехнулся и сказал, прикрыв его  плащом:
        - Привыкай, теперь ты северянин.
        Сашка сжал зубы, чтоб перестали стучать, и стал привыкать. Зато в кубрике было тепло. Монотонный стук двигателей доносился до ушей Сашки. И стук, и дрожание пола его начало убаюкивать, и он свернулся калачиком на постели. А Алексей Трофимович стал рассуждать вполголоса, что остался один лишь день плаванья, а дальше им предстоит поездка на поезде. Сквозь сон Сашка слышал голос дяди Леши, который усыпил его.

        Утром малыша разбудил шум в коридоре - стук многочисленных шагов. Утро отметилось слабым солнцем, из-за чего в каюте висел полумрак, а ещё - к стеклу окна прилипли снежинки. Когда Сашка вышел на палубу, то обратил внимание на заснеженный берег, на котором лес сменили редкие крохотные деревья. На перилах и на  полу палубы тоже лежал снег. Теплоход шёл приличным ходом, тёмные, как вечернее небо, волны гнались за ним, ещё независимые от холода.
        После завтрака Сашка вышел на палубу. Ветер щипнул его за щеку. И тогда Сашка опечалился, вспомнив, что дома ещё не копали картошку, а зима пришла так рано. Он представил, как горюет бабушка. На глазах его появились слёзы, и, растирая их кулаками, он поспешил в каюту. Узнав о его горе, Алексей Трофимович засмеялся и объяснил, что зима здесь приходит раньше, а у них дома ещё тепло. Сашка всё понял и  успокоился.
        - Пойди, умойся,- сказал дядя Лёша.- Потом отправим маме телеграмму, чтобы встретила нас.
        Телеграмму отправляли в комнате, расположенной около ресторана, куда вкатывали бочки с пивом. Потом дядя Лёша повёл Сашку в ресторан. «Свежего пивка  попить хочет» - понял Сашка. Они сели за крайний столик. Официантка принесла и поставила на него пиво в стеклянных кружках. Дядя Лёша обсыпал краешек кружки солью и блаженно потягивал тёмную жидкость. Сашка попытался хлебнуть тоже с солью, но она или падала в кружку, или попадала  в рот раньше пива.
        - Ну, как пиво? - спросил дядя Лёша.- Сегодня оно, вроде, лучше.
        Сашка закивал важно, хоть пиво было вчера и сегодня горьким. В первый день их пути Сашка осиливал лишь один стакан этого невкусного напитка, который отдавал горелым, зато теперь мог выпить  полную кружку.
        - Мы с тобой опять накачались,- сказал дядя, расплатившись с официанткой.

        Потемнело. Вернувшись в каюту, малыш сел у окна. Снег валил  крупными хлопьями, которые бились о стекло и таяли, стекая вниз струями.
        - Здесь настоящая зима!- сказал Алексей Трофимович и добавил.- А сколько ещё таймырских зим придётся пережить…
        Сашка смотрел на дядю, который лёг на спину и рукой возился в волосах. Он не раз замечал эту привычку у дяди Лёши и всё хотел спросить, отчего это, когда он неизвестно о чём думает, то всегда  так делает. Ему же самому хотелось думать о маме, но почему-то думалось о бабе и  Вовке.

                8

        - Вставай, пора! - разбудил Сашку Алексей Трофимович.
        Сашка встал, дядя неторопливо заправил ему рубашку в брюки, сказав, что не стоит спешить:  пассажирам, сошедшим на берег, придётся долго сидеть на вокзале, потому что поезд отправится не скоро. Сашка обратил внимание на тишину. На палубе было темно, приходилось на ощупь ставить ноги. Сон у Сашки пропал, дышалось легко. Погода была тёплой, мокрый снег прилипал к обуви.
          
        Одинокая женщина вглядывалась в темноту, откуда  выросли две фигуры - большая несла чемодан, и маленькая  была с ношей. Она рывком подалась вперёд, и через мгновенье обнимала по очереди  маленького и Алексея Трофимовича.
        - Наконец-то прибыли, - проговорила она ласковым голосом, - Милые мои путешественники!
        Сашка  понял, что это мама. Он растерялся и стал сумку перебрасывать из руки в руку. Но мама забрала её и обняла Сашку. Потом, глянув в сторону, сказала:
        - Нельзя терять ни минуты: скоро отправится товарняк с теплушкой, в ней можно будет доехать, чтобы не ждать пассажирский. Я об этом попросила начальника станции, и он согласился, узнав, кто мой муж.- Последнее сказала, с гордостью глянув на супруга.
        Шли долго. Сашка наступал на снег, и он попал ему в ботинки. Теплушка расположилась посредине состава пустых и загруженных платформ. Из трубы, что вылезла из маленького окна вагона, плыл дымок, пронизанный искрами, над землёй тёк запах гари. В вагоне по бокам стояли деревянные сиденья, вокруг железной печки стояли такие же. Они были заняты пассажирами, но с левой стороны, недалеко от печи, два диванчика оказались свободными. Алексей Трофимович и Сашкина мама с себя сняли верхнюю одежду и соорудили постельку на одном из диванчиков. Когда Сашка лёг, мама разула его, тепло от печки согрело ему ноги. И он, лёжа, стал рассматривать огоньки, которые вспыхивали и видны были через щели в дверце печи. Искоса наблюдал, как мама разговаривает с дядей Лёшей. Подумал: «Какая она красивая!»
        Сашка не помнил её. Впрочем, перед ним сидела уже совсем другая Ксения Рязанцева, с которой читатель познакомился в начале романа. Теперь это была зрелая дама. Лоб, обрамлённый локонами волос,  прорезала чёрточка – прямо над тонкими бровями; морщинки просматривались и на переносице; взгляд глаз был быстрым; выразительные губы меняли выражение - то были твёрдыми, чёрточкой, то смачивались кончиком языка и становились пухлыми; голова то картинно вскидывалась, то опускалась до горделивой позы.
        Заметив, что Сашка её рассматривает, Ксения нагнулась к нему и спросила:
        - Что, сын, не спится?  Может, кушать хочешь?- Она положила бумажный свёрток перед ним.
        Сашка достал из бумаги пирожное и с удовольствием съел.
        - Боюсь, воспитывать придётся заново, - прошептала Ксения мужу.
        - Дай человеку отдохнуть с дороги,- улыбнулся Алексей Трофимович.
        - Дорога дорогой, но он, мне кажется, грубоват, - серьёзно сказала Ксения.
        Малыш скоро управился с пирожным, лёг удобней, но глаза его продолжали  таращиться.
        - Усни же, милый!- улыбнулась ему Ксения.- Наверняка  утомился.
        Паровоз засвистел, вагон качнуло, колёса заскрипели со стоном. Сашка приподнялся и посмотрел в щёлку, где выходила дымовая труба. Вдалеке виднелись огни порта. Вагон освещала керосиновая лампа, она висела на гвозде и качалась, кидая лучи на стены.
        - Книжку бы почитать ему, но свет тускл,- вздохнула Ксения.
        Алексей Трофимович встал и принёс откуда-то из угла железнодорожный фонарь, с красными и жёлтыми стёклышками; сдвинув стекло, он запалил фитиль, стало светлей. Ксения присела на край Сашкиной скамейки. В руках у неё оказалась книга с красочной обложкой.
        - Здесь,- сказала она Сашке, – написано про мальчиков, которых зовут Чук и Гек.
        Она стала читать, наклонившись к сыну. Сашка, с удовольствием слушая, представлял дорогу, по которой ехали Чук и Гек. Увидев, что малыш закрыл глаза, Ксения, наклонившись, коснулась губами его щеки. Сашка, засыпая, почувствовал её поцелуй. А Ксения, прикрыв  шалью малыша, перешла к мужу.
        - Ну, скажи,- прижалась к нему,- соскучился? Ну, хоть немного?
        - Конечно, Ксения,- ответил тот,- ведь мы  столько  лет вместе.- Он прикоснулся щетиной к щеке Ксении.
        - Такой  колючий, но такой милый!- прошептала она.               
        - Правда,  милый? – допустил он иронию.
        - Зачем так? Что за тон?- вздёрнулся у неё подбородок, губы задрожали.- Почему недоверие? Я ждала, беспокоилась…- Тугая грудь её уткнулась в плечо мужа.
        Он  голосом виновного ответил:
        - Прости, я скучал. А что же ты не спросишь о втором сыне и о родителях?
        - Ах, да, - открыла глаза Ксения.- Ты ещё  не рассказал мне, как там у них? Я столько лет не была дома...
        - Плохо там…  - отвёл он взгляд.
        - Лёшенька,- сказала она,- немного пусть потерпят, а через год вызовем отца с матерью, и Вову, как-нибудь проживём. Но  последнее слово за тобой…
        - Я согласен,- сказал Алексей Трофимович искренне, хоть и подумал, что нелегко будет  прокормить большую семью.

        Скрипел и постукивал вагон. Останавливались часто, так ехали до вечера. Малыш, глядя в щелочку, видел снег и маленькие деревья, согнувшиеся, как больные, с редкими, голыми ветками, на которых снежный пух не держался, хоть и летел непрерывно с бескрайних просторов неба.

                9

        Наконец поезд подъехал к конечной станции, ярко освещённой лампами. Алексей Трофимович сказал, что до дома можно бы добраться на дрезине, только он не хочет кого-то просить, и уж лучше доберутся на автобусе. Дул тёплый ветерок. Где-то в вышине горели огни – то сходились, то ползли в стороны. Алексей Трофимович Сашке пояснил, что там находятся две горы – и справа гора Шмитиха, где добывается руда, которую машины потом увозят, чтоб ссыпать в бункера, и потом её  отправляют на завод.
        Широкая дорога шла в гору. Навстречу ехали грузовые автомобили - открытые и под брезентом. В автобусе было много свободных мест у окон, но Сашкина семья села на переднее сиденье. Молодая женщина, с сумкой на груди и порванными перчатками на пальцах, продавала билеты. Сашка подумал, что бедная тётя не заработала на рукавицы, и пожалел, что сели не у окошка, а ещё отметил, что едет автобус быстрей, чем поезд, только  внизу,  где-то под полом, что-то всё время скрипит. Ксения спросила у мужа, где сойти  - у базы или у  гостиницы? Сашка услышал, что сойдут у гостиницы: оттуда по железной дороге доберутся быстрей.
        Сошли у трёхэтажного здания. Через дорогу, напротив, виднелось похожее здание. Алексей Трофимович пояснил, что здесь будет главная улица, но пока она без названия. Ксения пошла в сторону железнодорожной линии, взяв за руку Сашку. Малыш заметил, что белые бурки её в чёрных пятнах. Она, покосившись на эти пятна, сказала, что невозможно уберечь обувь в этом городе. Невдалеке мелькали огни паровоза, они отражались на рельсах лучиками-зигзагами, тянущимися вдаль. За домами будущей главной улицы лепились маленькие, как детские, домики с крохотными окнами, выглядывавшими на уровне сугробов.
        - Видишь, Саня, в каких условиях люди  живут…- показал на домики Алексей Трофимович.
        - И мы недалеко ушли, -  оборвала его Ксения.- Знакомые давно квартиры получили в центре, а мы с тобой всё в бараке ютимся.
        - А недалеко станция второго Норильска, Сашенька,- громко сказал Алексей Трофимович.-  Сейчас свернём, и ты увидишь тот самый злополучный барак, который надоел маме, да и мне.
        Они подошли к торцу барака. На расстоянии двадцати метров светились окна похожего сооружения. Меж ними лежали куски железа полтора метра в высоту; они освещались окнами обеих бараков. Сашка  спросил, что это? Алексей Трофимович, махнув рукой, сказал, что это утиль. Шлёпая ботинками по коридору вслед за мамой, Сашка напряжённо думал, что такое – утиль?
         Щёлкнул замок, дверь крайняя налево, обитая войлоком, была открыта Ксенией. Скачков включил свет. По обе стороны прихожей располагались комнаты.  В торце её - кухня. Ксения сказала:
        - Спасибо ещё, что эта конура имеет свойство хранить тепло.
        Она раздела Сашку. Алексей Трофимович принёс в ведёрке воду и наполнил ею умывальник, потом подвёл к нему Сашку. Сашка понял, что надо умыться. Умывальник с табуретки был для него низким, но с пола пришлось тянуться, так что умывался Сашка с табуретки, пригибаясь. Он решил быстрей покончить с умыванием, но подошла мама и начала воспитывать его.
        - Сынок, нужно хорошо мыть руки, а тут особенно, - она ткнула пальцем под его ногти.- Ну-ка отмывай грязь под ногтями, не могу смотреть на неё.
        - А зачем там мыть?- задал Сашка, как ему казалось, справедливый вопрос.
        - Как это зачем?- удивилась мама.
        - Я же хлеб ладошкой беру, - Сашка показал, как и чем берёт хлеб,- так зачем мыть там?- Малый, убеждённый в своей правоте, засопел.
        Ксения улыбнулась. Подошёл Алексей Трофимович, что-то сказал, они оба рассмеялись. Сашка, воспользовавшись этим, слез с табуретки. Алексей Трофимович сказал, что ему надо сходить  на работу.

        Мама послала Сашку глянуть на постель – где  он теперь спать будет. Он вошёл в комнату. Свет лился от алого абажура, с длинными кисточками, и падал на стол, покрытый скатертью, и разливался вокруг. Высокая кровать, пушистые котятки, нарисованные на коврике, над кроватью чей-то портрет и гитара – всё было алого цвета. Сашка догадался, что этот цвет от абажура. В комнате, на стене, висело два ружья, одно с двумя стволами, другое - с одним. В угол вжалась тумбочка, покрытая цветастой салфеткой. На тумбочке стоял телефон. Сашка покрутил колёсико, но тут в дверях показалась мама и сказала, что аппарат телефонный – не игрушка. В руке её дымилась папироса. Приметив, что сын уставился на папиросу, она спрятала руку за спину. Потом подозвала его к столу, присела и предложила Сашке сесть рядом.

                10

        - Разговор у нас такой будет,- начала мама, выпустив струйку табачного дыма. - Алексей Трофимович человек добрый, ты это и сам видишь. Он даже наших всех хочет пригласить на Север. Поэтому мы  должны его любить, и я надеюсь, что ты полюбишь его.- Она вдохнула  дымок и продолжила:- Он тебе человек, конечно, чужой, но я хотела бы, чтобы ты его называл  папочкой. А меня мамочкой. Вот и всё, что я хотела   сказать.
        Она глянула на Сашку широко распахнутыми глазами, отчего у него побежали мурашки по спине.
        - Да, ещё вот что,- тем же голосом продолжила она.- Взрослых нужно называть на вы. Так что, обращайся к нам так: «Папочка, объясните, как это называется или это.- Для наглядности, она показала Сашке на ножницы и приколку.
        «Я и так знаю, что это,- подумал Сашка.- Зачем зря  спрашивать?»
        - Так как ты мамочку спросишь, если кушать  захочешь?
        Сашка молчал, сжав губы. Разговор ему не нравился, на его лбу даже выступили капли пота. Но мама решила продолжить:
        - Что же ты молчишь? Мамочке нужно отвечать, не задерживая – и это ты помни. Ну, так  как скажешь, что проголодался?
        У Сашки наполнились слезами глаза, он, не открывая губ, промолвил:
- Скажу: мамочка, исть хочу.- Слезинки покатилась из глаз его.
- Вот и прекрасно… А почему плачешь? Мамочка просто поговорила с тобой. Но говорить нужно - не исть, а есть,- поправила.
          Она пошла в кухню, а малыш, почувствовал приближающиеся перемены, ему даже почудилось, что часы на столе отбивают зло: тик-так, словно предупреждают его о чём-то. Зазвонил телефон.
          - Скажи, сын, алло,- попросила  мамочка из кухни.
Сашка снял трубку и поднёс  к уху; в трубке гудело.
- Алло!- шепнул Сашка.
-  Кто это?- в трубке знакомый голос. - Ты, Саша?
- Я.
- Скажи маме,  что я уже скоро приду.
- Папочка, это вы?- протянул Сашка.
- Не узнал, что ли?- донеслось из трубки.
- Узнал... - краснея до ушей, ответил Сашка и отдал трубку подоспевшей мамочке.
         Та стала разговаривать, а Сашка пошёл в кухню. На краешке поддувала дымился окурок. Сашка его взял и курнул. Потом ладонью прикрыл рот, чтоб не закашляться. Мамочка в комнате задерживалась, и он отдышался. Кашель не наступил, но закружилась голова. Когда вошла мамочка, Сашка попросился спать. Она, кивнув головой, приготовила ему постель, и Сашка улёгся на неё. И вспомнил дом бабушки, и сразу почувствовал  аромат сушёных ягод. А сколько было радости, когда бабушка угощала братьев ватрушками. Первая грусть по оставленной где-то жизни зародилась в нём.
        Постучали в дверь. В кухне послышался голос Скачкова. Войдя в комнату, он увидел в постели Сашку и воскликнул:
         - А я надеялся,  что ты ждёшь меня!
         - Я жду, папочка, а спать  мне неохота,- оживился Сашка, приподнявшись на локтях.
         - Тогда вставай,- сказала из кухни мамочка.- Я искупаю тебя,  потом обоих накормлю вкусненьким.
        С приходом папочки настроение у Сашки улучшилось, он спрыгнул с койки. Но купаться ему  не хотелось. Поняв это, Алексей Трофимович подмигнул ему глазом. Сашка тоже хотел в ответ подмигнуть, но у него не получилось – закрылись оба глаза. Неприятным было купание. Зато захотелось кушать. А на столе уже стояла еда: тарелочки с яичницей и открытая банка сгущённого молока. Сашка, поев, снова лёг, но сон к нему не приходил, и ему захотелось поговорить с папочкой, который приготовился ко сну. Сашка сказал, что ему нравятся ружья, висящие на стенах, и шкура лисы. Алексей Трофимович пояснил, что это песец, застреленный им на охоте. И рассказал, как он с охоты принёс однажды полмешка куропаток. Ксения, слушая мужа, посмеивалась.
         - А ещё расскажи, как ты с рыбалки принёс  вкусные рыбины, ну, очень вкусные,- сказала она.
         - Зачем об этом?- нехотя отозвался Алексей Трофимович…
        Мамочка впоследствии рассказала Сашке: Алексей Трофимович уехал с приятелями порыбачить на один вечер, но отсутствовал трое суток, короче,  пропьянствовал, а по возвращению купил в магазине  копчёную рыбу.
        Алексей Трофимович предложил Сашке рассказать сказку о попе и работнике. Сказка Сашке понравилась, и он попросил папочку рассказать ещё что-нибудь. Алексей Трофимович долго тёр лоб, но Сашка терпеливо ждал. Наконец папочка принялся рассказывать:
         - Жил да был мужик Ермил;
        ел он плохо, много пил.               
        Оттого на мужичка-
        Подставляй-ка, друг, бока… -
        Алексей Трофимович сделал вздох и продолжил:
         - Вдруг набросились несчастья:
         то прибьёт хлеба ненастье,
         то родню измучит хворь,
         то курей задушит хорь…            
        Сашка перебил папочку:
         - А отчего хлеба прибило?- и сам догадался.- Оттого, что Ермил много пил?
        Алексей Трофимович утвердительно кивнул и стал рассказывать дальше.

                11

        Ксения активно принялась воспитывать сына. Малыш обязан был каждую минуту помнить, что чужого дядю он обязан называть «папочкой» и к обоим обращаться на  «вы». Нетерпеливая Ксения не желала понимать, что и в маленьком сердце есть место привязанности, страху, любви и ненависти. И вместо того, чтоб это понять, она форсировала налаживание взаимоотношений и нередко с помощью брани и побоев. И на детские плечи легла тяжесть.

        Сашка, стоя у кинотеатра, вспомнил, как днём он нашёл  в урне синенький билет с контролем и посмотрел фильм. Приближалась ночь, людей становилось совсем мало. Из ресторана вышел дядя, постояв, он сел на крыльцо, как будто было лето. «Почему-то ему не холодно» - подумал Сашка, засовывая замёрзшие руки в карманы пальто. Подул ветер. Сашка втянул голову в воротник, дрожа. Чтоб согреться, он пошёл быстро. Кое-где светились окошки домов. Из пустоты чёрной улицы к мальчику подобрался страх. В его голове крутилась одна мысль: «Что делать, куда идти?» Слезинки  текли по его лицу, губы сделались солёными, он шмыгал носом, скуля, как щенок, и подпевая : «Что делать, куда идти?» Свернуть бы на железную дорогу, по которой можно быстро добраться до дома, но ему представилась мамочка, махающая  шнуром. И он побежал подальше от узкоколейки, которая сманивала его к дому.
 
        На днях мамочка избила его за нечаянно повреждённый абажур. А сегодня он к розетке  подключил папочкину лампу, с помощью которой  тот печатал фотоснимки, и лампа разлетелась на мелкие кусочки. А мамочка говорила, что лампу такую трудно найти. О, сегодня… Происшедшее сегодня оглушило его душу. Мамочка приказала ему скинуть одежду. Раздеваясь, он шёпотом попросил боженьку, чтобы она прислала папочку. Но боженька не услышала. И мамочка шнуром больно хлестнула Сашку. И  замахнулась снова, но  шнур  выскользнул из руки её, и тогда она вцепилась в Сашкин бок зубами. Ему стало страшно, язык прилип у него к нёбу, он даже не в силах был закричать от испуга, даже слёзы литься перестали из глаз - он только стонал, стараясь освободиться. Мамочка, наконец,  расцепила зубы, на боку Сашкином остался синяк. Он встал перед ней на колени и шёпотом произнёс:
         - Мамочка, простите…. Мамочка, вы не будете больше кусаться?
        Она, молча, глянула на него; Сашке показалось, что её глаза уже не такие злые. Подумал даже, что наказание закончилось. Но вдруг её рука наткнулась на шнур, и она судорожно схватила его, проволока снова взвилась над бедным Сашкой и хлестнула его так, что кожа на стриженой голове треснула. Он отлетел в сторону и снова шепнул: «Боженька, пошли же кого-нибудь…». Боженька, наконец, услышала - в дверь постучали. Мамочкино лицо передёрнулось, как будто у неё заболел зуб, она, приставив палец к губам, прошипела:
         - Одевайся…
        В дверь снова постучали. Сашка, видя, что мамочка не торопиться открывать, подбежал сам к двери и откинул крючок. И увидел папочку. Слёзы сдавили  ему горло, из маленькой груди послышалось рыдание.
         - Папочка, почему вы долго не приходили…- послышалось сквозь стон.
        Мамочка метнулась к нему, но сильная рука Скачкова откинула её:
         - Скотина!- сквозь зубы процедил он.
        И в этот миг прижал Сашку к груди: над головой малыша пролетел туфель и ударил каблуком о стену, на извёстке осталась ямочка от каблука. Скачков зло бросил:
         - Ведь ты убить могла сына!            

        Эта картина проплыла у Сашки перед глазами. Он продолжал скулить, и шмыгать носом. От усталости его ноги гудели, зубы отстукивали дробь. Обдумывая пережитое, он оказался за городом. От крайних домов тянулась глубокая траншея, в одном месте из неё тёк пар. Подойдя ближе, Сашка разглядел будку, прикрытую покосившейся дверью. Он влез в неё, и, нащупав в кармане спички, чиркнул одну. Сердечко его радостно застучало: здесь проходили  паровые трубы. Было страшно, но тепло.  Малыш лёг и уснул.
               
                12

        Сашка смотрел на автобусы,  проезжающие мимо, и на спешащих по делам людей. Он сидел на высоком крыльце кинотеатра. Мёрзли ноги, и очень хотелось кушать. Мимо  пробежала группа ребят; они, смеялись, толкались и сбивались в кучу. Один мальчишка швырнул снегом в малыша, и тот заревел. Сашка заступился бы, но сил из-за голода у него осталось  мало. Тогда он встал, чтобы перейти на противоположную сторону улицы, где располагался книжный магазин. Там, конечно, тепло. Вдруг из магазина вышел кто-то знакомый. «Это же папочка!» - узнал Сашка. Скачков тоже увидел его и перешёл дорогу. «Он идёт, он идёт!» - зашептал мальчуган и почувствовал, что силы вот-вот оставят его.
         - Эх, Саша, где же ты был?- Скачков, вздохнув, обнял его и ласково потрепал ладонью.
        Сашка не понял, почему слёзы полились у него из глаз. Алексей Трофимович стал его успокаивать, но  понял, что мальчику надо поплакать. Взяв Сашку за руку, он повёл его в ресторан, что находился у кинотеатра. Там было тепло и пахло вкусным. Сашка нетерпеливо ждал, когда же принесут поесть. Слёзы на глазах его высохли, он в этот момент жил только двумя чувствами: скорей бы принесли поесть, а ещё - не появилась бы мамочка. Если войдёт она, сразу же пропадут радость ожидания еды и ощущение  покоя, которое его посетило. Он заметил, как тётя, у которой столик по соседству, смотрит на папочку, а когда тот тоже глянул на неё, заморгала глазами и протянула конфету Сашке. Наконец, принесли борщ, и Сашка приступил к еде. Его щёки раздулись от пищи, он глотал её, не жуя, желая поскорей набить живот. Увидев, что дядя не ест, а грустно смотрит на него, спросил:
         - А чё сами не едите?
        Алексей Трофимович, очнувшись от мыслей, со вздохом стал есть.
 
        Душевная чёрствость жены поразила его. Присутствие сына раскрыло в характере её столько такого... Её нечеловеческая жестокость к сыну заставила его посмотреть на неё внимательней. Но что он мог? Он  чужой малышу. И у него слабый характер.  Он не может отказать никому в помощи, даёт в долг деньги, хоть  потом сами сидят без гроша.
         - Что же, Саша, делать?- Алексей Трофимович посмотрел  на малыша с жалостью, густые брови его нависли над глазами.
         - Папочка,- денег дайте, а больше ничего не нужно.
         - Денег?
         - Ну, да.
         - Хорошо… Но надеюсь, больше убегать не будешь. Глянь, какой ты чумазый. Надо отмыться и отдохнуть.- Он вынул бумажник и, отсчитав несколько купюр, протянул Сашке.
         - Я помоюсь,- прошептал малыш, чтоб сказать хоть что-то хорошее папочке.
         - Ну, и ладно. А сейчас иди домой. Мне  надо  сходить на работу, но я скоро вернусь, и мы с тобой поговорим. Хорошо?
         - Хорошо, папочка… миленький  папочка,- последнее произнёс он чуть слышно.
               
                13

         За окошком холод, но в квартире тепло.  Приятно быть дома в такую погоду! Сашка перелистывает страницы книги. Ему пора спать, но он не может оторваться от страниц. Читает он пока по слогам. Много оплеух он получил от мамочки, пока не овладел азбукой.
         - Сын!- донёсся голос Ксении из комнаты.
        Он, вздрогнув,  поднялся и загнул уголок листка на прочитанном, но, спохватившись, распрямил листок и поискал, чем заложить меж страниц. Ничего не найдя, он поднял валяющийся мамин окурок с багровым кончиком от помады и использовал его. Ксения лежала на постели. Сашка знал, как на ней мягко. Не раз утром, когда мамочка была в духе и вставала с постели, она разрешала ему полежать на ней.
         - Подойди сюда! – позвала она Сашку.
         Он не доверял такому тону. И чем ближе он к ней подходил, тем сильней холодел у него живот.
         - Покажи, сколько прочёл страниц.
         «Опять поучать будет…» - подумал Сашка, поднося к ней книгу. И вспомнил про окурок. Лицо у мамочки  сморщилось.
         - Это что?- вопрошала она.
        Голос мягкий, но тембр ничего хорошего не предвещал. Сашка мысленно попросил три раза: «Боженька, спаси!», и ответил:
         - Страничку заметил…
        Обе книжные страницы испачканы были пеплом и краской.
         - Я как учила  относиться к книге?- в лоб вопрос.
         - Бережно…
         - А ты как отнёсся?
         - Не бережно…
         - Подойди!
        Малыш подошёл, опустив голову. Последовала оплеуха. Ухо Сашкино оглохло, запылало огнём, как будто поджарили его. Мамочка сказала ещё что-то, но Сашка не расслышал из-за шума, появившегося в голове.
         - Спать иди, балбес!- раздражённо сказала мамочка.
        Сашка укрылся с головой одеялом и тихо заскулил, как брошенный людьми щенок. «Скорей бы приехала  бабушка,- прошептал он, заливаясь слезами,- она меня бить по голове не даст…» Он вспомнил, как папочка говорил: «Ничего, потерпи, скоро бабушка с Вовкой приедут, тогда заживём хорошо, без порок ». Но Агафья Кирилловна тянула с переездом, потому что сын Василий предостерегал её менять климат в старческом возрасте. Этого Сашка не знал. 

        Летели дни, недели, месяцы; Сашка ждал бабушку и брата. Он рос смышленым мальчуганом. Кто-то из папочкиных гостей сказал: «Сын у тебя, Алексей, как старичок – понимает всё, только хилый он какой-то». Ксения ответила на это: «Север на него действует…». Никто из гостей и не подумал возразить хозяйке, только Скачков, мельком взглянув на неё, покачал головой.
         Вечерние гости обычно просили Алексея Трофимовича поиграть на гитаре, а хозяйку спеть. Скачков брал в руки инструмент, а Ксения, не ломаясь, заводила: «Наш костёр в тумане светит, искры гаснут на лету…» Сашка подобные вечера любил: на них ему перепадало много сладкого, а ещё ему нравилось слушать пенье мамочки. Он, обычно, входил в комнату и говорил:
         - Мамочка можно вас послушать?
        Если она не слышала, он повторял вопрос, глядя в её красивое, раскрасневшееся от вина лицо. В такие минуты ему хотелось прижаться к ней, забыв о её суровости. Мамочка, скосив глаза на гостей, обычно говорила:
         - Послушай, милый сыночек.
        Сашка смотрел на пальцы папочки, ловко бегающие по струнам, и слушал песни в исполнении мамочки. Только подобные вечера были редкостью, чаще - срывы мамочки, заканчивавшиеся ударами по щекам и голове.
        Ксения упорно занималась воспитанием сына методом устрашения, наказания и издевательства. Папочка был не строг с ним, но он часто пропадал на работе, и общения с ним были краткими эпизодами по сравнению с бесконечными мамочкиными воспитательными процессами.

        Душе малыша не хватало тепла, поэтому его тянуло  к животным, с которыми он делился  добротой и от них получать доброту в ответ. Как-то сдружился он с бродячей собакой, угостив её корочкой хлеба. Собака,  замахав хвостом, лизнула ему лицо. Ксения, увидев это, закричала, что с уличными собаками общаться нельзя. Только Сашка продолжал знакомство с дворнягой.
        Однажды он разбил вазу. Предвидя порку, он  прихватил кусок хлеба и две котлеты и, затолкав всё это в карманы, к вечеру убрался из дома. Направился к знакомой деревянной будке, внутри которой проходили горячие трубы. И заметил, что за ним бредёт дворняга. Он обрадовался ей, поманил. Дойдя до будки, Сашка забрался в неё. Дворняга - следом. Когда оказались оба в тепле, собака ткнула нос в карман Сашкиного пальто. Он огорчился, поняв, что тащилась собака за ним из-за котлет.  "Но, конечно, она и по мне скучала,"- заставил он подумать себя. Достав еду, он честно разделил её поровну. Поужинав, малыш и собака прижались друг к другу и уснули. Им спалось спокойно.
        А однажды он убедился, что и животные бывают злые, как мамочка. Дядя Лёша   принёс домой котёнка. Он оказался диким, не позволял гладить себя никому, даже Сашке, несмотря на то, что тот старался завести с ним дружеские отношения с помощью ласки и  котлет. Но котёнок забирался за шкаф и подолгу сидел там. Как-то Сашка решил вытянуть его наружу и продолжить общение. Но котёнок коготками вцепился ему в ладонь. Сашка, отдёрнув руку, зацепил графинчик с уксусом, стоящий на шкафу, уксус вылился на пол. Злой хищник всеми четырьмя лапами шлёпнулся в лужу горючей жидкости. На кошачий визг в кухню вбежала мамочка. Увидев всё, закричала:
        - Скорей неси таз с водой!
        Сашка выполнил приказ, и стал ожидать предсказуемую порку.
        - Лови, помоем ему лапы!- скомандовала мамочка.
        Сашка принялся ловить обезумевшее животное. Ему нужно было стараться, чтобы смягчить мамочку. Приноровившись, он схватил котёнка, но тот снова вцепился в него коготками. Терпя боль, Сашка понёс его к тазику. Мамочка, держа лапку котёнка, стала тереть её тряпкой. Из раны на руке Сашки засочилась кровь. Но мамочка этого как будто не замечала и продолжала мыть зверька. А тот орал и вонзал всё глубже коготки в Сашкину руку. И тогда Сашка подумал: «Он такой же, как мамочка».

                14
               
        Вот так и текли неспокойные дни малыша, сотканные из неприятностей и  огорчений. Больше побоев он страшился нравоучений мамочки, которые  обычно начинались так:
        - И долго ты мотать нервы мне будешь?
        Спасенье он ждал осенью, когда пойдёт в школу. Скорей бы первое сентября! А пока он научился  играть на папочкиной гитаре, воспроизводя мелодии, которые обычно играл тот на вечеринках, и у него стало получаться даже лучше, чем у папочки. Мамочка с  удивлением слушала его игру.

        И вот наступил сентябрь. В это время в Норильске  господствует стужа, но в этот раз стояла хорошая погода. Сашка махал портфелем и  смотрел на розовые щёки Вали - девочки из их дома. Она вела его за руку.
        - Валя,  ты в четвёртый класс идёшь?- вопрошал Сашка, глядя ей в глаза.
        - Не в первый же,- усмехнулась девочка.
        У крыльца школы толкались детишки разного роста. Сашка сразу узнал некоторых, которых видел на улице и у кинотеатра. Те тоже узнали его и показали на него пальцем. Внутри школы было тоже много детей; у некоторых красовались красные галстуки на шее, и они прохаживались вдоль коридора, поправляя галстуки и останавливая бегающую малышню, которая им мешала прогуливаться. Валя подвела Сашку к раздевалке, он отдал пальто старой тётеньке. Остановившись у двери, где написано:  «Первый класс», Валя сказала:
        - Здесь учиться будешь.
        В классе стоял шум, как в коридоре. Парты сияли краской. Мальчики и девочки, толкаясь, занимали места. А Сашка прошёл спокойно меж ровными рядами парт, улыбаясь, и сел на свободное место. Соседка по парте, белокурая девочка, общую чернильницу зачем-то подвинула к себе. Сашка, засопев, вернул чернильницу на место, но соседка снова её подвинула ближе к себе. Продолжая возню, они не увидели, как в класс вошла учительница. Лишь когда первоклассники встали, они спохватились и тоже встали. И тут белокурая девочка обнаружила, что фартук её обрызган чернилами. Уже сидя, Сашка слышал, как она, обернувшись, что-то прошептала сидящей сзади девочке, которая ростом была выше других ребятишек. И уловил, как та ей ответила:
        - Ты бы дала ему по морде.
        Началась перекличка. Сашка, услышав фамилию свою, поднялся и звонко выкрикнул: «Я». И в этот момент сзади сидящая девочка ткнула его в бок. Он обернулся и успел заметить её кулачок. Не смутившись, дылда показала ему язык. И тогда, неожиданно для себя, Сашка схватил чернильницу и кинул её в девочку. И увидел, как по лицу одноклассницы потекли чернила: чернильница попала ей у глаза. Дылда завизжала. А Сашка  выскочил из-за парты, прихватив букварь, и побежал к двери. Учительница попыталась удержать его за руку, но он отдёрнул её и, сказав: «пусть знает, как тыкать», выбежал из класса.

        Он брёл по улице, опустив  голову. «Больше не пойду в школу» - думал он, всхлипывая. Навстречу ему мальчишки тащили салазки. Сашка убрал за пазуху букварь, чтобы они не подумали ничего такого, и направился к дому. И вспомнил о портфеле, который забыл в школе. Ткнув ключ в дверь, услышал голос мамочки: «Кто там?». Хотел было убежать, но  мамочка  открыла дверь.
        - Батюшки,  на кого похож! И почему не в школе? И где портфель?
        - Мамочка,- решительно стал объяснять  Сашка,- в школе я был, но больше туда не пойду… Она первая начала – в меня тыкала…
        - Кто она?- перебила его Ксения.
        - Девчонка, которая сзади сидит… Она тыкала, а учительница ничего не сказала ей.
        - Что ж это такое - детей обижать! Пойдём, Саша, пойдём! Только отмой лицо.
        Мать и сын шли по утоптанной тропинке к школе. Сашка брёл нехотя, зная, что мамочка узнает скоро правду. Он искоса смотрел на неё – она казалась спокойной, и глаза, вроде, не злые. Чем ближе подходили к школе, тем Сашку сильней подмывало желание рассказать мамочке, как всё было на самом деле. Но один лишь взгляд на неё вселял сомнения в откровенность. «Пусть будет, что будет,- решил Сашка.- При всех драться не будет, а там…».
        С грустными мыслями входил он в школу. В коридоре было по-прежнему шумно. Но на этот раз Сашка на всё смотрел по-иному: ученики в галстуках казались ему похожими на индюков. Мамочка, молча, толкнула его в сторонку и, вынув из сумочки зеркальце, дала посмотреться. Он стал оттирать ладошкой чернильное пятно, не отмытое дома. Учительская находилась на втором этаже. Сашка остановился, чтобы, наконец,  рассказать мамочке всё, как было.
        - Что упёрся? Идём, не бойся!- Ксения  потянула его за руку.
        В учительской шума было едва ли меньше, чем в коридоре. Сашка узнал учительницу. Она строго глянула на него и повернулась с вопросом к Ксении:
        - Вы мама его?
        - Да.
        - Это хорошо, что вы пришли, садитесь,- сказала учительница.-  Думаю, что вы не всю правду знаете,- завела она разговор.
        Сашка стоял рядом с мамочкой. Он готов был провалиться сквозь пол от стыда и мысленно упрекал себя за то, что не рассказал мамочке всё о случившемся. Это рассказала учительница. Ксения разволновалась.
        - Нервы, это нервы,- пожаловалась она.- Ну, так что?- обратилась она к сыну.
        Тот стоял подавленный.
        - Как дальше-то будет?- повысила голос Ксения.
        - Я больше не буду учиться,- буркнул Сашка.
        Учительница собралась было что-то возразить, но Ксения выдавила сквозь зубы:
        - Выйди за дверь!
        Он стоял у дверей учительской, ожидая предсказуемое: мамочка  станет бить его, говоря, за что бьёт и как он должен вести себя, чтобы обходиться без порки. Но вот вышли мамочка и учительница. Они переговаривались, на лице мамочки не было гнева.
        - Будь умницей, и мама наказывать тебя не станет. Правда, мама?- сказала учительница.
        - Конечно,- ответила Ксения.- Но если и он подобного делать не будет.
        Сашка кинулся к  учительнице и прижался щекой к руке её:
        - Спасибо, тётенька!- дрожащим голосом проговорил он.

        Идя с мамочкой по лестнице, он увидел недобрую искру в глазах её.
        - Я больше никогда не стану драться, мамочка!- попытался он утеплить её.- Пусть хоть кто будет меня дразнить.
        - Вот и хорошо,- откликнулась мамочка, думая о чём-то.
        Сашка успокоился и шёл по дорожке, махая портфелем. Различные хорошие мелодии приходили ему в голову, когда он был спокойным. Но более всего любил он размышлять. Он думал о звёздах, о снеге, о дожде. Бесподобно впечатлительный, он носил в себе воспоминания об увиденном фильме, хотел быть похожим на кого-то из героев. Нередко задавал мучивший его вопрос мамочке. Вот и сейчас:
        - Мамочка, ведь неправильно сделал дядя, который  дядю другого обманул?
        - Ты  о ком? – покосившись на него, спросила она.
        - Как о ком? Дяденьку ещё в кине показывали.
        - В кино,- поправила сына Ксения, стараясь вспомнить, на какой фильм в последнее время водила она Сашку.
               
                15

        Прошло два года. Воспитательные процессы  мамочки, редкие беседы с папочкой, учёба, мысли о приезде бабушки и Вовки, - главное, чем была наполнена жизнь малыша в эти годы. Наконец Скачков  сказал, что готовятся к отъезду те, о ком он думает. И Сашку как будто подменили! Он стал аккуратно заправлять постель, старался помогать мамочке.
        - Что с тобой?- искренне изумилась мамочка.
        - Бить меньше надо!- уколол её  Скачков.       
               
        Приезд деда, бабушки и Вовки внёс перемены в жизнь Сашки. У мамочки, естественно, прибавилось забот, так как стал ощущаться недостаток, и она раздражалась даже по пустякам. Никуда не девалась её жестокость к младшему сыну, но оплеух ему доставалось уже поменьше, чем прежде, так как часть их перекладывалась на плечи, точнее, на щёки Вовки. Агафья Кирилловна гладила в таких случаях старшему внуку голову. И не могло не произойти у неё с супругом такого разговора.
        - Хорошо было дома, чёрт принёс нас, - вообще-то начал разговор дед.
        - Внучат поедом ест,- согласилась Агафья Кирилловна. – Зачем приехали…
        И старики стали  обвинять друг друга в переезде. Спустя минуту дед тряс кулаком, а Агафья Кирилловна язвила:
        - Я долго боялась тебя, а теперь не боюсь! И дочь в тебя, такая же  -  крокодил!
        - Порешу насмерть!- наскочил на неё дед.
        И если бы не помешали ссоре соседи, внуки и закипевший на плите суп, то она могла закончиться дракой. Сашка сделал вывод, что виновата в этот раз бабушка, потому что ей надо было помолчать.

        Новая беда пришла к Сашке. Не давалась ему арифметика, как не пытался помочь ему старший брат, учившийся на два класса впереди; даже регулярные мамочкины оплеухи за двойки не исправляли положения. Из-за этой арифметики не шла учёба у него в третьем классе. Причём при одном только виде цифр он путался и не мог сосредоточиться. И, когда к концу недели в дневнике его собиралось порядочно двоек, он не торопился домой. Сначала ночевал в будке, где проходят горячие трубы, но вскоре нашёл чердак, где у печной трубы было тепло и  не страшно.

                16

        Суров Север. Ещё суровей арифметика! Сашка мечтал о лете, когда настанут каникулы и, может быть, побоев станет меньше. Но зима на Севере долгая, а это Сашке ни к чему. Домашние неурядицы сказались на нём - дома он был молчуном, зато в школе  навёрстывал своё. И где бы ни находился он, около него собиралась толпа мальчишек. Все смеялись, хвастались, начинали курить, рассказывали смешные анекдоты. Для мальчишек Сашка был свойским пацаном.

        А ещё Сашка сдружился с Галкой Озеровой. Раньше он не обращал внимания на одноклассниц, и многие из них получали на перемене щелчки от него. Но когда Галка задела локтём его в раздевалке, он, посмотрев ей в глаза, застыл, промямлил что-то и отошёл. А ведь она жила по соседству, в двухэтажном  доме. Теперь после уроков он провожал её. Она ждала его у дверей школы, когда он задерживался. Прощаясь, он пожимал ей ладонь, говоря: «До завтра, Галчонок». Только он так называл её. Она училась на одни пятёрки, и её уже приняли в пионеры. Про свою маму она говорила с лаской.  Сашка объяснял это тем, что мама её добрая. Как то он сказал Галке, что если бы и он учился  на пятёрки,  мамочка всё равно бы била его, как брата, отличника. На это Галка ответила, что не надо списывать на уроке, и тогда он научится решать задачи и будет хорошие отметки получать, а ещё - учится он  не для мамочки. Сашка печально возразил, что  арифметика не даётся ему.
        - Не даётся, не даётся,- усмехнулась Галка.- Не хочешь учиться, вот и всё. Возьмись за ум, Саня.

        Может, и взялся бы маленький Ерёмин за ум, но очередная беда настигла его.
        - Вот Саша,-  поставила его в пример учительница,- отпетым был, а теперь тройки исправляет.         
        И Сашке сказали, что примут его в пионеры. Он  ходил по комнате и учил текст: «…юный пионер Советского Союза…»
        - Поешь?- перебила его Агафьи Кирилловна.
        Малыш  продолжил читать: «…перед лицом товарищей…»
        - Значит, есть не будешь?- спросила бабушка.
        «…обещаюсь…» - закричал Сашка.
        - Не обещайся, второй раз собирать не стану,- обиделась Агафья Кирилловна.
        «Пойду, Галку позову, пусть проверит» - подумал Сашка.
        Приём в пионеры прошёл торжественно. Перед шеренгой учеников стоял старшеклассник с комсомольским значком на груди, он сжимал в руке древко  красного знамени. Сашке он задал такой вопрос:
        - Скажи-ка, Саша Ерёмин, почему красный цвет у галстука?
        - Галстук  вымазан в крови!- звонко ответил Сашка
        Старшеклассник, покачав головой, объяснил, почему у галстука такой цвет.
        Увы, лишь четыре дня проносил Ерёмин пионерский галстук. Случилась беда на пятый день. Последним уроком была физкультура. Сашка до звонка вбежал в спортивный зал и забрался на кожаного коня. Но в зал вошла девочка и сказала, что вместо физкультуры всех поведут в музей. У раздевалки толпилась мелюзга.
        - Сашка!- закричал Вовка.- Вы в музей?
        - Ага, - ответил брат, продираясь к вешалке.
        - Скорее одевайся, есть дельце!- зашептал Вовка.
        Сашка, надев на ходу шапку, подошёл к дверям, где его ждал брат.
        - Слушай, нас водили туда, так вот, там морж есть, - затараторил Вовка. - Если у него отпилить клык, получится ручка для ножа, понимаешь?
        Сашка  кивнул, хоть в толк взять не мог, к чему  Вовка клонит.
        - Вот  инструмент,- прошептал между тем брат, показав ему ржавую пилку.- Я уже подпиливал, осталось чуток. Присядешь, когда не будет никого, и допилишь, ага? Надпил внизу, увидишь. Ну, валяй!- он хлопнул Сашку по плечу.
        Музей располагался на берегу озерка. Рядом с ним лодочная станция. Сейчас она опустела и казалась сказочным теремком, где всё будто бы временно уснуло. Сашка обычно любовался синим куполом крыши лодочной станции, но сейчас думал о музее. Раздеваясь в вестибюле, он увидел  строгую, в очках, тётю, она принимала ребят. Седые пряди волос обрамили её лоб. Раздевшись, ребята побрели по музею. Многие смотрели на клыкастого волка, а Сашку занимал морж.
        - Дети, руками не трогать ничего!- послышался голос тёти.
        Улучив минутку, Сашка сел на корточки и, нащупав надпил на бивне, сунул в щелку пилку и стал тереть. Полотно неслышно скользило по кости. Увлекшись работой, он не заметил, как подошли к моржу девочки и седая тётя в очках.
        - Что такое!- вскрикнула тётя, до боли сжав Сашкину руку, в которой болталась пилка.

        Тошно стало на душе у Сашки, когда пионервожатая в присутствии ребят снимала с его шеи пионерский галстук. Кто-то из ребят смотрел на Сашку укоризненно, но некоторые хихикали. А Галка Озерова, стоя в сторонке и отвернувшись, плакала. Когда Сашка, понурив голову, пошёл в раздевалку, она сказала  подружке:
        - Жалко…  Прибьёт его мать.
        Она подошла к нему.
        - Куда ты, Саня?
        - Не знаю.
        - А может дома рассказать всё?
        - Мамочку мою не знаешь?
        - Ой-ой-ой,- вздохнула Озерова.- Домой не пойдёшь… А в школу?
        - А, какая тут школа…
        - И куда ты?
        - Пока не знаю… 

                17

        Шептались старики о внуке. И всё равно возмутилась Ксения Семёновна:
        - Снова о нём! Слышать не хочу!
        Старики, немощные опустив руки, замолчали. Пришёл Вовка. И рассказал, как он виделся с братом:
        - Иду, баба, а он руки сунул в рукава и пошёл в сторону. Кричу: пошли, Саня, домой, а он от меня отвернулся.
        - Ты бы кулаком его загнал, ведь ты старший,- обронил дед.
        - Не буду брата бить!- зашипел Вовка.
        - Замолчите вы или нет!- закричала Ксения, и, выбежав из комнаты, накинулась на Вовку.
        Бабушка стала причитать, глядя слезящимися глазами на происходящее:
        - Жила, горюшка не знала, воспитывала, растила внуков, не видела такое.
               
        Сашка решил бросить школу. Он шёл по шпалам, с портфелем под мышкой. Спрыгнув с насыпи, он выкопал в снегу яму и похоронил в ней портфель. Потом  подался туда, где ещё не был. Это был карьер, где шумели машины. Но надо было миновать вахту, где требовали показать пропуск. Карьер окружён был проволокой. Только Сашке не доставило труда под неё пролезть. Он подошёл к  котельной, где гудели насосы.

        Сашка сидел на скамье у котла и грыз кусок хлеба, оставленный ему дядей Максимом. С ним Сашка познакомился в первый  день, когда, голодный, явился в котельную. Дядя работал кочегаром и был похож лицом на татарина; седые пряди волос его, от пота мокрые, низко нависали на глаза. И он был любопытным. Накормив Сашку и посадив его на топчан, прикрытый фуфайкой, он расспросил о его мамочке, узнал и о том, что Сашку исключили из пионеров. И вот уже два дня малый жил в котельной, как юнга на корабле.
        Новой смене дядя Максим сказал:
        - Не прогоняйте, пусть сидит.- При этом дружески потрепал малыша по щеке.
        Сашка с другими кочегарами находил, о чём поговорить, а эти дядьки хмурились и  косились на него. Насос гудел, закачивая воду в котлы; кочегары гремели лопатами. Но вот они сели передохнуть, и один из них подозвал Сашку.
        - Слушай, пацан, у тебя  родные есть? – спросил.
        - Есть…
        - А почему убежал? Денег не давали?
        - Не потому. Денег тоже не давали.
        - А хочешь, денег подкину? Бери, я вижу, что пацан ты хороший.- Кочегар вытащил из кармана и дал Сашке  бумажку.
        Сашка взял её и благодарно посмотрел на кочегара. Но когда рассмотрел то, что дядька ему дал, крикнул:
        - Эй,  чё ты мне подсунул?
        В  руке он держал клок газеты. Дядька, двигая носом, похожим на клюв, захохотал. Захохотали и остальные. Сашка только поворачивал голову в стороны, откуда слышался смех. Кочегары, насмеявшись, отправились к лопатам, а Сашка долго стоял, склонив голову. Опомнившись, он пошёл в комнатку, где кочегары переодевались. Там, на столе, лежали узелки с пайками. Хмыкнув, Сашка вытряхнул содержимое узелков в окно, а в них засунул, скомкав, грязные тряпки. Убегая, он  наткнулся на клювастого. Когда добежал до выхода, услышал крик:
        - Сучонок, без жратвы оставил!
        Сашка летел во тьме, спотыкаясь и падая. Юркнув под проволоку и отбежав на приличное расстояние, он свалился на леденящий тело щебень у дороги.

                18

        Сашкино сердце ждало перемен. А пока что даже сны у него были смутными. Может быть, поэтому его тянуло к деревянному двухэтажному дому, где по вечерам собирались мальчишки. Вечно тревожная его душа здесь отдыхала. Мальчишки обычно качались на качелях, сделанных из брёвен. А Сашку качели манили к себе ещё и потому, что возле них он видел Галку. Но в этот вечер её не было. Качаться стало неинтересно, и Сашке захотелось придумать что-нибудь. В торец двухэтажного дома, в котором жила Галка, упиралась железная лестница. Она тянулась до дверцы чердака. Никто из детей не рисковал  взбираться по ней до конца. Эта мысль пришла, конечно, в Сашкину голову.
        - Кто долезет до чердака?- крикнул он.
        Было бы предложено. Мальчишки по очереди пробовали одолевать неосвоенный маршрут, но, лишь поднимались чуть выше первого этажа, а дальше их посещал страх.
        - Эх, вы!- усмехнулся Ерёмин.- Испугались  пустяка…
        Его слова услышала появившаяся вдруг Галка.
        - Залезешь?- улыбнулась она, щуря глаза.
        Сашка, молча, подошёл к лестнице и, глянув  вверх,  пополз. Быстро миновав окна второго этажа, перевёл дух. Мальчишки, закинув головы, замерли от любопытства. С усмешкой глянув на них, Сашка полез  выше. Сбоку лестницы болтались два провода, они тянулись к дому.
        - Хватит, Саня, спускайся!- закричала Галка.
        Но он поднялся выше. Ребята, качели с перекладиной показались ему маленькими. Потерялась Галка. Неужели ушла? Он, приставив ладонь ко лбу,  стал искать её глазами. Вдруг нога его соскользнула с металлической ступеньки, и, потеряв равновесие, он схватился рукой за провод. Пальцы  руки его судорожно ухватились за металл, он невольно рванулся вверх, ноги его отделились от ступеньки, пальцы руки сразу разжались, и он полетел вниз, где бедром ноги  больно ударился о лестницу.
        - Ой, нога в яме!- заорал.
        Кто-то из ребят сообщил о случившемся Ксении. Взволнованная, она вышла на крыльцо, но, увидев кучку людей, а в центре их - корчившегося от боли сына, махнула рукой и сквозь зубы прошипела: «Сдохни, сукин сын!». И возвратилась в дом. Соседка Мария, женщина полная, с рябоватым, добродушным лицом, увидев и услышав это, плюнула в сторону Ксении и поспешила к лестнице, у которой лежал мальчик. Кто-то уже вызвал помощь скорую. Тётя Мария, сев на чурку, прижала Сашкину голову к колену и гладила её, пока не приехала скорая, потом на руках отнесла малыша к машине. У качелей плакала девочка. Машина сдвинулась с места. Сильные боли в ноге заставляли Сашку стонать. Тётя в белом халате сидела рядом с ним, успокаивая.

        - Ксения!- обратилась к дочери Агафьи Кирилловна.- Надо бы проведать Саню, перелом это не шутка, большое горюшко пережил. Ну, что молишь? Твоё дитя  мается...
        - Отстань!- оборвала её дочь.- Всю кровь высосал из меня, убиться не мог. Никакая холера не берёт!
        Агафья Кирилловна вздохнула и стала собираться в больницу.
        - Схожу, отнесу что-нибудь внуку,- прошептала она Семёну.
        Семён только махнул рукой, как бы показывая, что ему нет  ни до кого дела.
   
                19               

        Семён жил обособленно. На происходящие события вокруг он давно махнул рукой, думая: « Беситесь, черти, меня только не трогайте». Его и не трогали, точней, не замечали. Но Агафья Кирилловна пробовала жизнь свою как-то скрасить. И это  удавалось ей, когда, отдыхая от кухонных дел, она беседовала со старушками, рассказывая им о своей минувшей жизни. Особенно подружилась она с бабулей, которая фантастически умела слушать. Старуха всему удивлялась,  всплёскивала руками, цокала языком и закатывала глаза, восклицая: «Ай-я-ай!». А Агафья Кирилловна усаживалась удобней и обо всём, что ещё помнила, рассказывала.

        - Я в девках сельской была, - завела она как-то очередной рассказ, - но в город манило меня, спасу нет. Бывало, на рынок приеду, глаза разбегаются, уезжать домой не охота: ведь тогда всё было на рынке!  Ой, Петровна, глаза не закатывай: страшно.
        – Не буду, Агафьюшка, не буду, говори!
        - Ну, так вот, с товарами мне приходилось город   часто посещать. Раз, на масленицу, я кофтами вязаными с покойной матушкой торговала. И подходит к нам известный барин, а за ним - барыня и сынок их, Пётр Александрович, приятный молодой человек.  Подошли они и уставились на меня, как будто я вещь. По правде сказать, на лицо я была тогда завидной. Пётр Александрович, глядя на меня, аж зарделся, как девица. И что-то, гляжу, шепчет маменьке своей. Я убежать уже хотела, когда услышала, что барин с матушкой моей  дельце обговаривают – меня нанимают. Зашлось тогда сердце у меня: хоть дома и голь несусветная, но отрываться было страшно.  Матушка же радёшенька. «Подфартило тебе, - сказала она мне, пойти в работницы».  Вот и пошла я в прислуги с четырнадцати лет отроду.
        Дом барский стоял в центре  Омска, на Любинском проспекте, один полквартала занимал. Семья у них была малая, зато прислуги держали много. Я поначалу  кашеварила,  потом стала горничной, и тогда сама зажила, как барыня. Двор, кухня и кладовка – всё в моих руках  было.
        Барин страсть как охоту любил. Собак гончих тридцать штук держал. Зайдёт на кухню, бывало, и скажет: «Агаша, гляди, чтоб мясо не разошлось, собак накорми».- «Не разойдётся!» - успокаивала я его. Уйдёт, а мы смеёмся. Так и звали его «собачьей душой». Мяса по несколько ведер варить закладывала, и не сбою, а высшего сорта. Только пока прислуга не наесться, о собаках и речи не было. Прислуга мне была за это благодарна, и звали все меня Агашенькой. За доброту я уважение у нашего брата заслужила, а у бар за честность. Доверяли мне ключи они от всех кладовок, и никогда ничего не пропало. Зато и работала я   - свободной минуточки не было.
        На четвёртом году службы стали  денежки у меня скапливаться. Я с этой жизнью  уже свыклась, и ничего мне, вроде, и не надо было. Да только стала я зависеть от барчука Петра Александровича. Ума в нём было много, а робости и того более. Ни словом, ни делом  не обижал он меня. Книги мне всё читал, про царей  рассказывал, отчего-то был на них злой - и на них, и на господ, вплоть до отца своего,  нахлебниками называл.
        Я видела, конечно, что нравлюсь ему, сердечному, хотя он не очень выказывал это, а вот время уделял мне.  «Ну, посиди со мной, Агафьюшка, – просит,- расскажи что-нибудь, или, хочешь, книжку тебе почитаю?». Вот и сижу рядом, а самой  охота, чтоб отставил он книжку, а меня обнял, молодая ведь была, кипяток, прости, господь, душу мою грешную… Но он болезный был: то морозит его, то жарко ему становится, лицо  беленькое, прямо, девичье. Ему бы девкой родиться. Маменька над ним тряслась, прихоти его выполняла. А он меня всё спрашивал: «Что тебе, Агафья, у маменьки взять? Хочешь это, хочешь то?». Но я: «Что вы, Пётр Александрович, как можно прислуге в шубке ходить, сапожки дорогие иметь?». Отговаривала, боялась. Да и уставала, набегаюсь, бывало, так, что и глядеть ни на что не хотелось.
        А ещё Пётр Александрович кучеру прикажет запрячь рысаков. Меня же посадит рядом и крикнет: «Ну-ка, Семён,  по Любинскому!». И куда тогда усталость моя девалась  - чую, щёки горят от ветра. А он всё такой же бледный, думает о чём-то. Только глаза загорятся, как видно, сила закипит в нём. Но снова, куда что девалось - уже нет в глазах огня, одна скука.
        Многим я обязана была ему, батюшке. И родители мои пожили в достатке. Часто он мне трёхрублёвки совал, чтоб я гостинец домой взяла. Неловко было брать, а брала: шутка ль, три рубля – большие деньги!   
        А раз, помнится, случай вышел. - Агафья Кирилловна, задумавшись ненадолго, продолжила.- Отъехали господа в гости, а раз в гости, значит, домой вернутся не скоро. А мне было велено убраться в комнатах. Любила я ходить по их залам - хожу, и столько всего вижу! Быстро я перетёрла всё, перемыла. И тогда открыла один гардероб, а там платья пачками навешаны, одно богаче другого, откуда что бралось? Не удержалась я, и  одно платье надела на себя; стою перед зеркалом, и такая я в нём – барыня, да и только! Платье за платьем,  прихорашиваюсь - двадцать годов дуре было. А одно голубое, как небо, отливало блеском, словно на него снежинки налепились! Напялила я его на себя, смотрюсь и не могу от зеркала оторваться, так платье это снимать с себя не хотелось. Косу то заплету, то расплету.
        Вдруг вижу в зеркало: дверь открывается и входит барыня, а с ней Петр Александрович. Обомлела я, язык отнялся. «Ты что это, Агаша, платье чужое надела?» - спросила барыня, а голос дрожащий. Стою, не смею в ноги в платье дорогом упасть. Говорю: « Простите, Наталья Кузьминична...» Слёзы ручьями. «Матушка! – подскакивает к ней Пётр Александрович.- Не ругай её, она никогда в жизни не носила нарядов, нужно простить». Стал уговаривать её, спаситель мой. «Мамочка,- говорит, - посмотри,  как ей к лицу это платье, подари его ей, ну, пожалуйста!». И целует мать в щёчку. «Иди, Агаша,- говорит мне барыня.- Жертвую  тебе платье ради Петра Александровича, но чтоб больше такого не было». Тогда только отлегло от сердца у меня. Я бах ей в ноги. «Как можно, - возмутилась барыня,- на пол в таком платье!».  Так и осталось одёвка её у меня, и по сей день в сундуке лежит.- Старуха смолкла, погружённая в воспоминание.

                20

        Редко оставлял постель Рязанцев, измученный   болезнью. И чем дольше он болел, тем раздражительнее становился. Но теперь его раздражительность не передавалась  Агафье Кирилловне, жалеющей супруга. Она садилась у изголовья его, пытаясь как-то облегчить мученья супруга. Когда же он, обессилевший, засыпал тяжело, её думы уходили в прошлое. В глубине души она понимала, что думы эти вызваны предчувствием скорой кончины Семёна. «Зачем приехали на мёртвую землю, - думала она, глядя на измученное лицо Семёна. - Хоть болеет он давно, но на Большой земле ему было легче…». В ненужном переезде она ругала себя за то, что убедила Семёна ехать к внучку. Дома была она хозяйкой, даже в голодное время жизнь облегчалась заботами о семье, там и хорошее и плохое  домочадцы делили поровну. Здесь, правда, не голодали, зато такой душевный голод переносили от дочери, что хотелось пешком уйти обратно и там успокоиться от её брани и криков пусть даже ценою лишений.
        - Не вытяну больше, конец не за горами,- раздался слабый голос Семёна.- Береги себя, старуха.
        Это напутствие довело Агафью Кирилловну до слёз. Как ни жесток был муж к ней на протяжении всей их жизни, но ей было жаль его.
        - Подай на неё в суд, свой кусок иметь будешь. Не гни спину перед ними, отправляйся назад. Забери Сашку, больно забит, береги его - внучек же. Матери он не нужен, сама видишь. К Вовке она ещё так сяк, а меньший поперёк горла ей стал. Я своё пожил, конец не за горами, как появятся ручьи, так и я с первыми  водами  уйду.
        Как-то ночью его всего корёжило, он метался и стонал; утром его отвезли в больницу. Это случилось после того, как отправили туда же Сашку. Агафья Кирилловна, со вспухшими от бессонной ночи глазами, отправилась к мужу и зашла в хирургический корпус, к внуку. Ждала недолго. Худенькая медсестра помогла подняться ей на второй этаж. Малыш метался в жару, и ему было не до яблока, которое баба принесла. Он держал её за руку и стонал. А ей уже нужно было уходить, так как намечался обход.

        Маленький, толстенький доктор осматривал больных и давал распоряжения. Одна медсестра записывала что-то. После обхода Сашку по коридору отнесли на лечебные процедуры. Он не любил этот коридор, ему казалось, что по возвращению в палату нога начинала болеть ещё сильней. Боль, тишина, постоянные шаги нянь - всё это было мучительно для  него.
        Но с какого-то времени спасительницей его стала тётя Груша, миловидная сестра хирургического отделения. Худенькая, стройная, она смущалась, входя в мужскую палату, потому что лежащие больные  пялились на неё. А были и такие, кто изъявлял желание поболеть с ней на одной постели. Сашка злился на них, и хмуро глядел, как они после обеда разливали по стаканам спрятанную в шкафу водку.
        С трепетом ждал он дежурства её. Она - удивительно сильная - уносила его в процедурную комнату. Она несла его, а он держал её за шею, прижимаясь щекой и шепча: «Миленькая тётя Грушенька…». Она усаживала его на стол под электрическую лампу, а сама садилась рядом и что-нибудь рассказывала. Он чувствовал её нежность, доброту, которой не хватало ему в жизни.
        - Тётенька Грушенька,- шептал он, прижимаясь к её ладоням.
        - Терпи, Саша,- сказала как-то она.- Скоро приедет хирург Родионов, он тебя быстро вылечит.
        Сашка от многих слышал о враче Родионове. Ходили слухи, что он бывший заключённый, и что получил десять лет лагерей, когда работал  врачом в Москве. 
        - Это правда, тётенька Грушенька,- спросил как-то Сашка,- что врач Родионов в Москве писателя Горького залечил?
        Тётя Груша внимательно посмотрела на любопытного и, вздохнув, ответила:
        - Не слышала такое. А что он кремлёвским врачом был, он мне сам говорил.

        Родионова ждали со дня на день. Пролетело пару недель. Всё это время не приходили к Сашке его родственники. Лишь на днях принесли записку от мамочки, где она писала, что деду плохо.
        Подошло очередное воскресенье. Сашка его ждал с  нетерпением, потому что по воскресеньям вкуснее кормили, а к обеду ещё давали стаканчик сливочного мороженного. В это же воскресенье должен был в больнице появиться Родионов. По этому случаю палаты были убраны, полы идеально отмыты.
        Начался обход в девять утра. Сашка с нетерпеньем глядел на дверь, желая скорей увидеть главврача, про которого говорили, что он может быть грубым, но здесь, в Норильске, да и во всём крае он самый лучший врач.
        Дверь отворилась, и на пороге появился Родионов. Высокие двери были ниже его. Сутулясь, он вошёл. Плечистый, худощавый. Вот он подошёл к Сашкиной койке.
        - Как дела, богатырь? Покажи ногу,- взглянув в карточку истории болезни, вопросил Родионов густым басом.
        Сашка, боясь разбередить ногу, прикрыл её одеялом, как бы остерегаясь.
        - Это что такое?- забасил врач, откидывая в сторону одеяло.
        Свита медперсонала стояла поодаль, все глядели на главврача.
        - Боже мой!- воскликнул Родионов.- Что вы из него сделали? - Он смерил возмущённым взглядом врачей и  рявкнул.- Смотрите же! - Он поднял ноги Сашкины, больную ногу держа за ступню.- Вместо лечения, сделали из него урода. Прекращаю обход. Больного на операцию!
        Сашка понял не сразу, что произошло. Закусив губу, он вытаращил глазёнки от боли в ноге. Его отнесли в знакомую операционную. Наложив выше перелома металлическую пластину и затянув её, врачи обступили Сашку. Он услышал из разговора врачей, что в ноге его кость зашла за кость, и больная нога стала короче здоровой. Родионов подошёл к нему и прикоснулся ладонью  к ноге.
        - Придётся нарушить сращивание и вытянуть, - сказал он в сторону.
        Сашка глазами поискал усыпительный колпак, видя, как главврач засучивает рукава халата, и пропищал:
        - Дяденька, усыпите, больно же!   
         
        Придя в сознание, он осмотрелся по сторонам. Те же белые стены, изученные им, кровати, тумбочки, дверь. Больная нога приподнята была выше спинки кровати. Она болела.

        Продолжились невесёлые больничные дни. С приездом главврача в больнице навели полный порядок: обходы были по часам, в палатах сохранялась чистота, режим кормления соблюдался строго по минутам. Сашка боялся главного врача, вместе с тем чувствуя большое уважение к нему. При обходе главврач садился на край его постели и бесцеремонно щупал больную Сашкину ногу. А как-то, в воскресенье, посетили его мамочка с Вовкой. Бабушка же приходила в последние дни часто.
        Он начал выздоравливать. Наконец главврач разрешил ему наступить на больную ногу. Сашка испытал страх, но грозное лицо главврача не допускало возражений. Более того, он, стоя у двери, поманил малыша пальцем. И Сашка пошёл. В лице его смешались страх и радость, затем осталась одна радость, которая передалась больным в палате. Даже строгое лицо Родионова стало, казалось, мягче. 

                21

        Дружба детей как будто полёт двух бабочек. Беззаботные, кружат они над лужайкой, чувствуя слабый ветерок и не замечая, что внизу полно грязных свалок. 
         Сашка брёл, хромая, по асфальту. Показались дома. Убогие бараки, как близнецы, похожи друг на друга, только один дом особенный, потому что в нём живёт  Галчонок. 
         Но двор пуст. Сашка зашмыгал носом, досадуя, что не с кем разделить радость возвращения. Скользнул взглядом по окнам её. Показалось, что она где-то совсем близко, вот-вот подойдёт к окошку. Долго хромал он у дома, но она так и не появилась. И он отправился прочь, низко опустив голову, по - настоящему грустя.

          Потянулись серые будни. Как-то мать ударила  Вовку, тот огрызнулся. Предстояла порка, но вступилась бабушка, и Ксения  уступила ей ценой скандала. После ссоры, по обыкновению, говорили все шёпотом, чтоб не потревожить находящуюся не в духе Ксению.
          Отобедав, бабушка с братьями отправилась в больницу, к деду. Он с постели ещё поднимался. На больничном дворе стоял запах морга, который располагался вблизи. Вовка потащил бабушку за рукав, чтобы не медлить с уходом. В это время сухая рука деда открыла форточку окна.
          - Саня!- позвал дед Семён хрипловато.- Подойди, дорогой!
Сашка захромал к окну, и едва успел снять шапочку, как в неё посыпались больничные булки. Шапочка наполнилась, Сашке пришлось раскладывать по карманам больничную сдобу. Он предложил кусочек брату, но тот, брезгливо сморщившись, отвернулся
- Ешь, Саня, ешь,- послышался слабый голос.
Сашка откусил край засаленной твёрдой булочки, которая пахла лекарством. Хотелось выплюнуть, но Семён грустно смотрел на внука, и Сашка жевал, не желая  обидеть деда Семёна.

        Как-то Сашка прогуливался по двору. Было у него хорошее настроение, потому что мамочка редко наказывала его из-за больной ноги. И у него  родилась  мысль, что он и сам виноват в том, что мамочка  строга с ним. В памяти его чередой выплыли неблаговидные поступки. Зачем сломал телефон? Зачем разобрал мамочкины  часы и не сумел собрать их? Зачем дрался в школе? Зачем порвал дневник? Зачем? Зачем? Зачем? Как много этих ненужных зачем…
         Он присел на ступеньку лестницы. Вокруг валялось окурки. Захотелось затянуться дымом. Но окурки были искурены до бумаги. С трудом таща ногу, он поднялся на чердак и ощупал щели между досками крыши. Вскоре извлёк пачку папирос и коробку спичек. Облегчённо вздохнув, подумал: «Володькины, единоличник!». Накурившись, положил папиросы со спичками на место и, почувствовав головокружение, слез с чердака; постояв, направился в сторону от дома, чтобы выветрить изо рта запах табака.
        - Куда похромал? - услышал вдруг голос матери.
        Он растерялся, кровь хлынула ему в голову.
        - Никуда… Просто так… - заикаясь, ответил.
        - А что делал на чердаке, дрянь?- она пригнулась, заглянув ему в глаза.- Говори правду!
        - Ничего, п-просто там иг-играл…
        - Дыхни!         
        Его выдох и оплеуха родились одновременно. Возмущений мамочки  не было предела.
        - Погоди, скот!- она ткнула Сашку коленом в сторону дома, дрожащими от злости руками доставая папиросу.

        Он присел за кухонный стол. Рядом села бабушка, прикрывая его от матери, которая стояла у умывальника и мыла руки. Вовка прислонился к печке, стараясь не дышать. Ксения посматривала косо на Сашку. У него под глазом уже образовался синяк. Внешне он был спокойным, судя по тому, как безразлично смотрел в окно, ковыряясь в носу пальцем. Длительная тишина, возникшая в доме, стала всех угнетать. Её попыталась нарушить Агафья Кирилловна. Повернувшись к столу и глядя на внука, она взяла карты и раскинула их по столу.
        - Это для дома, это было, это будет,- заговорила,- это  ожидает…
        Сашка следил в окно за маневровым паровозиком, двигающимся взад-вперёд, но краешком глаз присматривал за матерью. Вот она вытерла руки, вот простучала каблуками по комнате, вот сняла туфли и кинула их под кровать. Под скрип пружины легла.
         - Это было, это будет, это ожидает…- шептал вслед за бабушкой Сашка.
         «Знаю, что ожидает,- думал он,- за дверь ни шагу, сочувствие папочки, бабы. Вовка  притащит окурок и не упустит случая поехидничать: мол, сиди дома, давно пора тебя к бабке привязать». Забывшись, он провёл рукой по столу и поломал ряды бабушкиных карт. В окне, прижимаясь носом к стеклу, появилось личико Галки. Она махнула рукой и крикнула:
         - Достукался – на улицу не выпускают… Это она тебя так разукрасила, паразитка? Руки бы отсохли у неё, вот зараза!
         Сашка испуганно прижал палец к губам, сострив гримасу и показывая рукой в сторону комнаты. Бабка прикрыла глаза и обхватила голову руками. Ксения зашевелилась на постели. 

         Из-за болезни Сашка отстал в учёбе, и, как ни пробовала его подтянуть  Ксения, он остался на второй год в третьем классе. Галке он сказал, что переживает  только  из-за того, что будет учиться на класс ниже её; а для себя он давно решил, что учёба ему не даётся, особенно арифметика. Хотя стихи он декламировал лучше всех, даже учительница приводила его в пример. Мнение учительницы он как-то подслушал, стоя за дверями учительской; учительница говорила мамочке: «Мальчик способный, но лентяй, стихотворения заучивает, а таблицу умножения не знает». Сашка подумал, что она не права: стихи он заучивал легко, читал с удовольствием, а над задачами корпел, и всё равно не мог их понять. А брат учился легко. Частые домашние неурядицы на него не действовали, домашние уроки выполнял он на бегу, без затруднения решая задачи.
          Ксения с упорством продолжала воспитывать детей, никому не позволяя внедряться в эту область. Конечно, после того, как сына оставили на второй год, и у неё появились сомнения в своих способностях воспитателя. Да и не могла она не заметить, что плодами её упрямых стараний стали злые огоньки в глазах сынов. Но, чувствуя и понимая это, она не меняла ничего в методах воспитания. Отношения в семье продолжали течь в привычном русле.

                22

         Два года ходил Сашка в третий класс. Мучительное это дело: во-первых, стыдно быть на правах второгодника, во-вторых, к учёбе из-за этого ещё  большая возникала неприязнь. Но, наконец, учительница объявила:
         - Саша Ерёмин переведён в четвёртый класс.
         Можно было положить учебники в тумбочку и заняться делом!
- Вы честно заработали свой отдых!- торжественно произнесла Ксения, хитрая искорка мелькнула в её глазах. - За это мы взяли вам путёвки в пионерский лагерь. Отдыхать будете два месяца, если, конечно, не натворите за это время ничего.- Она покосилась на Сашку.

         Настал срок отправки в пионерлагерь. После долгой зимы приятно оставить хоть на время Север! Сначала ребят отвезли на поезде к причалу. Сашка увидел теплоход, на котором он приплыл сюда. Он  стоял в порту, сверкая окнами и ослепительно-белой краской корпуса.  Братья  были в похожих костюмах. Низкорослый Сашка на берегу стоял в сторонке от всех, хмурясь и сдвигая брови. Глаза его выражали беспокойство, хотя по лицу можно было прочесть: «А пошли все к чёрту, мне  наплевать». Но он лукавил: Вовка собрал вокруг себя толпу мальчиков и девочек, и Сашка явно завидовал ему, потому что было обидно, ведь брат не умел рассказывать анекдоты так, как умел он, при этом  строя рожицы. Но в этот раз получилось так, что ребята собрались возле брата.
         Вовкину группу поселили в трюме. Сашка забегал к нему, чтобы полакомиться тем, что собрали дома. А где его группа, он не знал, потому что теплоход был набит детьми, как селёдкой бочка. Сладить с ними не могли звеньевые и пионервожатые. Красные галстуки мелькали повсюду – и в рубке капитана, и в каюте первого класса, и на палубе, и в машинном отделении. Сашка тоже не в силах был усидеть на месте, и бегал по коридорам,  лестницам с железными поручнями, палубе. И уже на второй день плавания его костюм приобрёл сероватый цвет. А Вовка днём караулил чемодан. Он не раз просил младшего посидеть за него, но Сашка убегал, сломя голову. Лишь вечерами сменял он брата. Заметив у Сашки на лице синяк, Вовка спросил:
         - Кто поднёс тебе фингал?
- Никто, с лестницы упал.
- Правда?
- Нет, подрался с кем-то.
- Учти, когда прибудем на место - напишу матери.
- Я больше не буду.
Когда Сашка сменял брата вечером, тот шёл на палубу. Отлогие берега покрыты были кустарником. Вовка, превратившись на время в спокойного подростка, простаивал на палубе, глядя на берег, пока тьма не сгущалась за бортами. Тогда медленным шагом он отправлялся в трюм. Сашка обычно в это время посапывал, сидя на чемодане. Брат садился рядом. Но на чемодане не поспишь, и братья ложились на пол.

                23

         К месту прибыли через двое  суток.
- Скоро Красноярск,- сказал матрос, натягивающий канат.- А вы, ребята, уже дома. Ох, и терема вам тут настроили, красотища!- Он повёл рукой в сторону берега.
         Дети столпились у трапа – смеялись и орали, и  ждали команду спуститься на берег. Прозвучала команда, и неудержимый поток ярких галстуков потёк вниз. На берегу детей построили. Глаза у ребят и взрослых светились радостью. Строем отправились в сторону лагеря. Крупная овчарка, Полкан - пёс старшего пионервожатого лагеря Аркадия Федотовича - носилась по дорожкам, или зарывалась в высокую траву мордой. Ещё на теплоходе Сашка кормил её печеньем и гладил. Овчарка, из собачьей благодарности, расталкивала шеей ребят и находила Сашку, а найдя,  вставала на задние лапы и облизывала ему лицо до ушей.
         Показались теремки – высокие, с клинообразными крышами, собранными из частей и раскрашенными, как радуга. Окна тоже были из разноцветных квадратиков и треугольников. В теремке, куда расположили  Сашкину группу, стояли рядами коечки, на спинке каждой висело полотенце; между коечками располагалась тумбочка, как в больнице, где лежал Сашка. От всего, казалось, веяло добрым светом, причём, на каждой тумбочке красовался стаканчик с букетом полевых цветов.
         Детей сразу отправили в столовую, где Аркадий Федотович объяснил ребятам, что жить они будут по строгому расписанию, и без разрешения звеньевого и вожатого отлучаться никуда нельзя. Сашка, слушая это, загрустил, чувствуя в голове сопротивление против строгости. Плотно покушав, он со всеми  направился спать. Но под тонким одеялом было холодно. Он надел костюм, после чего быстро уснул.
- Вставайте, вставайте!- разбудил всех бодрый голос.
За окнами звучал горн: та-та-та! Строем дети направились умываться к развешанным на открытом воздухе умывальникам, затем, строем же, направились в столовую, потом были игры и, наконец, отбой. Под одеялом у Сашки засветился огонёк папироски. «Молодец Вовка, - подумал Сашка, затягиваясь дымком, - сунул папироску, вот это брат, понимаю». Вдоволь накурившись, он оценил жизнь в лагере со знанием дела: сытно кормят, поят, а что дальше, будет видно. Главное, нет мамочки, и можно будет обходиться без  порки. И ещё он подумал, что неплохо быть пионервожатым: вон хохочут во дворе, песни поют, а тут отбой, хоть ещё десяти часов нет. «Хорошо пионервожатым: бесись, не хочу!».
 
Своей чередой проходила в пионерском лагере жизнь. У каждого из детей нашлись любимые занятия: одни увлекались играми, другие любили купание в реке. А Сашку тянуло на приключения.
- Боже мой!- забеспокоилась вожатая.- Время купаться, а троих нет. Кто видел Сашу, Витю, Толика?  Ушли в дом отдыха? Значит, купаться не пойдём!
Ребята загрустили, потому что было жарко и купаться хотелось всем. А вожатая продолжала изливать раздражение:
- Две только недели мы здесь, а столько с этими ребятками ЧП: кто ночью флаг из простыни на мачту поднял? Ерёмин, Клязин, Сенин. А в ларь с сухофруктами кто забрался? Они же.- Она долго перечисляла подвиги троицы и в конце добавила:- Пора  поставить вопрос об отчислении их из лагеря.
         Больше всех задумался Сашка, когда ему передали её слова. Уж он-то знал, чем грозит ему преждевременное возвращение домой, даже стал подумывать сбежать из лагеря, но состоялся разговор с Аркадием Федотовичем, и Сашка пообещал исправиться.
        Но уже после отбоя он забыл про обещание. Незаметно пробравшись мимо трибуны с высокой мачтой, он пополз на кедр, на вершине которого утром приметил гнездо. Лез  долго, с перерывом на отдых. Но когда добрался до его вершины, то обнаружил, что гнездо пусто. Спускаться было легче. Однако стало темнеть, и ощущалась в руках  усталость. «Не сорваться бы» - подумал Сашка. И вдруг услышал внизу перебор струн гитары и приглушённый разговор. «Что делать? Что делать?» - заметалось в голове шалуна. Подумав, решил сидеть на дереве хоть до утра. Усевшись удобней, он прислушался. Но говорили тихо. Тогда Сашка с кошачьей осторожностью спустился ниже. Голосов оказалось четверо - двое мужских и двое женских. Говорили о кино и о трудностях воспитания.
         - Знаете, меня главный  вызывал, - сказал Аркадий Федотович.- И заговорил про троих из вашего отряда.
         - Ну и что?- женский голос
         - Упёрся: спишем и всё. Но я сказал ему то, что заявил мне Ерёмин.
         - А что он заявил?
         - Что ему нельзя являться домой раньше, в противном случае он сбежит. И я этому сорванцу, знаете ли, верю.
        Сашка, глянув вниз, изумился: как его до сих пор не заметили?
         - И что  главный? – женский голос.
         - Согласился оставить, только предложил  разбросать их по отрядам, а Ерёмина отправить в отряд к старшему брату.
        Одна парочка удалилась, а двое начали обниматься и целоваться. Руки у Сашки онемели. «Целуетесь, гады!- зашипел он.- Как прыгну сверху!». Он уже думал открыть себя, не имея сил держаться на суку, но, к счастью, пара встала и удалилась. Добравшись до койки, Сашка  уснул крепким сном.

        Теперь братья были везде вместе. Вовка взял шефство над младшим, не скупясь на тумаки, зато больше с Сашкой  ничего не случалось.
        Наступил последний день пребывания детей в лагере. До сумерек горел прощальный костёр. Дети громко смеялись и пели песни. А ночью Сашке не спалось. Он вспоминал взгляд мамочки; её облик навис над ним. Утром он был молчалив, лишь раз спросил Вовку:
         - Чему радуешься?
         - Дурачок, домой едем.
         Сашка, покачав головой, подумал: «Ничего, до дома далеко…». Но обратный путь показался ему короче. Он уже не носился, сломя голову, по пароходу, а сидел в трюме. Вовка уговаривал его пойти подышать воздухом, но Сашка отмахивался. И при посадке на поезд  молчал.
- Что с тобой?- не вытерпел Вовка.
- Ничё!- короткий ответ.
Лишь недалеко от Норильска открылся:
- Володя, не говори матери…
- Из-за этого такой? Чудак... Не скажу, конечно.
Дома братьев встретили старая Агафья и хворый дед.
- А где папочка с мамочкой?- спросили братья.
- Ой,- отмахнулась бабка.- Приедут не скоро: они же в отпуск уехали.
И Сашка  преобразился!  Улыбка не сходила с его лица, он бегал от бабки к деду, при этом, обоих постоянно целуя.
- Отстань ты!- засмеялась бабка.- Замучил, окаянный. Расскажите, лучше, где были, что видели.
И полились громкие рассказы братьев, бесхитростные, начистоту, без страха проговориться о том, как Сашка постоянно хулиганил.
- Молодцы, молодцы!- перебила их болтовню Агафья Кирилловна.- А теперь снимайте то, что осталось  от костюмов – стирать и зашивать буду.   
- А у нас новость,- вставил своё слово дед.- Полина пишет, что собирается приехать.    
- И Анна собирается,- добавила бабка.- Они с Полькой списались. Она у золовки живёт в Красноярске. Ребёнок у неё, а муж бросил.

                24

         В заполярье ожиданье солнца обостряется с приближением весны. О, весна! Она оживляет  природу и человеческие сердца. Приятно дождаться после суровой зимы таянье сугробов-великанов и затопления просторов тундры весенней водой. Пришла весна! Об этом на Севере особенно бойко поют ручьи, об этом же говорят улыбки детишек и взрослых. Но громче всего вещает о ней подснежник, родившийся где-то на возвышенности  пустой равнины. Но короток на Севере праздник тепла: весна и лето пролетают быстро. Ещё вчера зеленел куст, но, увы, он уже весь жёлт, и уже перекрасилась с ним вся бескрайняя тундра в цвет золотистый. Это тоже красиво, но золото природы осыпается мгновенно под натиском студёного ветра, дожди переходят в   снегопады.

         Итак, опять осень. Сашкино сердце предчувствовало, что нынче будет от неё у него особенно много неприятностей. Правильно  предчувствовало: в первой четверти его отправляли три раза из-за поведения за родителями. Это отметилось порками. А во второй четверти его исключили из школы за драку, как неисправимого хулигана. Мать и бабушка ходили с просьбой принять его в другую школу, но от них отмахнулись, ссылаясь на переполненность младших классов, обещая вернуться к вопросу в следующем году. И Ксения ещё сильней ощутила неприязнь к младшему сынку. Она не знала, что с ним делать, и, в конце концов, махнула рукой на него. Не раз, злобно глядя на младшего, она спрашивала: «Что же мне делать с тобой?». Не раз он стоял на голых коленях по пять часов в углу.
         - Скажи, чтобы, например, ты сделал на моём месте? Говори, скотина! – крикнула она однажды, и рука её потянулась к шнуру кипятильника.
         - С-к-к-ка-жу…- Сашка закрыл глаза ладонями.- От-п-равил бы в к-к-олонию. – Не раз он от неё это слышал
         Удара не последовало.
- Придётся обратиться в исполком об отправки тебя в колонию, сколько мучиться!
Она швырнула в него книгой, что привезла из отпуска. Разборчивым почерком на внутренней стороне обложки написано было: «Младшенькому сыну». Сашка взял в руки упавшую книгу. На обложке оттиск:  «А. С. Пушкин. Сочинения. Том первый».
- Пока наизусть не выучишь, не слезу с тебя!
« Занёс же вражий дух меня на распроклятую квартеру!» - читал Сашка. Ксения ушла, хлопнув дверью. А у Сашке в голове крутилось одно: «распроклятая квартера, распроклятая…». Из кухни бабка позвала его кушать. Он, положив на колени книгу, ел лениво. Бабка со слезами на глазах смотрела, как он неохотно ест. Сашка молчал, бабка молчала. А в голове у него крутилось одно: «Замучила, замучила…».
Как всё исправить, он  не знал. Если бы мамочка была хоть чуть-чуть терпеливей, сердце его наверняка бы откликнулось, но зачем эти постоянные побои? Почему она оказалась для него тираном, а не матерью, жизнь которой посвящена была бы существу беспомощному, нуждающемуся постоянно в подсказке и доброй беседе?
    
Мамочка запретила ему отлучаться из дома, но позволяла посещать библиотеку Дома Профсоюзов. Сначала он читал книги с неохотой, но потом так втянулся, что не в состоянии был уснуть, не прочитав хотя бы несколько страниц. Иногда содержание книги он пересказывал мамочке по её просьбе. Так за зиму им были прочитаны все книжки из детской библиотеки. Тогда он уговорил  библиотекаршу Варвару Сергеевну давать ему книги для взрослых,  соврав, что их берёт для  мамы.
Ксения, в конце концов, ушла в собственные заботы и дела по службе, ослабив  контроль над сыновьями. Между ней и мужем происходить стали  скандалы. Иногда с работы она являлась поздно, а Скачков, осознав окончательно, с кем он судьбу соединил, напивался в стельку.
«Всё равно папочку люблю»,- думал Сашка. Зимой он не раз ночевал у тёти Полины, приехавшей сюда с Зиной и Анной и поселившейся  в старом холодном бараке. Сашке было у них спокойно. Особенно ему нравилось, когда Анна противоречила мамочке. Он запомнил фразу её: «Хоть у меня и проблема с мужем, но я  дитё не буду мучить, как ты…». Анна приехала сюда с крохотной дочкой. Стычки Анны с матерью Сашка слышал не раз, и пересказывал их тётке Полине, копируя обеих. И та, глядя на представление, хохотала до слёз. Иногда к тётке приходил и Вовка. Она усаживала обоих за стол, приговаривая: «Ешьте, милые голодранцы, чёрт вас подери». Дети набивали пищей желудки под зычный голос тётки, которая над ними по-доброму подсмеивалась. Она устроилась на работу поваром первой руки, и практически кормила сестру с ребёнком. 

                25

         Настала весна. И старик Семён умер. Лежал он в комнате,  на  глаза его были положены пятаки.
         - Вот и ушёл, сердешный,- запричитала Агафья Кирилловна над телом супруга.- Не взглянешь больше на белый свет, соколик ясный...
        Последний месяц Семён как бы перестал существовать для родни, разве что бабка Агафья да Сашка присаживались на край его постели. Остальные подходили, чтоб лишь избежать пересудов. В последний день он невнятно говорил, просил прощенье у жены; однажды, с усилием голову приподняв, поцеловал в лоб Сашку. Агафья Кирилловна, причитая, отправила Сашку оповестить о случившемся Полину.
        Сашка увидел во дворе барака Зину; она издали  улыбнулась ему.
         - Чего смеёшься?- напустился на неё Сашка.- Дед помер.
         Зина, нескладная, длинная, в меховой шапке с одним ухом, шмыгнув носом, спросила:
         - Совсем  помер?
         - Нет, на неделю.
         Зина вбежала в барак, и оттуда вскоре послышался плач - заголосила Полина. Из барака тётка вышла с помощью дочери и племянника. Она непрерывно шептала: «Тятя помер,  тятя  помер…»
        Хоронить Семёна пришли родственники и соседи. Покойник возлежал в обитом красной материей гробу, поставленном на табуреты, у входа в барак. Полина стала у гроба, рядом – швыркающая носом Зина, тут же - пьяная Машка из соседской квартиры и Ромка-хулиган; Ромка кому-то подмигивал.
         - Чего мигаешь! - прикрикнул на него Сашка.- Из другого барака пришёл и  фотографируешься!
         - Молчи, подколодный!- шикнула на него Полина.
        Сашка, недовольный, перебрался поближе к бабке. Когда сфотографировались, запричитала Полина, за ней сразу – Анна и Ксения. Их пробовали успокоить, но они, как бы по очереди, выли – одна только замолкала,  сразу же начинала другая. Возмущённый голос Сашки  прервал их вой:
         - Чего ревёте! Когда дед жив был, не жалели, не нужен был, а теперь - соколик…
         Плачущие умолкли, и какое-то время стояли, раскрыв рты. В словах малыша слышна была истина, она резанула всех так, что все онемели: от слов мальчика веял холод, как будто их произнесли  ледяные уста мёртвого.
         - Замолчи!- опомнившись, Ксения замахнулась на Сашку.
         Ехали до кладбища в молчании; грузовик трещал и стрелял, как из ружья. Бабка Агафья испуганно смотрела то на мёртвого, то на окно кабины, словно  боялась, что Семён проснётся от такого шума. Грузовик подъехал к горе Шмитихе и стал: дорога оборвалась, дальше лежала грязь. Пришлось идти пешком; ноги ползли в стороны, трудно было особенно тем, кто нёс гроб. Когда подошли к яме, слёзы полились из Сашкиных глаз. «Не будет у меня больше деда» - подумал он. Вспомнил, как тот кидал ему в окно больницы сухари заскорузлыми  пальцами. Он стоял возле могилы, скуля и глядя на острую бородку деда. Опускали гроб не сразу: пришлось черпать воду из могилы.
         - Зря черпаете,- подошёл кладбищенский сторож.- Толку не будет: всё кладбище не вычерпаете.
         И правда, пока прощались с покойником, вода вновь прибыла до половины ямы. Пришлось опускать гроб в воду. Она скрыла его от глаз. Обратно шли в молчании, лишь у  дороги заговорили.

                26

         Первые дни на постель Семёна садились лишь дети, как бы обживали её заново. Но вскоре про Семёна забыли.
         Пришло лето. Сашка завидовал брату, перешедшему в другой класс и потому отдыхающему заслуженно. Вспомнил, как мамочка сказала ему, что  напрасно он коптит свет, раз не учится, и поэтому ему пора сдохнуть. При этом он представил могилу дедушки и гроб, плюхнувшийся в воду. Его всего передёрнуло. Он впервые задумался о смерти, которая приходит к людям.

         Как-то Вовка решил смастерить самокат и  предложил Сашке поискать подшипники. Малыш отправился в автобазу, где долго слонялся около гаража, пока не натолкнулся на женщину, куда-то спешащую.
         - Тётя, скажите…
- Чего тебе, малыш?
         - Где мне взять подшипники  для самоката? Здесь у меня мама работает.
         - А ты чей?- поинтересовалась  женщина.
- Сын Ксении Семёновны.
- А-а-а,- приветливо заулыбалась тётя.- Тогда пойдём, скажу, где подшипники взять.
Она повела его в склад, по сторонам которого Сашка увидел много полок. Навстречу им вышел высокий дядя. «Начальник,- понял Сашка, глядя на его озадаченное лицо.- У такого не выпросить».
         - Эй, самокатчик, подскажи, что нужно? - спросила тётя.
         - Три подшипника...
        Сашке показалось, что лицо у дядьки сразу стало злым.
         - Потапыч,- улыбнулась женщина, - не жадничай.
         - Что-о-о?- протянул Потапыч, при этом его физиономия вытянулась, словно он собрался её  укусить.
         - Это сын Ксении Семёновны. Тебя же Сашей звать?
         - Ага, - пробурчал Сашка.
         - Что же не сказала сразу?- заулыбался Потапыч.- Идём, сынок, есть подшипники, как же,  Ксении Семёновне с удовольствием!
        Он подал Сашке с полки три новых подшипника, смазанные густо маслом.
         - Постой! - остановил.
         «Отберёт!» - мелькнуло в голове у Сашки.
         - Завернём, вот так, честь по чести.
         - Спасибо!- на ходу прокричал малый и кинулся бежать, хрустя бумагой, в которую  дядька завернул подшипники.
        Увидев  запыхавшегося брата, Вовка встревожился.
         - Что стряслось?
         - Возьми подшипники.
        Вовка удивился, но не обрадовался.
         - Украл?
         - Нет, так дали в автобазе.
        Пока брат конструировал самокат, Сашка рассказал о походе за подшипниками. Вовка  спросил:
         - Значит, много видел подшипников?
         - Не сосчитать!
         - А ещё принести сможешь?
         - Не знаю, подумаю,- рассеяно ответил Сашка, присматриваясь к самокату.
        Самокат был готов. Сашку подмывало вскочить на него и застучать по дощатому тротуару.
         - Успеем! Пошли на чердак, курнём,- потянул его за рукав брат.
        Вскоре из окна чердака пополз дым. По обе стороны барака, теснясь, лепились домики - «балки». Иные ушли в землю до окон.  Обиты  они были отходами древесными и досками от ящиков, исписанных мудрёными словами: «нетто», «брутто», «осторожно, не кантовать». Из одного такого домика вышло существо и вскарабкалось на железную ферму, что лежала меж бараков. Сашка зорко следил за существом, оказавшимся шестилетним Юрочкой - жильцом «балка». Вот он косолапо прошёлся вдоль фермы, миновал лестницу, по которой  влезли на чердак братья, и остановился у самоката. Но только прикоснулся к нему, как раздался  окрик Вовки:
         - Поставь на место!
        Малыш отпрыгнул от стены и уставился на высунувшихся по пояс из чердачного окна братьев.
         - Ты его тут ставил?- закричал  Сашка.
         - Я только хотел попробовать.
         - Я тебе попробую, косолапый!- погрозил Вовка, спускаясь по лестнице.
        Юрочка смотрел с завистью, как Вовка встаёт на самокат. По очереди прокатились братья к «балкам» и обратно.
         - На, потопай!- пожалел Сашка Юрочку, поглядывавшего на них.
        Малыш неуклюже проковылял по тротуару. Отдавая самокат, вздохнул.
         - Продай!- вдруг обратился он к Сашке.
         - Эй, хозяин самоката я,- ткнул себя в грудь Вовка, с усмешкой глядя на малыша.
         - Ну, так ты продай.
         - А вшей хватит?
         - Хватит.
         - И много их у тебя? Я дёшево не продам.
         - А ты сколько хочешь?   
         - Триста рублей,- загнул Вовка, стараясь не смеяться.- Видишь, подшипники  новые?
         - Ладно,- рукой махнул малый.
         - А где твои сотни?- рассмеялся Вовка.
         - Не бойся,- сказал малыш.- У меня есть тыща, я у пьяного батьки украл.
        Он бросился за угол «балка» и вскоре в Вовкином кармане  захрустели сотенные бумажки.
         - Только  никому!- сжал Вовка кулак у носа карапуза, передавая самокат ему.
        Сашка остался караулить внизу, а Вовка влез на чердак прятать богатую добычу. После ужина братья сидели, смирные.
         - Что-то притихли,- удивилась бабушка.- Ни драки, ни ссоры; постой, а не натворили ли чего?
        Она подошла к двери и стала подслушивать шёпот внуков. Но те говорили тихо.
         - Вот бы выследить, где он спрятал деньгу,- прошептал Вовка: год бы орехи щелкали, курева бы накупили, в кино бы ходили!
        Наступил вечер.
         - Ну-ка спать!- послышался  голос мамочки.
         - Перед сном можно погулять?- взмолились братья.- Пожалуйста!
         - Идите,- раздалось из спальни.
        Братья направились к Юрочкиному дому.
         - Может, не пойдём? - шепнул старший.
         - Боишься?
         - Не боюсь, но ещё светло...
        Они подошли к краю фермы и присели на корточки, прислонившись к ней, не решаясь высунуть голову из укрытия.
         - Нужно обшарить окна, пойдём, чего сидеть,- предложил Сашка.
         - Иди, я покараулю,- ответил Вовка.
         - Пойдём, чего ты…
         - Не могу: коленки трясутся.   
        Сашка отправился к низким окнам. Обшарив наличники, он вскоре нащупал скрученные трубочкой деньги. Уже на чердаке воришки посчитали добычу. Домой  возвратились к ночи. Как тени, шмыгнув в спальню, они с головой зарылись в одеяло.
   
                27

        Для братьев настал великолепный день! Естественно, им захотелось убежать скорей из дома. Сашка шепнул: «Дадим бабушке триста?». Вовка вытаращил на него глаза и показал кулак, который означал, что предложение неприемлемо. Позавтракав, они подождали, когда папочка им, наконец, выдаст давно обещанные два рубля на кино. Долгожданный момент наступил.
        Они бегом направились к автобусной остановке, щупая в кармане сотенные. Решили сходить в кинотеатр. Проехав пару остановок, вбежали на высокое крыльцо и затерялись в толпе. В фойе продавалось мороженное, у лотка толпилась детвора, но покупателей было мало. Сашка заметил Юрочку.
         - У меня деньги  украли…- пожаловался он.
         - Нам какое дело!- отмахнулся от него Вовка.
        Дверь в буфет была открыта. Вовка смело направился на запах, увлекая за собой брата. Сашке стало жалко Юрочку; продираясь в толпе ребят к дверям буфета, он потянул его за собой. Буфетчица, суетливая тётка, с толстыми руками и белым чепчиком на голове, схватила Вовкину сотню, глянула подозрительно на мальчишку, но промолчала и, швырнув деньги под прилавок, прокричала:
         - Чего тебе? Говори!
        Вовка запросил две плитки шоколада, но Сашка  подсказал взять три; ещё купили по пирожному и две пачки папирос – «Казбек» и «Северная пальмира». Выходили из буфета с пухлыми карманами. Сашка  сдачу, с одобрения Вовки, отдал Юрочке, в придачу к шоколаду. Малыш, боязливо глянув на Вовку, затерялся в толпе.
         Для братьев Ерёминых это был чудный день! Они посмотрели два кино, перещёлкали много орех, съели  бесчисленное количество конфет и мороженого. Ели и пили, угощая друг друга. «Вот бы всегда так!- размечтался Сашка.- Ни тебе школы, ни сиденья дома,  и одна дорога - из буфета в кино и обратно». Деньги переправили на чердак. Оговорили для следующего дня – чем будут лакомиться и куда пойдут.

        Но вкусно поесть и похрустеть сотенными им больше не пришлось. Они не приметили, что за ними зорко следил цыганок из соседнего барака, когда они, стоя на крыльце, шелушили дорогие конфеты. Он и проследил их маршрут на чердак. На  другое утро на чердаке денег не оказалось. Вовка едва не завыл, роясь в куче мусора. А в это время Ромка, сидя на полу в грязной комнате, отсчитал пьяной матери деньги за то, чтобы она напоила драчуна отца и набила ему морду.
         - Плачу наличными!- орал он, заключая сделку.- Ровно двести штук за два синяка батьке.
        Сделка состоялась. И уже к полудню отец Ромкин спал на рваном тюфяке, а под его глазами красовались  синяки. Ромка крикнул:
         - Будешь держать кулаки за зубами, батя!
        Отец промычал невнятно и, подняв голову, попытался открыть глаза. Но голова его стукнулась  об пол, и уже вскоре послышался храп. А цыганка налила водки из бутылки в заляпанный стакан, посмотрела на мужа, потом на бутылку, как бы прикидывая, хватит ли тому опохмелиться, и опрокинула в рот  содержимое стакана.            
 
                28

        Ксения, сидя в бухгалтерии, задумчиво смотрела в окно. Думала она о Скачкове. «Неужели, муженёк, не понимаешь, что нитка, связывающая нас, сгнила… Пропадёшь без меня… Любят тебя зэки на работе. Потому что уговариваешь сделать их то, что они обязаны и так сделать. Не приказываешь, а просишь. А попросить благоустроенную квартиру не можешь – уже восемь лет ютимся в старом бараке. Как он мне опостылел! Эх, Алексей… Чист, как стёклышко, но на кой чёрт мне эта чистота? Хочется пожить. Ещё дети...  К чёрту, к чёрту всех! Как я несчастна!» - Последнее сказано было вслух.
         - Ты о чём, Ксения Семёновна?- вернул её к действительности вкрадчивый голос главного бухгалтера.
         - Да, я несчастна, Фёдор.
        У главного бухгалтера вид зрелого, но моложавого мужчины. Его простое крестьянское лицо избороздили мелкие морщинки.
         - Зачем так говоришь, Ксения Семёновна?
         - Потому что на мне мать и дети.
         - Но я согласен взять тебя с детьми. Решайся… Ну? Мы знакомы не один год. Ты  не любишь мужа, я одинок… Кстати, слухи есть, что твой с уборщицей путается.
         - Зачем ты так, Фёдор? Это слухи.
         - Ладно… прости… У тебя, Ксюша, усталый вид. Полежи на диване, а я по делам  схожу.
        Он достал что-то в столе и ушёл, щёлкнув замком. Она легла на диван, и первое, что в голову ей пришло - это сравнить мужа и Фёдора. Алексей ласков, а Фёдор грубоват и часто переходит на начальствующий тон. Но он богат и от жизни берёт своё, и не скатится так, как Алексей, который может валяться пьяным под столом в столовой. Ещё начальник станции. Ксения старалась в мыслях унизить мужа, но, предугадывая день разлуки, почувствовала к нему жалость. И у неё возникла неприязнь к Фёдору, который три года добивался её, а теперь просит её руки. Это обстоятельство было, конечно, тайной для Алексея. Но нужно было на что-то решаться. Где то в глубине души она понимала, что нельзя не учитывать обстоятельства её встречи с мужем - ведь Скачков её когда-то от нищеты спас. Притом, любит  её пацанов, особенно младшего. На что решиться? Какой шаг верный?
        Дверь открылась, кошачьей походкой вошёл в кабинет главный бухгалтер, щёлкнув замком двери.
         - Я решила, Федя, я согласна,- с ненужной поспешностью объявила Ксения.

        Ночью Скачков  не спал. Утром, привычно простившись с детьми, он поплёлся на работу. Но к обеду помощником и дежурным по станции с большими трудностями был доставлен домой мертвецки пьяным. Тщетно пыталась Агафья Кирилловна его уложить в постель. Он сидел у стола в горестных размышлениях. Жену он любит. А она?
         - Скажите, что мне делать, что мне делать? – пробормотал он.
         - Что тебе сказать, сердечный? - Развела руками Агафья Кирилловна. Дома кроме неё разговаривать с пьяным было некому. Она жалостливо глянула на зятя, сидевшего за столом. - Вторую ночь сучка дома не ночует. И для детей она мачеха, и такого  человека, как ты, обижает. Не будет ей счастья. А у тебя умная голова, подумай  сам, как дальше жить.   

                29

        Семейная жизнь супругов предсказуемо оборвалась. Ксения подозвала к себе меньшего сына.
         - Сыночек…- обратилась к нему.
        Сашке показалось, что зовут не его. Ксения увидела чужие глаза. Это её не удивило, но она продолжила:
         - Ты дядю Федю знаешь; скажи, кто лучше - он или папочка?
         - Конечно, папочка,- не задумываясь, сказал Сашка.
        Ксения опустила голову и вздохнула, слёзы появились на её глазах. Она и сама пришла к этому выводу, но подтверждение, услышанное от сына,  взорвало её душу и, одновременно, успокоило. Ещё раз вздохнув, она прижала Сашку к себе и, по-матерински, поцеловала в щёку. Сашка ощутил на лице её слёзы и сам залился слезами, прижимаясь к мамочке, ощущая какое-то облегчение. Ему даже захотелось сказать ей хорошие слова. Может, и сказал бы, но с ней вдруг произошла перемена: оставив сына, она встала, и в глазах её уже не было слёз, а в лице привычное  выражение.
         - Всё же папочка твой свинья!- бросила она и скрылась за дверью.
        Сашка подумал: «Нет, не из-за папочки ты  плакала, тебе его не  жаль, и нас тебе совсем не жаль, скотина! Тебе жаль одну себя». Он почувствовал, как вернулась к нему прежняя неприязнь к ней. И, вскочив с места и приоткрыв дверь, он крикнул:
         - Это твой хахаль свинья!
        Вряд ли мамочка его услышала. Сашка стал ходить взад-вперёд по комнате, думая о том, что останется с папочкой или убежит из дома. «Нужно поговорить с дядей Лёшей – может, он не захочет оставить меня»,- подумал Сашка.
 
        Настал вечер; Скачков домой не пришёл. «Разговор придётся отложить» - решил Сашка. Ему спалось плохо. Проснувшись спозаранок, он услышал смех Вовки. Бабушка кормила его в кухне жареной картошкой, и он, уплетая,  рассказывал ей что-то смешное. Увидев брата, он крикнул:
         - Дурень, одевайся: скоро подъедет мамочка!
         - Переезжайте, я останусь,- ответил Сашка.
         - Можешь оставаться!- наигранно весело проговорил брат.- Мне одному лучше будет в благоустроенной квартире.
        Сашка на мгновение задумался. Ему представились  светлые окна, горячие батареи и ванна.
         - Ты только подумай,- посерьёзнев, стал убеждать его брат.- Через улицу  кинотеатр, магазин. Всё рядом!
        Сашка закрыл глаза и увидел соблазнительную картину: только сбежал по  ступенькам - и в магазине, и в баню ходить не надо: в ванну залез и купайся. Он задумался. Но долго думать ему не пришлось: вошла мамочка.
         - Собирайтесь, подъехала машина!
        Не прошло и часа, как вещи были отнесены и уложены; в квартире мало что осталось: всё было содрано. Мамочкины шубы венчали домашний скарб. Братья стояли у кабины - стражами вещей. Старшему брату не терпелось ехать, а младший поглядывал по сторонам, ему жаль было расставаться с привычным местом, особенно с бабулей, переехавшей к тёте Поле. Скачков так и не пришёл. Грузовик развернулся и выехал на главную улицу.   

        Квартира Фёдора поражала чистотой. Дети растерялись.
         - Саша, Вова!- крикнула Ксения.- Вы у себя дома, помогите шофёру занести вещи!
        Внесённые вещи показались Сашке лишними.
         - Надо расставить всё и прибраться, - сама себе распорядилась Ксения. 
        Она принялась распаковываться, отпустив сыновей на улицу. Выйдя  на лестничную площадку, братья, как благовоспитанные дети, которые  живут в приличном доме, сначала шли спокойно по бетонным ступенькам. Но вскоре, захохотав, поскакали шумно, словно их подхватил вихрь. Выскочив за дверь, они взглянули друг на друга.
         - Что делать? – спросил старший.
         - Покурить бы,- вздохнул Сашка
         - Это можно,- весело ответил брат и отыскал у подъезда окурки.
        Недалеко от фасада здания блестело широкое озеро. Над ним плыл пар.
         - Это парит горячая вода, она вытекает в озеро из трубы,- пояснил Вовка.- Купаться можно даже зимой. Пойдём,  искупаемся?
        Несмотря на накрапывающий дождь, они искупались, потом с удовольствием покурили. Накурившись, стали искать глазами окно, за которым мамочка, вероятно, наводит порядок. Искать долго не пришлось: в окне был отчётливо виден её  кулак.
         - Она…- прошептал Вовка.- Заметила, как  курили… Ждёт на расправу.
         - Не пойду,- заявил Сашка.- Опять порка.
        Они постояли возле угла дома. Но, заметив входящего в подъезд Фёдора, направились за ним. И удивились: мамочка не выглядела злой. Она накидывала на стол чистую скатерть и, смеясь, что-то говорила Фёдору. Мальчики успокоились. На стол было поставлено много вкусного. Новобрачные были разговорчивы, уделили и братьям внимания.               
         - А отчего грустный?- спросил Сашку новый папа.
         - Ну-ка посмотри на меня, сын,- обратилась к Сашке мамочка.
        Её глаза его обожгли. Они таили нечто большее, чем злость, с ненавистью смотрела она на Сашку. Он втянул голову в плечи.
         - Марш в постель!- приказала она обоим.
        Братья удалились в комнату.
         - Нечего  грустить ему, Федя,- вздохнула Ксения.- Наверное, переезд утомил.
         - Ладно,  поживём, увидим,- басом проговорил Фёдор.
        Вовка быстро уснул, а Сашке долго не спалось. Он думал о несчастном Скачкове и о бабушке. «Почему мамочка говорит, что мы с жиру бесимся?- подумал он неожиданно.- Жир мы видим только в супу». Перед глазами его промелькнули разноцветные кружочки жира, и он уснул.

                30

        Терпимая жизнь под одной крышею у супругов закончилась удивительно быстро. Требования Ксении Фёдора ставили в такой тупик, из которого он выходил не иначе, как окольными путями. Пути эти уводили его так далеко от семейных забот, что уже на второй месяц супруги стали почти врагами. «Оказывается, моё сердце к ней равнодушно… Не разглядел…» - думал Фёдор, отдаваясь работе до полночи или ложась спать, жалуясь на головную боль. «Мы же ненавидим друг друга!» - думала Ксения, уходя из кабинета, где муж обыкновенно притворялся занятым. Она часто вспоминала Скачкова. Они встречались на улице или около проходной завода, куда он заходил по делам. Всего одно слово, сказанное с лаской, могло бы вновь соединить их. Ксения чувствовала это. Но она не каялась, что порвала со Скачковым. Как-то подумала о Викторе: «Мерзавец, с плеч сбросил заботу о детях; лучше бы на фронте погиб: была бы детям пенсия».
        И к ней пришла мысль об уезде из Севера. «Зачем  прибыла сюда?» - спросила она сестру Анну, зайдя проведать мать. «Куда же деваться мне от вас,- заплакала Анна, прижимая к груди ребёнка.- Кто же знал, что жизнь моя так сложится». Ксения покачала головой, вспомнив, как мать ругала мужа Анны, бросившего жену с пузом. Впрочем, Анна настаивала на том, что он не бросил её, а уехал на заработки.
 
        Невообразимо судьба порой ломает человеческую душу, перекрутив её в мясорубке невзгод, неустройств. И того сам не замечая, меняется человек: прошлые порывы глохнут, планы огромные становятся мизерными, и уже не узнаёт человек сам себя. И настаёт пора, когда не собрать ему обратно даже по крохам всё, что годами рассеяно, потеряно. Несчастная Анна…
 
        - Вот что скажу, мам, Анна, будем готовиться к переезду,- неожиданно объявила Ксения.- Будем выбираться на материк.
        - На что же мы поедем?- развела руками Агафья Кирилловна.- Это столько деньжищ нужно.
        - Найдём на что!- отрезала Ксения. Лукавые искорки блеснули в её глазах.
        - А как с мужем?  Он тоже поедет?- спросила робко Анна.
        - Кто же несчастье с собой возит?- ответила Ксения.
 
        В первых числах сентября задули ветра, повалил снег. Братья подолгу смотрели из окна на согнувшиеся от ветра спины прохожих; но дома от батарей веяло жаром. «Как дела у бабушки? Может, у неё и угля нет,- подумал Сашка.- Хотя зачем ей уголь: мамочка уехала в аэропорт покупать билеты, и - прощай Норильск». Вовку радовал переезд и предстоящий полёт на самолёте. Но он уже стал задумываться о будущем, и его пугала неизвестность: где и как устроятся. Кстати, Вовка от мамочки слышал, что поедут они во Фрунзе, где живёт подруга её, только  мамочка давно уже не переписывалась с ней.
        Ксения вернулась к вечеру; лицо её было усталое, но глаза радостно светились. Она торжественно открыла сумочку и вытащила билеты, сказав, что уже завтра будут они в Красноярске. Но вскоре весёлость её сменила грусть. Дети увидели, как она села за стол и взяла листок бумаги. Неотрывные взгляды сыновей мешали ей сосредоточиться.
        - Чего вылупились?- с раздражением спросила она.- Отпускаю  погулять.
        Братья с радостью повскакали с места и скрылись за дверью.
        «Милый Алексей,- писала она,- я виновата перед тобой. Да, я…- она задумалась, кусая кончик ручки, -  виновата. Но уже ничего не исправить. Прощай. Мы улетаем на материк. Прости, Ксения». Сложив листок бумаги, она подумала: «Утром на станции  отдам, чтоб передали».

        А начальника станции окончательно снесло с рельс. Он стал пить запоем, потому что не в силах был трезвыми глазами смотреть на развал семьи. Какую тёмную душу  скрывала её красота от него, затуманенного жаркой страстью. Судьба вновь посмеялась над ним.  Но как  же долго принимал он за любовь корысть её. Жила с ним до тех пор, пока не поняла, что извлекать выгоду из должности он так и не научиться. Нет, всё-таки, любила… Но корысть всё же пересилила - потянулась к бухгалтеру, которого, точно, не любит. В этом вся её натура! Отсюда и неприязнь к детям за то, что создали заботы. Мелкая женщина. А вдруг она позовёт его, если не уживётся с этим мужланом? Он простит, у него не хватит сил не вернуться, но он этого не хочет.
        Крепко пил Скачков, не зная, что скоро судьба сжалится над ним, сделает счастливым человеком! Это случится, когда он получит от Маши Яровой письмо, ответит ей, и уже вскоре встретит её на аэродроме. Они поженятся, со временем переберутся на Большую землю, где она родит дочь и сына, и жизнь дальнейшая пройдёт у них в любви и согласии. И слава Богу! Они заслужили счастье, пусть и запоздалое, зато  ценное тем, что к нему пришло оно на краю гибели, а ей стало наградой за выдержанную годами любовь.

                31
   
        Утром пришли бабушка и Анна. У Анны дочь  была укутана в одеяло. Пожитки женщины уложили в один мешок и чемодан. У Ксении же набралось восемь мест.
         - Как же, дочка, это всё везти?- спросила Агафья Кирилловна.
         - Было б что везти, мама.
         Ксения ушла на станцию. В квартире Фёдора стоял хаос – чемоданы и мешки разбросаны были на полу.
         - Задерживается автомобиль... - заволновалась Ксения, когда вернулась.- Хоть бы идол  не появился,- сама себе шепнула она, помня о прихваченных мужниных вещах.
         В дверь постучали. Это был знакомый детям шофер.
         - Мама, Анна, спускайтесь к машине! Дети, тащите  хоть по мешку!- волнуясь, приказала Ксения.               
         - Вещей много,- качнул головой шофёр.- На самолёте за багаж сдерут. Не пожилось на Севере, Ксения Семёновна?- Говоря это, он поднял мешок и  чемодан.
         - Не пожилось… - вздохнула Ксения.
         Автомобиль подкатил к узкоколейке. Вещи перегрузили в вагон, и через час паровоз втащил состав в район аэродрома. Оставалось несколько часов до отправки самолёта. Сильный дул ветер, и пассажиры с опаской глядели на небо. Оказалось, волновались не зря: по радио объявили, что очередной рейс из-за  погоды откладывается. Дети, понимая серьёзность положения, старались не задавать лишние вопросы; бабушка вздыхала, глядя на заледеневшее окошко; Анна укачивала дочь.
         Посёлок близ аэродрома состоял из семи бараков. В одном бараке приютили семью, позволив занять жарко натопленную кухню. Квартира принадлежала местному сторожу. Вечером засветились огни аэродрома, лучи прожекторов пронзили тёмное пространство. Братья выскочили за дверь. И увидели  ползающие трактора. Неожиданно послышался гул мотора в небе. Самолёт, а это был он, сел плавно на полосу, но вдруг наклонился на крыло, почти доставая им до бетона. Братья подбежали к самолёту. Люди  выходили на снег. «Никого интересного - одни взрослые»,- подумал Сашка. Дяди и тёти пожимали  руку лётчикам. «Не окончательно шасси вышло»,- услышал Сашка одного из пассажиров. Два трактора потащили на середину аэродрома покачивающийся из стороны в сторону самолёт.
         Среди пассажиров, ожидающих вылет рейсом на Красноярск, прокатился слух, что полярный лётчик Борисов собирается, несмотря на сложную погоду, лететь на Большую землю. Ещё говорили, что такой полёт  – это большой риск. Но Ксения, не раздумывая, пошла в контору, чтобы уговорить лётчика Борисова взять семью. После настойчивых уговоров тот  дал согласие, но высказался, что не дело рисковать старыми и малыми. Была составлена бумажка, в которой Ксения брала под личную ответственность решение отправляться в рейс. Борисов сунул бумажку в карман, с улыбкой сказав: «Бумага бумагой, но и с себя я ответственность не снимаю».
         Погода улучшилась, но свинцовые тучи висели над тундрой. На следующий день братья  опять совершили вылазку.
         - Смотри, сколько самолётов!- удивился Сашка, оглядывая машины.- Вон поломанный, а вон ещё.
         Они подошли к заснеженному остову неисправного самолёта и остановились.             
         - Давай внутрь влезем,- предложил Сашка.
         - А не погонят?- засомневался Вовка.
         - Мы же быстро.   
         Братья подошли ближе к самолёту, снег вокруг был утоптан.
         - Не ровно стоит,- отметил Вовка, оглядывая низ крылатой машины.
         Тем временем Сашка влез на крыло и, придерживаясь за натянутую проволочную антенну, продвинулся к носовой части машины.
         - Иди сюда,- позвал он Вовку.   
         Через минуту Вовка стоял рядом. Открыть кабину усилием четырёх рук оказалось легко. Братья, оглядевшись, юркнули по очереди в кабину.
         - Чего только нет!- вырвалось у Сашки.
         Они стали тянуть на себя рычаги. Сквозь лобовое стекло хорошо проглядывался аэродром, это успокоило братьев. Ощупывая вокруг себя, Вовка нашёл начатую пачку папирос. Смачно вдыхая дымок хорошего табака, они вертели головы в окошке кабины. Вдруг послышался шум мотора трактора. Братья притихли.
         - Кто там!- раздался грубый голос.
         - Вылазим…- шепнул Вовка.
         Сашка увидел трёх лётчиков в  меховых тужурках. Двое низкого роста, а третий, высокий, а ещё он на поводке держал овчарку. Вовка начал выталкивать брата, головы их высунулись из кабины. Увидев ребятишек, лётчики засмеялись.
         - И что с вами делать?- спросил высокий дядя.
         - Дяденьки, отпустите, мы больше не будем!- Сашка вознамеривался пустить слезу.
         Лётчики, насмеявшись, полезли руками в карманы, спрашивая друг у друга, не отыщется ли у кого ножик, чтобы отрезать мальчишкам уши. Сашка посматривал на Вовку, тот - на Сашку. К самолёту подполз трактор, и лётчики, забыв о братьях, занялись делом: стали разматывать трос и цеплять самолёт к трактору. Низенький лётчик, в меховой одежде похожий на шарик, подкатился к ребятам, мигнул глазом и, расплывшись в широкой улыбке, сказал:
         - Чего стоите? Брысь, пока уши целы!
         Сашка покосился на собаку.
         - Не бойтесь: она малых не кусает.
         Братья припустились бежать. На краю аэродрома они остановились, и долго не  могли отдышаться.
         - Счастливо отделались,- заговорил Вовка.
         Они подошли к хвосту ещё одного сломанного самолёта, наклонившегося набок. Сашка увидел сзади хвоста металлическую пружину, и потянул за неё. Она подалась, часть хвоста ткнулась в сугроб.
         - Что наделал!- крикнул Вовка.- За это уши точно отрежут!

                32

         Самолёт ИЛ-12 лётчика Борисова готов был к старту. Уже занесли в самолёт груз, и девять пассажиров, считая семью Рязанцевых, сидели на  местах. Перед вылетом лётчик Борисов обратился к пассажирам:
         - Товарищи, соблюдайте спокойствие. Когда начнутся воздушные ямы, не пугайтесь.
         Взревели моторы; самолёт затрясло, он стал набирать скорость. До взлёта сидеть в самолёте было терпимо, но когда набрали высоту, стало холодно, даже оконца покрылись льдом. Сашке показалось, что ледяной ветер проникает сквозь обшивку самолёта. Открылась дверь кабины пилота, и хрипловатый голос сказал, что начинаются воздушные ямы. Но холод так донял пассажиров, что к предупреждению отнеслись с равнодушием. «Скорее б начались эти ямы, а то я превращаюсь в сосульку»,- подумал Сашка. Вдруг самолёт наклонило на бок, и он стал падать, потом его отшвырнуло в сторону, и только потом он выровнялся. Бабка Агафья стала читать молитву. А братьев развеселила качка, при каждом нырке они громко смеялись. Зато мужчине, с выпуклыми, как у рыбы, глазами воздушные ямы не понравились - он сжался в комок, физиономия его побелела, как иней, с неё ни на минуту не сходила гримаса. При очередном наклоне в салоне раздался крик его:
         - Прекратите! Я не выдержу! Кто же так ведёт самолёт!
         Вены на шее у него вздулись, нижняя челюсть заплясала. На его крик в салон вышел пилот и начал успокаивать бедолагу. Тот ответил что-то, но Сашка не услышал, что: у него заложило уши. И стало подташнивать. Когда тряска закончилась, братья, чтобы согреться и размять ноги, стали ходить по проходу между сиденьями. Мамочкино шипенье заставило их сесть на места. Неожиданно заплакала Анна: она постоянно укутывала дочь, но когда приоткрыла ей личико, то увидела, что оно синее от холода. Ксения, схватив свёрток с малышкой, побежала к двери пилота и постучала. Через минуту лётчик подал ей меховую куртку. В ней девочка согрелась, и в салоне вновь зазвучал её писк.
         Самолёт пошёл на посадку. Встретил Туруханск пассажиров тёплой погодой и горячей закуской в столовой. Братья с аппетитом ели пахучие котлеты, поглядывая на старших и прислушиваясь к разговору. Старуха Агафья жалела Анну, с которой предстояло распроститься в Красноярске, где она решила остаться в доме  сестры мужа. Анна бы и не рассталась с роднёй, как понял Сашка, но она ещё не потеряла надежду  сохранить семью.
         Снова полёт. Наконец,  Красноярск.
         - Как изменился климат!- удивилась Ксения.- Там мороз, а здесь дождит.
         - В это время и здесь обычно лежит снег, - заметил таксист, укладывая вещи в багажник.
         - Значит, к твоим поедем?- посмотрела на Анну Агафья Кирилловна.- Интересно  познакомиться.
         Улица Кирова, дом номер сорок восемь, - назвала Анна адрес.
         Братья с интересом смотрели из машины на улицы города. Дома казались однообразными. Только на главной улице было на что посмотреть. Вовка вскрикивал от восторга, а Сашка старался увидеть знакомые места, где он бывал с дядей Лёшей. И, наконец, различил вдали, на сером фоне, часовню.

Такси остановилось возле бревенчатого дома. На улице  вертелась толпа мальчиков; они сразу обступили машину. С крыльца дома сошла  женщина, худощавая, с  впалым ртом и небрежно причёсанными редкими волосами, болтающимися на узких плечах. Это была золовка Анны – Анисиха. Она забрала у Анны свёрток с девочкой и поочерёдно поздоровалась со всеми. Потом стала просить хотя бы денёк погостить. Ксения, сославшись на то, что у них в планы это не входит, и не подумала покидать машину.
         - Нет, нет,- настаивала Анисиха,- так я вас не отпущу. Сватья,- обратилась она к Агафье Кирилловне,- ты-то чего сидишь? Погостите.
         - Решайте: ехать - не ехать,- возник шофер.- Машину зря держите!
         - Ты  бы молчал, окаянный,- нагнувшись, дохнула в лицо ему перегаром Анисиха.
         Шофёр отвернулся. Ксения, наконец, сдалась на уговоры. На крыльцо, держась за косяк двери и покачиваясь, вышел лысый мужик - Анисов. Осмотрев приезжих из-под нависших бровей, он пробасил:
         - Входите в дом,  просим.
         Видимо, решив, что на этом его миссия завершена, он, продолжая покачиваться, отправился в дом. В узком коридоре воняло керосином, в углу, стоял примус.
         - Промокли, ах, вы…- засуетилась Анисиха.- Анюта сбегай в ларёк, ещё не  закрыли, а я подтоплю печку.
         На середине комнаты стоял стол со следами пьянки.
         - Праздник у вас?- поинтересовалась Агафья Кирилловна, покачав головой.
         - Сам получил получку.
         Анисов забрался, кряхтя, на высокую кровать, стоявшую у стены, и, погладив ладонью лысину, стал жене подсказывать:
         - Чего не надо убери со стола, рюмки оставь, а самовар долей.
         - Помолчи, идол,- дай с людьми поговорить,- перебила его Анисиха.- Далече с Севера путь держите?- обратилась она к Ксении.
         - Пока во Фрунзе, ну а там видно будет,- нехотя ответила Ксения, уставшая в дороге.
         - К её подруге направляемся, - подключилась к разговору Агафья Кирилловна.- Пишет, что в городе Фрунзе хорошо.
         - С Севера, значит, уезжаете, плохо там?
         - Климат лютый,- покачала сокрушённо головой Агафья Кирилловна.      
- А Георгий говорит, что в Норильске  хорошую деньгу зарабатывают.
- А где он?- Агафья Кирилловна изловчилась вставить мучивший её вопрос.
- Так он здесь, подойти должен.
Анисиха поставила на клеёнку тарелку с селёдкой и луком и, дразнящую ароматным паром, варёную картошку. Открылась дверь, на пороге показалась Анна, следом, с улыбкой искривлённых губ, вошёл мужчина среднего роста. Широкие плечи и крепкая фигура  не сглаживали неприятного впечатления от лица со свисшей на глаз чёлкой и омерзительной улыбкой.
- Ксения, мама,- это  Георгий,- бодро представила его Анна.
Отвратительно осклабившись, мужчина подал родственникам руку и без лишних слов стал распоряжаться водкой. После первой же рюмки, Анисиха приобрела дополнительную бойкость, засновала из комнаты в кухню, подкармливая в кухне детей, а в комнате подкладывая кушанье взрослым. Братья, поев, заспорили. Георгий встал из-за стола и,  подойдя к двери, заорал:
- Заткните рты, мелюзга!
Шум из кухни прекратился, но ненадолго.
- Значит, Аннушка остаётся?- перекричав общий шум, спросила Агафья Кирилловна Георгия.
- Пусть остаётся: места хватит, только я не жилец дома. - Он выпил залпом водку и шумно выдохнул. - Жизнь штука серьёзная, не нам подсказывать ей, что делать. Если Анька не приладится к жизни, то пусть уматывает. Я скоро уеду, ненадолго, но уеду. Пусть ждёт, если я нужен ей, а нет, так её дело.- Как бы ставя точку пояснению, он грохнул кулаком по столу, отчего зазвякала посуда.
         - Разоткровенничался,- шепнула Анна сестре.- Успокаивать  бесполезно.
         - Давай, сватьюшка, укладываться спать,- привстала Агафья Кирилловна.

                33

        В детстве все любят смотреть в окно стучащего колёсами по стыкам вагона на  избы, на деревья, на стога лугов. Поезд увозил семью на юг. На боковой полке уткнулись в стекло любопытными носами два мальчика. Сашка первые дни ехал с удовольствием. Но  не стало возможности покурить, так как окурки на полу не валялись, а того, что находили на перронах, при стоянках, не хватало, да и курить можно было только в туалете, который часто был занят.
        Наконец приехали на станцию Луговую, где семье предстояла пересадка. Разместилась семья на вокзале - заняли угол, где стояли два узких диванчика.
        Вокзал заполнен был пассажирами, как и вагон. Хождение туда-сюда ни на минуту не прекращалось. А поезд на Фрунзе ждать предстояло трое суток. Здание вокзала отличалось высотой. Сашка заметил летучих мышей, которые носились под потолком или пролетали над головами пассажиров. Он попытался сбить одну фуражкой, но тварь быстрыми зигзагами пролетела над ним. Оставив пустое занятие, Сашка нащупал в кармане старую трёхрублёвку. Она стала мешать ему, когда на перрон пришла лотошница с мороженым. Её обступила детвора. У лотошницы осталось  три порции.  Купив их, Сашка направился в сторону фонаря над уборной. Неторопливо глотая мороженое, он обдумывал, что скажет Вовке по поводу того, что сам съел две порции, а ему оставил только одну. У фонаря стояли три подростка; у одного из них был такой же белый воротничок, как у Сашки. «Это же Вова» - узнал Сашка. И  увидел, что брат пятится от двоих мальчишек, сжав кулаки.
         - Нету! Говорю, нету  денег!- крикнул он.
        Мальчишки были крупнее Вовки.
         - Вов!- позвал Сашка.
        Чужаки обернулись. Сашка подошёл ближе. Теперь он разглядел их злые глаза. Один ухмыльнулся в сторону Сашки, а другой, коренастый, пнул Вовку. Сашка кинулся на помощь брату, но был схвачен  за  воротничок. Скорей  непроизвольно, чем обдуманно, Сашка сунул в лицо схватившего его подростка мороженое. Вовка, воспользовавшись обстоятельством, ударом в подбородок сшиб с ног коренастого. Его дружок хотел было бежать, вытирая рукавом глаза,  но Сашка успел подставить ему ногу, и тот  кувыркнулся у уборной. Со стороны вокзала раздался милицейский свисток, и послышался приближающийся звон шпор. Долговязый милиционер схватил за шиворот мальчишек. С дрожью в голосе, наперебой, братья рассказали милиционеру, как всё было.
         - Знакомые беспризорники,- строго сказал милиционер и потащил обоих к вокзалу.
         - Ты молодец, Сашок!- похлопал брата по плечу Вовка.
        Сашка большей похвалы от брата и не желал.
         - Матери,- погрозил Вовка пальцем,- ни гу-гу, а то не отпустит больше ни на шаг. Молодчина, брат!- повторил он похвалу.- Теперь будем вместе ходить.
         - Везде!- поддержал Сашка.- И ни одна падла нас не тронет!
   
                34       

         Утром братьям не хотелось подниматься с дивана, но пришлось,  потому что пассажиры, которым  негде было сесть, возмутились.
         - Неужели так здесь и будем околачиваться!- сокрушалась Агафья Кирилловна.
         Но этого не случилось. Появилась Ксения, уходившая ненадолго; за ней семенил невысокого роста киргиз. Семья отправилась вслед за ним.  Киргиз нёс чемодан, который не стали сдавать в камеру хранения. Шли недолго, и, добравшись до окраины станции, остановились возле домика.
         - Здэс вы сможешь нэмножко поживат,- пропел киргиз бархатным голосом и ушёл.
         Глиняный пол, белые, как снег, стены, деревянная кровать с горой одеял и подушек, на полу ковёр. На ковёр и село семейство, нуждающееся в отдыхе. Но вскоре появился хозяин, с женщиной; они несли три топчана. По сравнению с вокзалом, это был уют, который позволил семье скоротать время до отправления поезда. Хозяин все дни оставался   услужливым. А когда семья садилась в поезд, он перетащил вещи из камеры хранения и занёс их в вагон, потом долго махал прощально рукой. Сашка подумал, что этот киргиз лучше иного родного, но бабушка пояснила, что он поэтому такой, что с матери содрал кругленькую сумму.
            
До Фрунзе доехали быстро. Стояла глубокая осень, но привокзальная территория утопала в зелени. Сошедшим с поезда пассажирам в нос ударил аромат яблок, смешанный с запахом горячих шашлыков. Семья отправилась в гостиницу. Усилиями Ксении, нашлась комнатка на втором этаже. Деревянные, синего цвета перегородки светились щелями, через которые видно было то, что происходит в другом номере.
Передохнув, неразлучные после известного события братья пошли на базар, что находился недалеко от гостиницы, стоило пересечь дорогу. Здесь увидели они горы из кистей винограда и кроваво-бардовые яблоки, а ещё арбузы пузатые в зелёных тельняшках, и разрезанные гранаты, сияющие внутри, как драгоценные камешки! Но больше всего народу толпилось в стороне, где было, видимо, любопытное зрелище. Сашка решил посмотреть, что там, услышав восторженные крики и хохот. Подойдя к зевакам, он увидел мужика, который водил на цепи медведя. Мишка по незаметному приказу хозяина вставал на задние лапы и изображал танец. Из клетки появилась обезьянка, держа в лапе чашку. Вытянув чашку перед собой, она, как заправский кассир, стала обходить публику, причём стояла перед каждым из зрителей, пока не раздавался стук монеты. И это действо воспринялось  как зрелище.
         А в это время Вовка, любопытство которого ограничилось осмотру фруктов и по причине этой потерявшего брата, рыскал по рынку в его поисках. Проискав зря, он направился к выходу. У водопроводной колонки, вертелось с полдюжины мальчишек, в центре которых Вовка увидел Сашку, видимо, рассказывавшего что-то смешное, потому что пацаны громко хохотали. Увидев Вовку, Сашка подбежал к нему.
         - Где пропал?- грубо спросил старший.
- По базару ходил. Сам-то где был?
- Тебя искал. Что ты, им анекдотец травил?
- Нет. Один киргиз приехал на верблюде, запряжённом в арбу – это так телега называется. Я подошёл ближе, а киргиз говорит: «Не видел верблюдов? Верблюдам нравится, когда их гладят. Хочешь, попробуй». А верблюд лежал, поджав ноги. Я к нему подошёл и стал гладить. Он от удовольствия захрапел, тогда я запустил в его шерсть обе руки. А он как харкнёт! Чуть с ног меня не сшиб слюнями. Едва отмылся. Это я им и рассказывал.
         - А не знаешь, почему он в тебя плюнул?  Не знаешь? Да потому, что ты нарушил клятву ходить  везде вместе.
- Правильно… Мало мне,- вздохнул Сашка.