Геологические этюды...

                С благодарностью Автору Пирожков
                и геологам, освежившим эпизоды
                нашей молодости.

                «Нет ничего более отрезвляющего, чем обнажение».
                Дени Шоу.
     Вступление
   Друзья моей молодости! Всех Вас я помню и никого не позабыл. Вы и сейчас стоите перед моими глазами – колоритные, крепкие и весёлые парни и девчата. Годы учёбы на геологическом факультете Таджикского государственного университета им. В.И. Ленина (ТГУ) были прекрасным временем нашей осознанной юности. И когда мы шутили, то знали за что и над кем, если любили, то испытывали и себя на глубину чувств и объект любви на прочность, а коли играли, то самоотверженно и до победного конца, неважно – в футбол ли или на сцене театра. Может, кому-то из Вас я посвящаю больше строк, но Вы все для меня одинаково дороги. Ваши благородные, а порой опрометчивые поступки навсегда остались в моей памяти и в моём сердце, а наша дружба с возрастом принимает облик наивысшей вершины, которую всем нам вместе удалось покорить. Мчатся годы, между нами пролегли огромные пространства, наша крепкая дружба с возрастом переросла в другие серьёзные чувства, которые помогли нам найти своих любимых, создать семьи и воспитать потомство.
   Каждый раз, когда я с волнением рассматриваю немногочисленные чёрно-белые фотографии, то погружаюсь в то далёкое прекрасное время и вновь становлюсь молодым. Годы отступают, и я снова живу той интересной и насыщенной событиями эпохе, которую мы называли просто студенческой жизнью…
   Итак, в аудиторию входит наш приземистый куратор Икром Рафиевич Хасанов (Хасанчик – в отличии от декана Хасана) , гвалт постепенно затихает. Он не спеша открывает журнал и начинает проверку присутствующих в алфавитном порядке, стараясь не портить общую картину посещаемости отметкой «н». Бурхонов Бахром, Вохидов Файзи (Квадрат – по форме фигуры), Власов Вадим (Мозгольд – по отцовской фамилии), Выборнов Василий (Васисуалий), Джафаров Вадим (Джафарян), Долгопятов Сергей (Сёч), Емельянов Владимир (Емеля), Ёров Шавкат, Закотов Обид (Старост   староста), Залилов Альфред (Альбертик), Ишанходжаев Зикрулло (Зико), Каменский Игорь (Пиля – в честь якобы польского родственника Пилсудского), Каримов Осим (Чувак – по любимому обращению к пацанам), Кенжаев Кандиль (Канделябр – по уровню интеллекта), Клименко Игорь (Клим), Молчагин Александр (Молчага), Панов Владимир (Паниковский, Поник), Парфёнова Нина, Раджабов Амин (Старик – по возрасту и мудрости), Разыков Бахтиёр (Баха), Редин Олег (Рыжий – по окрасу волос), Романова Инесса, Саидов Мирзо, Сёмочкина Ирина, Синельников Владимир (Синюша – по цвету кожи), Собиров Фарид (Фара), Субботин Евгений (Сирота – по крепости здоровья), Улумбеков Равиль (Сапсим – по-татарски слово «совсем», прикрепляется к любому прилагательному), Упоров Дмитрий (Упорян), Халикулов Киёмидин (Киёмодан – по неправильно произнесённому муаллимом  его имени), Шепелов Виктор (Витюня), Широков Владимир (Широкий), Панджи (это имя, а фамилия-то подзабылась, годы берут своё!).

     Летняя практика в Зиддинской долине
   Ничто так не сблизило наш курс так, как летняя практика, проходившая с середины июня до середины июля по окончанию 1-го и 2-го курса в 1979-1980 гг. в полевом лагере близ кишлака Зидды, находящегося на прав. берегу одноимённой реки в 70 км к С от г. Душанбе.
   Зиддинская долина – место летней практики, расположена в Центральном Таджикистане. Это площадь водосбора реки Зидды, которая в свою очередь находится в верховьях реки Варзоб, восточнее устья реки Майхура. Северной границей долины является водораздельная часть Гиссарского хребта, южной – водораздел гор Санги-Навишта, с запада она обрамлена горами Осман-Тала и с востока ограничена перевалами Акба-Куль и Ляйля-Куль.
   Зиддинская долина с геологической точки зрения представляет собой огромный оползень, на теле которого приютились многочисленные кишлаки. При её описании надо упомянуть этническую сторону народонаселения долины. Можно сразу заметить, что в районе Зиддов наблюдалось настоящее смешение народов дореволюционного Бухарского эмирата. Люди, заселяющие зиддинскую долину, в исторические времена прибыли сюда из Ташкента, Бухары, Самарканда, Ходжента, Матчи, Пенджикента, Айни, Гиссара, Курган-Тюбе, Шаартуза и Куляба. И даже мигранты из Душанбе, как, к примеру, наш курс сроком на месяц-полтора. Поэтому переселенцы дали такие причудливые и романтические названия кишлакам – Панджхок, Зидди, Намазга, Насрут, Коктепе. Сами зиддинцы утверждают, что они коренные таджики и их долина была заселена во время великого переселения народов.
   Поднимаясь в маршруте вверх по склону, мы всегда замечали, что находимся в замечательной земледельческой местности. Кругом была сельскохозяйственная смесь из амбаров, пастбищ, полянок и кишлачных домиков, выкрашенных синькой в синий же цвет. В полевой пикетажке отряда Каменского Игоря (Пили) ежедневно в течение 21 дня отмечался один и тот же путь его отряда в сторону перевала Анзоб в направлении «сундучной» складки – «Маршрут проходит в направлении Намазга-Насрут», что при проверке пикетажки вызвало обоснованные опасения наших муаллимов за состояние его рассудка.
   Необходимо добавить, что кишлак Зидды и по сей день славится своими утренними побудками, производимыми живыми будильниками, – жизнерадостными ишаками, восполняющими соответствующую брешь в развитии местного петуховодства, а точнее, играющие роль кукарекающих петухов. На вопрос «Когда появились в долине первые ишаки?», зиддинцы задумываются, а только после очередного ишачьего крика, как бы очнувшись, пожимают плечами и смущённо бормочут «А кто их знает?». Так, что, к сведению будущих зооэтнографов, а также для облегчения изысканий на эту тему, сразу их огорошим – подобное зоосоциологическое исследование обречено на неудачу. Но логика между тем подсказывает, что первыми в долину пришли всё же ишаки-мигранты, а уж потом люди-путешественники, что, в любом случае ещё раз подтверждает интеллектуальное превосходство последних. А с другой стороны даёт подсказку для сравнения этих животных с недостойными представителями людского племени.
   Воздух долины разительно отличается от запахов, царящего в г. Душанбе, или даже в студенческих палатках и бараках. Он настолько свеж, что пьянит подобно восточному вину и освежает аналогично утреннему рассолу, и с каждым глотком студенты вдыхают также и ароматное благоухание горных цветов. Щедрое летнее солнце припекает в Зиддах людские головы, способствуя дозреванию в них мыслей, а также тыкв, которые являются косвенным подтверждением человеческого гения в местном сельскохозяйственном масштабе, сумевшего вырастить тыквы на высоте 2000 м над уровнем моря, на которой собственно (любимое слово Упоряна) и расположен геологический лагерь ТГУ.
   Здесь не грех припомнить великого советского селекционера и результаты его титанического труда…
   Никто не знает, а Мичурин
   В научном рвении скрестил
   С людьми культуры овощные.
   И их потомки среди нас.

   Наш геологический лагерь представляет собой в плане фигуру, вытянутую в субширотном направлении, и напоминающую чем-то носок в отличие от итальянского сапога. Сравнение этих элементов самого нижнего белья даёт право утверждать, что геологи на практике в интеллектуальном плане похожи на итальянцев   насчёт спеть, станцевать, расслабиться иным способом, хотя при этом и более запашистые.
Длинная северная сторона носка проходит параллельно грунтовой автодороге между кишлаками Зидды и Намазга, и обнесена сеткой-рабицей. Ломаная южная линия полностью открыта, поскольку являет собой изгиб шумной горной реки Зиддинки. Восточный острый угол носка маркирован туалетом с неэкранированным дном. Отсюда река даёт изящный изгиб и продолжает нести светло-серую воду вниз по течению. В 25 м к ЮЗ от толчка размещаются параллельно два спальных одноэтажных барака ГУЛАГского типа с выходами камер навстречу друг другу. Ниже по течению реки в 25 м к З от бараков ютится вечная стройка многих поколений студентов-геологов – недостроенная кухня с валяющимися вокруг неё цемблоками. 40 м к З от «спальников» располагается бетонный бассейн глубиной до 2 м и площадью 5 х 10 м2. На углу бассейна впритык к бортику стоит душевая – три стены с дверью, прикрытая сверху баком от ЗИЛ-130. От бассейна до двух вагончиков преподавателей и вагончика медсанчасти, расположенных в крайнем западном углу лагеря, идёт гравийная дорожка длиной 25 м, по краям которой шелестят серебристой листвой молодые тополя. Вдоль границ южной части носка проложена грунтовая автодорога, параллельно которой протекает р. Зиддинка.

     Система нашего питания: Старик-снабженец
   Однокурсник Амин Раджабов влился в ряды нашего курса после армии, был старше большинства из нас, мудр по годам, и посему получил заслуженное прозвище Старик. Нет, он не был старым   всего двадцать один с хвостиком, конечно же, обрезанным. По молодости Старик был неисправимым романтиком и обладал несвойственной его скромному росту человечностью. Перед моими глазами и по сию пору его гуманистическое жизненное кредо, заключённое в строках:
   Мне ампутировали в детстве
   Ограничитель доброты.
   И я ношу через дорогу
   Больных и старых муравьёв.

   Может кому-то он и казался немного сумасбродным, но в целом это был добрый и философствующий Старик, особенно после зарядки организма папиросой с «травкой» .
Его мать – остроумнейшая и жизнерадостная женщина, была человеком практичным и нередко критиковала сына за выбор профессии. Она восклицала: «Есть ведь нормальные профессии – юрист, врач, экономист, наконец. А он кем стал – туристом видишь-ли». Старик лишь учтиво поправлял: «Мама, я не турист, а геолог». «Какая разница?»   парировала сыновнее оправдание его матушка. Но Старик был твёрд в выборе будущей профессии, любил свежий горный воздух, величие гор и уважал крепких и здоровых парней без лишних интеллектуальных бздыков.
   Жизненным лозунгом Старика была великая мысль: «Чем больше получаешь знаний, тем меньше времени на то, чтобы их использовать» и это было чистой правдой. Он был способен в два счёта заставить сомневаться практически любого в чём угодно, и побрить, по его утверждению, «вслепую» интимные места, а это стоит дорогого. Насчёт первого все знали наверняка, поскольку испробовали на себе, а насчёт второго всё же существовали догадки, что речь шла о чужих местах, даже возможно и иного пола.
   Конечно же, на летней практике в Зиддах Старик проявлял себя с лучшей стороны – в качестве завсклада с весьма незаурядными способностями. Он привозил из города Душанбе побитые долгоносиком макароны, просроченные кильки и прочие морепродукты, не первой свежести, а также сухофрукты. Это был, безусловно, недорогой провиант, но Старик шёл на все уловки, чтобы мы не голодали.
   Старик в прод;ктовом отделе
   Своё хозяйство показал.
   Его прогнала продавщица,
   Но записала телефон.

   И нужно помнить условие вечного недофинансирования летней практики. Впрочем, продукты без проблем усваивались растущими вечноголодными организмами студентов. Иногда полевикам не хватало хлеба, впрочем, это было заслугой очередного дежурного отряда, который безнаказанно подъедал общекурсовой паёк. Наблюдение за машиной, отправляемой с запозданием в город за провиантом, не привносило в головы студентов какие-нибудь идеи по поводу решения проблемы хлебного дефицита. Хотя за «травкой», которую привозили в зелёной табакерке из-под чая, хозгруппа почему-то успевала ездить вовремя.
   Иногда Старик «втихаря за Родину» менял хлеб и кильку на местные вкусные лепёшки, чапоти (тонкие пресные лепёшки) и свежий джургот (густой кефир домашнего изготовления), который прекрасно дополнял небогатый рацион студенческого питания.
   Одним восхитительным вечером в лагере традиционно закончился хлеб. Старик же вместо хлеба привёз очередную порцию вздутых банок с кильками и трещиноватых макарон. Слабонервные начали открыто возмущаться, но Старик всегда находил неоспоримое оправдание: «Еда у нас свежак. Дорога, правда, в ухабах, вот консервы от тряски и распёрло, а макароны треснули». Синельников Володя с заслуженной кличкой «Синюша», гармонировавшей с цветом кожи его тела, имел дурной аппетит, носил очки, через которые видел жизнь исключительно в негативе, а посему и заключил: «Свежо питание, да серится с трудом». Ни мало не смущаясь, Старик применял очередной тактический ход для успокоения ослабленной нервной системы страдальца.
   Это, - указывал он пальцем на кильку и макароны. При слове «это», Синюша скуксился. Старик, обыгрывая тонкий психологический момент, продолжал в том же духе:
   Эти продукты мы обменяем у местных жителей на свежие и вкусные лепёшки.
В этом гуманитарном промысле Старику помогал его подельник –  сторож нашего лагеря, житель Зиддов – Мурод, окончивший, по его словам, заочно торговый техникум по профессии «Товаровед широкого профиля» (но, по заверениям студентов - «товаровор широкого профиля»).
   К чести Старика, умевшего руководить бездельниками дежурного отряда, следующим утром дежурные по кухне по его рекомендации успели сходить в кишлак с очередной порцией килек и макарон для обмена на лепёшки. Поскольку лепёшки были основным элементом рациона студентов, то в памятное утро инцидент был исчерпан…

     Великий поход за жрачкой: Пиля-джентльмен
   В один прекрасный день, когда запас продуктов уже подошёл к концу, на завтрак подали несвежие, сваренные вкрутую куриные яйца, олицетворявшие богатство пищевого рациона. Парни, завладев ими, начали поединки своих яиц с яйцами соперников. Но, испробовав очищенные яйца на вкус, с разочарованием отложили их в сторону, и принялись за лепёшки со сладким чаем. Инесса Романова, отличавшаяся хорошим аппетитом, слегка надкусив яйцо, взорвалась: «Когда же на завтрак подадут нормальные человеческие яйца»? Эта фраза выказала её горячий темперамент, а вечноголодный веснушчатый и стеснительный Мозгольд, покраснев до корней волос, предложил ей свои услуги по ликвидации нечеловеческих яиц…
Но рано или поздно, таки наступил на больной мозоль нашего аппетита тот день, когда кильки и макароны в нашем лабазе закончились. И одним солнечным утром практически весь наш курс принял авантюрное решение – выполнить голодный марш-бросок в направлении единственной столовой-тошниловки посёлка Гушары, расположенного на расстояние 30 км к ЮВ от полевого лагеря, в направлении автодороги Зидды-Душанбе. Необходимо добавить, что абсолютное большинство студентов имели намерение набить в тошниловке свои желудки, лишь только Молчага преследовал трудную, но благородную цель – не оставаться ни на миг трезвым.
Не обращая внимания на подозрительные взгляды дежурного по лагерю младшего преподавателя малорослого Абдусами Зайнутдинова, обучавшего нас топографии и палеонтологии, который был для нас, в общем-то, Никто , мы вышли на большую дорогу для конспирации с рюкзаками и молотками. Сельчанам казалось, что в боевой поход выступило народное ополчение.
   Каждый километр пути давался в тяжёлых сомнениях и нравственных мучениях, и всех преследовала одна трусливо-отрезвляющая мысль – «Не вернуться ли назад, не слишком ли далеко мы зашли? А то ведь за нарушение лагерного режима (за побег из «курятника») по головке не погладят…» Времена, надо сказать, были суровые – за серьёзный, по мнению преподавателей, проступок провинившегося высылали из лагеря самоходом в город прямо к декану, профессору Абдурахиму Хасанову. Он вёл себя бесцеремонно даже по отношению к преподавателям, не говоря уже о студентах. В редких случаях штрафник возвращался на место летней дислокации курса – в Зидды. Студенческая статистика подтверждала, что во время летней практики потери личного состава студентов доходили до 20%, на осенний хлопок приходилось не менее 30%, за весеннюю неуспеваемость отчисляли до 30%, оставшиеся в течение учебного года 20% терялись с учёбы по весьма мутной формулировке   «по собственному желанию». К слову сказать – из 50 человек выбывающих и восстанавливающихся, начиная с первого курса, пятый курс окончили всего лишь 25 человек, многие со строгими выговорами, занесёнными в личное дело. Исключение из комсомола  из-за поведения, или лишение его членства в ином варианте, готовила студенту дорогу в ряды военнослужащих Советской Армии...
   Итак, не пройдя и 3-х км в ЗЮЗ направлении по автодороге Зидды-Душанбе, опомнившаяся часть группы, состоявшая из мандражирующих Бахрома, Мозгольда, Панджи, Синюши, Сироты, Фары и Чувака, вдруг решила благоразумно повернуть обратно в лагерь. А после следующего километра пути в сторону лагеря повернули свои стопы сочувствующие опомнившимся – Витюня, Зико, Киёмодан, Шавкат, Широкий.
Поредевшая орда с необъяснимым ослиным упрямством, достойным лучшего применения, продолжала шагать в направлении посёлка Гушары. На шаг впереди других, с широкой обречённой улыбкой на застывшем лице, шёл Пиля, который страшно хотел нравиться своей неустрашимостью нашим девушкам-однокурсницам – Сёмочкиной и Парфёновой. Рядом с ним шел Долгопятов Сергей, он же Сёч, на коего было очень трудно обижаться в силу его природной простоты. Из всего нашего курса его всерьёз воспринимал только Зико, птица того же полёта и взглядов на жизнь, который со временем сделал для себя важный вывод:
   Я мыслю   значит существую.
   Вдруг понял Зико. В тот же миг
   Себе поклялся бросить мыслить,
   И жить, а не существовать!

   Сёчу неизменно было наплевать на такие моменты жизни, когда кто-то кому-нибудь хотел понравиться, и чертой его характера было выставить любого в смешном виде или показать всю мелочность его притязаний. Но при этом он использовал личный небогатый IQ на все 100%. От физического, вкупе с психическим перенапряжением, Пиля и Сёч, перекинувшись парой фраз, с дороги полезли в гору «поверзать» , придав этой операции совсем другой окрас: «Пойдем Сёч нарвём девочкам лисьи хвосты».
   Отряд таял на глазах. Жалкие остатки бравого ополчения уже плелись черепашьим шагом. Через какие-то 500 метров маршрута изреженную толпу охватило нехорошее предчувствие того, что Пиля и Сёч втихую, выше по ландшафту, прячась за пригорки и кинув всех, возвращаются обратно в лагерь.
   Эта мысль заставила жалкие остатки некогда могучего отряда повернуть назад. Альбертик, Джафарян, Емеля, Клим, Молчага, Баха, Паниковский, Сапсим, Сёмочкина и Парфёнова ускорили шаг в обратном направлении.
   Причём кто первым молча повернул, было нелегко понять, поскольку священнодействие произошло как-бы по неслышной команде свыше. Смотрящий сверху мог заметить, что все студенты как один одномоментно развернулись и быстрым шагом начали догонять лидеров-возвращенцев.
   Народ быстрым темпом прошёл в обратном направлении около полукилометра, когда сверху показались фигуры двух скалолазов. Толпа облегченно вздохнула – догадки оказались верны. Пиля, спускавшийся откуда-то сверху с огромным букетом цветов, на глазах превращался в героя и джентльмена, вызывая скрытую зависть других несостоявшихся рыцарей. Пиля был широкоплечий малый, с тёмно-русыми волосами и симпатичным, чуть тронутым веснушками румяным лицом, лучшим украшением которого были весёлые глаза и улыбчивый рот. Девушки возбуждённо закричали в один голос: «Ой, мальчики! А мы Вас уже почти потеряли». Пиля, довольно улыбаясь, разделил цветы на две равные охапки и передал букеты обеим девушкам, при этом, отметив, что он их сорвал на краю скалы, рискуя драгоценной жизнью.
   Парфёнова Нина   была дочерью нашей преподавательницы Тамары Георгиевны – женщины доброй и всегда поддерживающей наш курс. Уже на первом занятии Тамара Парфёнова помогла нам сделать первый шаг для сплочения курса. Она объявила, что вместо 25 человек зачислено 33 и как теперь решить проблему выплаты стипендий? На что мы всем курсом приняли своё первое правильное решение – разделить всем поровну до начала второго семестра!
   Нина была девушкой тургеневского типа с несколько печальным лицом и потому одарила джентльмена слабой минорной улыбкой.
   Её можно охарактеризовать только в таких эпитетах:
   Нинуля – умница, не курит.
   Готовит вкусно, не ворчит.
   И выделяет запятыми
   Деепричастный оборот.

   Судьбой она была предназначена для чего-то высшего, цитировала наизусть Шекспира, прислушивалась ко всему, включая, в первую очередь, свой организм, и часто размышляла молча, видимо про себя.
   Спортсмену-Пиле, занимавшемуся греко-римской борьбой, нравилась простушка Сёмочкина – влюбчивая, доверчивая дева, с приятными округлостями соответствующих мест. Свои чувства Пиля связывал с мечтами, подпитываемыми всем женственным, круглым и гладким. Ира действительно напоминала фруктовый сад, а ни какой-нибудь овощной ларёк: глаза – вишни, губы – клубника, груди – персики и т.д. Глядя на неё, всем хотелось насладиться фруктами райского сада. В это же время она без устали тихонько повторяла:
   Скорей бы милый мой решился
   Задать вопрос на мой ответ.

   Девушки, поднеся цветы к носам, принюхались и обмерли. Сёч в это время спускался по склону и, увидев, что Пиля, подаривший букеты девчонкам, застыл в форме древнегреческой статуи, греясь в лучах собственной славы. Тут он, прикинув, что расстояние между ним и Пилей приличное, громко крикнул: «А Пиля ж-пу камнем вытер». Горное эхо послушно повторило вероломные слова Сёча: «Пиля ж-пу камнем вытер». Это было что-то. Герой мгновенно превратился в рядового кичливого засранца. Завистники, наслаждаясь, лопались от ехидного смеха.
   Нина мгновенно покраснела, а Сёмочкина, выделившая Пиле в любвеобильном теле всё своё сердце, ещё раз глубоко вдохнула аромат букета цветов и отреагировала очень сдержанно: «Ну и что тут такого»? Пиля был реабилитирован, по крайней мере, в её глазах.
   Но этой фразы Пиля уже не слышал, бешено глядя на Сёча. Его лицо вдруг побурело, и он с места взял галоп и погнался за Сёчем, который, предвидя худший разворот событий, помчался по склону в сторону лагеря. Вся гоп-компания, вновь смутно почувствовав какой-то подвох, побежала по той же автодороге в лагерь. Естественно, что первыми в лагерь вбежали Сёч и Пиля, опередив на пару сотен метров, даже первую партию репатриантов. Весь вечер взбешённый Пиля гонялся за неуловимым Сёчем. Парни делали ставки по поводу трансформации формы утреннего состояния морды Сёча.
   Великий поход в Гушары за жрачкой завершился для нас безболезненно – никто не был исключён за самоволку, которая не была замечена преподавательским составом. А на ужин проголодавшиеся студенты с удовольствием трескали за обе щёки привычные, побитые долгоносиком и слегка горчащие слипшиеся макароны. Сёч, потирая красное оттопыренное ухо и распухшую щёку, попросил дежурного по кухне добавки для себя, а потом, как бы устыдившись своего аппетита, добавил во имя дружбы: «И Пиле тоже наложи. А то у него в желудке абсолютная пустота. Уж я-то своими глазами видел   сколько он выложил-то на каменья…»
   Всё же Сёч вернул дружбу с Пилей, согласовав с ним непреложный факт:
   На 95%
   Мир состоял бы из говна.
   Когда бы не было на свете
   Таких людей как мы с тобой.

     Глыбокий бассейн: прыжковая техника Чувака
   Осим Каримов (кличка Чувак), фишкой которого было слово «чувак», без коего он не мог построить ни одну вразумительную фразу. Его комиссовали из Ленинградского горного института по поводу болезненности и общей слабости неокрепшего организма, и он был зачислен на курс на втором год у обучения. Подобно большинству хворых людей он считал себя крутым, популярным и поэтому он не выносил молчания. Чувак любил обсуждать всякую-всячину – судьбы цивилизации или проблемы окружающей среды. По его словам, он кумекал во всех искусствах, знал все промыслы, разбирался в мировой политике, попробовал себя во всех видах спорта, какие только есть на Земле. Но, несмотря на все эти мнимые достоинства, его с головой выдавала вечнорыжая физиономия и лисье выражение лица.
   В довершение всего он любил географию в части названия всех городов расположенных по прямой от г. Питера до г. Ленинабада (его этнической родины), и кишлаков   от г. Душанбе до н.п. Зидды, который он почему-то считал «жопой мира». Но зиддинцы-патриоты имели в противовес этому взгляду собственное обоснованное мнение:
   Чувак приехал в жопу мира,
   А там ему и говорят,-
   Что это вовсе и не жопа,
   А жопа там, откуда он.

   В камеральные тёплые летние дни, поспав, наигравшись до одури в нарды или карты, оформив на тяп-ляп пикетажки, мы частенько ходили в бассейн, чтобы стряхнуть усталость, освежить лохматую голову, сполоснуть на себе нижнее бельё для устранения жара с пылающих чресел молодых горячих тел.
   В один из камеральных дней пацаны решили позагорать на бортике бассейна, поплавать в нём, спрыгивая по очереди с душевой прямо в бассейн. Фара, облачённый в тёмные семейные трусы до колен, влез по приставной лестнице на стену душевой, сделал пару балетных движений и первым прыгнул в неглубокий бассейн. Сиганул он довольно умело – под острым 200 углом к водной поверхности, чтобы не врезаться в дно бассейна с глубиной в прыжковом месте около 1,5 м. Емеля, экипированный спортивными красными футбольными трусами, залез вторым и, поджав под себя ноги, скакнул солдатиком с импровизированной вышки душевой. За ним прыгнул Баха, увеличив угол прыжка к водной глади до 300. Прыжковый азарт, как говорится, нарастал. В это время Чувак стоял на бортике бассейна в оранжевых плавках, одного цвета с его шевелюрой, и иронично улыбался, в глубине души посмеиваясь над нашим дилетантизмом.
   Прыгуны повылезали из бассейна и увидели Чувака, уже покорившего душевую и разминающегося на её стене, перед готовящимся прыжком. Перед погружением он произнёс менторским тоном фразу в излюбленном стиле: «Чуваки, прыжок и классическое вхождение в воду делается не так, как демонстрировали вы». Как оказалось, это была его последняя членораздельная фраза за текущую неделю. Мы задрали головы и внимательно наблюдали за его крутым пике. Все стали свидетелями редкого кадра – казалось, будто сбитый мессершмит с клубами дыма из задней части оранжевых плавок свечой вошёл в воду под прямым углом.
   Паниковский, подоспевший к историческому моменту авиакатастрофы, проницательно отметил - «Сейчас рыжий ящик всплывёт», имея в виду бортовой самописец самолёта. Вначале на поверхность всплыл флаг Японии. Сплющенная и кровоточащая морда молча выписывала колдовские пассы руками и задыхалась, напоминая Ихиандра во время побега из тюремной бочки с затхлой водой. Ребята оперативно выловили из бассейна потерявшегося Чувака. Подхватив его за руки и за ноги через минут 10 доставили обмякшее тело с раздавленной физией в медсанчасть рядом с вагончиком преподавателей. Медсестра привела в чувство утопленника, натерев виски и нос нашатырём. Затем, поколдовав над окровавленной физиономией Чувака ватой с фурацилином, и после   с помощью зелёнки и бинтов, она привела её из плоского состояния типа «красный блин» в объёмную фигуру   «зелёный арбуз». А к вечеру, переварив уже достигшие её доверчивых ушей слухи запоздавших «очевидцев», пользовавшихся «информацией с бородой», из женского любопытства спросила навещавших пострадавшего: «Я слышала - Чувак на спор нырнул в пустой бассейн?»...
   Итог этой истории стал предсказуем:
   Чувак проснулся среди ночи.
   И понял   смысла жизни нет.
   И сразу стало вдруг спокойно,
   И даже как-то хорошо.

     Коварный Титаник: совет (Сапсима) да любовь (Чувака)
   Одним солнечным утром на летней практике дежурным по железному титану, в котором закипала вода, и ответственным за обеспечение лагеря кипятком был назначен Чувак. Работа была не пыльная – знай, подбрасывай себе дровишки в печку, расположенную в нижней части титана , и доливай воду сверху в ёмкость по мере уменьшения объёма жидкости в цилиндрическом котле. Об этой халтурке в полевых условиях мечтали все дежурные. В этот раз эта привилегия досталась Чуваку. Страшно довольный этим фартом, он, не на шутку расхрабрившись, первым делом почему-то разделся до оранжевых плавок, а уж потом начал таскать щепки и маленькие чурбачки к печке титана. Видя такое странное начало исполнения функции истопника, к Чуваку подошёл с обоснованными подозрениями начальник отряда Упорян и строго-настрого запретил принимать водные процедуры в р. Зиддинке и отлучаться от титана до тех пор, пока он не закипит, все не напьются чая, а другие дежурные не вымоют посуду горячей водой. На что Чувак заверил начальника: «Чувак, всё будет чики-пуки». Упорян, задумчиво посмотрел на рыжие плавки Чувака, с запакованными в них чиками и пуками, и ушёл в некоторых сомнениях в барак. Чувак начал кипятить воду в титане, запихивая дровишки в печное отверстие. После заброса очередной партии дров он нетерпеливо приподнимал крышку титана, скользящую со скрежетом по круглому отверстию дымовой трубе, и пытался уловить – кипит вода или нет, а затем, чертыхаясь, сикось-накось опускал её на место.
   Полчаса спустя, измазюкав руки в саже, и надышавшись едким дымом, он почувствовал, что замудохался от этих не предусмотренных его воображением процедур. Увидя, прогуливавшего по террасе Сапсима, нагуливающего перед завтраком аппетит, он не выдержал и подозвал его. Все парни были в курсе, что Сапсим был профи по растопке титана, поскольку был родом-племенем из сельского н.п. Шурчи братского Узбекистана и всю свою сознательную жизнь растапливал титан. «Слушай, Чувак. Ты как-то вроде определяешь, не поднимая крышку, закипела вода в титане или нет». В этот раз Чувак попал в точку   Сапсиму пришлась по сердцу просьба быть консультантом по растопке титана. В душе он считал себя не больше и не меньше, чем инспектором котлонадзора. Посему он размеренно подошёл к титану и присел рядом с Чуваком, осуждающе глядя на полуголого дежурного по титану. Раскрыв железную дверцу печки, он подбросил в неё ещё пару щепок. Затем, захлопнув дверцу, он взял чурбачок и постучал по средней части цилиндрического титана, где плескалась закипающая вода.
   Послышался звонкий звук. Сапсим обратил на этот факт внимание Чувака. «Слышишь – при ударе титан звенит. Значит, вода ещё не закипела. А как только закипит, то звук будет глухой, как будто в титан засыпали песок». Чувак отреагировал тут же, стараясь показать Сапсиму   насколько он ловок и быстро догнал технологию, и поэтому заверил: «Чувак, да это оказывается проще пареной репы. Бери больше – бросай дальше. Главное, чтоб быстрее титаник закипел». Сапсим поправил его: «Титан, а не титаник». Затем с сомнением, взглянув на рыжую физиономию и такого же цвета набедренные доспехи, прячущие мужское достоинство Чувака, пошёл в сторону бараков.
   Чувак, взяв полено потолще, время от времени стал охаживать титан, нанося увесистые удары по его бокам. Титан натужно звенел звонким голосом, что, конечно же, раздражало Чувака. В нижней части титана над печкой, в том месте, где по идее должен был находиться вентиль для слива кипячёной воды, его место занимала пробка, вырезанная из дерева и обёрнутая для плотной укупорки отверстия тряпкой. Передвигаясь гуськом вокруг титана, Чувак, наконец, добрался до пробки и раздвинул ноги напротив неё, как бы окружив ногами титан. Теперь пробка располагалась на уровне его рыжих плавок, прямо напротив упакованных в них чресл.
   Забросив в печку ещё одно полешко и захлопнув дверцу, Чувак взял обеими руками довольно мощное полено, и, размахнувшись, со всей дурости въехал им в среднюю часть титана. Титан глухо рявкнул, пробка с шипением вылетела и, отпрыгнув от земли, улеглась между ног Чувака. За сим горячая струя из отверстия титана ударила его по плавкам в область чресл, доводя их до состояния «яйца вкрутую».
   Чувак, рухнул на конопатую спину, и наподобие рыбы, вынесенной прибоем на сушу, раззявил молча пасть и, подобно капризному малышу, начал заполнять воздухом лёгкие для последующего испускания удачных воплей. Вопреки ожиданию послышался тонкий, писклявый крик кастрированного, а уж потом Чувак, заломив руки, плачущим трагичным голосом евнуха запричитал: «Я еще не познал, любви, а мои яйца уже сварились».
   На бесполый визг Чувака понабежали пацаны, и стянув со страдальца рыжие плавки, убедились, что обильный жёлтый мех, которому мог бы позавидовать альфа-самец рыжего кота, в какой-то степени предохранил от ошпаривания конопатый лобок и яички Чувака, которые всё же слегка покраснели, реально напоминая помидоры сорта «шери». Особо не мудрствуя, по привычке забросили причитающего Чувака на носилки и бегом доставили его в вагончик медсестры. Она, узрев местами красноватого, местами рыжего знакомого, уже и не удивляясь, выговорила: «А-а, опять ты. Что случилось в этот раз?» У примолкшего Чувака текли слёзы, глядя в потолок, он видел мрачную картину бездетного будущего. Пацаны, помявшись в дверях вагончика, кратко намекнули ей на новый подвиг однокурсника: «Вам стоит спустить его плавки и посмотреть на помидоры Чувака». Пару дней, проведённые в медсанчасти, и, по словам Чувака, волшебные руки медсестры вкупе с лечебными процедурами поставили его на конопатые ноги, дав пострадавшим помидорам, а вместе с ними и Чуваку вторую жизнь.
   Через несколько лет, всё же наступил брачный период и у Чувака, когда он познал долгожданную любовь, от которой у него родились два огненно-рыжих ребёнка – сын-чувак и дочь-чувиха.

     Ночные кошмары: Синюша-зомби
   Всё было бы шито-крыто, кабы в одно прекрасное утро, Баха, дрыхнувший почти у выхода комнаты на улицу, проснулся и вдруг вспылил. В то утро перед самым утренним воскрешением к завтраку кто-то заорал, а потом врезал ему локтем в поддых, да так прилично, что он мгновенно отключился, а затем, видимо в порядке самосохранения, свернулся калачиком и, пуская голодные слюни в спальник, уснул. Проснувшись, Баха почувствовал некоторую болезненность в области рёбер и живота и увидел, что кошмар ему не приснился, и у него на месте удара расплылось красное пятно. И посему он задал правомерный вопрос всем пацанам: «Э-э, мужики! Хай, бегаете по утрам, ладно спортсмены, но кто со сранья проскакал по моему животу»? При этом он хмуро взглянул на Старика, а затем на Паниковского, занимавшихся ежедневной утренней трусцой за воротами лагеря. Те переглянулись и стали уверенно доказывать, что выходят и заходят в комнату цивильно в кедах, аккуратно проходя между кроватей, а, не прыгая по Тарзаньи по кроватям и животам пацанов, и никого при этом не задевают. «Да по утрам только Вы и бегаете», - заключил Баха. «Не только мы, но и Панджи», - заметил в оправдание Паниковский. Панджи в это время спал сном уставшего сказочного гнома – маленький, лысый и в детских несвежих дырявых радужно полосатых носках, которые по окончанию практики, сами отваливались от его ног. Проснувшиеся и высунувшиеся наполовину из спальников пацаны внимательно глядели на Панджи, ожидая продолжения утреннего спектакля. «Да нет в нём весу, не мог он окрасить твой живот своим бегом» - заметил Сёч   носитель немного косного русского языка. Тогда Баха повторил ещё раз с какими-то сладкими мазохистскими нотками в голосе: «Пацаны, ну это надо же – во время сна прямо на живот наступить. Ведь скончаться можно со страху или обосраться. Садизм, да и только»! Пацаны поддержали его мнение одобрительными репликами, тем временем поглядывая по сторонам.
   На соседней койке слева от Бахи, лежал с напряжённым выражением лица в чёрных бабушкиных очках с дужками, укреплёнными медной проволокой, вдруг несколько странно застывший во время утренней разборки Синюша. По обе стороны от него располагались кровати Чувака и Бахи. Вдруг на Баху нашло озарение, и он испытующе посмотрел Синюше прямо в запотевшие очки. Тот, почуяв, что его уже вычисляют, попытался спрятать предательски горевшие глаза, и подобно улитке стал медленно втягиваться в спальник, но всё же был изобличён на месте и получил всеобщее порицание за ночной садизм в отношении пострадавшего Бахи.
После завтрака Сирота всё же спросил Синюшу: «Ты почто так много читаешь страшилки, особенно на сон грядущий?» Тот честно признался: «Для самоориентации в будущем». Действительно он с младых лет готовил себя к самому мрачному жизненному сценарию и был в курсе всех страшных фантастических повестей и романов...
   Уже к вечеру Старик, долго носивший в себе жуткую тайну ночи, рассказал Бахе то, что происходит ночами, когда после маршрутов, а иногда и после приёма на грудь боевых 100 гр никто из пацанов ничего уже не слышит…
   Процедура отхода ко сну была традиционна   обычно к 22-00 часам Клим или Сирота шли на поляну, где в 30 м от спального барака находился движок, выключали его, и весь лагерь проваливался в темноту. Наступало время ночного сна…
   Однажды в ночи, когда все уже почивали сладким сном, Клим с прикрытыми в полудрёме глазами, по обычаю раззявив молчаливый рот, что-то бренчал на гитаре. Он весьма увлечённо играл на гитаре, и заворожённый своею же игрой, находился в состоянии самогипноза. Ему, как утверждали злые языки, «хучь в ухо мочись», вряд ли бы он и это услышал. Старику нравился репертуар Клима, состоявший из попурри песен разных времён и народов, поскольку редкую песню Клим помнил полностью и доводил до конца. Обычно процедура отхода ко сну у Клима занимала длительное время. Старик был его соседом по койке и, закрыв глаза, терпеливо выслушивал песни, а затем, когда звук гитары затихал, мысленно представлял: «Вот Клим разворачивает спальник (Клим в это время шарит в штанах, почёсывается и ищет халтак с носом ). Вот он уже его расстёгивает (Клим выудил из штанов халтак). Ага, кажется, снимает обувь (Клим бьёт халтаком по стене, чтобы на дне халтака собрались катышки носа, всё бесполезно)». Старик слышит характерный шорох и по его расчётам Клим уже должен находиться в спальнике. Открыв глаза, Старик замечает, что тот только начал засовывать гитару в чехол. «Ну, ты там, скоро ляжешь?» - не выдерживает Старик. «Да я нос ищу», - отвечает невозмутимо Клим…
   Вдруг Старик с Климом услышали леденящие душу звуки, происхождение которых не может вызвать ни малейшего сомнения, в какой бы части света или тьмы их ни услышали: «У-у-у», сменившийся еще более жутким: «А-аа-а». В кромешной тьме царил только дурной завывающий голос, от которого замирало сердце и холодели неспрятанные в спальник части тела бодрствующих пацанов. При этом кто-то дёргался в судорогах, молотя руками и ногами по постели. Клим, обычно всегда чинно ложился спать, с видимым удовольствием и торжеством вытаскивая из рюкзака чистый вкладыш для спальника, а затем также чинно вставлявший его в спальник, и, наконец, по-стриптизёрски медленно стягивающий с себя одежду. Но в ту ночь при звуках безобразного воя он пулей выскочил из вечерних калош и влетел в спальник в штормовке и носках, мгновенно затянув молнию до самого носа. Старик, подначивая Клима, спросил его громким, хватающим за сердце, шёпотом: «Клим, ты, что ли это завыл?» «Нет, это, это, кажется Синюша», - испугано прошептал тот. Маленький Панджи вздрогнул и, медленно уходя с головой под одеяло, страдальчески прошепелявил: «Щё это он, а-а-а»? Так оно и было.
   Синюша, начитавшись до одури ужасной фантастики и мрачной мистики, переживал истории во сне и по ночам устраивал кошмарные концерты. Так, что первым получившим нервный шок от ночных кошмаров Синюши, была психика Клима, а вторым пострадавшим от кулака Синюши стала грудная клетка Бахи…
   Чтобы не заблуждаться по поводу Синюши, прислушаемся к его собственным признаниям:
   Полдня пытаюсь поработать,
   Полночи не могу уснуть,
   Полутра не могу проснуться
   И только вечером живу.

     Опасная камералка: упругий череп Инессы
   Стены наших двух бараков были построены из цемблоков и комнаты использовались универсально. Зимой местные жители содержали в них МРС , а летом там селились студенты. Благо, что в комнатах были крупные оконные проёмы, и большая часть запахов мелкого скота ко времени начала летней практики выветривалась.
   В некоторых комнатах не было «чёрного потолка», а крыша была уложена с упором на стены. В других комнатах, а в том числе и в камералке, «чёрный потолок» присутствовал. Он представлял собой щит, сбитый из досок толщиной по 5 см и уложенный на рельсы, расположенных поперёк комнаты по одной штуке в примыкающих помещениях. Щит перекрывал на одну треть одну комнату и на одну треть другую. Эта была конструкция в виде весов с центром тяжести, опирающимся на общую стену между смежными комнатами, сверху прикрытая крышей.
В одной из комнат, где поочерёдно после серии маршрутов камералили отряды, прямо под щитом располагался стол, за которым погожим днём на скамейке уселись веснушчатая и крупная Инесса, и маленький яйцеголовый марсиановидный Панджи, к тому времени уже пятый год постигавший таинства геологии на втором курсе.
Панджи учился с большими перерывами, то в связи с мобилизацией и демобилизацией из Советской Армии, то по поводу академического отпуска в связи с очередными родами его жены. Лет ему было под 30, он был самым старым из студентов очного отделения геологического факультета, для солидности носил обвисшие усы и выглядел как-то предпенсионно. Ко второму курсу при росте 1,55 см он уже имел троих детей и, в своих далеко идущих и афишируемых планах, замахивался на четвёртого. Одетый на голое тело в рубашку с подвёрнутыми рукавами, застёгнутую на половину оставшихся от добрых времён пуговицы, и кургузых штанах, он напоминал Шурика в бомжацком варианте.
   Инесса восседала ровно с пуком волос на гордой голове, в розовых шортах и рубашке с короткими рукавами и расстёгнутыми верхними пуговичками, которые открывали взор на красивый конопатый бюст. Она принадлежала к разряду тех самок, которые рождают чувство неполноценности у отдельных тощих девиц и вызывают гормональный всплеск у парней детородного возраста при мысли о миссии разных полов. Но порой её неуравновешенность несколько затушёвывала чудесный вид её женских прелестей. Но за ужином она всегда была весела, добродушна и, по мере насыщения, даже смиренна.
   Именно о таких женщинах предупреждает психолог:
   Я женщинам не доверяю,
   Они коварны и хитры.
   Они на ногти клеют ногти,
   Рисуют брови на бровях.

   Так, Панджи и Инесса, усевшись рядышком на одной скамейке, усердно камералили – обрабатывали пикетажки маршрутчиков, выписывая скудную информацию в толстый канцелярский журнал. Панджи работал в качестве операционного секретаря – преданно глядел в анфас лица Романовой и по взмаху её бровей или пощёлкиванию пальцев подавал ей к месту и не к месту фломастеры, карандаши, резинку или линейку с выученной угодливой улыбкой.
   В противоположном углу камералки стоял другой стол, вокруг которого склонились над картой остальные члены отряда, напрягая мозговые извилины и пытаясь определить – в какой части карты проходили полевые маршруты. Геолух Васисуалий, стараясь не мешать мудрствующей толпе, валялся в штормовке в проёме между двумя столами на ржавой кровати с железными скрипучими пружинами, перебирал струны гитары и простуженным голосом напевал что-то из репертуара туристов-матрасников.
   Во время камералки Старик и Баха бродили по берегам реки Зиддинки и собирали лечебные, как им мнилось, травы, поддерживая тот шарлатанский дух, который безраздельно царил в их умах. Если кто-либо из однокурсников собирал что-то растительное, то зависть заставляла другого коллекционировать точно такое же, но уже в ещё больших объёмах. Причём лечебное применение одной и той же травы трактовалось по-разному: к примеру, Синюшей – от головы, а Васисуалием – от запора, впрочем, это зависело от индивидуальной физиологии травника. По берегу реки частенько они ходили, учась друг у друга, подобно предкам-кроманьонцам, правильному сбору трав, корешков и камней, но только не геологическим наукам. После активного сбора гербарий укладывался внутри барака на потолочный щит, поскольку считалось, что на открытом воздухе под солнцем сушить травы вредно. Хотя большинство сборщиков было уверено, что если бы травы выставлялись на общее обозрение, то они просто-напросто исчезли бы в желудках забегающего в лагерь из кишлака алчного МРС, особенно нахальных коз. Поэтому травники-крохоборы с незапамятных времен придумали их сушить в укромных местах не достижимых для прожорливого скота. К концу сезона травы скапливалось на щитах такое количество, что этого сена могло хватить на приличный грузовик, но с практики в город сборщики редко увозили больше 1-2 кг трав. Оставшуюся часть лечебных трав местные жители, поминая добрыми словами травников, зимой скармливали МРС.
   На щите камералки Старик и Баха сушили разные лечебные травы   зверобой, чабрец, ромашку, пижму, каждый на облюбованном участке щита. Щит пошатывался, но травникам было всё «по барабану», поскольку лазили они довольно аккуратно. Это шатание, скорее даже их подстёгивало дозой адреналина, ведь лишний раз залезть на качающийся щит было вопросом чести, дескать «А вот мы какие»!
В тот злополучный день Старик полез на щит, чтобы перевернуть «свою» траву.  Поскольку там сушилась и трава Бахи, то на правах собственника, не совсем доверявшего травнику-конкуренту, ему невольно пришлось залезть туда же и для вида ворошить сухостой. Травники прохаживались под стрешней крыши гусиным шагом от кучи к куче, а скрупулёзный Баха то и дело напутствовал хозяйственного Старика: «Смотри не перепутай, там моя куча лежит». Обычно травники влезали на щит по одному и, как они поняли позже, это было оправдано потому, что щит был сколочен непрочно и нормально выдерживал вес только одного человека. Но каждый из травников уверенно пёр вперёд, знал себе, расстилая траву ровным слоем. В крупные щели щита на голову камеральщиков сыпалась травы и прошлогодняя труха, и они снизу взывали вверх к совести травников: «Алё! Вы что там сыпете нам на голову»? Травники в высоте чувствовали себя полубогами и, перемигиваясь, отвечали   «Сейчас, сейчас. Уже заканчиваем», в глубине души довольные тем, что трава посыпает головы конкурентов, опередивших в камералке их отряд. Незаметно для себя, а тем более для сидящих под щитом Инессы и Панджи, травники напару подобрались к краю щита, как вдруг 150-килограммовая конструкция вместе с двумя «гирьками-травниками» медленно, наподобие классических весов, покачнулась и смачно чмокнула по какому-то предмету. Раздался глухой треск, напоминавший звук, производимый лопнувшей от зрелости тыквой. Старик и Баха из полусогнутой позы встали на колени на щит, а затем подползли к его краю и с любопытством взглянули, угадывая - на чём же он теперь держится. Край щита аккуратно причалил к голове злосчастной Инессы. Голова её как-то подозрительно ушла в плечи так, что казалось, над плечами возвышается только пучок волос, прикрытый щитом. Подельники, не мешкая, спрыгнули со щита на пол. На скамье сидела обездвиженная Инесса и, втянувший голову в плечи застывший Панджи, наподобие халтурно вылепленных статуэток Будды. Старик и Баха, одним махом спрыгнули на скамейку по обе стороны от камераливших Панджи и Инессы, тщетно пытаясь оторвать щит от инессиной головы. Силёнок явно не хватало. Умолкшие пацаны застыли, и с изумлением смотрели на этот спектакль камерного театра. Старик не выдержал и призывно расшевелил зевак: «Ну, что рты пораскрывали? Давай на помощь»! Панджи скатился со скамейки, уступив место крепышам. Парни взобрались на неё и, наконец, вчетвером водрузили щит на положенное место – рельс, покоящийся на стенах комнаты. Голова Инессы наподобие черепашьей вновь вынырнула из плеч, и она молча встала со скамейки и походкой зомби пошла к выходу из камералки. Уже в дверях она заохала и, поддерживая одной рукой голову наподобие кувшина, вышла из комнаты. Только тут до травников и допёрло – как это её череп смог выдержать вес щита и двух травников общим весом свыше 250 кг?
   Старика и Баху охватили угрызения совести. Витюня не к месту прокомментировал сложившуюся ситуацию: «Красота мужчины – это его вес, а ум женщины – это форма её черепа». Травники были готовы его прибить за этот идиотский афоризм тем же щитом, но для одного дня это было бы уже чересчур. И поэтому, усовестившись, Баха поплёлся к Инессе в комнату, а догадливый Старик пошёл в вагончик медсестры, чтобы поспрошать о лечении сотрясения мозга. Баха осторожно постучал в дверь комнаты, где жила Инесса и Нинка. Ему никто не ответил, тогда он в полном смятении толкнул дверь и вошёл в комнату. Инесса лежала с мокрым полотенцем, обмотанным вокруг головы, и таращила глаза на потолок. Она и в таком состоянии возлежала в позе и с выражением лица женщины из картины Рубенса.
   «Как твоё самочувствие, Инесса»? – спросил Баха с нотками сострадания в голосе. Инесса какое-то время молчала, а затем тяжело вздохнула глубоким печальным вздохом отелившейся коровы. В это время зашёл Старик и бодро сообщил Инессе: «Романова, медсестра советует тебе пить мочегонное, чтобы рассосалась гематома на голове. Возьми вот эти травы. Мы как будто знали, собирая их для лечения мозгов». Инесса от траволечения почему-то отказалась:
   Не надо делать мне как лучше,
   Оставьте мне как хорошо.

   Слова Инессы подельников не расстроили – свои мозги она старалась всегда беречь от ненужного перенапряжения. Другим способом лечения был полный покой, который ей был предложен медсестрой, и травники, пятясь на цыпочках, тихо покинули комнату, чтобы дать Инессе выспаться. Наутро Романова вышла с повязанной головой. Панджи, увидев её, прицепился следом к ней, и постоянно допекал оклемавшуюся Инессу бесконечными благодарностями: «Спасибо тебе. Ты спасла мою жизнь. Ведь голова – это моё слабое место (что было чистой правдой во всех планах – интеллектуальном и физическом). Там даже волосы не растут». Через пару дней Инесса вышла на прогулку между бараками без повязки, и с таким видом, что как будто ничего и не случилось. Правда, больше её никогда не видели в камералке или сидящей под деревянным щитом. Тайну стойкости Инессиного мозга нам выдала медсестра:
   Как минимум 3 раза в сутки
   Инесса напрягает мозг.
   Чтоб мозг был сильным и упругим,
   И крепко волосы держал.

     Спортивная жизнь: Панджи-финишмэн
   Нетрадиционная спортивная ориентация, проявляющаяся в любви к спорту и активному образу жизни, в условиях летнего лагеря проявлялась в странных формах.
Не в правилах Панджи было вставать до завтрака или утруждать организм в трудовые будни. Вся его фигура выражала протест против любого вида физической деятельности – будь то маршрут, дежурство по лагерю или, тем паче, физкультура. Он был малого роста, худ, тщедушен и в довершении лыс. Но у него имелась задолженность по минералогии, которую преподавал Абдулхак Файзиев, и Панджи решил найти тактический подход к муаллиму.
   Уловив спортивную струнку Файзиева – мастера спорта по фехтованию, любителю утренней пробежки, он решил, что следует по утрам сопровождать его во время бега. И вот, превозмогая утренний сладкий сон, Панджи вскакивал в 6-00 и выбегал за пределы лагеря, изображая заядлого бегуна. Файзиев, заприметив спортивного Панджи, стал дожидаться его за воротами лагеря, и они вместе бегали по утрам около 2-3 км.
   Вскоре Паниковский и Старик составили вторую спортивную пару, и начали бегать отдельно от первой пары бегунов. Старик с Паниковским выбегали на пять минут позже первой пары легкоатлетов. У Паниковского была своя теория бега, согласно которой бегать нужно постепенно, потихоньку повышая спортивный статус – сначала 10 мин., затем 15 мин., 20 мин. и т.д. Старик придерживался своей системы бега, согласно которой бег – это обязательный элемент нагрузки любого спортсмена. На этой почве произошло сближение этой пары бегунов. Но сколько бы времени Паниковский не посвящал бегу, после окончания процедуры, он заходил в барак и ложился досыпать дальше.
   Однажды утром бегут по холодку Старик и Паниковский вдоль речной террасы, внизу шумит р. Зиддинка, вверху спят горы, позади дремлет лагерь. А за поворотом на пятачке берегового выступа стоят Файзиев с Панджи и разминаются, о чём-то беседуя. Это была новая форма сдачи зачёта, придуманная Панджи. Файзиев был спортсменом и доктором геолого-минералогических наук, и поэтому он благоволил спортивным людям. Так, спустя пять дней, за совместную разминку Панджи получил зачёт по минералогии, поскольку память у него была куриная, плюс возрастные проблемы с суставами.
   На следующий день Старик с Паниковским, выбежав за ворота лагеря, обнаружили разминавшегося в одиночку Файзиева, наивно ожидающего Панджи. «Вчера утром он добегался до зачёта, и сейчас дрыхнет, свесив на подушку язык», - сообщили муаллиму шутники. Затем, с трудом сдерживая смех, друзья резво пробежали наверх. Через некоторое время они остановились и увидели, как Файзиев, так и не дождавшись напарника, бежит в одиночку.
   Через день-другой эта новость дошла до других задолжников по минералогии. Недотёпы даже не догадывались, что Панджи втихаря встаёт и бегает с Файзиевым не за здорово живёшь, поскольку после утреннего бега он падал в свою кровать замертво, и, минуя умывание, приползал на завтрак. Им особенно было обидно за то, что неспортивный и малоумный, в их представлении, Панджи обставил их, пускай не совсем умных, но, безусловно, спортивных парней.
   Панджи решил не верить в спорт.
   И чтоб был плавный переход,
   Он в понедельник начинает
   Ему слегка не доверять.

     Платок в горошек: шланг-Канделябр
   Кандиль был оригинальным парнем, который желал получить неважно какое, но высшее образование, не взирая на специальность. И поскольку университетский конкурс при поступлении на геофак и физфак был невысокий, то Кандиль пошёл на геофак, поскольку физику он не понимал, а от того и не любил. А поскольку через его кишлак нет-нет, да и проезжали вахтовые автомашины с геологами, то он и поступил на геофак, где жизнь била ключом, обретались простые парни, и в поле ждали богатые просторы родного края.
   Его внешний облик гармонировал с внутренним довольно бедным миром. Несколько тёмное и немного плоское лицо Кандиля имело постоянно озабоченный вид. Большие губы и, прятавшиеся за ними зубы треугольной формы, придавали его лицу доисторический облик. Кличка у него была Канделябр, за созвучие его имени со старинным названием подсвечника. Клим, каким-то образом взглянув на его физиономию, задал вопрос: «Кандильбой! Почему у тебя такое странное лицо?» Канделябр вначале оглядел его оценивающим взглядом, поначалу подозревая Клима в каких-то неблаговидных мыслях. Но невинное выражение лица Клима успокоили Канделябра, и он предался воспоминаниям…
   «Смолоду я был довольно красивым парнем, правда, немного возбудимым. В 15 лет я начал потихоньку приставать к девушкам, оказывая им внимание. Но мои одноклассницы не соглашались, чтобы я их провожал до дома. У меня пропал аппетит, и ухудшилось пищеварение. Из-за этого моё лицо «зацвело», а затем потемнело из-за гормонального неудовлетворения.
   Как говорится, сущность Канделябра заключалась в его простоте:
   Я робок, говорить не мастер.
   Пусть всё поведают тебе:
   Мой взгляд, трепещущее сердце,
   Эрекция, в конце концов.

   Старший женатый брат, видя мои мучения, в один прекрасный весенний вечер предложил мне сходить в хархона »… Да, это был незабываемый вечер. И я стал частым гостем в хархона. Лицо моё перестало цвести, но так и не посветлело»…
По окончанию 1-го курса заботливые родители женили страдальца на двоюродной сестре. По прибытию на учёбу он опять начал мучиться от недостатка внимания девушек нашего курса. Их было всего трое – Нина Парфёнова, Ира Сёмочкина и Инесса Романова, и они даже и не смотрели в его сторону. Но Канделябр не терял надежды и при виде девушек, вытаскивая правую руку из кармана брюк, начинал петь   «А я стою, чего-то жду. А музыка играется и играется», продолжая забавляться в кармане левой рукой…
   И парни понимали Канделябра и проявляли в его отношении мужскую солидарность:
   Не торопитесь человека
   В идиотизме обвинять.
   Сначала надо убедиться, 
   А не влюблён ли человек.

   Во время экзаменов, на протяжении пяти лет обучения, Канделябр повязывал челюсть давно не стиранным светло-серым платком в крупный серо-зелёный горошек, делая на макушке узелок, концы которого напоминали кроличьи уши. Затем он входил на экзамен с печальным лицом и выдыхал ужасным запахом не мытых зубов прямо в лицо ничего не подозревавшим преподавателям. Они поначалу участливо спрашивали его: «Что с тобой случилось?» Канделябр, как бы превозмогая страшную боль, выдавал: «Зубы болят, еле говорю». Зловоние изо рта сражало преподавателей наповал и как бы свидетельствовало о сказанном. Но одна и та же уловка, продолжавшаяся каждую сессию на протяжении пяти лет, утвердила преподавателей во мнении, что это не болезнь, а скорее реноме. Поумневшие преподаватели на следующей сессии предлагали шустряку взять билет и готовиться, отсев подальше от экзаменационного стола. Усевшись позади чьей-нибудь широкой спины, Канделябр доставал из-за пазухи учебник и начинал медленно списывать ответ хотя бы на один из трёх вопросов традиционного экзамена. Его память позволяла запоминать по одному слову из предложения, и поэтому он часто опускал глаза в учебник, затем их отрывал и, с трудом удерживая в памяти заветное слово ответа, старательно выводил каракули. Муаллим, видя такие мучения, только вздыхал, а затем стыдливо отводил глаза на стены, рассматривая портреты бородатых классиков геологии, засиженные беспардонными мухами. Когда приходило время ответа, Канделябр усаживался как можно ближе к муаллиму и медленно прочитывал слово за словом. В это время обильно стекавший по его вискам пот, мочил платок, отчего запахи только усиливались. В такие моменты сильно выигрывал преподаватель, у которого нос был заложен, потому что через 10 минут эти натуральные запахи начинали сводить его с ума. Не было случая, чтобы кто-нибудь из преподавателей выдерживал газовую атаку более 5 минут. После ответа Канделябра на первый вопрос, речь его традиционно прерывалась, и побеждённый учитель спрашивал победителя-ученика: «Тройки хватит?» В ответ на наводящий вопрос Канделябр выдыхал в два раза больше, чем мог вдохнуть и степенно продолжал: «Я только начал отвечать». Первые пару лет обучения преподаватели поддавались на эту уловку и даже соглашались на «четвёрку». Но, как известно, можно обманывать всю жизнь одного муаллима, какое-то время   всех, но невозможно обманывать всех всё время. И, начиная с третьего курса, Канделябру ставили твёрдую тройку за «больные зубы», впрочем, он не особо переживал.
   Во время практики Канделябр числился в отряде Упоряна – КМС СССР по боксу, и довольно смело и старательно избегал любой отрядной работы. При этом он всегда пользовался тем же приёмом, что и при сдаче экзамена – искусно повязывал голову грязноватым платком в крупный серо-зелёный горошек, демонстрируя какие-то неслыханные болезни зубов, ушей или всей головы. Таким образом, он прилагал все силы, чтобы не ходить в маршрут, а оставаясь в лагере, тоже ни черта не делал.
   Упорян часто жаловался другим начальникам отрядов на него: «Так не хочу, чтобы он шёл в маршрут, где постоянно отстаёт, и я боюсь, что он где-нибудь потеряется или с ним что-нибудь случится. У него то голова болит, то жопа. Глисты что-ли его грызут?» Во время очередного приступа болезни хитрости Упорян решил оставить Канделябра в лагере. Тот с удовольствием согласился потому, что он обычно ничего не делал, а в основном ел, спал и делал после еды жопой то, что рифмуется со словом спать. Оставляя бездельника в лагере, Упорян перед маршрутом попросил Старика повоздействовать на Канделябра, не то, в противном случае, обещал начистить бездельнику рыло… Старик пообещал, что-нибудь придумать и когда отряд Упоряна вышел в маршрут, он тактично принялся за исполнение задуманного. Старик вошёл в барачную комнату и подошёл к лежавшему на пружинной кровати бездельнику с повязанной головой. Канделябр был ещё тот крепкий орешек и, завидя Старика, стал прерывисто дышать и тихо постанывать.
   Старик без обиняков вначале предложил аферисту потрудиться на благо отряда: «Слушай, я придумал тебе простую и очень лёгкую работу на глазах у всех, это собственно даже не работа, а отдых». «Неужели и ты не видишь состояние моего здоровья. У меня голова так стреляет ужасно, что я сейчас наверно взорвусь», - прошептал Канделябр. Только тут Старик, задыхаясь, заметил, что воздухом в комнате мнимого больного не пахнет, а то, что есть безнадёжно испорчено. Он вышел отдышаться на улицу, но его преследовала бредовая мысль: «А ведь утечка газа может привести к взрыву». И всё же на свежем воздухе он понял, что такое мнение   это просто признаки отравления метаном. После этого Старик отдышался и героически снова вошёл в барак, продолжив свою благородную миссию: «Голова твоя точно не лопнет – она абсолютно пустая. Зато Упорян перед выходом сказал мне, что если ты до вечера будешь шланговать, то твоя морда треснет». Канделябр, вспомнив крепкие боксёрские кулаки Упоряна, обидчиво умолк. Старик продолжил агитацию: «Выбирай сам – лёгкий и почётный труд или сменишь несвежий головной платок на свежую гипсовую повязку». Канделябр отреагировал стонущим цыганским голосочком: «Что Вы все меня мучаете? Что Вам от меня надо»? Старик снова предложил Канделябру выход из ситуации: «Сегодня будем варить ужин, и для этого я подготовил для тебя тазик рожек для вечернего шланг-шурбо . Чтобы они не слиплись, ты их просто продуй от мучной пыли и долгоносиков». Такой расклад дел немного оживил Канделябра, но, чтобы его алиби было очевидно, он выторговал у Старика очередную преференцию: «Тогда попрошу сначала постелить матрац посреди лагеря у тополиной аллеи, чтобы все – и муаллимы и другие отряды   видели как я паш;». Против этого возражать не приходилось. Наконец матрац был уложен, а Канделябр с рожками доставлен и усажен в нужное место в тени молодых шелестящих листвой тополей. Не спеша по одному серому рожку он стал подносить к толстым губам, выдувая вонючим дыханием из них долгоносиков и мучную пыль, и перекладывая рожки из одного таза в другой. Долгоносики помирали мучительной смертью от природного фумиганта, выделяемого дыханием Канделябра. Проходящие мимо него преподы и студенты, глядя на эту сельскую пастораль, просто лопались со смеху, но сдерживались, чтобы повеселилось большее количество человек. Дующий Канделябр напоминал игривого фавна с маленьким рожком. Солнце припекало, и от трудов балбес жутко вспотел. Тогда он аккуратно снял, мешающий продувке, замусоленный платок и, повязав его на ковбойский манер на шею, с видимым удовольствием в позе заклинателя змей продолжил священное продувание рожек до самого вечера. К вечеру он вошел в трудовой раж и решил сготовить ужин. Старик на всякий случай спросил, уверенного в собственном кулинарном таланте Канделябра, и на задорный вопрос получил достойный ответ бездельника:
   А ты готовить-то умеешь?
   Я вкусно режу колбасу.

   Затем он оперативно сварил в кастрюле из рожек серую стряпню участками похожую на клейстер, а местами – на окаменевших вермикулитов (ископаемых червей).
   Вернувшиеся из маршрута отряды, узнав, технологию приготовления ужина, брезгливо выбросили месиво в корыто соседскому ишаку.
Ишак несколько раз нагибался и нюхал угощение, каждый раз встряхивая головой и болтая ушами, и, в конце концов, испустив обиженный рёв, так и не притронулся к трапезе, вступив передними ногами в корыто с месивом.
   Опоздавший к ужину вечно голодный Власов, у которого аппетит не исчезал даже в полночь, увидев, что случилось с макаронами, сильно расстроился и произнес свою дежурную фразу: «Ну, вот. Опять я голодным остался».
   Ночным жрецом Мозгольд считался.
   На самом деле жрёт и днём.
   А ночью жрёт, когда проснётся.
   Жрецу не спится по ночам.

     Первая улица лагеря: бремя славы
   Дело было вечером, делать было нечего. Баха подошел к курсовому художнику-декоратору Джафаряну, который, изнывая от безделья, рисовал акварелью смешных щекастых, лопоухих и пучеглазых героев Диснеевских мультфильмов. После каждого удачного мазка Джафарян урча, облизывал кисточку. Делал он это с таким сладострастием, что создавалось впечатление, что он знает - с какого места вырваны волосы для кисти. Постояв минут 10 и, как бы отдавая дань таланту, Баха предложил Джафаряну: «Есть одна идея, от которой я вижу два несомненных плюса: во-первых мы обрадуем всю группу, а во-вторых придадим городской облик нашим тюремным баракам, основав первую улицу». Джафаряна всегда воодушевляли свежие идеи. Не мешкая ни минуты, друзья уселись за стол и, энергично склонив головы, принялись за благородное дело.  Баха отрезал лист ватмана и прочертил с помощью линейки 2 более-менее параллельные линии, поскольку его чертёжные способности этим и ограничивались, а Джафарян написал тушью заветные слова. Надпись выглядела весьма современно, даже по-городскому и звучала как «Ул. им. Зайнутдинова».
   Абдусами Абдулатифович Зайнутдинов был нашим муаллимом, и имел конкретные проблемы с произношением по-русски, как, впрочем, в целом и с мышлением, хотя к науке, которую он представлял, это, по его мнению, не имело никакого отношения. По утверждению Синюши, одного из редких студентов-читателей учебника палеонтологии, обликом Зайнутдинов был схож с аммонитом каменноугольного периода.
   Как-то, проводя урок, посвящённый эволюции человека, он решил преподать его, как сейчас модно говорить, «интерактивно». Вооружившись мелом, он подошёл к доске и стал выговаривать и выводить названия видов органического мира, поднимая иерархическую лесенку эволюции стрелками вверх. И мы узнали, наконец, своих пращуров по расписанной им диаграмме: мохи (мхи);мышанки (мшанки);объязьянь (обезьяна);челевок (человек). На всякий случай мы переспросили род занятий и места обитания этих существ, на что Зайнутдинов прыснул в кулак «Пхи» и ответил: «В книге всё ест». Имелся в виду учебник палеонтологии, поскольку краткий экскурс муаллима не позволил оценить в полной мере уровень его знаний в указанной области. В памяти остались его пикантные палеонтологические выражения: кривоносние сосуди (кровеносные сосуды), черп (череп), мелкопитающие (млекопитающие) и т.д.
   Тут к дизайнерам подошел Старик и, увидев, что дело на мази, предложил повесить табличку повыше, прямо на углу первого от ворот барака в проёме между двумя зданиями. Друзья обрадовались новому единомышленнику: «Бог любит троицу». Затем под светом ярких звёзд ночного неба они притащили к ближайшему от места линейки углу выбранного барака стол, на него водрузили стул, и туда влез Старик. Он очень аккуратно прибил табличку к стене, и в лагере появилась новоиспечённая улица им. Зайнутдинова.
   Наутро отряды выстроились, и началась построение линейки.
   Преподаватели, заметив возникшую ночью новую межбарачную улицу, стали веселиться как дети. Кто-то из них указал на этот факт полусонному Зайнутдинову, который по мере трёхкратного зачитывания наименования улицы и соображения темы надписи таки проснулся. После громкой переклички студентов отрядам были распределены традиционные полевые задания на день типа: «1-й отряд. Маршрут по саю р. Оби-Шур. Ознакомление с карбонатными и терригенными породами, наблюдение за аллювиальными, пролювиальными и оползневыми процессами, карстом, ледниковыми отложениями, разрывными тектоническими нарушениями, сероводородным минеральным источником. Документирование результатов наблюдений в полевом дневнике (длина маршрута 7км)».
   По окончанию линейки Тамара Георгиевна Парфёнова, с трудом сдерживая смех, вдруг посерьёзнела и строго произнесла: «Внимание всем! Никому не расходиться. Перед вами хочет выступить с экстренным заявлением Абдусами Абдулатифович Зайнутдинов». Старик подмигнул мне, я Джафаряну, а Джафарян слепил самое серьёзное выражение лица. Студенты, которые до линейки не успели «сходить до ветру», переминались с ноги на ногу, чертыхались и были очень недовольны, понимая, что очередные полчаса времени «коту под хвост», а вот мочевому пузырю в тягость.
   Бутуз Зайнутдинов насупился, одновременно бросая проницательные взгляды на выстроенные отряды. Наконец он вышел из строя преподавателей, и старательно подбирая слова и жестикулируя, заявил: «Налепив табличка с улисей им. меня, Ви нарушали дициплина. Когда дают имя улиса, щеловек должен заслужит тот улиса, это бывает потом, когда он не станет. Я хочу выяснит, зачем кто-то это сделал и где в это время били дежурные по лагерю? Кто вчера дежурил?» Из строя вышли вчерашние дежурные по лагерю и чётко отрапортовали, что табличка была повешена ночью, когда по графику время дежурства уже было окончено. После этих слов Зайнутдиновская мысль зашла в тупик, но тут он заметил в заднем ряду отряда Сироты двухметрового Мозгольда, у которого была, как говорится, «косая сажень в ширинке».
   «Всё, ничего не нада. Я его уже нашёл. Бистренко виходи со строя», - скомандовал пострадавший муаллим Мозгольду и по горячим следам начал его обрабатывать. «На эта висота толко ти мог забит такой глупост на стена», - рассвирепел неожиданно Зайнутдинов. «Я даже если прыгну, не достану»,   оправдывался долговязый правдоискатель. Зайнутдинов, схватив росляка за рукав, потащил к стене с надписью. «Ну-ка, давай пригай и забивай», - скомандовал муаллим. С перепугу Власов прыгал на ватных ногах, выбрасывая идиотским жестом руку вверх, как бы изображая во время прыжка удар абстрактным молотком по злополучной табличке. Линейка заржала. Зайнутдинов рассвирепел окончательно: «Пригай как следует, кагда тибе гаварит Зайнидинуф»!...
   Власов всё равно не допрыгивал до нужной высоты. Да и как ему было до неё допрыгнуть, когда при установке таблички использовали стол, стул и уже потом на них взобрался Старик, человек скромного роста, но великой души и фантазии…
Естественно, что Зайнутдинов не поверил в непричастность Мозгольда к этой надписи, и Мозгольд следующий семестр посвятил многократной сдаче зачёта по зайнутдиновской палеонтологии.
   По обрывочным фразам Зайнутдинова мы поняли чувства его оскорблённого достоинства и оформили её в удобопонимаемом варианте:
   А Вам знакомо это чувство,
   Когда настолько хорошо,
   Что кажется плохое что-то
   Вот-вот должно произойти.

   Скажем так, что душа Старика, возможно и в связи с возрастом, обычно тяготела к материальной части лагеря, чем ко всякого рода розыгрышам и приколам, но, тем не менее, его нередко отчитывали за всех нас. Таким образом, вечером того же дня преподаватель и байкер Юрий Максимович Казаков (кличка «Бухарский Казак» по происхождению жены) вызвал Старика на разговор тет-а-тет и сообщил ему мнение преподавателей: «Раджабов, я знаю, это Ваших рук дело. Ребята не могли дойти до этого своим умом». «Вы мне льстите, Юрий Максимович», - ответствовал Старик. Отличавшийся необычным упрямством бухарский байкер резюмировал: «Короче говоря, чтобы Зайнутдинов не обижался на всех и вся до конца практики, необходимо разрядить обстановку, придумайте что-нибудь весёлое в том же духе – например, Тупик им. Казакова, Стадион им. Парфёновой, чтобы ему не было оскорбительно». «Сделаем, Юрий Максимович», - пообещал Старик. Этот разговор он передал Джафаряну, сообщив попутно, что Зайнутдинов оскорблён, и надо принять меры. Джафарян понял всё буквально, в то время как Старик занялся любимыми хозделами. На следующее утро на условленном месте появилась надпись: «Ул. им. НеЗайнутдинова». У Зайнутдинова прямо на линейке начался нервный тик, и он выехал в город за правдой-маткой - пожаловаться декану Хасанову на всех обидчиков-студентов и даже изменщиков-коллег. Но, поскольку наши преподы очень ценили юмор и сатиру особенно, когда сатира не касалась их, и по-доброму посмеивались над малокомпанейским Зайнутдиновым, то нам эта выходка благополучно сошла с рук.

     Палеонтологическое открытие: палёное лауреатство Абдусами
   Преподаватель Зайнутдинов считал себя до мозга костей учёным. Его постоянно преследовали умные мысли, но он их обгонял. Шли годы, Зайнутдинов бродил в окрестностях Зиддов, древние палеонтологические останки умело прятались от него, муаллим потихоньку старел. Как-то раз, изнывая от ничегонеделания, он бродил вблизи кишлака Насруд в поисках неоткрытых палеонтологических останков и в полном изнеможении задумчиво уселся «подумать» прямо у подножья светло-серого холма. По окончанию процесса Зайнутдинов по старой геологической традиции поднял первый попавшийся камень. По воспоминаниям преподавателей палеонтолог изрёк: «Поднимаю первый камень – неизвестная новая фауна, поднимаю второй – опять такая же»!!! Так неожиданно для себя он нашёл плоское, похожее на монету ископаемое. Зажав находку в кулак, он бегом помчался в полевой лагерь за фотоаппаратом и, возвратившись, довольно быстро нашёл место находки, над которым в вонючем эфире висел природный маркер   рой мух. Он сфотографировал участок и отметил его в пикетажке, потом описал место и крайне довольный вернулся в полевой лагерь. В преподавательском вагончике он успокоился и от перенапряжения без сил повалился на кровать. Ночью, всё ещё пребывая в сильном возбуждении, он не спал и листал учебник «Палеонтология». Одна за другой его посещали мысли лауреата-первооткрывателя. На утренней линейке в присутствии полусонных преподавателей и студентов сияющий Зайнутдинов деликатно кашлянул и выступил с сообщением о своём открытии. Это был продуманный и сильный тактический ход: во-первых появились свидетели его сообщения о великом открытии; во-вторых этим самым была предвосхищена попытка присвоения его научного открытия конкурирующими коллегами. Зайнутдинов назвал найденное ископаемое «лепёшкообразный нумулитес Динакус».
   Последнее слово в классификации ископаемого было данью уважения к своему научному руководителю, доктору геолого-минералогических наук Дине Михайловне Чедия. Было видно, как разволновались другие преподаватели, которые, быстро распределив задания студенческим отрядам на полевые маршруты и работы по лагерю, бегом побежали в свои вагончики искать учебник «Палеонтология». Но книга по палеонтологии была всего лишь одна на всю практику, да и то владельцем её был сам первооткрыватель. Лукаво посмеиваясь, он предложил преподавателям сначала обмыть открытие, а потом уж заняться всякого рода идентификацией. Припёртые неумолимым фактом открытия и недоступностью заветной книги, преподы дали согласие на проведение сабантуя.
   Вечером наш завсклад в честь палеонтологического открытия приготовил плов. Парни решили украсить свою часть банкета и затарились бормотухой  в местном сельпо. Ребята терпеливо не налегали на плов и выжидали. И когда почуяли, что преподы уже «под газом», то принялись за неофициальную часть приятной вечеринки. Откупорив и разлив бутылку-другую-третью и т.д. вина «Памир», выпили за цвет таджикской науки в лице Зайнутдинова, а затем за открытую ракушку, палеонтологию, эволюцию мелкопитающих и за Ч. Дарвина, да будет земля им всем пухом и Винни Пухом. Парни пили много, скромность и, наступившая затем амнезия, не позволяет назвать число бутылок, выпитых за один вечер.
   На следующее утро на линейке слегка опухшие преподы заплетающимся языком дали похмельным отрядам задания на маршруты. Помятые отряды вышли в разных направлениях, с уговором встретиться в рощице сая р. Обишир, расположенного выше кишлака Зидды. По пути они обменяли у местных жителей кильки и хлеб на лепёшки и джургот, и в великих трудах доползли до первого сая р. Обишир. Там отведали сероводородной водички, чтобы залить внутренний похмельный жар. Запах тухлых яиц лечебного источника стремился выйти на волю из глубин организма, отчего началось брожение в животе и очень хотелось сходить по-большому. Страждущие опорожнили содержимое своих желудков, за ближайшими камнями. С возрастом мы узнали, что это обычная реакция организма на специфический тип минеральных вод. А отсутствие базовых знаний по метеорологии привело к тому, что умники «сходили до ветру» с наветренной стороны. Большинство улеглось почивать в тени высоких тополей, но запахи испражнений ещё долго били в нос, не давая уснуть, и бередили душу. Наконец все угомонились, улёгшись на пятнисто-полосатых матрацах, пахнувших разными человеческими выделениями. Нежно шелестели деревья, навевая сладкий сон. Солнышко пускало зайчики в разные части тела спящих, заботливо минуя опухшие морды. Посапывание и причмокивание гармонично вливались в природный шелест маленькой тополиной рощи.
   К обеду студенты проснулись и пообедали лепёшками с джурготом, а затем принялись дуться в любимую карточную игру «Кинг». Поскольку деньги были пропиты, а интерес надо было блюсти, то играли под уши и носы, и проигравшие получали по носу или ушам колодой карт. Совместное действие сил природы, низкокалорийного обеда и колоды карт привело всех в отличное состояние духа. К пяти часам вечера, гонимые голодом, отряды поочерёдно с перерывом в четверть часа, с целью конспирации, вышли из рощи в направлении полевого лагеря…
   На ужин был организован макарон-палов, который также был встречен звучным урчанием голодных желудков. На вечерней линейке отряды стояли уже взбодрённые, сытые и довольные. Нам сразу бросилось в глаза, что преподаватели выглядели гораздо счастливее нас, а первооткрыватель Зайнутдинов напрочь отсутствовал. В наших головах мелькала мысль, что первооткрыватель, наверное, не может шевелиться от выпавшего счастья, ведь такое случается раз в жизни. От лица преподавателей начала выступление Тамара Георгиевна. Она особенно не рассусоливала, и сразу взяла «быка за рога»: «Не хочу отрывать Ваше свободное время». Одобрительный гул. Она продолжила: «Случилось так, что когда вы находились в маршрутах по горам, мы (преподаватели) тоже не спали». Сдержанное покашливание студентов, означающее «Верим, верим». «И после обеда, буквально перед возвращением отрядов на базу, перелистывая «Палеонтологию», мы обнаружили, что пара страниц учебника, где лежала карамель, склеилась. Мы их разъединили и обнаружили, что Абдусами Абдулатифович Зайнутдинов немного поспешил дать палеонтологической находке название «лепёшкообразный нумулитес». Найденное им ископаемое оказалось не чем иным, как открытая ранее и известная в палеонтологической классификации дискоидея. Так, что и на старуху бывает проруха»…
   Эта история имела продолжение. Через год-другой, это событие уже произошло без нас, Зайнутдинов нашёл всё же новый вид нумулитес и назвал её в честь Дины Михайловны - нумулитес Динакус.
   Растроганная безмерной преданностью своего ученика, под Новый Год Дина Михайловна украсила стол преподавателей красивыми печеньями собственного изготовления. «Попробуйте, попробуйте», - нежным голосом ворковала она. Преподаватели, правда, не все, с видимым наслаждением вкушали печенья, запивая его, кто чаем, а кто и коньяком. «Правда вкусно?» - выспрашивала Дина Михайловна. Все согласно кивали головой, некоторые преподаватели трескали печенья за обе щеки.
   Женщины, стараясь выпытать чудный рецепт, откусывали мелкие кусочки печенья и слегка кокетливо помаргивали, как бы изображая ни с чем несравнимое блаженство, спрашивали о кулинарном секрете. Дина Михайловна, выждав эффективную паузу, наконец, раскололась: «Вкусно потому, что тесто замешано на Иришкином молочке. Каждый день доча сцеживает до полулитра грудного молочка, ну не выливать же. Вот я и придумала новую технологию в кулинарии»...
   Первым стошнило Абдусами Абдулатифовича, слопавшего большую часть выпечки.
   С тех пор все преподаватели относились с большим подозрением к кулинарии Чедии и её десертам. Что же касается Зайнутдинова, то его упрямство, если хотите принципиальность, при седьмой попытке завершилась защитой диссертации в узбекском городе Самарканд, известном своими музеями и торговлей.

     Занимательная геофизика: опасный серп Луны и вечная запруда
   Александр Васильевич Пеньков (кличка Пенёк) был геофизиком и неутомимым романтиком. Он любил театральные постановки и приводил слова Шекспира, особенно его знаменитую фразу: «Весь мир - театр. В нём женщины, мужчины - все актёры. У них свои есть выходы, уходы. И каждый не одну играет роль».
   Удивительным образом его встречи и знакомства с интересными женщинами нередко оканчивались браком, причём не гражданским, а официальным. Пусть даже некоторые браки длились всего один месяц, но у него, как честного гражданина, в советском паспорте красовалась свежая печать об очередной регистрации, а затем и новый штамп о расторжении текущего брака. А когда в его паспорте заканчивались заштампованные страницы, и уже четыре ЗАГСа г. Душанбе не находили свободного места для штемпеля, то он каким-то чудом добывал себе новый паспорт и начинал жизнь с нового листа.
   Возвращаясь ко времени наших занятий, помнится как, заканчивая вводную лекцию по геофизике, Пенёк с пафосом произнес: «Геофизические приборы, с помощью которых геофизики проводят исследования: сейсмо-, грави-, магнитораздку и даже вертикальное электрическое зондирование не сегодня-завтра наши космонавты установят на Луне, и очередная космическая экспедиция будет проводить там лунофизические замеры. А полученные данные будут расшифровывать на Земле такие простые ребята, как мы с Вами…Торжествующе оглядев студентов, Пенёк спрашивает:
   - У кого ко мне вопросы? Может быть комментарии к сказанному…
   Пронырливый Ёров Шавкат, применяя тактику засвечивания в памяти учителя с целью получения положительной оценки на предстоящем экзамене, поднял руку и начал диалог с фразы: «Я хочу спросить про геофизику лунофизики». Пенёк, обожавший и поддерживающий любознательность и непредвзятое мышление молодёжи, поднял указательный палец вверх и обвёл театральным взглядом головы студентов, остановив зрительный вояж на лице Ёрова: «Я весь внимание»! Его любовь к сценическим позам была настолько искренна, что Шавкат, прочувствовав остроту момента, задал-таки каверзный вопрос: «А когда Луна из круглой превратится в узкий серп, приборы оттуда не упадут на нашу голову»?..
   Через 6 лет после окончания нами универа, в году этак в 1989-м в июле-месяце в кишлак Зидды поступил прогноз погоды республиканской метеослужбы – предупреждение о выпадении жидких осадков в форме ливневых дождей большой интенсивности в этом районе, который был доведён до преподавателей, руководивших геологической летней практикой. Поскольку визуально определить по форме облаков признаки наступления ненастной погоды было невозможно, то после короткого совещания преподаватели решили провести соответствующие мероприятия на упреждение катастрофических последствий ночной грозы. Преподававший инженерную геологию Казак, с ходу предложил построить для погашения высокой волны в р. Зиддинке, которая могла нанести разрушения в полевом лагере, построить каменную стенку-запруду на восточном фланге лагеря. Доцент кафедры петрографии и парторг факультета Джанобилов М.Д. (по кличке Джоник), предложил употребить для этой цели пойменные отложения реки: валуны гранитов, песчаников и известняком, гальку и щебень тех же пород, а пустоты заглинизировать супесью склоновых отложений. Инженерная задача была доведена до всех начальников отрядов. Геофизик Пеньков, рассудив, что геофизика перед стихией бессильна, сел за поэтическое обоснование победы человека над стихией. Вовсю закипела работа   студенты таскали на носилках валуны, а в вёдрах гальку, щебень и супесь. К ночи запруда была готова. Пенёк сочинил героические стихи:
   Запруду построил студентов-народ.
   По лагерю сель ни за что не пройдёт.

   Под утро прогнозируемый сель, превратился в факт. Не обратив внимания на каменную стенку инженера Казака, литологию Джоника и, не взирая на героический пафос строк Пенька, сель быстро и энергично развалил запруду и лихо прошёлся по лагерю, а дальше   через кишлак Зидды всё круша на пути.
   Слава Всевышнему, что обошлось без жертв. Студенты успели выскочить в исподнем из бараков, преподаватели в труселях и с ворохом одежды подмышкой – из своих вагончиков, и все вместе в предрассветной тьме шустро взобрались на высокие холмы к северу от территории лагеря. Дождь продолжал остужать, поливая притихших и трясущихся цуциков, но местные жители, увидев промокших и замерзающих геологов, завели их в свои дома и, как говорится, обогрели и накормили.
   В полдень, согретый сорокаградусной чарочкой, Джоник по-дружески нехорошо подшутил над провалившейся победной реляцией Пенька:
   Ну, вот опять не получилось.
   Вздохнул Господь и стёр людей
   С лица Земли и по привычке
   Стал динозавра рисовать.

   Пеньков не возражал, а только высказался в духе, что против природы не попрёшь, что сель – это временно, а поэзия   вечна. В этом состоялась сермяжная правда, и никто из преподов больше не подкалывал поэта.
   Кстати, даже и после развала СССР, Александр Васильевич, как истинный романтик, уехал в Якутию и стал её народным поэтом, написав бессмертные строки:
   Кто кого, когда любил,
   Кто кого за что убил….
И т.д. и т.п.

     Экзамен по математике: нетривиальное мышление
   Мирзо весь волосатый от ноздрей до пяток, напоминая чем-то предков-гоминидов, но на экзамен по математике в течение первого и второго семестров всегда заваливал смело. Он брал спокойно экзаменационный билет, и что-то быстро сюсюкал, отвечая на него или на любой вопрос муаллима. Его никто понять не мог, но поскольку в его речи проскальзывали отдельные правильные термины, то преподы всегда ему выставляли положительную оценку.
   Рыжий учился на тяп-ляп, теорию математики не знал и знать не хотел, но с практикой счёта был знаком не понаслышке, стипендии естественно не получал – и зашибал её денежный эквивалент, торгуя на факультете женскими лифчиками.
Киёмодан любил носить голубоватые майки с длинными лямками. Пот его вечно заросших подмышек орошал майку, и жёлтые вытянутые пятна на ней достигали талии. Каждую летнюю практику он покупал огромное сомбреро, уносимое ветром с головы. Сама природа твердила ему, что не по Хуану сомбреро. Каждую сессию он заканчивал пересдачей…
   В очередной раз математик Нумон Гафурович задаёт вопрос Киёмодану: «Ответь мне – чему равен х в уравнении х2 = 4?». Киём испытующе смотрит на преподавателя. Тот, слегка откинувшись на стуле, стойко выдерживает паузу, которая затягивается. Слабые нервы математика не выдерживают первыми: «Мы сюда не в гляделки пришли играть, а сдавать экзамен по высшей математике. У тебя есть хоть какие-нибудь соображения на этот счёт»? «Муаллим, я не знаю, как это решить», - честно признается Киём. «Хорошо, давай разберем этот пример вместе. Пиши, икс в квадрате», - предлагает Нумон Гафурович. Киём не шелохнется, и на лбу у него выступает пот. Математик не выдерживает: «Ты приходишь ко мне на пересдачу уже третий раз, и понимаешь, что это последний раз. Если сейчас ты мне не напишешь эту формулу, останешься на второй год. Пиши икс в квадрате». Киёмодан делает очень слабый вздох, медленный выдох и, наконец, решается. Слегка подрагивающей рукой он чертит контур квадрата и внутри вписывает цифру два. Нумон Гафурович, поражённый нетривиальной логикой Киёмодана, усмехается и ставит заслуженную тройку…
   Следующим садится на пересдачу математики Вохидов Файзи (Квадрат). Безусловно, жаль, что Нумон Гафурович, не в курсе математической клички  задолжника – возможно, этот факт помог бы добрать недостающий до тройки балл. Математик задаёт Квадрату, как ему кажется, несложную задачу: «К тебе у меня только один вопросик. Отвечаешь, и я тебе ставлю заслуженную тройку. Пиши, два игрек равно четырём». Квадрат выигрывает время - медленно привстаёт со стула, вытаскивает из заднего кармана брюк замусоленный платок, протирает лоб, складывает платок в восемь раз и аккуратно засовывает его туда, откуда вытащил, затем медленно садится. Для математика весь этот ритуал кажется кошмаром. Он с терпеливостью попугая повторяет математические символы русскими буквами, минуя латынь: «Пиши, два «у» равно четырём». Квадрат делает еще один полувздох и пишет 2у = 4.
   Нумон Гафурович, уже повеселев, спрашивает дальше: «Как ты думаешь   чему равен игрек? Т.е. я хотел сказать «у»». Квадрат, скосив глаза к переносице, исподлобья смотрит на учителя, изображая процесс мышления. Тот терпеливо ждёт. Квадрат опускает глаза и начинает покусывать кончик ручки. Нумон Гафурович подбадривает обормота: «Это ведь простой пример, где-то уровня пятого класса». Оживший Квадрат, подняв честные глаза на уровень носа муаллима, заявляет: «В пятом классе я часто болел и пропускал занятия по математике, что даже не вырос ростом». Затем он просит: «Вы чут-чут падскажыте, малим».
   Посуровевший от услышанной лжи препод выносит окончательный приговор Квадрату, используя принцип Парето: «Твоя двойка уже на 80% готова. Если ты мне не найдёшь игрек или «у» которое ты написал в левой части уравнения, то ты получишь недостающие 20% и у тебя будет 100%-я двойка».
   После этого на Квадрата внезапно находит озарение, он расплывается в улыбке и выдаёт решение задачи: «Малим, я все понял. Сейчас я найду Ваш игрек». Нумон Гафурович внимательно сморит за манипуляциями Квадрата. Тот берёт ручку в руку, бросает победный взгляд на учителя и со словами «Вот он Ваш игрек», быстро обводит кружочком букву «у»…
   На экзамене по математике многие из нас про себя повторяли заклинание, и оно временами срабатывало:
   Передо мной стоит задача
   И нерешительно молчит.
   Я говорю ей   будь попроще,
   Давай, решайся говорю.

     Мерзлотоведение – арбузоведение.
   Куратор нашего курса Икром Хасанов был самым настоящим самаркандцем, что воспринималось всеми студентами и преподавателями с известной симпатией. На четвёртом курсе нам выпала честь изучать загадочную дисциплину   «Мерзлотоведение», которую должен был преподавать Хасанчик. Поскольку час проведения предмета был умело вставлен в расписание и приходился на время обеденного перерыва – с 1200 до 1300, то мы старались это время использовать по принципу «Война войной, а обед   по расписанию». По обоюдному умолчанию ни Хасанчик нас, ни мы его не тревожили.
   До окончания курса дисциплины оставалась какая-то пара занятий, когда, возвратившись с обеда за полчаса до звонка, пацаны остановились в коридоре геологического факультета и начали громко обсуждать достоинства и недостатки карикатур и смазанных фотографий новой студенческой газеты-плаката, вывешенной на стене. Во время галдежа неожиданно открылась дверь кафедры инженерной геологии, и в коридоре возник сонный Хасанчик, который не торопясь зашёл к нам со спины. Он тоже узрел содержание свежей студенческой газеты и послушал наши комментарии, а затем мягким голосом усовестил нас: «Друзья, Вы своим шумом в самое продуктивное для науки время мешаете преподавателям думать». Мы как один развернулись и пробормотали свои извинения, а затем стали ретироваться к выходу из коридора для эвакуации группы из стен факультета. Выходов из факультета было два – один через парадный вход, где были открыты обе створки двери, а другой с противоположного крыла в обход знаменитого компьютера математического факультета, захватившего весь первый этаж, где была отворена одна створка двери. Хасанчик нас благородно приостановил фразой «Ну, куда Вы попёрли? Там внизу декан после обеда в зубах ковыряется, а ещё и Вы лезете в его пасть». Мы встали как вкопанные, но он подсказал нужное направление «Идите со стороны кафедры инженерки» и подобно советскому вождю махнул рукой – дескать «Правильной дорогой идите товарищи!». Мы дружно развернулись и потопали в обратном направлении. Хасанчик по-пастушечьи пошёл вслед за нами и на спуске лестничной эстакады между вторым и первым этажом задал вопрос, на который нам так не хотелось отвечать «Какой предмет должен быть сейчас у Вас»? Честный Сирота, потупив глаза, сконфуженно пробубнил – «Мерзлотоведение». Хасанчик в свою очередь промолвил – «Понятно. А кто преподаватель?» Сирота подобно ловцу жемчуга перед погружением глубоко вздохнул и произнёс – «Ваш предмет». Куратор сощурил умные мигалки и, поднеся руку с часами к проснувшимся глазам, выдал устраивавшее обе стороны решение: «Да-а, время урока практически закончилось, так что завтра на занятие приходите без опозданий, и мы продолжим изучение этого интересного предмета». Мы с лёгкой душой испарились из стен факультета.
   На следующий день перед занятием по мерзлотоведению пацаны попытались выяснить у старшекурсников направление курса и задачи изучения этой дисциплины. Недотёпы поведали, что раньше Хасанчик работал инженером в Гипроводхозе и чтобы не тратить бюджет инженерных изысканий впустую на проходку шурфов на площади проектируемого Даштиджумского водохранилища, талантливый инженер израсходовал деньги на вспашку и посев арбузов. На вопрос «А при чём тут мерзлотоведение?» старшекурсники признались, что об этом знают не больше нашего. Вооружённые этими тайными знаниями мы заняли места в аудитории, окрестив про себя новый предмет не иначе как «Арбузоведение».
   Хасанчик не изменял себе и отворил дверь помещения через 20 минут после начала занятия. Затем он послал старосту в деканат за журналом, это заняло ещё добрых 10 минут. Наконец за 5 минут он оперативно провёл перекличку присутствующих, поскольку из любопытства на занятие явились все студенты.
   Первое и последнее занятие по мерзлотоведению он начал вопросом-утверждением: «Надеюсь, что у Вас всех имеется дома холодильник»?! На что получил голосовое подтверждение от пацанов «Конечно, есть!» и мимическое от девушек, захлопавших глазами.
   Дальше Хасанчик продолжил научную демагогию в том же духе: «А в любом холодильнике имеется отдел, который называется морозильная камера, где можно хранить мясо, рыбу, сливочное масло и кубики льда в специальной формочке. Некоторые продукты в результате процессов промерзания и оттаивания со временем меняют свой вес и плотность. Вот, например, в холодильнике городского мясокомбината с 1936 года хранится туша верблюда, которая с каждым годом от холода усыхает. Эти натурные испытания помогают нам планировать уменьшение многолетнемёрзлой массы мяса. Те же самые процессы происходят в условиях высокогорья Памира. Мёрзлые горные породы модифицируются, в особенности их состав и строение... Вот, пожалуй, и всё, что Вам надо знать о мерзлотоведении в климатических условиях Таджикистана».
   По окончанию лекции девушки продолжали простодушно моргать.
   Смотря на мир такой холодный
   Глазами полными тепла.
   У девок конденсатом влага
   По уголкам наивных глаз.

   Абсолютное большинство студентов было поражено и обрадовано краткостью лекции, подчёркивающей несомненный талант докладчика. Синюша и Сирота, впитывающие знания как влагу обезумевшие от жажды верблюды, будучи в оппозиции к методологии проведения занятия, захлопнули новые тетради и задали-таки провокационный вопрос: «А арбуз можно хранить в холодильнике»? На что получил исчерпывающий ответ Хасанчика: «У узбеков есть такое мероприятие поесть арбуз прямо с грядки. Хотя Вы и не узбеки, но я Вам советую один раз проехать на поле и попробовать бахчу на месте. Тогда у Вас не будет больше вопросов не в тему, и Вы почувствуете весь кайф жизни».

     Бескорыстная дружба мужская: Сапсим и Синюша
   Синюша и Сапсим на первом курсе жили в одной комнате в общаге на Гипроземе. Сапсим благоговел перед синюшиным худым и бледным лицом в огромных чёрных очках, за которыми таился немигающий взгляд серых глаз…
   С умным Синюшей всегда было приятно поговорить, но работать было чертовски трудно, поэтому хлопок они собирали раздельно. Синюша при сборе хлопка рассказывал фантастическо-мистические были-небылицы, а Сапсим комбайнировал, и хлопкосбор делился, естественно, по-братски. Дружба Синюши с Сапсимом была чревата своей предсказуемостью, поскольку Синюшу пробирала зависть при мысли о размерах мужского природного достоинства Сапсима, которое Сапсим совсем не ценил и, не стесняясь, эксгибиционистски демонстрировал всем на хлопковой грядке – при использовании «по-маленькому». При этом Сапсим называл орган не иначе как «бэн», хотя это слово имело и второе значение означавшее слово «блин»…
   Как-то ко времени окончания геологической практики на 2-м курсе пацаны решили разыграть Синюшу, который беззаветно трудился над геологической картой и стратиграфической колонкой, прилагаемыми к отрядному Отчёту. В ночь перед защитой геологического Отчёта он практически не спал, старательно выводя чёрной тушью всякого рода кривые и ломаные, цифры и условные обозначения, а красной – тектонические разломы и интрузивные тела. И под утро в изнеможении прямо в одежде рухнул на спальник, успев попросить бодрого Сапсима разбудить его через пару часов тяжёлого утреннего сна. Сапсим вслух пообещал выполнить просьбу закадычного друга, но тот уже без чувств возлежал на спальнике.
   Предшествующей ночью Бахе пришла в голову замечательная идея, и утром по его просьбе художник-декоратор Джафарян успешно поставил жирную чёрную кляксу на ватман, а когда она подсохла, то лезвием бритвы аккуратно вырезал её из ватманского листа. Затем поутру Баха пригласил Джафаряна, Сапсима, Старика, Клима и Альбертика. чтоб посвятить их в план розыгрыша Синюши. Всем идея прикола пришлась по душе, особенно Сапсиму, которому отводилась особая роль. После этого единомышленники уложили крупную кляксу на колонку с уловными знаками на карте для геологического Отчёта, и затем Сапсим по истечению времени сна разбудил Синюшу. В это утро многострадальный Синюша спал без воплей, но встал с постели как всегда с лицом зомби. Затем, обувшись в кеды без шнурков, побрёл в камералку, чтобы на свежую голову полюбоваться геологической картой.   
   Парни, находящиеся в камералке делали вид, что заняты своими отчётами: кто беззвучно шевелил губами, изображая ответы на зачётные вопросы, другие нумеровали страницы, третьи подрисовывали что-то в пикетажках. Подойдя к столу, Синюша воззрился на карту и, увидев жирную кляксу на колонке, вначале превратился в окаменелость, а потом медленно повернул каменную морду в сторону Сапсима и скрипучим голосом каменного истукана спросил: «Слушай, кто вылил тушь на мою карту?» Действуя согласно сценарию, Сапсим склонился ниц долу и, каясь, прошептал: «Прости Синюша, это у меня нечаянно вышло, рука почему-то дрогнула, когда вспоминал в какое время тебя разбудить». Парни, задыхаясь от беззвучного смеха, показали Сапсиму знак «супер» большим пальцем. Синюша воспринял безобидную фразу Сапсима как наглое издевательство. Он молча взял со стола правой рукой пузырёк с чёрной тушью, левой вытащил пробку, и, повернувшись, плеснул пузырьком в доброе лицо Сапсима. На его добром лице как по волшебству появились множество чёрных веснушек, которые начали энергично стекать, придавая физиономии Сапсима облик Арлекина.
   Дальше всё пошло не по плану – Сапсим, в ответ, схватив пузырёк с красной тушью, повторил боевой приём Синюши, сопровождающийся брызгами туши в лицо последнего. Теперь состояние лиц друзей, выражаясь спортивным термином, приняло ничейный результат, в то время как боевой дух взыграл в обоих ратоборцах. Дело до рукопашной не дошло, поскольку соперников, грозящих в словесной форме друг другу страшной расправой, растащили по разные стороны стола.
   Старик покачал головой и, спокойно глядя в глаза Синюши, вынес вердикт: «Горячка ещё никогда не доводила до добра». Местами черномордый Сапсим быстро оклемался, в то время как физиономия Синюши исходила пятнами. Она походила то на боевое лицо вождя краснокожих, то на окрас обиженного хамелеона, в то время как тощая грудь вздымалась, а воздух с шипением выходил из серовато-малиновых ноздрей. Старик подошёл к карте и, наклонившись над кляксой, подозвал к себе Синюшу. Тот нехотя подошёл, упёршись пустым обречённым взглядом в карту. В этот пиковый момент Старик, строго глядя на Синюшу, произнёс «Ближе подойди, писарь. Смотри внимательно на карту»! Синюша, подволакивая ноги, подошёл к столу и безвольно опустил руки на столешницу. Старик, не спеша, жестом пригласил нагнуться ближе к карте. Страдалец нехотя согнулся над картой.     Старик слабым дуновением сдвинул кляксу на ватмане и, продолжая магический сеанс, полностью выдул каплю с белого листа на стол. Очки Синюши медленно поползли на лоб, при этом выражение его лица приняло слабоумно-страдальческий вид. Обступившие хлопцы начали аккуратно и тепло похлопывать его по спине и плечам, пока Синюша не пришёл в себя.
   А в это время кто-то из его мира ночных снов прошептал ему в уши:
   А у Сапсима прям из жопы
   Растёт вторая пара рук.
   Он ею пользуется редко
   И лишь для помощи друзьям…

   10 лет спустя после окончания универа поздней осенью в г. Душанбе Старик – работник кооператива, повстречал Сапсима – молодого бизнесмена, и поведал ему грустную историю: «Ты вот тут балдеешь по жизни, а Синюша в старых рваных серых джинсах, пропахших мочой, собирает пластиковую тару на помойке, а ночует на теплотрассе. Носит очки без одного стекла и место отсутствующей линзы залеплено мутным скотчем. Одна дужка поломана и на её месте медная проволока. Так, что если перебросишь мне сотню-другую рублей, то я при встрече передам ему». Сапсим долго расспрашивал подробности новой жизни своего другана и сильно распереживался, но затем вздохнул и мужественно промолвил: «Эх, пропал Синюша ни за грош»! Но от поднесения магарыча другу-бомжу отказал. Тогда Старик раскололся и поведал стойкому Сапсиму, что это розыгрыш, а его другана-Синюшу не так-то просто разыскать на земных просторах…
   Но в 2008 году Старик нашёл-таки Синюшу в Одноклассниках.ру и установил с ним контакт. Синюша первым делом прислал из Нижнего Новгорода личное фото в обновлённых, но таких же доисторического стиля очках и поблагодарил Старика за то, что тот его помнит, и нашёл. Расчувствовавшись, Старик стал в письме приглашать Синюшу в гости к себе домой: «Ну, приезжай ко мне в гости в Израиль». По-прежнему дотошный Синюша не удержался и прописал Старику: «Ну, приезжай, конечно, приеду, если поможешь с оплатой и номер телефона не забудь оставить»…
   Синюша на момент исторической онлайн-встречи, находился в своей обычной форме:
   Да что ты знаешь о склерозе?
   Ты, не искавший в портмоне,
   Давно потраченные деньги,
   Которых не было вообще.

     К вершинам знаний: агитация на подписку
   В университетском корпусе № 2 размещались: на 1-м этаже - компьютер МИС-22 математического факультета, приобретённый за 800 000 советских рублей и, занимавший весь этаж, но к началу 2000-х гг. снесённый из-за морального износа знатоков компьютера и физической амортизации самой машины на свалку; на 2-м этаже – геологический, и на 3-5-м этажах - химический факультеты. В большой аудитории химического факультета на 4-м этаже спокойно умещалось всё дневное отделение нашего факультета, состоящее не более чем из 150 человек. И некоторые особо важные собрания, посвящённые, к примеру, организации и проведению весеннего праздника «Навруз», или связанные с научными достижениями в области геологии, проводились именно там.
   Комсоргом геологического факультета в период нашей учёбы был Ахмад Тагаев – здоровый волосатый исфаринец, вступивший во время службы в Советской Армии в компартию, и по возвращению на гражданку, вставший на стезю геологии, и занявший немаловажный пост комсорга факультета. Весь его облик дышал первобытным здоровьем и таким же интеллектом. Ему редко давали слово потому, что он не всегда правильно понимал и употреблял даже простые обиходные выражения. Но иногда для заполнения паузы он старательно выступал, используя озвученные идеи парторга или профорга факультета, стараясь придерживаться намеченной преподами линии.
   После очередной хлопковой кампании 1980 г., когда студенты, выполнив вместе с колхозниками задание Родины по сбору «белого золота», вернулись в родные пенаты, произошло памятное событие – общефакультетский сбор в большой аудитории химфака. На этот раз обсуждался вопрос подписки на университетскую газету «К вершинам знаний». После выступления декана Хасанова А.Х., сводившегося вначале к жёсткой критике хилых трудовых подвигов геофака на хлопковой ниве, а затем - к строгой критике чахлости умственной деятельности большинства студентов в течение учебного года. В заключение, строго глядя на второй ряд студентов, он сделал взмах рукой и, грозя пальцем,  произнёс: «Дурни тут у нас бывают всякие. Нет, попрошу не вставать с места, пока Вас не вызвали». И подытожил: «Поэтому пока вы совсем не превратились в идиота Достоевского, всем следует срочно подписаться на газету «К вершинам знаний»».
   Затем слово предоставили профессору Чедия Д.М. Такова была раз и навсегда заведённая демократическая процедура передачи слова очередному оратору: мужчина;женщина, таджик;русский;нерусский. Этот процесс олицетворял одновременно дружбу народов СССР и равенство полов. Чедия всегда говорила в позитивном ключе и была поклонницей театрального искусства, а её кредо звучало не иначе как: «Через театр к коммунизму»! В отличие от декана она в живописных выражениях оконтурила научное пространство нашего факультета, подчеркнула небывало высокий умственный потенциал геологов всех времён и народов.    Постепенно она перешла к творчеству В. Шекспира, произведения которого ярко отражали образы великой эпохи, их породившей, эпохи огромного напряжения человеческого ума и воли, эпохи великих открытий и великих дерзаний вместе со всеми её противоречиями, взлётами и трагедиями. Об этих удивительных свойствах шекспировского творчества, оказывается, превосходно сказал единомышленник Чедия   Н.А. Добролюбов в своей статье «Луч света в тёмном царстве» (зачитывается): «В литературе, впрочем, являлось до сих пор несколько деятелей, которые стоят так высоко, что их не превзойдут ни практические деятели, ни люди чистой науки. Эти писатели были одарены так богато природою, что умели, как бы по инстинкту приблизиться к естественным понятиям и стремлениям, которых ещё только искали современные им философы с помощью строгой науки». Эти же самые свойства Шекспира ценили и основоположники марксизма, чрезвычайно высоко ставившие его в ряду мировых писателей. Вот почему всем студентам факультета нужно срочно оформить годовую подписку университетской газеты «К вершинам знаний».
   На деле же большинство студентов геофака играли в футбол за команду ТГУ, меньшинство – были боксёрами и волейболистами, выступавшими за сборную университета и факультета, в шахматы играл и вовсе один человек за факультет. Этот маленький экскурс сам говорил за себя о научном потенциале геофака. О Марксе знали многие, про Шекспира в основном преподавательский состав, а услышав фамилию Добролюбов студенты, включая комсорга Ахмада, и все преподаватели подумали, что он член ЦК КПСС.
   Затем Чедия передала слово Ахмаду, и он вдохновенно начал с фразы: «Как сказала Дина Михайловна, даже член ЦК КПСС подписался на эту интересную газету. До каких пор наш факультет будет отставать в хлопке и в науке? Сколько ещё? Кому это надо? И зачем вы здесь? Сидите, молчите и ничего не думаете. Вы комсомольцы или нет?» Такими хитрыми доводами Ахмад усиливал психологическое воздействие на публику.
   «Кто имеет самоотвод от подписки на газету», - подытожил свою речь Тагаев, зачитав её с листочка. Затем, встретив молчанку из зала, хлопнул тяжёлым волосатым кулаком по столу так, что стакан с водой вылетел из рук Дины Михайловны, но был артистично пойман на лету ловким парторгом факультета Джоником.
   Руку поднял волосатый троечник Киёмодан – слегка скукоженная копия Тагаева. «Мы Вас слушаем», - вежливо молвил парторг Джоник, отстранив поначалу рукой комсорга Ахмада. Киёмодан тяжело вздохнул и признался: «У меня нет денег на годовую подписку».
   Тут Ахмада прорвало, и он аж закричал: «Денег нет!? Он говорит денег нет?! Как бы тогда ты смог поступить в Университет и потом сдавать экзамены»?..
Какой-то неслух со второго ряда то ли сдуру, то ли из озорства громко захлопал в ладоши, тугоухий зал, особо не вслушивающийся в речи ораторов, подхватил аплодисменты, и хлопки продолжались долго, видимо студенты хотели нехитрой тактикой завершить собрание.
   Вдруг очнувшись, декан приподнялся со стула и поднял руку в форме арийского приветствия и вновь завладел инициативой, объявив всем студентам, что сумма будет вычитаться с их стипендий, а затем в процессе курсового междусобойчика произвести погашение или списание долгов. Точку над «и» он поставил, раздав кураторам списки студентов-стипендиатов под роспись для подтверждения оплаты ими годовой подписки на общеуниверситетскую газету «К вершинам знаний».

     Студенческая столовая: разговорник Бахрома
   В свободном от науки участке между университетскими корпусами 1, 2 и 3, располагалась наша двухэтажная студенческая столовая. На первом этаже столовались, а на втором устраивались торжества и студенческие дискотеки.
Меню не отличался особой изысканностью, и однажды даже произошел случай, когда Синюше в течение двух дней на обед досталась в шурпо одна и та же баранья лопатка с кратким хулительным словом, выцарапанным вилкой самим же Синельниковым при первой трапезе и каким-то чудом, попавшая на следующий обед везунчику. Но впрочем, будем милосердны к поварам, всё же блинчики с творогом, политые вместо сметаны кефиром, были вкусны и не дороги.
   Как-то на обед прямо с полевой практики в столовую зашел Бахром – высокий парень с небольшой геологической бородкой и уселся за столик. В это время как раз ввели очередное новшество – обслуживание преподавателей официантками. Бахром видимо на это и рассчитывал. К нему, как-то странно косясь на бородку, подошла бочком официантка с крепкими волосатыми руками и, сомневаясь в преподавательском звании клиента, с пластмассового разноса со вздохом подала меню. Бахром откинулся на стуле и, внимательно вчитываясь в меню, а затем нескромно спросил официантку: «И это всё? А что из этого свежее?» Официантка, скромно потупясь, ответствовала: «Плов-шавля». «Значит, вчерашний плов и есть сегодняшняя шавля?» Официантка, не выдержав суровой правды, в свою очередь задала ответный провокационный вопрос:
   - Вы случайно не наш студент?
   Бахром, который не совсем понимал значение некоторых слов и выражений богатого русского языка, подмигнул ей и произнёс с аристократическим достоинством:
   - А хули?
   Тут для официантки наступил звёздный час, а для Бахрома   час возмездия. Она размахнулась и треснула пустым пластмассовым разносом по голове Бахрома (как она призналась позже   не выдержав хамства и пошлости). Раздался характерный треск ломающегося разноса…
   Скандал замяли достаточно быстро, обе стороны разошлись мирно, по крайней мере, для вида, а словарик Бахрома пополнился этимологическим значением волшебно звучащего слова «Хули».
   Бахрома можно охарактеризовать как любознательного студента, но при этом у него был один недостаток, который исправила жизнь в форме разноса официантки:
   Бахром нередко думал жопой,
   И очень редко головой.
   А что мозгами, то и вовсе
   Впервой.

     Климовский подвал: ночные ужасы Альбертика
   После занятий пацаны, если не было соревнований или тренировок в спортивных секциях, часто, затарившись борманом , а иногда и «травкой» выезжали в 82-й микрорайон к 4-х этажному дому, где на третьем этаже обитал Клим с матушкой и батюшкой. В этом доме Клим оборудовал свою комнату в подвале, в которой стояли 4 старые кровати, на коих возлежали ватные матрацы с разводами. На спинках кроватей висело какое-то тряпьё – наволочки от подушек, которых не было и в помине, старая штормовка и одеяло. Тусклая лампочка освещала часть подвального помещения близкого к входу, где между первой парой кроватей, расположенных друг напротив друга стоял столик с нардами. Между другой парой кроватей также находился столик, на котором лежала колода замусоленных карт, большой чайник с водопроводной водой и несколько эмалированных кружек.
   На освещённой стене комнаты над кроватью микрорайонский художник изобразил Всевышнего с нимбом, удерживающего в правой руке сноп индийской конопли. Картина с одной стороны поддерживала веру в Господа, а с другой   рекламировала балдёж, а в целом являла собой психологическую подготовку к расслабону. Сегодня многие психологи советуют для поддержания человеческого организма в здоровом состоянии уметь расслабляться. Задолго до этих передовых идей мы и в те библейские времена могли спокойно расслабляться, и были здоровы и веселы в любое время дня и ночи.
   Ничто не сближало нас так близко как мелкие пороки: бутылка вина «Памир», игра в нарды и постоянное прослушивание Макаревича в подвале у Клима. Хозяин подвала Клим был большим любителем значительных женских форм – ему нравилось ухаживать за крупными и упитанными девицами, у него был самый большой халтак носа во всей группе, а вследствие лёгкой близорукости на занятиях он натягивал на лицо огромные пугающие чёрные очки, похожие на семейные трусы для глаз. Но в целом Игорь был обаяшкой и крайне походил на известного киноартиста, его тёзку Игоря Косталевского, что льстило пухлым девицам и ускоряло их влюбляемость в Клима.
   Итак, добравшись до подвальной комнаты, первым делом мы раскупоривали бутылку с вином, разливали вино по кружкам и, чокнувшись кружками, выцеживали из них бормотуху. Затем садились играть в подвальные игры – пара пацанов и болельщики   в нарды, несколько хлопцев – в карты. Клим приносил из квартиры гитару и по очереди со Стариком производили музыкальное бренчание. Иногда мы включали магнитофон с виниловыми катушками и слушали любимые песни группы «Машина времени», реже западных певцов.
   На парней борман действовал позитивно, пацаны от души веселились, шутили, играли в игры, подпевали нашим гитаристам или магнитофонным певцам. На Альбертика бормотуха действовала реактивно и несколько в ином ключе. После первой полкружки вина он нередко поднимался и начинал выполнять всякого рода подтанцовки под музыкальный аккомпанемент. А следом за второй полкружки бормотухи он, опорожнив чайник от воды, переворачивал его, и, уложив на столик, начинал нудно и шумно барабанить по нему, стараясь создать иллюзию барабанного сопровождения любой звучащей музыки. Несколько нервировало то обстоятельство, когда Альфред слишком громко и не совсем в такт лупил по чайнику своими мослами. А дальше у него всё происходило по одному и тому же сценарию:
   Всего-то кружка бормотухи…
   В походке появился джаз,
   Высоцкий в голосе, во взгляде –
   Неотразимый Джонни Депп.

   Как-то, наигравшись до одури в разные игры, мы обнаружили, что на небе высыпали звёзды, и наступила ночь. И хотя в советское время транспорт от Клима – автобусы и троллейбусы – ходил до поздней ночи неплохо во все направления города, мы соображали, что пора бы и честь знать, поскольку наутро на факультете был назначен ленинский коммунистический субботник. Парни организованно выбрались из подвала, вначале закрыв дверь в помещение на замок, затем выключив рубильник, расположенный на стенке перед входом в климовский подвал, и наконец, захлопнув входную дверь в подвал.
   Старик, Паниковский и Сёч уехали в направлении центра города   на Текстиль, Голубой Экран и кинотеатр «Ватан». Фара, Молчага, Сапсим, Пиля, Альбертик, Баха и Емеля выехали в сторону спальных микрорайонов – кинотеатр «Таджикистан», Гипрозем, 46-й, 61-й и 63-й микрорайоны.
   Наутро с весёлыми лицами и выключенными мозгами мы собрались на субботник на геологическом факультете. Наш куратор – Хасанчик распределил студентов согласно списку по рабочим местам. Пацанов бросили на посадку деревьев и окапывание кустов лигустры, мытьё высоких окон с подоконников и протирание запылившихся люстр. Девушек традиционно бросили на панель – в смысле протирания панелей, а также на половую деятельность – на мытьё полов в аудиториях.
   В разгар земляных работ во дворе факультета к Бахе, мучившемуся сушняком после вчерашнего возлияния, приплёлся Синюша, скорее колдовавший в субботник, чем работающий в этот святой для всех комсомольцев день, на разных кафедрах факультета, и передал ему приказ куратора   явиться перед его светлы очи. Баха, отложив в сторону грабли, подогреваемый любопытством, поплёлся, конвоируемый Синюшей, на второй этаж факультета на кафедру инженерной геологии.
   Вежливо постучав по обычаю в дверь кафедры, и не дождавшись ответа, парни ввалились в помещение, и подошли к преподавателям. На кафедре за столом сидели преподаватели Тамара Георгиевна Парфёнова и Хасанчик, на столе красовалась нехитрая закуска на тарелках в виде нарезанной селёдочки с лучком и солёных огурчиков, а также пара гранёных стаканов. Лица преподов благородно пылали, и от них веяло приятным запахом «Смирновки». Куратор Хасанов, поймав и зафиксировав в поле зрения Баху, задал дерзкий, как показалось Бахе, вопрос: «Ты, как друг Альфреда, можешь мне ответить   где сейчас находится Залилов Альфред?» Будучи на взводе, Хасанчик не был расположен особенно внятно говорить. Поэтому, качнувшись как маятник, пояснил суть своего вопроса: «Сейчас на факультет несколько раз звонила его мать, и всё время спрашивает – где находится её сын Альфред в настоящее время, поскольку, он вчера не вернулся с занятий и не ночевал дома». Нисколько не сомневаясь в правдивости своего ответа, Баха с лёгкой душой ответил: «Вчера он ночевал у Каменского Игоря, они оба из 46-го микрорайона, а сейчас он подстригает и вскапывает лигустру с Емельяновым». Икром, невнимательно выслушав ответ, заплетающимся языком продолжил свою идею: «Ступай и позови ко мне их обоих». Баха для уточнения переспросил: «Кого обоих?» Хасанов, погрозив пальцем в пространство, уточнил: «Емельянова и Залилова, которые работают по лигустре». Уловив суть нового приказа, Баха с Синюшей молча вышли из кафедры, тихо затворив за собой дверь.
   Добравшись до Емели, Баха и Синюша сообщили ему о просьбе куратора и справились о пропавшем: «А где твой помощник – Альбертик-кусторез?» Честный Емеля ответил им: «Вчера ночью они вместе вышли из автобуса и попёрли домой, а утром я его видел вместе с Пилей».
   Покинув Емелю, Баха и Синюша пошли искать Пилю и нашли его рядом с пирожковым цехом, примыкавшим к бетонному забору между торцом здания геологического факультета и средней школой № 21. Пиля доставал из замасленного бумажного кулька пережаренные пирожки и с аппетитом их трескал. Увидев пацанов, он вытер тыльной стороной ладони губы и протянул им последний пирожок. Пока Синюша готовил речь, Баха перехватил у Пили тёплый тошнотик и быстро его заглотил – голод не тётка! Синюша начал издалека   вначале осведомился о вчерашнем ночном рандеву, Пиля махнул рукой и ответил: «Пришёл от Клима вчера ночью домой, со старшим братом ещё хлопнул по стакану белой и, ей Богу, ничего не помню». Баха напомнил Пиле: «А как с Альбертиком вчера напару вышли из автобуса и попёрли домой, тоже не помнишь?» Пиля хитро улыбнулся и подтвердил: «Пить, то мы все пили, но не до такой степени, чтобы не помнить с кем и как я добрался до дома». Синюша продолжил расспрос: «Так, где же Альфред сейчас? Его маман обзвонила всех. Никто не может дать вразумительного ответа». Пиля уверенно отбрехался Синюше: «Слушай, сходи в туалет – он там восседает после пирожков» и подмигнул Бахе. Зоркий Синюша поправил очки и задумчиво изрёк что-то мудрое про себя:
   Володя, сжав в руках синицу,
   Выслеживает журавля.

   После этого парни развернулись в сторону факультета и вновь поспешили на кафедру инженерки, где к трапезе Хасанчика и Тамары присоединились Казак и Мамадвафоев Мухамадшо Мамадвафоевич (кличка сухой Геракл). Хасанчик, оглядел вошедших студентов, и долго не витийствуя, спросил: «Ну, вас-то я вижу уже во второй раз. А где Альфред?» Синюша, которому многие преподаватели доверяли, покупаясь на его брутальные очки и ответственное лицо, убеждённо доложил: «Сидит в туалете, после пирожков прихватило». Казак, оглядев остатки нехитрой закуски на столе, заметил по этому поводу: «Могли бы и нас угостить горячими пирожками, чем мотаться вхолостую по факультету». Синюша начал убедительно отговаривать его: «Так из-за них Альфреда-то и припёрло по-большому». Тамара, глянув сначала на бедную закусь, а затем на тощих студентов, распорядилась дальнейшим проведением розыска Альбертика: «Всё понятно, теперь ребята ступайте и, уже осталось всего ничего до конца субботника, поработайте и, Володя проследи, чтобы Альфред вышел из туалета жив-здоров и поработал, а не сачковал, подавая всем дурной пример. Да. И матери помягче объясните, что Альфред не выпускает лопату из рук».
   Парни выкатились из помещения, и Баха зашёл в деканат, где по телефону убедительно навешал лапшу на уши мамане Альбертика, что, мол, его, пока они дозванивались до дому Альфреда прихватил дристун. Мать слезливо отметила в трубку: «Щурт побери. Это у него опять началось весеннее обострение гастрита». Пожелав мамане Альбертика не болеть, Баха положил телефон и с лёгкой душой вышел из деканата на свежий воздух.
   Субботник продолжился до обеда и когда он окончился, и пацаны собрались вместе, то никто толком не мог вспомнить – кто и когда видел Альбертика последним. Тут Паниковский мудро предложил: «Возьмём сейчас бормотушки и вернёмся к Климу в подвал во вчерашний день. Отметимся, и там будет видно, может, что и вспомним. Мне это всегда помогает. Если, что-то забуду – возвращаюсь в то место, откуда началась забывчивость – и вот те, пожалуйста, всё вспоминаю, всё проясняется».
   Пиля и Емеля поддержали замечательную идею Поника. Клим, пожав плечами, тоже подтвердил свою готовность: «А я как заснул вчера ночью в одежде, так и до сих пор не вытащил из брюк ключ от подвала. Так, что даже не будем подыматься на третий этаж за ключом».
   Сказано-сделано и пацаны, затарившись борманом, приехав к дому Клима, спустились в подвал и включили рубильником свет для внутреннего помещения тёмного подвала, а затем открыли дверь…
   Под весело помигивающей лампочкой их удивлённому взору представилась картина с угрюмым Альбертиком, сидящим на передней кровати перед столиком с пустым перевёрнутым чайником. Он опирался обоими локтями на столик и поддерживал руками обиженную челюсть хмурого лица. Емеля в простоте душевной воскликнул: «Вот биля-биля (любимый мат), где он прячется от субботника». Альбертик, не став выслушивать всё остроумие пацанов, висящее на кончике каждого языка, завопил: «Какого х-я? Чё за ё-нутые шутки»…
   Его успокаивали минут десять, принесли с улицы в чайнике свежей воды, затем отрезали кусок ливерной колбасы, купленной для обитающей в подвале кошки, и налили первому полкружки свежей бормотухи. Подкрепившись, Альбертик поведал пацанам о ночных страхах в подвальной тьме в свете догорающих спичек:
   На паука смотреть не страшно,
   Когда он спит себе в углу.
   По настоящему ссыкотно,
   Когда его там больше нет.

   После второй полкружки вина Альбертик по привычке перевернул пустой чайник и начал истово барабанить под песню Макаревича. А после третьей   подошёл походкой отключённого робота к наименее освещённой дальней кровати и, свернувшись калачиком, преспокойно улёгся почивать. За спинкой кровати, занавешенной старым тряпьём, его тела было и не видать.
   В этот раз мы снова сидели в климовском подвале до темноты, пили, играли в настольные игры, посмеиваясь над спящим Альбертиком. Но, когда наступила ночь, ответственные пацаны подняли его с кровати и под руки вывели из подвала. Затем, дружно рассевшись в нужных автобусах, выехали в положенных направлениях и благополучно добрались до своих квартир.
   Поскольку Пиля с Альбертиком жили в одном микрорайоне, а Баха – в соседнем микрорайоне, то честь доставить Альбертика до квартиры досталась им обоим.    Альбертик находился в состоянии прострации, поэтому парни подвели его к двери родной квартиры и, прислонив Альбертика, постучали в неё. За дверью послышались шаркающие шаги мамани Альфреда, и она спросила из-за двери: «Хто там?» Пиля, имитируя голос Альбертика, просипел: «Мам, это я, Альфред». Когда раздался скрежет открываемого замка, парни быстро ретировались этажом ниже. Затем они услышали шум падающего на пол тела Альбертика и его бормотание: «Эх, ;нк;й. Подвалда шундый куркыныч ;рм;к;ч утыра» («Эх, маманя. В подвале такой страшный паук сидит») и реакцию мамани: «Ах, буш булсын. Ярар, барысы да ;тиг;. Тагын эчтем. Шайтан алгыры» («Ах, чтоб тебе пусто было. Ну, весь в отца. Опять надрался. Чёрт тебя побери»).
   С возрастом Альбертик поумнел и стал уже утверждать совсем противоположное:
   Я в детстве темноты боялся.
   Теперь, когда приходит счёт,
   Я больше стал бояться света
   И перестал его включать.

     Хлопковая кампания: архипелаг-хлоплаг
                Маленький, беленький, всех раком ставит.
                Загадка
   Хлопка мы, городские жители, что там ни говори, не боялись, несмотря на предупреждения старшекурсников. Хлопок для нас стал ещё одной важной вехой жизни нашего курса. Хлопковая кампания начиналась в октябре и продолжалась в течение 1,5 месяца до середины ноября. С неё мы приезжали спетые и спитые.
На хлопке нередко решалась проблема военкомата, касающаяся пополнения рядов Советской Армии студентами-хлопкоробами, исключёнными за провинности.
   Хлопок геологи собирали в Куйбышевском районе, как правило, в совхозе Ильич. Там мы проживали в хлоплаге   на пустом складе азотных удобрений в форме батона с натянутой на деревянные брусы помещения толстой полиэтиленовой плёнкой чёрного цвета. Раскладушки располагались головами к стенке, а ногами к проходу. Это было удобно со всех сторон, поскольку хлопцы, ослабев от сбора хлопка или от приёма боевых 100 г после рабочего дня, падали в сапогах и тельняшках на спальники тут же засыпая. Зато ранним утром засыпанцам уже не стоило одеваться, что давало лишние 5-10 минут сна.
   На сбор хлопка попадали городские студенты, которые не могли отличить хлопок-волокно от хлопковой коробочки, поскольку в их сознании хлопок – он и в Африке хлопок. С безучастными лицами первые дни они в позе буквы S собирали хлопок в коробочках, затем садились на край грядки, высыпали коробочки на землю и выдёргивали из них вату, засыпая её в свои фартуки , производя, таким образом, двойную работу. Емеля поговаривал на этот счёт: «Это Вам не в ашички играть». На хлопке отважного хлопкороба навещала Лена – его будущая жена, с которой Емеля в ночное время находился в гражданском браке на хлопковой, провисающей до земляного пола раскладушке. Пацанам он обещал, что если у него родится сын, он его назовёт «Курак» , а коли дочь – «Пахта» .
   Отдельные студенты с начала кампании попрошайничали хлопок у «комбайнов» , чтобы не быть к вечеру отчитанными в хлопковом штабе, а затем в форме наказания до полуночи не чистить картофель бездельникам-поварам из числа ушлых студентов.
Как-то в жаркий полдень, будучи уже на пятом курсе, после обеда мы подались через хлопковые поля к шипангу , чтобы посидеть в тени под навесом, перекинуться в картишки или просто поспать. На обед во время хлопковой кампании отводился всего лишь час, и за заслуженным расслабоном время выхода на хлопковое поле нами было упущено. Многие уже посапывали во сне, как вдруг, подобно птичьему гуано, на нашу голову свалился препод-памирец Мухамадшо Мамадвафоев   сухой Геракл, преподававший весьма мутный предмет   мамадстатистику.
   Он был худ до слёз, жилист подобно кварцевой жиле и сварлив как сорока, и ко всему на его костлявой правой руке была заметна портачка «Памир». В отличие от других засыпающих после обеда преподов и студентов, он страдал дневной бессонницей и любил рыскать по полям, да по кустам в поисках отлынивающих от хлопкосбора.
   Обнаружив возлежавших на шипанге на мешках с хлопком студентов, он первым делом по привычке заорал на родном диалекте великого русского языка: «Улеглись на шипангу, как шимпанзи». Поскольку особого внимания его вопль ни на кого не произвёл, то он догадался, что перед ним 5-й курс. Но сдаваться он не собирался, поэтому он продолжил в том же духе: «Думаете, до пятого курса доросли – уже профессори? Хитрушки». Наш однокурсник Старик в это время неподалёку от его перекошенной физиономии жонглировал тремя кураками. Сухой Геракл, что-то соображал и затем, по-своему поняв – откуда дует ветер, погнал пургу на Старика: «Хитрунчик. Передо мной играется с хлопкой».
   Тут мы все поняли, что среди студентов-хитрушек, имеется один хитрунчик.
Старик, продолжая эквилибристику, возразил Гераклу: «Мухамадшо Мамадвафоевич, это не хлопка, а его сина». Сухой Геракл, не выдержав от студента нахального поучения на туземном диалекте, достал из заднего кармана, обвисших на тощем заду брюк, свой замусоленный блокнот и начал пофамильную запись хлопковых оппозиционеров.
   Затем ещё раз поднатужился и заорал противным голосом: «Всем бистренко на поле! Все вихадите на хлопку! Я записал всех вас на моя книгу, и вечером буду делат проверку вас вместе с вашего хлопку в килограммах, и сообщат о вам в хлопковую штапу».
   Мы все знали сложную психику Сухого Геракла, слова которого (в блокноте) не расходились с делом (со сливом списка студентов в хлопковый штаб), и понимали, что вечер отдыха может быть безнадёжно испорчен. Поэтому парни молча встали и, дойдя до хлопкового поля, разбрелись и тихо разлеглись на разных грядках под кустами, чтобы продолжить прерванный здоровый сон.
   Баха, дневной сон которого был резко нарушен, сел писать песню о хлопке. Первые строки появились довольно быстро благодаря всплывшей в памяти детской колыбельной песне:
   Спят усталые студенты, спит шипанг,
   А к ноге уже от грязи прилепился шланг.
   Даже хлопок спать ложится,
   Чтобы ночью нам присниться,
   Глазки закрывай, баю-бай…

   Но затем погасшее полусонное вдохновение прекратило муки поэтического творчества, и уложили рифмоплёта почивать под лаврами в форме хлопкового куста.

     Аллергия на хлопок: тактика Паниковского
   Жизненным лозунгом Паниковского на хлопке было выражение «Пусть моется тот, кому лень чесаться»! Наиболее сильным раздражителем для аллергика Паниковского были кошки. И он старался изо всех сил подкормить и подружиться с представителем семейства кошачьих, чтобы потереться об него, понюхать его шерсть и с признаками аллергии явиться в сельскую амбулаторию с утверждением, что вся его аллергия произошла от хлопка. Коты и кошки чурались Паниковского и наконец, он решил перейти «Рубикон». Как-то перед ужином Альбертик узрел, что Паниковский, прячась за титаном, поднимает камень, чтобы запустить им в кота, сидящего на крыльце, и глядящего на Паниковского нахальными глазами. Альбертик перехватил руку с камнем и строго спросил Паниковского: «Ты что, голодный?». Паниковский вспыхнул, забыв о коте, и выронил камень из руки. «Откуда ты это понял?» Поражённый Альбертик переспросил Паниковского: «Ты хочешь из кота приготовить жаркое?»
   - Причём тут кот. Я просто хочу жрать, время-то ужина. А кот мне нужен для другого дела.
   - Для какого?
   - Поймаешь мне Мурзика – скажу.
   Альбертик, из любопытства подошёл к крыльцу, присел на корточки и стал подзывать кота «Кис-кис, киса-киса», кот подошёл к нему и, урча начал тереться вшивыми местами о его колени и водить хвостом. Альбертик стал гладить кота за ушами и тот от удовольствия заурчал.
   - Ну, говори – зачем тебе этот красавчик? - продолжил снова Альбертик.
   - Крепко его держи, не выпускай, а то они все от меня сбегают, как будто чувствуют что-то. Сейчас вот натрусь котом, нанюхаюсь его шерстью, и мне обеспечена аллергия и 3 дня балдежа без сбора хлопка.
   Альбертик быстро всё доволок и шлёпнул кота по худющему заду. Кот обиженно мяукнул и дал стрекача прямо перед носом проворного Паниковского. Поник, поймав руками пустоту, возмутился: «Ты чо натворил балбес? Я ж просил тебя по-человечески   попридержать кота». «Нашёл дурака!», - ответил Альбертик – невольный защитник животных. «Мы будем пахать, хлопок собирать, а ты на пару с котом прохлаждаться?» Такой подлости и кидалова от своих Паниковский не ожидал, и поэтому, не выдержав, обозвал Альбертика нехорошим словом «Вот, Мудило!». Альбертик победно усмехнулся, развернулся и пошёл в сторону склада, где после ужина парни резались в карты и нарды.
   Вечером следующего дня Паниковскому в голову пришла новая умная идея. Он решил поранить указательный палец и вызвать панариций, а затем в сельской амбулатории выцыганить дни отдыха от сбора хлопка. Для этого он сделал надрез на пальце, нашёл грязную лужу, в которой кроме чёрной грязи плавали пятна слитой солярки и прочий мусор, и, черпнув со дна грязь, старательно втёр в пораненное место. Затем, вернувшись на склад азотных удобрений, всем продемонстрировал порезанный и грязный палец, попутно объяснив гениальность своей идеи. Некоторые с нескрываемой завистью уставились на его спасительный палец. В радостном возбуждении Паниковский плотно поужинал и лёг спать в предвкушении возникновения завтрашнего панариция и долгожданной свободы от хлопка. Когда наступило красивое хлопковое утро, из спальника Паниковского раздался горестный вопль. К нему подбежал раньше всех вставший и умытый Сирота с вопросом: «Загнило?» Паниковский чуть ли не плача продемонстрировал палец Сироте. Тот аж отшатнулся от вида указательного пальца – рана на нём затянулась, и палец выглядел абсолютно здоровым. Паниковский горестно запричитал: «Боже, опять на хлопок». Весь день он снова собирал хлопок правой рукой, поскольку у него был какой-то врождённый синдром – левая рука повторяла движение правой. Во время обеда иной шутник вырывал у Поника из левой руки хлеб, она разжималась, а правая рука синхронно отпускала ложку с горячим супом. Ложка падала и обжигала под штанами области бедра или того хуже – лобка, тот вскрикивал как-то по-дамски, а шутник и зрители лопались со смеху.  Именно по этой причине он мог собирать хлопок лишь одной рукой, и у него был вечный недобор дневной нормы хлопка, и соответственно наказание хлопкового штаба по итогам дневного хлопкосбора, заключавшегося в вечерней очистке картофеля на кухне одной рабочей рукой.
   Но провал с надрезом пальца не ослабил решительного и позитивно настроенного Паниковского. Теперь он решил вызвать пищевое отравление организма, чтобы закосить от хлопка. Купив банку просроченных килек, коими были заполнены лавки местных сельпо, Поник вскрыл её и поставил на крышу азотного склада.    Припекавшее солнце и вздымающие пыль трактора, должны были по идее внести свою лепту в дальнейшую порчу морепродукта.
   По истечению трёх дней Поник примчался на склад с близкого хлопкового поля, достал с крыши банку килек, покрытую какой-плесенью и местами – корочками грязи. Неся её в вытянутых руках, он чем-то напоминал работника религиозного культа, при этом его лицо выражало священный экстаз, связанный с предстоящим причащением. Затем он зашёл на склад, сел на раскладон, как обычно развернувшись к выходу из склада спиной. Хитрый маневр Поника не укрылся от Пили, также страдающего от механических движений хлопкосбора. И он с поля пошёл вслед за Поником, подкрался к нему и тут же сел рядом на его раскладушку. Чтобы не привлекать больше ничьего внимания искушённые хлопкоробы молча набросились на банку протухших килек, вытаскивая развалины рыбёшек грязными пальцами, и отправляя их останки в хищные рты. Затем оба разбрелись по своим раскладушкам, дав волю радужным мечтам, связанным с ожидаемым пищевым отравлением.
   В это время толпа сидела на хлопковом поле, и поглощала по инерции обед в форме безвкусного шланг-шурбо и вкусного буханочного хлеба.
   Аппетит на свежем воздухе разыгрывался вовсю, и временами от неминуемого голода нас спасал подножный корм, достающийся после внезапных набегов на бахчу со спелыми арбузами и дынями или гранатовый сад. Хорошую поддержку нам оказывал «второй фронт»   привозимая домашняя пища из города. Под этот ожидаемый закусон, мы загодя затаривались вином и терпеливо ожидали «Дня благодарения». Такое пиршество случалось в субботу или воскресенье, поэтому эти дни недели и вправду казались нам священными.
   Возвращаясь к теме пищевого отравления, отметим, что наутро пищевое отравление произошло только у Пили в форме температуры и поноса, которого на попутке спешно отправили в сельскую больницу, где он выспался, отъелся и принял санаторно-курортные процедуры в виде очистительных клизм. Комсомолец же Паниковский, воздев руки в небо и предавая атеистические идеи союза молодёжи, обращаясь к Богу, возопил: «За что так караешь?» А потом, уже кляня себя, выговорил: «Проклятый организм. Ничто его не берёт».

     Хлопковая баталия
   Как правило, после дневного сбора хлопка наступал долгожданный вечер, когда студенты приходили в себя – мылись-стирались, бухали, баловались «травкой» и ходили на танцы экономического факультета.
   Перед танцами ребята спускались в каньон р. Явансу, где текла мутная вода и тщательно мылили все, что можно было намылить, включая и нижнее белье. Большая часть хлопковых запахов при этом исчезала.
   Затем геологи небольшими конспиративными кучками подходили к импровизированной дискотеке экономистов. На магнитофоне прокручивалась одна и та же музыкальная виниловая катушка, и начинались танцы. Студенты, отлынивающие от сбора хлопка и экономящие энергию, вечером демонстрировали неистовые танцы. Бросались в глаза танц-кривляние, а порой и показная танц-эротика. Чтобы покорить незнакомых студенток-экономисток, парни, будучи «под газом», изливали потоки нежных глупостей. Велик был соблазн зажечь любовный огонёк в глазах танцующих девушек. Девушек изумляло и тихо радовало руководство горячих танцоров по девичьему заду, которое означало молчаливый призыв и выражение нежных чувств. Переизбыток половых гормонов обострял восприятие красоты хлопкоробок, танцующих частенько в каких-то партизанских бушлатах, и иногда приводил к импульсивности решений, становясь причиной конфликта между студентами разных факультетов, ревнующих по вечерам чужих пришельцев к своим дамам.
   Как известно - в животном мире самыми страшными завистниками, ревнивцами и собственниками являются павианы.
   Дарвин вполне мог обнаружить эволюцию соперничества от обезьяны до человека обычным посещением хлопковой дискотеки, а не многолетним плаванием на корабле «Бигль» в Южную Америку.
   Извечные поединки, перерастающие в групповую драку, вызывались разладом между желанием и боязнью, спором между страстью и стыдом, стычкой между разумом и чувствами. Но слабое сердце нередко одерживало верх над сильной волей. При этом возможны были два сценария развития событий: 1) девушка сама выбирала рыцаря из числа танцоров и гуляла с ним до икоты в романтических потёмках;    2) доносчик-экономист как тать в ночи бежал в хлопковый штаб факультета и закладывал своих девушек, чтобы запугать залётных парней, чтобы им было неповадно увиваться за чужими красотками.
   В один из прекрасных хлопковых вечеров, когда в высоте засверкала Венера, и по небу поплыл месяц, геологи, сидючи в хлоплаге, отвлеклись от дневного кошмара картины хлопкового поля, затуманив взоры бормотухой. Парни почивали, мирно гоняли нарды, кто-то слушал блатные песни Клима, исполняемые под гитару.
Бодряк Витюня на потеху пацанам сбивал ударами алюминиевой чашки носящихся по складу летучих мышей, как-бы предвосхищая далёкий 2019 год, когда человечество обвинило виновными в распространении вируса COVID летучих мышей, заражённых в биолабораториях США, и начало с ними борьбу за выживание.
   В этот мирный час отдыха на склад ворвался босой Сапсим в цветном запылённом татарском халате. Брызгая розовой слюной повреждённого рта, и пылая красной сплющенной мурдой, уже отведавшей чьих-то гостинцев, он надрывно завопил: «Мужики, наших бьют»!
   Пацаны поначалу отреагировали довольно сдержанно. Клим просто отложил гитару и задумчиво бросил насвай  под язык, Паниковский молча перевернулся к оратору спиной, продолжая почёсывать аллергичную спину, и лишь Старик мягко спросил мученика на татарском сленге: «Щурт тебя подери! Сапсим, ты опять босиком и в шурчинском халате, а где геологическое шмотьё   ветровка и обувка?»
   Среди геологов было принято ходить на танцульки в кроссовках или вибрамах, и в штормовках, во-первых, чтобы отличать своих от чужих, а во-вторых, чтобы в случае опасности слинять от преследователей на полных газах. Сапсим-стиляга путанной речью поведал, что в халате и колодках он решил закосить под экономиста, чтобы войти в доверие и облегчить путь к сердцу девушек. А Пиля-компаньон и попутчик, действительно был экипирован в геологический наряд. Но смышлёные счетоводы вычислили лазутчиков-соблазнителей, и халат Сапсима вместе с содержимым был тщательно набит, а потом выбит от пыли. Судьба же подельника-Пили была страдальцу-Сапсиму неведома. А уж во время погони через степь, усыпанную верблюжьей колючкой, Сапсим лишился колодок и по колючкам добежал до лагеря, и на склад вошёл с широко, по-кроманьонски растопыренными пальцами нечистых ног…
   Возмущённые бесчеловечным отношением экономистов, отряд геологической самообороны напялил штормовки, обулся и выступил в сторону коварного противника, вооружившись эмалированными кружками и половниками. Последний травматик имел двойное назначение, особенно в руках вечно голодного Мозгольда, который видимо, намеревался обезвредить в первую очередь кухонные котлы противника.
   Достигнув лагеря неприятеля, из геологического отряда отправились на разведку не вызывающие подозрений худощавый Баха и глубокий Старик. Баха сразу направился в сторону каменного длинного одноэтажного здания, где уже располагались ко сну студенты-экономисты. Убедившись, что экономический народ уже заполз под одеяла, он вернулся и предложил геологическому отряду окружить недругов, становясь у двери и вблизи окон. Поскольку иные мысли в голову не приходили, то таковое действие и было проведено скрытным образом. В это же время к осаждающим геологам присоединился, неожиданно возникший из темноты с опухшей физией, исчезнувший во время драпа Пиля.
   Старик тем временем пробрался на полевой мужской толчок, представляющий собой узкую траншею, огороженную в длину с одной стороны холстом, натянутым на рогатины, а с другой стороны бетонным забором. Оперативно спустив штаны, Старик пристроился на траншее за чьей-то тарахтящей задницей.
   Стараясь не спугнуть оппонента и войти в доверие, Старик сдержанно пукнул и затем спросил сонным голосом впереди сидящего: «А чё за кипеж там случился, пока я спал?» Засранец цинично хохотнул и кратко выложил историю инцидента: «К нашим девкам припёрлись голодные геологи. А наши пацаны накормили их пиз--лями. Жаль, что я не успел, а то бы тоже добавил». Ответ раззадорил Старика и он, привстав, натянул штаны и ловким пинком под зад аккуратно отправил злопыхателя на дно траншеи, полное испражнений. Неудачник плюхнулся в фекалии по самые помидоры и когда брызги сползли с голого живота на обнажённые чресла, истошно завопил со дна траншеи. Старик быстро ретировался из туалета и вскоре влился в мужественные ряды геологического ополчения, которое под покровом ночи полностью окружило здание, с засыпающими экономистами.
   Заметим, что Старик совершил настоящий подвиг, о котором он даже не догадывался, поскольку чуть не утопил молодого муаллима в дерьме своих же единомышленников. Хотя признаем, что за произнесённые радикальные речи муаллима и сегодня по головке бы не погладили. Вот уж воистину – молчание золото, а слово – дерьмо. Но, история не предсказуема – много лет спустя муаллиму-засранцу установили памятник.
   Шум окружения всё же разбудил экономистов, и самые храбрые и дерзкие начали выбегать полуодетыми из здания и, получив по морде, с детским рёвом, размазывая сопли по шершавым от трения о хлопок щекам, юркали обратно в Алма-матер. Вскоре из спального здания вышли поумневшие от простонародного битья одетые экономисты-переговорщики и предложили переговорщикам-геологам выяснить   из-за чего случился весь шум-гам. Обе стороны пришли к соглашению и стали воспроизводить последовательность мордобойных событий, в результате чего выяснили, что вначале ни за что побили Пилю, и первый удар несправедливо нанёс экономист-каратист Роберт Ким. Затем началась мелкая потасовка, начавшаяся в лагере экономистов и продолжавшаяся за пределами лагеря – в степи, из которой стремглав выскочил пыльный Сапсим, домчавшийся до геологического стана с грустными вестями. Пиля-свидетель, он же жертва любовной лирики, предложил переговорщикам выяснить отношения с Кимом по-мужски   один на один за забором лагеря экономистов на шипанге, где возвышались и сушились бунты хлопка высотой с двухэтажное здание, и ярко горели прожектора, освещая в ночи всю бетонированную территорию. Конфликтующие стороны согласились, что этот способ наименее безобидная форма выяснения межфакультетских отношений, когда можно поболеть за любимца не рискуя своим здоровьем. Студенты обоих направлений высшего образования облепили верхушку бетонного забора, откуда открывался широкий обзор на бои без правил. Оба спарринг-партнёра перелезли через забор, и начали исторический поединок Пересвета (Пили) с Челубеем (Кимом).
   Добрый Пиля картинно выставил руку вперёд и спросил антагониста: «Почему ты меня ни с того, ни с сего ударил по лицу?» Ким, не найдя удовлетворяющего оппонента ответа, огрызнулся: «Пошёл ты на х--!» Пиля, не удержавшись, отзеркалил: «Кусай за х--»! После этих слов Ким обидно, но несильно ударил с места вытянутым вверх нечистым большим пальцем правой ноги в стиле Маваши-Гери, оцарапав щеку у Пили. Нанесённый удар был расценен Пилей как пощёчина. Разгневанный Пиля   к.м.с. СССР по классической борьбе, схватил соперника за пояс и с бедра швырнул поединщика на бетон. Затем, сев дуэлянту на грудь,
Пиля стал проводить удушающий приём, обхватив руками его шею. Соперник задыхался и был готов сдаться и признать свою неправоту, но в это время кто-то из болельщиков-экономистов, спрыгнув с забора на шипанг, уже подбежал к борцам, возлежавшим в партере.
   Почувствовав начало масштабной провокации, Баха тоже соскочил с забора и помчался навстречу к разборщикам. В это время, опередивший его экономист, пнул Пилю ногой по голове, отчего тот повалился на бок. Мгновением спустя, помощник, в свою очередь, получив плюху по моське от Бахи, опрокинулся в другую сторону. В это самое время за спинами экономистов раздался фанатичный крик не ко времени выбравшегося из толчка муаллима: «Бей геологов»! Командный вопль, замызганного каками препода, воодушевил экономистов на битву с геологами. Вспыхнула всеобщая свалка, сопровождающаяся традиционным мордобоем.
   Малочисленные геологи начали быстро ретироваться в чисто поле через узкий Фермопильский лаз между заборами шипанга и полевого лагеря. На выходе из Фермопил стоял грузный Сергеев Сергей из 4-го курса по кличке «Гылдыр », легковооружённый вырванным из какого-то деревянного забора штакетником, который был озадачен сдерживать натиск экономической орды.
   Молчаливый тонкий ручей геологов быстро иссяк в проёме. За ним надвигался ревущий поток экономистов, которых ждал неприятный сюрприз. Гылдыр методично поднимал дрын и с точностью часового механизма опускал его на высовывавшиеся в проёме экономические головы. Звук удара напоминал треск лопнувшего арбуза. Поверженные экономисты падали друг на друга. Самые горячие хозяйственники, оттащив поверженные тела в сторону от прохода, вновь и вновь пытали боевое счастье, пытаясь протиснуться в узкое отверстие, но также безуспешно. Происходила полная гылдыризация экономистов.
   Лишь когда со стороны противника заработали пращи с камнями, Гылдыр развернулся и организованно, с достоинством помахивая штакетником, ретировался в степь.
   Поток экономистов вынесло на степные просторы, где в полутьме под серпом молодого месяца начались мелкие стычки между врагами. Слышались боевые крики, переходящие порой в стенания и рыдания, в воздухе висела пыль, маскируя батальную картину ночного побоища. В это время, откуда не возьмись, на степные просторы, подпрыгивая на кочках, вылетел УАЗ-469 с зажжёнными фарами, на котором стоял в позе божественного Марса один из комсомольских лидеров ТГУ с рупором в руке. Машина наезжала на дерущихся, которые на время разбегались, чтобы снова сцепиться в другом месте. Лидер возбуждённо кричал в рупор: «Всем разойтись! Раздавлю всех на хрен!» Разъярённые драчуны его даже и не замечали. Обиженный невниманием комсомолец-миротворец героически выпрыгнул из медленно едущей машины и мужественно дёрнул за шиворот штормовки, стоящего к нему спиной геолога. Тот, развернувшись, выдал оплеуху по комсомольской будке и, увидев павшее тело, продолжил драку. Чуть отлежавшись, комсомолец-доброволец оторвал тело от земли, и начал в позе полулёжа голосовать рукой водителю легковушки. Водитель, приостановив машину возле приподнявшейся комсомольской тушки, обдал его пылью и помог лидеру отряхнуться и влезть в УАЗ, После чего машина, постоянно бибикая, на скорости умчалась из степных просторов восвояси.
   Вскоре спонтанная межфакультетская драка, также неожиданно быстро затухла. Геологи с чувством исполненного долга спешно рванули к своему лагерю. Затем на родном азотном складе с наслаждением позалазали в свои спальники на раскладушках, и прикинулись спящими. Это был своевременный финт, поскольку через пять минут на азотном складе кто-то включил свет, и затем вошла делегация хмурых преподавателей-геологов.
   Раздался неприятный голос парторга факультета Джоника: «Хватит придуряться спящими. Быстренько все встали и оделись».
   Некоторые из студентов, как например Сёч, который при виде хлопка или даже мыслях о нём впадал в оцепенение, и вправду крепко спали, пропустив все происшедшие батальные события, другие ртом выводили неконтролируемое во сне попукивание, но фокус не сработал, и всех студентов вытащили из спальников на свет божий. Затем, встроив на манер немецких военнопленных парней 4-го и 5-го курсов в колонну по два человека, преподы повели геологов пешком в лагерь экономистов.
   В хлопковом штабе экономистов за столом на стульях уже восседала комиссия по выяснению обстоятельств межфакультетской битвы, в том числе комсомольский лидер с фингалом и тиком не ко времени весело подмигивающего глаза.
   В 2000-х годах мы уже вспоминали комсомольское прошлое с ностальгией, приправленной здоровым юмором:
   Меня учили в комсомоле,
   Что Бога нет, и секса нет.
   А тут, прикинь, узнал недавно,
   Что комсомола тоже нет…

   Итак, напротив комиссии, на скамьях сидели пострадавшие студенты-экономисты с перебинтованными головами, руками и ногами, а также с разного рода синяками и шишками на распухших мордуленциях. Особняком на стуле сидел отмытый от какашек, причёсанный, но по-прежнему запашистый муаллим. Началась традиционная азиатская суета, когда сидевшие преподаватели-экономисты приторно вежливо стали вставать с насиженных мест и наперебой предлагать усесться на них новоприбывшим преподавателям-геологам. Наконец маленький спектакль закончился, все благополучно расселись и наступил второй акт трагикомедии. Со стула поднялся полусонный откормленный и небритый преподаватель-экономист и поставленным голосом прогудел: «Сбор хлопка – это политическая кампания, которую отдельные, как я теперь понимаю, полууголовные элементы из числа студентов хотят сорвать на радость врагам нашей страны, в числе которых США. Этому не бывать. И вот на этом экстренном заседании хлопкового комитета мы решили выяснить кто из вас подстрекатель, кто участник и кто руководил этой дракой, закончившейся увечьями лучших студентов-экономистов и незаслуженным унижением нашего муаллима. Кивая в сторону обработанных экономистов продолжил: «Слава Богу, в свидетелях у нас недостатка нет. Но вначале хочу, чтобы геологи сами добровольно и чистосердечно признались во всём». Конечно, это была бессмысленная самонадеянность, и ответом дознавателю было гробовое молчание и нарочито удивлённое разглядывание позёвывающими геологами отшлёпанных студентов-экономистов. Все геологи разумели, что на тот момент у нас было определённое алиби: 1) не замечен автор ловкого пинка сзади, окончившегося падением в тартарары муаллима;   
2) отключённое состояние экономистов после прикладывания штакетника по тыкве; 3) практически полное отсутствие лунного света при драке в степи и невозможность идентификации лиц обеих сторон; 4) трезвое состояние и зафиксированное преподавателями-геологами ночной сон студентов на азотном спальном складе.
   Парторг геологов   Джоник, не выдержав затянувшейся паузы, задал вопрос нашему Старику: «Раджабов, что вы можете сказать по существу заданного вопроса»? Амин сделал самые честные глаза в мире, затем глубоко и заразительно зевнул. Финт удался   после этого стали зевать все – как студенты, так и преподаватели. Затем, выдержав эффектную паузу, ответил: «Все знают, что я не умею и не могу танцевать, также с детства не переношу драки, т.к. я, как советский человек, исключительно миролюбив, поэтому я никак не мог находиться на территории экономистов. Что же касается участников или зачинщиков драки, то и об этом ничего не знаю, поскольку я как обычно лёг спать пораньше, чтобы поутру стать вовремя к завтраку и полным сил собирать хлопок. Этой ночью проснулся от света, включённого кем-то на складе, и вот меня зачем-то сонного привели сюда. Конечно, я сочувствую всем пострадавшим и поэтому советую им меньше танцевать и вовремя ложиться спать. Нас сюда привезли не танцевать, а помогать Родине в сборе «белого золота»». Такая правильная политическая позиция Старика в хлопковой кампании потрясла всех – от млада до велика. Да, Старика не просто было надурняка взять «за жабры». Преподаватели переглянулись, и Джоник решил переменить тактику, задав вопрос простому боксёру Упоряну: «Ты боксёр видимо тоже заснул сразу после ужина и ничего не слышал и не видел?» Дима понял вопрос как утверждение и ответил коротко: «Да». Джоник продолжил допрос: «Да, это знаешь или не знаешь   кто дрался?». Упорян продолжал в том же духе, применив свою любимую вставку, которую употреблял к месту и не к месту: «Собственно говоря, да, не знаю». Смутный автоответ опять поставил всех преподавателей в неудобное двойственное положение – дескать, все Ваши претензии необоснованны. Тогда в допрос вновь вступил другой продвинутый муаллим-экономист среднего возраста, задав вопрос всем пострадавшим, включая неопытного муаллима из сортира, при этом неправильно составив предложение   «Никто не узнаёт этого товарища?» и указав на Диму. Потерпевшие за исключением одного ответили: «Нет». Одна жертва ответила «Да». Ответ насторожил следователя-муаллима, и он пристально вгляделся в истца. В принципе страдалец имел в виду то же, что и остальные, но не понял сути вопроса. Тут Упорян, держа руку внизу, сжал ладонь в кулак и тут же быстро разжал, да так, что это движение заметил незаплывшим глазом только отвечающий правдоискатель. Он тут же поправился и сказал муаллиму: «Нет, не узнаю». Канитель продолжалась с тем же успехом – мученики не узнавали никого из геологов и уже свыкались с новыми формами своих лиц. Наконец дело дошло до основных героев хлопковой битвы. Сапсим тоже никто не вспомнил. В конце концов очередь дошла до Пили. Тут испытавшие страдания все как один указали на него пальцем и объявили, что началось всё с этого парня-дурня. Пиля потихоньку начал превращаться из жертвы в злодея-молодчика, посягавшего на девичью честь всех экономисток, на факультетское экономическое братство, и опрокинувшего на дно фекального толчка незрелого муаллима.    Последний пункт возмутил Пилю и в своё оправдание он сказал, что как борец-классик если бы захотел отправить муаллима в тартарары, то сделал бы это по правилам борьбы без ног, а с помощью броска с бедра и это не его стиль.
Эта хамское утверждение возмутило преподавателей обоих факультетов, а некоторые побитые студенты-экономисты, воодушевлённые поддержкой преподавателей, сказали, что именно Пиля их и побил. Тогда возмущённый Пиля, подойдя к муаллиму-желторотику, доблестно продолжил своё выступление:
   А вот ещё несчастный случай,
   Сказал Каменский и умолк.
   Потом как будто что-то вспомнил
   И плюнул преподу в лицо.

   Так Пиля из жертвы, превратился в зачинателя драки и стал козлом отпущения. Ему вынесли обвинительный приговор – учинение драки с целью срыва хлопковой кампании страны. Да, фантазии у преподавателей было не занимать. А всех нас, наконец, отпустили, и мы пехом вернулись на любимый склад, где после злополучной драки с экономистами Джоник поставил весь наш курс – 30 человек, в одну шеренгу и принялся со всем своим ораторским искусством промывать нам мозги. «Вы на хлопке ведете себя как американцы в политике. Куда американцы не придут им всюду скандируют – янки вон, янки вон! Так и вы. Чуть что – геологи вон, геологи вон!» Поскольку реакция на него была нулевая, то он остыл и отбыл восвояси.
   В это время никто из геологов младших курсов не спал, терпеливо ожидая нашего рассказа о хлопковых разборках. Дабы не множить слухи кратко повествование свелось к следующему: «Какой-то неуклюжий муаллим упал в экономические какашки, а виноватым остался Пиля, которому ещё и наваляли». Пиля, несмотря на заплывшие глаза, улыбался своей знаменитой улыбкой, пока все не уснули. На следующий день Пилю отправили попутной машиной в город с сопроводительным письмом, в котором утверждалось, что темпы сбора хлопка у геологов теперь повысятся, поскольку преподаватели выявили хлопкового диверсанта, избивающего передовиков производства, студентов-комбайнов и топящего в нечистотах патриота-муаллима. Письмо было составлено в духе своего времени. Мы очень грустили, что вылетел Пиля, но месяц спустя он благополучно восстановился, а в это время злополучный хлопок выбирал себе новую жертву, которой оказался Старик. Но что это мы всё о грустном? Давайте-ка вспомним и позитив, который всегда был присущ геологам.
   Так в своё время наступил праздник и на улице Сапсима, когда он в память о хлопковых лишениях женился в октябре - в самый разгар хлопкового сезона…

     Искусство принадлежит народу: геологическое творчество
   Наш курс в течение пяти лет обучения не был чужд разного рода и видам искусства, сопровождавшимся многообразным творчеством: на первом курсе – исполнению песен под гитару, на втором – хоровому пению, на третьем – розыгрышам театральных сценок, и на четвёртом – венцом академической деятельности стала постановка балета «Лебединое озеро».
На первом курсе   в хлопковую кампанию и на летней практике мы пели под гитару блатные одесские песни, «Куплеты Евы», матерные, а также, хватающие за душу лирические, кое-что из репертуара группы «Машина времени» и даже детские песенки из советских мультфильмов. Подбор и тематика песен в эпоху отсутствия Интернета были связаны с возможностями памяти исполнителей и настроением основных гитаристов – Клима и Старика, но никак не со слухом или вокальным голосом певцов.
   На втором курсе наши преподаватели, горевшие желанием блеснуть творческим потенциалом геологического факультета на весенний праздник «Навруз», абонировали нашу группу и стали готовиться к гала-концерту. Проводить певческую репетицию нашего спетого и спитого коллектива уполномочили парторга Джоника, который с большим воодушевлением принялся за выполнение поставленной задачи.
Естественно, что нами в порядке инициативы были предложены к спевке полублатные песни или что-то из репертуара группы «Машина времени». Джонику, который не имел ни музыкального образования, ни тем более слуха, смысл текста этих песен показался непатриотичным, а музыка даже подозрительной. В итоге он предложил к исполнению исключительно песни композитора А. Пахмутовой на слова её мужа Н. Добронравова. Торговля продолжалась до тех пор, пока, наконец, обе стороны – Джоник и наш курс не пришли к одному мнению – исполнению геологической песни «Люди идут по свету» на слова И. Сидорова и музыку Р. Ченборисовой.
   Нам выделили в послеурочное время   после 18-00 актовый зал главного корпуса универа, для занятий спевкой на его сцене. Сразу после занятий студенты-геологи успевали заправиться бормотухой, и к началу репетиции у многих парней пропадали чувство слуха, музыкального такта, сип голос. Понятно, что нам назначали такое время, чтобы исполнение песни безголосыми и тугоухими геологами не довели до нервного истощения преподавателей, проводящих занятия на первом этаже главного корпуса универа, и не просыпали ехидный смех у полусонных студентов.
   Построив нас по росту в два ряда, что получалось у Джоника мастерски ещё с хлопковой кампании, он подходил к трёхногой табуретке в сторону древнего кассетного магнитофона, подключённого змеящимися шнурами к большим колонкам на полу, и нажимал на кнопку «Пуск» магнитофона. Через полминуты шипения ленты, наконец, слышался проигрыш музыки, а затем и сама музыка.
   В это время Джоник становился перед нами в позу дирижёра и, вытянув руки вперёд, двумя указательными пальцами имитировал дирижёрские палочки, взмахивая впопад и невпопад музыке вытянутыми конечностями.
   И мы от всей души пели надтреснутыми голосами:
   Люди идут по свету,
   Им, вроде, немного надо,
   Была бы прочна палатка
   Да был бы не скучен путь.

   Но с дымом сливается песня,
   Ребята отводят взгляды,
   И шепчет во сне бродяга
   Кому-то - не позабудь.

   Джонику казалось, что мы неправильно поём или не тем местом, поэтому он нам командовал: «Певцы, пойте! Пойте ртом»! Мы старались открывать рты шире, но, не заглушая голосами звук магнитофона…
   В итоге мы всё же выступили с песней со сцены актового зала универа, спели её хором как положено, но победителями конкурса песни в праздник Навруз жюри выбрали как обычно юристов и экономистов, т.е. студентов тех факультетов, на кои был самый большой конкурс при поступлении в наш ВУЗ. Молчага с Инессой отплясали менуэт и получили свою долю жидких хлопков малочисленных болельщиков-геологов. Впрочем, нас это не смущало.
   На третьем курсе сценку влюблённых   маленького мужчины и крупной женщины, сыграли третьекурсник Старик и второкурсница Кованина Н. По сюжету после неумелых ухаживаний и детского любовного сюсюкания несмелого мужчины мощная женщина, смекнув, к чему затеяна вся эта катавасия, взяла инициативу в свои руки и на руках вынесла Старика в ЗАГС. В конце постановки Баха-суфлёр, будучи за сценой, дребезжащим голосом сообщил, что «В результате брачного союза у новой интернациональной семейной пары родился мальчик», и после паузы добавил «и ещё мальчик». Доцент Пеньков громко аплодировал сценке, утверждая, что это прорыв в советском театральном искусстве.
   Но положа руку на сердце, признаем неоспоримый факт, что:
   Распространённая ошибка
   Считать своей семьёй людей,
   Которых в ЗАГСе объявляет
   Вам незнакомый человек.

   Тем не менее, эта театральная сцена была в какой-то степени предвидением приближающегося через пару лет будущего Старика. Правда, его женой стала другая более мелкая по габаритам девушка, которую он занёс перед началом последней студенческой хлопковой кампании, подрагивая ногами (и не только), на вытянутых руках под венец в ЗАГС. На хлопковом поле влюблённый Старик собирал норму урожая до обеда, а затем предавался мечтаниям о встрече с горячо любимой женой… Результатом этого интернационального брака явилось появление на свет трёх прекрасных, предсказанных волшебной силой искусства, сыновей.
   И, наконец, на четвёртом курсе состоялась постановке балета «Лебединое озеро» (композитора П. Чайковского, либретто Джафаряна). Её репетировали в условиях сохранения ноу-хау в разных кабинетах и лабораториях геологического факультета.
   Либретто балета Лебединое озеро
   На берегу «Комсомольского» озера, расположенного на правом берегу р. Душанбинки, среди отдыхающих на берегу девушек-лебедей (в исполнении Клима, Витюни и Джафаряна) вдруг, откуда не возьмись, появляется замудоханный, но приковывающий внимание сердобольной стаи, тощий лебедь (играют по очереди Васисуалий и Баха). Потрясённая стая принимает единственно верное решение   принять в неё худосочного лебедя, напоминающего «бухенвальдского крепыша». Истощённый лебедь залетает из последних сил в середину стаи. Крепкие лебеди подхватывают доходягу-лебедя своими мощными крыльями-руками. В итоге стая, пополнившись очередным членом (в прямом смысле слова), улетает в сторону морского курорта Гоа (название принято благодаря индийскому кино, захватившему экраны страны), помахивая крыльями с одной стороны, а с другой, поддерживая убогого собрата, при этом, не скрывая радости лебединой эмиграции.
   Постановка нового сюжета всемирно известного балета вызвала огромный успех в столице республики   г. Душанбе. Её на ура продемонстрировали весной на сцене большого актового зала универа, который мы воспринимали не иначе как Большой Театр. Наши зрители попеременно то молча плакали, то улыбались сквозь слёзы, но традиционно в конце постановки безудержно аплодировали порхающим вдоль сцены лебедям.
   К лету постановка балета дошла до сцены Зелёного театра г. Душанбе, расположенного рядом со зданием Правительства страны, и значившим для нас не меньше, чем Ла-Скала для итальянцев.
   Как тут не вспомнить мудрую фразу великого В.И. Ленина, имя которого носил наш благородный университет: «Искусство принадлежит народу». К этому можно лишь добавить всего одно слово «геологическому».

     Военные сборы в Ляуре
   В мае 1983 года весь курс грехом пополам сдал госэкзамены и защитил дипломные проекты, аккуратно списанные с геологических отчётов. В итоге каждый из нас понял, простую вещь:
   Я очень мало в жизни знаю,
   Того что нужно в жизни знать.
   А по тому, что знать не нужно,
   Я защитил вчера диплом,

   По окончанию пятого курса в 1983 году нас ожидал новый сюрприз   прохождение службы курсантами в рядах СА. Всех парней-геологов обрядили в военную форму химических войск и назвали взводом. К нашему взводу приплюсовали пару отделений парней-выпускников биологов и химиков нашего универа, поскольку в этих группах основной контингент был представлен девушками.
   Затем всех «химиков» отправили на военные сборы на полигон урочища Ляур, расположенное в 30 км к Ю от г. Душанбе, где нам предстояло провести три летних месяца с июня и по август в условиях жаркой степи.
   При въезде на территорию полигона грузовой ГАЗ-66, заполненный курсантами-химиками, встретил патриотический армейский плакат, гласивший "Народ и армия едины"…
   Условия быта на полигоне напоминали исторический промежуток развития человечества между каменным и бронзовым веком. Питьевая вода в полевом лагере была привозная из г. Душанбе, залитая в пивную бочку, покрашенную в армейский буро-зелёный цвет. Тёплую воду можно было пить только по утрам. За день она нагревалась настолько, что вечером обжигала губы. Но, набрав горячую воду в кружку спящего соседа (чтобы не замызгать свою), её использовали в основном в косметических целях для бритья, в т.ч. и интимных мест.
   На территории полигона росли чахлые кусты тамариска и верблюжья колючка среди которых для курсантов были установлены палатки, натянутые на четырёхугольный каменный фундамент, за стенками которого внутри располагался деревянный топчан, чем-то походивший на лежак для принятия загара. Постельное бельё, выданное нам под роспись, состояло из подушки с наволочкой, матраца с простынёю и лёгкого верблюжьего одеяла без пододеяльника. Днём от невыносимой жары в + 50 0С все курсанты прятались в палатку, завернув и подвязав тесёмкой её приподнятые края на высоту полметра над фундаментом. Затем ложились на свои места, свернув в трубу и уложив под ноги одеяла. Под топчаном находили приют сверчки, кузнечики, пауки и туда же заползали, охотясь за готовой трапезой, ящерки.
   Командиром взвода химиков был назначен староста нашего курса Обид, который. несмотря на то, что уже отслужил в рядах СА, при маршировке одновременно взмахивал правой рукой и ногой, а при следующем движении – левой рукой и ногой, напоминая контрафактную игрушку-солдата китайского производства. Мы брали пример с командира и при маршировке старательно подражали ему. Со стороны видеть эту картину, судя по несерьёзным лицам со смешинками в глазах проверяющих кадровых офицеров, видимо было комично. Но поскольку, мы представляли Среднеазиатский военный округ, то офицеры связывали такой ритм ходьбы с басмаческими генами, глубоко заложенными нашими предками, и заставляющими нас двигаться именно в таком такте.
   Утренний подъём для всех курсантов был стержневой проблемой армейской жизни, в особенности для Сёча:
   На Сёча навалилось утро.
   И Сёч подумал, что оно
   Само бы так не навалилось,
   Что явно кто-то навалил.

   Поутру курсанты выполняли пробежку в 1 км, затем умывались и строевым шагом шли на завтрак. После утреннего завтрака проходила маршировка на плацу, пока солнце припекало ещё не так сильно. Головы кадровых офицеров под фуражками с кокардами плохо переносили жару на плацу, поскольку с вечера они заряжались водярой, запивая её горячей водой и закусывая тёплыми огурцами. Поэтому в наших армейских отношениях царила полная гармония.
   Курсанты-химики маршировали по плацу, чеканя шаг, и пели военно-химическую песню о мире:
   На страже мира и труда
   Стоят химические части.
   Чтоб не пылали города,
   Чтоб отстоять народов счастье.

   Пусть знает враг, что мы сильны,
   Что мы за мир на всей планете.
   Чтоб не росли грибы войны,
   Чтобы спокойно спали дети.

   Курсанты-уроженцы айнинского района в последние строки песни вкладывали знания об отсутствии грибов в своей местной флоре:
   Чтоб не расли гриби в Айни,
   Чтобы спокойно спали дэти…

   В положенное время службы каждому отделению нашего взвода для стрельбы выдали АКМ , снаряжённые рожкам с патронами для пальбы одиночной и очередями. Для поражения целей на стрельбище были установлены ростовые и грудные фигуры.
В первый раз перед стрельбой благодаря громкой команде полутрезвого командира взвода Г. Попова вышла довольно смешное зрелище:
   Раздался крик: «Стреляй в засранца!»
   И каждый третий лёг ничком.

   Тем не менее, геологи, в отличие от биологов и химиков, отстрелялись отменно с зачётным поражением мишеней, поскольку в полевых экспедициях всем нам приходилось использовать охотничьи ружья, малокалиберные винтовки, карабины, наганы и ракетницы.
   Преподавателем военного цикла и непосредственным командиром взвода геологов являлся майор В. Шлопак. Следует отметить, что в статье студенческой газеты, посвящённой Дню Советской Армии, автором значился майор В. Шлопаков. Эту спорную ситуацию с фамилией майора прояснил неожиданный приход на занятие по военной подготовке матери Бахи, которая пришла замолвить словечко про заболевшего после хлопковой кампании сына и по поводу его нахождения в больнице и отсутствия на занятиях. В дверь аудитории раздался стук и её аккуратно открыли. Майор, взглянув на приотворившуюся дверь, и узрев в проёме женщину, пригласил её зайти: «Заходите, гражданочка, я Вас слушаю». Мать Бахи, смутившись, обратилась к нему по военному: «Товарищ, Шапокляк, разрешите обратиться по поводу моего заболевшего сына». Майор, не смутившись странного звучания произнесённой фамилии, выслушал просьбу матери и очень доброжелательно заверил её, чтобы она не беспокоилась по поводу заболевшего сына и отметок н/б в журнале. Когда женщина, рассяпая благодарности, вышла из аудитории, студенты, сдерживая подступавший смех, поинтересовались настоящей фамилией майора. Майор сообщил, что он воспитанник детдома и по нации белорус и поэтому его настоящая фамилия Шлопак, а уж в паспортном столе его фамилию русифицировали на Шлопаков...
   Майор Шлопак, построив по окончанию стрельб все три взвода, выразил благодарность всему взводу, никого не выделяя в отдельности, и выразил уверенность в том, что будущие офицеры-химики станут высоко держать марку советского офицера, и будут готовы к отражению происков любого агрессора.
В условиях Ляура курсантам пришлось дежурить по кухне, очищая картошку и нарезая хлеб (вот где пригодился кулинарный опыт, приобретённый на хлопке).
   В роли помощников на свиноферме, мы кормили хрюшек кухонными отбросами и убирали за животными отходы их жизнедеятельности. Некоторые особо брезгливые курсанты пытались работать в противогазах, но поскольку в отдельных намордниках фильтры не работали, а дышать хотелось по-прежнему, то привередливым товарищам, пришлось распрощаться с масками со слоновым хоботом, пугавшими повизгивающих подсвинков.
   Серьёзным испытанием стала для нас охрана боевого знамени полка. Согласно Уставу мы должны были охранять его в части и защищать в бою, не допуская захвата знамени противником. В противном случае виновные в этом позоре подлежат суду, а воинская часть – расформированию. Знамя полка хранилось в помещении командного пункта в расчехлённом виде на древке в застеклённом шкафу, опечатанном гербовой сургучной печатью воинской части. Ночью в помещении непосредственно у знамени полка дежурили два курсанта с АКМ, а неподалёку во дворе под двумя грибками стояла ещё пара курсантов, вооружённых автоматами и штык-ножами.
   Откровенно говоря, под грибком стоять было намного приятней, хотя ночью грибок спасал только от лунного света, но ни от степного холода аридного климата. Ориентируясь на жест щелчка по кадыку, следовало быстро перебежать к соседнему грибку и выпить с охранником-курсантом что-нибудь покрепче (смельчаки пробавлялись одеколоном с водой), страхуя себя от степного ночного холода и страха в кромешной тьме.
   В командном пункте проведение такого мероприятия было несбыточно и поэтому дежурство прямо у знамени было сущим наказанием, которое было сложно переносить, и туда назначались исключительно крепкие и непьющие курсанты типа нашего Сироты.
   В ходе военных сборов нам пришлось покорять высоту, которую захватил условный противник. Перед этой спецоперацией отцы-командиры получили задание сверху:
   Пришла шифровка из генштаба, 
   12, жопа, карандаш...
   По лицам офицеров видно, 
   Здесь «жопа» главное из слов.

   После утреннего завтрака капитан Попов Г. пояснил взводу, что предстоит войсковая операция по захвату высоты, которая начнётся в 10-00 (по его выражению: «Для тех, у кого проблемы с хренометражом – в 1000»), и на неё отводится время 1 час 20 минут. Но очевидно, планировавшие эту операцию отцы-командиры, не учли особенности спортивной подготовки и профессиональных навыков геологов. Поэтому офицеры на командном пункте, наблюдавшие за операцией с биноклями, были ошарашены, когда через 45 минут, бегущий без остановок по всхолмлённой местности взвод геологов с воплем «Ура!», захватил оккупированную условным противником высоту. Отделения химиков и биологов вкупе с командиром роты – кадровым офицером, протирающим каждые 100 м передвижения нестиранным носовым платком, струящийся по вискам пот, одолели высоту к концу второго часа операции. Естественно, что мы время зря не теряли, и торопились не просто так.  Поэтому к моменту подхода отставшей части взвода отметили бормотухой из фляжек взятие высоты, укрепив возросший боевой дух.
   По вечерам офицеры преподавали нам тактику действий химического взвода в военных условиях и при чрезвычайных ситуациях. При ядерном взрыве поражённая территория выделялась концентрическими кругами, начиная от центра буквой Г, затем к периферии буквами В, Б и А. Эта аббревиатура означала: Г   готов, В – выноси, Б – беги, А – а Бог с ним.
   Практические занятия включали с учётом нормативного времени облачение тела в плотную химзащиту и головы в противогаз, а также обработку друг друга и техники от факторов химического и бактериологического оружия немудрёным опрыскивателем сельскохозяйственного типа марки ДКВ, которая расшифровывалась как   Дурак Кто Выдумал…
   По завершению трёхмесячных сборов нам всем было присвоено звание лейтенант запаса рода войск ВУС 1110006. Это событие было отпраздновано вместе с нашим взводным командиром-отцом майором В. Шлопак в ресторане «Фарогат», находившимся в городском парке, которых тщаниями мэрии г. Душанбе благополучно изжили.
Заключение
   Разумеется, что некоторые сюжеты нашей молодости остались за кадрами геологических этюдов, многое можно было бы дописать о жизни в те далёкие времена. Но и представленные этюды будут подспорьем для воскрешения в памяти воспоминаний и напоминанием потомкам об активной жизни советских студентов-геологов.
   Однокурсники, рождённые до мая 1961 года, полагаю, знают, что согласно метрикам об их рождении, когда-то столица Таджикистана называлась Сталинабад. Можно уверенно говорить о том, что время за период до сегодняшнего дня и нас всех изменило до определённой степени узнаваемости. Поэтому каждый из однокурсников-сталинабадцев сегодня вправе говорить о себе:
   Страна, в которой я родился
   Не существует много лет.
   И город переименован.
   И в паспорте какой-то хмырь.

   Но и по сию пору мы всегда помним об одной прописной истине, которая помогает нам выжить в окружающем мире, несмотря на войны или пандемии:
   Одолевают нас проблемы.
   Но у кого проблемы нет, 
   Не реагирует зрачками
   На свет.

   Уверен в одном – даже будучи геологами, мы не стали искателями кладов, поскольку каждый из нас своего рода самородок, пускай даже порой с нахлобученным на голову колпаком с бубенчиками.
   Что мне хочется пожелать моим дорогим однокурсникам, разбросанным великим потоком жизни на разные широты земного шара, кроме традиционного здоровья?
   Конечно же, мира в душе, мира в семье и мирного неба над головами!