Фарш

На кладбище собрались раненько. Прохладненько.
У входа стул и паста-щетка-мыло охранника.
Но самого охранника — как смыло.
Ночные обитатели и посетители просачивались,
растворяясь, исчезая странненько.
Не оборачивались. Возможно, стыдно за охранника.

Но постоянные же, коренные жители
вели себя корректненько, лояльненько.
Щадя наши, расшатанные праведностью нервы,
почти беззвучно умещались в недра;
почти бесшумно с милыми прощались.

Мы тоже как-то ухитрялись вести себя белее белого.
Нам стыдно было нашего тела.
Нежнее нежного мы пробирались.
Теснее тесного идти старались.
Стыднее стыдного нам было за то тело,
до которого мы тайно добирались.
Его найти надеялись — целее целого.

Теперь, как никогда, не сомневались:
она ждала нас. Дело было сделано.
Она ждала нас на окраине Некрополя.
В ограде был шатер с раздвинутыми створками
и вниз вели ступени. Дальше — тропка.

Кусты безумно пахнущей сирени,
стволы берез и сосен, из тумана выступающие робко.
Открылась чудная поляна.. В центре
мощный грубый стол с огромной мясорубкой,
и чан, черт знает с чем.

Но справа, у кустов сирени, на изящном пьедестале
ее нам изваял какой-то гений, как Диану на привале.
Но из чего? Представьте, из ее же фарша!
Глаза и зубы — инкрустация.
Лобок — прекрасный паричок из натурального.
Нет, нет, не имитация.

Мы все застыли в изумлении.
Нам говорили, что в гробу она была прелестна.
Но эта дивная фигурка (в стиле Торвальдсена)
была, как сцена из Ватто.

Мы скинули пальто и сумки опустили.
Мы понимали, что поесть здесь не осмелится никто.
Но мы ее простили.