Холерная диета

 
Для многих из нас, людей поколения «65+», 1970-й год оставил свой неизгладимый след... Кто-то из советских граждан, будучи награждёнными памятными «Ленинскими» медарями, запомнил пышные торжества в СССР по случаю 100-летия со дня рождения вождя мирового пролетариата, кто-то – восхитился рекордом по продолжительности полёта космического корабля «Союз-9» с экипажем Андриан Николаев – Виталий Севастьянов, а любители хоккея – аплодировали седьмой подряд победе хоккеистов сборной СССР на мировом первенстве в Швеции.
Мне же, 15-летнему юнцу, лето того года навсегда запомнилось первой самостоятельной поездкой в любимую мною Евпаторию. День заезда в путёвке Евпаторийского клинического санатория Министерства обороны СССР был указан чётко – 15 августа. И всё бы ничего, но с первой декады последнего летнего месяца в южных регионах Советского Союза, куда, естественно, входил и Крым, был объявлен жёсткий карантин по поводу эпидемии холеры. Как и у героя мелодрамы «Москва слезам не верит», принцип был прост: «Всех впускать и никого не выпускать!». По крайней мере – без долгого карантина. В таких условиях надолго покинуть дом и работу не могли ни мама, ни батя. Но и прервать цикл лечения для меня возможным не представлялось. Посему на семейном совете было решено, что до Орла – малой родины отца – мы доедем вместе, а далее – до санатория я должен буду добираться самостоятельно. Благо маршрут Псков – Москва – Евпатория я знал назубок, от столицы до всесоюзной детской здравницы он был без пересадок, а в городе у моря прямо от привокзальной площади нас уже должны были поджидать санаторские автобусы. При такой опеке не потеряешься, даже если захочешь.
Сборы в дорогу мама затеяла едва ли не за неделю до отъезда. Кроме уложенных в объёмный чемодан пары белья и школьных принадлежностей (учебный год на носу!), мамуля и сердобольная бабушка всерьёз озаботились и решением продовольственной проблемы для меня, новоявленного пилигрима. Перед нашим отъездом мама и бабушка напекли внушительную горку вкусных, аппетитных пирожков с разной начинкой, положили полпалки сырокопчёной колбасы, пяток яиц и несколько малосольных огурчиков. Так что до Москвы мы с отцом точно бы с голоду не умерли!
Едва перебравшись с Ленинградского вокзала на Курский, нос к носу мы столкнулись с батиным сослуживцем, дядей Женей. Старлей Старостин возвращался домой после отпуска, а потому в плане финансов был, что называется, «на жёсткой мели». Офицеры решили отметить встречу в привокзальном ресторане. Тем более, что, как старший по званию, все расходы по оплате дружеского обеда взял на себя мой отец. Изучив меню, друзья решили попробовать на вкус «гвоздь программы от шеф-повара» – жареного поросёнка на вертеле. Не буду врать: при том, что жареную свинину я ел нередко и раньше, но жареного поросёнка на вертеле, как и взрослые, я за свою тогда ещё короткую жизнь, не вкушал ни разу. Уж очень хотелось попробовать – «с чем его едят?» В меню значилось: с гречневой кашей и с хреном…
Правда, пока батя, отлучившись на пять минут, приводил себя в порядок, официант осторожно поинтересовался у дяди Жени, готовы ли уважаемые офицеры дождаться доведения блюда до готовности и оплатить заказ прямо сейчас, по предъявлению счёта?
– Да, готовы! Сейчас полдень, а наши поезда уходят поздним вечером – заверил заказчик, помня, что за заказ всё равно платит не он.
Довольно улыбаясь чему-то своему, «слуга ресторанного сервиса» удалился за дверью с надписью «Посторонним вход воспрещён». А для нас началось время томительного ожидания сюрприза в форме «гвоздя программы от шеф-повара».
За время ожидания заказного блюда друзья успели выпить и обильно закусить по поводу встречи и за здоровье друг друга, рассказать все известные им новости и анекдоты, обсудить перипетии международного положения СССР и даже сыграть пару партий в дорожные мини-шахматы…
Наконец, под сводами ресторана зазвучали аккорды «Подмосковных вечеров»  – и из кухни шеф-повар в сопровождении внушительной свиты во главе с метрдотелем вынес огромный поднос, на котором во всей красе возлежал цельный трехкилограммовый поросёнок, обильно нафаршированный ароматной гречневой кашей. Было похоже, что порося даже чему-то улыбался курносым пятачком, а его хвостик был игриво загнут!
Что тут скажешь – поросёнок на вертеле был приготовлен на славу! Мы отреза'ли аппетитные куски нежной мякоти, с удовольствием похрустывали податливыми для зубов хрящиками, запивая съеденное, согласно возрасту: офицеры – холодной водочкой, а я – сидром. Как говорится – каждому по возрасту. Впрочем, когда мы поняли, что вполне насытились и больше вкуснятины наши желудки вместить уже просто не могут, от поросёнка убыла едва ли его треть. И тут настал миг оплаты…
– С вас сто двадцать рублей! – изрёк метрдотель. Платить будете вскладчину или как?
Наступила немая сцена. Сконфуженно порывшись в портмоне с сиротливо лежавшей там мятой «пятёркой» и вывернув пустые карманы, вмиг вспотев и покраснев, дядя Женя беспомощно молча развёл руками от астрономической суммы, превышающей тогдашнюю месячную зарплату инженера. У меня же при этих словах гулко застучало в висках и закружилась голова...
Тягостное молчание нарушил вернувшийся к столику отец: «В чём проблема, десантура?»
– Да вот с оплатой съеденного вами проблема, – подытожил страж правопорядка, саркастически улыбаясь. Платите! Иначе протокол оформим и в комендатуру сообщим: пусть разберутся – строго изрёк милиционер.
– Отставить комендатуру! Счёт на оплату – мне! – изрёк батя своим командирским голосом, не терпящим возражений. Сто двадцать целковых? – однако, мы знатно посидели! – не моргнув глазом, промолвил отец, отсчитывая чёртову дюжину красных десятирублёвок, добавив десятку «на чай».
– Нет проблем! – как-то почти разочарованно откликнулся шеф-повар, поправляя свой высокий колпак.
– Остальное заверните нам в два пакета: в дороге мне и товарищу провиант пригодится, – скомандовал отец.
– Один момент! – подобострастно оживился шеф-повар, вооружившись внушительным тесаком и фольгой, ловко заворачивая остатки «гвоздя программы», съеденного нами едва лишь на треть.
– А это вам за счёт заведения! – изрёк метрдотель, протянув отцу бутылку полусладкого «Советского Шампанского». Не считая свадебных торжеств, до вас у нас трижды с заказным поросёнком конфузы случались. При расчёте дело до поросячьего визга гостей с вызовом милиции доходило. Вы – первый из тех, с кем проблем не было…
При этих словах батя лишь невесело улыбнулся: теперь и у нас финансы громко запели романсы, а впереди ещё были Орёл и Евпатория, и обратная дорога отца домой...
Но, выйдя на свежий воздух, не сговариваясь, все мы облегчённо вздохнули. И нам было что поесть в дороге, и дядя Женя возвращался во Псков не с пустыми руками.
За полчаса до отхода евпаторийского поезда батя отбил телеграммы-молнии орловским зятьям с лаконичным текстом: «Из-за проблем с хреновым поросёнком поиздержался в дороге. Деньги привезите к поезду №17». Скинувшись по-родственному, озадаченные свояки встретили нас на перроне радушно. За время стоянки поезда, ступив на родную землю, батя передал им внушительный кус московского жареного порося, а дядья не только помогли мне с наличностью, но ещё передали кулёк с бабулиными ватрушками, слойками и пожеланиями: «Ешь, племяш, поправляйся на здоровье!»
Пожелав мне счастливого пути, с отходом моего поезда батины свояки «ударили по газам» своих «Волг», «Москвичей», «Запорожцев», а я, спустя пару часов после прощания с батей, отправился… в вагон-ресторан! Ведь почти две тысячи километров я впервые проеду в статусе самостоятельного пассажира, да ещё с сотней рублей в кармане! Ну, как тут «купюрой об стол не ударить», если, говоря по-шукшински, она «ляжку жжёт?»
Правда, при входе в наш «общепит на колёсах» поезд неслабо дёрнуло – и меню с бейджиками «столик заказан» беспорядочно попадали на пол, но кого это может волновать в столь знаковую для меня минуту? Поднял табличку, поставил её на соседний столик: сиди и жди своего часа – торопиться-то некуда.
Из сытных вкуснятин на закуску я выбрал для себя оливье, на первое – суп харчо, на второе – бифштекс, на третье – клюквенный морс, а на десерт – шоколадное мороженое.
– Молодой человек! Вы же один теперь едете? Так может Вам водочки-с или коньячку-с поднести? Весь Ваш грешок за небольшую доплату останется нашей с вами тайной, – заговорщицки шепнул на ухо, подмигнув мне услужливый «человек с подносом» – официант, то есть.
Не стану лукавить: будучи воспитанным в духе армейской строгости, пользоваться подобной услугой прежде мне не доводилось. Изрядно смутившись, не стал я вольничать и на этот раз: мало ли, как градус в голову впервые ударить может? Не оправдаешься потом…
Но и без всяких возлияний конфуз со мною случился-таки. При том резком торможении таблички с заказами, попадав, перепутались – и, сам того не сознавая, я с аппетитом принялся поглощать принесённые блюда не своего заказа, благо салат «оливье», как и суп «харчо» среди едоков были весьма популярны. А вот с бифштексом у меня промашка вышла. Из-за путаницы с табличками мне принесли чужой заказ, как оказалось, с заказным ромштексом. Я же, воспитанный и вскормленный на простой еде, без особых гастрономических изысков, не смог на глазок отличить аппетитные куски говядины. Где тут ромштекс, а где бифштекс, – попробуй, разберись... Когда же майор-танкист с дочерью-подростком сел на своё место без их заказа, я уже их ромштекс доедал… После небольшой вспышки майорских эмоций при краткой, но выразительной лекции офицера-гурмана о явном, принципиальном отличии бифштекса от ромштекса и словах моих робких извинений, подкреплённых мною же заказанной бутылкой «Рижского» тёмного пива, конфликтная ситуация была успешно погашен. Тут же  выяснилось, что Вера едет «сдаваться» в тот же санаторий Минобороны, что и я и мне было предложено взять над девушкой дружеское шефство, с тем, чтобы дальше "ни-ни, а то,,," В тот вечер, едва не поссорившись, мы всё же расстались друзьями. И эта дружба продолжалась долгие годы…
До Харькова я успел побаловать себя ещё тремя-четырьмя стаканами чая с вкусными бабулиными кондитерскими дарами. А во время получасовой ночной стоянки в милом моему сердцу Харькове, меня ждал новый сюрприз. Со скоростью неслабого торнадо в полусонный купейный вагон ворвалась… тётя Тома – мамина подруга со времён их послевоенной молодости.
– Игорёк! Здравствуй, дорогой! Давно ж я тебя не видела, с прошлой Евпатории! Эк, как за это время ты вымахал! Настоящим красавцем, женихом стал! Мне твоя мама телеграмму дала, что ты один едешь! Проголодался, небось? Держи от меня вареники с творогом и картошкой! Я же помню, что ты их любишь – без умолку тараторила она с милым моему сердцу южнорусским акцентом, ставя на столик пластмассовую посудину, полную ещё тёплых, вкусно пахнущих вареников в сметане. Ты уж будь в дороге внимательным и осторожным. Не забудь съесть вареники побыстрее, чтобы не испортились! – сыпала она своими "ЦэУ", уже на ходу чмокая меня в щёку.
Наутро, перед закрытием вагона-ресторана до самого прибытия на землю древней Керкинитиды, как звали этот райский уголок древние греки, я заказал любимый мною шашлык и кофе с пирожным. Одним словом, на конечной станции Евпатория-Курорт я уже был сыт «под завязку»…
Пройдя привокзальную «антихолерку», от пассажиров нашего санаторского ЛиаЗа-677 я, к своему ужасу, узнал, что на территорию санатория вход со съестным с Большой Земли запрещён категорически. Вся еда у приезжих изымалась в приемном покое и тотчас уничтожалась на месте! А у меня в чемодане теснились сыр и вкуснейшая колбаса, бабулины пирожки и вареники от тёти Томы, яйца и даже внушительный кус того самого хреново-вокзального поросёнка… Что бы там об эпидемии ни говорили, мне, воспитанному в духе бережного отношения к еде, было отчего приуныть… Как только войду в приёмное отделение... прощай, мой продпаёк, любовно собранный родными и близкими!..
С невесёлыми мыслями «как быть?» и «что делать?» я в нерешительности сидел в сквере напротив дверей приёмного покоя санатория, не зная, что предпринять… До окончания приёма ребят нашего заезда оставалось не более пары часов, чемодан немалых размеров был набит едою… и всё это гастрономическое изобилие должно быть уничтожено, ведь кусок в горло мне уже не лез ни при каких обстоятельствах…
… – О чём задумался, Князь? Чего грустишь?
Эти слова вернули меня к жизни! О, сей басовитый голос я узнал бы и в многоголосном хоре! Ловко переставляя костыли, ко мне приближался Серёга Мухин, или Муха в нашей санаторской компании, а чуть приотстав от него, припадая на больную ногу, расплывшись в дружеской улыбке, подгребал ко мне собственной персоной Саня Пушкарёв, он же – Пушкин, по-свойски. Будучи сыном нашей же воспитательницы Нины Васильевны, он, конечно же, пользовался кое-какими привилегиями в плане послабления режима. Но, будучи правильным парнем, над нами он не возносился никогда. То есть Саня был «лицом, довольно близким к властям», но не оторвавшимся от народа. Как оказалось, на моё счастье, отец Мухи забыл в гостинице папку с путёвкой и медкартой сына и был отправлен в отель для исправления ситуации, а Саня, уже готовый «сдаться властям», скрашивал Мухе время одиночества.
На нашем «скверном» совете было решено спасти еду из моего чемодана во что бы то ни стало! План был простым, хотя и трудоёмким. Неся по очереди нелёгкий чемодан, нам с Мухой надлежало по периметру обойти огороженную территорию санатория до Нижнего парка, а там, у небольшого пролома в ограде (когда-то небольшую дыру в ограждении «организовал» водитель-лихач, не вписавшись в поворот, а заделать пролом у рабочих руки не доходили), уже с той стороны нас должен был встретить Пушкин, у которого имелись ключи от музыкальной каморки за летней сценой. С отличием окончив музыкальную школу по классу гитары и будучи лидер-гитаристом и вокалистом сменных составов нашего санаторского ВИА «Успешная операция», Саня верховодил этим музыкальным коллективом несколько лет. Имея такую творческую единицу, мед- и пед-персонал в ребячью рок-тусовку особо не вмешивался. Так что наша затея с чемоданом имела все шансы на успех. Так всё и случилось, к общей радости.
Успешно переправив провиант «на базу», наконец, с лёгким сердцем предстал перед группой приёма и я. Понимая, что продукты могут скоро испортиться, без «раскачки» мы провели разъяснительную работу среди друзей, и у многих из них – самых надёжных, неболтливых – хотя бы на время появился не только вечерний кефир, но и второй ужин. Ведь если подумать, режим казённого питания у наших диетологов устроен как-то неравномерно. Судите сами! При том, что кушать хочется всегда, почему перерыв между завтраком и обедом в госпиталях и санаториях составляет четыре часа, между обедом и ужином – четыре-пять часов, а вот между ужином и завтраком мы должны жить без плотного перекуса до десяти часов!? Не многовато ли? Наши растущие подростковые организмы требовали всё новых калорий – и дополнительный продпаёк был тогда для нас как никогда кстати…
 Да, наша «спецоперация» 52-летней давности прошла успешно! Ведь тогда и продукты не пропали, и холерой среди нас никто не заболел. Слова «пандемия» наш народ в ту пору ещё не знал. Тогда со страшной эпидемией наша страна справилась за три месяца…
А немалый по тем временам 300-рублёвый долг зятьям отец с лихвой вернул уже через месяц. Ведь плюсом к окладу каждый прыжок бати в статусе парашютиста-инструктора стоил тогда по десять целковых, а в месяц у него и до тридцати прыжков выходило нередко.
Кстати,тот «холерный» карантин приобщил меня к творчеству Владимира Высоцкого. Именно тогда он написал своё стихотворение «Холера». И пусть оно не так популярно, как другие стихи и песни Гения, для меня эти строфы дороги по-особому…

Игорь СЫЧЕВ


Владимир ВЫСОЦКИЙ

Холера

Не покупают никакой еды —
Все экономят вынужденно деньги:
Холера косит стройные ряды, —
Но люди вновь смыкаются в шеренги.
Закрыт Кавказ, горит «Аэрофлот»,
И в Астрахани лихо жгут арбузы, -
Но от станка рабочий не уйдет,
И крепнут как всегда здоровья узы.
Убытки терпит целая страна,
Но вера есть, все зиждется на вере, -
Объявлена народная война
Одной несчастной, бедненькой холере.
На трудовую вахту встал народ
В честь битвы с новоявленною порчей, -
Но пасаран, холера не пройдет,
Холере — нет, и все, и бал окончен!
Я погадал вчера на даму треф,
Назвав ее для юмора холерой, -
И понял я: холера — это блеф,
Она теперь мне кажется химерой.
Во мне теперь прибавилось ума,
Себя я ощущаю Гулливером,
И понял я: холера — не чума, -
У каждого всегда своя холера!
Уверен я: холере скоро тлеть.
А ну-ка — залп из тысячи орудий!
Вперед! Холерой могут заболеть
Холерики — несдержанные люди!