Бармен

В уютный бар воспоминаний
вхожу задорно, хвост трубой,
я жажду бурных возлияний,
истосковавшийся душой

по дням, что кажут из бутылок
свой лучезарно-мудрый лик,
согнав с рутины спесь ухмылок,
к которым издавна привык.

И пусть артачится злодейка –
судьба, как снежная метель –
мне мину броскую «налей-ка»
голубоглазый корчит хмель.

И я кричу, с размаху двинув,
раскрепощенным кулаком
по барной стойке, опрокинув,
графин сомнений кверху дном:

«Кем бы ты ни был, бармен, даже
брахманом памяти, жрецом,
ты сокровенного на страже,
так повернись ко мне лицом

и наливай в стакан гранёный,
бурлящий словно жизнь моя,
сорокаградусный, студеный
напиток инобытия!»

Рука порхает и кричащий,
искрящий, яростный, живой
былого вкус, в висок разящий,
переполняет разум мой

шальными звездочками лета
да мускулистостью жары,
ударным голосом рассвета
и детской шалостью игры!

Я снова к большему способен,
ведь явь покинула меня,
и капле делаюсь подобен,
что точит камень ночи-дня.

Спустя мгновенье из ребенка
я, сделав медленный глоток,
преображаюсь в дьяволенка –
дохнуло юностью чуток!

Настало время для портвейна:
бутылку, бармен! Из горла
я буду впитывать Кобейна –
заразный, глупый, ну дела!

Себя припомню как поэта –
плесни же красненького, друг,
чтоб с послевкусием сонета
соединить природы звук.

Пусть горло нежит цвет заката –
в мир утонченности окно,
немножко милого разврата
добавит белое вино.

А следом важный, как боярин,
кто бы вы думали? Коньяк!
Большими звездами одарен,
но от него в душе – голяк!

Теперь слежу я за исходом
из кружки с пивом пены дней,
к ней припадая год за годом,
бессменно делаюсь взрослей.

А что же бармен? Извлекает
напитки древние, как мир
и в грот былого увлекает –
затейник, слушатель, факир.

То ранних лет сулит глоточек,
то юность выплеснет в стакан,
то в рюмку зрелости разочек
грустинку выдавит из ран.

А я же всё глотаю скопом,
и посему мертвецки пьян,
по вехам прошлого галопом
несусь, не чувствуя стремян.

Как вдруг лихое приземленье,
реальность снова под ногой,
вернулись страхи и сомненья,
исчезло дивное – хоть вой!

Я обнаруживаюсь в баре,
но то лишь бренности оплот,
существование в угаре:
«банальность» в руку мне суёт

в бокале утлом и никчёмном,
я ж мину делаю, что пью,
а сам в порыве неуёмном
исчезновение кую.

И вот он бар грядущих рвений,
передовой мечты канкан,
где в чудной дымке откровений
шаманит бармен-растаман!