Блуждающая в саду

Я сбилась с лесной дороги,
Шипами пронзавшей мою плоть,
Окостеневшими ветками царапавшей мою кожу:
Филины, обнажившие длинные когти, преследовали меня.
Их силуэты в полутьме рядов плакучих ив
Напоминали фигуры в балахонах,
У которых под капюшонами горели жёлтые глаза.
Их вытянутые плоские когти напоминали лезвия кос и секир,
Занесённые надо мной.
Мчала я от них, задыхаясь,
Слыша только их голоса и дрожь собственного сердца.
Мои ленты цеплялись за переплетенные ветви и корни,
Разрывая мои косы,
Останавливая меня,
Делая меня добычей для крылатых стражей леса.
Я бежала на свет, видневшийся далеко впереди,
Манивший меня несколькими лучами в зарослях шиповника.
Когда филины отстали, а я, обессиленная, но ликовавшая, достигла света,
Он ослепил меня,
И, вскрикнув, я упала на прохладную голубую траву у основания кустов.
Она остудила жар моего тела.
Роса, хранившаяся на острых вершинках травинок, смыла с моего тела кровь и древесную смолу.
Голубые прутики сомкнулись надо мной, готовые меня защитить.
Я чувствовала, что я в безопасности.
Справа от меня журчала вода фонтана.
Было слышно, как пьющие пташки задевают гладь крыльями,
Как капли падают на кувшинки, ударяются, рассыпаются на более мелкие.
Так много покоя было в месте, где мне посчастливилось оказаться.
Я встала и, не выходя из высоких кустов, осмотрелась, чтобы понять,
Куда вереница случайностей на этот раз в вихре доставила меня.
Пока я вставала, тонкие ветви шиповника обламывались в моих волосах,
И их украсили бутоны ярко-розовых душистых цветков с жёлтыми иглами в середине.
Моему взгляду предстал сад, цветочный лабиринт и ложе в самом центре его,
Увитое цветущими каждый вечер ипомеями.
Солнце уже садилось, и лиловые цветы, из сердцевины которых лилась тягучая пурпурная тьма, распускались.
У подножия ложа меняли свои узоры и оттенки со скорым движением лучей миллионы крупных цветочных бутонов.
Обилие красок прояснило мои взволнованные чувства,
И только тогда я почувствовала пышное и дурманящее, как мускус, благоухание десятков тысяч цветных лепестков,
Которое пытался сообщить мне предзакатный ветер.
«Боже мой! – воскликнула я, пораженная пьянящим флёром. – К чему такое обилие ароматов?»
Тревожный голос мой пробудил того, кто спал в объятиях лепестков и благоухающих трав.
Сдвинулись голубоватые простыни, усыпанные блестящими семенами нигеллы и аниса,
Зашуршали ткани нескольких мягких подушек и широких рукавов, чувственно скользивших по ним.
Ото сна пробудился юноша в невесомой белой рубашке,
Ложе которого охраняли ирисы, астры, пионы, лилии и протеи.
Пышные волосы, будто взбитые феями, опускались на плечи и грудь.
Увенчал их венок из ромашек, арабиса и фиалок.
Ведя плечом и пробуждая ещё слабое после грёз и снов тело,
Юноша поднял голову, и я ахнула, узнав в нём принца.
Он был болен: его глаза были завязаны.
Но мне казалось, что он видит меня,
Что взгляд его устремлён ко мне.
«Незнакомка, неожиданная гостья в моём саду! – позвал он, улыбаясь. – Прошу Вас, не покидайте меня! Быть может, Вы захотите здесь и со мной, когда сад охватят ночь и звуки живущих в ней созданий, побеседовать о тайнах бытия?»