В любви к Александру

Вот и мой таинственный предрассветный сон.
Я стою с бокалом в золотых бликах,
До центральной линии залитым прозрачной водой.
Приглушенный свет, проходящий через узор на стекле,
Тоненькими лучами помешивает кристальную гладь.
По ней бегут искры и горизонтальные полосы,
Повторяющие обозримые с балкона меандр и акант в орнаментах дома напротив.
Движение моей дрожащей руки порождает низкий всплеск.
Капельки рассыпаются по поверхности воды, как последние звёздочки фейерверка.
В соседнем доме погасли все окна.
Все, кроме одного, того, что занавешено бархатной шторой цвета безе с корицей.
Ромбовидные алмазные подвески с золотой каймой, украшающие мое платье,
Задевают каменную кремовую балюстраду,
Когда я заинтересованно набок склоняю голову.
Я знаю: за этим окном его комната.
Я знаю: он, как и я, все еще не спит.
Ходит по ковру с длинным ворсом из угла в угол, от стены к стене.
Режет ладонь натянутой леской левой чаши весов.
В бессилии падает у стены, плечами касаясь нижней части рамы гигантской картины.
Запускает кончики длинных пальцев в ниспадающие на плечи рыжие локоны.
Остатки пергамента и залитых золотистыми чернилами листов дотлевают в глубине камина…
Если бы мой голос имел хоть сколько-нибудь силы,
Я бы, невзирая на то, что всю улицу, все здание, все пространство поглотила ночная тишина,
Воскликнула, и дождем или градом пролились слова из сердца, разбитого молнией и громом:
«Ты, рыдающий у стены с трофеями и полотном, предсказывающим твое падение!
Ты, потерявший себя среди ледяных осколков графинов и коньячных брызг!
Послушай! Послушай меня, заклинаю!
Два Солнца и три земли отвергли тебя,
Но я всегда готова тебя принять и протянуть тебе свою руку!»