Три дороги

Три дороги
.
.
2010. Август.
1.
В тот день закрыли навигацию,
а мы явились обе-две
на Новоспасский – покататься на
речном трамвае по Москве.

Стояла тишина мертвецкая
и под землёй висела мгла…
Нас подхватила Павелецкая
и на бульвары унесла.

На нас глазели завсегдатаи
проездов, скверов, площадей,
а мы, хоть знали – это статуи,
их принимали за людей.

Какой-то бог весть кто ex machina
не выпускал штурвал из рук,
и не отечеством попахивал
дым, разъедавший всё вокруг, –

была в нём пригарь сковородняя,
как будто кто-то из шпаны
нашёл дорогу в преисподнюю
невесть с которой стороны,

махал ручонками чумазыми
и, несвятая простота,
нам потаённое показывал,
приподнимая край холста.

2.
Inverno – в букве от Inferno
и в полугоде наяву.
… Мы обитали на Галерной,
оставив на три дня Москву,

в цветастых комнатах кургузых
под вдохновенный тарарам
почти бальзаковских французов
за табльдотом по утрам.

Мы выбирали путь неблизкий
и уходили налегке,
читая вывески-записки
на петербургском языке,

гуляли длинным промежутком
меж временами: Ленинград –
живое детство-незабудка,
а Питер – книжный зиккурат,

сбывали старые червонцы,
искали пятые углы,
и нас преследовало солнце,
освобождённое от мглы.
.
.

2016. «Холмогоры»

Подбиралась гроза колченогая,
обмотала рваниной костыль,
поначалу опасливо трогала
городскую свинцовую пыль, -
а потом осмелела, заухала,
водяные запели мехи,
на отару свою вислоухую
заворчали вверху пастухи.

За сплошными бинтами-заборами
и штакетников частым плиссе
не заметили, как «Холмогорами»
Ярославское стало шоссе,
как сменялись ландшафты и здания
и внутри окоёмной каймы
заполнялось пространство дыханием
смоляной преждевременной тьмы.

Выходили застенчиво: можно ли? –
из кромешных лесов дровяных
пожилые дома придорожные
в пожелтелых платках кружевных.
Неуступчива и неотходчива,
заграждала дорогу вода,
будто кто-то на небе отсрочивал
расставание наше тогда,
как бывает в романе с погонями,
от которых возможно уйти, –

но сияющий, как Пандемониум,
НПЗ вырастал на пути.
.
.
2019. Никольская

когда впервые от земли
дохнуло, как от печки,
мы на Никольскую пошли
присматривать колечки.
наш электронный поводырь
не понимал вопросов,
и рядом брёл в свой монастырь
незримый Ломоносов.

а мы искали серебро
такое, чтобы пелось:
«кому поём – тому добро», -
сбылось, не отвертелось.
тянулся дом не ввысь, а вдаль,
седой и утомлённый:
резьба, и мрамор, и хрусталь,
лепнина и колонны.

курил помятый задний двор
в неприбранной постели,
и двери, выйдя в коридор,
зевали и кряхтели –
и там нашёлся наконец
в каморке, полной света,
не то купец, не то кузнец,
безмолвием одетый.

там были глина и стекло,
и медь, и сплав кольчужный...
что по душе – не подошло,
что подошло – не нужно.
за окнами играл флейтист,
и отзывались камни…
…а палец помнил аметист,
что купят без меня мне.