Сказание о том, как князь Юрий сына сватал

Морозным вечером уютно
сидеть в потемках и в тепле,
смотреть, как тает росчерк лунный
на заволоченном стекле,
и слушать длинные былины,
и в тусклых отсветах лучины
воображать себе картины
того, что было на земле.

Гуляет до глубокой ночи
хват-месяц – шапка набекрень –
то серебрится вдоль обочин,
то обопрется на плетень.
Сказителя неспешны речи.
Накинут пуховик на плечи,
лежит тихонечко за печью
и дремлет ласковая тень…

***

Давным-давно в лесах оковских
лежала вятичей страна:
от Дона и до мест московских
их обитали племена.
Не много древние скрижали
о вятичах упоминали:
чужих людей не допускали
они к себе в те времена.

Непроходимые чащобы
скрывали тайны той земли
и топей хищные утробы
неосторожных стерегли.
Здесь заповедные дубравы
могли бы вспомнить Святослава.
На крутоярах величаво
стояли гордые кремли.

Ценили вятичи свободу
превыше всех иных святынь,
молились Волосу и Роду
и почитали берегинь.
Лишь искорки христовой веры
несли с собой миссионеры
и не было почти примеров
в языческих лесах крестин.

Здесь мог напасть упырь-покойник,
седой ведун повергнуть в страх,
коварный Соловей-разбойник
сидел на девяти дубах.
Дружили с берами мужчины,
огни пускали под овины
и заключали в домовины
усопших родственников прах.

Чудное сказывали люди
о красоте лесных девиц,
что тот навек несчастным будет,
кто встретит этих чаровниц.
Окрест ходили разговоры,
что, мол, от них одни которы,
о том, что все они потворы
и превращаться могут в птиц.

Охотников же было мало
проверить эти чудеса,
а те, кто были, все пропали,
уйдя в оковские леса.
А вы бы не хотели тоже
уйти в глухое бездорожье,
там встретить ту, кто всех дороже,
любить и не хотеть назад?


                ГЛАВА 1

Однажды князь ростовский Юрий
свои владенья объезжал,
врасплох застигнут сильной бурей,
в лесу дорогу потерял.
Насквозь промокла вся дружина
и разбрелась наполовину,
но князь в сопровожденье сына
преодолел тот страшный шквал.

Вдоль русла маленькой речушки,
избрав дорогу наугад,
вдруг вышел к тихой деревушке
его измученный отряд.
Места здесь были незнакомы.
Стояли избы в полудреме.
На горке ж… высились хоромы,
Что встали б с княжескими в ряд!

Был послан отрок на разведку.
В селище встретились ему
лишь старики одни да детки
и он подъехал к одному.
Сказав приветственное слово,
у старика спросил сурово:
“Скажи-ка, чье это?” – “Кучково.”
-“А где хозяин?” – “В терему.”

-“Что за река?” – “Зовем Неглинкой.”
-“Ты вятич?” – “Да!” – ответил дед.
Меж тем по узенькой тропинке
с горы спустился бойкий смерд.
Гостей достойно привечали:
в парную отвели вначале,
затем за стол, весьма немалый,
их усадили на обед.

Когда же отдохнули гости,
вошел к ним в горницу мужик.
Немолодой, большого роста,
в плечах особенно велик.
Вошел, как равный, без поклона,
хотя и был во всем посконном.
Видать, он тут глава исконный
и бить поклоны не привык.

“Здрав будь, сосед наш князь ростовский, -
повел он таковую речь. -
Зачем пришел в мой край московский?
И мир с собой принес иль меч?”
Помедлив, князь ему ответил:
“Здрав будь и ты, лесной владетель,
наш бескорыстный благодетель.
С тобой не ищем бранных встреч.”

-“Коль так, мы добрым людям рады.
Пусть крепнет между нами мир,
и в честь возлюбленного брата
устрою я великий пир!”
Дикарь совсем не ведал страха:
равняться с сыном Мономаха! –
а сам пришел в одной рубахе,
протертой кое-где до дыр.

Князь Юрий повидал немало
таких вот племенных вождей.
Все были гордыми сначала,
но всех их под рукой своей
держал он крепко. Кучке тоже
не избежать судьбы похожей.
Но только это будет позже.
Сейчас с ним надо похитрей:

“В Залесье разное судачат
о том, какая жизнь в лесах.
Да, вижу я, что все иначе –
напрасен суеверный страх.
Твое радушие мне любо,
за честь благодарю сугубо.
Да, только, что же мы, в порубе?
Дивиться принято в гостях!

Чем удивишь меня, хозяин?
Шелками, рухлядью, казной,
иль удалью мужскою славен
твой край, иль женскою красой?”
-“Мы чем богаты, тем и рады:
в ларцах есть серебро и злато,
коврами убраны палаты -
да, есть достаток небольшой.

Есть удальцы и молодицы –
о том поверия не лгут.
И зверя всякого и птицы
бессчетно расплодилось тут.
Но что так попусту хвалиться?
Ведь я не глупая девица.
Сначала надо убедиться,
что не напрасным будет труд.

До сей поры тебя в знакомых
не числил я. Не обессудь.
Сперва яви мне, что не промах,
а там и я уж как-нибудь.”
Суровым стал тут взор у князя,
вскочили с лавок гридни разом,
но князь не отдал им приказа,
а сел ровней, расправил грудь:

“Неужто в этой глухомани
не ходит обо мне молва?
Что ж, зря я хвастаться не стану,
скажу лишь таковы слова:
тебе представить будет трудно
сколь наши земли многолюдны,
как города в Залесье чудны,
какой привозят к нам товар.

И все моей подвластно воле.
Перечить? – Боже упаси!
Мой брат на киевском престоле.
Мы первые князья Руси!”
-“Мне имя громкое не новость -
захаживали в нашу волость –
но сохранишь ли эту гордость,
изведав наших скромных сил?”

-“Твои нелепы притязанья!
Довольно у меня бойцов.
Для брани или состязанья
любой из них всегда готов.”
-“Коль к испытанию готовы,
назавтра всех зову на ловы,
а после с доброю ендовой
решим наш спор без лишних слов.”


               ГЛАВА 2

Под утро собралась охота:
князь, княжич, Кучка и при них
немало разного народа,
ловцов и всадников лихих.
Чуть свет загонщиков орава
загомонила слева-справа,
неспешно двинулась облава
на обитателей лесных.

Охотники ушли в засады
и каждый предвкушал успех:
обещана была награда
за удаль лучшему из всех.
Вот благородный ростовчанин,
а вот улыбчивый мерянин;
был горд варяг, суров булгарин,
смел вятич, - чей же будет верх?

Князь Юрий любовался сыном.
Андрей был статен и высок.
Никто в охотницкой дружине
сравниться с княжичем не мог.
Все замечали как он ладен,
умом и мужеством изряден,
как молод, для девиц приятен,
но величав, надменен, строг.

Казалось, что простые страсти
он в жесткий заключил предел.
Изведав почестей и власти,
Андрей простого не хотел.
В своем владимирском уделе
он слыл правителем умелым,
сколь хитроумным, столь же смелым,
рожденным для великих дел.

Меж тем приблизилась облава.
Сновали мелкие зверьки.
Их били только для забавы
нетерпеливые стрелки.
Но вот счастливое мгновенье!
Мелькнули в ельнике олени,
как утренние сновиденья
свежи, желанны и легки.

Какая тут пошла потеха!
Погоня! Топот, свист и гам.
И буераки не помеха
таким отважным ездокам!
Шли напролом и что есть мочи –
вмиг ельник был разодран в клочья! –
упорнее, чем стая волчья,
преследовали попятам.

Андрей в лазоревую ланку
послал на всем скаку стрелу
и, увлекаемый подранком,
отбился в сторону в пылу,
вскарабкался по косогору,
поросшему кондовым бором,
и… очутился пред забором,
что возвышался на валу.

Наверх вовнутрь вела дорога.
Андрей зашел во двор. На нем
лишь истукан лесного бога
стоял над мертвым очагом.
Здесь было пусто, голо, тихо,
и он уже пошел на выход,
но – что за диво! – олениха
возникла в свете голубом!

Та самая, его добыча.
Андрей схватил свой грозный лук,
но странное в ее обличье
его остановило вдруг.
Очаг вздохнул белесым дымом,
зверь растворился, стал незримым.
Затем туман понесся мимо,
волшебный совершая круг.

И появилась в том овале
девица чудной красоты.
На голове ее сверкали
семилучевые колты.
Она смотрела на Андрея,
пред ним нисколько не робея,
а он, глазам своим не веря,
спросил: “Красавица, кто ты?”

Она сказала: “Это тайна.”
Пришелица из мира грез
стояла в золотом сиянье
своих распущенных волос.
Горел на ручке перстень алой
перегородчатой эмалью,
а платье всюду окаймляло
узорочье цветных полос.

Ах, как пригоже наважденье!
Глаза – два ярких озерца,
как будто в сильном изумленье,
распахнуты на пол-лица!
Тонка смородинка-девица
и грациозна, как царица.
Быть может, это только снится?
Тогда пусть снится без конца!

Андрей в плену очарованья
шагнул. Вдруг ожил вновь очаг,
скрыв девушку у изваянья.
-“Постой, ведь я тебе не враг!”
Но тщетно. Лишь в лохмотьях дыма
кумир глазницами пустыми
взирал на княжеского сына,
и был во взгляде только мрак.

Сосновый бор стоял в безмолвье,
еще храня ночную мглу.
Там дед лесной, насупив брови,
жевал душистую смолу.
Сквозь хвою солнца луч янтарный
вдруг камень высветил алтарный
и – словно символ страшной тайны –
на нем кровавую стрелу.

Андрей узнал по оперенью,
что перед ним его стрела,
и в олениху, без сомненья,
сегодня пущена была!
Он поднял. Что все это значит?
Удачу или неудачу?
Коль неспроста, тогда тем паче
раскрыть бы чудные дела.

Кто с ним играть задумал в прятки,
туманить разум волшебством?
У всех загадок есть отгадки,
хоть в это верится с трудом.
Какая в той девчушке сила!
Явилась и приворожила.
И не забудешь до могилы…
И не отыщешь днем с огнем.

Знать, не простая олениха
ему попалась. Вдруг она
заклятая поганым лихом
несчастная была княжна!
Тогда спасти бедняжку надо,
пойти-найти сквозь все преграды,
сразиться с трехголовым гадом,
разрушить чары колдуна!


              ГЛАВА 3

А княжича уже хватились.
Он хмуро встречен был отцом:
“Где пропадал, скажи на милость?
И без добычи? Молодцом!”
Давно закончилась охота.
Кто весел был, печален кто-то.
Сносили туши для подсчета,
и ясен Кучка был лицом.

Гостей хозяева уели.
Хоть дань лесная велика,
но лишь на четверть еле-еле
была от юрьева полка.
Веселый Кучка, добрый малый,
хвалил соратников удалых.
Ничто беды не предвещало.
Она ж была недалека.

Могучий вепрь, лесное чудо,
властитель солнечных дубрав,
по повеленью Переплута
по тайболе бежал стремглав.
Тревожно, сумрачно, невнятно
он чуял: впереди неладно -
да только повернуть обратно
ему мешал суровый нрав.

Людей завидев, он метнулся
на Кучку, сбил его с коня.
Андрей навстречу обернулся:
“Чудовище! Начни с меня!”
Кабан и витязь – эти двое -
застыли, изготовясь к бою,
и меч воздев над головою,
Андрей сказал: “Иди, свинья!”

Тут кто застыл, глазам не веря,
а кто, ликуя, закричал:
сразил отчаянного зверя
сполох умелого меча!
И этой доблестной победе
все радовались, словно дети.
Поднялся Кучка. Был он бледен
и кровь сочилась из плеча.

Но молвил громко: “Ай да воин!
Ты нам явил редчайший дар.
Великой похвалы достоин
тобою сделанный удар!
Сказать за всех позволь мне, княже.
Твой сын – в плечах косая сажень
и больше всех из нас отважен.
Сегодня он здесь первый храбр!”

Князь Юрий явно был доволен,
но хорошо владел собой:
“Пусть будет первым, раз достоин.” -
мол, нам такое не впервой.
А Кучка сильно был растроган:
не кинься княжич на подмогу,
отправился бы к Чернобогу
он, покалеченный свиньей.

И так сказал он: “Избавитель,
что хочешь у меня проси!”
К Андрею подошел родитель:
“Не лаптем здесь хлебают щи.
Ты что, Андрюшенька не весел?
Не слышишь? Этот местный кесарь
сулит тебе все блага леса.
Проси, но не переборщи.”

Андрей не думал о награде,
был целиком в своих мечтах,
пытался выразить во взгляде
то, что не выскажешь в словах:
“В кумирне видел я юнотку,
невероятную красотку.
Но встреча выдалась короткой –
она исчезла на глазах…

Быть может, в зверя обратилась,
взлетела солнечным лучем.
За что такая мне немилость,
ведь без нее я обречен!”
И тут сказал какой-то вятич:
“Он зачарован, не иначе!”
Забормотали: “Бедный княжич!
Теперь с тоской он обручен.”

-“Эх, княжич, -сокрушался Кучка:
Сумел же ты печаль найти.
Но это маленькая тучка –
ненастье будет впереди.
Кудесить все здесь мастерицы…
Ты говорил, что та девица
исчезла? Значит объявиться
еще должна. Ты подожди.”

-“Невмочь мне ждать! Пойду по свету.
Отец, прошу, благослови!”
-“На дурь благословенья нету!
По свету! Бога не гневи,-
взъярился князь: Мне это мило:
пока мы тут зверей ловили
он забавлялся с юной вилой –
теперь страдает от любви!”

Встрял Кучка: “Что ходить далече?
Слышь,  княжич, я же твой должник
и помогу устроить встречу,
ведь быть в долгу я не привык.”
Андрей воспрянул духом: “Скоро?”
-“К полуночи пойдешь на Гору,
там соберутся в эту пору
из ближних мест мал да велик.

Красавиц – что в бору иголок.
Не для чужих то действо глаз,
но ты теперь как сын мне дорог.
Тебя сведут на этот раз.
Авось отыщется зазноба,
тогда и разговор особый.
Но увезти ее не пробуй –
не любят этого у нас.”


             ГЛАВА 4

Кто любит ждать, пусть оторвется
и сколько хочет подождет.
Но нам, как княжичу, неймется.
Что рассусоливать? Вперед!
Вот дальше сказочка какая.
Андрей, измученный до края,
бродил по терему, не чая
когда стемнеет небосвод.

День гас. Муравленные рясны
Заря вязала на чело
и в сарафане ярко-красном
гулять бежала за село.
Попробуй-ка за ней вдогонку!
К Андрею подошел мальчонка,
за ферязь взял его легонько,
сказал: “Пойдем пока светло.”

Шли долго, топкими местами.
Темнело. Стрекотал низок.
И лишь вдали над берегами
мрел чуть приметный огонек.
Но вот пришли. На крутояре
большой костер искрился яро.
Хоть было игрище в разгаре,
но то ли будет – дайте срок!

Откуда столько здесь народа!
Им весь усыпан бережок.
Кружился длинным хороводом
веселых девушек венок.
Звучали звонкие сопели,
все разом сладкогласно пели:
“Ой, Ладо-Ладу, лели-лели.
Ой, ядор-сударь, мой дружок!

Лети-лети жарявой птицей.
Ой, Ладо-Ладу, лели-лель!
Испить дам ключевой водицы.
Ой, Ладо-Ладу, лели-лель!
И умощу тебе мосточек,
и положу сукна кусочек,
вобью серебряный гвоздочек.
Ой, Диди-Ладо, Лель-Полель!”

А юный князь с большим волненьем
смотрел на радостных людей,
охваченных коловращеньем
разнообразнейших затей.
Да, было здесь девиц немало,
и каждая красой блистала
да так, что если б все сначала,
кого бы выбрал наш Андрей?!

Всех заводили скоморохи,
в личинах, с палками в руках,
частушки сыпали горохом,
вертясь на суковатых пнях.
За ними поспевал не всякий:
иные падали, бедняги.
Таких отпаивали брагой,
глядишь – они уж на ногах!

Седобородые русальцы
по распорядку ворожбы
освобождали птиц и зайцев
под ликование толпы.
Те рассыпались, словно рюхи!
А у березки, древа духов,
девчата кликали Сопуху.
И вот промежду их гурьбы

явилась дева в белом платье,
в венке из листьев и стеблей,
с походкой легкой, с гордой статью
хозяйки яровых дождей.
За нею шла большая свита
девиц, лишь ветками увитых.
Они разбрасывали жито,
а в них плескали из ковшей.

Андрей встревожился: быть может
она? Нет, все же не она,
хотя и издали похожа.
Но что за хладная волна
в груди взошла, что было силы
ударила и вдруг застыла?
Дыханье аж перехватило.
Она!.. Нет, все же не она…

Остановились. Присмирели
вокруг той девы- божества.
Лишь светлый ключ-родник свирели
прозрачный воздух волновал.
Плясунья двинулась по кругу,
ступая плавно и упруго,
подняла согнутые руки
и распустила рукава.

Казалось, лебедь полетела,
раскрыв широкие крыла –
созданьем непорочно белым
иль девушкой простой была?
Она плыла, она кружила,
крылатою русалкой-вилой,
в обряде-танце светлой силой
боролась с темной силой зла.

Из смол и трав творила Лада
свой чудодейственный настой,
для приворота и услады
поила им весь род людской.
Витал над миром запах хвойный.
Сердца стучали беспокойней.
Все становились непристойней
коленца пляски огневой.

Кричали: “Э-во!” – били в било
и хлопали в ладоши в лад.
И тут… плясунья уронила
рывком на землю свой наряд!
Помчалась тонкая, нагая,
всех за собою увлекая,
остановилась лишь у края
обрыва, вниз направив взгляд.

Подруг печальных вереница
шла мимо. Напевали плач:
“Ой, Желя-Желюшка, сестрица,
подружку от погубы спрячь.
Ой, холодна в реке водица,
со дна назад не возвратиться.
Ой, Желя-Желюшка, сестрица,
Как жар твой душен и горяч!

И без крыльца и без оконца
пустой хороминой река,
и не увидеть больше солнца
из-под тяжелого песка.”
С горы сносили домовину.
Так в жертву девушки невинной
еще играли здесь наивно,
как будто в прошлые века.

Андрей стоял завороженный.
Что дальше? Что за кутерьма?
То сноп колосьев, наряженный
как Кострубонька-Кострома:
в платочке, в платьице, с цветами-
взлетел-поплыл над головами,
передаваемый руками,
к обрыву, где сгущалась тьма.

Сноп уложили в домовину,
поставленную там на пне,
и поднесли к нему лучину –
вмиг кукла вся была в огне!
Четыре парня хлопотливо
сооруженье взяли, живо
спустили Кострому с обрыва
и предоставили волне.

Волна дотронулась тихонько
своей невидимой рукой
и закачался Кострубонька,
роняя отблеск за собой.
А как же юная Купала -
ну та, которая плясала?
Она тем временем пропала!
Обычай что ли здесь такой?!

Андрея мучила досада
пришла обидная хандра.
Раз так, то ничего не надо!
Резвятся пусть – ему пора.
Но сказка-ночь вовсю блистала!
На черных небесах навалом
лежали звезды. К ним взлетали
шальные искорки костра.

Дымок стелился полугарный,
а вдоль по берегу реки
с веселою вознею парни
ловили девичьи венки.
Один венок туда прибило,
где княжич наш стоял унылый.
Ему кричали: “Эй, чудило!
Хватай – достанется другим!”

Он поднял. Очень не простые
цветки сплетались в венчик тот.
Ишь, самовильные какие,
не всяк такие соберет.
Горела-рдела поленика,
свивались дрема с куманикой,
в объятьях лилий светлоликих
касатик млел, светясь как мед.

“А ну-ка, дай!” – большой парнище
вдруг выступил из темноты
и протянул свою ручищу,
указывая на цветы.
Андрей услышал чьи-то речи:
“Отдать венок – обидеть Сречу.”
Ну, что ж, и он шагнул навстречу:
“Вот победишь, тогда – лады.”

Его противник по-медвежьи
вразвалку двинулся вперед,
все делал нехотя, небрежно
и что задумал – кто поймет?
Качнул расслабленное тело,
и вдруг его рука взлетела,
направленная в цель умело.
Попался княжич в переплет!

Но тут нашла коса на камень:
удар пришелся в пустоту,
и полетел на землю парень
у всей общины на виду!
Вскочил и тотчас, как нарочно,
вновь растянулся также точно
и был прижат настолько прочно,
что обмер к своему стыду.

Вокруг смеялись: “Ай-да Свиля!”
Видать, так звали молодца.
Дразнили парня: “Простофиля!” -
а тот не смел поднять лица.
Андрея плотно обступили,
просили: “Расскажи, друг милый,
где научился нашей свиле
и у какого хитреца?”

-“Учил Куденевич отваге,
а Самогур – дружить с конем,
учили меч держать варяги,
а дед учил владеть копьем.
Из разных мест у нас на Клязьме
бойцов немало было разных,
и кто не жил легко и праздно,
тот не один узнал прием.”

-“У них на Клязьме! Ишь ты, перец! –
раздались возгласы в толпе, -
Явился к нам, незван пришелец,
и девку захотел себе!
Нам ухарство твое досадно.
А, ну! Оглобли правь обратно,
не то достанется изрядно!”
Кем б был Андрей, когда б сробел?!


Встал против сотни в одиночку –
и тут бы сказке всей конец –
да, видно, был рожден в сорочке
наш бесшабашный удалец.
Притихли хмурые селяне
и чинно вышла на поляну
девица в красном сарафане,
а с нею мальчик и гудец.

К ногам Андрея положила
она на землю гребешок,
а следом мальчик девясила
принес заветный корешок.
И понял княжич: под опеку
он взят, а эти обереги
для вятичей страшней засеки –
те поворчали и молчок.

Тут у гудца взыграли струны,
на волю вырваться грозя.
Ни за какие в мире куны
на месте устоять нельзя!
Забылась ссора, вновь веселье
царило. Пели, пили зелье,
сквозь листья хмелевых очелий
светились девичьи глаза.

И под одним лукавым взглядом,
что мельком брошен был ему,
вдруг княжич испытал отраду,
непостижимую уму.
Ее глаза! – как озаренье!
В них – синь до головокруженья,
в них – огненные отраженья
плясали, славя Кострому!

В плену какого наважденья
он раньше был. Какой дурман
позволил победить сомненьям?
Теперь рассеялся туман!
Его красавица-колдунья
была Купалою-плясуньей,
сородичей смиряла буйных,
носила рдяный сарафан

и постоянно исчезала,
едва успев явиться вновь.
И был на ручке перстень алый
красноречивей всяких слов!..
О, миг немыслимого счастья!
Поймав девицу за запястья,
привлек к себе, сказал:"Ну, здравствуй.
Я за тобою." – "Ишь каков! –

она ответила задорно, -
А чем одаришь? Чем прельстишь?
Да так, чтоб не было зазорно." –
"Осыплю златом!" – "Только лишь?" –
"В шелка одену!" – "Что за диво?" –
"Княгиней станешь!" – "Вот пожива!" –
"Ты будешь самою счастливой!" –
"Дружок, не много ли сулишь?" –

"Ты хочешь, чтобы я на деле
дал подтверждение словам?" –
"Пред светлыми очами Лели." –
"Веди! Языческим божкам
я не подвластен. Но уважу
дремучую повадку вашу." –
"Идем, пусть Лелюшка укажет
поврозь иль вместе дальше нам."

По мягкому ковру из хвои
они зашли в безлюдный лес
и встали под большой сосною,
всей в метках древних черт и рез.
Примолкли. Было тихо-тихо,
лишь вились струнки-комарихи…
Вдруг рядом пень дымком запыхал,
со скрипом-скрежетом полез

из почвы, вздыбился корнями,
огромным обернулся псом,
кудлатым, с птичьими крылами
и гордо поднятым хвостом.
"Эй, Переплутка, хочешь бражки? –
спросила девушка, - Баклажку
я принесла. Попей, милашка.
А мы здесь Лелю подождем."

Пес ластился, лизал ей руки,
взлетал на ветки и слетал.
Меж тем по лесу перестуки
пошли. И будто яркий лал
блеснул из непролазной чащи,
сбежал лучом в подлесок спящий,
пропал-возник, затем все чаще
мелькать среди деревьев стал.

Его серебряные брызги
кропили темные стволы,
то вдалеке, то близко-близко
выхватывая их из мглы.
Вдруг просветлело. Над борами
запели пташки бубенцами
и загорелись светляками
во мхах цветочки мал-малы.

Всплеснула девушка руками:
"Ах, батюшки, щитовник-цвет!" –
и наклонилась над цветами –
а их уже простыл и след!
Зато заладила кукушка.
Откуда ни возьмись девчушка
тут объявилась: в конопушках,
рыжеволоса – спасу нет!

Запрыгала, раскинув рясны,
потом уселась на пенек
и улыбнулась ясно-ясно.
К ней птицепес прилег у ног.
Спросила спутница Андрея:
"Ты, наша Лелюшка-Лелея,
девичьих судеб добродея,
скажи, когда мне будет срок?"

Девчушка спрыгнула с пенечка
И звонко молвила: "Ахти!
Чего ж ты ходишь без веночка?
Не можешь что ль его найти?
Эх, ты! А я вот враз увижу! –
склониться поманила ниже,
тряхнула головенкой рыжей,
шепнула: У него, поди."

Андрей услышал и с улыбкой
достал венок из калиты.
Лель указала без ошибки:
узнала девушка цветы,
пошла к Андрею, встала рядом,
по-детски беззащитным взглядом
заставила стучать набатом
кровь княжича. "Так это ты? –

спросила тихо: Ты мне сужен?"
Сгустилась темень, лес затих –
никто им больше не был нужен
и их оставили одних,
одних в большом волшебном мире,
одних в разверстой звездной шири.
И был у них кусочек ирья,
кусочек ровно на двоих…


             ГЛАВА 5

Проснулась за рекою зорька,
улыбкой осветив леса,
но все еще на Красной Горке
не замолкали голоса.
Откуда только брались силы!
Толпа галдела с прежним пылом:
зажгли и под уклон пустили
два светоносных колеса.

Андрей в то время безмятежно
спал под священною сосной
в объятиях подруги нежной,
сомлев от пылкости ночной.
Но сон их оказался тонок:
лишь веткой прохрустел бельчонок,
они очнулись и спросонок
вдохнули благости лесной.

О, молодость! Весь мир распахнут
навстречу пламенным мечтам.
Как хорошо не ведать страха
и верить ласковым словам.
Ах, юность-юность – жизни утро!
В пол-неба солнечные кудри,
рассыпана жемчужной пудрой
роса по изумрудным мхам.

Как здорово, с ног сбросив моршни,
вбежать в росистую траву
и капель солнечных пригоршней
омыть горячую главу!
Мокры и волосы и платья,
крепки упругие объятья,
и больше не могло быть счастья:
и так уж сказка наяву!

Но что это? Порывом ветра
к ним донесло далекий зов.
Казалось, что лесные недра
его рождали. Только слов
Андрей не разобрал, лишь звуки
тянулись, будто кто аукал.
Нахмурилась его подруга
и горько заломила бровь:

"Зовут. Противится не смею, -
прильнула, глянула в глаза:
Но скоро возвращусь к тебе я." –
"Идти, так вместе!" – "Нет, нельзя!
Скликает девушек Макошка.
К ее заветному порожку
парням заказана дорожка.
Злосчастья неслухам грозят."

-"А так ли нужно к той Макошке?" –
"Попробуй опоздай придти!
В ее избе на курьих ножках
навек застрянешь взаперти." –
"За что ж она к вам так сурова?" –
"То напророчит раз такого…
А то одарит, вдруг, обновой.
Вот догадайся-рассуди!"

-"Как ни гадай – все злые козни.
Прогоним глупую напасть!
Иди, возьму тебя под корзно…"
Она отпрянула: "Нет, князь!"
Махнув ему своей десницей,
упала в мураву девица,
а вылетела… журавлица! –
курлыкнула и унеслась.

Пустое небо опустилось,
пером оброненным кружась.
Его поймал Андрей, как милость,
как с милой тоненькую связь;
и верил, хоть не без опаски,
что далека еще развязка,
а их пленительная сказка
еще лишь только началась!


            ГЛАВА 6

Гудел, как улей, кучкин терем,
дымы летали вдоль реки,
и шли в распахнутые двери
со всей округи мужики.
Давно не пустовали чаши,
в знак дружбы потчевали кашей,
следили, чтоб отведал каждый,
особо строго старики.

Огромным блюдом полбы с луком
увенчан необъятный стол,
а рядом – яства друг за другом,
за разносолом разносол:
в горшках ботвиньи и окрошки,
ковриги, пресные лепешки,
сыры и творог в чашках-плошках –
дары окрестных красных сел.

Заедков и закусок – россыпь,
лесная дичь – и так и сяк,
полны зайчатины подносы,
а вот величественный хряк,
ломти печеной оленины,
парная мякоть осетрины
и отварная солонина.
Еще был кой-какой пустяк…

На самом распочетном месте
сидели Юрий и Андрей.
Не лестью было то, а честью
для уважаемых гостей.
Веселье шло уж не на шутку:
под писк гудков сопели дудки,
звучали смех и прибаутки
да стук наполненных ковшей.

В руке у князя взвилась чара:
“За Кучку! Пусть живет сто лет!
Не откажись, мой друг, от дара
за доброту твою в ответ.
Вот для тебя доспех кольчужный,
шелом с отделкою жемчужной
и меч заморский харалужный –
прочней его на свете нет!”

-“Ай, князь! Боюсь не отдариться!
Прими и ты, да не пеняй.
Пустяк: лисицы да куницы,
но, правда, соболь, горностай…”
-“Уважил! Рухляди без меры!
Да все диковинные звери!
Кто б рассказал – я б не поверил!
Богат, видать, твой дивный край.”

-“Богат, пока в лесу затерян
вдали от княжеских затей.
И хорошо, что лес не мерян
и много в нем еще зверей.
Но есть сокровище поболе,
о коем всех богов мы молим.”
-“Скажи мне, что же это?” – “Воля!”
-“Да-а, это злата почудней.”

-“На свете много гордой воли,
но Воли настоящей нет.
Лишь на краю земной юдоли
еще, быть может, виден след,
давно отвергнутый, забытый,
неясный нищим, лишний сытым.
Он нам завещан Святовитом
с седых времен начала лет.

Не смейся, князь. Пойдем к оконцу.
Смотри: на много-много верст
пространство, залитое солнцем.
Лесок да речка – мир наш прост.
Зато здесь каждому раздолье,
здесь всяк себе отыщет долю:
и сердцу милое приволье,
и достоянию прирост.”

-“Мы все живем по Божьей воле
и в мире нет ее сильней.
Та воля не лесу, не в поле,
а в повелениях вождей.
Что воля? Крепкая дружина,
да власть, да древние святыни.
И есть лишь воля властелина
для незадачливых людей.”

-“Мудрены очень эти речи.”
-“Мудрены?! – распалился князь:
Не верю в то, что так беспечен
и не имеешь верных глаз,
что дальше леса видят. Прав я?
Неужто, словно тени навьи,
дымы пожаров Дедославля
не виделись кому из вас?”

-“Ты прав. Теперь часты набеги
на нас черниговских князей.
Желают отпрыски Олега
владеть землей здесь как своей.
Хоть есть еще у нас Ходоты,
но нет уже былой свободы,
и Дедославлю быть оплотом
для вятичей куда трудней.”

-“Есть против Ольговичей сила –
князь Юрий сжал большой кулак:
С Мстиславом эту свору били
не раз мы и смирился враг.
Будь с нами. Знатное боярство
тебе я дам. Лесному царству
оплотом буду. По богатству
твой первым справа будет стяг.”

-“Нет, князь, не надо мне боярства,
и знатность тоже не нужна.
Давай-ка выпьем без лукавства
за сына твоего. До дна!”
От здравиц содрогнулись своды.
Увы, Андрей своей заботой
был поглощен и с неохотой
внимал веселым крикунам.

Переживал свою потерю
наш княжич, сам себе не мил.
Вот нескладеха! Вот тетеря!
Не удержал, не убедил
остаться милую девицу.
Любуйся же пером жар-птицы
да жди, коль смог так отличиться,
что даже имя не спросил!

Под одобрительные кличи
на блюде, жиром залитом,
внесли андрееву добычу.
Тащили вепря вшестером
и шли натужно, через силу,
а следом девушки вносили
его оскаленное рыло,
то, что Андрей рассек мечом.

Диковинное это брашно
делили поровну на всех
и каждый, стоя, чинно-важно,
пил за охотничий успех.
А княжичу второе блюдо,
с огромной ряхой чуда-юда,
подали юные прокуды,
веселый рассыпая смех:

"Отведай от щедрот Макошки!"
Андрей застыл, как верея,
порвав на вороте застежки.
Знакомый голос: "Вот и я."
Вернулась! Прочь-долой кручину!
Тут Кучка, глянув на дивчину,
сказал: "Дождется хворостины.
Улитка это, дочь моя.

Нет сладу с этой озорницей," –
хоть хмурил брови, по глазам
видать – готов был умилиться.
Уединения сердцам
среди толпы легко добиться:
вот рядом с молодцем девица,
ее рука в руке счастливца,
и незачем звучать словам!

Да, что тут скажешь? Лучше пары
никто не видел отродясь.
Она – затмила б Светожары
сиянием прекрасных глаз.
А он – скуластый, чернобровый
и для нее на все готовый,
не в силах вымолвить ни слова,
стоял. Тогда ростовский князь

с улыбкой молвил, хмыкнув смачно:
"Не счесть диковин на Руси!
Вот так заехал. Преудачно!
У них, видать, все на мази.
Немало я знавал полянок,
ромеек, немок и гречанок,
варяжских жен и половчанок -
но эта девка всех сразит!


Ай, сын, порадовал! Надежа!
Мне этот выбор по душе:
нежна, застенчива, пригожа, -
и ты не крайний из мужей.
Что, Кучка, как ты смотришь, женим?"
-"Девчонка ж. Занята бездельем
с подружками. Иное лень им."
-"Ну, не скажи, она уже

невеста и красой и статью.
Сейчас готова под венец.
Тогда уж будем мы как братья.
Ну? Твой товар, а мой купец!"
-"С тобой породниться лестно.
Да вот, боюсь, в объятьях тесных
твоих мне будет неуместно,
а воле вятичей – конец."

-"Вот воля! Прячетесь лесами
и диким молитесь божкам.
Представь своих внучат князьями!
Ростов, быть может, к их рукам
придет когда-нибудь." – "Тебе-то,
скажи мне князь, зачем все это?"
-"Не жди короткого ответа,
знай только: вместе лучше нам.

Подумай, чтоб не ошибиться.
А как наступит листопад,
то приезжай в мою столицу."
На том и заключили ряд.
Андрей торжествовал. Раскрыта
Теперь вся тайна. Именита
дочь Кучки. Повторял: "У-ли-та!" –
он с нежностью на всякий лад

и вслушивался, словно в песню
в звучание любви своей.
А уж ошуйно и одесно
шумели вятичи: "Э-гей!
У нас любовь! Хвала Макоши!" –
и дружно хлопали в ладоши.
И поспешали медоноши
наполнить чаши всех гостей.

Всю ночь веселое застолье
то затихало, то опять
давало бурным всплескам волю.
Наутро князь велел седлать.
Прощались. Топали копыта.
Рыдала на крыльце Улита.
Кричал ей княжич деловитый:
"Мы скоро свидимся!" Как знать…

Ну, тронулись. Гостей высоких
сам Кучка долго провожал.
Едва наезженной дорогой
по-над рекой их путь лежал.
Вдруг впереди на косогоре,
поросшем высоченным бором,
мелькнули колышки забора…
Андреев конь взлетел на вал.

Кумирня! Тихо и безлюдно.
Все, как тогда. Похоже, но
вот только оленихи чудной
в помине нет давным-давно.
Поднялись Юрий с Кучкой следом,
ведя пустячную беседу,
как очень добрые соседи,
остановились под сосной.

Внизу давала нахлобучку
река камням, вступая в раж,
ладью крутила. Молвил Кучка:
"Наверно с Готланда, не наш."
-"Ах, с Готланда? Ну да, конечно, –
князь Юрий проронил беспечно:
Они сюда сигают вечно.
У них у всех такая блажь!

Ишь, глушь! Гостям нет перевода.
Ай, Кучка-скромник. Мол, живем
тем, что пожалует природа.
Что? Скажешь ты здесь ни при чем?"
Лишь глянул Кучка с хитрецою.
Извилистой Москвой-рекою,
вдоль Всходни, а затем тропою
на Клязьму выбрались с трудом.

Здесь князю и его дружине
отбили вятичи челом,
послали требы берегиням
и двинулись своим путем.
Князь Юрий вглядывался зорко
им вслед, пока не скрылись в елках.
Эх, далеко видать с пригорка!
Андрею он сказал потом:

"Неплохо начали мы дело.
Смотри, огромная страна
уже, как ягода, созрела
для мономашьего вина.
Попробуем сначала мирно
решить… А вместо той кумирни
заложим град: в краю обширном
опора добрая нужна.

***

Водила осень хороводы
золотокудрых молодиц.
Под сребротканным небосводом,
как оперение жар-птиц,
листва кружилась над землею.
Вот этой ясною порою
наш Кучка с дворней и семьею
достиг владимирских границ.

Кучковичей здесь привечали
как самых дорогих гостей.
Их удивляли торг, причалы
и заборола крепостей.
И им представить было трудно,
что так бывает многолюдно,
и что строения пречудны
бывают прямо из камней!

В тех зданиях внутри палаты,
на стенах – дивной красоты
божественные лики в злате
сияли грозно с высоты.
Сражен был Кучка этим чудом,
стоял растерян, как под спудом,
и не хотел идти оттуда,
расхваливал на все лады.

Владимир это что! Вот Суздаль!
Не город, а людской котел.
Проходишь день – охватит усталь,
а даже треть не обошел!
А Кидекша с резным подворьем,
а пашни и луга Ополья,
озер великое раздолье, -
никто еще всего не счел.

И всюду светлые головки
плывущих над землей церквей,
сработанных настолько ловко,
что нет, казалось, их стройней.
Пленяло душу песнопенье.
Сходилось на богослуженье
со всей округи населенье
от землепашцев до князей.

Исполнены благоговеньем,
покорены святой красой,
в Ростове, в золотом Успенье
крестились Кучки всей семьей.
Уклад исконный рухнул навзничь:
вошел в крещальню вольный вятич,
а вышел – сам Степан Иваныч! -
с поднятой гордо головой.

***

-"Что, притомились? Ну, да  ладно.
Всего не выскажешь за раз.
А как же дальше? Непонятно?
Да то совсем другой рассказ."
Хитер рассказчик, глаз прищурен,
и ты, как распоследний дурень,
на все готов, но взгляд дедулин
стал непреклонен: "Не сейчас."


КОММЕНТАРИИ

Давным-давно в лесах оковских – В стародавние времена по берегам Оки высился густой, труднопроходимый лес, носивший название Оковского. Подробнее см [1] на стр. 13-15. Наименование "оковский лес" встречается и у других авторов. Например, в первом томе своего капитального труда [2] Н.Н. Воронин пишет о том, что в "оковском" лесу встречались верховья трех важнейших речных систем Восточной Европы: волжско-окской, днепровской и волховской.
…лежала вятичей страна: от Дона и до мест московских их обитали племена  - О племенном союзе Вятичей см. [3] на стр. 258-284. Там же на стр. 262 приведены свидетельства восточных авторов IX – XII веков, о том, что вятичи были лесными жителями. Там же на стр. 500 приведена составленная А.К. Зайцевым карта Черниговско-Северской земли того времени, дающая представление о границах расселения древних вятичей.
Многочисленное славянское племя вятичей переместилось с юга на место своего проживания, по-видимому, в эпоху Великого расселения славян в V – VI веках. Именно к этому времени приурочивает академик Б.А. Рыбаков упоминание о приходе вятичей на Оку в "Повести временных лет" (см. [3] на стр. 47 и 141). Вятичи составили основу населения Московии. Также значительная часть земли вятичей лежала на территориях Новгород-Северского, Черниговского и Рязанского княжеств. При своем переселении они слились с коренными местными финно-угорскими народами. Возможно, это были меря, как считает академик М.Н. Тихомиров (см. [4] на стр. 9-10).
Здесь заповедные дубравы могли бы вспомнить Святослава – Великий князь киевский Святослав I Игоревич Великий включил Землю вятичей в состав Древнерусского государства в X веке (см. [5] том 2, стр. 48-49).
На крутоярах величаво стояли гордые кремли – Укрепленные поселения, называемые городищами (кремниками, кремлями, кромами), были распространены в южной части Земли вятичей до Средней Оки (см. [3] на стр.266).
Ценили вятичи свободу – Гордый народ вятичей сохранял независимость и верность обычаям своей жизни вплоть до монголо-татарского нашествия. Еще в XIII веке Земля вятичей упоминалась наряду с соседними с нею княжествами и управлялась своими старейшинами (или князьями - ?). Владимир Мономах в своих воспоминаниях писал о том, что проехал "сквозя Вятичи", то есть через Землю вятичей, гордясь содеянным как подвигом (см. [3] на стр. 263).
Молились Волосу и Роду и почитали берегинь – Велес-Волос – летописный "скотий бог". Первоначально, в охотничьем неолитическом обществе, Волос мог быть хозяином леса, божеством охотничьей добычи в медвежьем облике, оттеснив матриархальный культ лосих-рожаниц (см. [6] на стр. 426). Волос был богом-чудищем, извечным самым страшным врагом древнего человека, живущего в лесу. От этого средоточия силы и гнева нигде не было спасения: ни на дереве, ни в норе-землянке, ни в пещере, если таковую удавалось найти. Это впоследствии, когда лесов стало меньше, а человеческих поселений больше, он стал добродушным Топтыгиным, а в былые времена, был богом-повелителем, божеством всего племенного богатства, чье имя боялись произносить открыто и заменяли нарицательными иносказаниями: косолапый, мед ведающий - как, например, называли лося сохатым, рогатым. Примечательно, что от имени Волоса происходят такие важные термины, как власть, волость, владение (см. [7] на стр. 130).
Род – божество, известное только восточным славянам. У западных славян ему эквивалентен бог белого света Святовит. С Родом связаны рождение живого (род, народ, родить), природа и вода (родина, родник), дождь (грудие, падающее с воздуха) и даже молния (родия), а также красота и огонь (рдяный – красный, рдеть – краснеть). Святовит-Род архаичный земледельческий бог Природы, бог-жизнедавец, бог света, творец Вселенной (см. [6] на стр. 438-464).
Берегини – древнейшие божества, известные еще с каменного века, добрые духи природы, противостоящие злым духам – упырям-вампирам (см. [8] на стр. 755).
Лишь искорки христовой веры несли с собой миссионеры – Едва ли не дольше всех на Руси вятичи сопротивлялись распространению христианства. Где-то в вятических лесах был убит в XII веке киевский христианский миссионер черноризец Кукша (см. [3] на стр. 263).
Упырь – злой дух, противостоящий добрым духам берегиням (см. [8] на стр. 755); часто ассоциировался с вампиром, мертвецом-кровопийцей (см. [9] на стр.82).
Ведун – один из представителей людей, причастных к языческому культу (см. [8] на стр. 298).
Коварный Соловей-разбойник сидел на девяти дубах – Подтверждение тому, что это очень опасное для путников существо обитало именно на девяти дубах, можно найти в [3] на стр. 263.
Дружили с берами мужчины. – Бер – одно из нарицательных имен медведя, означающее "бурый" у германцев (см. [10] на стр. 202). Примечательно, что германское название, по-видимому, является более древним, чем славянское "медведь", и относится к тем временам, когда предки славян и германцев еще жили в пределах одной индоевропейской общности и разговаривали на одном языке. На это указывает в частности, сохранившееся в славянских языках наименование зимнего жилища медведя – берлога, т.е. "логово бера" (см. [6] на стр. 102). Автор привлекает образ бера-бурого, используя более древнее название медведя, с целью увеличения впечатления архаичности жизни вятичей.
Огни пускали под овины. – Культ огня-Сварожича был чрезвычайно развит у славян в описываемые времена. Древние источники говорят о почитании Сварожича под овином, где должен гореть огонь, высушивающий снопы (см. [6] на стр. 34).
Домовины – по Н.К. Рериху – "избы смерти" – надмогильные двускатные деревянные строения, очень характерные для вятичей. Кстати, именно от них произошла сказочная избушка на курьих ножках (более подробно см. [8] глава "Погребальная обрядность").
Чаровницы, потворы – женщины, занимающиеся колдовскими действиями (см. [8] на стр. 298).
Которы – ссоры, вражда (см. [11] на стр. 17).

К главе 1
Однажды князь ростовский Юрий – Речь идет о весьма популярном историческом персонаже князе Юрии Долгоруком. Еще в шестилетнем возрасте он получил в удел Ростовское княжество. После 1125 года перенес свою столицу в Суздаль, но некоторое время, по-видимому, еще и в тридцатые годы, продолжал именоваться князем Ростовским (см. [12] главы VIII – X, стр. 77; (5) том IV, стр. 185; [13] на стр. 1583).
Был послан отрок на разведку. – Речь идет о княжьем отроке – младшем дружиннике (см. [14] на стр. 7).
Кучково –Легендарный Кучка, первый владетель Москвы, был старшиной или даже князьком местных вятичей. Его подворье находилось на берегу реки Неглинной в районе Сретенской площади. Кучка был столь знаменит, что даже спустя полвека после его смерти, в конце XII века, Москва имела двойное название: "Москва, то есть Кучково" (см. [4] на стр. 14).
Здесь уместно заметить, что в начале своего правления князь Юрий не имел вятичей в числе своих подданных, а спустя сорок лет уже усмирял восстание Кучки (см. [2], том I). Следовательно, за это время, а вероятнее всего, в конце двадцатых годов XII века, московские вятичи каким-то образом попали под власть Ростова. Можно только предположить, что такое присоединение вряд ли было насильственным. Учитывая свободолюбие и воинственный нрав вятичей, также трудно представить себе возможность постепенной колонизации, имевшей место в случаях мирного расселения славян на землях угро-финских коренных народов: мерян, чуди, голяди, черемисов и т.д.
Вовлечение вятичей в сферу интересов Долгорукого должно было происходить весьма дипломатично. Автор берет на себя смелость высказать предположение об истории этого процесса, начиная с самой первой встречи Юрия и Кучки. Однако, прекрасно понимая, насколько в действительности все могло быть растянуто во времени, запутано и, как водится, в силу своей невыразительности просто навевать скуку, вместо добросовестной реконструкции остается последовать отлично зарекомендовавшей себя летописной традиции и рассказать эту историю как сказку.
С горы спустился бойкий смерд – Во времена так называемой "военной демократии" (X век) смерды – это "надежные люди", окружающие князя. Смерды были "соумирающими", т.е. свитой из молодых воинов, сопровождающих вождя после смерти. Затем, в XI веке смердами называли княжьих людей, лично свободных и даже владеющих участками земли. В это время смерды несли службу в княжеском хозяйстве, а в случае войны в основном формировали рядовой состав княжеской конницы. Институт смердов как княжьих людей постепенно отмирает в XII веке и они в конце концов сливаются с основной массой феодально зависимых крестьян, т.н. "людей" (см. [6] на стр. 282-283).
Равняться с сыном Мономаха! – Юрий Долгорукий был сыном великого князя киевского Владимира Мономаха.
В Залесье разное судачат – Ростово-Суздальскую землю в XI веке называли Залесьем (см. [1] на стр. 15).
Поруб – темница (см. [15] на стр. 398).
Рухлядь – здесь: меховая рухлядь – мех высшего качества (см. [16] на стр. 428).
Гридни – телохранители князя (см. [13] на стр. 346).
Мой брат на киевском престоле – Имеется в виду Мстислав Великий, старший сын Владимира Мономаха, который стал великим киевским князем после смерти отца в 1125 году.
Ендова – большая открытая округлая посуда для питья (см. [9] на стр. 185).

К главе 2
Вот благородный ростовчанин,
а вот улыбчивый мерянин,
был горд варяг, суров булгарин,
смел вятич,- чей же будет верх? – Состав дружины князя Юрия был интернациональным. В нее принимали выходцев из любых сопредельных земель, а также варягов, служивших во всех русских дружинах (см. [17]).
Андрей был статен и высок – Речь идет о втором, самом любимом сыне Долгорукого Андрее, в последствие получившем прозвание Боголюбский (см. [18] на стр.189).
В своем владимирском уделе – Андрей получил от отца в удел Владимирское княжество по достижении совершеннолетия (см. [19] и [20]).
Ланка – самка благородного оленя (см. [21] на стр. 114).
Семилучевые колты – Колты - женские украшения, привешиваемые к головному убору. По версии Б.А. Рыбакова это название связано с глаголом "колтыхаться" (см. [8] на стр. 564) – колыхаться-? Семилучевая форма височных колец и привесок-колтов является отличительной чертой вятичей (см. [22] на стр. 41-42 и [3] на стр. 281).
Перегородчатая эмаль – тончайшая ювелирная технология, утраченная после монголо-татарского нашествия (см. [23] на стр. 113).

К главе 3
Переплут – "обогащающий" – божество семян, ростков и корней растений. Изображался в виде "собако-птицы" – крылатого пса. Пришел на смену Симарглу, происходившему из индо-иранской мифологии. Родственен литовскому Пергрубию – "размножающему растения". Соответствует Яриле – божеству жизненной ярой силы. В широком смысле Переплут – символ "вооруженного добра", посланец верховного божества (см. [8] на стр.442-444).
Тайбола – дремучие леса в европейской части России (см. [24] на стр. 6).
Храбр – Так на Руси называли воителей, по крайней мере до XIII-XIV веков. Кстати слово "богатырь" более позднего происхождения (см. [25], комментарий на стр. 549).
Чернобог – славянский бог преисподней (см. [8] на стр. 241).
Вила – старинное название русалок у восточных славян (см. [8] на стр. 298).
К главе 4
Муравленые – покрытые глазурью (см. [11] на стр. 438), как правило, зеленые.
Рясны – детали женского головного убора. Ряснами в древней Руси называли ленты или цепочки, привешенные к кокошнику-венцу (см. [8] на стр. 574).
Заря – В старину заря обожествлялась. Божество зари также носило имя Зоря-Зорница (см. [26] на стр. 71).
Ферязь – старинная русская длинная распашная верхняя одежда без воротника (см. [9] на стр. 839).
Низок – кузнечик (см. [27] на стр. 56). Однако необходимо отметить, что, как известно, Карамзин Н.М., перечисляя месяцы древнеславянского календаря, приводит название июня – "изок", трактуя его как наименование "какой-то певчей птицы" (см. [28] глава III). То же название июня приводит Рыбаков Б.А. (см. [8] на стр. 190). Тем не менее, учитывая не совсем ясную природу некоего изока и, в то же время, простоту трактования низока, версия с кузнечиком выглядит достаточно убедительно для того, чтобы быть использованной в настоящем повествовании.
Сопель – народный музыкальный инструмент, род флейты, свирели (см. [9] на стр. 737).
Ой Ладо-Ладу, лели-лель – культ Лады общеславянский. Большинство исследователей олицетворяет Ладу с богиней любви и весны. Об этом говорит наличие множества производных: ладовать –славить свадьбу (Волынь), ладковать – сватать (Рязань, Тула), лады; – помолвка (Калуга) и т.д. (см. [6] стр. 400). При этом Ладу нередко сравнивают с греческой богиней Лато – Лето (там же стр. 409). Ладу чаще всего считали богиней-матерью: мати-Лада. А, например, Лёлю и Лель, а также Лилу, Лялю и Олалу называли ее дочерями (там же стр. 407). При этом действительно существовал вопрос о том, является ли Лель девушкой или парнем. Видимо не случайно А.Н.Островский и  Н.А.Римский –Корсаков в своей «Снегурочке» выводили Леля в качестве юноши-жениха. Однако принадлежность Лели к женскому роду подтверждается целым рядом обрядов и песен (там же стр. 405). Отсюда: ай, лю;ли, ай, люли;.
Ядор – ящер. Хорошо известны у разных славянских народов игры в ящера – владыку подводно-подземного мира, которому приносят купальские жертвы, а он, например, выбирает венки (см. [6] стр.404 и [8] стр.153-154).
Жарявая птица – журавль, жар-птица. Жарявый – горящий, жаркий (см. [8] на стр. 709, 712, 713).
Ой, Диди-Ладо, Лель-Полель – исконная форма: «дид-Ладо» - великая Лада? (см. [6] стр. 404). Лель и Полель – дочери Лады.
Личина – маска (см. [9] на стр. 323).
Русалец – языческий жрец, проводивший игрища русальной недели: пляски, игры с куклами: Костромой, Ярилой. Русальщики (Воронежская область): гусляры, скоморохи в скуратах-масках (см. [8] стр. 678-679).
Рюхи – городки (см. [9] на стр. 679).
Сопуха – одно из наименований Купалы (см. [29] стр. 29).
Кричали: "Э-во!" –русальские девичьи песни исполнялись с архаичным припевом «О – эв – Леля!», родственным греческому «эвое!» (см. [8] стр. 678).
Желя – олицетворение  печали и тоски (см. [8] стр.114). Сказка о сестрице Аленушке и братце Иванушке очень характерна для фольклорных песен древних празднеств об утонувших и спасенных девушках и парнях (см. [8] стр. 155).
Кострубонька–Кострома – «метлица», «мать колосьев». Об ритуальных играх с куклами, чучелами с такими прозваниями см. [6] стр.378, [8] стр. 678. Это могли быть как женские, так и мужские чучела (см. [8] стр. 154). Но здесь используется только женский образ.
Купала – колесо на купалу – катание горящего колеса с горки в реку характерно практически для всех славянских народов, а также балтов, немцев, итальянцев и других. Обычно это происходило в июне с 4 по 30 (чем севернее, тем позже), чаще всего 24 июня – в праздник летнего солнцестояния с самой короткой ночью (см. [6] стр.318,  [8] стр.681). В этот праздник веселятся, прыгают через костер, гадают и ищут цветы папоротника. Ритуалы этого события в основном описаны в настоящем «Сказании».
Полугарный – хмельной. Полугар – состояние опьянения, хмель (см. [15] на стр. 391).
Самовильный – священный. Священные самовильские цветы и травы использовали русальцы в настоях и венках (см. [8] стр.679).
Поленика – она же княженика, ягода, похожая на малину (здесь и далее см. Википедию, если нет указаний на источники).
Дрема – цветок семейства гвоздичных.
Куманика – вид ежевики.
Касатик – ирис.
Среча – судьба, решение (речение) – отсюда нареченная, обреченный (см. [6] стр. 385).
Свиля – имя с намеком на славянскую гимнастику и борьбу.
Хитрец – мастер, искусник (см., например, толковый словарь Ефремовой).
Куденевич – переяславльский богатырь XII века, прославленный многими подвигами. О нем рассказывает Никоновская летопись.
Самогур – половецкий хан. Мог быть родственником Андрея по материнской линии (см. [30] стр. 169).Правда, известный Самогур Сутоевич был несколько моложе Андрея Юрьевича. Но уж очень хотелось бы показать связь князя Андрея с половцами (его мать половецкая княжна, а его порёкло – имя, даваемое при рождении, до крещения – Китан (Китай?). Кроме того, мог же быть и более старший Самогур, а автор имеет право на некоторое расширительное толкование.
А дед учил владеть копьем – дедом Андрея Боголюбского был Владимир Мономах.
Гудец – гусляр.
Девясил – растение семейства астровых с целебным корнем (антисептик, успокоительное). Ему приписывалось магическое действие.
Куна – денежная единица древней Руси. Название происходит от куницы, шкурки которой в стародавние времена использовались для рыночного обмена в качестве первых денег.
Очелье – налобная повязка, украшение.
Черты и резы – календарные знаки (см. [8] стр. 165). Возможно, составляли древнюю архаическую письменность славян (прямых доказательств пока нет).
Лал – драгоценный камень.
Щитовник – папоротник мужской. Именно с ним связаны поверья о цветении в ночь на Ивана Купала. Отличается от папоротника женского – кочедыжника. Все папоротники размножаются спорами. Их цветение могло бы стать настоящим чудом.
Калита – сумка, мешок. Князь московский Иван Калита получил такое прозвание за то, что скопил немало денежных средств. Как ему это удалось в период владычества Орды? Вот захотел хан Узбек быть «царем царей» и назначил в числе прочих князя Ивана царем. Прислал ему самаркандскую тюбетейку, отороченную мехом и драгоценными камнями. Князь Иван, правда, на Руси себя царем не именовал, оставался великим князем (владимирским), но подарок принял (в дальнейшем этот головной убор XIV века стал знаменитой шапкой Мономаха; некоторые исследователи даже устанавливали ее связь с варяжскими шапками времен Рюрика – вот, смеху-то!). Принял и тут же испросил себе право сбора десятины вместо ханских баскаков. Ну, раз царь, то это его обязанность. Царю царей привозил сколько положено и был на хорошем счету. Но и себя не забывал. Как при этом народ себя чувствовал, о том история не очень распространяется. Наверно, нелегко было. Историки утверждают, что это было очень нужно и способствовало собиранию русских земель, закладывало фундамент централизованного государства, которое, наконец, спустя почти полтора столетия, сбросило ордынское ярмо и стало независимым, причем, сразу «третьим Римом» ни много ни мало! А простому-то люду столько не прождать было лучших времен… Извечный подвиг мужиков и баб. Про князей пишут целые тома, вот бы историю народа кто написал. А то только эпизоды.
Ирий – восточнославянский рай, мировое дерево.

К главе 5
Красная Горка – возвышение вблизи городов и деревень, на котором проводились древние праздники. Например, Красный холм в Москве, находившийся в районе современной Краснохолмской набережной.
Моршни – старинная обувь, сделанная из куска кожи, собранного на ремне вокруг щиколотки.
Макошь – древняя богиня земли, мать урожая. Это она часто именуется в былинах как «Мать-сыра-земля». У нее в помощницах (в подчинении -?) вилы-русалки и рожаницы Лада и Леля. Академик Рыбаков Б.А. пишет о том, что Макошь может быть приравнена к греческой Деметре («Земле-матери»). Макошь играла одну из центральных ролей в славянском пантеоне, на что указывают такие обстоятельства, как ее изображение на Збручском идоле на главной лицевой грани, а также ее включение в состав главных языческих богов Владимиром Красное Солнышко (см. [8] стр. 444).
Корзно – плащ, чаще всего с меховой опушкой.

К главе 6
Харалужный – булатный. Индоиранское языковое заимствование, означающее «твердый и блестящий».
Юдоль – в старину удоль, долина, затем обрело главным образом нарицательный смысл и обозначало тяготы земного пути, участь.
Святовит – одно из наименований верховного славянского бога Рода (см. [6] стр. 460). Такое наименование Рода характерно для западных славян и, возможно, оно еще сохранилось для сравнительно недавних выходцев из европейской прародины, которыми можно считать вятичей, к тому же проживающих обособленно.
Навьи – от древнерусского «навъ» – враждебные духи умерших.
Дымы пожаров Дедославля – Дедославль город, упоминавшийся в Ипатьевской летописи в связи с междоусобицей Ольговичей и Мономашичей. Некоторые исследователи считают Дедославль городом вятичей и даже их столицей, подвергавшейся нападениям черниговских дружин.
Желают отпрыски Олега – Олег Святославович Черниговский. Прозван Гориславичем. Вел долгую борьбу с Мономахом, считая, что тот занял Киевский стол не по праву старшинства. Юрий Долгорукий продолжал эту борьбу с Ольговичами с переменным успехом.
Ходота – вождь восточных вятичей. Упоминается в «Поучении» Мономаха.
Брашно – еда, угощение.
Прокуда – проказница.
Верея – столб, на который вешают ворота.
Светожары – царство Огня. Согласно ведическому мифу о трибожии, первоначально существовали два царства: Бездна, провалившаяся на дно Мира, и Светожары, распростертые над Бездной. Светожарами правил Сварог, который отковал в своей кузне три великий качества Огня: созидание, управление и разрушение (см. [31]). Не стал бы приводить просто сказку, пусть даже очень красивую, но эта триада очень напоминает основную идею системного подхода. В современной системной области знаний (научных, не сказочных!) выделяется так называемая системная триада: устойчивость, эффективность и развитие (Резников Б.А. «Системный анализ и методы системотехники», МО СССР, 1990г., три части – именуются в ВКА им. Можайского соответственно: красная, синяя и зеленая опасности – по цветам обложек). Как все троично и уходит корнями в незапамятные времена! Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой; триады Гегеля (например, тезис-антитезис-вывод) и еще многое другое. А суть все равно одна: созидание, управление и разрушение, - триединство! Во всем ищите триады и вам воздасться.
Ошуйно и одесно – слева и справа. Например, Шуя – город на левом берегу речки Теза, а десница – правая рука.
Внизу давала нахлобучку
река камням, вступая в раж – опричник Богдан Бельский описывал Москва-реку, которая « ревёт и крутится … мчится быстрым потоком, огибая крутые берега Кремлевского холма». Была эта река порожиста и имела броды, например, Крымский брод.
Готланд – дословно «земля готов». Остров в Балтийском море, важнейший пункт ганзейской торговли Северо-Западной Европы с Великим Новгородом («ганза» - нем. Hansa – союз – прообраз «Северного потока-2»).
Извилистой Москвой-рекою,
вдоль Всходни, а затем тропою
на Клязьму выбрались с трудом – достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться в том, что река Москва сильно петляет и особенно в черте современного города. Это обстоятельство оказалось одним из главных при выборе места для древнего пограничного города: незванные гости, проплывающие мимо града на судах, во-первых, будут замечены еще на дальних подступах, а конные гонцы напрямки упредят неприятеля.
Сходня или Всходня – речка, по которой сообщались из Москвы в Клязьму и обратно. Названия у этой речки несколько разные в зависимости от того, сходили ли по ней вниз по течению или восходили вверх по течению (см. Википедию).
Треба – в древнерусском языке имело значения жертвы и обряда жертвоприношения, а также молитвы. Требы нашли свое продолжение в ритуалах православной церкви (Требник – богослужебная книга).
Кидекша – дворец-замок Долгорукого на берегу Каменки при ее впадении в Нерль. Наибольшего доверия заслуживают предположения о мерянском происхождении этого наименования с типичными финно-угорскими окончаниями –кша, -кса, -ква, - указывающими на воду, реку (сравните: Москва – скорее всего Медвежья река, или темная?). Таким образом, Кидекша может означать Каменную реку, фактически Каменку, то есть название от более древнего наименования реки.
Замком архитектурный комплекс Кидекши можно считать весьма условно, особенно по сравнению с грандиозными европейскими сооружениями того же назначения. Видимо, укрепления были деревянными и не сохранились, а на их месте возведена более поздняя ажурная конструкция, окружающая церковь Бориса и Глеба XII столетия. Но это была резиденция князя Юрия, жестко конфликтовавшего с ростовским боярством, что даже заставило его перенести столицу из Ростова в Суздаль, но и там обособиться от бояр. Надо подчеркнуть, что бояре того времени мало зависели от князей и являлись фактически самовластцами своих уделов, перешедших к ним по наследству. Этим они кардинально отличались от дворян, во всем зависимых от княжеских и в последствии царских пожалований. В XII веке дворянство еще только зарождалось в недрах княжеских дружин и дворни.
Обособление княжеских дворов-замков было не редкостью на Руси, например, Вышгород за чертой Киева – такая же резиденция великих князей. И подобные меры предосторожности были далеко не лишними, хотя и не всегда достаточными. Например, князь Андрей, даже в зените славы и власти, был убит в своей загородной резиденции Боголюбове. Но это совсем другой рассказ. Пока он молод и полон жизни.
Ополье – Суздальское Ополье, владимирский чернозем. Обширная область во Владимирской области, возделываемая под хлебные нивы. Поля здесь образовались на месте лесов в результате колонизации пришлыми в IX веке славянскими племенами (подсечное и огневое земледелие).
В Ростове, в золотом Успенье – о деревянном Успенском кафедральном соборе дивной красоты, построенным в эпоху Мономаха, говорится в [2] на стр. 36-37.
А вышел – сам Степан Иваныч! – в сочинениях XVII века и в более поздних публикациях боярина Кучку (Кучко) величали Степан Иванович  - см., например,  [11].


Литература:

1. Лошиц, Ю.М. Дмитрий Донской / Ю.М.Лошиц. – Москва: Изд-во ДОСААФ, 1989г. – 398 с.
2. Воронин, Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII-XIV веков т.I / Н.Н.Воронин. – Москва: Изд-во АН СССР, 1961г. – 584 с.
3. Рыбаков, Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII веков / Б.А.Рыбаков. – Москва: Наука, 1993г. – 565 с.
4. Тихомиров, М.Н. Древняя Москва XII-XV веков / М.Н.Тихомиров. – Москва: Московский рабочий, 1992г. – 181 с.
5. Татищев, В.Н. История Российская. Собрание сочинений в восьми томах / В.Н.Татищев – Москва: НИЦ Ладомир, 1995г.
6. Рыбаков, Б.А. Язычество древних славян / Б.А.Рыбаков. – Москва: Наука, 1994г. – 607 с.
7. Петухов, Ю.Д. Дорогами Богов. Серия: Подлинная история Русского Народа /Ю.Д.Петухов.– Москва: Изд-во Метагалактика,1998г.- 256 с.
8. Рыбаков, Б.А. Язычество древней Руси / Б.А.Рыбаков. – Москва: Наука, 1988г.- 783 с.
9. Ожегов, С.И. Толковый словарь русского языка/ С.И.Ожегов, Н.Ю. Шведова. – Москва: Азъ, 1996г. – 908 с.
10. Казанский, Б.В. В мире слов / Б.В.Казанский. – Ленинград: Лениздат, 1958г. – 263 с.
11. Полуян, В.П. Кровь боярина Кучки (в двух книгах) / В.П.Полуян. – Москва: АСТ-Пресс, 1996г. – 448 с.
12. Соловьев, С.М. Чтения и рассказы по истории России/ С.М.Соловьев. – Москва: Правда, 1989г. – 767 с.
13. Советский энциклопедический словарь / [А.М.Прохоров и др.] председатель научно-редакционного совета А.М.Прохоров. – Москва: Советская энциклопедия,1982г. – 1600 с.
14. Северцев-Полилов, Г.Т. Княжий отрок/Г.Т.Северцев-Полилов. –Москва: Современник,1994г.- 318 с.
15. Сомов, В.П. Словарь редких и забытых слов / В.П.Сомов. – Москва: Владос, 1996г. – 762 с.
16. Шахмагонов, Ф.Ф. Ликуя и скорбя / Ф.Ф.Шахмагонов. – Москва: Молодая гвардия, 1981г. – 432 с.
17. Яновский, А.М. Юрий Долгорукий / А.М.Яновский. – Москва: Московский рабочий,1955г. -204 с.
18. Исторический словарь российских государей, князей, царей, императоров и императриц. – 1793г. / Репринтное воспроизведение. – Москва: Эврика, 1990г. – 231 с.
19. Погодин, М.П. Князь Андрей Юрьевич Боголюбский (Исследование) / М.П.Погодин. – Спб, 1849г. – 70 с.
20. Георгиевский, В.Т. Святый благоверный великий князь Андрей Боголюбский. Его неоценимые заслуги для Русского государства и православной церкви / В.Т.Георгиевский. - Владимир: Типо-литогр. В. А. Паркова, 1894г. - 105 с.
21. Охота в России. Справочник / сост. М.М.Блюм, Л.А.Гибет, А.А. Тихонов. – Москва: Россия, 1992г. – 160 с.
22. Векслер, А. Г. Московские клады / А.Г.Векслер, А.С. Мельникова. – Москва: Московский рабочий, 1973г. -264 с.
23. Муравьев, А.В. Очерки истории русской культуры IX-XIII веков /А.В.Муравьев, А.М.Сахаров. -  Москва: Просвещение, 1984г. – 336 с.
24. Малков, Я.В. Древнерусское деревянное зодчество / Я.В.Малков. – Москва: Изд-во Муравей, 1997г. – 208 с.
25. Памятники литературы Древней Руси XIII век / Сост. и общ. ред. Дмитриев Л.А., Лихачев Д.С. - Москва: Художественная литература, 1981г. – 650 с.
26. Осетров, Е. И. Живая Древняя Русь / Е.И.Осетров. – Москва: Просвещение, 1976г.- 256 с.
27. Хренов, Л.С. Народные приметы и календарь / Л.С.Хренов. – Москва: Агропромиздат, 1991г. 
28. Карамзин, Н.М. Предания веков /Н.М.Карамзин. – Москва: Правда, 1988г.- 768 с.
29. Бессонов, П.А. Белорусские песни с подробными объяснениями их творчества и языка с очерками народного обряда, обычая и всего быта / Текст издал Петр Бессонов издержками Общества любителей российской словесности, 1871г. – 264 с.
30. Плетнева, С.А. Половцы./С.А.Плетнева. – Москва: Наука, 1990г. – 208с.
31. Белов, А.К. Славяно-горицкая борьба. Изначалие. Книга 2. Серия: Тайны воинских искусств / А.К.Белов. – Москва: Изд-во Здоровье народа, 1992г. -134 с.