Миллениум

  (серая повесть)


   I
Поздний
      декабрь.
Моё лицо обретает
      цвет
порошкового омлета.
Такое блюдо
подают в привокзальных
      кафешках,
           подмешивая
напомаженный бантик усмешки.

Оттеняет.
Съедаю.
Это мой вчерашний
      ужин.
Хочется вдохнуть глубже,
но воздух слишком мрачен.

Серость лица
      покрывается сыростью.
По блюдцу дребезжит сдача.
Денег нет,
но оставляю “на чай”.
     Привычка.

В серых подтеках окно электрички.
Еду на дачу.
     Чью-то.
Дача – это венец уюта, –
там море
     и пьют.
Правда, промежутки
портят стихи.
Их,
     почему-то,
          читают:
дилетанты – с пафосом,
маститые небрежно.

Молчу.
Хочется
    нежного.
На моих коленях
устроился серый комочек.
Он мурлычет.
    Передразнивает
          поэтов.


   II

Первое небо новой
    Эры...
особенно серое.
Каждое столетие
начинается своим серым
   цветом.
Тем более: Миллениум.
   Примета.
       Тухнут
и без того тусклые
фонари яблок.
   Тухло
от слежавшихся веток валежника.

И
ничего нежного.
Хотя бы пива.
После вчерашнего
праздника
шея поворачивается
   лениво.
Голова,
    как пизанская
         башня,
вот-вот
    рухнет.
В мозгу
    руины.

Руины кто-то долбит.
Ударные волны ритмично
    шатают взгляд,
пытаясь задрать его
в серое небо.
Серое на сером
    нелепо.

Пытаюсь вспомнить ночь.
    ... Ни-че-го.
Зато утро –
    отчётливо:
оторвался
    от кровати,
открыл глаза –
в постели два слепка.
Один – вмятина.
Мой.

Другой – округлый.
Он сопел.
Какой-то нелепый
    слепок.
Дободалось:
“лепо – нелепо”.
Вспомнил –
    слепок юной
          поэтки.

Это она придумала
развесить
белые листы бумаги
    на яблоне,
возле фонариков.
Снег к миллениуму
    не успел.

Ещё.
    Она гладила котёнка,
который мурлыкал ямбом.
И глаза у неё – зелёные.
Её имя называл
один писатель...
Но я свой лимит
на влюблённость
    истратил.

Ушёл
    по-английски.
Так в меня вчера
входили виски.
Поэты спали.
Серый комочек
облизывал миску.


    III

Конец ноября.
Иду к морю.
Радужную оболочку
моего взгляда
     клинит.
И – она треснула.

Интересно:
цвета и линии
сбились в кучу
     синюю.
Редкий случай
быть зрячим
     иначе.
Тем более
     накануне
новой эры.


   IV

Накануне
новой серой эры
море похоже
на свинцовое
    одеяло.

Складки одеяла
дышат...
тшш... тшш... тшш...
будто готовы отогреть
весь холод
    моей жизни.

Одеяла – много.
меня
    мало.
„Не хочешь дрожать –
откажись...“ –
шепчут тяжелые складки.
тжи-сь... тжи-сь...
    тжи-сь...

В половину ока
    луна
глядит
    вываренным до белка
глазом
    электрического ската.
Другая половина –
    темна.

Небо выгнуло спину
и стало похоже
    на сорванный
с чьей-то крыши
    лист жести.

Гнутое небо
полностью накрыло одеяло
моря.
Скат захлопнул веко.
Тёплая темнота.
Это – к рассвету.
    Примета.

Скоро Новый год.
Будем встречать
    на даче.
Кто-то мурлычет.
Серый лист
    неба
доскребает остатки моря.

Миллениум.