Эссе о стихосложении

СТИХИ - ЭТО ПЕСНИ
В незапамятные времена люди научились не просто разговаривать между собой, а напевать слова в сопровождении незатейливых ритмов.
Конечно, сначала, видимо, были просто ритмы без слов, зато с жестами и движениями. Мы и сейчас еще можем наблюдать танцы аборигенов под барабаны. Танцы эти исполнялись по разным поводам: радость, скорбь, настрой перед охотой или войной. Суть этих действий – демонстрация коллективизма, единства и готовности. Это важные моменты, ведь главная сила людей в единстве и слаженности действий. Дальше больше, от полноты чувств древние люди стали сопровождать движения вскриками и затем словами. Так и рождались первые песни. И главным в них был ритм, объединяющий и слаживающий первые сообщества.

СТИХИ - ЭТО ПЕСНИ-ГИМНЫ
Самые древние из известных нам сегодня стихов принадлежат женщине. Они были написаны  в XXIII веке до нашей эры (более 4300 лет назад!). Имя первого известного нам поэта, вернее поэтессы – Энхедуанна. Она была жрицей и аккадской принцессой, дочерью Саргона, правителя Месопотамии.  В 20-х годах прошлого столетия археологи нашли алебастровый диск, на одной стороне которого был барельеф жрицы, а на другой – клинопись. Это и был древнейший из дошедших до нас авторских стихотворных памятников, содержащий религиозные поэмы «Гимны Инанне», главному женскому божеству.
Важно отметить, что даже древнейшие гимны являются торжественными песнопениями, наполненными высоких духовных чувств.
Безусловно, раз есть - и не одно! - стихотворение, созданное образованной женщиной, то были и стихи, написанные не менее образованными мужчинами. И если мы наблюдаем целые сборники стихов  XXIII века до н.э., то были и более древние стихотворные тексты, но они пока еще не найдены. Как же глубоко уходят корни поэзии!
На Руси считается, что первые стихи появились вместе с письменностью. И эти первые стихи писал Кирилл (один из солунских братьев – просветителей). Его стихи были молитвословными верлибрами (например, самая известная молитва «Отче наш…») и должны были способствовать широкому внедрению славянской письменности. Считается, что до этого у славян существовало только устное народное творчество: песни, баллады, но и духовные стихи (например, см. «Голубиную книгу» - сборник XV века, содержащий сочинения древних авторов, в том числе сказителей – «калик перехожих»).
Одной из первых поэм было «Слово о полку Игореве» (XII век). Процитируем Рюрика Дикого (Стихи.ру): «Написанное самобытным и красочным языком, "Слово о полку Игореве", несомненно, являет собой прообраз русского стиха: в нём присутствует и ритмическая упорядоченность, и звукопись, и анафоры (единоначатия), и разделение на колоны, и звуковые повторы (пусть и нерегулярные), основанные на параллельных синтаксических конструкциях» (Вот, сколько всего! Но не об этом сейчас). Все это указывает на значительное развитие стихосложения на Руси, а, значит, на его более древние и глубокие корни, которые к тому же закладывались в тесной культурной связи с ромейской (византийской) литературой.
Человечество, как ребенок, медленно выходило из мрака, постепенно начинало осознавать мир. Как оно это делало? Детей мы можем наблюдать, а древнее человечество осталось в прошлом, куда мы ни возвратиться, ни даже заглянуть на мгновение, не можем. У нас нет машины времени (возможно пока нет?). Мы можем только предположить, что дети проходят те же стадии развития своего сознания, что и человеческие сообщества.
Мы понимаем, что сознание это речь, а речь общественный продукт. Человек в одиночестве научиться  говорить не может (были такие ужасные эксперименты, например, над детьми – маугли). Значит и мыслить существа, не обладающие речью, не могут? Оказывается могут! Ведь есть еще мир образов и ощущений: цвета, формы, запахи, звуки, холод, тепло, гладкость, мягкость, твердость и еще многое другое. Не одной только речью поддерживается наше сознание: в его становлении и развитии значительную роль играют все органы чувств. Многим ощущениям мы даже не можем противопоставить словесные описания, не можем их объяснить. И ведь как-то живем при этом!
А теперь, представим себе древнего человека посреди леса или саванны, таящих множество нераскрытых тайн и опасностей. Кто защитит и поможет? Могучий альфа-самец, или существо еще более сильное – всемогущее? С вожаком стаи-рода-племени можно договориться, принести ему дары, воздать хвалу. Также, видимо, надо поступать и с всемогущими богами.
Воздать хвалу… Так, наверное, появились первые гимны - песни-стихи, в которых не просто слова, а торжественные красивые слова – слова с ритмом и созвучиями – рифмами.
Первые песни-гимны, скорее всего, были посвящены героям рода: вожаку и его окружению. Это были акты веры в их возможности и удачу, а также слова благодарности за защиту, кров и пищу.
А потом придумали богов… Как не придумать? Ни один, даже самый выдающийся человек, не мог противостоять внешним обстоятельствам, таким, как, например, дождь и мороз – это еще цветочки! А если нападет саблезубый тигр или медведь? И это еще полбеды. Вот пожар, землетрясение, наводнение – это настоящие бедствия. А что еще ожидает там, в неизведанном будущем? Мудрый шаман требует жертв и поклонения страшным и всемогущим богам: Волосу (возможно, это тотем медведя), грозному громовержцу  Первобогу ( Перуну-?), дающему богу (Дажбогу-?), хранителям рода ( Роду и Сварогу-?), женским божествам (лосихам-?), многочисленным божкам окружающего мира (лешим, кикиморам и др. -?). Обряды поклонения священны и торжественны. И должны сопровождаться особенными песнями, вычурными, благозвучными. Не такими частушками, которые парни и девки поют на гулянках. Так рождались гимны. Так появлялись поэты, сочинявшие эти гимны. Возможно, сами шаманы занимались стихосложением, создавали песни-молитвы.
Появлялись государства, усложнялись верования, складывались целые культы. Усложнялись и гимны – стихотворные молитвы.

СТИХИ - ЗТО ЗАДУШЕВНЫЕ ПЕСНИ
Наверное, одними из первых певиц были матери, успокаивающие своих детей. Ритм и мелодия впитывались в сознание людей с младенчества и сопровождали их всю жизнь. Так ли это, нам теперь доподлинно не узнать. Слова самых древних песен унесли ветры, они растаяли в сознании многих и многих поколений и их следы нам почти непонятны как первоосновы нашей современной речи, ставшей очень сложной и многообразной.
Как звучали эти древние стихи? Была ли в них привычная нам рифма или применялись какие-то другие созвучия?
Что такое, например,  «стол»? В нашем языке это некое исходное, первоначальное понятие, обозначающее стоящий предмет, родственно глаголу, обозначающему также некое исходное первоначальное действие «стоять». Но почему в других языках, например, в английском, стол это «table», «desk», или «board» - выражения, далекие от глагола «стоять» - «stay», «stand»?
Первослова, очевидно, являются выражениями чувств, которые вызывают те или иные предметы окружающего мира, но каких чувств?
Лингвистика - интересная наука, способная дать ответы на эти вопросы, но вот беда, на многие из них она пока не способна ответить.
Есть еще палеолингвистика – дисциплина, изучающая древнюю речь. В ней еще больше непонятного.
«Возможно», «наверно», «скорее всего» - «highly likely»... Как неточно, не совершенно наше знание, наше сознание. Но ведь это естественно! Чувства индивидуальны, а речь – общественна. Если художник рисует картину, то зритель не только представляет себе краски и формы, но и словесные понятия. В то же время созерцание картин может даже порождать ассоциации с запахами, осязанием ветра, теплом, холодом, переживаниями прошлого – одним словом, пробуждает целый мир образов и ощущений.
А музыка… Многие слушают ее, закрыв глаза и пребывая в мире грез и впечатлений.
И так во всех областях искусства. И эти восприятия могут быть настолько индивидуальны, что один назовет что-то шедевром, а другой просто пожмет плечами. Но ведь и в восприятии окружающего мира это тоже так. Кто-то любит зиму, кто-то лето, кто-то красное, а кто-то синее. И даже не так резко. Может быть и, кстати, гораздо чаще бывает, что один любит что-то лишь немного больше, чем другое,  или ему что-то понравилось в данный момент, а в другое время то же самое вызовет негативные чувства. И это нельзя объяснить словами! – то есть найти разумное объяснение. Мы разные и это главное наше достоинство. Как бы мы, например, продолжали свой род, если бы всем нравились только люди одного типа?! Передрались бы и исчезли. Но Природа значительно мудрее простых смертных. Она подарила нам многообразие и его Красоту, которая и спасает мир.

СТИХИ - ЭТО КРАСИВЫЕ ПЕСНИ
Красота… Это не только предмет искусства. Это намного более емкое и значимое понятие. Красота – это предмет деятельности Человека. Если человек является живым существом с некоторым набором инстинктов и соответствующих им чувств, то Человек – существо, наделенное возможностями по преобразованию окружающего его мира. При этом, Человек, наделенный Разумом, способен не только все кругом переломать, как слон в посудной лавке, а разумно преображать Природу. Этот процесс разумного преображения природы наиболее точно отражает понятие творчества, того свойства, которое самым решительным образом выделяет Человека среди остального живого мира. Только Человека, а не человека-homo sapiens, который живет еще в плену своих животных инстинктов, который еще полагает, что это природа для него – «венца творения», а не он для Природы, породившей новое существо с целью своего творческого преобразования, нового этапа своего развития.
И Красота – это дар Природы Человеку. Это дар новому виду homo sapiens, Homo sapiens creativum (Человек разумный творческий) если хотите. Это благодарность, за творческий труд. Заметьте, не плата, а благодарность. Область красоты, область творчества не является рыночной площадкой. Здесь другие законы. Здесь деньги и прибыль не главное. Деньги вообще не цель, а средство. И только при таком допущении может существовать наша сегодняшняя серая действительность, основной «ценностью» которой провозглашен некий «рыночный механизм» некоего «капитализма».
Какими деньгами можно оплатить «Аve, Maria» Моцарта, является ли популярным слоганом «На холмах Грузии…» Пушкина, как можно торговать творениями Да Винчи и Родена?
Людьми во все времена двигало  стремление к Красоте, не алчность, не подлость и, кстати, не глупость. Хотя, конечно, может показаться, что это не так. И найдется много деятелей, которые даже «научно докажут», что именно некие «животные» или «рыночные» качества являются главенствующими в человеке и даже больше – в человеческом обществе.
Что делать? Верить? Проверить?
Проверить бы… А как?
Все равно жить-то приходится в очень нетворческом мире. Как и в стародавние времена нужны кров, пища, семья… - как, казалось бы, без рынка? Никак. Но когда древний род собирался у костра, почему-то нужны были песни. Нужны были и танцы, и наскальная живопись, и поделки из кости и глины.  Мы сейчас судим о наших предках по их культуре, образцы которой прошли через века и знаменуют начало Эры Великого Творения. Только еще начало! Утро мироздания, самое раннее. На листьях истории временна;я роса, заложенная заранее, в предыстории. Чудеса!
Удивительное дело: ведь дети рождаются просветленными, остро чувствующими прекрасный мир вокруг себя. Куда все это исчезает у многих взрослых? Кто внушает людям совсем другие правила поведения и другие взгляды на мир? Но ведь это чувство прекрасного еще теплется в людях наряду с плотскими звериными началами. Фрейд однако в своем учении о психотипах отдавал предпочтение плотским составляющим нашего сознания. Но он имел дело с душевнобольными. И что примечательно: его выводы хорошо согласовывались с психологией буржуазного общества наживы и беспринципной базарной подлости. Как же получается грязными руками рыночных воротил, этих воров в законе, замарать чистые детские души и ввергнуть их в разврат продажной действительности?! Когда это кончится? Когда человеческое (творческое) победит в людях? Во всех – не знаю. Но сам человек может не допустить разрушения своей личности. Только не надо ждать, что кто-то сделает это для тебя. Сам, только сам! И путь известен: это путь овладения творчеством, это путь познания и обретения Красоты.
Сомневаешься? Хочешь доказательств? Думаешь, их нет? А чего сомневаться-то? Красота – это награда тем, кто ушел из мира своих инстинктов и плотских наслаждений в мир чувств и духовного возвышения. Награда эта – необычайное наслаждение, которое может дать только чувство прекрасного: Озарение и Просветление, Любовь и Святость. Сколько поэтов, музыкантов, художников, всех творцов уже постигли эту истину. Какой прекрасный мир ими создан! И не надо стремиться понять музыку или, например, поэзию. Логика здесь уместна только для экскурсий по музеям. И то только в известной мере.  Надо чувствовать. Это главное. И чувствовать тоже надо учиться. И это очень не просто. Возможно, гораздо сложнее, чем овладевать математикой или физикой. Словами чувств не передать, ведь чувства выше слов, их первая основа. Но все же надобно искать Великое Прочувственное Слово. Вот девиз поэзии, ее высокая цель.
Ну, что, идем в Озарение?
Тогда в путь!
Чтобы писать стихи надо иметь три навыка:
-образное видение мира,
-образное восприятие языка,
-техническое совершенство.
Техническому совершенству можно и нужно учиться.
Образному восприятию, пониманию, ощущению языка тоже в известной степени можно научиться. Но только не самобытности и яркому соответствию образов мира. Это то, что автор должен приобрести сам.
Без образного видения мира нет поэта. Совсем нет. Можно пользоваться штампами, наработками предыдущих поколений поэтов. Можно в этом плане чему-то научиться, но это не будет приобретением образного видения мира. Это будет освоением навыков других поэтов, фактически сборником плагиатов. А плагиаты не интересны.
Попробуем более подробно рассмотреть три вышеуказанные составляющие стихосложения. Начнем с технического аспекта.

ТЕХНИЧЕСКОЕ СОВЕРШЕНСТВО
Если совсем коротко, то оно означает следующее: надо быть грамотными!
Излишне говорить об элементарной грамотности. Русский язык, конечно, надо знать. А для этого мало вызубрить учебник, надо много читать. Только практика общения с главными носителями языка, лучшими авторами, является необходимым условием обучения грамоте. Надо много читать. Только так и не иначе!
Грамотность это в первую очередь орфография. И не надо уповать на словари, мол, надо будет, посмотрю. В стихосложении, где господствуют ритм и размер, нет места элементарным ошибкам. Когда поэт в образе, когда муза посетила, не до словарей, малейшее отвлечение - и пропало дело.
Но это полдела. Есть еще стилистика. Допустил сбой во временах или падежах и нет уже стиха, никому такое не нужно (разве что в рекламный слоган).
И есть еще помимо ритма стиха ритм повествования. В одном месте поспешил, в другом затянул – и стих почему-то не играет, нет песни, нет мелодики.
Одной из самых элементарных стилистических ошибок является неверное употребление третьего лица. Например: «На крыльце красна девица встретила добра молодца. Она в пояс поклонилась ему». Здесь все нормально: «она» это девица-краса – о ней говориться в первом предложении и именно это словосочетание является в нем подлежащим. А если вот так: «На крыльце красна девица встретила добра молодца. Рядом с ним собирался народ». Вот и догадайся: рядом с крыльцом или рядом с молодцем? Может показаться, что это не суть важно, но ведь в первом случае народ воспринимается находящимся вокруг крыльца, а во втором, этот народ уже на крыльце! Так как на самом деле? Учителя такое подчеркивают красной волнистой чертой и пишут внушительно: «Стиль!».
А еще бывает так называемое «и;канье». Ну, не хватает стихослогателю иктов, не получается ритм. А искать подходящие слова лень или не достает словарного запаса. Тогда, кажется проще всего вставить какой-либо союз, чаще всего «и». И эти «и» появляются не к месту во множестве. Ладно бы это в целях стилизации под народность или в других более-менее оправданных случаях, а то ведь просто от недостатка технического мастерства.
Не хочется здесь приводить примеры авторских неудач. О них можно кое-что прочитать самостоятельно.
Как правило, такие огрехи портят – да, просто убивают! - впечатление.
Коль скоро мы говорим о техническом совершенстве, то важно отметить, что в технике существует понятие высокой технологии. Даже есть теорема, доказывающая, что в высокотехнологичной системе нет второстепенных элементов. Напротив, все элементы одинаково важны и необходимы. Иначе система перестанет быть высокотехнологичной и даже совсем перестанет выполнять целевую функцию. Один-единственный элементик будет ненадлежащего качества, а вся система забуксует!
Стихосложение, если и можно как-то сравнить с технической системой, то уж конечно, с самой сверхвысокотехнологичной. И в этой «системе», безусловно, нет, не то чтобы, неважных элементов, в ней нет ни одного проходного момента. Чуть-чуть допустил слабинку – уже халтура.
Поэтому нельзя сказать, что главное для стихотворца это, например, образное видение мира. Это обязательно, это необходимое условие, но не достаточное! Образное восприятие языка также обязательно. И техническое совершенство тоже необходимо. Единственное, что можно сказать с уверенностью, так это то, что начинать надо с техники стихосложения.
И начинать надо со стихотворного размера. Этот размер определяется структурой ударных и безударных слогов: их последовательностью и количеством.
Важно отметить, что речь идет не совсем о речевых ударениях. В стихосложении участвуют ритмические ударения, ударения, создающие ритм, мелодику, песню. Их часто называют иктами.
Стихи-строки собираются в строфы. Строфа (в переводе с древнегреческого – поворот – текст, исполняемый хором до поворота на сцене) – ритмически повторяемая структура стихотворения. Строфы бывают нескольких видов: двустишья, трехстишья, четверостишья (самые распространенные), есть еще пятистишья и т.д., даже восьмистишья (октавы) и более. Есть особые виды строф: рондо, сонет, терцина, нибелунгова строфа, онегинская строфа и еще многое другое.
Можно, наверное, жить без запоминания сложных названий. Можно даже обойти вниманием теоретические основы и при этом писать неплохие стихи. Были ведь такие авторы «от сохи».
Вот, например, народное творчество, фольклор. Безвестные авторы частушек во множестве были безграмотны. Вслушайтесь в незатейливые строчки из Волоколамского района:
Ах, де;вочки;, девчо;ночки;
Отби;ли мне; пече;ночки;.
Тепе;рь я бе;з пече;ноче;к,
Но все; люблю; девчо;ноче;к.
Это ямб, причем строфа четырехстопная (4 рифмованных строки, 4 ударных слога). Задумывался ли об этом деревенский весельчак?
А вот такой образчик:
Де;вки, где; вы?
Ту;та, ту;та.
А; моя; Марфу;та
Лета;ет с па;рашю;та.
Вроде все простенько и не навязчиво. Но первые 2 строки – это хорей  двухударный. При этом третья строка хорей трехударный, а четвертая трехударный ямб! Очень не простое построение. Но ритм есть и никаких нарушений стихотворных пропорций не ощущается. Такие коленца могли бы стать гордостью даже признанного мастера, а тут простой сельский балабол (уж не Борис ли Егорович Муравьев?).
Более того, практически все начинающие поэты не очень сильны в теории. Стихи начинают писать те, у кого появляется потребность что-то воспеть! Песня эта рождается как бы сама собой. Никто ведь не просыпается с настроением, например, чиркануть пару строк ямбом или амфибрахием, понимаете ли. На самом деле у человека в силу тех или иных обстоятельств проявляется некое особое мироощущение и оно просится наружу. Хочется поделиться своими впечатлениями, своим душевным состоянием: мне кажется, стихи давно сочинены самой волшебницей Природою, а мы, ее нескромные сыны, их снова создаем и иногда уродуем.
Вот это последнее «уродуем» очень важно отметить! Например, наиболее распространенной ошибкой является неоправданный сбой ритма.
Ни у кого не вызывает сомнений существование такого понятия, как музыкальный слух. Есть даже четкие методики определения его наличия или отсутствия у отдельных личностей.  Но почему-то редко говорят о литературном слухе. Оставим пока на будущее вопросы литературного вкуса, но чувство ритма это же понятие, родственное музыкальному слуху, его составляющая. И нечего кивать на попсу и рекламу, мол, там допускаются сбои ритма и толпа аплодирует. Но это ведь рынок, а не искусство: кошелек, а не душа. Точно также в повседневной жизни имеют место доморощенные вирши, с весьма низким качеством рифмы и стиля, а в первую очередь, практически обязательно с чудовищными сбоями ритма. Что делать стихотворцу? Идти на поводу (все равно потребят)? Раз приветствуют и платят, значит это успешный рыночный продукт, ведь главное продать? Или поэт - это тот, кто возвышает людей (не толпу!), не тот, кто им потакает, а тот, кто воспитывает их вкусы, их литературный слух, тот, кто способствует установлению высоких норм, а не навязанной продажной моды. Обязанность поэта являть миру высокие образцы стихотворного искусства. И это в меньшей степени должны быть образцы для подражания, а главным образом это должны быть произведения, пополняющие копилку общечеловеческих ценностей. А начинается все с ямба и хорея. Настоящий мастер быстро поймет их значение, роль и место в его творчестве.
Науке этой византийской исполню страстный дифирамб: в силлабо-тонике российской царит четырехстопный ямб.
Техническое совершенство – не то что бы недостижимый идеал. Просто учиться и совершенствовать свою технику поэт обязан всю жизнь. Остановился – значит начал увядать.
Начинающий поэт не имеет права на снисходительное отношение к себе. Мол, начинающему простительно, потом исправлюсь. С этого начинается конец поэта. Только самая высокая требовательность и ответственность позволят человеку стать поэтом. Не тем, кто называется поэтом, а на самом деле является обыкновенным унылым торговцем некими словарными поделками, яркими побрякушками и наглыми подделками под настоящие шедевры. Поэт это очень высокое звание и далеко не каждый пишущий рифмованные строки, имеет право так называться. Поэт это даже не звание, а призвание (как и в других областях искусства). Ты призван, ощути это и терпи, неси свой крест, во что бы то ни стало. Ты избран, возможно, где-то там наверху. Но ты не противопоставлен другим людям – ты избран для них.
Довольно часто написание стихов связано с традициями, например, поздравлять с праздниками: «с днем рожденья поздравляю и того-сего желаю…». Плагиат? Да. Отглагольная «некрасивая» рифма? Да. Штампы вместо искренних чувств? Да. Приятно? Честно говоря, не очень, но все делают довольный вид, опять-таки по традиции, весьма банальной, даже пошлой.
Между простотой, как основой красоты, и банальностью, избитостью, тривиальностью очень тонкая грань, но весьма ощутимая. Как ее распознать? Ни читатели, ни критики не помогут. У них у всех субъективные мнения и не у всех есть желание сказать правду. Скольких «поэтов» создают по политическим или рыночным мотивам, по протекции и разнарядке сверху. Скольких «закапывают», «заклевывают» справедливо и несправедливо. Но как же тогда быть? На самом деле все просто: не надо пороть чушь. Если подобранные слова не передают чувств, если сам видишь фальшь, если в угоду рифме получил расхожий, некрасивый, какой-то «не тот» образ – вычеркивай, не жалей!
Как у Маяковского: «изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды».
Есть, конечно, определенные критерии для оценки банальности. Например, считаются некрасивыми, слишком простыми и потому банальными  рифмы между глаголами, а также между прилагательными. Избегать их – это хороший уровень технического мастерства. Но как же быть с Александром нашим Сергеевичем-то? Вот вам, пожалуйста:
«Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя».
«Кроет – завоет» - это как? Значит можно, ведь классик явил образец? Пушкинисты подсчитали, что у А.С. шестая часть рифм – глагольные. Ну, кто такой Пушкин для нас для всех и для каждого в отдельности это особый разговор. Вернемся еще к нему. А пока следует отметить, что, споры и по сей день не утихают, а даже разрастаются и по разным поводам, не только по глагольной рифме. Мнений много и есть из чего выбрать, только стоит ли? В интернете 90% троечников и из них 90% тех, кому двойки не поставили, чтобы показатели не портить. Их мнения не очень интересны. Можно предложить следующий подход. Именно Пушкин указал на глубоко народный характер нашего языка вообще и стихосложения в частности. И он был не одинок, но наиболее ярок. Без того, чтобы вдаваться в подробности той эпохи, отметим самую суть: глагольная рифма у Пушкина и его последователей – дань народной традиции. Таковы частушки и колыбельные, прибаутки и побасенки. Кстати, и рифмы прилагательных – то же самое. Хотите быть последователем Пушкина – используйте такие рифмы. Но будьте осторожны: каждый такой шаг должен быть оправдан, а именно, красив (то есть создающий яркие и волнующие образы) и не навязчив. Критики и читатели должны четко понимать, что поэт технически подготовлен безукоризненно, а глагольная рифма избрана не просто так, а для усиления впечатления, как фольклорный элемент и яркий штрих. Вот как у Маршака, Симонова, Волошина, Тушновой, Евтушенко, Высоцокого, Кушнера и многих других.
Кстати, это не единственные ограничения и спорные моменты. Например, просто упомянем об избитой рифме «кровь-любовь» (а еще можно добавить «вновь»). Ее использование всегда воспринимается как плагиат и считается моветоном. Лучше избегать.
Есть еще падежные окончания. Например, «ямщик» и «дурак» ну, никак не рифмуются, а «ямщиков» и «дураков» - запросто. И таких примеров – целый русский язык! Конечно, эти простецкие рифмы стали считать некрасивыми. Тяжело жить современным поэтам: того нельзя, этого нельзя. Вроде бы в английском языке времен Шекспира тоже были падежные окончания, и вообще этот язык был более красочен и более близок к нашему русскому. Не всяческими ли ограничениями английский додалбали до современной попсы и офисного жаргона?
Помнится, и пушкинский ямб критиковали за простоту. За ПРОСТОТУ?!
«Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;»…
Какой образ! Простой до безобразия, но аж мурашки по телу… Детство, свежесть, румяные щеки, запах снега, пощипывает морозец, жизнь хороша и бесконечна…
Вот, что главное – образ и его передача средствами языка. А какая при этом рифма – это авторский язык, авторские приемы, авторский почерк. Еще больше см. С.Я.Маршак «Критикам глагольных рифм».
Критик вообще явление интересное. Вроде бы кто тебе скажет хорошо или не хорошо ты что-то написал? Среди читателей огромная масса тех, кто ни черта не понимает, но при этом есть прямо-таки фанатики: одним отчаянно нравится, другим наоборот активно противно. А критик – это арбитр? Но арбитры бывают хорошие и плохие или еще себе на уме. Есть среди них редакторы. Их слово – закон: «да» - в печать, «нет» - в мусорный контейнер. Есть общественные кружки. Тем только покуражиться, попиариться очно или заочно. Есть по знакомству или за счет ловкости, как, например,  в романе Полякова «Козленок в молоке». А есть такие, чтобы по-настоящему? Не знаю. Да и для них ли стараются поэты? Хорошо если поэзия не кусок хлеба и поэт может вывести свои стихи из грязного мира литературного базара, посвятить свою душу святому искусству. Это счастье. Но если никто никогда ничего не прочтет?…
Творцам, как ни крути, нужна аудитория, но не какая-нибудь, а  своя. Найти ее – вот настоящее счастье. А как ее найти? Не дай Бог тут говорить о каких-то правилах, но некоторые рекомендации предложить все-таки можно.
Во-первых, эта своя аудитория не должна быть большой! Если читка чьих-то стихов собирает стадионы, есть повод задуматься, а не провалился ли поэт в рыночную сферу? Не стал ли автор модным эпатажным фигляром-кривлякой, щедро разрекламированным и потакающим вкусам толпы?
Во-вторых, надо присмотреться к тому, как слушатели реагируют на стихи. Если сопереживают, если рассказывают об образах, порождаемых в их сознании словами автора, если даже просто к месту смеются и плачут, то автор, скорее всего, нашел своих слушателей. Но если грубо оценивают, стараются принизить стихи и их автора, а заодно выпятить свое «я», то «значит шел за тобой другой…».
В-третьих, самый свой слушатель тоже талантлив и может талантливо оценить творчество автора. Такой слушатель уже не просто читатель-почитатель. Он соавтор. Он творит вместе с автором общественную жизнь произведения.
Действительно, кто может по-настоящему оценить талант? Только тот, у кого тоже есть талант. Вот Цискаридзе однажды сказал, что мнение Чайковского о Вагнере его интересует, а мнение такого-то – нет, потому что этот такой-то не авторитет. Согласен, но откуда взять авторитет? Чайковский ведь не всегда был великим композитором. Кто-то его так определил, какой-то, скорее какие-то авторитеты. А они откуда взялись? Значит и их кто-то когда-то назвал авторитетами. Вообще-то у авторитетов разные пути-дороги в авторитеты (не путать с воровским жаргоном!). Можно согласиться, что такие есть. Именно они и являются главными критиками тех деятелей искусств, которые выходят на рынок. А если не выходят? Конечно, музыкантам или, например, артистам, нельзя не выходить на рынок. Им нужна аудитория он-лайн. Записи это уже консервы – это другое. А поэты, художники. В принципе им он-лайн не обязателен, но желателен – нужна отдача, оценка творчества, отклики. Хотя поэт может сейчас стать блогером…
С авторитетами и талантами более-менее понятно, а вот как быть с гениями? Кто их оценит? Гений он во сколько раз, и чего во сколько раз, лучше, больше, длиннее таланта? В чем это измеряется? В совокупности отзывов современников и потомков? Андрея Рублева современники считали просто богомазом (чуть мастеровитее маляра). Его шедевры поновлялись, как и все другие, то есть замазывались и покрывались новыми, более свежими фресками. Одну из его икон приспособили в качестве ступеньки у входа в Успенский собор на Городке в Звенигороде. Ей оказывается цены нет, а по ней ходили толпами.
Нам с детства говорят, что Пушкин – великий поэт, гений русской литературы. И, например, Лермонтов тоже. Любого останови на улице и спроси, кто является гениальным поэтом. Практически все назовут Пушкина. А вот на вопрос чем для него самого так дорог Пушкин, уже начнется упоминание школьных штампов: лукоморье, сказки, капитанская дочка… Но в чем все-таки гениальность Пушкина? Такой вопрос вызовет даже раздражение. Да это же все знают, что гений, чего еще надо?
Мы также все знаем, что уровень Пушкина недостижим. Интересно почему? Пушкин – «это наше все» - и все. При этом писать как Пушкин почему-то считается дурным тоном. Но если хвалим, то именно это и надо использовать. Именно это и надо брать за образец.  Или все также, как с классикой вообще: в сторону и дорогу «новому» искусству. А есть оно «новое» искусство? Экспериментаторов всегда хватало, но их эксперименты всегда заканчивались и оставалась КЛАССИКА! Да, обновленная и по-новому одухотворенная, но классика и ничего другого.
Давным-давно в лесах оковских
лежала вятичей страна.
От Дона и до мест московских
их проживали племена.
Не много древние скрижали
о вятичах упоминали,
чужих людей не допускали
они к себе в те времена.
Это что плохо? Почти онегинская строфа, почти сказочный сюжет, зачин как у Нестора. Некому оценить. А надо ли?
Вот если бы у каждого был свой Пушкин, свой взгляд на его творчество. Если бы каждый по-своему и по-настоящему его любил. И любил бы не одного Пушкина, но и многих других поэтов и не делил бы их на первостепенных и второстепенных. С такими можно было бы поговорить о поэзии, об искусстве, о творчестве. Где бы таких найти.
Но если поэтов не могут в полной мере оценить, то зачем надо творить? Для чего нужна поэзия? Зачем утруждаться, болеть душой? Наштампуй слоганов и получай деньги.
И вот что поразительно, для попсы критиков как будто нет! Они что все гении?
А, вот, настоящего поэта могут не признать, могут просто не заметить, еще хуже наплевать в душу, затюкать, даже запретить творить. Что может быть хуже? Например, Тараса Шевченко сослали в солдаты на край земли, отняли чернила и бумагу – фактически замуровали, отгородили от публики. Это казнь. Это еще хуже – мучительная бесцельная жизнь. Сколько было таких, о которых мы ничего так и не узнаем. «И на всем этом свете, до конца его дней, ни петлички ни лычки с гимнастерки моей» (Твардовский).
Безвестие и слава. Безвестие - но ничто не пропадает зря. Слава - но это только шум на время. Что там отдельные личности! Целые племена и народы ушли, казалось бы, в небытие, оставив лишь маленький след на один абзац или даже на одно предложение в учебниках и энциклопедиях. А уж как они гордились собой тогда, несколько веков, тысячелетий или сотен тысяч лет назад! Сколько великих, знатных, самых-самых, единственных и неповторимых прошло и кануло в лету.
 А от нас что останется?
На грани двух тысячелетий жил-был непризнанный поэт. Ну, просто так вот жил на свете, как будто вовсе его нет. И мало делал он плохого, добра не делал никому – зачем ты бросила такого, Природа, в жизни кутерьму?
Если творчество поэта никому не известно, никем не оценено, никому не нужно, то есть ли поэт? И так можно сказать не только о поэте, да о ком угодно!
Но ведь кто-то изобрел колесо, научился возделывать землю, придумал шнуровую керамику, сочинил мифы и молитвы и еще многое-многое другое. Пусть в наши не очень скромные времена длятся непримиримые споры о том, кто изобрел радио, неевклидову геометрию, периодическую таблицу элементов, но ведь это все есть, все это попало в общую копилку человечества и сообща используется во благо цивилизации. Хотелось бы, правда, чтобы еще и во благо Природы… Значит, не так важна слава. Не к славе должен стремиться истинный творец, а к вершинам творчества, к тому, что, возможно, видит только он один. Остальные подтянутся потом, возможно, много позже.
Поразительно еще то, как изменяется с годами и эпохами общественное мнение – мечется как маятник: то каноны и табу, строгая  мода и господствующие вкусы, то полнейшая вседозволенность.
Вот, например, ранний Пушкин:
«Шалун, увенчанный Эратой и Венерой,
Ты ль узника манишь в владения свои,
В поместье мирное меж Пиндом и Цитерой,
Где нежился Тибулл, Мелецкий и Парни?»
Это еще XVIII век, Сумароков, Ломоносов и другие. Все так писали в то время. Всех связывали традиции, каноны греко-римской школы. Прорыв Пушкина, Грибоедова, Лермонтова уже был предвосхищен Жуковским, но как непросто выйти из лицейского курса! Какую надо иметь волю и силу, чтобы разорвать догмы общества!
И еще раз поразительно: зачем было писать языком практически поголовно неграмотного народа? Для кого? Для дворян, для будущих поколений? Декабрист Бестужев-Рюмин просил допрашивать его на французском, который он понимал гораздо лучше вроде бы родного русского. «Война и мир» Толстого в немалой степени написана по-французски (через сколько лет после Пушкина?). А еще в российской элите были англоманы и немцы. А в народе? Даже в советское время в нашей стране попадались представители союзных народов, не знающие русского языка, средства, так называемого, межнационального общения. Трудно представить, но командирам в Советской армии, слава Богу не часто, но приходилось отдавать команды через переводчиков аттестованным выпускникам, например, молдавских, туркменских и таджикских школ, невесть как попавшим, например, в элитные космические войска вместо стройбата.
Что уж говорить о народе – носителе языка. Этот народ о Пушкине мало что знал практически до XX века. Этому народу «лапшу на уши» мог навешать кто угодно и какую угодно лапшу: сказать, что Пушкин великий, что царь кровопийца, что большевики за мир и землю, что социалистический реализм – вершина культурного развития, что гласность и плюрализм – основы демократии, что рынок все решит, в том числе и в искусстве…
Пушкин – великий, Пушкин – наше все. А что это значит? Великий это просто очень большой, первый среди больших. А в чем они, поэты, измеряются? В попугаях? В каких относительных единицах их измеряют критики? Представьте себе: Пушкин равен двум Есениным, полутора Лермонтовым, десяти Бродским…  Попахивает маразмом.
Но ведь всегда, когда мы соприкасаемся с творчеством тех или иных авторов, нам один нравится больше, чем другой, и стихи одни кажутся более трогательными, более красивыми, чем другие. Причем, в одно время и при одном состоянии души понравиться больше может одно произведение, а в другом случае совсем иное. Это наше субъективное мнение и оно всегда есть. Можно соглашаться с общественным и неким профессиональным мнением, а можно не соглашаться и просто учитывать при формировании своего мнения. Одно важно: свое мнение должно быть всегда! Иначе штампы и догмы подменят наше сознание лозунгами.
Штампы и догмы, штампы и догмы. А что? Так ведь проще жить. Ты точно знаешь что хорошо, а что плохо. И все идут в ногу с тобой. Никто не спорит, а если есть вопрос, то его решит большой дядя. Или тетя.
Вот так устанавливается мода, которая для поэта хуже самой темной темницы. Пошел на поводу у вкусов народонаселения-электората и кончился как творческая личность. Ну, не бывает творчества на поводу у кого-то. Творец не должен опускаться до уровня толпы. Он должен преображать мир вокруг себя. И толпу тоже. И толпу в первую очередь.
Критиков бояться в лес не ходить.
Одно пока можно сказать точно: критики нужны для того, чтобы подмечать технические огрехи творцов. И спасибо им хотя бы за это.
А поэты должны быть грамотными и технически подкованными.

ОБРАЗНОЕ ВОСПРИЯТИЕ ЯЗЫКА
Песня рождается в душе и обретает форму в словах и музыке. Именно поэтому стихотворцу практически не приходится выбирать размер и ритм стиха. Эти технические элементы определяются сами собой с первой, самой главной стихотворной строчкой.
Как тяжело найти слова для передачи своего настроения. Гораздо проще просто записать зарифмованный текст поздравления, прославления побед и деяний предков и современников. Но как записать чувство? Это также сложно, как нарисовать ветер. Альфред Сислей, например,  смог. Посмотрите.
Конечно, нельзя отрывать одно от другого при анализе всего целого. Вся гамма чувств и образов возникает при восприятии стихотворения целиком, а не по частям. В этом восприятии переплетаются и ритмика, и мелодика, и языковые формы, и образный мир произведения. Об этом существует огромное количество трудов научных и публицистических.
Лексика автора, его словарный запас являются предметом многих исследований филологов и лингвистов. Они скрупулезно подсчитывают сколько раз употребил автор то или иное слово, выражение, оборот. Создают фактически стилевой портрет поэта.
Интересно то, что люди, обладающие безупречным литературным слухом, способны и без этих подсчетов  воспроизвести стиль, манеру стихосложения  того или иного автора, а также распознать его авторство по отношению к отдельному отрывку текста. Стоит попробовать себя. Это очень полезный навык. Он позволит избежать заимствований, сформировать и укрепить свой собственный неповторимый стиль.
Чтобы пояснить смысл, вложенный в понятие восприятия языка, попробуем поиграть словами, пожонглировать ими, потусовать их, как карты.
В комнате ночно;,
в комнате свечно;,
за окном млечно;,
лунный свет ручной.
Вот такая зарисовка импрессия-впечатление, небольшой микст необычных звучаний слов.
Еще одна импрессия:
Теплый джаз,
     мокрый снег
за стеклом.
Я сейчас
    человек
за рулем.
Круговерть
     мотыльков
в свете фар.
Будет петь
    про любовь
Кэтрин Стар.
Это интереснейший опыт! Очень необычное построение стиха, создающее своеобразное впечатление. Упор сделан на россыпь внутренних рифм, раскрытую геометрически правильным веером. Получаются три уровня рифм! При этом композиция очень сбалансированная, изысканная, с утонченными образами. В итоге нарисован мягкий ажурный образ, вечерняя сценка. Показан образец и технического мастерства, и образного восприятия лексических форм.
Продолжим игру:
Мой кусочек Парижа
только в несколько дней,
ты Монмартром возвышен
над долиной огней.

Черепично раскрышен
твой химе;рий осто;в
и как-будто бы дышат
в нем чешуйки домов.

Этот город подвижен,
как призыв томных губ,
словно смачная жижа,
будто луковый суп.

Виноградная Сена –
изумрудный бульвар! –
ты несешь сокровенный
лучезарный нектар.

Солнцем счастья наполнен
славный летний денек:
тюильрённое поле
и лувря;ный венок.
Зарисовка с натуры с высшей точки Монмартра от собора Сакре Кёр. Много ассоциаций: «химерий осто;в» – намек на скульптуры сказочных существ химер собора Нотр Дам; «луковый суп» - любимое блюдо парижских заведений; зеленая Сена действительно смотрится как один из бульваров; Тюильри – на Елисейских полях; «тюильрённое» - ассоциируется с раздольное, зелёное; Лувр имеет полузамкнутое построение (дворец Тюильри как раз замыкал внутренний двор Лувра пока не был разобран) – получается как бы венок;  «лувряный» - ассоциируется с эпитетами пряный, льняной, травяной… Немного сложновато, но ведь не лишено изящества.
Игры со словами только один из приемов высокой поэзии. Авторы используют и другие приемы. Например, поиск мало употребляемых или давно забытых слов.
Наш современный лексикон переполнен иностранными терминами. Заметьте, я не сказал, что язык переполнен заимствованиями! Это несколько разные процессы. Прежде чем иностранное слово войдет в наш язык и станет заимствованием, а может быть даже и полноправной составляющей, это слово некоторое время употребляется в той или иной социальной среде, группе, профессиональном коллективе, приживается, проходит проверку. И многие слова не выдерживают эту проверку, выходят из употребления, также как и устаревшие слова. Например, слово «пейджер» было очень востребовано в 90-е годы прошлого столетия, но сейчас практически забыто. Тут лучше во время остановиться, так как анализ словарного состава языка – это целый мир. По этой теме написаны тысячи научных трудов. Чтобы убедиться, можно хотя бы просто полистать толковый словарь.
От иностранных неологизмов никуда не деться. Это не значит, что мы в чем-то ущербны. Например, язык науки был и во многом остается греко-латинским. Особенно сейчас много терминов межнационального общения в области информационных технологий. И в торговле и в политике нас просто не поймут, если мы будем заменять зарубежные термины на русские аналоги. Даже в своей российской среде будут проблемы. Правда огульное использование иностранизмов без четкого и ясного перевода тоже ведет ко многим проблемам: различные толкования терминов, умышленная подмена понятий, как следствие, оценки по разным основаниям, появление множественности истин, их замена некими точками зрения и не способностью решать некорректно поставленные задачи без навязывания мнений и интересов.
Но в первую очередь необходимо избегать нелепостей, которые появляются из-за простого ошибочного понимания иностранных терминов. Например, вот  фраза из одного бульварного романчика: «Под раскидистым бакалавром молодую графиню поджидал отец Писуарий».
А еще вот образчик «современного» лексикона: «Типа Гоголь как бы умер»…
Надо комментировать?
Конечно, давно уже существуют и продолжают эволюционировать новые «продвинутые» подходы к стихосложению. И по форме, и по содержанию, и по лексике.
Вот из недр Интернета:
«Программирование в «Си»,
Редактирование в «Ворде»,
Интернетных паутин
Бесконечные кроссворды…»
© https://www.pozdravik.ru/kollekcija-stihov/informatika
Справедливости ради надо отметить, что составители этого сайта не очень-то напирают на статус стихов. Им важнее продать товар.
А вот симпатичный прикол с вкраплениями иностранных слов в буквальном смысле:
«— Любезная duck, то есть утка,
Присядьте со мной на минутку!
— Нет, спасибо, fox – лисица,
С вами что-то не сидится!»
(Бэби.ру. Эн Хетуэй).
Но есть и серьезные авторы, например, Яшка Казанова:
«Натюрмортик музейно-редок
и для вас, меня не любившей:
на сливочном блюде с креветками
пенсне, забытое бывшей».
Даже очень неплохо!
Не всё, конечно, хорошо и не у всех. Встречается немало позерства или, например, умничания. К сожалению, эти стихи являются фактически рыночными продуктами. Они предназначены на продажу и поэтому должны содержать хотя бы толику эпатажа, как яркую обертку. Они предназначены на продажу за деньги или за так называемые лайки или просто за известность, а если повезет, за славу.
Вставать на эту тропу или нет – решать не мне.
Но как же красота русского языка? Если бережно к нему, языку, относиться, то и с заимствованиями он не потеряет своей привлекательности, даже, может быть, приобретет новые привлекательные черты.
Например, слово «шедевр» заимствованное, но вполне нормально обрусело. Много еще заимствований из французского – все-таки наша знать на нем говорила. И немцы и англичане постарались и еще много кто.
Вот примеры. Совсем старое заимствование  «железо» из санскрита. Посвежее: «гиря» из персидского, «крен» - из голландского, «кабала» - из арабского, «марля» - из французского и т.д. А так и не скажешь.
Надо сразу отметить, что не мы одни такие заимщики. Во всех других языках та же картина. С кем поведешься…
Например, и из русского заимствовали: мужик, бабушка, блины, пошлость, спутник, товарищ, калашников, перестройка, гласность, водка, матрешка, балалайка и т.д. Правда, не надо слишком себе льстить, не все слова имеют широкое употребление. Но ведь есть еще такие, как «интеллигенция» и «дезинформация». Получили мы их извне, но творчески переработали и запустили опять по свету. И так далее.

А еще полезно заглянуть в словарь редких и забытых слов (например, Сомова).
Старинные слова бережно хранятся в названиях растений.
Горела-рдела поленика,
свивались дрема с куманикой,
в объятьях лилий светлоликих
касатик млел, светясь как мед.
Главное не переборщить. В поэме-сказке это уместно. В специфическом стихотворении о заповедных местах тоже нормально. Но, например, при описании современного города надо такие приемы применять с очень большой осторожностью. Или совсем не применять. Все должно быть разумно и не ломать стиль.
Интересным приемом является использование фольклора. Тут даже не столько важны старые слова, как сюжет и народные лексико-стилистические средства.
Лети-лети жарявой птицей.
Ой, Ладо-Ладу, лели-лель!
Испить дам ключевой водицы.
Ой, Ладо-Ладу, лели-лель!
И умощу тебе мосточек,
и положу сукна кусочек,
вобью серебряный гвоздочек.
Ой, Диди-Ладо, Лель-Полель!”
Прелесть? А ведь это авторизованный текст старинной песни (оригинал см. книги академика Рыбакова).
Применение давно забытых и вышедших из употребления слов может восприниматься как экзотика.
В мятой порванной скуфейке,
лопарь вместо туеска
и в дырявой кацавейке
перед ним стоял Лука.
Если вырвать из контекста, то может получиться перебор. Но с другой стороны как скажешь про шапку-скуфейку по-другому? Мягкий суконный колпачок? Можно, конечно, не употреблять «туесок», даже по рифме подходит «поясок», но это же 17-й век! И образ полумонашеский, полукрестьянский, поморский. «Лопарь» и «туесок» очень подходят. Сравните: «в мятой шапке, подпоясанный куском веревки от такелажа и в дырявом кожушке»… Как образнее?
Еще хотелось бы обратить внимание на то, как строится неповторимый образный мир за счет использования милых сердцу слов, которые и сами по себе являются яркими образами. Вот небольшой отрывок:
Мелким частиком кропит
дождичек с утра,
белым ключиком кипит
в чайничке вода.

Тихо капает вода,
тихо булькает вода –
вся на свете суета –
просто ерунда!
Умиротворение, свежесть, чистота, нега… Нужно дальше комментировать или все понятно и так?
Сложно? Надо много знать и читать, читать, читать. Чтение – поразительное занятие! Именно оно способствует формированию собственного внутреннего образного мира читателя. Музыка – мир чувств и незрительных образов. Живопись – мир, который раскрывает перед тобой художник. А то, что ты видишь и чувствуешь своего в себе, чаще всего рождается при чтении. Причем, если тебе читают, то в процесс включается еще и чтец. Это все хорошо, но где же ты сам? Самим собой можно стать, если уединиться с автором и самому стать автором. Литература – месторождение нашего творческого мира, мира зрительных образов, чувств порождаемых звуками, красками, формами и запахами, а еще чем-то необъяснимым, сокровенным, тем, что составляет сущность нашей души.
Сложно, неохватно и за всем не успеть: и фольклор, и иностранные заимствования, и неологизмы, и еще многое другое. Как быть? Авторам помогает одно испытанное средство: надо выработать свой стиль. И тогда не надо будет гнаться за всем подряд.
Поэт должен быть стильным!

ОБРАЗНОЕ ВИДЕНИЕ МИРА
В великолепном фильме Ильи Ольшвангера «Его звали Роберт» героиня Марианны Вертинской выводит из строя робота Роберта вопросами о красоте. Робот признается в том, что понятия красоты для него не существует в силу его субъективности. Он так запрограммирован. Он не понимает стихов Леонида Мартынова о дистиллированной воде. Он не может ответить на вопрос, чем пахнут протянутые ему горные цветы. Его спутница даже выкрикивает: «Они же медом пахнут!». Робот выходит в перегрузку и отключается.
Очень показательный момент. Попытки запрограммировать человеческие эмоции пока ни к чему не привели. Штампы можно, а даже маленькую частицу нашего внутреннего мира – невозможно.
На что похожа луна в облаках? Какие причудливые образы являет нам предутренний туман? Что напоминают скалы, склонившиеся над ущельем? Маргаритки, шмели, ландыши, яблоневый цвет – какие ассоциации вызывают? А ночной город?
Уныло тлели фонари,
лишь изредка сверкали фары,
и лужи, словно пузыри,
вздувались посреди бульвара.

Зачем-то слабая луна
стекала стеарином с крыши
и освещала имена
на полусорванной афише.

И не хотелось понимать
на что все это так похоже.
А жаль. Веду себя опять
как незадачливый прохожий.
В приведенном наброске-импрессии автор пытается передать настроение, при этом принося извинения за то, что на ум приходят несколько избитые образы: лужи-пузыри, стеарин лунного света… Истома, усталость, сожаление. Но ведь что-то получилось? У читателя возникает похожее настроение? Он сочувствует автору? Если да, то точно получилось.
В этой связи важно отметить, что поэт должен уметь читать стихи. Возможно, даже в первую очередь он должен уметь читать и сопереживать.
Вот и первое правило для определения в себе поэтического дара: сопереживание при чтении стихов.
Это вдвойне полезное качество, поскольку оно еще помогает сделать самооценку своих стихов. Почувствовал, зафиксировал настроение, описал, потом прочитал и сравнил с тем, что хотел передать. Если как-то совпадает, то годится и можно гордиться. Ну, а если не то – надо уметь безжалостно вычеркнуть и начать снова.
Попытки заключить поэзию в жесткие рамки теории заканчиваются именно на пороге чувственного духовного внутреннего мира человека-творца. Можно вывести некоторые общие правила, подметить некоторые характерные черты. Некоторые…, только некоторые. Например, ученикам преподают разработки об иносказаниях (параболах) и преувеличениях (гиперболах), а также о многих других приемах, использующихся в литературе в различных целях. Но это только техника, а о техническом совершенстве мы уже говорили выше.
Безусловно, филологи идут и дальше. Они изучают стилистику литературных произведений, осуществляют попытки описать и даже классифицировать миры образов различных авторов, объяснить их творческие подходы и выбор инструментов для раскрытия тем. У этих исследователей, по сути дела, хорошо получается передача своих субъективных впечатлений об анализируемом произведении. Иногда это делается неоправдано безаппеляционно: «автор говорит нам», «автор хотел, но не смог» и т.д. Затем довольно часто навешиваются ярлыки: народник, декадент, светило, столп и т.д., - как рекламки, будто на рынке. Иногда, правда авторы сами присваивают себе наименования: футурист, символист, модернист, авнгардист и т.д.
Но вот, что важно, на самом деле по-настоящему во внутренний мир  творческих личностей внедриться не получается. Да и они сами могут обрисовать свою творческую мастерскую только крупными мазками.
Это не означает, что ничего делать не надо. Напротив, очень даже надо. И благословен пусть будет труд филологов. Мы постепенно продвигаемся и совершенствуем наши знания. Но как далек еще путь! А может быть он бесконечен?
Следует только предостеречь от излишнего увлечения филологическими изысканиями. Настоящий мастер чувствует свою особенность, свою исключительность.
Можно, конечно, быть сочинителем средней руки рыночного уровня. Выполнять некие поделки для бульварной или даже центральной прессы и жить себе припеваючи, считаясь поэтом и уважаемым человеком. Причем, такие деятели, как правило, совершенно искренне считают себя поэтами с учетом благосклонного отношения окружающих и собственных ограниченных возможностей по самооценке.
Следует периодически проверять себя: а не стал ли таким?
А как быть с конъюктурщиками, с теми, кто ловко маскируется под поэтов? И ведь таких не мало. Вроде бы о вкусах не спорят. А как спорить? Ну, нет общепризнанных критериев, пока еще не придумали.
Вот Сан Саныч Иванов одного такого назвал «пророком избитых истин». И самое печальное в том, что подобных витий многие даже любят и любят, несмотря на то, что им указывают на фактическое отсутствие у этих авторов творческого начала. И что это очень плохо? Боже, сохрани! Пусть любят. Что поделаешь, ну, не доросли до большего. Просто обидно за людей.
А что, не было штампов у других авторов, причем, признанных и обласканных властью и народом? Особенно грустно, когда таким мастерам приходилось выполнять заказы. Это, конечно, вызывало неоднозначное к ним отношение. Но мастера все-таки есть мастера – они не могут сделпть плохо.
В конце концов штамп может быть штампом только сверху, а при погружении вглубь, вдруг раскрывает целые  пласты творческой мысли. Например, «Реквием» Рождественского: сверху кажется агиткой – бери и декламируй на митингах,- а вчитаешься и чувствуешь такую скорбь, такую боль… «Черный камень, черный камень. Что молчишь ты, черный камень?»
Можно сделать удивительное и очень важное замечание: любое произведение, претендующее на роль неординарного, возвышенного, трогательного, обязательно имеет несколько пластов-уровней.  Можно понимать его на верхнем, самом тривиальном уровне и не вдаваться в подробности. Это уровень «для всех». Тоже уже хорошо. Можно и на этом уровне ценить и даже восхищаться.
 Остальное для продвинутых. А это для кого? Нет, это не для геймеров. Творчество, поэзия это не игра с преодолением каких-то уровней. Дополнительных жизней и атрибутов здесь не дают. Важно понять. Что компьютер вообще не является моделью мозга! У компьютера нет самого главного – творческого начала. Это таинство, когда из множества элементов, вентилей: нейронов, аксонов и т.д., - в недрах нейродинамической системы, рождаются чувства и мысли. В философии Гегеля это называется переходом количества в качество. Но как это происходит? Творит ли супермозг, обставляющий гроссмейстеров в шахматы и шашки? Ученые говорят, что мы со всеми своими компами, гаджетами и интернетом еще пока достигли лишь малой толики вычислительной и информационной мощности самого захудалого человеческого мозга. Рано еще ждать перехода количества технических элементов в качество искусственного мозга. Решение некоторых отдельных задачек – вот все, что мы пока называем искусственным интеллектом.
Что же делать тому, кто не удовлетворен поверхностным восприятием творчества? Там, на других уровнях уже нет градаций «понимаю», «считаю». Понимать смысл прочитанного, «считать» и делать какие-то выводы – это само собой разумеющийся первый начальный уровень ознакомления с произведением. Когда читатель чувствует, сопереживает, тогда перед ним раскрываются сокровенные глубины (высоты?), которые хотел показать автор. Только так.
Ну, а если автор не хотел показывать глубин и высот, если сам ничего не чувствовал и не требует сопереживания, то получаются штампы, конъюнктура, низкопробщина и подделки под подлинную поэзию. И это настоящая эпидемия. Особенно в наше базарное время настоящий поэт стал редкостью, никому не понятным и не нужным  исключением. Плохо жить не свете честному поэту… И это можно сказать про все виды искусства. Да что там искусство, пойди, поищи настоящих инженеров, ученых, да даже ремесленников, даже сантехников, строителей, да кого угодно! Столько недобросовестных дельцов и откровенных аферистов с популярным лозунгом «ничего личного, только бизнес».
Картины делают на принтере, подкрашивают  и выдают за ручную работу. Рэп выдают за музыку. А уж стихи – чего проще? В условиях практически всеобщей малограмотности, отсутствия литературного слуха и снижения вкуса – стихи? высокий штиль? искусство? - о чем вы? Цирк какой-то!
Робота запрограммировать на чувствование не удается, а вот людей запрограммировать на определенные чувства очень даже оказывается можно. Надо только сначала сформировать из них толпу, лишить индивидуальности на сколько можно, вызвать прилив тестостерона и продиктовать лозунги. И вот уже мода, а в моде драные штаны! Обалдеть! А кровь рекой на экранах телевизоров днем и ночью? С курением борются, а убийство – плевое дело! Шварк его, человечишку, и не жалко. Герой-любовник даже в лице не меняется. Как вам нравится такой добрый убийца? Все хорошо с головой у производителей и потребителей такой голливудятины?
Зачем, скажите, вам стихи? Ведь вы привыкли материться. Среди духовной шелухи не может красота родиться. Зачем, скажите, вам кумиры? Вы все «как все», и жить легко. Уорхол рэпствует над миром! А может быть уже мирком?
Эй, винтик! Вертишься? Резьбою все задано в твоей судьбе. Лишь есть желание простое: найти бы шпунтика себе.
Как для таких писать стихи?
Стихи не пища для жующих,
они их сплюнут меж зубов.
Стихи для истинно живущих,
для всех людей, для всех творцов!
И мы продолжаем жить и чувствовать и даже иногда очень остро. И пусть меняются образы. Можно и нужно находить поэзию даже в обыденном городе, в обычной обстановке.
Ранний вечер. Пахло грилем.
Разнеоненный бульвар
вышел из автомобиля
и зашел в ближайший бар.

Небо нехотя мерцало,
как крупинчатый базальт,
и фонарные бокалы
проливались на асфальт.

Сигаретная зарница
бледно высветила фон,
будто сонная певица
прошептала в микрофон.

Желто-серо и уныло.
Вечер в осень облачен.
Неужели это было?
Или это только сон?
Вот сколько сразу образов, сплетающихся в общее ощущение: блюзовая тоска.
Но есть и другие стихи, стихи-лозунги.  Целые поколения с этим вставали утром и ложились вечером, но особой любви не приобрели. Лозунги как лозунги, их немало на домах висело.
А нужны такие стихи-агитки? Если посмотреть не предвзято, то в этих строках есть все атрибуты стихов: есть рифмы, есть и образы. Авторы получали неплохие гонорары, известность, ангажемент, почетные звания. Есть такой жанр. Есть еще эстрада, есть кино и театр и своя специфика стихов и песен для этих областей массовой культуры. И встречаются во всех этих жанрах и хорошие и проходные стихотворные сочинения. Бывают даже творения высочайшего класса и даже шедевры. Сколько великолепных песен написано специально для кинофильмов и сколько песен стало знаменитыми и любимыми, благодаря исполнению в фильмах, например, «Волга-Волга», «Веселые ребята», «Карнавальная ночь», «Ирония судьбы»  и многие другие. Выбирать что-то из этих жанров или не выбирать – тоже не мне решать. Впрочем, здесь специально и не получится. Представьте себе диалог:
 -Здравствуйте, я поэт-песенник.
 -А что вы написали?
-Пока ничего.
-Ну, тогда до свидания.
Надо бы сначала состояться как поэт, а уже потом пробовать себя во всяческих других жанрах искусства.
Правда и возноситься (возносить себя) не хорошо, некрасиво, особенно для творца красоты, поскольку скромность все еще украшает даже в наши нелегкие времена.
Как дорожим мы своим огнем,
но в тьме ночной он лишь слабый проблеск:
в окне вагона – какой-то дом,
в окошке дома – какой-то поезд.
Откуда рождаются образы? Из детства. Дети все поэты. И художники тоже, и композиторы, и скульпторы… Потому что они живут в сказке, в мире прекрасного. Они живут в ожидании чудес, чего-то необычного и радостного, чистого и трогательного. Например, они ждут волшебного путешествия к морю, которого еще не видели. И даже обычная ночная железнодорожная станция воспринимается как доброе предзнаменование, особенно если у этой станции странное и необычное название: Лоо… Проходят годы и уже в зрелом возрасте бывший ребенок попадает в настоящую сказку, недоступную ранее, и едет поздним вечером на поезде из Сорренто в Неаполь, а по пути проезжает станцию Помпеи…
Вдруг нахлынет-навеет,
там, за темным стеклом,
полустанок Помпеи
так похож на Лоо…
Хорошо живется детям. Только куда это потом исчезает? Говорят, что виноваты плохое общение и обстановка: хрущебы, коммуналки, мусор на улице, общая неустроенность и, самое главное, плохое образование. При этом надо помнить, что учится человек сам, учителя только помогают. И если кто-то выучился плохо, то виноват прежде всего он сам.
Можно и в хрущевке сидеть вечерами на подоконнике и мечтать о звездах, можно ходить в парк и шуршать желтыми листьями, можно ощущать запах первого снега, можно дышать разнотравьем, нырять в море на затопленный сейнер за ракушками и любить свой мир. Любовь – главное в поэте. Она заставляет слагать стихи. А если ее нет, то: в своей защитной оболочке ему покойно стало жить. Он больше не писал. Ни строчки. Наверно, перестал любить.
Главным месторождением образов и чувств является природа. Оттуда все поэты черпают свое вдохновение. А все остальное – вторично, все остальное – суть производные от окружающего мира.
Казалось бы, банальная мысль, но когда мы сами или нас по каким-то обстоятельствам лишают общения с природой и мы начинаем постепенно считать поэзию глупостью, становимся жесткими и сухими, когда выезжаем на пленэр только на шашлыки и оставляем горы мусора на берегах рек и в лесах – иными словами, начинаем относиться к окружающему миру, а потом и к окружающим людям, потребительски, меркантильно, то становимся «жующими». А обратно вернуться почти невозможно.
Перестали что-то рыжики расти.
Под окошком были. Прямо под окошком.
Загрустили что-то пряные кусты
у дорожки к дому. Прямо у дорожки.
Практически нет интерпретированных образов. Рыжики, кусты – сплошной натур продукт. Но это же надо найти, увидеть, подметить. Нет каких-то идей, выводов? Но это всего лишь пока набросок, хотя он в части настроения, импрессии, воспринимается вполне закончено. Если хотите, можете продолжить…
Вот многие скажут, что про Рим писать сравнительно легко. Например, над рекою Тибром непоколебимо стал над древним миром величавый Рим…
А если там побывать и попытаться передать свое незабываемое впечатление от прогулки по ночному городу:
Римская ночь – погружение в вечность.
Сумраком плотным приглушены звуки.
Струями времени изрешечены
камни вселенского акведука.
Тоже набросок, причем, довольно пафосный. Но можно ли ощущать Рим без пафоса? Там в темное время суток по развалинам у подножия Капитолия прямо на камни транслируется хоровод светлых теней древних римлян. Мурашки по телу! Ни дуновения ветерка, даже на мосту через темный искрящийся Тибр. Тишина такая, как будто вечность опустилась и все накрыла своим по;логом…
А ведь стихи можно писать и в прозе! Это может быть поэтическая проза или прозаическая поэзия. А может быть только так и надо писать, чтобы проза и поэзия были неразделимы?
Кстати, если заметили, в настоящем эссе отдельные строки приведены не с заглавных букв. И это не ошибка! Хотя стихи и принято писать пафосно, с заглавных, но в данном случае делается акцент именно на прозаичности, повествовательности стихов. Это мнение автора. Он не один такой, хотя и не является чьим-то последователем или подражателем. Это часть его творческого кредо.
Еще набросок. Он несколько старомоден и явно без начала и без конца. Предлагаю попробовать свои силы и что-то с ним сделать.
Женева-королева,
Женева – в неге дева
в купели золотой
прохладной чистой Роны,
в монблановой короне
и с веером Же-До.
А сильно это старомодно? Вовсе нет, если сравнить с тем, как писал, например, великий князь Константин Романов (своей жене):
«Ты полюбила, - я любим тобою,
Возможно мне, о друг, тебя любить!
И ныне песнью я зальюсь такою,
Какую ты могла лишь вдохновить».
Так писали более ста лет назад. Сегодня подобные обороты воспринимаются даже как стилистические огрехи. А тогда стихи Константина были на хорошем счету, а сам он был образованнейшим человеком своего времени.
Если мы придем на постановку, например, «Тартюфа» или на киносеанс «Собаки на сене», то услышим множество таких «анахронизмов» в переводах текстов, соответствующих эпохе. И это не будет восприниматься чем-то неуместным, так же, как в и случае стихов Пушкина, Сумарокова, Ломоносова. Можно еще вспомнить «Слово о полку Игореве». Но так еще писать никто из наших современников не пробовал (а если стилизовать?).
В общем случае, можно взять за правило, что стилизовать эпохи можно, но опять-таки, все хорошо в меру и если это уместно.
 Объяснить, что такое образ и как с ним обращаться лучше всего на сравнениях.
Вот относительно простой образ:
Я – молекула воды,
Я несусь, куда придется,
Я – частица суеты,
Что движением зовётся.
Испаряюсь под лучём,
Загрязняюсь донным илом,
Но храню при все при том
Разрушительную силу.
Ничего особенного. Детский стишок.
А вот по сложнее:
В сосновом мире солнце вечно:
в смоле, в песке, в росе, в коре,-
и тени здесь лежат беспечно,
как будто мухи в янтаре.

Волшебный мир сосредоточен
на оконечности луча:
сияет рампа белой ночи,
горит сосновая свеча!
Ну, как, ощущается запах хвои? - и не просто хвои, а теплой, согретой дневным солнцем хвои, а также смолы, - запах хорошо различимый даже волшебной белой ночью. Подсветка сказочна, как у Васнецова. А сосновый ствол – просто пожар! И откуда только свет упал!?
Попробуем сравнить стихи по запаху, лучше сказать – по аромату:
Не;лия;рви (четыре озера)
Были сказкой, стали явью
Нелиярви - Нелиярви.
Как лесное ожерелье,
чистых, тихих ярви нели.
Покрывалом из муара
ночь накрыла Нелиярви.
Запах хвои, чары навьи,
Нелиярви - Нелиярви.
Стали сказкой, были явью…
Нелиярви – Нелиярви.
Здесь само название «Нелиярви» является ярким, необычным, экзотическим образом. Так и хочется петь-повторять. Вот, почему?
И еще из эстонского цикла. Интересно, а сейчас какой-то аромат будет ощущаться?
Речка Ра;напу;нгерья;,
светлая струя.
Ты прохладой утренней
встретила меня,
закружила голову
взмахами весла
и, на все готового,
в чащу увлекла.
Ра – на – пун – герь – я! Просто песня! Главное ударение на первом слоге, как всегда в эстонском языке, а остальные икты так музыкальны. Речка-девушка, лесная колдунья. Озорница-чаровница.
Теперь попробуем сравнить литературно-музыкальные образы.
Рыжий дождь с тобой сегодня танцевал
 на поверхностях расколотых зеркал.
 Он скользил, кружа вокруг тебя листвой,
 разлетаясь акварельной пеленой
 словно вихрем вскинутых одежд.
 Рыжий дождь несбывшихся надежд.

                О-ста-но-вись! Зачем ты выбрала для нас
 этот бесприютный и холодный вальс?
 Вальс без музыки. В нем лишь сырая
                дрожь.
 Вальс-бродяга, вальс - унылый рыжий 
                дождь,
 дождь-каприз придуманных обид,
 вальс-порыв,
                вальс-нерв,
                вальс-плач-навзрыд!..

 Рыжий дождь стучит в оконное стекло,
 пуст танцзал и наше время истекло.
Это вольный перевод одной из композиций венгерской группы «Апостол» (их второй диск), популярной в 70-х годах прошлого столетия (тысячелетия?!). Вальс - стремительный, лиричный; рыжий - обычно комичный, веселый. Но дождь, унылая осенняя слякотная обстановка, несмотря на «акварельную пелену». Сплошные противопоставления, нелогичные метафоры: вальс-плач-навзрыд, рыжий (веселый?) дождь несбывшихся надежд, вальс без музыки (это как?). Все это должно усилить, подчеркнуть состояние какой-то безысходности, возможно краха любви. Осенняя грусть…
Бывает осенняя грусть совершенно другого толка. Может быть болезненное унынье, когда все кругом плохо. А это поэтично?
ПОХМЕЛЬЕ
Осень, дряхлая, в каталке,
еле двигалась по парку.
Солнца всхлип с клюкою-палкой
вслед за нею жалко шаркал.

Лохмы листьев, как мочалки,
висли на ветвях-расчалках.
Силуэт бетонной балки
неуместен был, как сталкер.

Помесь пуделя с овчаркой
на земле вертелась гадкой:
вязкой, муторной и маркой,
словно пролитая старка.

В умирающем том парке
будто кто-то все накаркал –
осень, желтую, как пиво,
сделал крайне некрасивой.
А вот такой опыт, уже не грустный, но с милой минорной грустинкой:
Что такое? Утром рано
зазвучало фортепьяно,
за зеленою гардиной,
там, в окне твоей гостиной.
Там, где кофе пахнет пряно
и подушки на диване,
в белом кружевном уборе
взвился в небо и исчез
в восхитительном миноре
вальс Шопена до-диез.
Как много значат знаки препинания. Сейчас сделан акцент на образе вальса в белом кружевном уборе. Вальс ажурен и тонок. А если переставить запятую:
…и подушки на диване
в белом кружевном уборе,
то получится, что подушки в белом кружевном уборе, а вальс по-простецки взвился и исчез. То есть, у вальса никакого определяющего эпитета во втором случае нет, он серый и безликий. Стихотворение теряет смысл и исчезает всего из-за одной запятой!
Звучал орга;н. Сияющие стекла
стекали по фасадам городов.
Орга;н устал. Его душа умолкла,
и пуст был мир под сенью облаков.

И пуст был мир в торжественном унынье,
в нем таял звук, не порождая чувств.
Мир ждал, когда последний луч остынет.
Дождется ли?
Дождемся ли?
Дождусь?
Это предгрозье. Затишье. Призрачный готический, воландовский пейзаж города. Еще пробивается солнце, но скоро разразится. Так и в жизни, в судьбе. Что будет? Чего дождемся? Чего дождусь?
Теперь шестистишье совсем иного толка:
Старый Таллин –
город тайна,
тонкий шпиль-эквилибрист.
Здесь сплелись необычайно
улочки – сонаты Гайдна
и лукавый трубочист.
Тоже готика, намек на таинственность и образы: улочки сравниваются с сонатами Гайдна, причем, еще в переплетении с трубочистом. Сонаты Гайдна выбраны, конечно, по рифме. Но они так подходят: и веселые и с грустинкой, и со спокойным достоинством, а главное, с колоритом эпохи старого города, - что  нет сомнения в точном соответствии выбранных образов оригиналам. А уж, Таллин без трубочистов никак не воспринимается. Пусть этот образ во всех туристических путеводителях, но здесь ведь не просто трубочист, а лукавый парень: с чертиком во взгляде, с даром приносить счастье при встрече, с непостижимым имиджем.
Кстати, это тоже набросок. И есть возможность его доработать, особенно для  тех, кто посещал Таллин и имеет о нем свое собственное мнение.
Если стихи необразны, то это странно. Зачем тогда стихи? Но можно и перебрать этих образов, переборщить, опуститься до безвкусицы, устроить выпендреж. А где грань? Как отделить прекрасное, чувственное, высокий «штиль» от  выделывания и элементарной глупости? Конечно, поможет литературный слух, вкус, но только тем, у кого они есть. А объяснить это практически невозможно. Понять и прочувствовать смогут только люди с высоким уровнем эстетического развития. И  это развитие не наступит само собой. Надо работать, учиться, совершенствовать свои навыки в искусстве и тем самым расширять свой кругозор, свой образный мир, свой круг общения.
Вот оцените:
Ночь в спальне на полу застыла,
как кадр старинного кино –
луна отчаянно светила
в мое открытое окно.

Иссиня-черная тональность
потусторонней красотой,
как колдовская нереальность,
владела трепетной душой.
Вроде все нормально. Приличные образы, есть картинка, есть впечатление. Но импрессия не готова! Нет законченности. Почему душа трепещет? Каково же отношение автора к действительности? Это скорее зарисовка с натуры, набросок. Надо бы добавить эффектный вывод, иначе нет отклика у читателя, чувственный мир теряется. Оказывается, мало просто набросать образ, надо еще сделать его интересным, завораживающим.
Можно еще привести пример того, как поэзия сочетается, даже взаимодействует с живописью, например, Шагала. Ведь поэт - это живописец. И композитор. И ваятель…
Летел еврей по небу.
Его ли то удел?
Коряво и нелепо,
но все-таки летел!

Мойша – Реба  - Лейба,
полети на небо,
принеси мне хлеба,
Мойша – Лейба – Реба.

А может быть, он падал
так грузно и легко?
О, как бы были рады
падению его!

А вы-то что хотите?
Зачем другим пенять?
Неймется? Ну, летите.
Не можете летать?

Вы ждете тут морали
про сокола с ужом?
Попробуйте вначале.
Сейчас, а не потом.

Мойша – Реба  - Лейба,
полети на небо,
принеси мне хлеба,
Мойша – Лейба – Реба.
Помните картины Шагала, на которых люди нарисованы в небе? Летят-не летят, не поймешь. Нарисованы эти люди (сам Шагал со своей возлюбленной) как-то тяжело, не соответствуют полету. Может быть левитируют? Но это так показана мечта. Люди летают от счастья. Пусть не очень нравится, как нарисовано, но идея прямо-таки эпохальная! Ни у кого больше такого нет. Разве что ангелы на холстах старых мастеров.
И палитра с упором на синие тона тоже необычна.
Витебск, революция, гражданская война, а у него люди летают. Летают, как божьи коровки, те тоже смотрятся грузно, но летают.
Полети на небо, принеси мне хлеба – это по-детски, наивно, неправдоподобно. Вот такая получается сказочка.
Не могу сказать, что я принимаю Шагала с восторгом, но рисовальщик он отличный, несмотря на кажущийся примитивизм его полотен. Можно сказать, что он сродни Пиросмани.  Пусть говорят, что это авторы со сделанными искусственно именами: один за границей, другой, правда, на родине. А вот попробуйте сами так. Пиросмани умер в нищете. Хотите такой судьбы?  Шагал, правда, даже разрисовывал парижскую оперу и метрополитен-опера  в Нью-Йорке, так был знаменит и обласкан славой. Модный гений, бежавший от большевиков. Но вот что феноменально, нравится – не нравится, но его картины цепляют, производят впечатление. Неясно, может быть, все-таки это внушение, дань моде.
Сложные бывают темы. Автор может сам написать, а относиться к этому неоднозначно.
Разрядим обстановку и заодно продемонстрируем легкость жанра  в сложном хитросплетении рифм.
ОТПУСК
Брось галеру!
Прыгни за борт!
С головою окунись
в санторинскую кальдеру!
Словно солнышко на запад,
в ярких красках растворись!
Туфли преврати в пуанты,
портупею – в аксельбанты
и прекрасное винсанто
на террасе возлюби!
Переплетение рифм и правда, не тривиальное (1-4, 2-5, 3-6, 7-8 и 9, а 10 не точно рифмуется с 3 и 6, либо белая строка-?) Даже текст интересно расположен: с эдаким «животиком» - отдыхаем, на всю катушку! Сплошные восклицательные знаки. Как хочется на остров Санторини в теплое море. Сидеть на террасе, пить местное винсанто и наблюдать красивейшие в мире закаты… Здесь пуанты - символ балетной легкости и раскрепощения. Портупея – символ служебных тягот, а ее парадный вариант – аксельбанты – символ праздничного преображения.
Раб с галеры – шлёп! в ласковое море… и сажёнками, сажёнками. А потом на теплый черный вулканический песок.  А потом жирную барабульку с островными помидорами, а потом мороженое и все это с винцом разнообразным. Какая, к черту, работа?! Для чего живем?!
Кстати, бывают полезны еще такие опыты, почти что баловство:
-Пойдем
        в Эдем?
-В Эдем?
        Идем!
Позволю себе здесь ничего не комментировать.

Захоти
    и заходи.
Посидим,
       груздями
     похрустим.
И здесь тоже.
Уш-развесились,
налапшовились,
опринцессились,
нагорошились.
А в этом наброске речь идет о лапше на ушах для неженок – принцесс на горошинах. Без комментария понятно было бы?
Арсенал современного поэта очень богат, если, конечно, это серьезный автор. Сразу оптом такой багаж в себя загрузить невозможно, да и не нужно. Степ-бай-степ.
ИТАК, ГЛАВНОЕ
Решающее значение имеет атмосфера. Надо проникнуться духом поэзии. Надо начитаться, наслушаться, научиться что-то любить, а что-то отвергать, то есть выработать литературный поэтический вкус.
Можно предложить сразу несколько сориентироваться в море творческих форм и воплощений. Например, заняться короткими стихотворениями. Это позволяет здорово отточить мастерство. Легкие хлесткие стихи или нежные и чувственные, все подвластно импрессиям – стихотворной форме, передающей впечатления и не требующей вселенских философских изысканий. Что такое импрессия?
Отвечаю вам, что это:
настроение поэта,
штрих какого-то портрета,
зарисовка на манжетах,
пара небольших куплетов,
но не более сонета.
Практически все здесь выше приведенные стихи являются по своей сути импрессиями.
Про импрессионизм в литературе много говорили на рубеже XIX – XX столетий по аналогии с импрессионизмом в живописи. Этот стиль полагали опирающимся на мимолетные впечатления и ассоциации. Несмотря на то, что импрессионизм был выражен в произведениях выдающихся авторов, таких, как Золя, Верлен, Манн, Уальд, Цвейг, Анненский, Бальмонт, - как отдельное направление этот стиль так и не сложился. И попыток вернуться к этому вопросу, по большому счету, не было и нет. И в литературе термин «импрессия» не употреблялся. Но может быть стоит его ввести?
Стоит попробовать.
Хорошо бы также постичь несколько первоначальных истин.
Надо много читать. Именно при чтении складывается и развивается внутренний образный мир человека. Никакие интернет и кино не помогут в этом, наоборот, существует реальная опасность того, что напичкают штампами, сломают и извратят любые зачатки творческой личности.
Надо общаться с подлинными произведениями искусства: живописи, музыки, скульптуры, кинематографа и т.д.,- творчески преломляя образный мир великих произведений в свой стиль и видение мира.
Надо много учиться. Не спеша, но упорно.
Надо учиться очень многому, но в первую очередь:
-надо учиться рисовать с натуры (рисовать не кистями, а словом),
-надо учиться запоминать свои впечатления во всех красках и нюансах,
-надо постоянно совершенствоваться,
-надо постоянно восхищаться миром и настоящими людьми в нем.
В качестве заключительной целевой установки целесообразно предложить следующую:
Нагнать тоску не очень сложно,
                но освятить ее притом!..
                Чтоб грусть казалась осторожным,
                свечейным тонким языком.
                Чтобы печаль о сокровенном
                теплом разлилась, как вино.
                Вот в этом таинстве волшебном
                искусство все заключено.
Это все банально? Но данная статья в большей степени учебная, а учебники не банальны – они полезны.