Однажды на Святой Земле

Что нового готовит мне зачинающийся день? Что нового я узнаю на уроках сирийского? Что нового проснется в моей душе? С такими мыслями протираю свои заспанные глаза, с недовольством посматривая на стрелки часов. Пролистывая хронику военных событий, удивляюсь, что уже более тысячи ракет скинуты на Израиль: летят все ночь напролет в южные города страны, появляются уже и раненные, и понесшие ущерб. Поскорее бегу в трапезную, чтобы проснуться перед занятиями. Два вида сыров и масло посредине стола напомнили, что пост уже завершен. "Цифры...считаем...", - слышал я одну сестру, которая читала какое-то яркое выражение на чайном пакетике. На каждом пакетике из этой упаковки чая своя надпись, на русском языке. "Есть три составляющих счастья: заниматься чем-то, любить что-то и на что-то надеяться", - такая запись попалась мне на чайном пакетике. Поедая один за другим бутерброды с сыром, я раздумывал об идее, запечатленной на чайном пакетике, которая все глубже и глубже входила в мое сознание, словно девиз на сегодняшний день, а может, и на всю жизнь.
Холодный ветерок продувал меня на центральной площади этим утром, а по небу гуляли словно заблудившиеся облака, пряча за своим небесным пухом огнепальное светило. Как милы и воздушны вы, утренние облачка! Как послушны вы силе ветра, которая тащит вас с одного края земли на другой! Сколько различных красот повидали вы, крутясь вокруг нашей планеты... Мой взор остановился на детской площадке с горками и качелями: как мне захотелось кинуться в этот детский мир свободы и раздолья, позабыть хотя бы на секунду о всех своих делах и языках, превратиться в беззаботного малыша, покачивающегося на крылатых качелях. Увы, до начала урока сирийского оставались считанные минуты, а потому, еще не распрощавшись со своими мечтами, я прибавил шаг в сторону Института.
Начинаем вторую часть нашего курса, которая нацелена на чтение текстов и погружение в грамматику. Как же интересно соприкасаться с настоящими литературными предложениями, анализируя связь между словами, тем более когда речь шла о жизнеописании сирийских святых. А еще интересней было читать мемры и мадрошы преподобного Ефрема Сирина, высчитывая количество слогов и сливаясь с поэтической гармонией написанных мыслей. Бог дает знания тому, кто любит знания...и даст еще больше знаний тому, кто их поистине любит...а кто ленится, тот не станет умным. Таков был смысл этих стихотворных строк святого отца четвертого века. Божественную поэзию мы завершаем обсуждением результатов Чемпионата мира по футболу, описывая профессору Кирацу столь неожиданно забитый гол.
На терассе Института во время перемены чувствовалось недовольство среди учеников, ведь многие из них прибыли из Латинской Америки, а в Чемпионате победила Германия. Выпив несколько стаканчиков охлажденной воды, я нашел местечко в тени прямо напротив засыхающих роз... Несколько из них еще поистине розовые: я потянулся к их бутонам, чтобы ощутить их свежесть и сладость, их нежный аромат, о которой я так скучаю. Некоторые кустики роз уже совсем высыхали, задыхаяст от жажды. На каждой веточке угрожающе впиваются шипы, словно хотят кольнуть всякий проходящий мимо взгляд. Как же совмещается такая нежность бутона розочки и смертоносный укус шипов? Отчего на ваших стеблях, прекрасные личики роз, поселились такие оружия, грозно прокалывающие небеса? Но не губят эти шипы твою нежность и ласку, милая розовая розочка, а напротив, подчеркивают твою таинственную любовь на своем фоне страстных ядовитых поцелуев.
За обедом ко мне подсел Алексей, низко кланяясь и предлагая что-нибудь принести для меня из трапезной. Он присоединился к моему десерту, неся из кухни кусочки арбуза и йогурты. Просит помолиться, поскольку совсем недоумевает о той девушке, которая ему так понравилось, что теряет иногда и собственную голову. То она радуется, гуляя с ним по зоопарку и говоря о внутренней гармонии, то пишет электронные сообщения в слезах: "Оставьте меня, Алексей, навсегда. Никогда не приближайтесь ко мне". То ли играет ее мордвинская кровь, то ли разрушена психика...а горемычному Алексею остается лишь недоумевать, как поступать дальше, хотя и знакомы-то они всего недели две. Как же тонки все эти чувства...и даже сердцу не всегда можно довериться. Кто знает, что происходит в глубинах их душ?! А может, нужно еще некоторое время распознавания друг другого, проверки самих себя для полного единства душ и тел, что люди называют счастьем...а его так мало на этой земле.
В моей голове ярко рисуются вчерашние впечатления о прогулке по Сиону. В тот момент я не мог оценить всей красоты и таинственности тех мест, а теперь с тихой радостью в сердце вспоминаю склоны Иосафатовой долины, виды стен Старого города, величественную церковь Успения, пустую Сионскую горницу, где некогда сошел Святой Дух и возвестил Евангелие на всех языках Вселенной. Пройдя по Армянскому кварталу, я дошел вчера до Сиона, но немецкую церковь Успения закрыли на обеденную молитву. Тогда я направился к древнему городу Давида, взглянул на вход в туннели Езекии, спустился в какую-то безлюдную арабскую деревню в поисках Силоамского источника. Наконец, указатель с его обозначением порадовал мои глаза, но цена на вход воспрепятствовала подойти к самой воде, считающейся целебной. Вершувшись в Старый город, прохожу около стены плача, с облегчением умывая лицо и руки из особой чашки умывальниц, которые стоят здесь, чтобы каждый подходящий к остатку храма, т.е. этой стене был чист. Сколько же записок вставлено в эту стену, почти все на русском... - так мы любим клянчить и загадывать желания. Теперь я вернулся на Сион, чтобы войти в церковь Успения и увидеть в крипте застывшее тело умершей Богородицы, окруженной стобами и мозаичными изображениями библейских женщин. Слезы скорби и радости навертывались на уставших от солнца глазах. Подходят какие-то китайцы и с дикой улыбкой встают и фотографируются на фоне этого макета Пречистого тела Богородицы. Как же это низко и пошло! Я стал напевать слова молитвы - кажется, туристы немного успокоились и сели на лавки...нет, они не вслушивались в мое пение, а просматривали то, что нафотографировали...и гурьбой, как стадо бессловесных, направились к выходу. И это называется Святой Землей.
После выхода из церкви Успения, бывшего дома Иоанна Богослова, где и умерла Пресвятая Богородица, направляюсь в поисках монастыря святого Онуфрия, того самого ветхого старца, который закрывает свою наготу выросшей до пят бородой: он попал в монастырь почти с самого рождения и пробыл там до смерти. Дул прекрасный ветер, словно напевал какой восторженный гимн о величии и красоте Сиона, этой нагорной части древнего Иерусалима. Явидел один монастырь - поешл в его сторону, но это оказался шотландский храм святого Андрея. Где-то здесь должен быть и монастырь Онуфрия, но склоны Акелдамы, Земли крови, скрывали от меня святую обитель. Придя в центр старого города, к Святому Гробу, я увидел парочку русских людей, которые искали церковь святых Елены и Константина...но там же всегда закрыто. Оказалось, что в четыре там служба - и вход для всех желающих свободен. Я поспешил в эту церковь Греческого Патриархата, затерявшуюся среди узких улочек и в то же время на крыше над самым входом в храм Святого Гроба. Такие здесь творятся архитектурные чудеса. Церковь совсем небольшая, с множеством русских икон. А вот и тот самый Онуфрий со своей длинной бородой - встретил меня здесь, а не в своем монастыре. В церковь входит владыка Аристарх, низенький старец, библиотекарь, с которым я мечтал поговорить об изучении нескольких рукописей "Лествицы" в их библиотеке. Тот самый архиепископ Аристарх, который возглавлял ночную службу у Гроба Господня: смиренно поет, склонив голову в своей стасидии, а священник произносит ектении, благословляет и кадит... Какая же огромная разница чувствовалась этой ночью в служении одного русского архиерея из Америки, величественного, громкого, гордого, и греческого епископа, тихоньку поющего за диаконом "Подай, Господи" и дружелюбно кланяющегося каждому богомольцу. Этой самой простоты и человеколюбия ждет от нас Христос, показывая Самим Собой этот пример беспощадного самопожертвования и любви. После Вечерни владыка Аристарх уделил мне несколько минут, объясняя, что нужно написать прошение на имя Патриарха.
За сегодняшним ужином я узнал, что вчера после обеда Надежда и прочие трудницы ездили в Галилею купаться в озере и на родоновых источниках. Она предложила мне пойти сейчас ко Гробу Господню, а Алексей, подслушав наш разговор, караулил нас на выходе, осторожно спрашивая разрешение: "Благословите пойти с вами?" Матушка Надежда отвечала: "Давайте, может, расскажите нам что-ниубудь интересное, ведь вы гид...". Но Алексей говорил, что способен лишь читать... у него действует принцип воронки: прочитанное поглощать, но ничего не воспроизводить. На центральной площадке напротив стен старого города подогнали больше десятка полицейских машин, всюду стояли полицейские, словно готовясь к какой-то атаке или укрощению арабских беспорядков, которые произошли сегодня в Востчоном Иерусалиме. "Смотрите, какая розетка в стене, звезда Давида...никогда раньше не замечал", - покачивал головой Алексей. Сколько же надо внимательности к каждой детали! Одни замечают растения из камней, другие рассматривают надписи, третьи задумываются об истории этих стен... Нам встретились какая-то монахиня.
- А сегодня ночью будет служба..., - говорила она, будто приглашая нас.
- Извините...у нас послушания. Работаем, - улыбался Алексей.
- А я там вообще ничего не понимаю на их греческом...- будто возмущалась Надежда, - на своем еще понимаю, я и в хоре пою. А Вы как, понимаете?
- Да так...- улыбнулась та сестра, - догадываюсь.
- Они не исповедуются батюшкам перед Причастием на Гробе, - говорила Надежда, пока мы шли по узким улочкам, - это лукавство.
- Но у греков иногда бывает исповедь..., - защищал Алексей.
- И еще там сидят на службах, - продолжала Надежда, - а у нас все правильно: стоят... все построже.
- Я вот был в Вифлееме на Литургии воскресеным утром, - вдруг начал свой рассказ Алексей, - и на Херувимской там сел владыка...и я за ним присел. Наверное, русские бабушки меня бы побили, а там все по-домашнему.
- В церкви не надо, чтобы было по-домашнему, я считаю... - не успокаивалась Надежда, не принимая греческих традиций богослужений.
Я молча слушал их диалог, поскольку мои мысли были где-то совсем в другом месте. У Гроба Господня не было ни одного человека, а потому мы поспешили внутрь Кувуклии, ведь у входа в Храм выстроилась группа в пятьдесят человек. Каждый раз с особым чувством поклоняешься этому месту Воскресения: сегодня во мне бил источник благодарности...но и какой-то щемящей сердце скуки. "Пойду еще разок внутрь, - сказал Алексей, - поклянчу". Да, у него теперь одни мысли: разобраться в отношениях с этой девушкой Фотинией, которую он хотил свозить перед ее скорым отъездом домой, в Мордовию, в Самарию на колодец святой Фотинии, но отец Л. строго запретил из-за военной обстановки. Алексей попросил меня расшифровать оставшиеся после того раза греческие надписи на Кувуклии, а затем и по всей церкви, включая Голгофу...и одну надпись, датируемую августом 1634 года под именем Анании иеромонаха.
На сердце становится легко и радостно после посещения места Воскресения, словно сама пасхальная ночь входит в душу. Сильный удивительно холодный ветер подгоняет нас на обратном пути к Миссии. Какая-то скука щемит мое сердце, а в окно из бескрайнего темного неба заглядывает полностью залитая светом Луна. Как же скучаю я по тому месту Вселенной, где отражается этот же лунный свет, но только с противоположной стороны. Посмотри же в эту ночь на светящуюся солнцем Луну, чтоб увидеть мне в ней твое ненаглядное отражение...