Яснеет душа, переменами неозлобимая

Измены  перемен  не  дарят,
И  перемен  нет  без  измен.
Придёт  ли  к  покаянью  Дарвин?
Ты  сам  поймёшь  ли:  «Я  прозрел!»?

Как  переменчивы  все  музы:
Со  мной  же  изменяют   мне.
Жизнь  полосата,  как  арбузы,
А  божий  дар  как  Божий  гнев.

Папка 15-4 - стихотворение 13



Уронит ли ветер
          в ладони серёжку ольховую,
начнёт ли кукушка
          сквозь крик поездов куковать,
задумаюсь вновь,
          и, как нанятый, жизнь истолковываю
и вновь прихожу
          к невозможности истолковать.
Себя низвести
          до пылиночки в звёздной туманности,
конечно, старо,
          но поддельных величий умней,
и нет униженья
          в осознанной собственной малости -
величие жизни
          печально осознанно в ней.
Серёжка ольховая,
          лёгкая, будто пуховая,
но сдунешь её -
          всё окажется в мире не так,
а, видимо, жизнь
          не такая уж вещь пустяковая,
когда в ней ничто
          не похоже на просто пустяк.
Серёжка ольховая
          выше любого пророчества.
Тот станет другим,
          кто тихонько её разломил.
Пусть нам не дано
          изменить всё немедля, как хочется,-
когда изменяемся мы,
          изменяется мир.
И мы переходим
          в какое-то новое качество
и вдаль отплываем
          к неведомой новой земле,
и не замечаем,
          что начали странно покачиваться
на новой воде
          и совсем на другом корабле.
Когда возникает
          беззвездное чувство отчаленности
от тех берегов,
          где рассветы с надеждой встречал,
мой милый товарищ,
          ей-богу, не надо отчаиваться -
поверь в неизвестный,
          пугающе чёрный причал.
Не страшно вблизи
          то, что часто пугает нас издали.
Там тоже глаза, голоса,
          огоньки сигарет.
Немножко обвыкнешь,
          и скрип этой призрачной пристани
расскажет тебе,
          что единственной пристани нет.
Яснеет душа,
          переменами неозлобимая.
Друзей, не понявших
          и даже предавших,- прости.
Прости и пойми,
          если даже разлюбит любимая,
серёжкой ольховой
          с ладони её отпусти.
И пристани новой не верь,
          если станет прилипчивой.
Призванье твоё -
          беспричальная дальняя даль.
С шурупов сорвись,
          если станешь привычно привинченный,
и снова отчаль
          и плыви по другую печаль.
Пускай говорят:
          «Ну когда он и впрямь образумится!»
А ты не волнуйся -
          всех сразу нельзя ублажить.
Презренный резон:
          «Всё уляжется, всё образуется...»
Когда образуется всё -
          то и незачем жить.
И необъяснимое -
          это совсем не бессмыслица.
Все переоценки
          нимало смущать не должны,-
ведь жизни цена
          не понизится
                и не повысится -
она неизменна тому,
          чему нету цены.
С чего это я?
          Да с того, что одна бестолковая
кукушка-болтушка
          мне долгую жизнь ворожит.
С чего это я?
          Да с того, что серёжка ольховая
лежит на ладони и,
          словно живая,
                дрожит...

конечно же - Евгений Евтушенко