Двадцать коротких стишков этого лета

ДВАДЦАТЬ КОРОТКИХ СТИШКОВ ЭТОГО ЛЕТА


*  *  *

Как долго шум листву тревожит,
как долго тянется гроза!
И вишни венчик тонкокожий
похож на битого туза.

Цветочное размокло диво —
срывает ливень лепестки.
И кажется, от дней счастливых
мы безвозвратно далеки.


*  *  *

Июньский пух мчит переулками, дворами.
Одно из двух — ты рад или ты зол,
что пух настиг, везде тебя нашел
и обнял невесомыми руками?

С умильной ласкою влюбленной на бульваре,
пушинки пальцев гладят по лицу,
как будто пойманному беглецу
в нелегкой жизни легкость нежно дарят.


*  *  *

Не только был Юг — там, где море и чайка.
Есть в памяти детства и лето на даче.
Кому-то пусть Вырица, кому-то Песчанка —
и с лесом, и с речкой, и с заводью рачьей.

Там раки в котле на костре — чародейство! —
варились, краснея. «Им стыдно», — шутили.
Не вытряхнуть раков из памяти детства:
событие — мелочь, но мы не забыли.


*  *  *

В разгаре лето. Каждый год оно —
интерпретация былого лета.
Как истина, которой суждено
меняться без конкретного ответа. 

Фаллибилизм – тяжелое словцо.
Но постпозитивисты точно знают:
у лета прошлогоднее лицо,
но наша жизнь с ним каждый год иная.


*  *  *

В магазинах, среди суеты и толкучки, с недавних пор
не слыхать голосов — толчея и сутолока молчаливы.
С безъязыким волненьем толпа никого не видит в упор
и спешит на продукты менять тающие активы.

Никаких обсуждений! Молчком суй в корзину запас
консервов, муки, крупы, побольше колбас и рыбы.
И кассирша посмотрит в глаза, но за парой стандартных фраз,
мы не скажем друг другу тех слов, что сказать могли бы.


*  *  *

Набрел на фото в интернете той, что... да,
той самой, что в ночи дарила мне таланты
своей любви. Звала уехать в Нидерланды.
Но вскоре там сама осела навсегда.

И двадцать лет спустя — красива, молода.
Нет и намека в ней о прошлом любодействе.
А что ты ждал? Чтоб взгляд на фото был тождествен
тому, что так сиял тебе в ночи тогда?


*  *  *

Стихи напишутся, а ты и не заметишь,
и сами, прыткие, улягутся в строфу.
Как будто пестрый хвост пририсовав комете,
преувеличат всё, что видел наяву.

Что по пути заметил ты? Кусты и камни,
ветвей качание и пыльную листву.
И вдруг стихи, открыв все смыслы мирозданья,
как было сказано, улягутся в строфу.


*  *  *

Где желанный итог? Ветерок лист упавший к ногам приволок,
намекая, что дни пролетели.
Переждать еще надобно. Рок перешагивает за порог,
новый срок нам дает — три недели.

Не кончается время тревог, как сказал нам ушедший пророк.
Предрекал, но познал ли на деле,
как несносно струится песок ожидания, времени ток
повышая мучительно в теле?


*  *  *

— Мы с вами зря сюда пришли, поверьте.
Здесь благость не вкусить у алтаря.
— Философ бы сказал: с учетом смерти,
всё абсолютно в этой жизни — зря.

— Не ангелы в сим храме, явно — черти,
священник пьян, дьячок с лицом дурным.
— Я б так сказал: претензии умерьте.
Пришли — молитесь Богу, а не им.


*  *  *

Старый вяз, но в сквере всё еще в строю.
На его примере рядом постою.
Он пожухлый, ветхий, с грубою корой.
Скрюченные ветки, но гляди — живой.

Возрастом и статью схож со мною вяз.
Должен рядом стать я — впору, в самый раз.
Как же это сталось? Годы пронеслись.
В вязе свою старость видит моя жизнь.


*  *  *

Лето — время нежной памяти о давно минувших днях.
Детство в красочном орнаменте в юность мчит на всех парах.
Лето — время встречи с юностью, от которой так далек,
что счастливой простодушностью мир былой на сердце лег.

Лето — время встречи сверстников, одногодок со двора,
первых юных чувств предвестников, дружб ребячьих школяра.
Но встречаешь одноклассников в первой горечи утрат,
как погоста сопричастников, с черточкою меж двух дат.


*  *  *

Жара... Как будто бы в сосуд
воткнули нас, мой друг Гораций.
Но нет — простор, цветы цветут
немыслимых конфигураций.

Медовый, пряный, терпкий, злой,
дурманящий, пьянящий, жгучий.
Смесь ароматов, их настой
жара не в силах улетучить.


*  *  *

Через стекло кофейни вдруг ее заметил.
Она внутри, а я снаружи — там, где ветер
и мелкий дождь. Кивнул, но стало ей неловко.
Меня узнав и набок чуть склонив головку,

так посмотрела, словно встретилась с умершим.
А мы не виделись лет триста. Ну, чуть меньше.
Чтоб не смущаться, к уху деловой повадкой
приставила смартфон. А может, шоколадку.


*  *  *

Как написать о том дожде, что блеском
устлал траву, причал за перелеском,
волну реки, искрящуюся плеском,
и шум зеленый тополей-гигантов?

После дождя стоит в сиянье резком
цветущий сад и кровли скос довеском.
Блистает всё! И ты за занавеской,
в глазах которой горсти бриллиантов.


*  *  *

...И говорила женщина: «Не смейся,
но ты воронка для моей души.
Останься недоступным эдельвейсом,
и как писал стихи, так и пиши.

И пусть в грядущем, дивном или жутком,
уже нас вместе нет — нас нет двоих,
хочу хотя бы белым промежутком
остаться между строф стихов твоих».


*  *  *

Искомкан лист. Из комнаты другой
на мягких лапах вместо рифмы входит
красавец кот — хвост у него дугой,
во взгляде зависть к собственной породе.

И вид такой, что вот сейчас прочтет
мне монолог из «Гамлета», и дабы
меня добить, он промурлычет: «Вот!
Вот так писать вам надлежит хотя бы».


*  *  *

Куда бежать? Нет, не от летних дней —
я их люблю, — а оттого что к ним
добавили чудовищных затей,
чей смертоносный шаг неумолим.

Бежать! Но, задержавшись, облака,
пред тем, как смыться, указали мне,
что путь закрыт. Возможно, на века.
И двинулись над кровлею в огне.


*  *  *

Лето сжимает пространство, загромождая пустоты листвой.
Мнимое постоянство рая в округе всё той же пустой.
Солнца расплав в синеве, жара и луг в полосе разноцвета,
зелень, кузнечик в траве, дня долгота  — это признаки лета.

Мощность струи водовозки, плавно смывающей пыль с мостовой.
Дальних боев отголоски, непредсказуемость жизни самой.
И если нагрянет беда, что лето пройти не удастся целым,
есть в гибели выбор всегда — в завале руин или с огнестрелом.


*  *  *

Там, где еще в январе, поднявши ворот,
ты проходила тихой улицей город,
нынче словно ножом консервным вспорот,
старый ландшафт, и нет тебя больше в нем.

Ты распрощалась с домом, с родным пейзажем.
Ты укатила в края, которые даже
мне не найти на карте. Теперь мы скажем,
что разлучились. Но благо — еще живем.


*  *  *

У Хармса есть рассказ о странном человеке,
творить способном чудеса. Но стал он старым,
ни одного не сотворив, с сознаньем неким,
что мог, но так и не воспользовался даром.

Ведь жизнь сама и есть одно сплошное чудо.
Мы воплотились в ней, мы обрели в ней имя.
В ней неизменная идея Абсолюта.
И в том вся ценность, что она неповторима.


Июнь 2022