Morbus. Роман

Вместо предисловия.

Данная история была написана мной в 15 лет, очень много лет назад.  Мне приснился сон и я просто записала все, что вспомнила. В настоящее время данный роман находится в процессе корректировки, так как не все то, что мне казалось интересным и невероятным в 15 лет, может быть воспринято адекватно в современной действительности. В процессе корректировки я буду немного менять сюжет, добавлять и удалять некоторые моменты и всячески шлифовать и лакировать данное произведение, несмотря на то, что данное произведение уже было опубликовано в первозданном виде.   



Некоторые фрагменты допросов несовершеннолетнего свидетеля Коры Моутс в период времени с 20.07.3000 по 23.07.3000.

Допросы проводятся старшим следователем Чарльзом Гретхеном, номер служебного удостоверения ...056,

помощником следователя Марли Сайком, номер служебного удостоверения ...095,

при участии несовершеннолетнего свидетеля Коры Моутс,

а также законного представителя несовершеннолетнего свидетеля Алена Баттерли.

Данные фрагменты допросов были записаны Корой Моутс на диктофон аппарата связи и преобразованы в текст.

Чарльз: - Здравствуйте, Кора.

Кора: - Здравствуйте. Надеюсь, сегодня допрос будет несколько короче, потому что мне еще нужно домой.

Чарльз: - А Вы считаете, мы не в состоянии доставить Вас домой?

Кора: - Да Вы что? Видела я вашу эту служебную машину, да я на этой развалюхе в жизни не поеду. Я предпочитаю, чтобы меня ограбили, изнасиловали и убили, но никак не сесть в эту колымагу, которая доедет медленнее, чем я пешком дойду.

Чарльз: - А Вам не кажется, что это хамство?

Кора: - А Вам не кажется, что это глупость предлагать мне доехать на полицейской машине, напугать маму, и как Вы представляете себе лица моих соседей?

Чарльз: - Не сомневаюсь, что Вас очень волнует мнение соседей.

Кора: - Меня волнуют Ваши незаданные вопросы. Вы походите на Шехерезаду, каждый раз не знаешь, с чего Вы начнете и когда закончите.

Чарльз: - А я думаю, что мы можем довезти Вас до угла, Вы выйдете и пройдетесь пешком.

Кора: - Нет, не стоит, я хочу пойти пешком.

Чарльз: - Но Ваши соседи ничего не увидят, они увидят только, как Вы шли пешком.

Кора: - Меня должны ждать, я собираюсь встретиться с другом.

Чарльз: - Этот друг проводит Вас домой, не так ли?

Кора: - Да.

Чарльз: - А почему же Вы сразу не сказали, я бы так и не настаивал на том, чтобы оберегать Вас. Вы забыли о встрече с ним? Не хотели мне говорить? А кто Ваш друг, позвольте узнать?

Кора: - Он хотел встретиться со мной и немного прогуляться.

Чарльз: - А он, что - собирается ждать Вас здесь, у полицейского участка?

Кора: - Вы так говорите, как будто Вы меня задержали.

Чарльз: - Нет, Кора, Вы просто свидетель. И все же?

Кора: - Да, он знает, что произошло, все знают. И он не видит ничего ужасного в наших беседах.

Чарльз: - А Вам я хочу напомнить, чтобы Вы не забывали о своей роли свидетеля, и говорили... исключительно правду.

Кора: - Где мой законный представитель?

Чарльз: - Его не будет сегодня. Давайте поговорим сегодня только мы втроем. Мне кажется, Вас этот законный представитель вчера немного смущал.

Кора: - А адвокат мне сказал, что без законного представителя я могу уйти сразу.

Чарльз: - Ваш представитель болен гриппом. Не могли же мы его заставить встать, сейчас подъедет работник службы психологической поддержки, который на сегодняшний день назначен Вашим законным представителем. Но я подумал, может быть, есть что-то такое, чтобы Вы хотели рассказать лично мне, без свидетелей?

Кора: - А он? - Я указала на Марли.

Чарльз: (замахал рукой Сайку.) - Он сейчас уйдет.

(Сайк пожал плечами и встал из -за стола.)

Кора: - Я подожду работника службы психологической поддержки. Может, позвонить моему законному представителю, и он сможет связаться с нами по видеосвязи?

Чарльз: - Ну, как Вам не стыдно! Человек больной! У него температура! Я звонил ему сегодня. А Вы хотите, чтобы он с жаром, с температурой с Вами говорил, Вас слушал, слушал мои вопросы. Даже законодательно предусмотрено для таких случаев, что представителя может замещать лицо, имеющее высшее образование в области психологии и педагогики, которому была выписана доверенность от законного представителя несовершеннолетнего. Вы разве ничего не хотели мне сообщить? Может, просто поговорим, пока он придет?

Кора: - Конечно, поговорим, давайте... знаете, о чем... У одного правителя в древности, имя-то его Вам вряд ли о чем говорит, был советник, мудрец, который всегда добивался расположения своего правителя. И когда правитель поручил советнику новое задание, собрать налоги с земель, он сказал ему, что хочет понаблюдать за тем, как же он всегда исполняет его приказы. Тот, же не найдя причины отказать, повел его вместе с собой и когда они вместе пришли в деревню, в...

Чарльз: - Так, подожди, они шли? - Сначала закатил глаза, а потом из одной вежливости только, но и может быть в надежде на то, что я этим могу что-то объяснить, это предисловие спросил Чарльз.

Кора: - Да, туда нельзя было доехать, можно было только идти пешком. Они пришли, и мудреца тут же окружил народ. Правитель же остался в тени, он спросил, почему никто его не приветствует. Народ ответил, что он его не знает. Советник же, которому было велено собрать очень большую дань, спросил: есть ли у них ценные предметы, которые могли бы донести эти люди до его дворца, они ответили, что есть, и тут правитель понял, что он так давно не заходил в эту деревню, что люди позабыли его, и почитали его советника, советник вместе с мужчинами нагрузился ценными красивыми вещами и велел убить правителя. А вот и мораль, ходите пешком. Ходите в дальние города и на страшные улицы, забредайте в отдаленные места. И тогда Вы будете знать то, что мало кто знает. И даже...

Чарльз: - Намекаете на то, что я плохо работаю?

Кора: - Да, уж я бы на вашем месте давно все поняла бы.

Чарльз: - А вот и законный представитель пришел.

В кабинет зашел представитель, вид у которого был вовсе не официальный, странная, немного помятая рубашка и джинсы. Сайк же, открывавший ему дверь и выходивший встречать его, залетел в кабинет, буквально сметая все на своем пути, вперед законного представителя, сел за стол и включил запись.

Законный представитель: - Здравствуйте, я буду Вашим законным представителем, до полного выздоровления Брэндона Фрэнча.  Надеюсь, Вы не против.

Кора: - Нет, но Вы же совсем не знаете меня. И, к тому же, адвокат мне не звонил о том, что мой законный представитель болен. Одну минуту, я позвоню ему.

Законный представитель: - Конечно, Вы имеете на это полное право.

Кора: - А как Вас зовут?

Законный представитель: - Моя фамилия Баттерли.

Законный представитель скинул мне на аппарат связи электронную визитку. Я подумала, что, можно было бы проверить этого человека в сети, но меня перебили.

- В сети можно и потом посидеть. - Чарльз аккуратно отвел мою руку от аппарата связи. - Давайте вспомним тот вечер, когда Вы пошли в музей. После того, как Вы вернулись после того, как покурили, Вы заметили, народу в зале стало больше?

Кора: - Нет, не помню, если честно.

Чарльз: - Давайте начнем сначала. Назовите Ваше имя.

...

Чарльз: - Вы сразу догнали свою группу?

Кора: - Да, у нас еще вышел конфликт с Фейти Мотр, но я не буду рассказывать из -за чего, если хотите, поинтересуйтесь сами... Она Вам скажет!

Чарльз: - А как долго Вы находились у витрины с книгой мертвых?

Кора: - Книга, книга... Да и то она восстановленная, хотя, Вы, наверное, знаете. Вы знаете, это ведь не вся книга мертвых, это ведь один ее кусочек, папирус, знаете, как называется?

Чарльз: - Ани.

Кора: - Да, папирус Ани. Я удивлена, что никто не додумался украсть ее до этого дня.

Чарльз: - Как же долго Вы находились у витрины?

Кора: - Дольше, чем вся наша группа, но потом я увидела его.

Чарльз: - Кого же?

Кора: - Рамзеса. Он был просто великолепен, скорее всего, даже лучше, чем шесть тысяч лет назад!

Чарльз: - И больше Вы к витрине не подходили?

Кора: - Знаете, нет ни одного ученика в нашем классе, который бы не увлекался древним Египтом.

Чарльз: - Но о Рамзесе 2 в таком контексте говорили только Вы!

Кора: - Конечно, признаются они. Одна даже говорила, что он ей снился.

Чарльз: - Именно Рамзес?

Кора: - Да, какая-то идиотка!

Чарльз: - Да уж, ну и бред!

Кора: - Я подставила Вас, но Вы простите меня!

Чарльз: - Что за бред, почему ты считаешь, что подставила меня?

Кора: - Я не помню его, я сказала Вам, что я вспомню, но я не...

Чарльз: - Кого? Кого?

Кора: - Ну как же, того мужика, который вышел мне навстречу, когда я заходила в зал. И теперь мои показания неверны, да? Я ведь не специально, я просто сейчас только вспомнила.

Чарльз: - Вы успокойтесь, мы Вас не торопим. Скажите, когда вспомните.

Кора: - Обычно у меня очень хорошая память на лица, но тут... Я помню только, что у него были каштановые волосы. И усы...

Чарльз: - Прекрасно. Вспомните, когда это было? Хотя бы примерно во сколько?

Кора: - Часов в половину двенадцатого. Где-то... Знаете, мне кажется, что он не возвращался в зал. Хотя, может Вы намекаете, что он мог переодеться?

Чарльз: - Не отвлекайтесь, Кора. И Вы не спрашивали ни у кого время, Вы сами определили его?

Кора: - Примерно.

Чарльз: - Когда Вы подошли к витрине книги мертвых?

Кора: - После того, как рассмотрела мумию Сети, и Сети 2, а потом подошла к Нитокриде, ее только недавно из Италии привезли.

Чарльз: - Любопытно. Но план здания и план помещения говорят нам, что Сети довольно далеко расположен от книги.

Кора: - Я же Вам перечисляю только основные пункты своего пути. Необходимо было и подходить к тому, о чем говорила экскурсия, а также наш преподаватель.

Чарльз: - Хорошо. А тогда скажите мне, Вы не помните, каково было ваше положение, когда начал поступать... газ?

Кора: - Да, погодите, я отвернулась, повернулась, в общем я находилась спиной к книге. И примерно на расстоянии от полтора до двух метров.

Чарльз: - А Вы помните, может быть кто -то зашел в помещение перед тем, как Вам стало... не по себе.

Кора: - Нет. Я не помню. Может быть, кто -то и вошел... Но только вход расположен за моей спиной. Вы даже можете не спрашивать, в какой я позе стояла, на что смотрела, и как была повернута. Я упала, и когда меня нашли, Вы можете это выяснить, потому что очевидно, что в такой позе я могла смотреть только в одну конкретную сторону, и находиться именно в конкретном месте.

Чарльз: - Вы прекрасно помните, где располагался вход...

Кора: - Потому что потом меня из него выводили! Когда я почти пришла в себя.

Чарльз: - Прекратите это.

Кора: - Вы знаете, мне, наверное, пора домой. Во-первых, уже достаточно поздно. А во-вторых, я все равно больше ничего не помню. Видите ли, я была занята экскурсией, а не рассматриванием вашего преступника.

Чарльз: - Подождите, допрос не окончен! Сядьте!

Кора: - Мне гарантировали, что я смогу прервать эту процедуру по своему желанию. А Вы, законный представитель, Вы почему весь вечер молчите?

Чарльз: - Он молчит, потому что не видит в этой ситуации нарушения Ваших прав.

- Никаких абсолютно не вижу. - Подтвердил представитель.

Кора: - А Вы должны...

Чарльз: - Скажите, Вы примерно во сколько вернулись домой?

Кора: - Не помню, да и по -моему это мало интересно.

Чарльз: - Вы после этого не заходили к Вашим друзьям?

Кора: - Нет. Я весь день провела в отвратительном состоянии. Я даже не могла встать с кровати.

Чарльз: - Coglione. Sono andato all'inferno. E passa il passaggio. - непереводимая итальянская лексика.

Кора: - Stare sul cazzo! - непереводимая итальянская лексика.

...

Кора: - Добрый день.

Чарльз: - Привет, Кора.

Кора: - А почему сегодня Вы меня не спрашиваете фамилию и данные?

Чарльз: - Потому что запланировал несколько другое.

Кора: - И где мой новенький законный представитель?

Чарльз: - Он сегодня не подойдет. Я думаю, обойдемся уж без него. Он обещал выйти к нам на видеоконференцсвязи.

Кора: - А это законно?

Чарльз: - Вы знаете, вряд ли, здесь, без моего ведома может произойти что -то противозаконное.

Кора: - То есть, я не смогу уйти просто. Мне придется писать расписку?

Чарльз: - Нет, ты сегодня уйдешь только после того, как расскажешь все, что запланировано сегодня.

Кора: - А я и не сомневалась в Вас.

Чарльз: - Рад, что оправдал надежды.

Кора: - С какого момента Вы желаете?

Чарльз: - С того, на котором...

Кора: - Можете не продолжать, я помню... С того момента, как я ушла домой и мне нездоровилось.

Чарльз: - Нет. Скажи, во что ты была одета?

Кора: - По -моему, я в джинсах была.

Чарльз: - А я имею ввиду, вспомни все предметы своего гардероба.

Кора: - Кроссовки серебристые с золотистыми шнурками, джинсы темные. И, кажется, еще у меня был рюкзак коричневый, кожаный. Конечно, с точки зрения построения предложений не все ладно, но зато я все вспомнила.

Чарльз: - А кофта была на тебе?

Кора: - Да. Ваши вопросы способны породить куда более глубокие.

Чарльз: - Какого цвета?

Кора: - Черная.

Чарльз: - Черная кофта?

Кора: - Это худи.

Чарльз: - Черное худи.

Кора: - Да, у него был капюшон такой с отличны...

Чарльз: - А кроме тебя, ты не заметила, кто был во что одет? Не видела, может кто -то тоже был в черном худи? Похожем или таком же?

Кора: - Видела человек десять, может и больше. Что ж в этом нет ничего сверхъестественного. Худи же входят в моду в этом сезоне.

Чарльз: - И мужчин и женщин?

Кора: - Да.

Чарльз: - Ты не знаешь кого -то из них?

Кора: - Нет.

Чарльз: - Может быть, хотя бы возникало желание познакомиться?

Кора: - Нет, простите. Странный у Вас сегодня день.

Чарльз: - Знаешь ли, я выяснил, что большинство людей, которые там были рядом с тобой видели, как ты выходила из зала. И даже твои школьные подруги подтвердили, что это правда.

Кора: - Да, я выходила в туалет.

Чарльз: - Не вспомнишь, как было насчет погоды в этот день?

Кора: - Довольно прохладно, но вначале дня это не так приятно. И, знаете, такое ощущение было, как будто там было холоднее, чем на улице.

Чарльз: - И поэтому ты в рюкзаке таскала худи?

Кора: - Я? Это уж как -то слишком бредово.

Чарльз: - Алин сообщила мне, что худи было у тебя в сумке, либо, как сейчас выяснилось, в рюкзаке.

Кора: - У Алин не все в порядке с головой.

Чарльз: - Что ты можешь сказать мне? Как же тут верить, когда уже ложь? Рюкзак у тебя был или сумка?

Кора: - Да Вы и не верите. Она меня видела только первое время, когда я еще не сбежала курить. Потом она разговаривала с Эвниной и вообще меня не видела. Она была на другом конце зала.

Чарльз: - Ее показания подтверждает Мэдисон Ава Коллинсон, Беати Фреадс, а также Саша Гир. На кой черт надо об этом врать?

Кора: - Да потому что я носила ее на руке.

Чарльз: - Ты врешь уже не первый раз. Твои показания не совпадают с показаниями других свидетелей. И эта ложь абсолютно бессмысленна, вот что меня раздражает и чего я не понимаю... Ты ведь потом, по их показаниям, вернулась в зал без кофты.

Кора: - Это ложь. Я могу только в общем вспомнить, что происходило. Поминутно я не могу все помнить.

Чарльз: - Вот именно это меня и поражает. Какие -то вещи ты помнишь до деталей, а какие -то не помнишь, в этот ли день они происходили или нет.

Кора: - У меня своеобразная память. Специфический склад ума. И, понятное дело, что Саша и Беати таких деталей не запомнят.

Чарльз: - Но даже Ава Оливия Расси видела тебя без кофты... худи стоящей около входа.

Кора: - Нет, этого не может быть. Возможно, она видела меня в профиль. Я же держала кофту... худи на руке.

Чарльз: - Прекрати со мной спорить. Ты соображаешь, что могла навести убийцу на мысль?

Кора: - На какую мысль. Если преступник появился там, то он все продумал.

Чарльз: - Его мог навести на мысль этот ... худи. Пока ты бегала переодеваться, он мог заранее обдумать, куда потащить тело.

Кора: - Думаете, он трогал меня, когда я потеряла сознание?

Чарльз: - Не знаю, если б не твое постоянное вранье, то я бы давно все понял.

Кора: - Вы делаете такие выводы и заявления, забывая о том, что необходимо доказать каждую пробу из-под ногтя. Кстати, основываясь на неточных показаниях свидетелей, а возможно, что и личных показаниях, Вы вводите в заблуждение следствие.

Чарльз: - О чем ты? Следствие — это я.

Кора: - А ваше начальство?

Чарльз: - Мое начальство также доверяет фактам.

Кора: - А каким фактам доверяете Вы?

Чарльз: - Мы доверяем следующим фактам, мы попросили рассказать твою подругу, куда ты пошла после курения. И она сказала, что ты пошла в соседний зал, а потом вернулась через минут десять.

Кора: - И что же, по вашему этому не может объяснения, тому, что я это могла забыть?

Чарльз: - Так прошу.

Кора: - Я забыла об этом, но сейчас действительно вспомнила. Я подходила к Полу Инсай. Спрашивала, не хочет ли он после сходить со мной в кафе?

Чарльз: - Ты разве не встречаешься с Михаэлем Ортега?

Кора: - Нет, это был мой друг. Дружеское приглашение.

Чарльз: - А почему же Рина Морган утверждает, что Вы говорили о каком-то времени, о каком-то времени, проведенном наедине?

Кора: - Это она не поняла. У нас специфическое общение с ней.

Чарльз: - Что Вы сказали ей после?

Кора: - Я сказала ей: "Не хочешь подойти к нашей группе?"

Чарльз? - Она?

Кора: - Подошла. А я стала гулять вокруг мумий. Там было так много разнообразных известных мне мумий.

Чарльз: - Интересно. А откуда страсть эта? Почему юная девушка интересуется мумиями?

Кора: - С детсва меня привлекал древний Египет. Это невероятная, завораживающая история.

Чарльз: - А ты отошла от своей группы?

Кора: - Нет, мы ходили рядом. К тому же, после общей пробежки, нам разрешили потом свободно походить по этому музею.

Чарльз: - Когда ты ходила вокруг мумий? До того, как у вас началось свободное время либо во время основной части экскурсии?

Кора: - Я и тогда и тогда подходила.

Чарльз: - А все же, ты сейчас про тот момент говорила, когда это было уже во время свободного времени?

Кора: - Я не помню уже. Ну, может быть, а может быть, и нет.

Чарльз: - Ты думаешь, все ходили в музей в перчатках?

Кора: - Не знаю. Я лично, предпочитаю даже в холод без них ходить.

Чарльз: - И ты утверждаешь, что ты была без перчаток?

Кора: - Да. А как Вы можете утверждать, что я была без худи и в перчатках?

Чарльз: - У Иннси Ферве аллергия на пыль, разумеется, она не может ничего взять оттуда, и Мэдисон вообще лежала так, что явно было видно, когда она падала, она ничего с себя не снимала. Правда там был мужчина, но им занимаются сейчас...

Кора: - А кинуть их подальше, конечно, никто не мог.

Чарльз: - Я выяснил, кидали оттуда, где стояла ты, вернее с этой стороны.

Кора: - А почему не мог кинуть кто -то еще? Нас ведь не семеро было в музее или сколько?

Чарльз: - Угол падения был такой, что мог бросить человек с любым ростом. Но именно оттуда. Тебе было бы не с руки, и немного не удобно, но ты могла теоретически бросить туда.

Кора: - Это ничего не значит.

- Эй! - Чарльз позвал Сайка.

Чарльз: - Подежурь. Мне нужно отойти.

Он радостно посмотрел на папки. Ненавижу... Диктофон не выключал.

Но где же он нашел вранье?

Надо позвонить адвокату. Только аппарат связи, ничего, что он забыл про аппарат? Да и потом, он может вытолкнуть любого. Хотя у меня хороший адвокат, но все же, такого он явно не ожидает. Но, с другой стороны, это может быть хоть не скучно.

Но я вспомнила. Я отходила еще раз к Полу, и вот где меня нашли... Ух дуры с великолепным зрением.

Он вошел снова.

Чарльз: - Так ты в прошлый раз говорила, что он мог переодеться. Ты говорила о конкретном человеке?

Кора: - Нет. Я предположила.

Чарльз: - Я был груб с тобой.

Кора: - Да. Ваш тон, и вообще, Ваша манера поведения наводят меня на мысль о том, что характер наших бесед становится обвинительным.

Чарльз: - Мне просто не дает покоя твой обман.

Кора: - Я нервничаю, поэтому не могу вспомнить сразу все. Извините, можно я закурю?

Чарльз: - Да, пожалуйста, бери.

Чарльз: - Расскажи мне, где ты была 26.06.2999 и 28.06.2999?

Кора: - Все рассказать я не смогу.

Чарльз: - Расскажи, что вспомнишь.

Кора: - Хорошо. В субботу я пошла к Мэдисон, мы с ней пробыли в доме до одиннадцати, ну, примерно. Потом пришел Алекс Ранк, и мы прошлись по парку, заглянув в дальнюю часть с фонтанами. А уже после я вернулась домой. Потом я вышла из дома только вечером и вернулась под утро.

Чарльз: - Но в котором часу?

Я расхохоталась.

Чарльз: - Хорошо. Допустим, а во время вашей прогулки Вы заходили куда -нибудь? Кафе, магазинчик, пиццерию?

Кора: - Нет. Я помню, что Мэдисон и Алекс Ранк купили что -то в кафе, а я подождала их на входе. Не помню, чтобы я что-то ела.

Чарльз: - А не в продуктовый магазин Вы не заходили?

Кора: - Я бы вспомнила. Я бы Вам сказала.

Чарльз: - А ты не помнишь, сколько ты выкурила в тот день?

Кора: - Пачку, наверное.

Чарльз: - А ты выбрасываешь окурки на асфальт?

Кора: - Можно я уйду?

Чарльз: - Нет.

Кора: - Я звоню адвокату.

Я взяла аппарат связи и набрала номер. Чарльз с непонятно откуда взявшейся силой выхватил у меня его из рук, отключил и спрятал в ящик стола, за которым мы сидели.

Кора: - Что Вы себе позволяете? Вы соображаете, что теперь я могу написать на Вас жалобу?

Чарльз: - Ты в тот день выбрасывала окурки?

- Идиот. – Подумала я.

Чарльз: - Ты, когда приходила в прошлый раз, во вторник, помнишь? У тебя еще не было этого на руке. Ты когда так обожглась?

Кора: - Я не помню. На прошлой неделе.

Чарльз: - В четверг ты ходила в «Setarh»?

Кора: - Я через день туда хожу. Точно не помню.

Чарльз: - Ты молодая девушка. Как ты можешь не помнить, что произошло на прошлой неделе?

Кора: - Я ходила в субботу, или не ходила. Я не помню. И причем здесь мои руки?

Чарльз: - Ты в четверг останавливалась около «Setark»?

Кора: - «Setarh», Вы все время путаете.

Чарльз: - Ну это не важно, останавливалась?

Кора: - Может быть, если я туда ходила, а ходила я туда в субботу или в четверг я не помню. Если я туда заходила, значит я могла там остановиться. И вообще, все на камерах можно увидеть.

Чарльз: - Хорошо, вопрос действительно не очень удался. Вот эти люди тебе не знакомы.

Он выложил на стол фотографии торговцев переключателем, разумеется, я их всех знала, но Катберта там не было, поэтому я не солгала.

Чарльз: - Смотри внимательнее.

Кора: - Если я не знаю человека, то смотри не смотри, вряд ли, я смогу его...

Чарльз: - Ты, может, видела кого-то из них рядом с домом Мэдисон Авой? Или на Арпен-стрит?

Кора: - Нет.

Чарльз: - Ты покупала "Ломтики из яблок с овсяной начинкой" в "Конфетном бар Е" на углу Перот-Вернон... И ты довольно часто их покупаешь.

Кора: - Да. Я почти постоянный клиент. Мне нравится, что они с легкостью внедряют новые течения.

Чарльз: - Странно для поклонницы здорового образа жизни. - Ухмыльнулся он, поджигая мою новую сигарету.

Кора - Они просто вкусные.

Чарльз: - А в тот день ты ела именно их?

Кора: - В субботу?

Чарльз: - Да.

Кора: - Нет, я покупала жидкие конфеты в банках, соленые конфетки... И что-то еще.

Чарльз: - И 28.06.2999?

Кора: - Я тогда много чего купила.

Чарльз: - Цукаты в меду стоимостью 1,5 севра, "Кексики с оригинальной начинкой" стоимостью 2 севра, "конфетки с грецкими орехами" стоимостью 3,50 севра, "умные сладости" стоимостью 4,50 севра и "конфетки ягодные" стоимость 1,46 севра общей стоимостью 12,96 севра?

Кора: - Да.

Чарльз: - А хотя бы продавца Вы знаете?

Кора: - Всех пятерых.

Чарльз: - По именам?

Кора: - А что Вам кажется странным? Мы иногда разговариваем, особенно с Вирси. И один раз я пригласила ее к нам в клуб.

Чарльз: - Вы с ней часто общаетесь?

Кора: - Нет, не очень.

Чарльз: - Вы близко общаетесь?

Кора: - Нет, я просто постоянно здороваюсь с ней. А в тот день у меня было хорошее настроение, и я просто пригласила ее к нам в клуб.

Чарльз: - А почему Вы ее пригласили? Вы же только здоровались с ней? Вы всех туда приглашаете?

Кора: - Ну я подумала, что она всегда улыбается. И мы почти одного возраста. Может быть, было бы приятно с ней поговорить. Если уж совсем честно, я сама не знаю, зачем я ее пригласила. Может, просто так, я даже не знаю. Я не ждала никаких последствий, что она придет, например. Я думала, это просто так.

Чарльз: - А о чем Вы разговариваете?

Кора: - Да ни о чем. Я просто спрашиваю, что сегодня свеженького и вкусненького, а она мне объясняет.

Чарльз: - Да Вы же только что сказали, что разговариваете с ней только словами: «привет» и «до свидания». И больше ничего не говорите.

Кора: - Ну это я так выразилась. Просто я только спрашиваю у нее, что сегодня съесть и она мне отвечает. Вот овсяные булочки с мятой были особенно хороши. Я не помню, говорила я Вам о них или нет. Я в четверг на позапрошлой неделе их взяла. Это прекрасно. Я бы их покупала и еще, но их больше не готовят. Не знаю, почему. Если хотите, я и Вам что-нибудь поспрашиваю? Для Вашей работы было бы полезно что-нибудь от нервов. Такого вкусненького.

Чарльз: - А с остальными ты не так близко знакома? С Кейном, например?

Кора: - Только иногда с ним разговариваю. И то только прошу совета, что сегодня купить особенно?

Чарльз: - Вернемся к музею. Ты помнишь момент, когда запахло газом?

Кора: - Вы подозреваете меня?

Чарльз: - Ты вопрос слышишь?

Кора: - Еще бы. Вы подозреваете меня? С ума сошли?

Чарльз: - Да прекрати переспрашивать и отвечай!

Кора: - У меня нет желания.

Чарльз: - Мы же не будем ждать!

Он отошел немного и оперся на стену.

Чарльз: - Что тебя раздражает в моем вопросе?

Кора: - Он уже, по -моему, был задан. Я его помню.

Чарльз: - Это особенность процедуры.

Только я подумала, что возможно в его голове и сохранилось немножко неповрежденного мозга, как тут же все мои тщетные мечты разрушил Сайк.

Сайк: - Отвечай, мы не собираемся ждать, пока ты раскачаешься!

Кора: - А остальные Вас не интересуют?

Чарльз: - О ком ты говоришь?

Кора: - Ну Вы спросили меня только о двух!

Чарльз: - Я спрошу о том, о чем сочту нужным!

Чарльз ухмыльнулся, взяв в руки какую -то пластиковую вещь, похожую на пульт.

Кора: - Мне показалось, что Вы интересуетесь мной больше, чем другими свидетелями. Поэтому я так испугалась. Посудите сами, Вы начинаете следить за мной, Вы узнаете, где я бываю, с кем, когда, буквально все, что я делаю в определенные дни. Выспрашиваете других свидетелей, моих друзей и знакомых, как, хотя бы, Нарис Карни.

Сайк: - Не бойтесь. Правосудие свершится, как бы Вы не реагировали на это. И, если Вам не трудно, ответьте, пожалуйста еще на один вопрос, Вы ночевали дома в этот день?

Кора: - Что он несет? Я требую, чтобы Вы меня допрашивали один, без этого кретина.

Чарльз: - Сайк, конечно, будет молчать, но он не уйдет. Извини его. Сайк, заткнись. - Вначале его тон был как будто милым, но, когда он обратился к Сайку, я была удивлена, что он не обратился в акар, и не покрылся озониозом.

Кора: - Я ночевала дома. Если Вас это успокоит, однако Ваши подозрительные наклонности меня волнуют. Вы на всякий случай придерживайте его. А иначе я просто не понимаю, как мы с Вами будем разговаривать.

Чарльз: - А все же, ты помнишь момент, когда ты почувствовала газ?

Кора: - Да и Вы все о том же, конечно, помню размыто, я стояла и проявляла внимание к Аменемхату, когда мне стало не очень -то... хорошо.

Чарльз: - Так, подожди, ты должна была тогда отойти шагов на шесть от того места, чтобы рассматривать его с твоим зрением. А ты сказала в прошлый раз, что только отвернулась?

Кора: - Нет, я не говорила, я говорила, что я стояла спиной к книге мертвых.

Чарльз: - А помнишь ли ты, еще какие-нибудь экспонаты ты рассматривала?

Кора: - Да, я помню в тогда ее смотрела на голову Аменхотепа 3. Знаете, что книга мертвых из гробницы Падиаменет?

Чарльз: - На табло было указано. Не будем отвлекаться...

Кора: - А Вы знаете, что Падиаменет был главный пекарь дома Амуна, он часто жертвовал благовония Озирису?

Чарльз: - Интересная информация.

Кора: - А он был запечатлен на папирусе за благословенные поступки.

Чарльз: - Подожди, рассказывай дальше про экспонаты.

Кора: - Ну арфа там была, она из нового времени, ее восстанавливали раз семьсот, так что ничего интересного. Да и бронзовый систр. Тоже так себе. И к тому же, при восстановлении там оказались не все кольца.

Чарльз: - А на гробницу Небамон ты не обратила внимание, она, кажется была рядом с книгой мертвых?

Кора: - Конечно, очень интересно. Небамон, музыканты, Фивы, но чего -то не хватает, взгляд у них какой-то слишком усталый, как будто им играть уже не в... - далее, разумеется, следовали нецензурные ругательства...

Чарльз: - Интересно ты оцениваешь невероятные шедевры.

Кора: - А что это Вы меня уже целый час лорнируете? Я действительно уже ничего не помню. Если бы Вы меня на следующий день спросили, то, может быть я бы и сказала все, что Вам нужно. Устала я уже.

Чарльз: - Я думаю, что все ты помнишь. У тебя слишком хорошая память.

Кора: - Моя память затрагивает только то, что мне нужно.

Чарльз: - А вот этого человека ты не знаешь?

Он показал мне фотографию Катберта. Его я знала. Но отвергла само предположение о том, что могла его где -то встретить.

Кора: - Нет, а кто это? Можете ответить тоже мне? У Вас есть зацепки?

Чарльз: - Конечно, только мне необходимо убедиться в своей...

- Непогрешимости. - Подсказал Сайк и подленько засмеялся.

Кора: - Поистине, сколь велико будешь ты, когда ты возвысишься в триумфе.

Чарльз: - Вы считаете, что Алин достаточно умный человек?

Кора: - Да, хотя в последнее время у меня были причины в этом засомневаться. Она не очень умно действовала, когда надо было выбраться из скандала с ее курением. Я считаю, что она больше всего боится потерять всеобщий интерес к собственной персоне.

Чарльз: - Ты тоже, насколько я знаю, любишь подобное?

Кора: - Я это делаю из-за характера, а она из-за желания славы.

Чарльз: - По-твоему амбициозность не входит в черты характера?

Кора: - Думаю, что нет. По крайней мере, у меня не так. Хотя, амбициозность, и желание славы — это разные вещи, и об этом можно рассуждать веками. И не думайте, что я не амбициозна. Или не желаю славы. Я просто желаю другой славы.

Чарльз: - (бормочет) Чушь какая -то в голову влезла. (громко) А Ван Хотенрг?

Кора: - Да, конечно, он стоял рядом. Я видела его все время.

Чарльз: - Ты смотрела на него?

Кора: - Нет, он мне просто все время на глаза попадался.

Чарльз: - Тяжело, тяжело с тобой разговаривать.

Чарльз тоже взял сигарету из пачки, вставил в рот, но потом передумал.

Я сидела на стуле. О чем-то рассуждала. Вот уже два часа прошло, а общий язык он не мог найти со мной. Вернее, говорить было довольно-таки приятно. Но чувствовалось, что он скоро взорвется. Интересно, долго ли будет продолжаться это? Скоро ли он выйдет из себя?

Чарльз: - Ты была с гаджетами на тот момент, когда стал просачиваться газ?

Кора: - Все мои виджеты отобрали еще на входе. По-моему, это тщетные попытки.

Чарльз: - А твой рюкзак?

Кора: - Его осмотрели и проверили на рентгене.

Чарльз: - А... Возможно вопрос несколько неоригинальный. Ты трогала витрины, когда подходила к ним?

Кора: - По-вашему, нас не предупреждали, что трогать витрины нельзя?

Чарльз: - Ты трогала витрины?

Кора: - Ну, разумеется, нет. Я... просто не имела морального права.

Чарльз: - Ты, как я понимаю, собираешься изменить свои показания?

Кора: - Почему?

Чарльз: - В прошлый раз мы беседовали, и ты говорила, что ты осталась, смотрела на Рамзеса. В 10:50 примерно это было?

Кора: - Я не говорила о времени, я не помню примерно. Но, наверное, около того.

Чарльз: - В 11:00 к Рамзесу подходила старший сотрудник музея и объясняла, что сработали датчики тепла. Как, по-твоему, они могли сработать от чьего-то прикосновения?

Кора: - Как я понимаю, Вы допрашивали ее? Так почему же она не сказала Вам, что рядом со мной буквально было двести человек? По -вашему, ни один из них не мог зацепить эти датчики? Это слишком натянуто.

Чарльз: - Вы сказали, что были около стекла?

Кора: - Да, практически около стекла. Между нами было расстояние не существенное до такой степени... В одну спину.

Чарльз: - Возможно, тебя кто-то толкнул, и ты случайно прислонилась к нему, а? Это важный факт.

Кора: - Нет.

Чарльз: - Вы знаете о существовании стеклянных покрытий, позволяющих сканировать отпечатки пальцев тех, кто к ним прикоснется?

Кора: - Да об этом все знают. Вы бы еще спросили меня, знаю ли я о существовании электронного распознавания. Нет. Я, конечно, понимаю, что я бы могла испугаться, что я по-вашему сейчас от страха говорю, что не дотронулась до стекла, но я его на самом деле не могла коснуться.

Чарльз: - Ты знаешь, я бы мог предложить тебе еще одну сигаретку, но это вредно.

Кора: - Я на Вас не надеялась сверх меры.

Я достала свои сигареты.

Кора: - Не могли бы Вы?

Я показала на сигарету.

- Да, конечно. - Сказал Чарльз и поджег мою вредительницу.

Кора: - Нет, ну правда, чем вызван Ваш столь странный интерес к моей персоне?

Чарльз: - Неужели ты не обратила внимания, что все вопросы сводятся к одному? Может, ты придашь больше значения нашим беседам? Пойми, совершено тяжкое преступление. И вообще, по-моему, ты меня допросила в этот день достаточно. Думаю, нам следует передохнуть.

Кора: - Отлично. Я тогда вернусь домой. Только отдайте мне, пожалуйста, аппарат связи. Вы же не считаете, что я могу пожертвовать... Вам его из-за Вашего «сана»?

Чарльз: - Невероятное везение, что мне удалось просто подержать его в руках.

Если вы можете лежать, ни за что не держась, значит, вы еще не пьяны.

Дин Мартин

Перечень изменений, важнейших на взгляд представителей чиновнического класса, произошедших к трехтысячному году нашей эры.

Ведь, безусловно, вам интересно, что же могло измениться за почти целую тысячу лет. Так вот я вам расскажу, какие изменения произошли в период от 2022 года до 3000 и вы, надеюсь, будете мне благодарны хотя бы впоследствии:

Разрешение нудизма, включая не только пляжи, но и практически все общественные места, не стало ни для кого новостью даже в 2784 году, несмотря на три четырехдневные забастовки в разных странах мира. С 2789 был установлен запрет на выход на улицу без нижнего белья для граждан, страдающих психическим расстройством. Несколько запоздало, но все же наконец-то власти смогли удовлетворить просьбу митингующих.

Все в том же 2189 году лицам, страдающих психическими заболеваниями был запрещен выход на улицу без сопровождения.

С 2877 визовый режим был отменен. В связи с соединением материков, образовавших один довольно большой непонятный остров на этой планете, незачем было уже предъявлять визу для приезда на тот же самый континент из другой страны. Это значительно улучшило отношения между всеми странами, а так же работу органов безопасности.

Организации полиции и Интерпола не сменили своих названий, однако,, если не считать того факта, что вначале к ним прибавились Азиопол и Эйилпол, еще в далеком 2359 г. в одной стране, в России, была предпринята попытка переименовать полицию в «ОПОБРФГ», но так как в Государственной Думе эту попытку сочли финансово нецелесообразной, «многострадальная» полиция была оставлена так, как есть.

Митинги, происходившие в последнее время, за века два -три точно, стали уже настолько привычным событием для определенных европейских стран, что на них уже мало кто обращал внимание, включая полицию, которая мирно зевала, глядя на митингующих. Если только данные митинги не продолжались в течение нескольких недель. Тогда на них еще могли обратить внимание, например попросить вести себя тише. Да и вопросы, по которым собирались эти «народные бунты в миниатюре» были не сложнее того же самого пресловутого разрешения показывать всем подряд окружающим свое тело. «Современный мир потихоньку начинает избавляться от пережитков нажитой столетиями морали: люди все чаще и все охотнее устраивают не только нудистские пляжи, но и целые туры натуризма.» — Писал некий источник всемирной сети.

«Хотя сами нудисты никогда не покушались на мораль в привычном для всех понимании, они пытались избавить общество от негативной и примитивной реакции на обнаженное тело.» — сообщал сетевой канал ПР. С. Н. — Просто сетевой натуризм.

«Во-первых,» — философствовал другой источник — «обнажение собственного тела — это первый шаг на пути к принятию себя.»

Что во -вторых, можно было даже и не читать, так как позиция его становится видна сразу же, с первой фразы.

В 2278 году на съезде глав европейских государств был принят запрет на нетрадиционные браки. А так же асексуальные точки зрения всех без исключения членов общества.

Отражался пресловутый запрет большей частью на сфере брака и так называемого «института семьи».

«Не часто встретишь в наше время человека, получившего в этой области высшее образование.» — сообщал министр культуры Бартлей Соутс. Если женщина до тридцати лет ни разу не выходила замуж, и у нее не было детей, ее автоматически отправляли в монастырь той конфессии, к которой она принадлежала. При отказе выбора конфессии, ее отправляли в монастырь той религии, которая считалась официальной религией данной определенной страны. При отсутствии в конкретной стране официальной религии, или же если женщина утверждает, что является атеисткой, она отправляется в специализированный приют, где ее обязаны содержать, обеспечивать ей работу и оказывать, при необходимости, психологическую помощь.

О детях: с 2827 года всем новорожденным вживляется чип автоматической памяти, где записаны восемь основных языков, необходимых для существования ребенка в современном обществе. Родители, отказывающиеся от данной операции, должны заполнить заявление №8, в котором говорится, что они отказываются от чипа, и несут всю ответственность за последствия, а также за полученные в связи с этим психологические травмы.

С 3000 года во всем мире браки могут заключать граждане, достигшие 17 лет.

Число курильщиков в мире катастрофически возросло, а курильщиков именно электронных сигарет уменьшилось, из –за нобелевского открытия 2640 года, из сигарет удален какой–то компонент, обезопасивший потребителей от последствий вдыхания вредного сигаретного дыма, а так же осуществивший мечту всех любителей табака.

А теперь, когда вы уже знакомы с началом и главными законопроектами, приведенными в исполнение за прошедшие 978 лет, разумеется, это были не все законы и законопроекты которые родились на Божий свет в это время, и с остальными, возможно, я вас познакомлю во время моего повествования.

Если Вы считаете, что изменений указано довольно мало, то я прошу Вас вспомнить отвратительный период времени период времени 2020 по 2100 годы, после которого было бы очень сложно рассказать Вам что-либо еще более странное, невероятное время, о котором мы в настоящее время имеем довольно смутное, но определенное представление.

J'esp;re pas le dernier chapitre.

Сегодня важный день, ужасно страшный и вообще таящий в себе много опасностей день, один из тех, в которые обычно нельзя опозориться, и каждый раз хочется исчезнуть, раствориться в эфирах, лишь бы не рождаться вовсе. Шестнадцать. Это настолько невообразимо, что мозг пытается убедить тебя в обратном.

Сегодня мне предстоит сущий ад. Ощущение такое, что это обряд, всемирная традиция, которой миллиарды лет — шестнадцатый день рождения должен пройти настолько плохо, чтобы это запомнилось навсегда.

Это было ужасно, потому что было по плану. Кому на дне рождения не приходилось выслушивать, какая ты милая, и как хорошо закончила школу, а так же улыбаться и быть вежливой, что для меня приравнивается к четвертованию, со всеми родственниками, друзьями моей матери, а так же детьми друзей моей матери, прочимыми мне «в женихи».

Но, к счастью, вся эта компания еще только в пути... В дни рождения всегда теряешься, и забываешь, сколько тебе лет, и вот, кажется, что ты только родился, а в следующую секунду, что ты доживаешь десятое тысячелетие. Сколько раз спохватывалась, что не нужно никогда в день рождения вспоминать, сколько тебе лет, это очень неприятно, кажется, что этот пятнадцатый год был лучшим, и что после него жизнь уже не будет так восхитительна, ничего не может быть лучше, никакие впечатления и эмоции не перекроют тех, что происходили в этом году. Все, кому же уже исполнилось шестнадцать лет, прекрасно можете понять, что я сейчас переживаю. Кажется, что этот пятнадцатый год обзавелся плотью и физически покидает тебя, издеваясь и шепча, что такого удачного года в твоей жизни уже не будет. Восемнадцатилетие по сравнению с ним, просто — будний день, в чем я каждый раз убеждаюсь на примере своих знакомых.

Не стоит так же забывать о том, что мать выгнала всех, да -да, всех моих друзей. Или же, как она сама их называла, прихлебал и грезовидцев. Так же она сказала мне, что диспенсировала меня на этот день от сомнительного, мало имеющего у нее доверия общества, но она разрешает мне встретиться с ними на этой неделе. Или следующей... А эти санкции на меня наложены за то, что на этой неделе я съела целый, только что испеченный пирог, приготовленный гостям, о которых я даже не знала. Причем, если быть до конца честной, я даже не имела никакого отношения к пирогу, все съели Линда и Эли. Мама об этом, конечно, не знала.

Гости еще не прибыли, и о наряде я, соответственно, не волновалась, в конце концов, я всегда успею надеть платье. Легкое шелковое платье-бандо цвета chocolat noir, которое я выбрала для сегодняшнего вечера, могло быть застегнуто в мгновение ока, если бы не маленькая деталь, немаловажная тонкость. К слову сказать, это было одно из трех, имеющихся у меня платьев, так как я их не особенно любила. Для того, чтобы освежиться дурно пахнущей субстанцией, я под благовидным предлогом удалилась в ванную и рьяно кинулась расстегивать молнию на своем подобии корсета. За этим, сняв верх и наскоро подтянув лиф, я проверила мой тайник, и то, что там лежало. Выйдя из ванной, я наскоро забежала к маме и окунувшись с головой в суету предпраздничную, из которой мою маму было вытянуть невозможно, принялась делать вид, что перемешиваю салат, а на самом деле, занялась точным подсчетом мух, усевшись на узеньком, по моим меркам подоконнике. Наблюдать, за моей мамой, готовящей, как она, по крайней мере, считает, замечательные блюда, было обыкновенно процессом самого величайшего удовольствия. Смотреть, как она готовит всякие салатики и мясо, добавляя в них такие совершенно неожиданные ингредиенты, как перец или петрушку, размешивая все овощным соусом. Возможно, с первого взгляда, со стороны, кажется, что это вещи совершенно обыденные, даже в большей степени приевшиеся для ничем не выделяющейся, посредственной, домохозяйки, но если поглядеть во что она их добавляет, у приглашенных могут волосы на голове зашевелиться. Например, совершенно непонятно, почему перец чили она закладывает внутрь нескольких крабов, а петрушку в немалом количестве добавляет на дно неглубоких конических стаканов, в которых позже оказывается клубника с фисташками. Да, Содом... Согласна.

Я осмотрела со всех сторон свой живот... Очень трудно догадаться, что под тоненькой маечкой прячется обхватывающий меня вокруг талии корсет. Как емко описал его продавец, не упуская ни малейшей детали, но все же во всех подробностях: «Многослойный. Удобный. Из легких материалов.»

Первым слоем был силикон, вторым — материал, о котором я имела смутные преставления, одно только знала я о нем, что не пропускает рентгеновские, а так же иные лучи, воздействию которых я могу подвергаться. Каким именно образом он мог не пропускать их, я не знаю. Потом еще был третий слой, который невероятно защищал от падений и от случайных, ну и, возможно, намеренных ударов, если честно, я даже не знаю, что это был за легкий металл. Четвертый же слой был кожаный, он находился снаружи, имитировал мою кожу в области талии. Я не страдала от анорексии, но в связи с этим инцидентом, мне пришлось серьезно похудеть, но так как моей целью было не лечь в гроб, а создать видимость того, что во мне ничего не изменилось, я решила для себя, что остановлюсь после десяти килограммов. Единственное, о чем я жалела, так это о том, что лицо, которое так же должно было остаться неизменным, стремительно худело, а известно, руки и лицо худеют позже остальных частей тела.

В последние дни я стала делать вид, что много ем, вернее, мне не хотелось есть вовсе уже две недели, так что я делала вид, что ем, чтобы развенчать миф о своей диете..

Вопреки своей воле умирает лишь только тот, кто не знает, как умирать. Научись умирать, и ты будешь знать, как правильно жить, ибо не знает, как правильно жить лишь только тот, кто не ведает, как умирать.

— Пусть он войдет, — говорят они мне. — Кто ты? — говорят они мне. — Как имя твое? — говорят они мне. — Я владыка побегов зарослей папируса. Тот-Кто-В-Маслине — имя мое. — Через что ты прошел? — говорят они мне. — Я прошел через северный город зарослей. — Что ты видел там? — Бедро и голень. — Что ты сказал им? — «Я видел ликование в землях азиатов». — Что они дали тебе? — Пламя огня и кристалл. — Что ты с ними сделал?..

— Я же пригласила их. — Сказала почему –то мама. Она строгала мясо на ростбиф, после этого слова о ее кулинарных способностях излишни, и объясняла мне что-то про гостей. — Я тебе не рассказывала?...

Почему-то мне показалось, что я что-то пропустила, и она произнесла эту блистательную речь не сначала. Я силилась вспомнить о чем, собственно она рассуждает, и спросила, не подумав, быстро и из страха показать настоящие эмоции, почти искренно:

— Кого? А кто придет? — У меня было такое выражение лица, как будто приходил один из моих знакомых или родственников. Мне не о чем было волноваться, не было причин, однако ответ заставил меня объяться трепетом. Маме очень нравилось последнее течение моды, она была от него просто в восторге. Приготовление всего своими руками, имеется ввиду в плане хлеба насущного. От этой замечательной моды она не могла оторвать рук.

Жаль, что модным было не только готовить, но еще и предусматривать, чтобы творение рук твоих было съедобным.

Моя мама, по ее выражению, обладала очень практическим умом, так что она не стала учиться готовить, размениваясь на непрактичные блюда, а именно каши и полуфабрикаты, которые у нее не пользовались популярностью.

Изучение их приготовления у нее заняло ровно полдня с легкой подачи необремененных substantia grisea и моральными принципами кулинаров из информационной сети, которых околоводопроводное серое вещество обплыло еще при рождении. После этого она позвонила мне и объявила, что теперь ее следует считать экспертом в этой области.

Теперь по ее собственному выражению, и начинался ее великий и величественный умопомрачительный кулинарный путь. Я бы сказала огромный, исполинский.

Начала она с устриц.

Уж не знаю, зачем и кому в голову пришла замечательная идея порекомендовать ей производить хоть какие -то кулинарные действия над устрицами, но вернувшись от своего нового друга, некоего владельца устричных плантаций, она заявила, что произведет переворот в кулинарии.

Архимедово решение (даже скорее Ньютоново) состояло в том, чтобы перед подачей к столу искупать драгоценные дары моря в кипятке. И не просто искупать, а варить пять минут и непрестанно помешивать. Вначале она, правда, просто хотела их запечь в духовом шкафу с беконом, но это же противоречило бы всем основополагающим заповедям гениальных кулинаров, советовавшим мыслить творчески и отвергать бесцельные сомнения.

Вряд ли владелец плантаций мог самостоятельно додуматься до этого, хотя ничто не исключает такого варианта, что он просто пошутил.

Мама же вмешательство постороннего в ее рецепт категорически отрицала до первой дегустации, потом она вспомнила, что это точно он ей порекомендовал, и никаких сомнений быть не может, это точно он, да, он ничего не смыслит в кулинарии.

Я посоветовала написать ей книгу «Устрицы и кипяток».

Что касается ростбифа — это был всего лишь знак презрения для особенно неприятных гостей, только не знаю, зачем ей их каждый раз необходимо приглашать.

— Те двое милых молодых и во всех отношениях приятных представителей закона. Которые помогли мне в прошлый раз принести пакеты из магазина. Помнишь, тот раз, когда мне стал интересен этот процесс, должна же я была знать, как это? Так вот, именно тогда. Они были невероятно любезны. Таких мужчин, по-моему, уже нельзя встретить. Их зовут, так, вспомню, одного высокого зовут Чарльз Гретхен, о, это просто ужасное течение фамилий, происходящих от немецких женских имен, просто ужасное! Но он очень симпатичный на мой взгляд... А у второго низкого и даже довольно расплывшегося, у него я не запомнила имени, кажется, Сайк фамилия. Тот высокий брюнет, Чарльз, даже, по-моему, пытался за мной как-то ухаживать... Мне показалось... Я знаю, что...

Моя мама была как всегда, непередаваема. Если бы Пигмалион создал ее, он бы не пожелал создавать никакую Галатею. Он бы никого, наверное, создавать не пожелал. Он бы, наверное, бросил бы это занятие, и посвятил бы себя вязанию крючком.

Бог же, создавая ее, решил, что кроме нее никаких дополнительных испытаний ее семье не надо. Поэтому у нас не было материальных затруднений, и скорее всего, в этом стоит искать причины многочисленных успехов моего отца на поприще каунтертрейдинга, и в этом же стоит искать причину его столь ранней смерти..

Хотя, неизвестно, может быть, это был еще один случай его необычайного везения.

Мой отец умер два года назад, и она очень гордилась, что не стала жертвой рук опытного ловеласа, я не понимала до сих пор, любила она отца когда –нибудь или нет, по ней нельзя было понять ничего, но, однако, флиртовала она со всеми направо и налево. Благо, она имела на это право, так как у нее не было никаких каверзных целей, отец оставил нам очень приличные деньги.

Брачные же аферисты, по-моему, ее боялись как огня.

Надо знать мою маму, у нее дальше, чем до несколько влажных взглядов и птичьего щебетания дело никогда не заходит. Так что у всех соблазнителей с особенно корыстными целями рано или поздно сдают нервы.

Меня это никогда не волновало, а вот то, что она встретила полицейских, причем двух, причем моих знакомых, мне несколько оказалось не по нраву. Я приняла тишайшее выражение лица и постаралась принять позу самую спокойную и не заострять на этом внимания.

Гретхена я знала и очень хорошо. Надо сказать, что он вовсе не был, что это называется ;bermensch, почему -то мне о нем всегда хотелось говорить или на испанском или на немецком. Не знаю, может, он и имел какое-то отношение и к тем и к другим. Он был абсолютно обычным, я бы даже сказала, er war ein normaler Kerl, но с необычайной интуицией. Она пролезала вперед него во все дырки, сочилась из каждой поры. И порой мне начинало казаться, что она существует отдельно от него. Есть Чарльз и есть его интуиция. И когда Чарльз отвлекается, за дело берется его неутомимая интуиция.

Надеюсь, он не будет устраивать допрос прямо на дне моего рождения. Но зная его и зная его характер, я могла бы с уверенностью сказать, что гости его не смогут остановить и не сможет остановить, по-моему, вообще ничто, ведь это же Гретхен..

Скорее всего, он надеется застать меня врасплох и хочет, чтобы все показания ему сами в протокол записывались и красной ниточкой перевязывались. Я не хочу сказать, что он лентяй, лентяю не под силу было бы каждый день меня навещать, как будто бы я раз в сутки могу менять свои показания, или сижу плакахом в ожидании Фемиды. Он не лентяй, скорее он фанфарон. Но трудящийся изо всех сил, эдакий надувающийся трудоголик, к сожалению, обладающий феноменальной интуицией. К тому же, абсолютнейший грубиян, и ужасный хам, и ко всем недостаткам своим еще и холерик... По-моему, он готов трудиться и денно и нощно, но считает, что заслуживает немедленного успеха во всем, что он только что начал.

Он ежесекундно возгорался от каждого моего слова, и я постоянно не знала, то ли его раздражают мои слова, то ли реакция с моей стороны на его вопросы, то ли запутанность моей речи. Но я одно поняла наверняка, он меня просто осаждает и ждет, пока я сдамся на его милость...

В принципе, мне кто-то говорил, что он был вполне нормальным и даже интересным человеком, но потом его окончательно поглотила работа. Я, к сожалению, не помню, кто мне это говорил, и почему вообще об этом зашел разговор. Я так до конца и не знала, откуда он был родом. Честно говоря, я и вообще-то об этом в первый раз задумалась. 

Кто это? Тот, кого просили править богами, есть Харсиес — Гор, сын Исиды, который был назначен править в пространстве его отца Осириса.

О Боже

Кто это? Это — сам бог Ра.

Я задумчиво поставила переданные мне мамой блюда на стол, находившийся на улице под тентом. Праздник состоится на улице перед клумбами. Мамины синие розы придали бы этому вечеру и самому мероприятию еще больший вкус, если бы стояли в вазах на столе. Но это бы не понравилось маме: она над каждым цветком тряслась, словно над малым ребенком, все понимали, что я не собираюсь рвать отношения с мамой, ради одного или двух букетиков синих роз. А покупать, ведь это еще более глупо, чем рвать, в идиотизме в этом случае могли обвинить нас обеих, да еще и тех, кто нам их продал...

Нужно было, не смотря ни на что, убедить его в моем психическом расстройстве, но одновременно в том, что я абсолютно неспособна ни на какую логическую комбинацию.

Гости подъезжали, я уже утешалась привычным обществом накрахмаленных воротничков, как бы называли их много лет назад, или как я их предпочитала называть, сливы общества, как вдруг появился он...

Кто это? Тот, кого просили править богами?

Это был Гретхен, но не один, а со своим верным помощником Сайком, оба они были наряжены в гражданские костюмы серого цвета с галстуками и даже не забыли вставить в передний карман пиджака темные платочки...

Я внутри себя немного запаниковала, но мое лицо не выдало меня и оставалось каменным... И вот с этим выражением полной бесстрастности я продолжала говорить с родственниками, время от времени посматривая на него с Сайком. Они подошли к какой –то группе моих, ротственников, из тех, что были именно таковыми, потом перекинулись парой словечек с мамой...

Из их разговора, я поняла, что маме текст не совсем нравился, потому что у нее так вытянулось лицо, что я сразу уверилась, что они спрашивали про меня...

Мама, расстроенная тем, что не она оказалась предметом воздыхания очередного блюстителя порядка, с огорченным видом посмотрела на меня и по-ребячески оттопырила губу. Они же надвигались на меня, Гретхен, как будто метался, но все же неотрывно смотрел на меня, Сайк пытался спрятаться у него за спиной, но его живот не возможно было спрятать, особенно за худощавым Гретхеном.

— Приветствую, дорогая именинница. — Радостно возгласил Гретхен. — Как на счет того, чтобы продолжить шахсей-вахсей в более приемлемом для тебя месте? В том месте, которого ты заслуживаешь?

Я не обратила внимания на гнусные инсинуации и ответила в духе магнетона:

— Приветствую тебя, владыка Ужаса, Вождь земель Севера и Юга, ты Господин Пустыни, который поистине хранит плаху кровопролития и который питается внутренностями людей!

Чарльз рванулся было ко мне, но вспомнив, что это не самое лучше в этой ситуации, опомнившись, посмотрел на меня так, что мне показалось, что совершенно не нужно обладать даром ясновидения, чтобы понять, что мне пора ретироваться, потому что в глазах у него я прочитала надпись: «Ну, подожди, тварина!»

Но я осталась на месте.

Я улыбнулась и посоветовала ему выпить крепчайший коктейль изо всей маминой коллекции, а то у него слишком кислый вид. Моя мама готовит очень крепкие коктейли, а ему это как раз не повредит, как я думаю. Я, конечно же, не отделяла в этот раз слова от дела....

Он взял, по моему совету коктейль и с большим трудом сдержался, чтобы не выплюнуть его сразу же после первого глотка. Я же отвернувшись тихонько посмеялась над ним и ушла у следующей группе шепчущихся о моем поведении и этом странном человеке (почти вся моя родня, как и я сама на какую -то тысячную часть, впрочем, родом из Великобритании, к тому же, далеко не все они были свежи и юны, и там, где Чарльз сказал бы: «Eejit!», для всех них был бы всего лишь обычный «странный человек»). Я же провела в Лондоне только первый год своей жизни, а потом родители эмигрировали из страны. Почему?

Для меня бы осталось тайной, только если я бы жила на Марсе. Перебрались в этот скромный довольно -таки Огайо, раньше бывший штатом, а теперь ставший, как все отлично помнят, независимой республикой в 2985 году.

На самом деле, дело в том, что моя пра-пра-прабабка была русская, она вышла замуж за британского подданного и переехала к мужу. Нужно сказать, что она, должно быть, была ужасно легкомысленной, потому что и тогда отношения между Россией и Британией не отличались особой теплотой. И потом через много лет, когда выяснилось, что моя мать является потомком русской эмигрантки, ей особенно, да и отцу тоже, пришлось не очень легко. Огайо — был раем, от которого были без ума многие из тех, кто сюда приехал со своей семьей. Что до меня, то мне здесь не нравилось. Вот когда я в прошлом году ездила в Лондон, я не хотела уезжать оттуда...

Разумеется, Огайо был раем для тех, у кого имелись деньги. Но у нас, благодаря отцу, они имелись. Разумеется для людей со средствами здесь предоставлялись невероятные условия. Выгодные условия для того, чтобы состоятельные новоиспеченные граждане и члены их семей могли увеличивать свои капиталы. Наращивать свои денежные средства. На самом деле, Огайо был раем не только для эмигрантов, после того, как только представители богатейших семей мира начали покупать здесь гражданство и участки, и переводить сюда деньги, не облагаемые налогом, уровень жизни коренного населения очень даже быстро вырос! Но на это все, разумеется, требовалось время, да и к тому же, рвались в Огайо не только несметно богатые люди. Но, к счастью, неблагонадежных граждан сюда не пускали. Каким -то образом они проникали сюда?

Как мы приехали сюда, отдельная история, настолько захватывающая, что про это событие надо написать книгу. В Огайо, после образования республики, сбежались все эмигранты, которых только возможно было представить. Французы, британцы, африканцы, русские, пять арабских семей, и две американские из Колорадо. А уж как они деньги меняли в 2986 году евро, доллары, и прочие валюты на единую всемирную валюту «севры», и как возникали аферисты, менявшие счета и карты с якобы находящимися на них суммами, по более выгодному курсу, об этом даже и говорить было бы глупо...

Мне нравилось здесь только первое время. Ценить же свой город я разучилась после того, как арабов, которые за три года успели существенно размножиться, стало намного больше, и у нас с некоторыми из арабских детей стали возникать кровавые конфликты.

Один раз я разодрала лицо одному арабскому мальчику, не помню, как звали бедного. Его родители пришли к моей матери и стали требовать моральную компенсацию, выражавшуюся, по их мнению, в материальном поощрении садизма этого малолетнего хама. Я пожаловалась маме, что он ругался на меня матом, представьте только, арабский мальчик — и, вдруг, матом, и все трое вылетели из нашего дома, как после тайфуна «Лев». Правда, перед этим они две минуты утверждали, что их сын не мог такого сделать, но потом спросили его, и он во всем признался, так как его мучительное желание жить, победило здравый смысл, еще несколько минут они его стегали ремнем, а моя мама гонялась за ним с толстым словарем в руках и с горячим желанием приблизить его к приличной речи... Зрелище было восхитительное.

В шесть лет я хотела, чтобы меня отправили учиться в Лондон. К тому времени уже успела там побывать в гостях у своей тетки, сводной сестры моей матери. Она обладала специфической внешностью, но была очень умной и смешной. То, что именно там жила тетя Луиза, было главным аргументом для меня. Она не была для меня кумиром, она была как взрослая подруга для меня. Она постоянно спорила с моей мамой, что мне стоило учиться именно там.

Но училась я, впрочем, во Франции, в городишке Трувиль, что доказывает абсолютную бесполезность наличия собственного мнения у ребенка. Там была мощная историческая база, и этим все объяснялось, именно этим объяснен был взрыв восторгов моей мамы, и она со словами: «Если бы я в свое время могла там учиться, я бы училась именно там» отправила меня в эту школу.

Я, вначале, очень боялась, как я там буду совершенно одна, но когда мама передала меня из своих цепких рук, в менее цепкие руки молоденького преподавателя этой школы, которые не могли справиться с таким большим количеством частиц броуновского движения, и которые, по- попросту, не успевали предотвратить все мои придумки, я увидела, что полгорода наших новоявленных первоклассников отправляются вместе со мной. Для меня остается загадкой, как наш так сказать «смотритель» дожил до конца полета. По приезде, он, почему–то, отказался у нас вести уроки и нас передали настоящим профессионалам.

Не сидели в сети все уроки подряд, играя в «Bloodhare», а потом не черпали из той же самой сети столько информации, что вам хватило бы сдать приемные экзамены в каком-нибудь высшем учебном заведении...

Если вы не выучивали по нескольку страниц текста за пять минут, и не сдавали потом все это лучше, чем, если бы учили три дня.

Если вам не хотелось поджечь ваше учебное заведение вместе со всеми теми, кто там находился, то, скорее всего, вы учились в каком-нибудь благородном пансионе, что само по себе неплохо, за исключением того, что вы были в своей безликой жизни полностью лишены всех тех преимуществ, которые я только что описала.

Второе мое имя было Википедия, сначала оно звучало как Энциклопедия, но потом твердо укоренилось: «Википедия», у меня, правда, было подозрение, что тут кроется второй смысл, довольно оскорбительный.

Итак, я отошла к группе родственных тел и обернулась на Чарльза. Он ругался, кричал на Сайка, и исходил пеной. Мама тут же, ну как это назвать, просто метнулась успокаивать их и налила им красного вина.

Как бурчал Гретхен! Это надо выделить, как отдельный вид искусства! Можно было подумать, что ему не двадцать пять лет, а все пятьдесят. В конце концов он так разъярился, что маме пришлось почти насильно влить в него несколько бокалов, пока он устал от ее успокоений и не сел на плетеную скамейку.

Чарльз был не доволен моим поведением, скорее всего, но это еще не объясняло всего спектра его расстроенности, потому что он, наверняка, решил, что расколоть меня будет легко, как будто он сможет сделать это с закрытыми глазами, на одном дыхании, шутя, грациозно, играючи, также, как ему удавалось действовать до того, как ему поручили данное уголовное дело.

Я сделала вид, что хлебнула из того самого бокала из которого когда-то Чарльз дегустировал коктейль, и, дождавшись пока он отвернется, выплюнула в ближайший куст содержимое, однако придавшее мне смелости на то, что я собиралась сделать. Он полностью выразил на лице презрение ко мне. Я подошла и плюхнулась ему прямо на колени. Он честно не ожидал этого! Я вспомнила, чему меня учили на курсах актерского мастерства и, театрально закатив глаза, зашептала:

— А тебе не хотелось бы перенести наш шахсей-вахсей в более приемлемое для тебя место? В то место, которого ты заслуживаешь? — взволнованно шептала я обхватив его шею, как кобра в смертельном объятии. И смысл этих слов превращался совсем в другой. Так что, если бы я действительно говорила всерьез, то с этого момента стала бы себя опасаться. Он слегка подавился слюной и предпринял несколько попыток спихнуть меня с себя, но так, как я держалась рука за руку, он не мог разомкнуть кольцо, обвившее его со всех сторон. Я, якобы случайно задела его руку с бокалом шампанского, который он, зачем -то, все ещё держал в руке, запивал мамин коктейль?. Шампанское разлилось, подпитав собою еще один куст из роз.

— О, Изида! Разлилось... — Проговорила я ласковым голосом, замечая, как его глаза наливаются кровью. Все гости уставились на нас и обсуждали мое неприличное, или правильнее сказать, непристойное поведение. Не знаю уж, что удерживало маму подойти и, в общем, врезать по первое число.... Люблю безобразия.

Он медленно встал, поправил брюки и медленно подтянул рукава пиджака и рубашки. Даже не обладая сверхъестественной интуицией, я поняла, что меня сейчас будут бить. Я развернулась на сто восемьдесят градусов и побежала, что есть мочи в противоположном от психически растрепленного Чарльза направлении. Оглянулась, Чарльз сделал попытку замахнуться, но не достал до меня и попросту напросто дал пощечину воздуху, я ускорилась, плохо представляя себе, что он сделает со мной, когда догонит. Я решила действовать так, чтобы никто не сомневался, что я сошла с ума, чтобы отвести себя все подозрения, и только лишь по этому меня шатало, меня несло, меня качало, и вообще я не была похожа на респектабельную девушку из приличной семьи.

Я не скажу, что когда -то хотела быть актрисой, но какие –то способности у меня определенно к этому имелись.

Я попыталась представить, как бы я себя чувствовала, если бы бы у меня действительно все троилось перед глазами, но я бежала, не обращая внимания на мелочи. Представить, что Чарльзу в этот момент можно было позавидовать, тоже было очень трудно. Я, оглядываясь на него, видела, как он случайно врезался в соседского мейн-куна. Я оглянулась еще раз, но потом подумала, что лучше пусть болит его голова, пусть даже она совсем треснет, чем моя голова будет каждый день высовываться из-за колючей проволоки... Я побежала в дом напротив, это уже был обычный многоэтажный (и многоквартирный, в отличие от нашего) дом, и отлично подходил для того, чтобы убежать от... Если уже не от Гретхена, то от Сайка точно. Сзади меня послышались раздраженные их голоса. Я оглянулась в третий раз и увидела ошеломляющую картину, Гретхен остался где-то сзади, а Сайк вырвался вперед. Я вбежала в подъезд и поскакала вверх по лестнице. Быстрее. Вверх. Быстрее, пока Сайк не догнал. Надо же, такой толстый, а так быстро бегает. Странно, что Гретхен где-то вдалеке. Он-то точно должен был быстрее бежать этого толстого коротышки. О, шкаф. Откуда тут? Не важно. Залезла. На вторую полку. Уместилась. Не зря худела. Туфли мешают, их же, блин, видно!!! Гретхен выбежал на площадку, покричал, поразмахивал руками, и направился прямиком к тому самому шкафу. Удар головой. Темнота.....

Проснулась я плохо. Голова трещала, а все звуки доносились до меня, как из-за железного купола. Проснулась. Но уже хорошо, что я проснулась и все руки и ноги мои целы. Я провела пальцами по лицу и сосчитала их. Их было пять.

— Ну и слава Богу, — подумалось мне. Вдруг я услышала резкий голос мамы и два голоса еще (не знаю чьи). О, ужас, все-таки знаю. Один голос принадлежал Гретхену, а другой Сайку. Тот голос, который Гретхена, вежливо поинтересовался моим состоянием, а тот — который был Сайком, по всей видимости, объяснил, что я вчера переборщила с коктейлями и вином, чего вообще-то не было вовсе, и что я зачем-то залезла в шкаф, который, видимо, выбросили, наверное, старый,

упала из шкафа вниз головой и ударилась, а потом меня в почти коматозном состоянии нес домой Чарльз Гретхен на руках. У Этого Сайка все с даром речи было не в порядке, поэтому он так иногда переставлял слова в предложениях, что мне страшно становилось. Это уж явно Инверсией не назвать. В общем.

— Пусть он войдет, — говорят они мне. — Кто ты? — говорят они мне. — Как имя твое? — говорят они мне. — Я владыка побегов зарослей папируса. Тот-Кто-В- Маслине — имя мое. — Через что ты прошел? — говорят они мне. — Я прошел через северный город зарослей. — Что ты видел там? — Бедро и голень. — Что ты сказал им? — «Я видел ликование в землях азиатов». — Что они дали тебе? — Пламя огня и кристалл. — Что ты с ними сделал?

Я легла на кровать и притворилась сладко посапывающей носиком. Вошли двое:

— Что ты с ней сделал? — Спросил один другого. Тот явно был Сайком, а тот, что отвечал Гретхеном. — Да и ты вчера отлично притворялся ivrogne.

— Сотрясение мозга... Надеюсь опасности нет... Если она что и помнит, что только то, что сама ударилась. Я ведь только приоткрыл дверцу.

— А потом? Не надо втирать мне, что ты просто вколол ей снотворное. А еще эта твоя фраза про шок и боль кажется мне подозрительной...

— Я могу показать тебе ампулу. — Спокойным голосом сказал Чарльз.

Дальше они рассматривали ампулу.

— Правда, снотворное. Даже не снотворное, а успокоительное. — С недоверием, но все же спокойнее проговорил Сайк.

— Я знал его действие и дозу. — Отвечал Чарльз. — Я знал, что на нее оно подействует именно так. И поэтому так безоговорочно действовал. Послушай, это мы выяснить всегда успеем, а ты вот бы лучше посмотрел, как она спит.

Сайк просто, по-моему, засвистел как кухонный чайник:

— Ты что спятил? Какой спит...

— Я говорю, обыщи ее. — Железным голосом зашептал Гретхен. И сразу в воздухе почувствовалось напряжение и развеялись всякие сомнения относительно того, кто здесь начальник. Гретхен был старше Сайка только по должности, а на самом деле, он был моложе его на три года.

— На ней итак нет ничего, кроме нижнего белья! — Возмутился из всех сил своих бедный Сайк...

— Что-то мне подсказывает, что эта прошмандовка способна прятать все везде. И... Ищи. — Он как будто бы хотел сказать что –то еще, но потом отмахнулся жестом и равнодушным взглядом уставился на руки Сайка.

А эти руки уже тянулись к тому, к чему тянуться им было не надо, и просто нельзя. К сокровенному тайнику с моей книгой, имею в виду. Как только он попытался ощупать мой живот, я со злорадной улыбкой на устах, разумеется, внутренней, никак не отразившейся на моем лице, повернулась на этот самый пресловутый живот так, что его рука оказалась в зажатом состоянии между моим корсетом, где-то в районе пупка, и кроватью. Я некоторое время продолжала мирно дремать, а потом, немного погодя сделала вид, что неожиданно проснулась.

— Доброе утро. — Сказал... Чарльз, чтобы избавить от конфуза своего коллегу-товарища младшего по званию.

— Доброе. А у вас, что же есть еще и лицензия на врачебную деятельность? — Обратилась я к Сайку.

— Не понял, что вы имеете в виду. Или у вас бред после вчерашней полуисторической деятельности? — Ответил опять Гретхен, вместо своего незадачливого сослуживца...

— Нет, не совсем бред. Мне показалось, что вы пальпацией занимались. — я указала на майку, под которой находился мой многострадальный живот.

— Бред.

— Обычное дело после исторической деятельности и сотрясения мозга.

— Не стоит благодарности, что притащил тебя домой. — Прорычал Чарльз, сверкающи глазами.

— Как же так? Из меня так и рвутся благодарственные речи, что же мне с ними делать? — Ответила я ему в тон.

— У вас что –то случилось? — Поинтересовалась из кухни мама.

— Нет, все нормально. — Ответил ей за меня Чарльз.

Я уставилась на него, он же пронзил меня взглядом, и презрительно отвернувшись к Сайку, потребовал от него в сотый раз объяснить всю ситуацию сначала. Я затыкала уши. Правда, только мысленно. Эта книга меня уже начинала волновать, а вдруг это обман, подлое скотоподобие, и никто меня не ждет вместе с ней на границе Египта, всех, кого я там встречу можно охарактеризовать как представителей non e bello мне полиции. А подробнее Чарльза и наручников.

Пока я об этом рассуждала, мне угрожали, ублажали, пытались уговорить сдаться с уменьшением срока вполовину. Ведь меня уже сейчас в шестнадцать лет, по словам Чарльза, могли посадить в колонию на пожизненное заключение. Я отказалась, аргументируя тем, что ничего об этой книге не знаю, и, что доказательств у них нет никаких, а если они хотят поприставать к кому-нибудь с допросами и пожизненными заключениями пусть отправляются к ближайшей сидевшей la visage и bourrer la gueule. С таким же успехом можно обвинить кого угодно, и скорее они будут виновны, (слишком уж логичная фраза получается для ненормальной) а не я.

Ту, в самом разгаре нашей оживленной беседы вошла мама со строгим лицом.

— У вас тут все хорошо? — Спросила она, с enige belangstelling смотря на Гретхена, а на меня с опаской, а на Сайка она вообще не обращала никакого внимания.

— Да, все хорошо. — Поспешила уверить я.

Я переоделась, точнее я полностью оделась, и мы уселись в большие кресла вокруг маленького столика, мама разлила по чашкам чай, а по комнате словно, аромат ромашки распространялся мир, а по нам разливалось умиротворение. Все напоминало древнейший ритуал встречи гостей семьей аристократов, что бы они могли такое обсуждать, может быть такую ерунду как курсы каких-нибудь валют или погоду.

Завязался почти непринужденный разговор. Мама щебетала о сортах чая, в которых уж конечно понимает намного больше, чем Лу Юй, и Сайк смотрел на нее, так, будто бы ему явилась Леди Грей, ну, то есть, если бы ему были известны такие придуманные, исторически важные личности, как Лорд Грей. Надо сказать, справедливости ради, что чай у моей мамы всегда очень вкусный, и это трудно не отметить даже таким избалованным гостям, как тетя Луиза, а она как, в сущности, и некоторая часть всей нашей семьи, крупный предприниматель, занимающийся однако поставками различных сортов чая, титестер, великий экспериментатор, в общем, просто чайный сомелье всея семьи Моатс.

— Попробуете тезку? — Сказала она Чарльзу.

Не прошло и десяти минут, а мы уже беседовали, как, по меньшей мере, почти «очень хорошие знакомые» или, по крайней мере, «не как враги», но меня больше волновало другое, так ли он простодушен, как мне показалось или это просто небольшая шутка. Не знаю. Сайк для меня не представлял большой угрозы. Он был всего лишь орудием в руках Гретхена. Он благодаря только ему и продвигался по карьерной лестнице. Да, да. Но вернемся к нашей беседе, она загоралась все новыми красками и в ней вспыхивали все новые отголоски, сейчас, например, все вспомнили, как я вчера бегала и творила всякие нелепости и несуразности, и пытались допытаться, зачем я все это устроила, когда могла бы просто провести день без происшествий, но, тут же, не дождавшись ответа, все вдруг вспомнили, что когда я совершала эти поступки, я была немножко пьяна. Хотя я и не с таких коктейлей и маленьких доз не пьянела. Даже большое количество алкоголя иногда на меня влияло не так как на остальных. Но напиться я могла очень даже вполне объяснимо...

Даже Гретхен видимо хотевший сказать мне что -либо очень приятное, возопить решил, что я не такая уж тяжелая, по сравнению, ну, например, с гиппопотамом, и даже и нести меня было очень удобно, на что я оскалилась и припомнила ему его вчерашнее поведение, чем заставила оного замолчать.

Когда же он взял чашку и только намеревался отхлебнуть, я с намеренной четкостью и с точностью ювелира пробормотала:

— Bon appetit, des hippopotames amateurs.. — И заставила его подавиться чаем.

Он посмотрел на меня, как лев на добычу и я поняла, что если на мне нет еще дымящихся дырок, то это только по тому, что он еще не научился использовать свой взгляд на сто процентов, а пользуется им максимум на 46...

Мама, осуждающе покачав головой, только лишь для виду незаметно подмигнула мне. Чарльз сидел молча. Да и вообще за столом воцарилась какая — то странная тишина. Сайк, до этого сидящий и мирно улыбающийся, сполз почти под кресло, что при его «большом» росте смотрелось несколько странно и комично. А мама, пытаясь восстановить нарушенный мир и покой, уговорила гостей бросить чай, что было нетрудно, и пойти в сад осмотреть ее чудные, или лучше сказать чуднЫе новые свежепосаженные растения. Она утверждала, что им, как работникам сферы безопасности будет особенно интересно посмотреть на одно растение, из которого заваривается, чай ни чай, а напиток для сохранения бодрости лучше, чем от кофеина. Но на самом деле она показывала им такие травы, как шизандра хинензис, херба паеониа аномала, эхинопанакс высокий, профессионалам в этом деле объяснять совершенно незачем и объяснять, что эти все перечисленные травы являются самыми лучшими успокоительными, и мама без всяких сомнений завернула их с собой двум нервным полицейским, и я была уже без сомнений в этом уверенна, слыша ее голос, уговаривающий и почти материнский, такой же, как и в разговоре со мной. Так же как и в том, что они обязательно попробуют все содержимое пакетов. И мысленно радовалась за их нервную систему, и злорадствовала по поводу их мнимой бодрости. В общем, пока она их отвлекала, я незамедлительно ушла в себя и попыталась вспомнить, когда со мной в последний раз связывались. Сделать это было не трудно, я как и задумала, вспомнила, что звонили мне три недели назад, а еще раньше два месяца назад, и я все еще колебалась между множеством предложений, сейчас конкретно у меня был выбор между тринадцатью. Остальных я отмела сразу. Все решала сумма. Все решало, куда мне идти. Или вернее будет сказать правильнее, куда меня поведет. Надо быть полным идиотом, чтобы думать, что все, что я совершила, было результатом недостатка материальных средств, мне просто надо было развивать талант и к тому же я безумно люблю приключения. Моя тяга к ним ведет свой путь с детства, когда я, буквально не зная, куда деть энергию, и силы, бушующие во мне, и восстававшие против меня, и требовали выхода наружу, воровала из подключенного к сигнализации класса тетрадки одноклассниц, чтобы они смогли исправить ошибки после контрольной по русскому языку, пока учительница их не проверила. На самом деле, наша система обучения давно подвергалась реформам. Все обучающие программы активно заменялись живыми учителями. Это было вполне естественно, учитывая то, что любые проявления ИИ или просто некоторых компьютерных программ наступательно смещались педагогами, также, как и в остальных областях они смещались представителями других профессий, представляющими из себя нечто антропоморфное. Я, к сожалению, не застала активное использование программ в процессе обучения. У нас использовалась только одна программа, которая использовалась для обучения мировой литературе. Я ужасно любила литературу, но не все мои знакомые также относились к этому предмету, так что приходилось изобретать некоторые способы обхода данной программы.

А уж списывать у меня был дар. Мы тогда, помнится, изобрели целую систему знаков, необходимых для отвода от себя учительских глаз, строгих и не совсем всегда справедливых.

Чтобы обмануть уже указанную программу проверки "Dr. Richard" требовалась штука посильнее, чем «Фауст» Гете. Тут уж ко мне, еще к двенадцатилетней, приходили консультироваться из старших классов. Из размышлений меня вывел Чарльз. Он сидел и просто смотрел на меня, дожидаясь пока я вылезу из сомнамбулы. Он просто смотрел без чего –то страшного в глазах, а даже больше изучающе, с каким –то интересом.

— ;tes-vous all; au Soudan cette ann;e?

— Je pense que beaucoup de gens ;taient l; cet ;t;, il ne vous donne pas le droit de soup;onner tout?

— Ainsi ont ;t; ou non?

А уж списывать у меня был дар. Мы тогда, помнится, изобрели целую систему знаков, необходимых для отвода от себя учительских глаз, строгих и не совсем всегда справедливых.

— Ainsi ont ;t; ou non?

Сегодня мне приснился сон. Будто я нахожусь в одной комнате с кем –то очень опасным, но только я не могу его увидеть, разглядеть совершенно не могу. Я находилась там очень долго и смотрела на стены, разрисованные самыми разными лотосами, как будто изо всех трех Египетских царств сразу. Они мирно цвели, глядя так на меня со стены, и мне уже во сне показалось, что они даже улыбались мне. И вдруг к моему удивлению они начали расти, хотя я ведь почему –то не удивлялась тому, что они мне улыбались, но то, что они росли произвело на меня такое сильное впечатление, что я даже зажала рот рукой и вскрикнула почему –то, совершенно не логично. И тут же испугалась, как бы этот крик не услышал тот, кто рядом со мной. Но ведь я никого не вижу, может быть, его и нет здесь. Я оглянулась по сторонам и увидела только светлые стены с растущими лотосами и благовония на маленьких подставках. Так же за моей спиной стояла ширма. Насколько я знаю, в моих движениях меня никто не ограничивал, так что я иду, подхожу к ширме. У нее очень странный древнеегипетский рисунок и я протягиваю руку, чтобы изучить ее подробней. Ткань натянута на дерево так слабо, что я едва коснувшись рукой, отодвигаю ее немного назад, и моя рука немного проваливается в ней и в потусторонней пустоте. Вдруг мои пальцы столкнулись с другими пальцами, гибкими и тонкими, которые обхватили мою кисть. От неожиданности я отдернула руку и посмотрела за ту сторону ширмы. Там никого не было. Это только усилило мой страх, который я испытывала ко всему в этой комнате. Я подошла к ширме с той стороны, где я еще недавно держалась рукой за светло –коричневую ткань, но обнаружила на ней новый рисунок, глаз с тремя полосками расходящимися от него в нижней части в разные стороны, каждый, кто хоть немного знает о Египте и иероглифах, знает, что ничего хорошего этот знак мне не сулит... Я еще ужасно громко закричала и почти сразу же проснулась у себя на кровати у себя на подушке. Я была дома: могла рассчитывать на поддержку и защиту матери. Все я ей рассказать, конечно, не могла, но вполне достаточно было того, что я могла бы рассказать ей о простом кошмаре, который мне приснился сегодня ночью, запросто. А вообще ее можно использовать как хороший, мощный фактор, для того, чтобы Гретхен больше не появлялся у нас в моем поле зрения, да и в его окрестностях. Он и его верный помощник Сайк тут больше и носом своим не поведут, когда узнают, как моя мама будет рада их видеть. Muito, Muito.

Я посмотрела на него:

— Ты хочешь мне что–то сказать?

Он неподвижно смотрел на меня, интересно, он уже выпил китайский лимонник или у него повысилось настроение от общения с моей мамой?

— Я бы посоветовал тебе не скрывать от меня ничего.

— Usted estaba en mi santuario interior — en mi casa. Qu; m;s puedo ocultar de usted en este caso?

— — Idiota. — Тихо выругался Чарльз. Тут же перейдя на сладко — романтический голос, каким обычно разговаривают герои-любовники в фильмах. — S;lo dime d;nde el libro? Har; lo que sea para usted, usted conseguir; el m;s c;modo, lo har; para usted, el plazo m;nimo, aunque promesa condicional no puede... Incluso el alimentos te usar todos los d;as. S;lo dime. Dime.

— Espero que te ahogues en tu comida! Y su ayuda! Yo no veo en sus ojos ni su museo, o su libro!

— А вот про музей врешь! Ты же была там на экскурсии с классом, подтвердили все твои одноклассницы и преподаватель!

— ?Que te trague la tierra! Сам сказал, что я там не одна была во всем музее! И это было год назад! Тогда почему именно я?

Дальше следовала непередаваемая игра слов с использованием испанских нецензурных выражений, в которых Чарльз помянул хорошими словами и меня, и мою маму, и всю эту ситуацию, вместе взятую, смысл этой тирады сводился к одному, Чарльз мечтает меня убить. И не просто, а очень жестоко, издеваясь во время этого ритуала надо мной просто неприличным образом. Проскользнули у него ругательства и на «C...», и на «P...

замысловатые выражения тоже присутствовали, и на «M... было.

— ;Qu; l;stima que no tengo una grabadora de voz con usted. Eso suena como una amenaza. — Мирно почти пропела я. Не отвечать же мне ему в таком духе?

— Это ты. Я знаю, это можешь быть только... — Он почему –то остановился и вдруг достал сигарету и закурил. — И ты знаешь, что я непременно это докажу. Tengo pruebas irrefutables.

— Вluff. — Я расслабилась. Если бы у него было серьезное что-то, то он давно бы мне уже рассказал. Похвастался, так сказать. Я хотела тоже закурить, протянула ему свою сигарету, и он было уже хотел дать мне прикурить, но остановился и стукнул меня по руке. Я спокойно достала из заднего кармана брюк свою зажигалку и все –таки закурила.

— El abuso f;sico en nuestro pa;s es castigado. ;Y qu;?

— Здесь никого нет.

— Кстати, где моя мама и Сайк? Давно их не вижу.

— Он заговаривает твоей маме зубы. Пока я сижу наедине с тобой.

Я продолжила его допрос.

— Ну, так что ты мне хотел сказать? Я же должна поверить, что ты не блефуешь?

— Una de las c;maras de vigilancia, funcion; durante otros cinco segundos, al parecer el cargador no es muy bueno, ;no es nuevo? — Тут он посмотрел на меня так, как будто услышать хотел ответ. Я лишь вопросительно пожала плечами. — Fall;, y vimos cinco segundos de la espalda del ladr;n.

— ;Hay en la parte posterior fue escrito «Kora Motes»?

— La marcha es muy similar a la suya. Crecimiento. Su andar. Por desgracia, a continuaci;n, no son muy confiando en su instrumento y poner el cap;.

— ;Oh! Asustado! ;Sabes cu;ntas personas en el mundo con una altura y construir? — Я с шумом выдохнула дым. И затянулась снова, а потом выпустила дым кольцами.

— Vamos a ver lo que dice m;s...

— Мне кажется, тебе пора. Кстати, я соскучилась по твоей интуиции. Передай ей привет и попроси ее вернуться.

— До свидания!

Он докурил, встал и вышел. Я выдохнула вкусный дым, и оскалила зубы. Сегодня он обошелся без особых жестокостей, изощренностей и ушел с носом.

Я была бы очень рада на самом деле, если бы мне кто -то захотел сделать такой вечный подарок, как состояние влюбленности, попытки в нетрезвом состоянии не засчитываются. Сейчас мне из всех моих знакомых нравился только один мужчина и то, больше не как мужчина, а добивающийся своей цели работник. Да, мне нравилось наблюдать за манипуляциями Чарльза Гретхена. Но я все чаще думаю, что не дай Бог быть влюбленной в него, а то бы он влюбленной в него девушке устраивал генеральный допрос, досмотр и рентген каждый вечер. И пришлось бы ей на второй неделе отношений повеситься. К счастью, меня сия участь миновала и я продолжала искать свою любовь где- то в мечтах, и нашла бы уже, наверное, давно его, если бы у меня не был заранее написан список претензий к нему.

Во-первых, идеальный кавалер «сердца Коры» должен быть джентльменом во всем смысле этого слова,

во-вторых, он должен быть вечно под каблуком и слушать каждое мое слово,

в-третьих, он должен обязательно любить мою маму, больше чем себя,

в-четвертых, он меня должен понимать и понимать мои интересы,

в-пятых, быть хуже в какой –то области, где я бы могла его учить,

в-шестых, интересоваться историей двухтысячелетней давности, не говоря уже и о мелких сроках в историческом периоде,

в-седьмых, он должен любить ту же музыку, какую и я, и интересоваться современным искусством,

в-восьмых, он должен быть высоким, дальше было и в-девятых, так же в-десятых и в-одиннадцатых, а так же в-двенадцатых и так по списку аж до 250 пунктов. Еще в данном списке было то, что претендент должен быть красивым и умным, а также много других вещей, включавших в себя много различных всеобъемлющих талантов и чувство юмора. Пока большинство знакомых мне мужчин подходили лишь по отметке красивый, однако были, конечно, и те, кто не подходил ни по одной. Один был исключением, это был именно Чарльз, (который, уже не нужно объяснять, подходил по целым трем) он был умен, высок и обладал чувством юмора, только ужасно своеобразным. Во всех же остальных его качествах я не сомневалась ни сколько, абсолютно, я могла бы поставить в этом списке жирный крест напротив каждого, и про туфли и каблуки, и про любовь к маме, и, особенно, про прилагательное «красивый». Назвать его красивым было настолько сложно, что это могла бы сделать лишь девушка, безумно влюбленная в этого тирана. Но на самом же деле, меня больше всего пугал его нос, длинный, с горбинкой и небольшой вмятинкой на правой ноздре, не заметной при невнимательной просмотре. А что на счет его взгляда, так меня вообще от него в дрожь бросало.

Его, как можно было бы убедиться, я не могла учитывать, и именно потому, что любить полицейского в моем положении было бы кощунственно. Мне кажется, что я вообще не понимала, кого я люблю, если я вообще обладала способностью кого -то любить.

Выпроводив, наконец, Чарльза и его товарища из дома, я отправилась на встречу с друзьями, прихватив с собой пару бутылочек шампанского в честь моего дня рождения. Точнее, как отправилась, они сами выстроились перед моими дверями ровно в восемь и криками стали вызывать меня на улицу. Это было самое обычное действие для вызова кого –то из дома для нашей компании и казавшееся необычным поначалу всему городу. Я быстро переоделась в шорты и выбежала. Они встретили меня веселыми криками. Наша маленькая компания состояла из пяти существ, совершено разных по своей структуре. Совершенно разных политических и личных взглядов. Ава Оливия была абсолютно раскрепощенной девицей, а так же философом на пустом месте, даже там где и не надо совершенно, но так как она это начинала свои изыскания ближе к вечеру, то самое время, когда большая часть нашей компании уже давно была пьяна на нее никто особо не обращал внимания, вернее на ее философствования так как, все не сильно уже от нее отличались. Ава Оливия была обладательницей довольно яркой внешности, у нее было круглое лицо с немного выдающимся вперед подбородком, который ее отнюдь  не портил. Выражение ее лица было непременно хитрым. Это было тем более странно, что она была самым непосредственным и иногда даже самым бесхитростным и откровенным человеком изо всех нас пятерых, конечно, только если знать к ней подход. Ава Оливия обладала также пышными формами, но она так органично смотрелась именно в своей комплекции и смотрелась всегда в любом образе потрясающе элегантно, что я не могла представить ее в более стройном виде. Голос у нее был низкий и грудной. Она очень любила петь, но получалось у нее это довольно средне, нельзя было сказать, что пела она совсем отвратительно или не попадала в ноты, у нее был обычный голос, я бы сказала, "слегка поставленный". Она ходила на частные уроки вокала и после этого поражала нас своим пением. Учитывая тот факт, что она курить начала довольно рано, это отражалось в достаточной степени на ее вокальном мастерстве. Кстати, это она и научила меня курить. О, Боже, научила курить! Нет, просто предложила попробовать, очень банально и тривиально. И вот я уже курю три года почти без перерыва.  Мы с Авой Оливией познакомились на первом же году обучения в школе. К тому моменту я уже знала всех членов нашей компании, кроме Алекса Ранка. Мы начали общаться как-то незаметно,  это произошло как-то само собой. Она что-то подсказала мне и мы начали обсуждать учебу. Но потом буквально через неделю мы уже знали все друг о друге. Это была самая странная моя подруга, учитывая смелость ее мыслей, ее поведение, ее неординарные решения, а также некоторые ее ребяческие идеи. Я помню, что в какой-то момент она узнала о существовании фэнтезийных видеороликов в Сети, увлеклась магией и всем, что было с ней связано и долгое время утверждала, что она является ведьмой. И это в пятнадцать лет. Также она предлагала и мне свои странные услуги, когда я в первый раз неудачно влюбилась и потерпела поражение. Мы постоянно с ней шутили и говорили всякие глупости и пошлости. Если мы выходили на улицу вдвоем, то нам не требовалось даже алкоголя, чтобы моментально улететь в отрыв, безостановочно творить muchas mierdas. Мы даже сами говорили, что это нам не требуется для того, чтобы, например, ни с того, ни с сего внезапно обсмеять прохожих. А вообще, очень часто в нас вселялись безумные risue;as, и нам вообще не был нужен повод для того, чтобы смеяться. И это уже тогда, когда мы стали уже более или менее взрослыми. Вообще-то Ава Оливия, по выражениям некоторых наших знакомых, но не очень-то близких, была стервой и легко могла предать или подставить человека. Но сколько лет я с ней уже общаюсь и ничего подобного не заметила, хотя меня вначале многие люди пытались предостеречь от общения с ней, утверждая, что она полностью невменяемая и пугая какими-то странными, лишенными смысла сказками про нее. Даже Беати, с которой я дружила раньше, чем познакомилась с Авой Оливией пыталась предостеречь меня, чтобы: "эта долбанутая не втянула тебя в какую-то секту".  Но потом под огромным моим давлением, я буквально была электродным проводником между ними и тащила их друг к другу с неимоверной силой, они постепенно стали сближаться и их отвращение друг к другу становилось уже не таким неукротимым. Иногда они могли даже нормально общаться и без меня, но чаще всего через несколько минут подобных контактов требовалось какое-либо миротворческое вмешательство со стороны.  Ава Оливия давно была влюблена в самого старшего члена нашей компании Алекса Ранка, его двойное имя было дано ему любящими родителями, увлекающимися учеными историками, который был великолепным по нашим общим меркам флейтистом и любил иногда между затяжками своего тяжелого курева сыграть нам пару фразочек. Это было очень интересно и наблюдать за ним, как он с трудом отрывается от очередной затяжки для того, чтобы исполнить нам несколько рулад, и за тем, как он лениво направляется к столу, где мы обычно сидели в маленьком кафе напротив небольшого клуба, которым владел следующий наш друг, в котором были только свои и только свои имели право там появляться. Нас там обычно собиралось под двадцать и все это были приятели хороших друзей или друзья хороших приятелей. Интересно, откуда нам досталась такая любовь к этому четверокурснику с эстрадно-исполнительского отделения? Так вот, как он лениво направлялся к столу, где мы обычно сидели и небрежно, точно что-то далеко не стоящее его внимания брал в руки флейту и играл, а мы, конечно, замирали. Как замирали бы любые другие на нашем месте, кто слышал бы эту великолепную музыку вместо этого заведения, вместо нас, но на нашем месте по -прежнему были именно мы. Но больше всех впадала в экстаз именно Ава Оливия, слушая его музыку, она казалось, уносилась к небесам и никогда больше не возвращалась. Хотя нет, возвращалась утром. И то не каждое утро. Но она любила его так, что верилось, что и я, и все мы когда-нибудь сможем так любить. С Алексом Ранком я познакомилась примерно, тогда же, когда и с Авой Оливией. Он был на года четыре старше нас с ней, и я до сих пор помню момент, когда мы впервые встретились. Я потерялась в коридоре, когда шла разыскивать наш класс, в котором будет проходить занятие по музыке, спустилась на цокольный этаж, но тут внезапно увидела загадочную дверь. Эта дверь поразила меня тем, что за ней, судя по ее виду, определенно должно было по логике находиться какое-нибудь подвальное помещение, но она располагалась в середине коридора. Я решила заглянуть за эту двери и вообще, посмотреть, открыта ли данная дверь либо нет. Я дернула за ручку. Дверь с легкостью открылась. Я не долго думая, зашла внутрь. В маленькой каморке, если это полутораметровое помещение можно было так назвать, горела тусклая лампочка, стояло пианино, старое, вот-вот разваливающееся, впритык к которому стояла табуретка, и была накидана куча нот. Ноты были и на пианино неровными стопками. И рядом в промежутке между стеной и инструментом также валялись ноты, прямо достигая своих собратьев, лежавших на пианино. И просто на полу около педалей и табуретки лежало несколько сборников нот. Больше там ничего не было. Да и ничего бы и не поместилось. Почему там были бумажные ноты? Почему их было такое ошеломляющее количество? Этого я не знала. Я вообще не видела до этого случая такого количества бумажных объектов в своей жизни. И после видела их тоже крайне мало. Но, что меня поразило еще больше, за рассматриванием этих невероятных предметов и находясь в пространном оцепенении, я даже не сразу заметила, что в этой каморке имелась еще одна дверь. Я подумала, что будет преступлением, если я перед тем, как попытаюсь открыть и вторую дверь тоже, не поиграю на пианино. Я вообще их не видела до этого в живую. И у меня был такой прекрасный шанс. Я тихонько положила на пол рядом с нотами свою сумку и села за инструмент. Крышка была открыта и все клавиши предстали мне во всем своем великолепии и обветшалости. Я бурно набросилась на клавиши фортепиано стало изрыгать какие-то буйные звуки, похожие на ржание вздыбленного, пришпоренного коня. Я так увлеклась этим занятием, что не заметила, как дверь, за которую я хотела проникнуть, открылась. И как только я собиралась извлечь из бедного измученного фортепиано еще одну особенно громкую песнь, меня кто-то похлопал по плечу. Я всегда боялась, когда ко мне подходят сзади и издают какие-то звуки. Я боялась и когда сзади меня что-то падало. Я вообще боялась всего, что происходит вне зоны видимости. Резко вскочила и оглянулась. Напротив стоял мальчик, который был явно старше меня. Коленки затряслись, я подумала, что он точно меня сдаст. У него были странные, покрашенные в белый цвет волосы, у меня еще сразу мелькнула мысль, как ему родители разрешили покраситься, и большие дырки в ушах со вставленными в них странными пустыми внутри сережками.

- Привет. Развлекаешься?

- Привет. Почему это? Я занималась. - Прошептала я от страха.

Мне никто не сказал, что сюда нельзя заходить. Здесь же, наверное, все сделано, чтобы ученики занимались. Но это я не сказала.

Наверное, я очень надолго, неприлично уставилась на его сережки, что он сделал вид, что дает мне подзатыльник.

- Что уставилась? Понаберут кого попало. Как тебя зовут? Ты общаться хоть умеешь? Человеческий язык понимаешь?

- Можно было и не так грубо. Я - Кора.

- Алекс. Что ты тут ломала фортепиано? От него уже итак остались одни доски.

Он посмотрел на меня очень выразительным взглядом, полным презрения. Вообще он стоял и, как мне показалось, ждал, что я что-то еще скажу, но у меня все мысли сосредоточились на том, какой он странный и на его сережках. Никогда еще прежде я не видела таких мальчиков. Он еще более раздраженно посмотрел на меня. Наконец, он не выдержал и вздохнул, выплескивая все отвращение ко мне.

- Ты бы не заходила туда, куда тебя не звали.

- А ты здесь занимаешься? Почему тебя сюда впускают?

- Я тут, считай, что живу.

- А можно посмотреть?

- Это надо заслужить. Вали давай отсюда. Я сейчас Кэррол позову!

Коллин Кэррол отвечала за дисциплину младших классов и я несколько побаивалась ее. Это была добродушная женщина с наметками психологического образования, которая при малейшем нарушении дисциплины превращалась в жуткую мегеру и выбирала, разумеется, очень приличные, но оскорбительные выражения, для определения поведения и щедро осыпала ими провинившихся учеников.

Алекс ушел в свою дверь.

Я подняла свою сумку и ушла.

Мне рассказали, что его серьги называются туннели. Мне также поведали, что он постоянно торчит в этом классе в любое свободное время. Он там занимается или чинит инструменты. Но этот случай я не забыла с тех пор постоянно пыталась подколоть любым способом Алекса Ранка и показать, если уж не всяческое превосходство перед ним, то хотя бы то, что я не хуже, что со мною нужно считаться! После нескольких бредовых недель, проведенных в таком режиме, мы начали общаться немного лучше. В результате, он постоянно говорил, что никогда не сможет со мной дружить и воспринимать меня как друга, но я-то уже знала, что он ко мне привязался.

Что же до нашего другого друга, Михаэля, Микки, и как его только у нас не называли, разношерстная компания наша была в прямом смысле из разных стран, что мы называли всех, кто был ее частью, и так сказать составляющей, как нам было удобно.  Михаэль был моим парнем, я и сама не знаю, почему так случилось. Было трудно вспомнить, когда у меня в мозгу промелькнула какая-то мысль рассмотреть его в другом свете. Мы с ним встретились, когда я переходила в среднюю школу. Я помню, что мы, группа из нескольких человек, Ава Оливия, Мэдисон Ава, Беати Фреадс, Рита Морган, близняшки Эвнина и Саша Гир и Бог знает, как затесавшийся к нам единственный парень из нашего класса Роб Эллис, ждали за дверью, чтобы через какое-то время зайти в новую аудиторию, где нам предстоит заниматься с новыми одноклассниками. Нас буквально объединили с еще одним классом, ни одного человека из которого мы не знали до этого. Мы с некоторым ужасом взирали на окружающую обстановку, нас пугало буквально все. И покрашенные стены, и непонятные возгласы, доносящиеся из-за двери, и сравнительно большое количество людей, проходящих мимо нас с большими талмудами, разнообразными бумажными рукописями, бумажными же книгами, с холстами довольно большого размера, а главное, нас больше всего в этих людях пугало то, что они воспринимали то, что они несли в руках, как данность. Я была поражены тому безумному количеству источников в бумажном формате. Я до сих пор видела только ноты в таком количестве, да и то, нет, не в таком, их было намного меньше. Да и видела я такое их количество не в один день. В какой-то момент мне показалось, что я невероятным образом смотрю какой-то утопический сон, как вдруг нас всех громко позвали в кабинет, напротив которого мы стояли. Дверь, напротив которой мы стояли, не была пугающей сама по себе, ее невозможно было сравнить с какими-нибудь таинственными вратами, через которые пройти никому было нельзя. Почему-то сразу вспоминался Кафка. Дверь была самая обыкновенная, никто нас перед ней долго не заставлял стоять, ждали мы минут пять. После громогласного учительского призыва, мы нестройно ввалились в кабинет. Аудитория оказалась довольно большой, не очень светлой с коричневыми стенами и довольно стойким неопределяемым запахом. Как было выяснено впоследствии, это был запах старых бумажных книг.  Книг было великое множество, как опять же, нами было впоследствии выяснено, в этой аудитории содержалось около 40 томов. Это немыслимое количество по современным временам. И это только в данном кабинете! А если еще вспомнить людей в коридоре! И представить, сколько всего подобных вещиц находилось во всем корпусе! Даже голова закружилась! Мы ошалело уставились на весь этот невероятный интерьер, который представлял из себя несколько столов, сгрудившихся в дальнем углу кабинета, большого странного выключенного экрана напротив и трех, стоящих около стены шкафов с книгами. Надо сказать, что данное впечатление перебить было бы уже трудно, как и в эмоциональном плане, так и в плане зрелищного шоу. Даже взорвись посреди зала вдруг бомба и она не произвела бы большего эффекта.

- Чувствую запах новых прозелитов! - Завопил высокий парень с длинными светлыми волосами, завязанными в хвост.

В зале грянул хохот.

К нашему удивлению, преподаватель никак не отреагировал на такое поведение. Как видно, здесь пропагандировались более свободные взгляды, чем в предыдущем месте нашего обучения, хотя формально оба корпуса принадлежали к одному учебному заведению.

- Я не считаю, что в данном случае уместно выбрана именно такая формулировка. - Вступилась я за нас, почему-то мне показалось, что  очень уж обидно все это прозвучало, почти как какая-то инициация, а мне всегда не очень нравилось что-то с подобным подтекстом.

- А я не собираюсь с тобой еще в дискуссии вступать! - Ответил мне парень с хвостиком.

Я почему-то сразу поняла, что мы подружимся. Никогда еще меня моя внутренняя интуиция по столь явным вопросам меня не обманывала, хотя однажды я оказалась из-за нее в довольно странном положении, но это сейчас не главное. Я что-то ответила ему, но уже не помню, что именно. После этого мы довольно долгое время вообще не общались, а потом случайно на очередном уроке стали вдруг спорить. Вернее дело было не совсем так. Пол Инсай, а это как раз белобрысый верзила с хвостиком, вел оживленный спор на уроке с Михаэлем Ортега, Блейзом Стоуком и Теодором Арнольдом, я их тогда видела раз в четвертый, и поэтому они для меня все выглядели несколько похоже. Они все, во-первых, были высокого роста, особенно, по сравнению со мной, во-вторых, я в то время перестала носить очки и дней шесть уже ходила без очков, ужасно стесняясь даже сказать кому-то о своем зрении. Мои старые знакомые не упоминали о моем ужасном зрении и я была им благодарна за это. На основе того, что я увидела потом, когда уже стала носить линзы, я могу сказать, что Блейз Стоук был довольно интересным внешне парнем с правильными, остро очерченными чертами лица, острым взглядом, цвет волос его можно было определить, как русо-каштановый. Человеком он был спорным. В глаза сразу же бросалось его непомерное тщеславие, причем на чем именно оно основывалось, не было понятно. Ему было важно показать свое превосходство хоть в чем-то. Над всеми. В любой ситуации. Но особенно над девушками. Умной ни одну девушку из нашего класса он не считал. Но однако же, если при разговоре он случайно абстрагировался от того, что ты какая-то презренная правнучка Евы, то становился очень интересным собеседником. У него часто были перепады настроения, он то подкалывал меня всеми известными ему способами, то вдруг вел себя, словно мы были друзьями. Возможно, на его поведение сильно влияло то, что он был творческим человеком, он вроде бы играл на гитаре. Но, по-моему, факт того, что он  являлся, вроде бы, как творческой личностью, не мог так повлиять на его сексистские наклонности и  дикий шовинизм. Так вот, во время одного из занятий, на которых царила обычно довольно расслабленная атмосфера, несколько перечисленных учеников сбились в кучку на заднем ряду и горячо обсуждали эмпиризм. Я подумала, что это мой шанс подружиться  с Полом, подошла к ним, наклонилась и влезла в беседу.

- Все это - чушь! Эмпирический метод познания - это, когда ты познаешь мир при помощи чувств. То есть, при использовании органов зрения, обоняния, осязания, слуха, вкуса, всех чувств, которые возможно использовать. Это не что-то эмоциональное, блин. Нет, конечно.

- ;Co;o! Нет, это в общем смысле, а мы говорим, как это все более узко выглядит и на практике! Ты вот можешь сказать, как это выглядит на практике?

- И вообще, что ты лезешь, тут умные люди никак не разберутся. - На контрасте со смыслом своих слов, ужасно мирно, отметил Блейз Стоук.

- Нет, ну что-то она, может быть, и знает. - Перебил его Пол.

- Ну хорошо! Сам-то ты что скажешь про эмпирический метод? - Вспылила я.

- Я так понимаю, что эмпирики как-то связаны с идеализмом. Это люди, которые все именно через эмоции воспринимают и познают...

- Стоп, стоп, стоп, стоп. Ну блин, как все тяжко! Это не эмоциональность. Эмпирики - это про опыт, про индукцию. Ты хоть знаешь, что такое индукция?

- Догадываюсь! - Проскрипел Блейз.

 - Хорошо, а я по-твоему, кто? Эмпирик, рационалист или агностик? - Спросил Пол.

- Откуда же я знаю! Я тебя четвертый раз вижу! - Я нервно усмехнулась.

- Ну ты же общалась со мной все это время. Уже четыре дня. Ты как думаешь?

- Все мы эмпирики тут! Рационалиста я пока здесь не видела ни одного. И агностика тем более.

- ;No jodas! А ты сама кто? - Неожиданно спросил Михаэль.

- Я же сказала, что эмпирик. Раньше я была уверена, что я - упоротый рационалист. Но нет, оказалось не так.

- Все, задолбали! Какой-то примитивный разговор! ;Es un co;azo! Давайте еще обсудим, у кого какой любимый цвет. - Влез Блейз.

- Вы его сами начали! - Я сделала вид, что немного обиделась.

- ;Anda! ;Qu; me dices! - Резюмировал Блейз, и дальше разговор укатился куда-то в сторону его предстоящего концерта и Мэдисон Авы.

После этого мы с Полом стали больше общаться. И не только на такие примитивные темы. Но сказать, что мы стали друзьями я не могла. Это было скорее просто общение, которое было непротивно нам обоим.

Оба же они, и Блейз и Пол почти сразу же, после первой встречи запали на Мэдисон Аву.

Да и честно говоря, было бы трудно им не заинтересоваться ею. Мы познакомились с ней перед четвертым годом обучения, когда нас всех собрали перед первым учебным днем. Мы с Робом,  Авой Оливией, Ритой Морган, и Эвниной Гир сгрудившись, обсуждали, как будем отмечать мой предстоящий день рождения. И тут вдруг мы увидели ее. Невероятное существо с огромными глазами, светлыми волосами и во всем блеске своей непередаваемой красоты прошествовало мимо нас. Невозможно было поверить, что существуют действительно такие люди с идеальной кожей, маленьким прямым носом, с симметричными полными губами, и с идеальной фигурой. Боже, это было что-то невероятное, у нас с Авой Оливией мгновенно стало зашкаливать чувство собственной неполноценности и ущербности, а Роб так и вовсе куда-то улетел и чуть ли не побежал сразу с ней знакомиться. Мы еле остановили его. Вообще-то, я ее увидела первая.

- Смотри, смотри! Какая красавица! Нам с ней не сравниться никогда! - Ткнула я в бок Аву Оливию. Возможно, даже слишком сильно.

- Да, ничего себе. У нее одни ноги, как мы с тобой вместе взятые! - Ава Оливия тоже увидела девушку, на которую я показывала.

- Да, но у нее они кривые какие-то, по-моему. - Заметила я.

- Точно, голени кривые! - Поддакнула Ава Оливия.

- Да и что-то она подозрительно быстро устала на каблуках стоять! Переминается с ноги на ногу!

- Плоскостопие?

- Косолапость?

- Ладно, хватит завидовать! - Наконец насмеявшись, сказала Ава Оливия.

- Вот ты ханжа! Пошли, познакомимся! - Я потянула ее за руку.

- А я когда собирался знакомиться, мне, значит, было нельзя! - Возмутился Роб.

- Тебе нельзя! У тебя  другой интерес!

Мэдисон Ава оказалась очень даже неплохой девчонкой. Она вовсе не возносилась из-за своей внешности. Мы как-то слишком быстро стали общаться и даже буквально сразу же начали считать друг друга подругами. Мэд обладала очень открытым характером. Она буквально была открыта всему новому. Болтали с ней вплоть до того, как вошли в новую аудиторию в первый раз, и, в принципе, она была очень приятным человеком, хоть и с небольшими пробелами в знаниях. Но, впрочем, кто из нас не без греха! У меня свои пробелы, в других областях. например в географии я ничего не соображала и ничего вообще не учила даже, потому как мне было это неинтересно! После всех уроков мы прошлись по корпусу и за нами увязался Блейз. Он очень радушно нам рассказывал о корпусе и о том, какие события там происходят, как проходит учебный процесс и все прочее, что даже было излишним.

Потом в одном коридоре он указал на фотографию нашего нового директора на огромном экране, где красовались фотографии нескольких преподавателей, и спросил, знает ли кто-нибудь из нас, кто же это.

- Да, ведь ясно же, что это наш директор, Брет Уилкинс. Для идиотов даже надпись имеется! - Ухмыльнулась я и указала на надпись.

К моему огромному удивлению Блейз сделал вид, что ничего не слышал, он даже не взглянул на меня, да что там, не моргнул глазом и снова переспросил.

- Ты что, идиот что ли или у тебя слух отказал? На кой это спрашивать, если написано?

Блейз снова никак не отреагировал на мои слова. Я уже стала  сомневаться в реальности своего существования. Он стоял и улыбался Мэдисон Аве. Ава Оливия дернула меня за рукав.

- Не знаю. - Ответила Мэдисон Ава, она зарделась невероятно прекрасным румянцем и наклонила голову. 

- Вот видишь, это Брет Уилкинс, наш новый директор! Вас учить еще и учить! - Обрадовался Блейз.

Я с нескрываемым ехидством наблюдала за этой сценой.

- Я все прекрасно понимаю, но меня это просто все бесит. - Ответила я нарочито громко Аве Оливии.

 - А это кто, тоже, скорее всего, не знаешь? - И указал на портрет нового заместителя начальник по учебной части Даниэллу Кэррол.

- Леди Макбет! - Зло взревела я. Ава Оливия схватила меня за плечо.

 Она отвела меня в сторону с спросила, с чего это я так злюсь.

- Ты что, не видишь, что у них романтические отношения, возможно, начинаются?

- Да вижу я прекрасно! Просто меня раздражает эта манера некоторых людей сразу же оценивать человека исключительно по внешности. И он мог бы просто из вежливости и с нами поговорить! И вообще, по нему видно, что он шовинист, каких мало! Сразу видно!

- Что, он тебе тоже понравился?

- Ну, нет.

И правда, он мне совершенно не понравился.

В общем, что здесь было непонятного, сразу же, как только Мэдисон Ава пришла, к ней приклеился Блейз и не отлипал от нее ни на секунду. Мэдисон Ава только смеялась надо свей этой ситуацией и поясняла нам, что он ей вообще не нужен у нее есть парень и такой, как Блейз не может заинтересовать ее.

Но, почему-то мне казалось, что перед осадой Блейза она не устоит.

О Михаэле была отдельная история. Я, в момент вышеуказанных происходящих событий, была ужасно влюблена в некоего Эмерта Ламба, над чувствами к которому сейчас я могу только смеяться. Человеком он был довольно посредственным, он не был особенно умен, особенно красив, но божественно пел, чем меня и покорил. Это был высокий парень, несколько более женственный, чем хотелось бы. Он был брюнетом с невероятными чертами лица, которые нельзя было назвать именно классической красотой, они были слишком тонкими и слишком изящными. В сочетании между собой данные черты не составляли идеальную картину, но абсолютно точно взглянув на него, его можно было сразу же выделить из толпы. У него от природы была, если так можно выразиться, эксцентричная внешность. Он мог бы не прикладывать никаких усилий для того, чтобы казаться кому-то необычным. Если кратко описывать его внешность, можно было отметить большие зеленые миндалевидные глаза с несколько приподнятыми уголками, широкие ровные брови, прямой нос с несколько большеватым кончиком, высоко расположенные уши, что меня волновало больше всего, я ценила, когда уши были расположены высоко относительно бровей, это мне казалось признаком умного человека,  высокие скулы. Относительно его фигуры можно было сказать, что он через чур стройный с уклоном в худобу. У него имелись странные татуировки на обеих руках, что меня в то время просто потрясло, так как давно уже все старались отказаться от этого и считали ужасным пережитком прошлого. На одной руке у него были наколоты переплетенные листья, а на другой какие-то индейские мотивы. Рассуждал он практически только на темы, связанные с вокалом. Больше я не слышала от него ничего.  Я, практически не зная его, пообщавшись в ним в компаниях где-то около недели,  однажды сразу же пригласила его на свидание, он согласился прийти, но не пришел. Я билась головой в стенку, рыдала, плакала, смеялась, выслушивала слова поддержки от Авы Оливии. Мне на момент этой влюбленности уже исполнилось 14 лет. Мы в тот момент с Авой Оливией постоянно ходили качались на качелях, пили пиво, бродили, смеялись, сочиняли издевательские истории про предмет моего обожания.  С того момента мне очень хотелось с ним встретиться, но я была слишком горда для этого и не считала, что это нужно.

Я даже не помню, как Михаэль вообще стал общаться со мной, я вообще не помню именно наш первый разговор вдвоем. Не помню. Я помню, что он только издевался надо мной все время. Как-то по-дурацки, по-детски и вообще непонятно для чего. Общались мы только в компаниях да и то не очень много. Мне все вокруг, и преподаватели, и мои знакомые, друзья постоянно говорили, какой Михаэль талантливый, почти такой же, как Алекс Ранк, Алекс Ранк все равно на первом месте, но сразу же после уже находился Михаэль,  умный, тонкий, неординарный. Я этого ни разу не заметила. Талант его, и правда, был очевиден. Он играл на флейте совместно с Алексом Ранком. Пили они также вместе. Комната, где постоянно обитал Алекс Ранк постепенно стала заполняться бутылками, преимущественно из под алкогольных напитков. Можно было войти в его комнату и увидеть весь пол, заставленный бутылками из под различных ипостасей зеленого змия. Я поначалу была шокирована. Но из-за прекрасного отношения к Алексу Ранку я закрыла на это глаза. В этой комнате Алекс Ранк и Михаэль частенько выпивали после уроков. Это воспринималось всеми, как данность, как неподлежащая сомнению и критике окружающая действительность. Михаэль действительно был невероятно талантлив, но все его попытки достичь музыкального мастерства Алекса Ранка не увенчались успехом. Я могла послушать его иногда, но все же, что-то, какая-то интуиция меня от него отталкивала. Вскоре я стала замечать, как все вокруг, буквально все вокруг стали мне намекать, чтобы я присмотрелась к Михаэлю. Это для меня было очень странно. Я ужасно бесилась от этих предложений. В отместку данным людям я стала демонстративно подкалывать, подшучивать и всячески дискредитировать Михаэля. Впрочем, ему это мало повредило в связи с уже устоявшейся его репутацией талантливого музыканта и просто умника. Я лично видела в Михаэле неадекватного легкомысленного дурачка, который иногда слишком неадекватно себя ведет. У него было странное чувство юмора, которое некоторыми воспринималось, как чрезвычайно тонкое, но мне кажется, что все они просто видели синюю занавеску, он даже сам, как мне казалось, не понимал, что он говорил. История наших более глубоких взаимоотношений началась весьма странно.

В одно майское утро в мою дверь позвонили. Я, уже переехавшая из школьного общежития, обитала в скромной съемной квартире. Утром, как обычно, я находилась в маленьком красном халате и только что сварив кофе, собиралась его выпить.

Я тут же ринулась к двери. Почему-то решила, что это звонит Мэдисон Ава, заходившая ко мне в это время почти каждый день. Я не посмотрев, открыла дверь. Передо мной стоял Роб.

Он залетел в квартиру и закрыл за собой дверь.

- Ты что, пришел меня соблазнять? - Я ошалела, потому что была в неподходящем виде для встречи любых гостей, кроме Мэдисон Авы и Авы Оливии, которые меня видели еще и не в таком виде.

- Что ты стоишь, de puta madre! Давай, давай, быстрее собирайся! Зря я за тобой пришел?

Я быстрее надела на себя что под руку попало, причесалась и побежала в коридор. Роб уже дико нервничал и буквально изнывал от ожидания. Что это он за мной зашел?

Мы пошли в школу и по дороге опять у нас возник какой-то спор на философскую тематику. Как всегда, Роб считал, что он опять прав, я никогда не задавалась в спорах, так что любая тема, даже самая невообразимая могла часами нами обсуждаться в формате спора. Я даже иногда не понимала, о чем, собственно, мы спорим, потому что, на мой взгляд, мы оба говорили одно и тоже. Но, когда я указывала на это Робу, он был также категорически не согласен со мной. Мне казалось, что его кто-то разозлил перед этим и он зашел за мной, чтобы срочно поспорить со мной и выплеснуть свой гнев. Мы закончили спорить уже в коридоре возле класса, в котором должно было проходить первое занятие, и мирно разошлись.  Я увидела Мэд и быстро подбежала к ней. Мы несколько минут обсуждали Блейза, который почему-то стал нравиться Мэд, а потом вдруг она покосилась на меня и дико язвительно спросила:

- Ты что не видишь, что на тебя Михаэль все время смотрит? Qu; barbaridad! Он уже несколько недель, как неадекватный бегает вокруг тебя, как же ты не замечаешь?

Я обернулась на Михаэля и, о, Боже, он действительно смотрел в тот момент на меня. От моего взгляда он не смутился и продолжил дальше смотреть.

Я ужаснулась.

- Que te jodan! - Я отмахнулась от нее.

После этого разговора я действительно стала замечать еще более странное поведение Михаэля, хотя и до этого замечала, что он не совсем адекватен. Он постоянно стал подходить ко мне и пытался шутить со мной. Я в полном ужасе выливала весь свой яд на него. Всю свою язвительность. И при этом все еще продолжала страдать по  Эмберту.

В таком военном положении мы находились еще две недели. Потом я уехала в запланированную и скучную двухдневную поездку с мамой в Бари. Я там была уже не первый год и мне все было там известно. По возвращению я накупила всяких ненужных сувениров и распределила их. Я накупила одинаковый ненужный хлам, чтобы никому не было обидно. Один адаптер для аппарата связи в виде старинной открывалки для Авы Оливии, один такой же адаптер - для Мэдисон Авы, один - для Алекса Ранка, один для Роба.

- И возьми еще один для Михаэля. - Предложила мама. - За компанию подаришь.

- Ни за что! - Возопила я. Но потом подумала, что я могу его подарить, если все же встречу Эмберта.

Я с большим усилием согласилась на еще один адаптер.

Мама очень обрадовалась.

Приехав, я сразу же раздарила все безделушки в соответствии с планом. Но Эмберта я так и не нашла, в тот день он заболел и не пришел. Я подошла к Михаэлю.

- Вот держи, один остался лишний! Лучше чем выбрасывать, тебе подарю! Сначала хотела еще один Алексу Ранку отдать, но зачем ему их два?

- Спасибо, матушка императрица! Вот уж не ожидал! De que vas? ;Vete por ah; para all;!

Он стал запихивать мне адаптер обратно в руку.

- Бери, пока предлагают! - Я бросила в него адаптер и он еле поймал его.

- ;Est;s puto?;Para qu; co;o necesito esto?

- Ладно. - Я протянула руку. - Давай обратно. Если не хочешь, я Эмберту лучше его отдам.

- Все, уже поздно. Раньше надо было думать!

- Да отдай, зараза! Тебе же он не нужен! - Я попыталась у него вырвать адаптер из руки, но он был очень высокого роста, да еще и поднял руку вверх.

- Нет, нет. Vaya para la pinga! Уже поздно! - Он встал на цыпочки и радостно посмотрел на меня.

- Ну и хорошо. - Я спокойно отошла от него. - Не думала, что ты будешь себя вести, как кретин! Тобой можно, как куклой вертеть.

Я ничего не чувствовала в тот момент. Мне было абсолютно наплевать на него.

Я улыбнулась и абсолютно спокойно посмотрела на него.

Больше я с ним старалась не разговаривать в тот день. Вечером мы с Авой Оливией, как обычно закупились алкоголем и устроились на качелях.

Обсуждены были все, от нового дизайнерского решения Эдвина Стэнли до последнего текста Джо Норриса.

И как раз в момент, когда мы мирно беседовали о взаимоотношениях Авы Оливии с Алексом Ранком, к нам подошел Михаэль.

- Эй! Давай я тебя провожу, ты уже пьяная совсем. Давай, давай, вставай. Где ты живешь?

- Так, подожди! Мы только по одной банке пива выпили, и ты хочешь сказать, что я пьяная уже?

- Выглядишь так, как будто ubriaco fradicio!

- Неправда! Подожди, а если так, кто тогда пойдет провожать Оливию? Она далеко живет! Или ты сначала пойдешь меня проводишь, а потом ее? Может, мне сразу тогда уйти?

- Да что она, маленькая что ли? Сама дойдет! Если хочешь, могу тебя каждый день провожать.

- По твоей логике, я маленькая и сама никак не дойду!

- Да что ты? Пусть проводит! - Ткнула меня в бок Ава Оливия.

- Если так хочешь, чтобы он кого-то проводил, сама с ним иди!

- Да, пойди уже с ним! Что в этом такого?

- Пошли втроем!

- Хвати бред нести. Пойдем, провожу тебя.

- Я Вас боюсь! - Мы с Авой Оливией взорвались дурацким смехом. - Сейчас я соглашусь, а ты по дороге приставать ко мне начнешь! Вы, маньяки, такие, с виду притворяетесь лапочками, а сами... Я слышала двух девушек в двух кварталах от моего дома уже задушили.

- ;Qu; co;o te pasa por la cabeza? Ладно, если не хочешь, то я ухожу!

- Катись!

- Я ухожу! Не жалей потом.

- Да иди уже! Скройся!

- Ухожу! - Михаэль стал отдаляться от нас, идя спиной вперед.

- Не споткнись, придурок! Мы тебе скорую помощь вызывать не будем!

Ава Оливия смеялась. Михаэль, опозоренный, удалялся.

На следующий день, отправляясь в столовую, я увидела Мэд и Блэйза. Спрашивать я ничего не стала. Итак было все понятно. Парень Мэд явно проиграл Блейзу.

Мы немного поболтали. Потом она спросила у меня.

- Ты готовилась к культурологии?

- Как всегда.

- Дай я у тебя спишу!

- Да, блин! Осталось уже пять минут. Раньше не могла спросить?

- Ну я не могла. Я была занята.

- Думать иногда тоже надо. Конечно, откуда тут возьмется возможность подумать! Не только об ухажерах нужно уже беспокоиться! - Я специально использовала это дурацкое слово: "ухажеры" для того, чтобы подчеркнуть всю нелепость ее поведения.

- У тебя, несомненно, большой опыт общения с ухажерами! Что-то я не вижу вокруг тебя ни одного! - Язвительно  парировал Блейз.

- Зато это не я спрашиваю у всех списывать каждый день!

- Может быть, ты просто никому не интересна! Тебе никогда не приходила такая светлая мысль?

Из меня полился поток страшных оскорблений в адрес Блейза.

Блейз в своей любимой манере проигнорировал мои слова. Я каждый раз в такие минуты смотрела на него и восхищалась им. Вот бы и мне так научиться.

В этот раз я разозлилась и ушла.

Затем я опять встретилась с Михаэлем. Я не стала с ним здороваться. Он тоже не стал.

День прошел достаточно спокойно. У меня не возникло никаких трудностей.

По окончании последнего занятия ко мне подошел Михаэль.

- Я твой адаптер разбил. - С явным намерением сделать мне что-либо очень неприятное сообщил он.

- Он твой уже. Так что, мне это неинтересно.

- Он у меня лежал наверху шкафа. Потом я по пьяни этот шкаф толкнул и он свалился.

- Мне все равно.

- Он разлетелся в мелкие кусочки.

- ;Vacano! - Сказала я со скучающим видом. Мне уже это надоело. - Молодец!

- И тебе все равно?

- Абсолютно!

- Que fuerte! Хорошо. ;Vete por ah; para all;!

- Туда и пойду.

Вечером мы с нашего обычного места с Авой Оливией наблюдали, как Михаэль уходит домой.

- Уже не хочешь меня проводить? Быстро же ты сдался! - Крикнула я и захохотала.

Михаэль прокричал что-то издалека, но мы не услышали, что именно. Было очевидно, что что-то нецензурное. И пошел дальше.

- Подожди, а кто же меня домой поведет? Оливия не справится! Она меня не дотащит!

Он не остановился.

- Ты же обещал меня каждый день домой вести!

Ава Оливия тоже кричала ему вслед что-то насмешливое, я не слушала, что именно.

Михаэль ушел под наши идиотские вопли.

- Как все это примитивно. - Сказала я.

На следующий день мы общались так, как будто ничего не было.

Наше общение в компании Блейза, Тома, Пола, Теодора, Алекса Ранка, Михаэля и Авы Оливии проходило очень бурно и весело.

 Во время занятий мы обсудили все, что касалось и не касалось учебы.

В перерыве мы с Робом, Томом, Алексом Ранком, Авой Оливией и Мэдисон Авой отправились в кафе через улицу. Нам почему-то в голову взбрело пообедать там. Там я рассуждала о культуре пития. С чего меня понесло в такие рассуждения, я не знаю, поскольку в этот раз мы ничего не пили, мы опять поспорили с Робом, который категорически не признавал никакого вина, а предпочитал исключительно ликер.

Потом мы вернулись обратно в корпус. Пол, Теодор и Михаэль, как всегда что-то обсуждали.

Я даже смотреть на них не стала.

Вечером я стояла около корпуса. Ава Оливия уже направилась домой. Мэд тоже уже давно уехала. На улице стояла невероятная летняя ночь. Мне и хотелось куда-нибудь пойти, только я никак не могла придумать, куда. И одновременно я никак не могла оторваться от рассматривания дерева, которое росло напротив нашего учебного корпуса. Это дерево я видела каждый день. И оно мне каждый раз показывалось из аудитории, в которой мы занимались в пятницу с утра. Ничего интересного в нем не было. Да и смотрела я, собственно, не на дерево, я просто смотрела вперед и думала об Эмберте. Я его уже месяц или больше не видела. Больше, наверное. Вчера я услышала, что он начал с кем-то встречаться.

Из корпуса вышел Михаэль. И отправился домой. Я никогда не задавалась вопросом, где он живет. Не долго думая, я пошла за ним. Вначале он шел ровно по пути к моей съемной квартире, я даже стала в какой-то момент опасаться. Но потом он свернул в другой проулок и побрел в совершенно незнакомый мне квартал. Я вообще не ориентировалась в местах, которые не были связаны с учебой либо с моим отдыхом в компании Авы Оливии и Мэдисон Авы, поэтому я пошла быстрее и вскоре догнала Михаэля.

- Что ты идешь за мной! Отвали уже! - Он даже не обернулся на меня.

- Я просто домой иду.

- Mejor no te metes en lios. Я здесь каждый день хожу, тебя ни разу не видел.

- Это ни о чем не говорит.

- Иди-ка ты отсюда! Ты подумала, как ты обратно пойдешь? Ты же здесь не была ни разу.

- Дойду как-нибудь.

- Ты что-то говорила о том, что здесь недалеко двух девушек нашли.

 - Не пугай меня. Да, нашли около новой набережной Коннот-Крик.

- И вот Поэт твердит, что ты при звездах ночью сбираешь свой букет в волнах, как в цветнике. И что Офелию он увидал воочью огромной лилией, плывущей по реке.

- Прекрати меня пугать.

Я уже подумала, что зря я за ним пошла. Я потихоньку стала отдаляться от него, замедляя шаг. А потом развернулась и собралась  все же, наконец, идти домой.

- Когда ныряет солнце в горизонт, и встреча с черной ночью недалече, и призывает смерть покойный сон...

- Да, все, все, хватит. Я пошла. Правда, уже поздно. До завтра. И что это тебя так в Шекспира понесло?

- Пока.

- А ты, кстати, не думал о том, что Офелия полюбила Гамлета только после того, как увидела пьесу, которую он поставил, а до этого она его просто терпела?

- Иди домой. Не рассуждай. Ты уже несешь какой-то бред!

На следующий день мы снова общались, как обычно.

В перерыве я забежала в комнату к Алексу Ранку, чтобы посплетничать с ним про Аву Оливию, но его там не оказалось. Там сидел Михаэль. Я быстро выбежала оттуда, не знаю, почему.

Вечером он все же пошел меня провожать.

Главным образом, мне было удобно встречаться с ним, потому, что когда надо — он был рядом, а когда надо — исчезал.  Хотя я понимала, что будущего у нас нет практически  никакого.

Недавно ему родители подарили небольшое помещение, в котором он организовал клуб, где, так же, как и в кафе напротив, мы все постоянно собирались по ночам. Мне было так приятно именно с ним стоять и, прислонившись к его плечу слушать музыку Алекса Ранка и не знаю любовь ли это была или нет.

А потом произошел один странный случай, я ходила на уроки актерского мастерства и мы там бросали мяч, жевали пробки и вытворяли прочую ерунду. В нашей актерской группе не было ни одного парня, вследствие чего мы делились на группу девушек, изображавшую парней и группу девушек, ничего не изображавших и танцевали какой-то старинный танец, одновременно проговаривая скороговорки. Затем каждое наше занятие продолжалось с уже указанным мячом, мы становились в круг и поочередно бросали мяч любому человеку из круга и проговаривали определенную строчку из скороговорки. Вначале мы посчитали, что это очень легко, но на деле это оказалось вначале даже непосильно для некоторых, в связи с чем наш круг прерывался и весь этот ад начинался сначала с бросаниями мяча и в ускоренном темпе проговаривания самих скороговорок. У меня была хорошая реакция, но не очень хорошая дикция, у кого-то — наоборот. После всех указанных мучений мы вызывались по одной и очень быстро пытались произнести вначале какие-то скороговорки, а потом и тексты в пробкой от вина во рту. Но произнести это все надо было так, чтобы все слова были понятны не только тебе, но и окружающим.

Я каждый раз открывала старую дверь, забиралась на сцену, и пока никто не видит, начинала что-нибудь декламировать.

Мы обычно действительно занимались на этой сцене, но иногда мы спускались вниз, в другую часть кабинета и продолжали занятия уже там.

Сам кабинет можно было описать так: огромный метраж, светлые стены, огромные, но старые окна,  в левой части кабинета — невысокая сцена, а в правой — стол преподавателя и стул. Сбоку, если смотреть от двери, около стены также располагались стулья.

Наш преподаватель по актерскому мастерству Маунус Рэй был просто великолепен. Ему было около сорока пяти лет, но он был энергичен, как в двадцать. Это был самый оригинальный человек, которого я встречала, он был невероятно талантливым актером, на него всегда было интересно смотреть. Это был харизматичный, вдохновленный и просто гениальный человек. Если ему в голову приходила мысль нам показать какой-то отрывок монолога, то это всегда было феерическое зрелище. Я слышала, что его жена умирала.

Я старалась на занятиях, как в последний раз.

Он мне говорил, что у меня талант. Я никогда не слышала, чтобы он еще кому-то так говорил. Возможно, он каждой ученице это отдельно говорил, кто знает?

На каждое его занятие я приходила, подготовившись чуть ли не лучше, чем к школьным предметам.

Но иногда я пропускала занятия в связи с тем, что не могла каждый раз попасть на его занятия, так как они совпадали с моими подготовительными курсами для поступления в университет. 

Я это объясняла нашему мистеру Рэю, но он слушать ничего не хотел.

И в один прекрасный день он озвучивал оценки, которые мы все получили за полгода обучения. Он спокойным голосом объявил:

— Стефани Кокс — отлично, Диана Робертон — отлично, Пози Букер — хорошо, Баттшеба Литтл — хорошо, Табита Бэйтс — отлично, Эвис Нэнкок — отлично, Айрин Вуд — хорошо, Сибил Хаббарт — отлично, Барбара Адамс - хорошо, ну а Кора Моутс — это что-то ужасное. Кора, из-за того, что ты вообще, практически, не ходила, тебя бы надо выгнать. Ты не пришла на шесть занятий! Я тебя ждал в прошлую субботу на дополнительное занятие, даже после занятия задержался, а ты даже не позвонила, что не сможешь прийти! Ты думаешь, это адекватное поведение?

Я не могла ничего сказать. Я выжидала.

— В общем, несмотря на то, что ты изредка ходила, и у тебя даже был маленький прогресс, ты все уничтожила своей ленью!

— Я же говорила, что я не могла приезжать. - Ответила я.

— Ты хоть понимаешь, что мы сейчас говорим о твоей учебе тоже в каком-то смысле? Ты пришла сюда с какой целью? Трудиться! Вот будь добра — трудись! Труд актера — это самый непомерный труд на земле! Хочешь чего-то добиться в этой профессии, значит, ты должна пахать, как лошадь! А не приходить раз в месяц, чтобы постоять пятнадцать минут с пробкой! Поэтому, Кора, я бы тебе поставил неудовлетворительно.

Я почувствовала, как у меня начинает кружиться голова и закипает все внутри.

— Я не виновата, что у меня кроме Ваших занятий еще существуют подготовительные курсы для поступления в университет! И знаете, мне это тоже очень важно! Я каждый раз ходила сюда и буквально подыхала здесь! А Вы мне говорите, что никакого прогресса нет! Это все неправда, я же вижу, что я здесь лучше всех играю! - но всего этого я не сказала.

— И хорошо! - Сказала я, кинула аппарат связи на стул, стоящий около двери и выбежала из кабинета.

— Кора, стой! Я еще недоговорил!

Меня всю трясло. У меня горело лицо. Я была очень зла и плакала от злобы и бессилия. Да что там плакала, я буквально выла.

Я побежала вначале в туалет, думала, что я там проплачусь и успокоюсь, но не смогла успокоиться. За мной никто не пошел.

Затем я побежала к еще одной своей знакомой преподавательнице, которая работала на втором этаже в том же здании. Я долго стояла и ждала около ее кабинета, но она не подходила. Наконец, она подошла.

— Что это ты устроила? - Спросила она у меня гневно. —  Ты что это вытворяешь? Я-то была о тебе лучшего мнения? Ты что, с ума сошла?

— Что Вы... имеете в виду? Вы знаете, что он... мне сказал? - Заплакала я дальше.

— Да знаю я уже, милочка! И вот, что я тебе скажу, ты с чего это решила, что ты можешь в преподавателя аппаратами связи кидаться? У тебя совсем мозг не работает?

 —Какими аппаратами связи?

— Ты же кинула Маунусу Рэю аппаратом связи в лицо! Он еле увернулся! Это все смешно, конечно, но ты соображаешь, что ты сделала?

— Кто это Вам сказал такую глупость? - Я не могла остановиться и все еще плакала.

— Да он сам только что рассказал и девочки!

 — Он сам? И девочки? - У меня глаза полезли на лоб. Я чуть не захлебнулась от слез. У меня появилось стойкое впечатление, что все мгновенно ослепли и поглупели.

— Да, а ты что думала! Ты что, действительно сдвинулась?

— Но то, что девочки — это понятно... Но то, что он сам...

— А что ты думаешь, он будет скрывать? Иди быстро и извиняйся! В таких ситуациях и родителей сюда вызывают! Может, все же вызвать твою маму?

— Я ни в кого ничем не кидала. Я, как Катарина Уньяк... не виновна... не делала.

— Он сам нарвался?  А что, он сам в себя кинул? И девочки все подтвердили! Катарина Уньяк! А главное, он сам! Иди быстрее, возможно, он тебя простит!

— Я не... кидала в него ничем.

— Что же, они все будут врать?

— Я кинула аппарат связи на стул... и убежала оттуда. Я не кидала в него!

— Хватит чушь городить! Иди и извиняйся!

Тут прибежали еще несколько человек-преподавателей и все требовали, чтобы я немедленно извинилась перед Маунусом Рэем.

Я попыталась их перекричать и переубедить, но у меня ничего не вышло.

— Да он стоял напротив меня, а стул стоял сзади, около двери! Я кинула аппарат связи на стул! Я же не настолько косая, чтобы перепутать, где у меня впереди, а где сзади!

В результате я была буквально загнана в кабинет с Маунусом Рэем, где он сидел один, а все уже ушли, оставив меня с ним для очень серьезного разговора один на один.

— Кора, я хотел тебе сказать сразу, чтобы ты зашла ко мне позже и мы обсудили данный вопрос, но не успел. Вот твой аппарат связи. - Мистер Рэй положил передо мной аппарат связи.

— Спасибо.

— Я хотел тебе сказать, что поставлю тебе на этот раз удовлетворительно...

Так что Вы сразу не сказали!

— Но мне не хотелось об этом говорить при всех, потому что все работали, а ты практически отсутствовала. У тебя, я тебе скажу по секрету, есть талант, но ты должна его развивать. Если ты будешь приходить раз в две недели и что-то делать пять минут — ничего не будет. Ты должна же, все понимать! Ты как себя чувствуешь? Ты плакала? - Он мне протянул платочек.

Я платочек взяла.

— Но Вы скажите, я в Вас не кидала?

— А в кого же ты кидала, я отвернулся, и тут в меня летит аппарат связи.

— Ведь нас никто не слышит! Могли бы и правду сказать! Вы же должны понимать, что я в Вас не кидала! Правда, не кидала!

—Так я и правду говорю! А ты разве не видела, куда кидаешь?

— Не пытайтесь и Вы еще из меня дуру сделать! Я кидала на стул!

— Значит, на стул? - Он хитро ухмыльнулся. - А как же в меня прилетело, отрикошетило?

— Я не знаю. - Мне ужасно хотелось сказать, если честно, Вы все придумали.

— Хорошо, ладно, не будем заострять на этом внимание. Просто, ты понимаешь. если ты так будешь на все реагировать, то ничем хорошим это не закончится. Тебе надо поменьше нервничать. Успокойся.

— Но Вы же сказали, что у меня талант.

— Да.

— Так почему же тогда — удовлетворительно?

— Потому что ты мало себя проявила. В следующий раз я могу поставить тебе лучшую оценку, только если ты не будешь пропускать.

Я молча гневно смотрела на него.

— Ну что, успокоилась?

— Да.

Я еще немного помолчала.

— Вы мне сами говорили, что я не умею злиться.

— Теперь вижу — умеешь.

Потом настали каникулы. Через несколько месяцев я вернулась в школу актерского мастерства и прошла в кабинет Маунуса Рэя.

В кабинете пока никого не было. Я сняла обувь и забралась на сцену.

Я подумала, что хорошо бы, пока, может быть, никто не придет немножко потренироваться. Мы на занятиях пока ничего не читали, но должны были начать в этом полугодии. Я вспомнила, что как-то учила монолог Джульетты. Хотя из меня Джульетта никакая, но все же, почему не повторить, пока никто не слышит.

Я немного неуверенно начала, обращаясь к пустоте:

— Ромео... Хм.. Что-то в горле... Ромео... Ромео, о зачем же ты Ромео! — Тут я зашагала по сцене быстрее и заговорила уже более уверенно. — Покинь отца и отрекись навеки от имени родного, а не хочешь - так поклянись, что любишь ты меня, - и больше я не буду Капулетти. Одно ведь имя лишь твое - мне враг... А ты - ведь это ты, а не Монтекки. Монтекки - что такое это значит? — Здесь я сделала большую паузу. — Ведь это не рука, и не нога, и не лицо твое, и не любая часть тела. О, возьми другое имя! Что в имени? — Тут я тоже решила ненадолго притормозить и воздвигла правую руку к небу, а точнее к потолку. — То, что зовем мы розой, - и под другим названьем сохраняло б свой сладкий запах! Так, когда Ромео не звался бы Ромео, он хранил бы все милые достоинства свои без имени. Так сбрось же это имя! Оно ведь даже и не часть тебя.

— Ловлю тебя на слове. — В кабинете появился Маунус Рэй. — Но если честно, пока еще не очень хорошо. Если уж быть совсем честным, то совсем плохо. Я тебе совсем не верю. Поэтому я пока и не считаю, что вам нужно читать.

Совсем, совсем... Все понятно.

— Ты сейчас метаешься по сцене и кричишь, а ты должна это говорить так, чтобы я поверил. Как зритель.

И тут я вспомнила. Талант у тебя есть... Но ты лентяйка... Ты ничего не делаешь... Ты не считаешь нужным... Почему ты пропускаешь?...

И я подумала: "Ну подожди!" В голове у меня начал образовываться план.

— Давайте, я Вам что-нибудь другое почитаю. Пожалуйста. Джульетта из меня никакая, но это не значит, что я не смогу ничего другого прочитать.

- Хорошо. Пока все равно никто не пришел. И что-то мне подсказывает, никто не придет. Тоже как вкатить им неудовлетворительно! Чтобы ходили на занятия. Как считаешь?

Посмотрим.

 Я пожала плечами.

Только можно, я Вам что-нибудь другое почитаю? Мне Джульетту как-то стыдно читать и тем более Вам.

- Да, конечно.

Я вдруг покачнулась и села на стул.

- Что случилось? Все хорошо? Может, в другой раз позанимаемся?

- Нет, все хорошо. Позволь мне, уходя, прошептать... - Я оглянулась и посмотрела на него. -  печаль тая... Ты был прав, да... вполне...  дни мои прошли во сне... Упованье было сном... - Я схватилась за левую сторону и стала внезапно задыхаться.

Маунус Рэй подлетел ко мне.

- Что случилось? Может быть, тебе водички?

 - У меня таблетки кончились...

- А что у тебя? Сердце?

Я не ответила.

Я встала со стула.

- Сиди, сиди.

- Нет, я уже получше... я уже получше себя чувствую...

Тут я упала плашмя лицом об пол.

Я отдаленно слышала, что Маунус Рэй что-то говорит, его голос как-то отдаляется. Внезапно его голов наоборот стал приближаться.

- Все хорошо, все хорошо...

Тут я поняла, что он поднял меня и потащил. Посадил меня на стул. Дыхания не было.

- Сейчас я приду... - Я не знала, кому это он говорил. Он что, испугался?

Он убежал из кабинета.

Я злорадно ухмыльнулась. Я покажу ему сейчас! Сейчас он приведет кого-нибуль еще из преподавателей и я поведаю всем, как он довел меня до обморока. А потом я напишу на него заявление. И жалобу накатаю. "Я тебе не верю! Все у тебя плохо!"

Через несколько минут он вернулся. Я подсчитала, что за это время я могла спокойно умереть. Я уже дышала, но очень медленно.

- Сейчас, сейчас, подожди... Так... - Он аккуратно поднял мою голову и зажал мне нос пальцами. Я открыла рот...

- Вот, вот, сейчас... - Он подсунул мне под нос какую-то вонючую гадость.

Я "с большим трудом очнулась".

- Одну секунду... - Он поднес к моему рту чашку с какой-то жидкостью.

- Это что? - еле слышно произнесла я.

- Пей... Аккуратно пей... - Он начал вливать в меня какую-то жидкость.

Я не рассчитала и сделала очень большой глоток. Это было что-то очень горячее и очень горькое, соленое до невозможности. Я думала, что у меня сейчас выпадут глаза или я превращусь в огнедышащего дракона.

- Ну как? - Спросил он, поддерживая меня за голову.

- Хорошо. - Подавившись заскрипела я.

- Это соленый кофе. Я всегда его пью, когда мне плохо. Ложки четыре кладешь и как новый. Хорошо, правда?

- Да.

- Тебе понравилось? Хочешь еще?

- Да.

Здесь я вспомнила про отца Брауна, про которого я читала. И про рассказ "Летучие звезды", где отец Браун и Фламбо шли в какое-то кафе. И чтобы выявить преступника отец Браун перепутал соль с сахаром, заставив Фламбо выпить что-то тоже соленое, чай или кофе, я не помню. "Я спросил себя, стерпит ли невиновный человек, если ему в кофе (или в чай, я не помню) положат соль? Нет. А Вы стерпели." - так он там что-либо говорил.

 Я подумала, а что, если это тоже такая проверка и он мне сразу не поверил, а теперь издевается таким образом и считает, что я прокололась. Но уж, раз стала играть, то надо играть до конца.

Я допила всю чашку и слабо улыбнулась.

- Тебе понравилось?

- Да, очень.

- А ты никогда так кофе не пила?

- Нет.

- А теперь это под язык. - Он засунул мне какую-то таблетку в рот прежде, чем я успела одуматься.

- Я сам чуть не умер, пока бегал. Ты меня так напугала... Тоже капли пришлось выпить...

- А Вы как?...

- Сиди, сиди... не вставай... Тебе вызвать машину?... Или, давай я тебя сам отвезу?...

- Нет, спасибо... Я сейчас посижу немного... и пойду.

И тут я хотела взорваться радостью: "Ну как?" Но потом я посмотрела на него еще раз. На Маунусе Рэе не было лица, он весь стал белый под цвет своей рубашки... Он встал и проводил меня, поддерживая под руку, до двери. Я ему ничего не сказала. Мне стало его жалко. Но потом мне стало его еще более жалко, что он никогда не узнает правды, что это был только номер. Я должна была ему это рассказать. Это уже бесчестно. Но это лучше позже, наверное.

После этого мы долгое время не виделись с ним. А потом я узнала, что он перевелся обратно в Министерство Культуры, где он уже работал.

Я не думаю, что это связано с этим случаем.
После Маунуса Рэя к нам в актерскую школу пришел другой преподаватель - Джерри Майрон. Это был молодой, активный таракан, который бодро шевелил усами. Я предполагала, что он быстрее, сломя голову летел, чтобы занять эту должность, так как я слышала, что он преподавал в какой-то своей захудалой частной школе, о которой бы мы все, все его ученицы, даже представления не имели, если бы он не пришел к нам. Естественно, всем сразу же стало все про него интересно. Всем, кроме меня. Я, как никогда жаждала возвращения Маунуса Рэя. Во-первых, между нами осталась какая-то недосказанность, а во-вторых, я почему-то подумала, что никаких классических приемов больше не будет. Мне почему-то показалось, что этот Джерри не справится со мной.  Я, когда его еще ни разу не видела, очень бодро забежала в кабинет, думая, что мне сейчас придется расталкивать небольшую, но все-таки, толпу, из наших актрис, жаждущих показать все свои умения. Но, к моему удивлению, там сидел один Джерри Майрон в полной тишине с аппаратом связи. Он мне вначале показался очень флегматичным, но это только до тех пор, пока он не заметил, что в кабинете появился еще кто-то, кроме него, не повернул голову и не воскликнул.

- А-а! Ну вот, наконец-то! Хоть кто-то пришел! Я уж думал, что тут до вечера просижу! У Вас тут всегда так хорошо?

- Здравствуйте! Обычно лучше.

- Ну ладно, допустим! Я думаю, сейчас все подтянутся! Так, ну что? Что мы с тобой будем делать? Кто ты, кстати? Как тебя зовут?

От такого напора я буквально ошалела.

- Кора. А Вы?

- Джерри Майрон. Ну что, ты мне что-нибудь покажешь, или так просто посидим?

- Я бы хотела вначале спросить а как у нас будут проходить уроки? Я понимаю, что Вы собираетесь реорганизовать весь учебный процесс?

- Что же ты имеешь ввиду? - Он повернулся на стуле, закинул ногу на ногу и улыбнулся.

- Ведь вначале же необходимо проделать все упражнения на дикцию, а потом уже переходить к отрывкам. Маунус Рэй...

- Нет, нет! Стоп... Больше здесь Маунуса Рэя нет! Он теперь у нас вознесся в министерство культуры! - Джерри Майрон величественно ткнул пальцем в небо. - И я лично считаю, что вам эту дурацкие скороговорки, упражнения, беготня с мячиком вообще ни к чему. Вы все равно, вряд ли кто-нибудь из Вас станет профессиональными актрисами, глядя на общее, так скажем, наше расположение. Так что, отныне никаких скороговорок и прочей хрени! Теперь будем читать отрывки, работать над сценическим мастерством! Готова?

- Да. - С видимостью воодушевления, но с большим сарказмом в душе, сказала я.

- Ну так что, будешь мне что-нибудь показывать? Давай тогда быстрее, пока остальные не пришли!

- Смотрите! У меня есть стих один, но я сомневаюсь, что Вы его знаете.

- Давай, показывай.

Я встала и устрашающе уставилась на него. Это было уже давным-давно забытое всеми стихотворение какой-то древней русской писательницы или поэтессы. К сожалению, ее имени для нас история не сохранила. Том как-то откопал старинный бумажный еще блокнот, в котором оно было записано! От руки! Это было просто невероятно! Потрясающе! И я пользовалась им, когда мне было нужно поразить кого-нибудь наповал. Один раз я даже прочитала его на каком-то актерском конкурсе, где одна женщина из жюри была просто уничтожена. А еще один член жюри, пожилой мужчина даже пожал мне руку и сказал, что из меня выйдет великая поэтесса. Я, правда, сразу честно призналась, что стихотворение не мое. Но он все равно не переставал восхищаться. Так что, в действенности своего стихотворного орудия я была уверена. И главное, что оно было на языке оригинала.

Я просто пронзила его ненавидящим взглядом.  И громко вскрикнула.

- Соперница!

Джерри вздрогнул.

Я продолжила уже несколько тише.

- А я к тебе приду.  - Вещала я угрожающим тоном, от которого даже у самого невозмутимого человека бы побежали мурашки по коже.

- Когда-нибудь... Такою ночью лунной. - Тут мой взгляд стал уже более безумным и я вытаращила глаза. - Когда лягушки воют на пруду и женщины от жалости безумны.

Здесь была пауза. Пауза должна была быть. Я резко переменила выражение лица и насмешливо и глумливо посмотрела на него. В этот взгляд я вложила всю свою желчь, язвительность и яд, который могла из себя исторгнуть.

- И, умиляясь на биенье век и на ревнивые твои ресницы. - Здесь я буквально хмыкнула и чуть не расхохоталась. - Скажу тебе, что я.... - Здесь опять последовала небольшая пауза. И тут уже я зашептала ужасным скрежетом, с налетом чего-то, как мне показалось, сверхъестественного в голосе. -  не человек, а только сон... который только снится....

Далее я буквально умоляла: - И я скажу: — Утешь меня, утешь, мне кто-то в сердце забивает гвозди! - Здесь снова был переход на бурное, резкое крещендо и затем снова я тихим, но угрожающим голосом продолжила. - И я скажу тебе, что ветер — свеж... Что горячи — над головою — звезды...

Последнюю фразу я произнесла так устрашающе, что даже сама себя испугалась.

Джерри Майрон застыл. Он был то ли в ужасе, то ли в восхищении. Но, казалось, что все это перепуталось и слилось в такой ужасный коктейль, что он даже сам не мог понять, что за чувства его раздирали после услышанного.

- Ну как? - Сказала я резко изменившись в лице и задорно усмехнувшись.

- У меня даже дрожь прошла по телу! Это, правда, очень страшно! 

- Это хорошо или плохо? - Я ехидно посмотрела на него.

- Хорошо! Прекрасно! Наконец-то интересная работа! - Я была после реакции на конкурсе и готова к такой похвале, но с другой стороны вспоминала Маунуса Рэя, который бы точно не стал так меня превозносить и нашел бы кучу ошибок в моем прочтении. Я уже даже знала, каких.

- Интересный случай?

- Ну, а почему нет? Но...

- Что?

- Но почему ты решила прочитать именно это стихотворение?  Ты ведь на конкурсе его читала, где председатель комиссии была женщина, Элиз Стоуд. Я слышал об этом. Но ведь в данном случае это не подходит!

- Почему же?

- Ведь я же - мужчина!

- Вы не мужчина, Вы - преподаватель! Так что, я считаю, очень даже подходит! В конце концов, я же не Вам читаю, как мужчине.

- Ну, в принципе, да... - Он почесал в затылке.

- А у Вас есть ко мне замечания? - С готовностью мазохистки сказала я.

- Пока нет! Все прекрасно! Замечания будут позже.

- Но уж лучше сейчас! Надо знать правду сначала, сразу! Я даже могу кучу недостатков увидеть!

- Но я пока их не вижу. Давай мы будем опираться на мой взгляд! Что если нам попробовать импровизацию?

- Давайте!

- Точно?

- Да!

- Ты готова?

- Конечно! Ну?

- Тогда изобрази мне цирк!

- В каком смысле, цирк? Кого-то конкретного? Акробатов, клоунов, собачек? Чего Вы хотите?

- Всех и по порядку!

Я вначале вздохнула. Потом натянула улыбку до ушей и зажала нос пальцами.

- Добрый вечер, уважаемые дамы и господа! Мадам и мсье! Только сегодня последнее представление невероятного цирка "Кора де Рюж", покорившего всю Новую Зеландию и половину Антарктиды! В нашем представлении Вас ждут потрясающие воздушные гимнасты! Невообразимые всадники, обуздавшие диких скакунов! Маленькие дрессированные мыши! И гвоздь программы, уморительная клоунесса Кора, которая уже успела покорить весь земной шар, прежде чем присоединилась. - Тут я, как бы отвернувшись в сторону и загородив рот рукой, говорю. - На старости лет! - И мгновенно поворачиваюсь с улыбкой Чеширского кота! - Ну, что ж! Уважаемые дамы и господа, мы начинаем.

Далее я творила невероятный абсурд, я ползала по полу и прыгала, ржала, как лошадь и скакала по сцене с раскоряченными ногами, бегала и снова подпрыгивала в различные стороны, щелкала невидимым кнутом на невидимых мышей, и тут же сама, уже от лица мышей пригиналась, вздрагивала и "перепрыгивала с одной веревочки на другую, и с одной подставки на другую", потом показала несколько простейших фокусов с видом опытной иллюзионистки и поклонилась.

- Это была последняя гастроль нашего цирка! К сожалению, мы закрываемся!

Я думала, что Джерри Майрон умер от моей убогости и сейчас просто уже даже предыдущее прочтение стиха меня не спасет. Но ему почему-то, абсолютно мне неизвестно, почему, понравился этот театр абсурда.

- Вот! Я так и знал! Вот с кем мы будем работать! - Он аж даже вскочил со своего места!

- Вам что, правда, понравилось?

- Ну, понравилось, не понравилось! Главное, что это было сделано быстро, не задумываясь! И вообще, в этом есть какая-то прелесть.

- Я так и знала.

В следующий раз я взяла очень сложный отрывок. Это было опять же, что-то очень старое. Это был отрывок, вернее отрывки из монолога Офелии в 4 акте "Гамлета". Я его в свое время всего прочитала вдоль, поперек и по диагонали. Но выучила только недавно.

Вот я встала не на сцену, Майрон не любил, когда мы на нее вскарабкивались. Я стояла перед сценой и молчала. Как только я подгадала момент, когда он заскучает и отвлечется, я тут же странно расхохоталась.

 -  Как узнать, кто милый ваш? - Тут я уже рассмеялась еще громче, так кая это звучало очень смешно.

Джерри Майрон напрягся и с недоумением взглянул на меня.

- Он идет с жезлом. Перловица на Тулье, поршни с ремешком!

Здесь я метнула безумный взгляд в другую сторону, и, обращаясь к стене протянула:

- Нет, признаю, прошу вас. - Я подошла к стене и погладила ее рукой. Выражение лица Джерри Майрона становилось все более странным. 

Но я уже обратила взор в другую сторону и мирно пропела:

-  Хорошо, спасибо! Говорят, у совы отец был хлебник. Господи, мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем мы можем стать. Благослови Бог вашей трапезе! «Клянусь Христом, святым крестом. Позор и срам, беда! У всех мужчин конец один; Иль нет у них стыда? Ведь ты меня, пока не смял, хоть женой признан!» Он отвечает: «И было б так, срази нас враг, не ляг ты ко мне в кровать».

Я не знаю, каким образом мне описать чувства Джерри Майрона, я боковым зрением видела весь спектр эмоций, отразившихся у него на лице, одна его мысль была - сразу вызвать мне скорую, а вторая - все же досмотреть, чем дело кончится.

Я резко повернулась опять к нему, пока первая мысль не ушла у него из головы.

Я подошла к нему ближе и сделала вид, как будто собиралась взять его за руки, но потом, с ехидством увидела, как он их отводит, сама, испугавшись, отдернула руки.

Я надеюсь, что все будет хорошо. - Увещевала я. Глядела на него таким сочувствующим взглядом, словно, я не знаю, что с ним случилось. - Надо быть терпеливыми; но я не могу не плакать, когда подумаю его, что они положили в холодную землю. Мой брат об этом знает; и я вас благодарю за добрый совет. — Сообщите мою карету! — Покойной ночи, сударыня; спокойной ночи, дорогие сударыни; спокойной ночи, спокойной ночи.

 Я оперлась на рабочий стол, за которым он сидел и буквально сползла по нему.

Еще несколько секунд я сидела на полу.

Потом бодро вскочила!

- Ну как?

- Я вообще ничего не понял! Что это было? С кем ты разговариваешь?

- А Вы, что, не читали? Там же есть  еще король, королева и Горацио! И вот я решила к каждому из них обратиться!

- Но здесь же их нет! Ты могла ко мне обращаться просто!

- Кто из нас актер и преподаватель? Разве Вы не чувствуете, что здесь надо именно так делать?

- Хорошо, допустим, хотя я все равно считаю, что это - бред! Если бы мы это ставили, если бы участвовало несколько человек, тогда это было бы адекватно, но сейчас!

- У Вас, что воображения нет? Вы себе не подрисуете других персонажей? По-моему, Вы просто эту сцену забыли!

- Хорошо. Расскажи, о чем она?

Я пересказала всю сцену так, как я ее вижу.

- Ну что сказать? Допустим! Но я все равно тебе не верю! Как только ты начала - я вначале подумал, да, да, да. Что-то промелькнуло. Но потом сразу видно, что ты читаешь! Что ты проговариваешь текст.

Говори, конечно, но руки-то ты свои убрал!

Я чуть не забыла упомянуть еще об одном члене нашей компании это — о Томе...

Том, а так же Тома и как нам было удобно его называть был вообще-то Крентомом, но это имя его не могли заставить его произнести, даже когда он знакомился с кем-то и подавал руку. Том был студентом Мировой Академии Искусств, да-да, МАИ, и довольно быстро вошел в ближайший круг моих друзей, когда он был не Крентом Жерс, лаборант кафедры Истории 2020-х годов, а Том с соседней парты с левого боку. Итак, Том был влюблен в меня в восьмом классе, потом в Лену с пятой парты на первом ряду, а потом в Эмму с второй парты третьего ряда, и любил он половину девчонок из нашего класса. Потом он экстерном перескочил из девятого класса в одиннадцатый, а потом сразу в Мировую Академию Искусств и теперь хвастается, что скоро ему позволят преподавать, через годик другой. Я на его ухаживания еще в восьмом классе не ответила, и ему жутко повезло, а то бы он до конца жизни был бы вынужден возиться со вредной рыжей взбалмошной и сумасшедшей девчонкой. Он бы не вытерпел. И сбежал через несколько лет жизни рядом со мной, если это бы вообще была жизнь. Мэдисон Ава вместе с Томом втягивала нас в странные и опасные раскопки, и другие авантюры, связанные с разными старинными вещами и разным антиквариатом. Мы раскапывали места, которые нам показывал Том со своими электронными картами и новомодными сквозь временными навигаторами и оборудованием и Мэдисон со своим чутьем. И мы искали старинные вещи, продавали их чуть ли не втридорога и получали за это неплохие, а я бы сказала очень хорошие деньги. И делили их конечно между собой. Но теперь передо мной открывались неограниченные перспективы.

Так вот, я вышла во двор и меня сразу же встретили радостные возгласы нашей компании, они кричали, пели что-то на подобии какой -то песенки про день варения и пытались танцевать. Девчонки закричали и выстрелили хлопушку прямо на меня, и я тоже завизжала после этого, так как совершенно этого не ожидала. Первый, кто поздравил меня от себя лично, был Михаэль романтическим поцелуем и букетом оранжевых гербер.

— Привет, мой рыжий одуванчик. — Его голос звучал уже несколько весело, к моему страстному разочарованию, а все только потому что он уже начал праздновать с ними без меня и наверняка с дешевым алкоголем и без с ограничения скоростного пьянства с моей стороны. Он вообще редко позволял себе такое, но в мой день рождения ему было можно все, и я предпочла не обратить внимание на этот пустяк... Но вот на другое...

— Не смей называть меня одуванчиком! — Я слегка отстранила его и немного сморщила свой лобик. — К тому же одуванчиков рыжих в природе просто не существует!

— Ну, хватит придираться, лучше представь себе, что в твоем распоряжении сегодня лучший вечер и сюрприз, который ты не ожидаешь увидеть.

— Вообще не даешь слово вставить. Лучше бы про свой сюрприз вообще не говорил, тем более, что это не твой, а наш сюрприз. Я, между прочим, тоже скидывалась. Так почему же он твой? — Затараторила Мэдисон, Забывая про день рождения и про меня. Мне пришлось хмыкнуть, чтобы она вспомнила, кто здесь «хозяйка», и когда она, наконец, обратилась ко мне, ее возгласы потонули в радостных криках с французским акцентом, но почему-то на английском, все же Авы Оливии, кинувшейся ко мне с подарком и объятьями:

— Кора, родная, поздравляю тебя с днем рождения! Мы тебя так ждали, что готовить сюрприз за три дня начали! Особенно Мишель и Тома! Мы тебя так любим! Наконец — то ты приехала! Дай, я тебя обниму!

Ну и тому подобное. Я незамедлительно ответила ей в такой же сюсюкающей манере:

— И я вас всех очень люблю! Мои хорошие! А уж тебя! У тебя все хорошо? — Участливо спросила я.

— Да. — Хитренько сказала Ава Оливия, скосив глаза на Алекса Ранка. Уж что — то она потом мне расскажет. — У меня все очень хорошо. Я вижу, уж у кого, у кого, а у тебя –то... очень хорошо.

Подарок я решила не распаковывать вообще... Сегодня. Есть традиция издеваться над всеми друзьями на их дни рождения, у нас в археологическом подлом коллективе. Я ей тоже в прошлом году подарила коробку из под почти самого крутого гаджета, изо всех, которые я знавала, с лежащими там конфетти и милой открыточкой «Я тебя обожаю! Почти самая лучшая моя подруга. Что тебе еще от меня надо?». Хотя потом не устояла и открыла. Очки. Солнечные. Розовые. Подарить такую бесполезную вещицу... На очках красовался мой любимый бренд! Что делать? Не могу не сказать о вселенском идиотизме — подарить почти самой лучшей подруге розовые очки. Все бы отлично, но я ведь ненавижу розовый цвет. Все об этом оповещены. И оповещаются по нескольку раз в год даже. Еще бы детскую бутылочку с соской с коньяком внутри подарили! Хотя, наверное, они ее просто не донесли. Не могу не поразиться этой иронии.

Я  кивнула, сказала спасибо и оправившись дальше собирать праздничную дань. Наконец, Мэдисон, вспоминая о нашей традиции, торжественно, но почему-то молча, поднесла свой дар волхва, им оказался завернутый в красивую оберточную бумагу, с которой я тут же и расправилась сразу, аппарат для приготовления голубцов и долмы. Если так же учесть, что я не готовила ни разу в своей жизни, а что такое долма не знаю по определению, это очень нужный и полезный подарок, может быть, бросить все и оставшуюся жизнь посвятить исключительно долме?

Подле Мэдисон Авы стоял Алекс Ранк, и тихо улыбался мне. Я подошла к нему и, молча, обняла. Он положил мне руку на плечо. Сказал:

— Закрой глаза. — Он очень хитро улыбался, но я доверчиво закрыла глаза и подставила руку, зная, что хуже меня уже, в принципе, ожидать не может, наверное, ничего. Через минуту на моей маленькой ладошке оказалось что-то остроконечное и холодное. Еще не открывая глаза, я услышала радостные оханья и аханья своих подруженек. Я открыла глаза и увидела огромный рубин с острыми краями неровной формы и завистливые взгляды всех вокруг и ревнивый взгляд Михаэля.

— Еще немного и я начну опасаться тебя, как опасного противника. — Почти шутливо сказал он. Я бы сказала «очень почти».

— Совершенно, я бы сказал, напрасно. — Не отреагировал совсем Алекс Ранк.

— Откуда у тебя такая прелесть? — Спросила я. — Я просто, на самом деле, ошеломлена.

— Нашел на раскопках на древнем кургане. Недавно раскопали вместе с Томом и Мэдисон Авой. Ава Оливия нас морально вдохновляла. Моя Оливка. — Он нежно обнял Аву Оливию и поцеловал в зардевшуюся Авы Оливии щеку, почему -то, и снова обратился ко мне. — А этот камешек, между прочим, очень древний. Если ты захочешь, можешь сделать из него украшение, какой-нибудь кулон, а захочешь — продай на черном рынке. Получишь очень хорошие деньги.

Если говорить об Оливии, то вполне возможно, что это про нее... Лучше ее все равно не описать. Какой –то английский поэт сказал, или не английский, честно говоря, я вообще не помню кто это сказал, у меня ужасная память, сама выбирает, что мне запоминать, а что нет. Так вот кто –то сказал:

Оливия — нет имени теплее,

Шепчу его — и мир вокруг светлеет;

Оно созвучно и с оливами, что зреют,

И с ливнем летним, что в жару всего милее.

Стихи про Аву Оливию, но не про отношение к ней Алекса Ранка. Он относился к ней как-то совсем по-другому, проще что ли. Но это, может быть, любовь? А?

— Спасибо тебе, мой хороший. — Сказала я и обняла его с другой стороны от Авы Оливии.

— Да не за что. Вот кто самый настоящий герой, он ведь нашел его по спутнику, и даже сам принимал участие в раскопках. — И он указал мне на Тома.

Этот единственный молчаливый участник всего процесса во время всего разговора умудрялся прятаться за Алексом Ранком. Он, наконец-то, вышел и помахал мне рукой, но мне не сказал ни слова.

Затем началась та часть ночи, когда все были уже пьяные и рассказывать и ни один из нас никогда не стал бы об этом постороннему. Мы пели пьяными голосами в караоке, танцевали на столах полуголые, путали друг друга в темноте и целовали по ошибке, например, я в темном углу случайно поцеловала Тома, так как уже была сильно пьяна, и, к тому же, Том в темноте был очень похож по комплекции на Михаэля, и хоть я ему три раза объяснила, что поцеловала его не нарочно, но он все равно выглядел очень счастливым. Михаэль, который увидел это случайно, тоже в отместку мне протянул свои длинные худые ручки к Мэдисон Аве, но та оттолкнула его и дала ему полушутливую полуреальную пощечину. Сюрприз оказался прекрасным, после клубной музыки и всех безобразий, которые я так люблю, на маленькую сцену, где обычно прыгают танцовщицы ню у шеста, вышла знаменитая скрипачка Ани Элиссон, и у меня перехватило дыхание, ведь это же все для меня. Зал — мы пятеро — зааплодировал. Все были в восторге и, естественно были рады, что мне очень понравилось. Ани специализируется на довольно тяжелой музыке, за что я ее, собственно, и люблю. Но иногда ее сносит и на лирические мелодии. Первый номер она исполнила одна, и наш маленький зал в полутемноте разбился на несколько импровизированных пар, и мы закружились в медленной танце все со своими половинками на этот танец. Я с Михаэлем, Алекс Ранк с Авой Оливией в одной руке, а с сигаретой в другой, Том, с недовольством остался с Мэдисон Авой, продолжая считать ее легкомысленной до ужаса, а она в ответ же считала его мальчиком с слишком огромными амбициями, которому в детстве родители слишком много наобещали про его неотразимое будущее. Я положила голову на плечо Михаэля и смотрела на всех с полузакрытыми глазами. Сегодня был какой-то невероятный вечер. Во первых в этом клубе были только мы, а всяких посторонних «дальних знакомых» и «друзей знакомых знакомых» не было совсем. Во-вторых, я, наконец, попробовала, что курит Алекс Ранк, и пришла в неописуемый восторг, у меня закружилась голова, а все вокруг у меня постоянно мешались с розовыми мягкими зайчиками. Второй номер с мощным бас-гитаристом и ударными я уже помню смутно, но еще как-то все-таки помню, что второй номер Ани Элиссон и Алекс Ранк исполнили вместе, и Алекс Ранк, как ни странно, мне понравился больше. Домой я попала, не помню как, но видимо дошла сама, но не совсем до дома, до самой обители оставалось метров двадцать и завернуть за угол, как внезапно откуда-то появился он.

Чарльз скромно сложил реснички веером и попытался взглянуть на меня жалостливым взглядом. Он бы выглядел абсолютно естественно и даже искренне, если бы в этот момент у него бы в кармане я не заметила торчащую синюю бумажку. Ордер, только вот на что не было видно, так как он торчал совсем чуть-чуть и разглядеть надпись я не смогла бы даже, если бы подошла поближе... Но ведь арестовывать ему меня пока никто, даже самый безграмотный начальник, не позволит, доказательств, как известно нет никаких, а вот ордер на обыск дома очень даже может быть. В руках он держал огромный букет. Видимо, для отвлечения моего внимания.

Хоть он не найдет там ничего, но все равно мне будет несколько неприятно, ведь это значит, что ему поверил кто-то сверху, а этот кто-то сверху не может ему поверить просто так без доказательств и без уверенности в Чарльза правоте. Возможно, он чего-то ждет? Хотя, чего? С ордером на мой арест? Может быть, не на мой арест? Хотя, чего он пришел с ордером на чужой арест к девушке с цветами, выложить не мог? Или он ждет не чего-то, а кого-то? Не меня ли?

— Ну и к чему весь этот театр? — спросила я его стальным голосом.

Он как бы непонимающим взглядом поглядел и видно уже собрался разыграть второй акт — сцену оскорбленных лучших чувств своих, но я не позволила ему.

— Я хотел перед тобой извиниться за то, что думал, что это ты. Преступники найдены и уже находятся в камере предварительного задержания. — Он внезапно встал на колени и протянул мне букет обеими руками сразу.

— Нежданно. — Прореагировала я. Оранжевые цветочки. Наверно, он пытается мне запудрить мозг? — Слава Богу, что не черные.

— Рыжие, как ты.

— Не заговаривай мне зубы, пожалуйста.

— Pardonnez-moi, je suis coupable. (Прости меня. Я виноват.)

— Le langage de l'amour ne vous convient pas. Bien. Qu'il est tr;s int;ressant de l'entendre de votre bouche. (Язык любви не для тебя. Ладно. Очень интересно слышать его из твоих уст.)

— Почему ты так не доверяешь мне? Ты слишком недоверчива. Я совсем не хотел тебя чем-нибудь запутать, то сделал бы это внезапно, иначе у тебя давно давно было  много времени и ты могла бы себе обрисовать развитие сюжета, и ответить мне, соответственно тому, как бы он развивался...

— Ты так гордишься своим чутьем, а подход ко мне все еще не можешь найти. Не гордишься ли ты напрасно?  — Я повела бровью, а он немного напрягся и сразу же попытался оправдаться:

— C'est une soir;e merveilleuse. Peut-;tre que ;a ne vous d;rangerait pas d'aller quelque part? Cela ne vous d;range pas, n'est-ce pas?? (Такой прекрасный вечер. Может быть, ты была бы не против сходить куда-нибудь? Ты не возражаешь, не так ли?)

— Уже ночь.

— Подожди...

— Мне пора, Чарльз, спасибо за отношение. — Я, спьяну догадалась только через минуту после страннейшего разговора. Я прошла мимо него и хотела попрощаться, но была поймана за руку свою.

— Не уходи, поговори со мной, пожалуйста.

— В тебе погиб великий сказочник, Чарльз. Певун, соловей. — Я оттолкнула Чарльза, бумажка из его кармана белоснежной в тоненькую полосочку рубашки, была уже у меня в рукаве. Он схватил меня, я попыталась убежать, но Гретхен обладал быстрой, почти что мгновенной реакцией, он скрутил мне запястье и вынул из моего рукавчика кружевного ордерок. Из –за моего дома подъехал полицейский экипаж, набитый сотрудниками из отдела по расследованию уголовных дел средних и средне –старших чинов. Я смирилась со своей участью и покорно плелась в полицейское авто вслед за Чарльзом, держа в руках, закованных в наручники, букет оранжевых роз. Рыжих, таких же «почти как и сама я...» Боль заглушала все. Болела рука и спина. Мы ехали долго очень извилистым, должно быть, чтобы запутать меня, маршрутом... Свет... сверкал все время. Бил по глазам. Я плохо помню, что происходило дальше, но я помню, как меня посадили в комнату или как это у них называется допросную... Чарльз и Сайк уселись напротив. Чарльз закурил.

— Не кури на меня. — Сайк.

— Хочешь закурить, может быть?... — Спросил у меня Гретхен и протянул мне пачку сигарет.

— Ну, я не выдержу, если еще и она здесь будет курить, то я не протяну на столь нервной работе даже и два месяца.

— Сайк, заткнись. — Сказал Гретхен. — Бери, Кора.

Я осторожно двумя пальцами вытянула какую-то тонкую сигарету... без фильтра. О, Боже!..

Чарльз сел рядом и протянул мне закурить — зажигалку.

— Я не знаю, что вы от меня хотите. — Сказала я, после первой затяжки. — Это не очень любезно с вашей стороны, что вы сидите в присутствии дамы, не спросив, разрешила бы я вам всем тут сесть вообще или нет? И почему два месяца?

Им продлили срок расследования на два месяца?

— Мы получили сведения, что Вы пытаетесь обмануть правосудие, и Вы совершили это преступление. Так же Вы скрыли от нас, что перед этим Вы сделали два звонка в Лондон. Мы нашли Ваши отпечатки пальцев на стекле, это осколок от витрины под которым находился древнейший артефакт «Книга Мертвых». — Это говорил Марли Сайк, который в этот момент блаженно улыбался и будто бы уже сообщал приговор пленнице каменной тюрьмы. Но было страшно, что через пять секунд этот же Сайк мог двинуть мне в нос или избить ногами. Я слышала, тут такое практикуют.

— Это мои отпечатки пальцев? Экспертиза была?

— Экспертиза сейчас проводится.

— Tais-toi, d;j;, Cora (Молчи уже, Кора), кури сигаретку и со всем соглашайся.

— Я ничего не трогала!

— Mais je suis s;r que ce que vous ;tait! (Я уверен, что это была ты!) — Закричал Чарльз. Долго он не мог сдерживаться и теперь радовался своей победе и вседозволенности. Он может меня теперь здесь оставить на всю ночь. Изощряться.

— Je ne suis pas d'accord avec toi! (Выражение несогласия.)

— У нас есть твои отпечатки пальцев, из дома, и ты взяла букет, на нем тоже есть твои отпечатки пальцев, для того, что бы ты не могла отвертеться! — Он кричал так, что у меня лопались ушные перепонки, и мне становилось страшно. Никто не видел, как он отвез меня сюда. Мои друзья не пошли со мной до моего дома, так как не в состоянии были куда-то идти. Все. Свет в глаза. Теперь меня отсюда не выпустят. Он может держать меня здесь 48 часов, а за это время он сможет, добьется выбить из меня признательные показания.

Он вырвал у меня букет, который я все еще зачем-то держала в руках, и передал его полицейскому, который тот час же куда –то вынес его и понес, вероятно, на экспертизу.

— У тебя есть еще пол минуты! Говори, crud (падла), я зачту тебе явку!

— ;Non ho niente da dirti pazzo! ;Pazzo! ;Ho gi; detto tutto! ;E dove questi criminali che mi hanno detto che hai preso? ;;Che Cazzo vuoi da me!? (Мне нечего сказать тебе, чокнутый! Чокнутый! Я тебе уже все сказала! А где эти преступники, которых ты мне говорил, что вы поймали? Какого хрена от меня хочешь?)

— ;Ti seppellisco qui ora, se non si pu; essere aiutato! (Я тебя похороню сейчас здесь, если ты не подпишешь.) — Он схватил меня за подбородок и повернул к себе. Вульгарно потряс меня за плечи, но это результатов не дало, я рухнула на железный стул...

— ;Firmalo! (Подписывай!) — Он что –то ткнул мне в лицо, и я увидела листок бумага на котором черным по белому были написаны от моего лица признательные показания, и еще отмечено, что признаться мне помогли замечательные, чуткие сотрудники полиции Чарльз Гретхен и Марли Сайк своим профессиональным подходом к допросу и ненавязчивым, что –то в этом духе. Документ явно составлял Сайк, судя по тому, как были полностью перепутаны слова в документе.

— ;Vai a cagare! (Иди к черту!) Я не буду это подписывать, ;Porco cane! (Грязная собака.) Это же бред! — Заставила я всех поразиться моей наглости. У Чарльза глаза покраснели от злости. И я почувствовала себя на корриде.

— ;Incazzata Battona! ;Si firma! ;Сretina!

— ;Villana! — Вставил Сайк.

— ;Hai gi; fissi ;Cazzo sul! ;Bastarda! — Гретхен дал мне пощечину со всей силы, и я еле удержалась на стуле. Схватившись за ножки обоими руками и сильно пригнувшись. Голова кружилась, Чарльз рвал и метал, я, еле дыша, смотрела на него. Он кричал и кричал, мне было страшно, казалось, прошла вечность, пока он кричал. Я уже ничего не понимала.

— Я не знаю, кто это сделал.

— У тебя есть пять минут. — Сказал Чарльз.

Сигарета выпала у меня из рук, и мешка рассыпалась на гладком почти идеально сверкающем кафеле...

У меня из носа закапала кровь, от сильного напряжения, а глаза заслезились... Я отсюда не выйду... Разве он допустит, чтобы я ушла, хоть на минуту...

Чарльз Гретхен посмотрел на сигарету и протянул мне следующую, я дотянулась рукой до нее и подождала пока он достанет зажигалку. Он усмехнулся.

Ну, подожди!

Я курила и долго смотрела на Чарльза и Сайка. Сайк, видимо, очень сильно нервничал. Чарльз ждал, как ядовитая змея, прожигая меня глазами.

— Одна минута. — Объявил он спокойным голосом. Как будто бы и не бил меня. Как будто бы и не кричал на меня, пытаясь сломать.

— Все. — Он медленно открыл дверь и тихо с кем –то посовещался, и до меня донеслись обрывки фраз:

— Чтобы она ничего не знала... Скажи ей только первую часть, вот до слов... А про... не говори... Мы должны ее сегодня... Уже держит ручку в руках... Как там...

— По данному генетическому признаку... обнаружены у пятидесяти... Я не думаю, что столь... выводы... повлиять... Я хочу сказать, послушай меня...

— Мне на это... Самое главное... Осталось времени... Давай быстрее, Айзек...

Он закрыл дверь и торжественно объявил:

— Результаты экспертизы! — И он театрально раскрыл дверь перед явившимся экспертом. Эксперт молча зашел, естественно, здороваться со мной, как с потенциальной преступницей необязательно совсем. Я нервно усмехнулась. Вот какой ты, оказывается, момент истины.

Эксперт зачитал результаты, которые у него там, видимо, получились не совсем хорошие, точнее не в мою пользу вообще. Он зачитал, что отпечатки пальцев, взятые из моей спальни, на осколке стекла из Британского музея и с ужасного букета идентичны полностью. Затем эксперт поблагодарил и вышел, за что он благодарил, я не знаю, но, видимо, за что –то уже обещанное ему в качестве награды за меня. Мы остались вдвоем, а еще Сайк.

— Ну что,;vous ;tes pr;t ; notre conversation?(Ты готова к нашему разговору?)

Я, поднеся сигарету ко рту и убрав совсем руку, кивнула.

— Ну тогда... — Он подошел ко мне улыбаясь даже как –то, мне показалось, дружелюбно даже... и внезапно ударил меня по голове. Дальше я плохо помню, он что –то кричал и бил меня. Я закрыла глаза. Темнота. Темно.

— ;Va a firmar? (Подпишешь?) — Его громкий голос вывел меня из la syncope (Обморока).

Вода в лицо. Он брызнул на меня из бутылки.

— ;Va a firmar?

Опять вода. Холодная. Вода дала мне силы прийти в себя. И я тут же сообщила Чарльзу, кто он есть, приличными выражениями, конечно...

— ;Va a firmar?

Он методично брызгал на меня водой.

Несмотря на то, что мое состояние стало лучше, глаза все еще закрывались...

Он продолжал издеваться надо мной таким образом, пока я не открыла рот и попыталась что –то сказать...

Он прислушался, но я ничего не сказала, только вдыхала воздух ртом, из которого у меня сочилась тонкая струечка крови.

Я почти не чувствовала своего тела. Оно было чужое. Я осмотрелась, увидев, что я лежу на стуле. Скорей всего, я свалилась с него и он меня посадил.

Не знаю, сколько еще продолжалась эта пытка, но в какой -то момент Чарльз достал трубку из кармана и ответил кому-то. Он посмотрел на меня и вышел из допросной комнаты. Он немного там поговорил. Я услышала:

— Нет, нет, не стоит... приезжать... Наши дела не столь значительны, чтобы в них вмешиваться... Четыре часа утра, и вам будет не совсем удобно приезжать прямо сейчас... Простите... Она почти дала признательные показания... Да мы провели экспертизу... Да, она несовершеннолетняя, но через год ей уже будет семнадцать, я знаю...

Потом он положил трубку и тихо выругался:

— Sapo. (Жаба.)

Потом он вошел и сообщил новость Сайку. Я, кажется, начинала догадываться, что сейчас произойдет что-то из ряда вон, но мне было так плохо, что я едва помнила свою фамилию.

— Гадюка маленькая.

Я с ненавистью посмотрела на него, он на меня воззрился с разочарованием. Мы видели друг друга очень хорошо, и я внезапно начала соображать, что он не злится, он сожалеет о том, что не может меня посадить в тюрьму. Мне так показалось всего на минуту, потом он опять начал рвать и метать, валял стулья, говорил, что еще пять минут и будет вообще поздно, но приближаться не мог. Уже не мог. Вообще по-моему он волновался, нервничал как-то и даже очень сильно, но по его лицу я поняла — триумф справедливости настал.

Через несколько приехал начальник Чарльза. Я поняла, потому что он очень резко вел себя с ним, а Чарльз пытался говорить, что он все сделал очень правильно, и так как надо. Что они конкретно говорили, я даже не поняла, но догадалась, что они ссорятся по их оживленной жестикуляции и мимике. Мое тело немного подводило уставшую хозяйку, слушалось плохо, от нервного напряжения я почти ничего не видела, и, уже непонятно отчего, ничего не слышала. Начальник оказался Мейсоном Айришем, я это услышала в каком-то отрывке их оживленного жаркого и недружелюбно диалога, Айриш вел себя с Чарльзом примерно так, как Чарльз со мной, кроме того, что он не посмел его побить и полить его водой. Но стулом он в него кинул. Чарльз еле увернулся и попытался что-то тявкнуть, но был оборван и так не дослушан, своим начальником идиотом. Я была в полном восторге, меня очень обрадовало зрелище, показав которое, Мейсон уселся в кресло и сидел там, сверкая глазами на Чарльза. У Чарльза был вид кастрированной собаки. Он очень злобно посмотрел на Айриша, как будто бы он и был тем самым врачом, отворившим это с ним. Потом с ядовитым акцентом принялся передо мною извиняться. Выглядело это так, как будто бы сова извинялась перед мышью, которую она еще не съела, но я приняла извинения и ободрила его хищной крокодильской улыбкой. Айриш щелкнул пальцами и как из воздуха стал проявляться эксперт с экспертизой, которую он прочитал на этот раз всю до конца. Он выяснил, что кража была 25 апреля, а отпечатки пальцев на осколке появились 17 июня, то есть вчера, и он не понимает, как это получилось у всей лаборатории, и у всех, практически, на глазах.

Тот, у кого есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, может быть уверенным в том, что никому не дано хранить секреты. Если губы молчат, разговаривают кончики пальцев; то, что хотел скрыть, сочится из каждой поры на теле говорил Фрейд. Я на себе этих дырок не нашла и чувствовала, что я — победитель.

Чарльз вежливо распахнул передо мной дверь и дал пинка, чтоб я быстрей летела. Да, на самом деле, он просто протянул руку и сделал издевательский приглашающий жест. Он так долго провожал меня и так долго прощался, что я поняла, так просто он не сдастся, а уж когда он сказал, что завтра снова пожалует ко мне в приемный день, то я не выдержала.

— Чарльз, можно тебя, хочу шепнуть на ушко? — Я поманила пальчиком этого верзилу. Он, конечно, согласился и как только подставил свое ухо, я нежным голосом прошептала ему туда. — Козел.

Ах да, я еще забыла, что я после этого слегка укусила его за мочку уха, вернее попыталась, и он такого оскорбления, конечно, снести не мог, он молча защел обратно в помещение участка, но на его лице читались страшные картины того, что он вскоре сделает со мною.

Еле-еле, кое-как я долшла домой, плюхнулась быстрее на диван и захрапела. Метафизически обвыражаясь.

Утром проснувшись, я почувствовала, как учащенно бьется сердце. Страх. Он охватил все во мне. Всю меня. Бежать. Надо бежать, как можно быстрее. Я боюсь. Мне кажется, еще немного и он догадается. Быстро бежать. Куда неизвестно. В Судан... Точно.

Хотя, я не могла убежать прямо сейчас, я начала собирать вещи. Мама еще спала. Я же стала запихивать в сумку все самое необходимое, например, так я засунула туда и тонкие складные щипцы для работы, датчик слежения, за Чарльзом нужен постоянный контроль, маску-капюшон, сменную одежду, аппарат связи, силиконовые перчатки, канат, карманный 3-d принтер. Затем, не стала дожидаться погоды у суши, просто решив доехать на такси. Совершенно все равно, что там все подумают, уезжаю в Судан, просто давно хотела, жажда меня мучила, Давно. Туда. Именно туда. Выбежав, как сумасшедшая из больницы, сверкая почти безумными глазами, я не смогла поймать такси и поплелась пешком. Mi caballero detr;s de m;. Hooray!

Я не знала куда бежать, потому что бежать было совершенно не нужно, зачем мне именно в Судан, когда нужное время только через три недели? У меня болело все тело, но я не обращала на это внимания, согласна закрыть глаза даже на такие унижения, лишь бы, наконец, доставить груз в пункт назначения, ну правда, сначала мне предстояло его из тринадцати выбрать. Я уже была готова наугад отправиться, лишь бы куда, наконец, избавиться от этой книги.

Мама вчера меня видела пьяной с побоями, она даже видела полицейских, они ужасно внезапно и бесцеремонно ворвались в мой дом. И, наверное, пришлось ей не совсем сладко вчера. Я разобрать сумку не успела, да и было ни к чему. Что же можно было еще сделать. Ничего. Я встала и пошла на разборки с мамой. А разборки обязательно будут. Никакого чая. Никакого завтрака. Никаких следований общенациональному этикету. Мы стояли и смотрели друг на друга молча. Я смотрела на нее с испугом, как провинившаяся мартовская кошка, мешавшая хозяевам всю ночь громкими криками, а она на меня угрожающе, но с некоторым опасением, что я все ж невиновна. Напряжение нарастало. Стало очень страшно.

— Привет. — Сказала я.

Мама выплеснула кофе от испуга и облила меня чернейшим кипятком. Тво... Тв... А-а- а- а... ...мать... Иногда я ругалась, как представитель древней не самой статусной и высокооплачиваемой, но популярной профессии, как извозчик. Вынуждена признать, случалось это часто.

Далее не последовало скандала, мы поругались для порядка, и, даже, успокоились бы, если бы в это время внезапно, как спаситель убогих, сирых и угнетенных не появился Михаэль, как я его любила в тот момент! Он протянул мне руки и обхватил меня за талию, когда я подошла к нему.

— Здравствуйте, Луис. Можно я заберу у вас Кору?

— Нет! Я еще не договорила с ней! Михаэль, выйди и зайди через пять минут.

— Можно я подожду в холле?

— Нет!

— Да. Подожди.

Михаэль улыбнулся и вышел.

— Как это называется? Что мне делать, если завтра тебя придут, например, убивать? Что делала здесь вчера полиция? Я проснулась в три часа ночи, они окно выбили и ворвались в дом! Перевернули мебель! Я сердечные капли не успела выпить, они уже убежали!

— Что же за глупости ты говоришь? Они меня с одной преступницей перепутали, я же тебе объясняла! Вошли и попытались проверить свою гипотезу!

— Как тебя могли перепутать с преступницей? Ты понимаешь, что это, как минимум, странно!

— Я не знаю! Спроси у Чарльза!

Вошел Михаэль.

Моей маме можно было только позавидовать. Это ж самая неконфликтная дочь получается.

— Луис, я вошел ровно через пять минут. Позвольте мне вам сказать, что Вы в гневе прекрасны. — Михаэль пальцем показал на меня и жестами попытался умолить ее отпустить бедную страдалицу...

— Конечно, — Она поддалась на лесть. — Прогуляйтесь, только, мне бы интересно было узнать, Вы скоро придете, мне нужно знать, как долго Вы собираетесь мучить Кору, и сильно ли она после этого устает.

Вопрос ни сколько не поставил Михаэля в тупик... В нем не было ничего нецензурного, да и что могло быть? Просто мама интересовалась раскопками.

— Знаете, мы очень долго сегодня, может, даже не придем.

Мама просто очень интересовалась, долго ли она может побыть в тишине и спокойствии. То, что не приведет мужчину, я не сомневалась. Она так не делает. Это же моя мама.

— Мы вас порадуем чем-нибудь вечером. Чем-нибудь прекрасным...

Мама посмеялась.

— Только brevi manu.

— Мама? Мы пошли. — Я посмотрела на нее, как змея на мышь. Вечные намеки на рождение детей, замужество и прочие несколько картавые «гадости жизни» меня пугали. Она уже будто бы в своем уме поженила нас с Михаэлем. Ужасно. Просто кошмар!

Мы дошли до кургана и нас улюлюками и криками встретили наши коллеги. Они там уже были с самого утра, и на кургане уже образовалась порядочная яма. Я взяла лопатку, каторжный труд по-прежнему единственный способ аккуратно добраться до истины, и самый высоко оцениваемый поэтому, и стала копать в указанном белым крестом моими друзьями месте.

— Группа опытных археологов во время раскопок нашла группу менее опытных археологов. — Заявил Том, и рассмеялся. Нет, тут совсем не может быть, чтобы все это было просто так... Его слова подразумевают что –то еще.

Мы тоже рассмеялись, хотя шутка вышла неудачной, и чуть –чуть натянутой. Том засмущался и стал копать дальше, но атмосфера уже была совершенно другой. Все смотрели в свои ямки, а не друг на друга. Хотя когда я подняла голову, мне уже, весело, показывая всем своим видом, что ничего не произошло, подмигнул Михаэль. Я смущенно улыбнулась ему. Археологи — самый выносливый народ в мире. Веселый и юморной, сколько работают археологи, пока ищут свою драгоценную добычу, с редкими перерывами на перекус и утоление страшной временами жажды, не работает никто в мире. Но зато и отдыхать потом археологи умеют так, как никто не рискнет, духу не хватит. Потому что иногда мы находим такое, от которого следует хорошенечко отдохнуть, или над чем можно всласть посмеяться и поиронизировать.

Мы долго трудились, и лишь глубоким, даже не совсем вечером, а скорее зарождающейся ночью, начало, мы нашли что –то непонятное и долго совещались, что это такое. Предмет был длинный, продолговатый, даже, напомнивший прямоугольник... Естественно, ни один из нас не знал, что это такое. Он был черный и из него что –то виднелось, узкая серая лента. Не было ничего удивительного, что мы не обнаружили на предмете буйства красок, в конце концов, хорошо, что и ленту черно -серую заметили. Так же еле –еле были видны как выгравированные два немаленьких круга. После того, как мы повторили свой осмотр с фонариком, мало что изменилось. Лента оказалась черной и блестящей. После споров, мы решили позвонить кому –то более знающему. И Том нашел такого. У него был один знакомый, третьекурсник с его кафедры, который не стал бы требовать у нас деньги за это. Он поговорил и ним и отправил видео, на котором подробно запечатлен странную найденную нами штучку.... Тот написал нам, что это средство для просмотра старинного видео. Никаких подробностей и инструкции он не предоставил в наши, по крайней мере, у некоторых, кривые ручки.

Прибор для этого устройства был обнаружен на квартире у одного нашего друга. Очень странный... Мы вышли на улицу и проследовали к дому А. Ранка. По дороге мы накупили еды и алкоголя и готовились отпраздновать нашу находку. Называлось то, что мы так долго искали «кассета». Стало нам не по себе...

Я много встречала необычных предметов на своем, состоящем из ям, археологическом пути, но все они были не столь сложны, и не столь редки, как это прекрасное устройство для чтения видео.

Я надела наушник от своего аппарата связи и скомандовала:

— Вся информация о кассетах. Видео.

Дисплей засветился, выдавая мне всю информацию. Картинок, или, тем более, фотографий я даже не надеялась найти. Мне бы хоть освежить в памяти то, что я раньше знала. Я жадно рыскала в поисках нужной мне информации, но попадались мне только банальные факты, о которых знает каждый младенец 3 месяцев...

На минуту у всех стали лица, как на выпускном, перед встречей рассвета. Полупьяные одноклассники, еле-еле добравшиеся до реки, трепещут в ожидании, поднимающегося над ними солнца, которое осветит их своими неимоверно величественными, но в тоже время свободными и проникающими во всех лучами. Но потом все возобновилось, Ава Оливия с Мэдисон Авой сооружали стол, Михаэль открывал бутылку вина, а Алекс Ранк уже открывший что-то жуткое зеленого цвета, наливался непонятной жидкостью. Ко мне в обнимку с электронной энциклопедией, которую ему выдали в институте, подошел Том.

Боже, сколько мы претерпели из-за той энциклопедии. Сначала мы не обратили на нее никакого внимания. Приложений для начинающих археологов нам вполне хватало, и мы удивлялись, почему это отдельный гаджет, а не приложение, которое было бы значительно удобнее для широкой пользовательской аудитории, и которое было бы в открытом доступе для всех, кто пожелал бы им воспользоваться.

Информация предназначена только для профессионального использования. Поэтому по мере нашего углубления в недра столь нелегкой профессии, как археология, нам эта формация очень даже понадобиться могла.

— Сейчас я тебя поражу страшно. Ты меня будешь обожать до конца твоих дней. — Гордо объявил возможный герой в сверкающих латах.

— Сейчас я тебя поражу. — С долей правды грозно прогремел Михаэль, целя в него бутылкой шампанского.

Странное устройство вставлялось в выемку выезжающую откуда-то из прибора...

— Друзья, мы же археологи, а не подрывники. Давайте уже включим эту кассету и надеремся. — Это чудное предложение внес интеллигентно Алекс Ранк, уже находившийся в состоянии экстаза и эйфории, причем одновременно, под действием зеленой самоделки и, бессменного курева, которое я стала тоже употреблять изредка после того раза... Я посоветовала ему сменить мятный ликер на Бенедиктин, на пузатенькой прекрасной бутылочке которого значилось B;n;dictine. Deo Optimo Maximo.

— Как в поговорке: Сначала товар, потом гонорар. — Итак, я готова смотреть.

— Вот это список найденных ранее кассет и записанных на них видео. Может нам повезет, и эта кассета окажется редкой? Жаль, она никак не подписана...

— Сколько их тут много. — Я совсем не слушала Тома. — Ну, мы по смыслу разберемся. — Хотя видимо разбираться придется одному Тому, потому что некоторых из названий видео, слов, я вообще не знала....

— Ну, тогда включаем кассету и вступим, наконец, в орден.

— Интересная идея. Сейчас и посмотрим, есть ли наша кассета в списке.

Вот мы загрузили кассету в проигрыватель и приготовились. Кассета долго урчала, как мой живот порой с утра, но через семь минут, я считала, загрузилась.

Итак, после небольшого классического вступления на экране появились буквы, и надпись с экранчика гласила: Иоганн Штраус. Летучая мышь. Сценарий Яна Фрида. Далее шли актеры и соответственно каждому их роли. Скорее всего, это было комедийное видео. Обнаружился интересный факт, русские надписи, значит, кассета принадлежала эмигрантам, почти таким же, как мы сами....

Мы сгрудились вокруг экрана. Свет выключили и предались отдыху. Алекс Ранк перемешивал поцелуи Авы Оливии с глотками Бенедиктина и имбирным элем. Мэдисон Ава совершенно расслабилась и громко смеялась. Я давно не проводила время так хорошо. Все было так хорошо, что мне захотелось сидеть так вечно. На стареньком диванчике, с хорошим алкоголем, с теми, кому я доверяю. Кого люблю, может быть даже. Мы сидели в обнимку с Михаэлем и накидывались он шотландским виски, я Б-52. Я зарылась носом в его кофту около капюшона ближе к шее. Редкий вечер, когда мы с ним так спокойно сидим вместе. Он повернулся ко мне и нежно поцеловал меня. Зачем же отставать от Алекса Ранка и Авы Оливии? Задрав ноги, я положила их ему на колени, он обхватил их, продолжая меня целовать. Я попыталась вытянуть уставшие стопы дальше, давая мышцам расслабиться, уже почти почувствовала счастье... Люблю ли я его? Не знаю, скорее всего... Не знаю... Но сейчас мне казалось, что может быть... Но неожиданно наткнулась пальцами ног на сидевшего рядом Тома. Тут же отдернув пальцы от бедра Тома, и пошевелив стопами я, не очень довольная этим, спустила ноги на пол и попыталась вытянуть их там. Том ничего не заметил или сделал вид, что ничего не заметил, но сиял, глядя в экран. Зато Михаэль сделал непонимающее лицо и молча уставился туда же, куда и Том. Я улыбнулась ему и рассказала на ушко, какую-то, низкую пошлость, он заулыбался, догадавшись, что все — пыль, что все у нас по-прежнему, но смотрел только в этот экран. Я положила руку ему за спину и продолжила смотреть видео. На экране тем временем разворачивалось действие. Неудачливый главный герой отчаянно пытался обмануть жену, уверяя бедняжечку в том, что он ходил на охоту, а не охотился на жену знакомого. Его хитрый друг уверял ее в том, что у знакомого жена и собака носят одно и то же имя. В общем, полный бардак. А жена, Розалинда, во все это верила. Я приготовила сингапурский слинг, немного выпила, потом еще немного, потом еще...

— Его нет в списке!! — Кричал Том.

— Его нет в списке!!

Я съела немного салата и половину апельсина. Это был прекрасный вечер. Мы смеялись, болтали, целовались, обсуждали видео, и обсуждали героев видео. Мне запомнилась цитата: « Я по-латыни забыл, как это называется, а без латыни лучше не говорить об этом», «Суд удаляется, суд возвращается, все встают, меня сажают.» и песенка Адель, прекрасный студент, воющий тонким голосом, как голодный волк. Я зауважала Розалинду, смеялась над приключениями двух незадачливых друзей, и непьющего директора тюрьмы. В конце фильма Михаэль был уже настолько пьян, что  заплетающимся вокруг собственных зубов языком предложил мне остаться и тут же упал на заботливо подставленные руки Алекса Ранка. Мы положили его на диван и подложили маленькую подушечку под голову. Мэдисон Ава собралась остаться там, уверяя, что она поможет ему завтра с утра или если ему ночью станет плохо...

— Его нет в списке!! — Кричал Том.

— Его нет в списке!!

Но я не взревновала. Мы пошли домой, провожали друг друга, сначала проводили Тома, потом меня, а потом Ава Оливия и Алекс Ранк пошли провожать друг друга до дома Алекса Ранка...

— Его нет в списке!! — Кричал Том.

— Его нет в списке!!

Я была немного пьяна и поэтому до двери я доползла, сваливаясь на разные стороны. Я любила это. Я обожала эти вечера... Дома я еле добралась до дивана и легла спать.

Страх... Просто необъяснимый страх... Он во мне... Он внутри меня... Страх... Я — страх... Я вскочила, не помню с чего... Я боюсь... Я познала бога Света... Меня трясло... ...Я сделала то, что правильно для него, который делал правильно, я отпраздновала торжество Хакар... ...Я возносила молитвы... Я пришла к тебе. Мое сердце содержит истину... Нет греха в теле моем... Я говорила ложь умышленно, я поступала двулично... Я проделала этот путь... Я сделала себя невидимой...

Я ничего не понимала... Я была загнана в угол... И выскочила на улицу, вдохнула... Улица пролетела... Одна... Вторая... Я сижу на лавочке около какого –то дома и курю... Внезапно, через улицу я заметила два элемента броуновского движения. Скорость их движения была немного ниже скорости Света. Я поняла, что удалилась от дома всего на несколько десятков метров. Элементы меня не заметили, и я затушила сигарету об лавку, чтобы они не донесли маме, что я курю, и вторглась в зону движения этих двух комет... Их звали Линда и Эли, и по совместительству с тем, что они в данную минуту являлись космическими телами, они были моими племянницами. Бывший муж моей тетки Элизы, родной сестры мамы, Адам, жил неподалеку от нашего дома. И так, как Элиза иногда привозила своих детей к Адаму, они большей частью жили это время в свое удовольствие и большая часть запретов, которые в отношении них применялись в обыденной жизни, сходила на нет. Больше, чем ловить самих себя за хвост, эти двое любили всего лишь одну вещь на земле. Шоколадные конфеты.

Я, не долго думая, отловила их обеих и поставила конвоем к моему дому за вознаграждение в размере двух упаковок конфет, на то, что у них потом вскочит сыпь мне плевать. Они все равно их иногда едят, так что моя лепта почти ничего не изменит, а вот я смогу на несколько часов отвлечься от мыслей о преследовании. В комнате было хорошо и спокойно. Как предусмотрено для размышлений, особенно для мыслей о том, как незаметно выехать из страны. Я позвонила своей бывшей однокласснице и попросила ее купить для меня билет на самолет, потому что я не успеваю. Несколько минут сидела, задумавшись, потом услышала звонок от Линды, они у дома напротив, и сиганула в окно. Я не могла появиться у Михаэля, так как у него меня в первую очередь будут искать. У незакрывающегося рта Авы Оливии имелась ужасающая привычка разбалтывать все, что она только могла увидеть или услышать, хотя она даже не замечала этого, как бы у нее это выходило случайно, и она даже не понимала из –за чего на нее злятся. А уж у Медисон Авы вообще имелся на меня не один зуб, а все тридцать два, так что у двух самых моих близких подруг я погостить не могла.

Был теплый июньский день, до того теплый, что все кости изнывали от жары и в трезвости сохранять рассудок было просто преступление против своего организма. Мы вышли из моего дома, захватили с собой холодного джулепа с мятой и персиковым ликером. Мы зашли за Авой Оливией, потом за Алексом Ранком, а затем за компанию и за Мэдисон Авой, ну и, разумеется за Томио, при каждом заходе наши алкогольные запасы пополнялись. Разумеется, мы могли это все купить, потом, но, простите, кто же будет ждать в такую жару. Мы с ума сходили от нетерпения, вызвали такси, и отправились к Мерсинжу, старикашке, который обладал невероятным сокровищем. Сокровище было старой развалюхой, не имевшей имени, но именовавшейся раритетом, так как ей было уже больше семидесяти лет. Выехали мы ужасно рано. Солнце же, однако, уже пекло вовсю. Но когда едешь летом на машине, не знаю, я бы все отдала за то, чтобы не выходить, хоть бы даже и водитель нарезал круги вокруг одного и того же места. И хоть через минут пять, наверное, все волосы станут похожими на огромный улей на голове, перекроющий обзор, но все равно это можно любить только за то, что наступает почти сразу же такое умиротворение, которого ты добиваешься годами. Такой невероятный приятный легкий ветерок, рывками налетающий на тебя со всех сторон, несущийся на тебя благодаря открывшейся крыше, или даже открытому окну (на худой конец), какая  парадиастола, если сравнивать его с легко и слишком равномерно дующим на тебя кондиционером.

В этот раз, правда, нам действительно приходилось обходиться открытыми окнами. Машина, которая приехала за нами, которая почему –то называлась такси, могла бы спокойно возить покойников в морг и на кладбище. Только им не требовалось больше никаких удобств. Да и водитель у машины был соответствующий, ему было как –будто бы комфортно в этой развалюге. Он даже не собирался открывать свое окно, будто ему итак было все равно, и даже в такой невыносимой жаре для него была комфортная температура. Одно было преимущество у этой машины — мы ехали с невероятной скоростью. Алекс Ранк быстро окрестил машину бешеной табуреткой, и хозяин вяло открестился от него тем, что сказал, что подумает над тем, чтоб ее так переименовать.

Мэрсинж встретил нас около дома, не смотря на впечатление, которое он производил, тощий, дряхловатенького вида, коротко стриженный, он совершенно неимоверно, практически мгновенно нас раскусил, и выторговал у Алекса Ранка более трех тысяч за нее. У авантюриста был явно талант к заговариванию зубов, а также к торгам, я думаю, если бы его ознакомить с тем, что такое биржа, он бы сделал немалое состояние. В общем машина была наша, а вернее именно Алекса Ранк. Мы захватили документы, оставили старикашке Мэрсинжу немножко выпить. Сами мы с ним пить не собирались. И рванули к пляжу, учитывая, что ближайший пляж на который мы бы могли доехать на ней, находился от нас в 170 км, но нам совсем не хотелось туда ехать, мы рванули на Чар Дай, раньше он назывался как -то по -другому, никак не могу вспомнить, кажется, что-то связанное с Фейрпорт, может, я ошибаюсь. Аж до Кливленда. Тряслись в этой колымаге, невероятно неподготовленные, но очень веселые. Пересекли границу и ворвались в столпотворение на 1-490. Как мы доехали, я не знаю, за рулем сидел пьяный Алекс Ранк. Он был совершенно неадекватный, но как только видел впереди стражей порядка, а они соответственно видели его и тормозили, у нас постоянно находился повод поехать дальше без осложнений. Когда мы добрались до практически невероятного пляжа, он, в тот момент нас разочаровал больше, чем когда бы то либо. Да и самое главное, машина была кабриолетом, полностью без верха, так как он у нее не закрывался, что -то там заело в механизме и сиденья били чуть выжжены солнцем. У колымажки с третьего раза закрывалась передняя правая дверь. И ездила она с таким трудом, хоть и быстро, что казалось, она взорвется прямо под тобой, так сильно она скрипела, и мотор ее ревел, как сумасшедший, (думаю, это просто был оторван глушитель). Мы отловили на улице, мужчину, который вначале ужасно испугался, спросили, есть ли у него права, и дали ему денег, чтобы он нас довез до ближайшего пляжа в горной местности. Он предупредил, что это будет очень долго. Но Алекс Ранк так ныл, что мы согласились. По дороге мы накупили фейерверк. Бедняга довез нас до подножия какой -то скалы на следующий день, ближе к вечеру и быстренько смылся вместе с денежками. Мы забрались на старой каракатице на склон и выбежали дальше праздновать, в определенным момент мы запустили фейерверк, а Алекс Ранк сел в машину, чтобы проехаться в ней торжественно и осветить каракатицу всплесками огня. Машина, старая каракатица, так быстро разбежалась в этот раз, что мы услышали, когда любовались красивым фейерверком, как она рыкнула, засипела и замолчала. Взрывы были невероятные. Через несколько минут к нам подошел сильно поерзанный Алекс Ранк и сообщил, что можно отпеть малышку. Мы захохотали, и спросили, неужели этот рейс стал для нее последним. Он ответил, что да, и веселым голосом завопил, что она упала в пропасть, потом захохотал, и предложил не останавливаться, а запить еще. Оказывается, он еще успел выскочить, потому что крыша не закрывалась, и он так и сиганул через нее.

Было ужасно смешно. Но, так как мы еще не очень успели привыкнуть к нашей старой каракатице, прощались мы с ней довольно легко.

Я оглянулась, сидя на лавочке. Боже, что такое со мной? Этот ужас въелся в каждый синапс моего мозга, в каждый нейрон.

Я побежала к Тому, и вот промелькнул почти квартал под подошвами моих босоножек. Я позвонила Тому и спросила, можно ли я зайду к нему в гости. Он ответил согласием, и тут же услышал звонок в свою дверь. Он явно не был готов к тому, что я так быстро нагряну и немало удивился.

— Привет. Можно я зайду?

— Привет. Да, конечно.

— Ты один дома?

— Нет, мама еще.

— У тебя что-нибудь попить есть?

— Лимонад в холодильнике остался. Принесу сейчас.

Я прошла в его комнату. Интересно, куда я его выселю? Или он меня проводит к другому спальному месту? Я бы тут осталась.

— Я себе еще взял. — Он пришел и протянул мне бутылку.

— Хорошо. Молодец.

— Как чувствуешь себя, на сколько лет? Уже привыкла?

— Да. У тебя курить можно?

— Только в окно. А то потом мама зайдет и убьет меня.

— А вот можешь ты мне ответить на вопрос, что я к тебе пришла?

— Конечно, тебе не хотелось идти к Михаэлю.

— Может, ты еще скажешь почему?

— Раз пришла, значит надо.

— Откровенно можно?

— Тебе необходимо.

— Я переночую у тебя, ты не против?

— Нет. Тебе нравится в этой комнате?

— Да, я бы тут и осталась.

— Очень приятно. Может быть, все-таки рассказать, что с тобой произошло?

— Ты не пытайся додумать что –то на счет меня, знать можно только то, что видишь перед собой. Давай договоримся, что ты знаешь только мое имя, и что сижу рядом с тобой.

— И куришь в мое окно.

— Хочешь? — Я протянула ему сигарету.

— Нет.

— Как твоя очередная жертва?

— Затуши об меня сигарету, если я опять в кого-нибудь влюблюсь. Пыталась намекнуть на предложение позавчера.

— Да что ж такое-то? Мне придется выкуривать пачку в день. А на тебе не останется живого места.

— Но я не виноват, что у меня специфическое чувство прекрасного.

— А я из-за тебя не собираюсь получать бронхит и воспаление дыхательных путей или что там можно еще получть из-за этого?

— Не получишь, я буду курить, а ты - тушить.

— Ты оказывается еще и заботливый. Вот уж не ожидала.

— Я же носил тебе сумку в восьмом классе.

— Ты носил сумки всему классу, иногда даже по три сразу, опомнись, Том.

— Я честно был в них во всех влюблен. И к моей заботливости это не имеет никакого отношения.

— У тебя есть что-нибудь выпить?

— Ты что? Откуда? — Он постучал себя по виску, и сделал жест, который должен был мне напомнить о том, что дома его мама.

— Хорошо, ты вообще хочешь что-нибудь? — Спросила я шепотом.

— Если только пиво или энергетик.

— Какие у тебя вообще могут быть проблемы с алкоголем и с родителями, когда ты живешь на первом этаже? Только я не могу выйти, я дам тебе деньги, ты можешь сходить?

— Ладно, вернусь, мы это обсудим.

Он взял у меня двадцатку и выбежал вон. Несколько минут я сидела в полной тишине и смотрела в окно. Потом я отвернулась и стряхнула пепел в тарелку, которая стояла в комнате специально для этой цели... Потом я услышала стук в окно. Я открыла, и на подоконник тут же приземлился пакет со спиртным. Я обнаружила там две банки пива и один энергетик. Том помахал мне ручкой и зашел через дверь с пустыми руками. Он поинтересовался, люблю ли я все еще такое пиво, я ответила, что уже не с прежней силой, но все ж не откажусь.

— Я не буду ничего объяснять.

— А если я начну тебя пытать? Жестко и отвратительно?

— Тогда я сдамся... Но все равно ничего не скажу.

— Тогда мне придется пойти на крайние меры.

Потом он бегал еще раза три, ночью, и каждая его следующая пробежка приносила нам все больше разнообразия.

Мне очень нехорошо... Мне ужасно... Я схватила рюкзак и убежала... Я уеду в Судан, наверное. Точно. Я бежала по улице, шла, ужасно. Ужасно совершенно не понимаю. Когда я уже совсем заплетала ноги неясно как, вдруг сзади опустилась на меня ужасная рука. Ужасная она была не только потому, что это было неожиданно, но и потому, что опустилась она как-то очень уверенно, словно этот кто-то знал меня, бежал за мной и хотел меня напугать, и потому что это было сзади. Я быстро обернулась, чтобы посмотреть в лицо своей опасности... Но опасностью оказался Том... Я так шумно вздохнула, что по- моему его напугала...

— Фуф... Ты свихнулся что ли, так пугать... Я чуть сознание не потеряла.

— А куда ты так несешься? — Тома не так–то легко отшить.

— Ты как умудряешься так хорошо выглядеть после такого количества алкоголя? — сделала попытку сменить тему.

— Особенность.

— Ну ладно... Я скажу тебе... В аэропорт, доволен?

— Не совсем, я не понимаю, почему, что–то не так?

— Отдохнуть решила, думаю, что это мне не помешает. Ужасный был учебный год, хорошо, что последний... Теперь жди меня на своей кафедре в сентябре.

— Не считаю, что тебе было тяжело. Я у тебя в седьмом классе списывал, помнишь ли ты?

— Послушай, мне некогда. Я уже выполнила свой долг приличной девушки, поговорив с тобой и ответив на все твои вопросы. Я уже с ума с тобой сойду...

— Я был бы не против.

— Я, правда, хочу отдохнуть. Тем более, что я чувствую себя как ni siquiera quiero hablar.

— Я тебя не понимаю.

— Что?

— Мы долго готовились к твоему приезду, мы все тебя ждали. Ты же приехала сюда, мы думали, ты с нами будешь отдыхать.

— Ну, извините. Хочу найти себе страстного африканца, который не будет так пить. Можешь Михаэлю передать.

— Значит, ты летишь в Африку?

— Ты сообразителен. Как тебя только в лаборанты взяли? Надо было сразу в доктора наук.

— Ну зачем ты так говоришь?

— А что, гениальный Конквест снова ущемлен?

— Я думал... Не знаю... Тебе совсем наплевать?

— Да не наплевать мне ни на кого. Но мне надо доползти до аэропорта, пока я не свалилась.

— Я с тобой. Мой однокурсник, ты с ним не знакома, отправился в Ньялу, и, вместе со своей экспедицией, неподалеку они обнаружили старинный то ли город, то ли селение, под названием Кас. Может, и мне полететь?

Может они там и инопланетян обнаружили?

— Не уверена. Африканцы такие, очень, знаешь ревнивый народ... Увидят еще нас вместе с тобой. И друг твой тебя не найдет...

— А вот я exactamente...

— Прости. Была рада nombramiento.

— Ладно, прощай. — Сказал он с ноткой грусти. Хотя мне кажется, ему было вообще наплевать на меня. — У тебя красивые ноги, если уж у нас asignaci;n.

— Я думала, ты изучал особенности кинематографии.

— Adi;s!

— Прощай, Тома. Если я не вернусь, значит, я нашла рай.

Я вошла в здание аэропорта. Там было очень много отлетающих. Кто –то мог бы растолкать всех локтями и вставить паспорт в аппарат по выдаче электронных карт –билетов, но я увидела свою знакомую, с которой мы вместе учились в Париже... Она рассказала мне, что теперь работает стюардессой и учится заочно в специализированном вузе. Она взяла мне карту по своему документу. Я быстро получила свой билет и долго ждала своего самолета. Минут двадцать — двадцать шесть. По современным меркам, ужасно долго. Я пошла в кафе напротив, чтобы немного подкрепиться. За столиком моего кафе, совсем недалеко сидел один субъекс, напоминающий мне Тома, в капюшоне. С торчащими из под него стеклами очков. Эх, Том, Том, была бы я немного поглупее, решила бы, что ты в меня влюблен. Я решила, как настоящая бесстыжая extra;o подкатить к нему. Он сразу же сдастся на милость мне. Я заставлю его за его намеренье просить пощады.

Опустив топ так, чтобы было видно побольше красоты, и, ярко накрасив губы, я подошла к его столику.

— Мужчина! Мужчина! Не отворачивайтесь! Что же вы, неужели я вам совсем не нравлюсь? Я же с вами говорю!

Sajn;lom, nem ;rtem.

— Ki fogja ;rteni. Azt hiszem a nyomomban. Sz;val tal;n majd siker;l ismerets;g ut;n az ;sszes magamnak, mondom magamnak? — Я нахально лезла прямо напролом и хотела, чтобы он сам сдался. — Mi a neved? Ismerkedjen? Te t;nyleg szeretsz engem, azt mondom, hogy ez egy...

Я в прямом смысле лезла грудью на амбразуру.

— L;ny, hogy t;vol t;lem!

— ;gy gondolom, hogy meg kell cs;kolni. Megmondom az ;r.

— Отойдите.

— Melyik sz;gyenl;s! — Я положила руку ему на плечо и попыталась чмокнуть его в щечку, вышло плохо, он дернулся, и я попала ему в ухо.

Я захохотала, как это делают девушки определенного сорта. Он отвернулся, чтобы я не успела разглядеть его. Ну идиот. Великий конспиративный шпион.

На ухе у него отпечатался след моей красной красивой помады. Я страстно выдохнула.

— Szeretlk. — Он сделал удивленные глаза.
— De jobb, fizet nekem azonnal. — Я издевалась над ним.

Он ненадолго повернулся.

— Вот вам деньги, только отойдите. — Сказал он, суя мне сто севров. И я ловким движением сорвала капюшон. Сняла очки.

— Ты платишь всем незнакомым идиоткам?

— И даже знакомым...

— Сколько ты уже за мной наблюдаешь?

— Я прошел за тобой от т ой... — Я зажала ему рот рукой.

— Ты не можешь со мной лететь. Скажи сразу, что тебе нужно.

— Честно говоря, я не знаю.

Не догадывается ли он. А может быть уже хочет разделить свои догадки с кем –то. Возможно... Ну, с Михелем, или с Алексом Ранком он мог поделиться, с Авой Оливией, с Мэдисон Авой.... О, Боже... Они конечно, не сдадутся, даже если их пытать будут, особенно Ава Оливия, которая не терпит боль и боится крови, и Мэдисон Ава, которая положила глаз на пьющего Михаэля. Даже тайна, которую знают двое, знают все.

— Может быть...

— Все, что я могу тебе предложить, сфотографироваться на прощанье.

— Ну уж нет, я решаю как.

Я не совсем поняла.

— Очень быстро.

— Нет, уж здесь недалеко открылась фотолаборатория, которая снимает, как снимали тысячу лет назад. Там восстановлена по чертежам вся техника, даже сейчас... пленка.. и эти, как их... фотоаппараты.

— Хорошо, но не думай, что что –то стало по-другому. Ты все еще мой друг. И вытри помаду с уха.

Мы дошли в эту мастерскую. Там было просто, как в музее, причем в интересном музее. Все можно было трогать, даже фотоаппараты. Я их видела только на обучающих слайдах.

Мы долго фотографировались, дурачились, в разных ракурсах, издевательски корчили рожи и строили рожки. Глупости.

Том выбежал из лаборатории первым и куда–то помчался, ему кто–то позвонил по срочному делу, сбежал. Он долго извинялся, но все равно куда –то унес свои кости...

А я стояла рядом с лабораторией. И держала в руках пачку фотографий. Они были красивые, я видела такие впервые, напечатанные на листе бумаги, и невероятно огромные, а так же матовые... Что это?

Я задумалась, а тем временем пригляделась к гражданину, который медленно шел. Думал, что я его не вижу. Шел, и шел. Ко мне.

— Разве нельзя просто поздороваться?

— Ненавижу. — Тихо сказала я, но так тихо, чтоб ему было слышно..

— Ясно. Тогда я поздороваюсь. О, прекрасная Владычица Книги мертвых, привет, тебе, привет. Поделишься со мной своими богатствами и будешь пребывать в земле Солнечного света, а не в чертогах с решетчатыми окнами и холодными полами.

— Чарльз, ты букет забыл. Владычица в гневе.

— Кто повторяется, тот тебе, наверное, не интересен...

— Еще как. Обожаю идиотов. Ты же видишь, я к тебе совсем не ровно дышу... Ты же меня каждый раз спрашиваешь про какую –то книгу мертвых?

— Ты, кажется, профессию сменила? — Язва. Как не стыдно? — Сколько берешь?

— Сто в час. Для тебя скидку сделаю!

Я взяла у него из кармана платок и вытерла губную помаду, улыбнулась... Потом засунула платок обратно....

- Да как ты смеешь?! Vil criatura! Eu vou matar voc;!

Я послала ему воздушный поцелуй. И уходя, сказала

— Esta mem;ria de repente se voc; esquecer o que eu pare;o, mas voc; vai precisar de chamar urgentemente de um identikit!

И выбросила фотографии. Фотографии закружились, как осенний листопад. На них была только я одна, те фотки, где мы были вместе, Том унес с собой.

Я зашла в самолет, летящий в Хартум. Мое место было не у окна, а жаль. Но там пока было пусто, и я понадеялась, что я смогу с тем, кто туда сядет поговорить и он меня поймет. А пока примостилась на сиденье рядом, у окна. Моим соседом был ветер... Вдруг, неожиданно послышался ужасный голос, свистящий, завывающий, баритон. Я высунулась из –за своего сидения и посмотрела на обладателя самого замечательного голоса мира. Он был белый, длинные волосы свисали почти ниже плеч и казались ненастоящими, кстати, они же закрывали пол лица, так же наш блондин имел маленький сверток и большой чемодан, он спорил со стюардессой, и его длинный рост заставлял его согнуться в половину почти и стоять криво.

В последнюю неделю я стала замечать, что становлюсь эмпириком... Я смотрю на вещи и вижу реакцию на эти вещи свою... Я хочу почувствовать их... Я могу подойти к дому, положить руки на стену и почувствовать все что может там быть, жильцов, отношения, вещи... Я могу подойти к окну и почувствовать то, что и тот, кто за этим окном, за этим... Я вижу все... Мне захотелось увидеть все... Посмотреть на все... Я хочу быть с ними... Обнять весь мир... И улететь с ними... Куда?... Куда улетают в шестнадцать лет... Я все вижу... И я почти лечу... Но мне страшно... Странно, я почти всегда была ну, конечно, не агностиком, но почти, рационалистом... Мне опять представилась эта рука из моего сна.

Истина — это великий дар Бога.

Он дарит ее тому, кому хочет.

Сила того, кто следует за нею,

спасает несчастного, кто от нее убегает.

Рука влекла и манила меня к чему –то неизведанному, но однако я чувствовала, что она защищает меня, хотя я никогда не могла видеть ее обладателя. Я всегда шла во сне за ней, боясь и желая достичь того, с кем хочу поговорить. Я хотела узреть его, но мне всегда не хватало времени, и я так ни разу и не увидела дальше руки...

И только как я подумала об этой руке, я вспомнила, с чем я ее ассоциировала, это была рука одного моего знакомого. Но эта рука могла меня завлечь только в непритязательные места. Не ждало счастье меня там. Рука... Его рука... Да... Эта рука очень осторожно опустилась рядом со мной на кресло и сидела устроившись превосходно на подлокотнике. Она подняла запястье и поправила очки на тощем лице. Вот я поняла, что сейчас мне представляется уникальный шанс взглянуть в лицо тому, кто мне снится. Я посмотрела и поняла, что не сплю. Это был мужчина с белыми длинными волосами замаскированный под... Тома. Рука сразу же оказалась самой обыкновенной. Я проснулась.

— Ты зачем здесь?

— Затем.

— Ответ достойный альтернативно одаренного человека или, судя по экипировке, нужно выразиться более прямо, архиидиота.

— Я чувствую себе подобных. Поэтому меня и тянет к тебе.

— Меня не интересуют длинноногие блондинки. Можешь выходить.

— А деньги за билет ты мне вернешь?

— Надо было раньше думать. И сдавать, пока его еще могли назад принять в кассе.

— Почему ты так настойчиво не хочешь ехать со мной?

— Потому что ты так навязчиво хочешь ехать со мной.

— Ну тогда я еду отдельно от тебя.

— Отдельно в шаге от меня.

— Ты от меня скрываешь все, что можешь. Хоть что –нибудь ты мне скажешь?

Я схватила его за руку. Самолет начал набирать высоту. Мне стало невыносимо тесно.

— Vous avez de l'entendre! — Прошептала я ему прямо в ухо. — Им это совершенно ни к чему. Что бы ему такое наврать?

Мы еще немного посидели, взявшись за руки. Он зачем –то продолжал теребить мою руку. Он не хочет объяснений, значит, скорее всего, я скоро потеряю друга.

— Зачем ты меня держишь за руку?

— Я поддерживаю тебя. — Он очень умный. Он о чем –то догадался. У меня нет выхода.

Я немного посидела, пока откроют туалет в самолете. А потом потянула Тома за руку.

— Запомни, ты в очереди.

Я зашла в туалет первой и подождала, пока пройдет стюардесса. Том улыбнулся ей и, предупреждая всевозможные вопросы, со счастливым возгласом сообщил, что он следующий в этот удивительно нужный кабинет.... Я засмеялась за дверью в туалете, так как услышала.

— Пойду, обрадую пилота.

Как только она прошла, он постучал мне в дверь и я открыла. Любой обман будет бесполезен, так как он теперь считает, что едет вместе со мной, и переубедить его в том, что цели нашей поездки совпадают будет очень нелегко.

— Это была я. — Сказала я, когда он зашел и посмотрел мне прямо в глаза в упор... В упор, потому что места было ужасно мало... Кошмар. –Надеюсь, ты понимаешь, о чем я сейчас говорю тебе.

— Да, я об этом догадывался. — Сказал он, таким голосом, как будто произносил эпитафию, или очень неуверенно признавался в любви.

Ненадолго замолчав, мы удобно устроились там, изучая все таблички, висящие на стенах и запрещающие делать то, что нельзя.

Не понимаю, зачем существуют такие таблички

Итак, нельзя

Трактовка наша:

Проносить с собой в туалет рацию.

Смахивать лишний пепел с сигареты.

Пользоваться теми зажигалками, которые Вы приобрели на борту самолета другой авиакомпании. Заметьте, про курение ни слова!

Проносить так же в туалет зонтик.

Чего можно здесь –то опасаться?

Показывать большой палец правой, исключительно только правой руки, повернутый вверх.

Показывать большой палец правой, исключительно только правой руки, повернутый вниз.

Боже, здесь, что есть камера?

Читать газету. А газета –то им чем не комильфо?

Заходить в туалет вдвоем, что мы только что нарушили, но нас это совершенно не беспокоило.

Становиться на унитаз ногами.

Одно правило мы уже попрали, не пуститься ли нам во все тяжкие?

Ловить в унитазе рыбу. Интересно, а кто –то уже поймал?

Брызгать на стенки и пол. Даже страшно представить, для кого эти правила!

Справлять свою нужду по -собачьи. Вот, идиотка, взяла билет на самолет выпускников психушки!

Совать в унитаз ноги. А я же так хотела?

Нельзя спать в туалете.

Мы так зачитались, что не услышали что у нашей двери в туалет уже поселился целый хор, всех тех, кто не доволен своей жизнью, и попытается лишить нас ее, если мы выйдем. Они там стояли уже довольно давно, если верить их восклицаниям......

Надо же как эта толпа возжелала опустошить свой переполненный организм.... Меньше надо пить. Вы же в самолете, господа хорошие. Здесь и кричать –то и громко разговаривать, наверное тоже запрещается всем. В общем, когда стюардесса, опять же не мы, открыла двери, и мы вышли, нам тут же выписали штраф, за то, что мы занимали туалет вдвоем, а так же почти за весь список, который там был нарисован на стене рядом с унитазом. Меня порадовало только одно, что камеры там действительно нет, я была на седьмом небе от счастья.....

Когда мы вышли из самолета, мы оплатили штраф, благо он был не такой большой.

Чуть с ума не сошли, пока спорили друг с другом в маленьком кафе о том, какой отель выбрать, хотя он ничего не мог понять в размышлениях о том, что так может мне помочь. Я показывала ему «Отель Мирового класса Мария», в котором остановиться можно было недалеко от центра города. И очень выгодно для меня. Он же искал места, которые были рядом с пляжем, местными достопримечательностями и магазинами. Национальный Музей Судана особенно приглянулся Тому, он слишком долго его рассматривал, и издевался надо мной. Я уже даже подумала, не хочет ли он мне подать идею, поискать там что –то интересное, мне там все равно не хотелось даже рядом появляться, и я намекнула ему, что такие шутки неуместны. Мой же отель находился на Эль–Тайяр–Эль–Геймайл–Стрит. Мне не очень понравилось в этом «мировом классе», который я нашла через интернет. Слишком странный. И с намеком на пафос.... Между тем, на вывеске в «world class» буквы «r» и «а» обделили подсветкой местные хулиганы. Комментарии тоже оказались не лестными, всего лишь несколько положительных, но большая часть нецензурных.

«Мария» была довольно дорогая, и это был еще один довод в пользу того, чтобы отказаться от нее. Но она была самым лучшим в этом городе отелем. Переспросив, Том собрался, и мы поехали в гостиницу. Он взял мои чемоданы и не совсем точно определил роль, говоря со мной как мой Escortlover. Я расплатилась и немного охладила его пыл, назвала его, может и не совсем подобающим в данной ситуации, словом «fratello». Девушка на ресепшн сказала, что номеров очень мало. Я засунула в ее карман еще сотню севров и прошептала, что нам нужен номер обязательно с двумя кроватями, но чтобы об этом никто не знал. Ни из постояльцев, ни тем более кто –то из знакомых, потому что ко мне могут приехать, не обязательно им сообщать. И еще, не стоит говорить им, с кем я там нахожусь. Номер мы естественно оформили на мое имя. Девушка подмигнула Тому, улыбнулась и спросила у меня, женат ли он. Я ответила ей, что нет, и она вполне может попытаться с ним пококетничать, может, он и обратит на нее внимание. Она еще больше заулыбалась ему, и я показала ему кулак из –под стойки, чтобы он знал — nada para pegar. Я потянула его в лифт. Камеру я увидела. Она как раз была на уровне потолка. Так как я всегда сутулилась, моего лица не было видно. А Том заходил боком и был слишком высокого роста, чтобы было видно его сверху. Когда лифт остановился — Том, конечно, вышел первым, и я за ним поковыляла. Как только мы зашли в номер, я включила прибор, отключающий камеры, новый, сравнительно, я купила его с рук после месяца использования. Долго, очень долго мы молчали. Потом я сказала.

— Хочешь, позавтракаем?

— Расскажи мне, ты действительно хочешь ее перекинуть через эту границу?

— Не знаю, что тебе сказать, может лучше тебе все доверить, а?

— А где она?

— В черном чемодане.

— Не считай меня идиотом, его проверяли в двух аэропортах.

— Не знаю тогда. Где –то близко, совсем рядом с тобой...

— Ты куда бы хотела сходить?

— Просто по улице пройтись.

Он вообще больше ничего не сказал. Мы вышли из номера и так же на лифте спустились вниз... Мы гуляли по городу, намеренно обходя все местные достопримечательности, я взглядом приказала Тому обнимать меня... Под вечер мы зашли в бар и долго сидели там. На следующее утро мы заказали завтрак в номер, и ближе к обеду стали понемногу отходить от похмелья... Я ждала... Я ждала все, когда же он, наконец, подаст мне знак, этот президент. Непонятно было, а как же он вообще мог гарантировать отсутствие Интерпола? Или он надеялся на мои способности? Они, конечно, есть, но не безграничные. То есть моя безопасность зависит лично от меня. Знак я должна была найти в одном секретном месте. Сегодня я его поищу, хоть я и уж вчера не обнаружила его, я ждала так, как будто прямо сейчас он уже лежал там, а я медлила. Мы пошли прогуляться и примерно так же шли, как и вчера. Я промимо одного дома и оставленного на память смертным одним гениальным уличным художником граффити, залюбовалась, и провела рукой по нему. Впечатление складывалось такое, что эта была огромная фреска, тщательно выложенная на стене какого -то неизвестного жилья. Фантастические цвета, от красного, желтого до фиолетового, сплетались в одну картинку и образовывали портрет фантастической девушки с розами в волосах, и птицами вокруг. Около одной розы я обнаружила откалывающийся кусочек краски, и по привычке, выработанной моим отвратительным детством, отковырнула его, не присматриваясь.

Не присматриваясь, можно было даже не заметить, что этот кусочек откалывается, каково же было мое удивление, когда я увидела, что под этим кусочком краски лежит точно такой же рисунок. Я перевернула кусочек, и обнаружила, что это карта памяти. Вначале, мне показалось, что я все правильно сделала и положила ее в карман, даже когда Том заметил, что я куда –то смотрю мимо него и вообще не обращая на него никакого внимания, ни на его витиеватые речи. Он хотел было подойти туда и посмотреть, но я так громко засмеялась, что он понял, что лучше не надо, и вообще лучше уйти совсем уж отсюда. А последние два часа перед уходом в свой отель, мы зашли в туалет одного кафе, очень уж что –то я любила туалеты, в последнее время, по крайней мере, они стали меня пленять почему –то, и мы долго разговаривали, не беспокоясь, что можем быть кем –то услышаны.

— Я бы посоветовала тебе сидеть в номере вечером. Вдруг ты заметишь что –то — пойди, поговори с ресепшн. И жди меня у входа в бар отеля.

— Может, я за тебя сдамся? В тюрьме и то лучший отдых.

— Откуда столь глубокие познания? После поедем, отдохнем дома.

— Ты уникальна во всем. Объясню сразу, это не комплимент.

— Это я знаю но только ты сиди тихо... Как будто ты уже выехал, а они не заметили, чтоб даже комары тебя не слышали.

Мы вернулись к себе в номер и отдыхали там до вечера, потом заказали себе три блюда в номер и какого –то странного напитка... Там мы провели весь день сидя на полу и болтая о том, как мы вернемся обратно и будет все так, как никогда. Вскоре я услышала какой –то голос, приказав Тому замолкнуть, я поняла что это голос Чарльза. Он скандалил внизу и кричал на маленькую девушку на ресепшен. Я приказала Тому укрыться в соседнем номере, у привлекательной блондинки, с которой он вчера весь вечер флиртовал. Уж не знаю почему, но он совсем не спорил.

Куда ты, низкое созданье? Как ты проникло в это зданье?

Мое незваное насекомое внизу испытывало терпение маленькой девушки.

Он порыкивал, что убьет ее, если она не пустит его в номер, где мы с Томой отдыхаем. Вернее, что мы с Томом он не знал, но что я здесь он каким –то странным образом догадался.

До меня долетали отдельные отрывки диалога :

— Пустите меня к ней! Иначе вас тут к черту не будет!

— Вы не можете пройти в номер, мы уважающий себя и наших постояльцев отель, и недопустим, чтобы к нам врывались всякие...

— Вас тут...

— И кроме того Вы мне угрожаете. В меня не пугайте, я останусь на своем месте...

— Быстро меня к ней... Ведите...

Разумеется, было очень смешно все это случать, как я радовалась за свой выбор. «Мария» была прекрасным вариантом, здесь даже аппарат, сличающий отпечатки пальцев не работал, не то, что детектор паспортов, проверяющий сетчатку глаза. Их здесь просто не было! Эх, Судан, Судан! Рай, не тронутый разумом или цивилизацией!

— Я... Кто все эти...

— Вашему начальству даже торговлю сувенирами не доверят...

— Что вам надо от... И кто эти... сотрудники чего... Не могу понять, почему они здесь...

— Они работают со мной... Я испугался, что может она... Ее... держат... по воле... Я еще сам не знаю...

— Ну Вы скажите хоть, кем Вы ей приходитесь... Без этого пустить я не могу...

— Вы... понимаете... Я... муж...

Это совсем другое дело. Заинтригована.

— Подождите... В паспорте написано, что она несовершеннолетняя... Ей 16 лет... Как же Вы это объясните...

— Ах, я понял... — Ну ведь и актер же он. — Она взяла паспорт своей племянницы, они с ней очень похожи... Вы знаете... Она... Мы с ней находились на грани развода... Последние... все время ругались...

— Это интересно... Тогда я вынуждена сообщить...

— Не советую вам сообщать... И как Вы ее приняли, как Вы ее регистрировали, без отпечатков пальцев? Даже без этих... Них... Даже в сарае... обслуживание ни к черту... Отвратительно...

— Вы полицейский?...

— Да... Вы должны меня понять... А иначе закрываю за нарушение трудового законодательства.

— Я должна сообщить вам, что она в этом номере не одна...

— О!

— Но они взяли номер с двумя кроватями...

— Тогда тем более пустите меня...

Я понимала, что бежать уже поздно. Да и ни к чему. Звук ужасный я слышала на лестнице. Это бежал разъяренный Чарльз.

Как только он вбежал в комнату, я сделала самое невинное и удивленное в тоже время личико... Несдобровать тебе, пролаза! Беги туда, Где голод, холод и зараза царят всегда.

Иди знакомою дорогой.

На лестнице послышались шаги девушки с ресепшен, которой не терпелось узнать, чем же закончится эта странная ссора...

— Вот ты где, развлекаешься!... Что ты здесь делаешь?... Быстро иди!... Сюда!... — Он запыхался, пока бежал по лестнице. Но сил кричать я бы у него немножечко позаимствовала... — Сейчас мы выйдем отсюда и отправимся вместе домой.

— Боже мой!... Чарльз!... Я не ожидала! Я обиралась просто отдохнуть в компании одного юного мальчика, с которым недавно, совсем недавно познакомилась... Не могу тебя с ним познакомить, боюсь за его моральное здоровье. Но уверяю, он бы тебе понравился.

— Что ты здесь делаешь? Учти, свой вопрос я не повторю! И где этот мерзавец?

— Отдыхаю. Мой мерзавец вышел. Я могу просто отдохнуть с другом, в приятной, в отличие от тебя, компании, около моря, пляжей... Не будь ты таким ревнивым, я бы вас точно познакомила.

— С другом! Я хочу его видеть! И что это тебе вздумалось отдыхать в Судане, так близко от Египта? Подальше от меня! Я тебя убью! И другу твоему не меньше повезет!

— Я тебя с другом терпела у себя в доме! Хотя Вы вламывались туда не раз и без предупрежденья!

— Я не понимаю, что между нами происходит! — Чарльз начал намекать мне, что рядом

находится девушка, и она –то не должна была все понять... Но мне было плевать...

— Как я устала от этого твоего идиотизма. Это неотъемлемый пункт в досье любого следователя или это лишь твоя индивидуальная фишка?

— Я пытаюсь облегчить твою судьбу, loco cabra, sin mi negocios, sentarse a la vida, ganador de los necios, busco para usted un buen ambiente. ;Y t; no quieres que cutre incluso estiro su maldita mano! ;Polla! ;Cabrona!

— Если бы я протянула к тебе хоть мизинец на правой руке, ты бы давно отгрыз не ее по локоть!

— Так ты покажешь мне своего друга?

— Пусть он еще поживет, Чарльз! Мы теперь с тобой будем видеться редко, мне же должен вместо тебя кто –то остаться.

— Зачем ты здесь? Неужели ты считаешь, что взяв с собой какого –то первого под руку попавшегося сосунка, ты сможешь меня обставить.

— Любезный, я не вижу причин, что бы Вы могли меня ни в чем -то обвинять... Я слишком часто бывала в те же местах, что тот преступник, наверное... Я слишком люблю Древний Египет, но сомневаюсь, что это причина...

— Закуришь? — Он прекрасно знает, что в отеле висит приказ не курить в номерах и проверяет меня путем отклонения от поведенческого образа. Да и если бы я могла закурить в отеле, этот факт означал бы, что я не боюсь датчиков, а значит, я их отключила. А если бы я удивилась, то вполне может статься, что я тут отдыхаю с милым другом и совершенно не вникала в происшествие в Лондоне. Я посмотрела на него. Глаза в глаза. Это всегда лучший метод проверить визави. И снова меня охватил ужас.

— Нет. С чего бы это?

— Не отказывайся. Ты хочешь, только боишься в этом признаться.

— Меня из гостиницы выгонят, если узнают, что я здесь курю. Пойдем лучше на балкон.

— Нет. И тебе советую избавиться от этой идиоткой привычки! На балконе!

— Я бы не отказалась выкурить с тобой сигарету –другую на улице, но ведь скоро должен вернуться мой друг, он нас неправильно поймет.

Было б очень странно, если бы он курил с подозреваемой на глазах у сотрудников, вместо того, чтобы заниматься делом.

— Кто тебе сказал, что мы будем видеться редко? Чаще, моя дорогая, чаще. А уж кто должен оставаться при тебе и рядом с тобой я решу!

А я так хочу кофе.

— ;No, Charles! Ahora estamos a la espera de un divorcio. ;Nada interesante en el escenario ya no ver! ;Se cierra el tel;n!

— Но ты же осталась в номере. Хотя ты прекрасно слышала наш разговор с ресепшн.

— Ты, правда, хочешь протянуть мне руку?

— Да. Я хочу этого.

Я посмотрела на его руку, которую он неуверенно протянул мне, не веря собственному счастью. Это была та самая рука из моего фантастически страшного сна. Значит, именно он должен был схватить меня и вырвать из плена обмана. Так просто? Но что все, что здесь разыгрывается ложь.

— Знаешь, если бы я была виновна, я бы вероятно протянула тебе руку, но мне нет выгоды.

;O que pode ser dito de dentro de bala?...

— Я подожду, еще совсем чуть –чуть. Потом может быть слишком поздно...

— Где ты остановился? Может быть, когда ты потом остынешь, сходим куда –нибудь втроем?

Он вышел, и я смогла расслабиться. Я так испугалась, что забыла про завтрашний день. Мне захотелось уехать. Туда, где никто бы меня не искал. Если бы я могла уехать в ту местность, где нет нужд бежать. А может я уже пришла именно туда?... Я жду, когда утихнет все внутри — И захожу в обитель пустоты. Еще одна: дорожки у двери, Ряды скамеек, книжечки; цветы уже завяли; где-то в глубине молчит опрятный маленький орган; необратимость тишины густой... и образ, узнаваемый трудней, И назначенье непонятней. Кто последним самым будет видеть в ней... Могильный вор — ценитель старины; Чудак, пьяненный запахом свечным, Он будет представителем моим — Неискушенным; знающим — забыть уже успели всё. Сюда тянуть не перестанет. Как же сохранить здесь удалось надолго эту суть, что есть в разлуке лишь — рожденье, брак, и смерть, и мысль об этом — понимай, как хочешь всё? Пусть неизвестно мне к чему он, сей заброшенный сарай, но здесь побыть приятно в тишине. Священный дом — на толочи земной, для наших общих действий место встреч, распознанных и названых судьбой. Уж этому забвенья не предречь; — коль жажде посвященья — быть и впредь, кого-нибудь с ней, верно, занесет на эту толочь и под этот кров, где должно, так мы слышали, стареть — затем, что здесь довольно мертвецов.

Я лежала на коврике и почти не видела ничего, кроме его взгляда. Я помню его, как он смотрел на меня тогда в допросной, но это был не такой взгляд. Уже более осторожный и ужасный. Как будто он готовится к чему –то и чего –то ждет. Он стоял передо мной с протянутой рукой последний раз. Завтра он никуда не уедет. Он теперь будет здесь, где –то за моей спиной, а ведь я должна быть совершенно одна и свободна. Я собралась с духом и взглянула в лицо тому, что я дала имя реальный мир. В это время как торнадо ворвался Том... Он закричал, что я отравила его в логово извращенки. Она набросилась на него, как только он вошел, и вопила, что она заметила, как он смотрел на нее в баре. Разве бывают еще такие идиотки, а? И все это время, оказывается, он усиленно боролся с ней за дверь в коридор.

— А ко мне приходил сотрудник органов. Сказал, чтобы ты отвернулся и теперь ходил только наклонив голову вниз и боком. Такой вот он вредный, кишечник этот, нам попался.

Я улыбнулась и подмигнула ему, как та блондинка из бара. Он скривился, и ушел на балкон... Курить что ли? Скорее всего, страдать.

Я очень надеялась на него, у него били не очень твердые намеренья, как я поняла, но он очень сдерживал свою боязнь провала. Зачем он поехал вообще, кто мог бы объяснить, с кем он связан, неужели не мог он был связан, если был студентом. Он следит. Чарльз следит. Они ни разу друг друга не видели. Может, им свидание устроить взрячую, это облегчит мою судьбу? А если же Чарльз не подозревает, то Том со мной, вытянет из моего слабого друга все что жаждет его душа, он будет рад ухватиться за этот факт, и меня за хвост хватануть.. Я буду выглядеть совсем не прилично, как последняя mujer de vida f;cil, хотя так подставиться не могла бы даже и она... Глупое вранье. Глупая идея, с приездом в этот отель с ним. Что будет потом? Что будет, когда все кончится? Что будет потом, когда закончится этот мир, и начнется другой? Но не стоит впадать в панику, или как это там называется, когда от страха просто сквозь землю провалиться хочется.. Итак, когда говоришь с собой, говори правду. Стена недоступна, на границе наверняка уже роты солдат. В Судане везде повсюду друзья и товарищи Чарльза. Почему он зашел один? Страждал поддержать легенду, но какое этой девушке дело до этой легенды его всей? И почему она не выселила меня с моим поддельным паспортом? Это тайна, непонятная мне. Я посмотрела на свой датчик, Чарльз находился совсем недалеко... Через две улицы... Кто делает не больше того, за что ему платят, никогда не получит больше того, что он получает. Главное понять, кто делает больше... Я почти была готова спросить, что его здесь держит... Но он мне соврал бы как external respiration и диффузия кислорода в ткани, а углекислого газа в кровь. Я была где –то в трех шагах от истины. Том осторожно покинул свою нору. Он, видимо, много видел фильмов про шпионов и делал смехоподобные пародии, перелипая от одной стены к другой. К спецшколе диверсантов я бы на гранатометный выстрел его не подпустила. Том близко подошел ко мне. Я сидела на мягком ворсе, на ковре и на светлых досках с подогревом частично. Он стоял, и мне думалось, грустно глядел на прибор. Он прошептал.

— Я с тобой. Они не должны тебя пугать. Ты находишься вне зоны опасности. Я могу помочь тебе.

— Как? Возьмешь все на себя?

— Ты полностью находишься под властью кластерной головной боли... Тебе необходим курс бальнеотерапии. Ну, так как здесь нет совершенно никакого оборудования и не предвидится, то...

— Где ты таких слов нахватался, ты же историк, а не врач.

— Я посещал курсы, к тому же у меня много знакомых медиков. Пятерка по истории — видео, которые они снимали для меня с лекций, причем, был случай, когда один парень даже операцию, на которой он ассистировал, снимать пытался. А один раз я даже ездил на курсы вместо приятеля, который в это время спал. Я могу сейчас снять боль с шеи. Я все время таскаю с собой, не подумай, для себя, акупунктурные иголки. Могу тебе их.....

— Если тебе не придет мысль засадить мне ее в сонною артерию, пока я буду почти вся в твоей власти..

— Лучше делать на полу.

Я растеклась по полу. Почти как желе.

— Спусти майку ниже плеч.

— Si tienes talento, que desaparecer; de la historia, me encanta seu tratamiento ex;tico. ;Aunque a;n no se ha pegado en m; ning;n agujas!

— Я исправляю. Немного задержи дыхание. Закрой глаза. — Он говорил низким гулким тембром, как будто только что пробежал двенадцать километров и сильно сбилось дыхание у него или просто плохой вестибулярный аппарат. — Мгновенной эйфории не обещаю, но облегчение гарантируется, фирма не подводила.

Он опустился и нагнулся надо мной на коленках, щупая что –то близко от лопаток.

— Передо мной лежащей ни один мужчина не стоял на коленях..

— Я готов простоять перед тобой на коленках всю мою жизнь, но процедура занимает не так уж и много времени...

Немного погодя первая игла вошла в пространство около шеи.

— Ай! Вот так без объявления войны.

— Сейчас пройдет. Сначала очень неприятно... Не дергайся, а то останешься паразитом с кривой мордой!

— Интересно, а ты на ком –нибудь передо мной тренировался?

— На манекенах.

— Хватит! — Заорала я и попыталась дернуться. — Я не крыса, чтобы эксперименты проводить!

Но мои попытки были жестоко пресечены твердой, неожиданно сильненькой, рукой Тома, который всадил мне еще две иглы подряд, одну под лопатку, а следующую, рядом с позвоночником, еще опустив мне майку.

— Юноша, мне кто–то наябедничал, что врачи — бесполые существа.

— Но я не врач.

Очень весело. Не сомневаюсь в его безграмотности. Курсы он посещал! Неискусный мастер сумел меня вывести из себя.

Через десять минут я уже извивалась и требовала снять с меня все иголки, и на все крики Тома, что я должна совершенно неподвижно лежать, не обращала никакого внимания. Он вставил, что я больше кричу, чем у меня спина болит. И что осталось две иголки всего –то. Я сказала, что он садюга и извращенец, на что он сказал, что не станет выслушивать это от самки дикобраза.

— Ты меня ей и сделал!

Я действительно напоминала сейчас помесь ежика с аспидом. Я юлилась на полу, и спорила. Жаль здесь не водятся зоологи, а то они бы утащили меня на опыты.

— Это твое истинное лицо. — Он громко захохотал, что, наверное, ресепшн слышала все, но я не остановила моего друга.

— Хорошо, что я никогда его не увижу.

Я уже через несколько минут начала наслаждаться процессом. Лежала неподвижно и смеялась с этим недоГиппократом... Мне стало так

хорошо... Я умиротворенно развалилась на деревянных досках с подогревом, и довольно пушистом ворсе, закрыла глаза и почти вздремнула. Том по чуть –чуть стал вытаскивать из мен иголки. Было не так, как раньше. Я, конечно, не могла бы сделать сальто —

мортале, но я его и так бы сделать не могла... Когда я уже собиралась вставать, рука Тома повалила меня назад. Это было непредсказуемо, из — за чего? Я оказалась в зависимом положении, почти жуя ковровое покрытие. Я не разобралась в причине приступа его агрессивности. Он задал мне вопрос:

— Зачем он приходил?

Я пригласила, наверное!

— Ты меня не предупредила.

— Он мне тоже не доложился.

— Он кто? Ты с ним в прошлом году познакомилась?

— Он полицейский, но не беспокойся, он далек от разгадки, как ты от медицины.

— Я волнуюсь за тебя.

А я волнуюсь за него...

Он, за что ему большое спасибо, позволил мне встать и обнял меня... Мы сидели долго. Говорили очень мало. Ночь почти кончилась, когда мы расцепили руки. Отправились спать мы около 4 утра.

Утром мы зашли в маленькое кафе, в то кафе, мы не стали идти в ту забегаловку, в которой были в прошлый раз. Я не сказала ему, что он требовал. Зачем его пугать. Мы поели, немного выпили. Момент истины придется отложить. Внезапно меня снова охватил ужас. Том схватил меня за руку и начал останавливать, но я вырвалась и сказала ему, что он идиот. Я выбежала из кафе. Ничего не соображавший Том побежал за мной, постоянно окликая. Я крикнула ему идти в отель, чтобы он не попал под горячую руку. Он отказался, побежал и обогнал меня. Я осыпала его кучей мерзких ругательств, вырвала у него свою руку и побежала дальше. Том не отставал от меня. Где кислород? Я задыхалась. В висках звучал полнейший рок. Вдруг в голове взорвалась невероятная хлопушка. мы ушли в ободранные узкие переулки. И все еще немного побаиваясь того, что я буду узнана, я обняла Тома и уткнулась лицом в его кофту. Он же шел открыто. Я попыталась пройти в двух кварталах от того места, где мне была оставлена карта памяти. Она была запаролена, и запрограммирована так, что если в течение пяти секунд после коннекта с определенной аппаратурой не введен пароль, то карта памяти уничтожается вместе с устройством. Причем, устройство, с которым оно коннектится, уничтожается без возможности восстановления информации, которая находилась. Но в это время заметила знакомую тень. Я прошла мимо моей стены и незаметно, как бы спрятавшись за Тома, достала ее из –за кирпича, выбитого из стены. Тень не в одиночестве поджидала меня за углом, и у нее даже был знакомый мне голос. Голос скомандовал что –то наподобие; «взять, скоты!!!», ну да, на меня так и надо, и свора кинулась на меня, зло скрежеща зубами и махая дубинками... Я развернула Тома в противоположную сторону и сложным маршрутом, таща его, как спасательный катер Stingray 240CS за тощенькую руку, трижды заворачивая за различные углы. Быстрее добежала до первого попавшегося мне на дороге здания. По -видимому, это оказался какой –то спорт клуб... Я рванула по лестнице, таща за собой амебного Тома, который забывал наступать на ступеньки и летел за мной, почти не касаясь земли, в отличие от меня. Только бы успеть. Быстрее, быстрее! По лестнице... Вверх... Если я остановлюсь, их потом будет уже не остановить..

— Dime c;mo todos sucedido. S;lo en detalle. ;Exijo detalles! —

Кричал Чарльз, видимо очень запыхавшись, снизу.

— Даже Паганини не выступал для короля... за половину гонорара.. Я ведь не перед Георгом |\/ выступать собираюсь... так что... ходите на мои публичные концерты.... — Я сумела не ударить лицом в грязь и ответила достойно.

Том начал приходить в себя и обогнал меня на десятом этаже... Когда нам удалось немножечко оторваться, я затащила его за угол в лифт. Мы поднялись на верхний этаж и стали рассуждать, что делать. По-моему, это была ловушка. Но там где есть вход, должен быть и выход, наверное. Я уже почти смирилась с участью ужасной, той, которую я в той или иной мере заслужила. Хотя не вполне, я металась, как будто они меня уже утащили, и я билась и силилась вырваться. Как чувствует себя загнанный зверь в клетке? Наверное, как упирающийся в угол, не видя никакой возможности выйти из душной, тесной каморки. Мне стало на третью минуту не по себе. Но как говорил великий Стивен Коби, быстрее всего учишься в трех случаях, до 7 лет, на тренингах и когда жизнь загнала тебя в угол. Надо искать, я должна. А другой известный писатель, а так же философ, Дэн Браун, молвил: загнанный в угол враг смертельно опасен. Чарльз и его приятели видимо этого не знали. Но только чем я могла им быть столь опасной, как говорил этот Дэн?... Я посмотрела в окно Шестнадцатый этаж. Лифт они не видят, прекрасно... Я посмотрела на комнату, вернее больше напоминавшею громадными размерами зал... В ней было море света. И она была явно принадлежавшей этому зданию, ни чем ее интерьер не отличался от остального, в здании и все дышало атмосферой пота и непосильного для любого из существ, труда, опасного... Я долго озиралась, но совсем не понимала, зачем я это вообще делаю, а, непонятно? Мне было все ясно... Я совсем перестала замечать все вокруг. Я даже не сразу заметила Тома, и бассейн, он был очень большим, но я в нервном виде не оценила масштаб своей ужасной слепоты... Том уже влез в бассейн, каким –то образом он уже разделся и плескался в голубой воде. Лазоревая, но хлорированная вода разлеталась в разные стороны, и меня тоже немало обдало. Том как будто бы не помнил, зачем мы здесь и что нас через пять минут сцапают, боже, что с ним произошло, может быть, он помутился умом.. Может быть с ним случилось безумие, при чем отнюдь не мистическое, поэтическое и эротическое, хотя в последнем я не уверенна. Мало ли что с ним могло произойти за эти два дня, но не в таких гигантских...

— Кора, прыгай сюда!

— Ты что с ума чокнулся? Быстрее хватайся за мою руку! — Закричала я и протянула ему короткие, но зато невероятно цепкие пальцы. И он меня за эти –то самые пальчики хватанул... и потянул за собой. От странного характера самой ситуации и Тома, я даже не смогла, сопротивляться. И рухнула вслед за этим душевнобольным контуженым дельфином. Раздался громкий всплеск. Я оказалась мокрой и по плечи в воде рядом с Томом, хохочущим, как сумасшедший на последней стадии шизофрении. Последний смех.

Что ты сделал? — Далее последовал прекрасный отрывок некнижных выражений, к сожалению, не передающих суть того, что я хотела сказать, но этот поток вполне доносил до моего анималистичного длинношейного друга то, с кем я его в данный момент ассоциировала... — Ты понимаешь, что мы теперь совсем безнадежно пропали... Уже пропали и пропадем еще два раза, через восемь часов, и через год. Навсегда. Сначала в лагерь для несовершеннолетних меня, а потом в колонию, в тюрьму пожизненно...

Том посмотрел на меня как –то странно безнадежно, и мне показалось, что в его сумасшедших действиях был какой –то смысл. Он тоже понял, что мы остались навсегда в этой комнате. Почти навсегда...

— Ты главное не вопи, а то ты меня совсем оглушила! Наслаждайся, тем что ты в бассейне вместе со своим обреченным сообщником. Довольно привлекательным и не лишенным обаяния.

Он обнял меня за талию и осторожно, что никак не вязалось с его предыдущим образом соблазнителя, ну совершенно никак, попытался дотронуться до ямочки около моего носа губами. Я не стала препятствовать его действиям. Он не встретив сопротивления, продолжил сбивать меня с нужных мыслей...

Я увидела небо над собой. Ветер, надо мной словно привязанность, распустилось дерево. Дерево с зелеными листами, с резными дерево листами, как зеленые кружевные обрывки. Cвет проникал сквозь ветки, листочки..... Свет был везде... Как же много света... Я никогда не видела где- бы то ни было так... Много этого света... Все закружилось надо мной и дерево и небо, с его кружевными листочками, и весь мир заплясал перед моим взором, как будто бы хотел остаться навсегда... Что это могло быть?... Может быть это и есть что -то настоящее?... Я открыла глаза и посмотрела на него. Я всегда целовалась с открытыми глазами, что бы видеть, что же чувствует он, именно он. Это было непередаваемое ощущение, зная, что в последний раз, и одновременно в первый раз, так целовать, и тем более чувствовать ту глубину и величественную и пастельную красоту чувства, быть так безвыходно и так мгновенно вместе, стоять рядом, слушать, чувствовать... Я долго озиралась по сторонам, не понимая, что происходит... Потом я поняла... Неужели все так просто... Потом вдруг мне пришла в голову мысль... Выход... Я нашла дырку в картонной коробке... Я проговорила его Тому на ухо, но он видимо решив, что я нахожусь под впечатлением от его поцелуя, несу разнокалиберную чушь, собирался снова меня поцеловать, успокаивая, но я вырвалась, и побежала, если можно так соврать, в намокшей тяжелой одежде к окну, Том, ничего не понимая, догнал меня и попытался схватить за руку. Я вывернулась и открыла окно.

Послышался звук едущего лифта...

— Сейчас я прыгну. Ты прыгнешь сразу же вслед за мной через пять минут. Он мысленно записал меня в умалишенные, но все же спросил.

— А если я тебя не отпущу?

— Тогда тебе придется прыгнуть первым. Внезапно.

Я выпала из окна, на улице была прекрасная погода... Я пролетела три этажа, и один раз перевернулась... Было очень страшно... Я закрыла глаза... Мгновение и я уже готова была разбиться, но почему–то, когда я упала, я почувствовала, что я ушибла правую ногу, а больше ничего. То есть, я была на этом свете, не сломала себе шею, руку, ногу, но этого я совершенно не поняла. Я посмотрела вверх, на меня посмотрело небо оттуда, вздохнуло, поразилось моему неискушенному сознанию, не испорченному лишней информацией о суициде, и хмыкнув, не стало тратить на меня свое внимание, посмотрев на Тома, который уже собирался последовать моему примеру, почему–то ни капельки уже не боясь.

Я снова кинула на Тома быстрый взгляд. В моей голове продолжали нестись мысли.

У каждого во время критических моментов, от которых, возможно, зависит твоя жизнь проявляется что-то из области психологии, что-то рефлективное. Даже, если говорить примитивнее, что-то вроде последнего желания.

Горнолыжник захотел бы покорить Корбетс. Амандина спела бы самую красивую свою песню.

А у Тома тоже нашлось кое-что для такой минуты. Просто я ему подвернулась для поцелуя, а так я думаю, он бы и не подумал ничего подобного. Это все произошло из -за критической ситуации. Думаю, ему это еще долго будет не давать покоя, он будет вздрагивать и с брезгливостью вспоминать это, как, собственно, и я... Думаю, через несколько лет мы над этим здорово посмеемся.

Хотя, ради справедливости, стоило признать, что если классифицировать этот поцелуй как неудачную попытку насладиться остатками жизни, и если строго не придираться, можно было бы даже с натяжкой согласиться с тем, что мне понравилось. Но только в озвученном контексте...

Том прыгнул сверху и летел еще и хуже чем я, вот так... Я оглянулась и посмотрела, где же я оказалась, и что меня спасло. Оказалось, я свалилась на подобие остатков бывшего балкона, если можно так сказать. Ограждение было полностью выдрано под корень. Но величина сохранилась. Я не совсем понимала, как это в требующем ремонта здании проводятся какие–то спортивные тренировки, но это Суданские заморочки, не мои же... Том плюхнулся рядом со мной и закряхтел, и заругался, как даже не знаю кто, ведь я же, девушка, так не стонала от не такой уж и кошмарной боли, обычно говорят, как баба, а тут же все наоборот... Изобразив жалкое подобие Икара, он через какое-то время, все же нашел в себе силы и посмотрел на меня являя собой самое жаждущее знаний, самое вопросительное, самое любопытное существо, которое когда либо видел Египет.... Его вопрос был прост и в тоже время неразрешим...

Вися над стометровой высотой, почти что, он никак не мог сообразить, что делать –то дальше вообще, и как мы будем вообще отсюда слезать...

Я посмотрела вниз. Вытащила из смятого рюкзака веревку с одинм толстым узлом на конце, но находящимися на некотором расстоянии друг от друга, так, чтобы хватило на каждого «скалолаза»... Я вытащила из рюкзака нож, который прикупила уже здесь, в Судане, и отрезала приблизительно 25 метров веревки, и привязала ее к крюку около основания балкона.

На конце второго разрезанного куска веревки я сделала маленькую петлю. Затем я пропустила оставшуюся часть верёвки в сделанную петлю и сложила пополам.
- Иди сюда. - Сказала я Тому. - Держи веревку, а я буду держаться за тебя сзади.
Я очень крепко обхватила его руками и ногами. Видишь, там крюк внизу торчит из стены? Как только мы спрыгиваем, ты сразу же начинай искать его. Ты должен постараться зацепиться за него рукой или ногой. Не важно, чем.

Том спрыгнул с балкона, хватаясь за веревку, недаром я оставила вверху небольшую шашку фейерверка. Пока мы с Томом довольно быстро соскользнули и уцепились нее. Конечно, Тому пришлось несколько трудно, он ведь должен был добраться до концов веревки. Том спустился до самой крайней точки, но расстояния немного не хватало. Тогда я аккуратно стала съезжать по его спине вниз. Я ухватилась одной рукой за ремень его джинсов, а второй за крюк. Потом перехватилась обеими руками за крюк.
- Бросай один конец!- Закричала я Тому. - Бросай один конец и хватайся за меня!  Под нами все же оставалось много метров.  Было очень страшно. Я закричала Тому, чтобы он прыгал.
Том спрыгнул. Один конец веревки полетел вниз, а другой вверх, Том ухватился за меня, я - за спускающийся конец веревки и мы полетели вниз. В какой-то момент веревка развернулась во всю длину и осталась висеть благодаря завязанному на конце узлу.
Мы спрыгнули и очень удачно приземлились на крыше жуткого сарая. Судя по тому, как болели мои кости, можно было убедиться в том, что я в довольно сносном состоянии. И хотя бы чувствую свою спину. Хоть и приложилась я ей так, что чуть было не сломала. Я смотрела вверх и видела, как лица в серых фуражках вырастают из окошек здания, как грибы после дождя.

Грибы подняли свои шляпки вверх. Полюбовавшись салютом в честь своей же собственной дури они втянулись в свою спортивную грибницу и на некоторое время не появлялись. Было очевидно, что нужно было срочно бежать.

Видимо я уже столько сегодня наделала глупостей, что мне до сих под везло. Я свалилась на крышу какого–то жуткого сарая... И отбила себе то, что не успела на полуразрушающемся балконном ограждении... Еле-еле я слезла с крыши и убедилась в ценности и сохранности моего Спаггиари.

Я, с резким рывком и воплем раненного зверя, вскочила на крыше. Вернее, вскочила только моя верхняя половина. Я еле-еле усевшись, а потом встав под жуткие кряхтения на колени. Кое как спустилась с крыши. С грацией морской выдры, явно только что выброшенной на сушу, и скорее с похожими звуками, я брыкнулась с крыши. Том, однако, и моих подвигов не повторил. Он валялся на плоских железных листах и стонал, как-будто бы сломал ногу.

Разумеется, ничего он себе не сломал, он же рухнул этой ногой кривой прямо мне на живот.

Мне приходилось перемигиваться с Томом, я боялась, что они могут нас услышать, хотя это уже совсем сумасшествие. Я сказала ему

— Возьми вещи, не помешает иногда переодеваться. Ты же теперь мой помощник во мнении полиции.

— Подожди... Я не...

— Еще не поздно меня оставить и как подлая крыса обратиться в позорное бегство. — Я не преувеличивала, он запросто мог от меня сбежать, полиция его еще не видела, лицо не рассмотрела, особые приметы запомнить не успела, но я сомневаюсь, чтобы он меня захотел бросить.

Он возмущался и вопил, как кот, чуя март. Такого я от него не ожидала.

Недоставало еще и того!

— Ты можешь выйти отсюда, и никто не заметит тебя. Если перейти через дорогу, будет пустая улочка, до автобусной остановки можно добежать за несколько минут.

Последние автобусы уходят примерно в 10: 50, а аэропорт работает круглосуточно, последний самолет до Огайо вылетает в 14: 15, заедешь и забери свои вещи в гостинице. Я тебе могу дать денег, если у тебя нет.

— Ты — эгоистка. — Он заявил мне это прямо в лицо.

— Бери рюкзак и одевайся. — Сказала я, и он покорно взял рюкзак у меня из тощеньких моих ручонок.

Когда он увидел, что там лежало, мне показалось, хотя он ничем это не показал, он удивился, возможно, хотя, скорее всего, нет, он уже подумывал о том, чтобы переменить свои планы и отказаться от этой затеи.

— ;Idiotice! ;Como posso concordar?

— Не рассуждай, пожалуйста! — Я надела на него маску –капюшон. Сама я пока думала, как я пойду. Одежда моя будет у Тома, вернее на нем, а не с ним.

Мой джентльмен в это время совсем разделся, и на нем оставались только одни трусы.

— Да отвернись ты. — Проговорил Том. Возмущенно вскинув брови, я парировала речи Тома:

— Да не волнуйся ты, меня не так просто испугать. Или ты надеешься меня сильно удивить? — Я уставилась на него прямо в упор.

— Какая же ты все -таки... — Он попытался меня пристыдить, но потом понял что это бесполезно, скорее всего, и не под силу сделать никому. Затем улыбнулся и подмигнул мне.

Я стала натягивать на себя его одежду, которая мне была немного длинна, что нормально с моим ростом сто пятьдесят пять. Футболка с кофтой были мне откровенно малы. Но ведь не идти мне из -за этого голой? Если бы я попробовала сесть в этой «одежде» или согнуться пополам, на мне бы все порвалось, так что придется поменьше извиваться.

Но вот моя юбка до колена на нем смотрелась очень хорошо. В таком мини он мог запросто увести за собой на улице всех... Вполне возможно, что его даже могли задержать, но я не учла его вообще нахождения здесь, так что пусть уж идет как может, ведь до отеля недалеко. Я так же нахлобучила на него тот белобрысый ужасный парик. Труднее всего было заставить его выйти от сюда в таком виде.

— Мне трудно сдерживать себя, когда я смотрю на тебя в таком облике. Во мне все трепещет... Уверенна, что ты заслужишь внимания всех, кто тебя вообще встретит... Толпы воздыхательниц, ну или воздыхателей, будут желать провести с тобой хоть один вечер, ты пленишь их всех своей харизмой и чарующей силой...

— Зато я и в таком виде точно, сredo che dove il vostro libro...

— Ладно, no lo tome en su cabeza inteligente, me encanta...

Бюстгальтер я его, конечно, обязала одевать, но и так он смотрелся лучше, чем я в той же одежде, и я начала завидовать его росту и фигуре. Он был худощав, и я по сравнению с ним была шаром. Я натянула шапочку на голову и черный капюшон от кофты.

Мы вышли из сарая и разошлись быстрым шагом в разные стороны.

Мой прекрасный кавальерор мог знать, что пред ним сейчас будет разыгрываться юмористическое представление. Ну, посмотрим, у кого же нервы крепче.

Мы прошли немного так, а потом пустились во весь опор, когда вышли из поля зрения полиции и моего любимого Чарльза. Итак, они замешкались, я сообразила потому, что во время моего бега за мной никто не бежал и не следил до самого отеля. Было ужасно жарко бежать в черном капюшоне, но чего не сделаешь для того, чтобы не проиграть.

Добежав до гостиницы, я немного остановилась неподалеку и отдышалась. Нехорошо, если меня там увидят запыхавшейся. Я сняла капюшон и проследовала шагом богатой дамы в холл. Я хотела взять на ресепшен ключ, но девушка сказала, что ключ уже взял мой друг, и она спросила меня, что это мой друг бегает в женской одежде по лобби?

Я ответила ей, что у него такое хобби. Сомневаюсь, что в мое отсутствие они появятся здесь, даже если очень захотят... Когда я зашла в номер, от него не осталось ничего того, что я помнила, все было украшено какой –то цветочной ерундой и был накрыт явно романтический второй завтрак, для ужина ведь явно рановато. Том встретил меня не таким, как раньше и предложил с ходу бокал вина. Я согласилась, и наш романтический второй завтрак плавно перешел в романтический ужин, хотя мы вообще –то больше пили, танцевали, слушали музыку, обменивались планами... Затем он как и всякий идеалист и романтик полез ко мне приставать с руками, по которым время от времени так немного крепенько получал. В моей голове быстрейшим образом

начал образовываться план.

— Я думал, что на карте они указали сегодняшнее число и мы отправимся отдавать книгу, но что –то ты не очень торопишься. Ты ведь даже не взглянула на время... — Он совершенно не был пьян, как мне показалось в самом –самом начале... Разумеется, он пойдет на все, чтобы не дать мне передать эту книгу. Трус, трус, ужасный трус.

— Сегодня я уже явно никуда не поеду. Я и не успеваю... Если ты не знал в подсказке 17 число, если хочешь, посмотри сам.

Как же, пойдешь ты смотреть сейчас...

Не знаю чем мои слова его так calent;rsele a uno las tabas, но он в mentalmente облизнулся на меня, как кот на сметану, и он все более откровенно смотрел на мои невинные знаки неоднозначного внимания. Я еще подпоила его, сама я осилила лишь два бокала, в отличие от двух бутылок Тома, и вскоре он перешел грань от обычных подкатов до самых ужасных вульгарных приставаний, и мне уже составляло большого труда удерживать оборону. Наконец, мне надоели предисловия, и я перешла к делу, схватив его в охапку и поцеловав, блаженно-ярко, до исступления.

— ;Demasiado querido para m; Tom, no reducir; el precio para usted!

И какие жгучие, какие странные, С их вспышкой счастия и отвращения! Беги же с трепетом от исступленности, Нет меры снам моим, и нет названия. В это время достала из маленького карманчика специальный шприц с сильным снотворным и вколола ему пониже плеча... И как не глупо это звучит, в тот момент, когда я оторвалась от его губ, началось действие снотворного. Я поскакала, подобно племенной кобыле в туалет, где прочитала данные с карты и убедилась, что это сегодня и время как раз было великолепное. Потом я позвонила в приемную президента Техути Эль Домиату и попросила Техути очень интимно.

P;rsh;ndetje. Un; jam duke b;r; thirrje ju p;r t'ju interesante ;;shtje shum; t; ndjeshme. Bye. Un; do t; t; jet; shum; i lumtur n; qoft; se pik;pamjet tona konvergojn;.

Затем, я вылезла в окно и спустилась по пожарной лестнице. Я была в черной кофте Тома с капюшоном и старых штанишках, в которых невозможно было даже определить мой пол... Я вызвала такси, конечно такси, и уехала на границу с бедным, пока еще без моего ценного дара, Египтом..... Разумеется, такси имело несколько особенностей, которые могли мне пригодиться по дороге. Одной из особенностей этой машины был ее водитель. Никогда еще так безопасно и незаметно я не пересекала границы между странами.

Никогда не делайте того, о чем нельзя рассказать за обедом. А уж если сделали, то не стесняйтесь, расскажите...

Потом я вернулась в Судан и положила все деньги из врученного мне Техути Эль Домиату этим вот, чемодана, на счет Тома. Ох уж и президенты эти, торговалась больше, чем вела полусветскую, на свой вкус беседу... Если оценивать эту беседу в системе классификации вин, то это скорее всего была белая полусветская беседа, без проблесков пузырьков и других разнообразных оттенков... Пить это было, не скажу что приятно, но все же я бы не только продегустировала в следующий раз.

Я не делала зла, не совершала насилия, пусть даже крала, пусть даже лгала, не убивала... не прелюбодействовала... не гневалась до ярости... Я никого не заставляла плакать... не отнимала молока у грудного младенца... не принуждала работать сверх сил... Я питала алчущих, поила жаждущих одевала нагих... Я чиста! Я чиста! Я чиста! Я чиста!

Вот. Я вернулась только под утро... Том еще спал. Я закричала, чем разбудила его и вызвала приступ злости. Я посчитала нужным громко включить телевизор и погордиться.

— В столицу Египта, наконец возвращена многовековая ценность, реликвия нашего народа... — Сообщал один канал.

— Стало известно, что вся неделя объявлена выходными и сегодняшний день государственным праздником. Президент выступит с речью в 14:20 и подробно осветит для телезрителей почти все детали столь сложного дела.... — Объявлял другой.....

— Остается неизвестным, что за субъект передал книгу мертвых современному египетскому правительству, но мы, отдел журналистики по сенсациям, выясним это в два счета..... — Вещал третий...

Том сначала ругал меня, рвал волосы на голове, потом целовал, потом плакал. В общем, он не мог адекватно реагировать на то, что наступило сегодня.... Потом он спросил, почему я его с собой не взяла. Я ответила, что он должен быть мне за это все благодарен, так как я спасла его от Каирского рынка, что само по себе может быть приравнено к высшей награде меня. Поскандалив еще минут пять, он отправился варить кофе, ну, конечно же, мне. И как он догадался, что я собиралась как раз его об этом попросить? Он так влюблен, мой милый! Хоть и смешон.... Я переселила его в соседний номер, чтобы он не путался под ногами больше, попросила его вообще не выходить из этого номера, и потом через день я уехала, оставив ему поддельный паспорт, выданный мне так же, вместе с деньгами президентом, и записочку, с оригинальной надписью. Записка была такой:

«Я улетела. Надеюсь, деньги ты обнаружишь самостоятельно. Замаскируйся, жду тебя в заранее оговоренном месте. Щелбан за то, что поздно проснулся». Я загребла большую часть вещей в мой вместительный рюкзак, постригла парик в ванной, и упорхнула вечерним самолетом в Цюрих. До тех пор, пока нас никто не видел вместе, а нас ни­кто вместе не видел, ничего не было. Очень интересным образом моя карта через некоторое время, а то есть в очень скором времени, обнаружится на стойке ресепшн, эх, почему же я не увижу это великолепное зрелище, почему я буду далеко? Я отложила себе немного денег для полного изменения внешности, приобрела в местном бутике пару безвкусных, но сочетающихся с моим париком, вещей. И наконец –то, я одетая в платье абрикосового цвета, циннвальдитовый плащ, крайольнские туфли и с сумочкой амарант, вышла из торгового центра, в котором меня пытали этими названиями три часа. Сначала я, как и всякий нормальный покупатель, совершенно не отличала одного от другого, и не понимала, почему девиц, разбрасывающихся такими словами, явно не в себе, берут на работу. Я рассмотрела все варианты, но потом вдруг нашарила в саквояже очки, те самые розовые очки, и выбор цвета отпал сам собой. Честно говоря, не будь ситуация такой экстремальной, я бы предпочла умереть, только бы не облачатся в этот ужас, но, приходится признать к парику все идеально подходит, почему –то мне кажется, что блондинки должны любить розовое, и вот я в этом идиотском наряде, хуже которого вряд ли видели во все эпохи и времена, в розовых очках, подаренных мне Авой Оливией на день рождения шла по Банхофштрассе, с которой –то именно, по известному выражению можно есть суп прямо с мостовой, и жаждала встречи со своим подельником. На улице было мало народу, но я все равно не видела моего друга, так как у него было очень плохо с маскировкой, я должна была его узнать из миллиона. Я бродила по кругу на участке пять на пять, уже думая, что он опоздал на самолет, совершенно уйдя в свои мысли. Когда я повернулась, я увидела, что на меня надвигается субъект в черном пальто, черной шляпе, в очках с прозрачной оправой, элегантных, но тоже черных брюках, черных ботинках и, очень странно, коричневом шарфе. Он выделялся в эдаком туалете больше, чем парень с темно –бордовыми волосами и проколотым правым соском, да, в такую погоду многие ходили с голым торсом, но только не он, не мужчина в черной шляпе, он шел, и по нему даже нельзя было угадать, что ему жарко. Хотя был еще большой вопрос, кто из них выглядел более умопомрачительно, и мог бы инспирировать маленькую «фэшн-революцию».

На этого молодого человека с пирсингом в соске я обратила внимание сразу. Он так стоял, что я сразу подумала, он наблюдает за мной. Хотя, он ничем этого не показал. И я уже потом было подумала, что мне показалось, с чего бы это? Такой экстравагантный вид. Да и в полиции, наверное, запрещается разгуливать по улицам в таком виде, тем более, когда вы собираетесь задерживать преступника. Камеры сейчас везде ловят. И можно без труда узнать, какой именно сотрудник бегает тут практически ню. Хотя, может это и не он. С чего я это взяла. Но тонкое серое чувство сомнений все-таки саднило мою грудь. Вполне может статься, что этот придурковатый Локи, просто один из красногривых последователей нудизма. А какой -нибудь человек, например вон тот, в сером пиджаке и с усами полицейский, или даже представитель Интерпола. Неизвестно. И предположить нельзя.

Через дорогу вальяжно расположился мужчина в коричневом пальто. Он вышел из кафе напротив и остановился, пытаясь вытащить что -то из кармана. Я сразу обратила на него внимание, мне очень понравилось его пальто. Пальто было светло коричневого цвета, довольно длинное, ближе к длине макси, с более темным воротником. Мужчина был невероятно стильным, но я бы не назвала его эпатажным. И даже не смотря на весь свой невероятно прекрасный внешний вид, он вызывал у меня, по абсолютно необъяснимым причинам, нервный смех.

Я попыталась вдохнуть совершенно маленькими порциями, как при нервном приступе.

Мужчина в коричневом пальто закурил.

Но я посмотрела вновь на него. Невозможно было удержаться от безумной реакции или хотя бы одного комментария в его адрес.

Я исторгла из своей глотки несколько тихих смешков, но мне так неудобно стало, что я сделала серьезное лицо, я, разумеется, смеялась не над ним, а над чем-то посторонним. Однако, подумав, я все же пересатала глазеть на прохожих и направилась к необходимому месту, где была назначена встреча. Он шел за мной. Я обернулась, а затем быстрым шагом стала удаляться в обратную сторону от подозрительного существа. За моей спиной шаги ускорились, и я поняла, что мужчина пытается меня догнать. Я побежала, но потом почувствовала, как силы оставляют меня и остановилась, расстегивая пуговицу на кофте. Он схватил меня за руку.

— Элив де Б'арилс. Вы арестованы по подозрению в похищении национального достояния Велоикобритании, а именно, «Книги Мертвых».

— Stop! Je ne vous connais! Je ne parle pas en anglais! — Ответила я по-французски.

— Je parle parfaitement le fran;ais et je pouvez r;p;ter la meme chose! Eliv de B'arils, vous ;tes ar;te, soup;onn; d'avoir vole la richesse nationale de l'Angleterre. Plus pr;sis;ment, «Livre des Morts»! — Завил он по-французски. Я, совершенно ошарашенная, старалась вспомнить, почему его черты мне кажутся знакомыми, где могла его видеть и слышать его голос, но мне ужасно мешал его шарф, из-за которого искажался тембр его голоса, он казался низким и глухим.

— Ce que vous racontez? Vous es fou! Je vais appeler la police!

— Je vais vous porter des menottes, arr;ter de g;cher mon oreille. Comportez-vous et votre apporte ; la fois beaucoup moins de mal! Vous voyez par vous-m;me, vous serez beaucoup plus pratique si vous ne disposez pas de r;sistance.-

— Je ne r;siste pas! Je me sauver des griffes d'un maniaque!

— O; est votre passeport? Je dois le voir! — Он не стал дожидаться ответа, отнял у меня сумку, нашел паспорт и сравнил фотографию и мое лицо, сильно похожее на изображение.

Дальше наш диалог продолжался исключительно на французском языке.

— Tu es fou! Fou! Je suis de ... — Боже мой, что бы соврать? — Je suis de Trouville... Mes parents, je n'a pas ;t; implant;s puce. J'ai ;t; pr;venu... Voil; donc moi peut approcher un homme inconnu, et accus; du crime, mais aussi contre le pays, o; jamais ;t;. Comment vrai! Et il est m;me pas dans votre malhonn;tet;, et que vous me pris ; un moment o; tout dans ma vie ; l'envers.

— Allons au caf;, o; nous pouvons discuter calmement votre apparence de culpabilit;. Et vous apprendrez quelques informations que je vais vous pr;senter.

— Tr;s bien. Deux cents m;tres et ; droite. Bien que je ne sais pas pourquoi je vous appelle vous avez ces forts soup;ons.

— Je vous dis cela va juste dire.

Мы зашли в кафе. Я сняла пальто и кофту, так как в кафе была довольно высокая температура, хот народу было не так, что бы много, больше половины столиков были свободны.

Он же не снял ничего, что меня поразило. Мы выбрали столик немного дальше, чем я бы хотела. Он положил на стол чемодан, раскрыл его и вынул черный пакет. Я было хотела вскрыть его, но он сказал, что надо сначала дождаться официанта. Я спросила, неужели у него случился приступ доброты, он ответил, что он вспомнил об одной старинной французской традиции, где обреченному на смерть преподносили дорогой обед в качестве компенсации за мучения и впоследствии гибель. Я заявила, что сажать меня в одну камеру с обреченным на смерть преждевременно, так как я еще ни в чем не созналась.

Он меня пугал, пугал так, что у меня ноги сводило, на что, в принципе, способны немногие. Кто он был, если не полицейский? Может, он из Интерпола? А может быть, обыкновенный аферист? Если бы полиция вела это дело, то приехал бы обязательно Чарльз, он бы ни кому не отдал меня, он бы лично приехал удостовериться в моем поражении. А если его отстранили, потому что он не смог представить большого количества сведений, то теперь меня под торжествующие выкрики и бросание чепчиков этот в черной шляпе поведет в камеру, а затем и в тюрьму. На Чарльза еще была надежда, что он мое чистосердечное признание поможет превратить в половину срока, как минимум, но тут я была уверена, что такой ошибки этот гад не повторит.

Подошел официант, спросил, что мы желаем заказать в такой жаркий день.

Я ответила Williaimine, он ответил — Dettling. Я ужасно удивилась, как же он собирается вести речь об аресте, если взял очень крепкий напиток? Он смотрел на меня, мы подождали пока официант уйдет, и он сказал, что не собирается меня поить. Я спросила его, неужели он не в состоянии угостить даму, идущую на смерть? Он махнул рукой и молча отвернулся к окну. Я уточнила, когда начнется наш разговор, я не могу долго тут сидеть, у меня дела. Он спросил:

— ;tes-vous all; au Soudan cette ann;e?

— Je pense que beaucoup de gens ;taient l; cet ;t;, il ne vous donne pas le droit de soup;onner tout?

— Ainsi ont ;t; ou non?

— Oui, il ;tait. Mais, si possible, plus an point, s'il vous plait jeune homme. — Я сделала большой глоток из снифтера. Он засмотрелся на то, как я напиваюсь за его деньги, в результате, заставив меня подавиться и прерваться.

— Vous ;tiez l; le jour avant-hier? Vingt-neuvi;me, exactement?

— Oui, s;r bien.

— Combien de jour avez-vous ;t; dans ce pays? Rappelez-vous pr;cis;ment.

— Deux jours ; deux.

— Vous aves jamais ;t; dans le Egypte?

— Non, excitement.

— ;tes-vous familier avec Cruatom Jers?

— O; est Tom?

— Votre partenaire a avou;, je l'ai reconcontr; et est maintenant dans des conditionts qui ne sont pas toutes agr;ables.

Что с Томом?.. Где он?.. Они из него это признание, скорее всего, силой выбили... О, Боже, они его избили... Он в тюрьме... Его били... Господи...

— Les informations que vous avez re;ue de lui au cours de l'interrogatoire, l'application des mesures sp;ciales ne peut pas ;tre vrai ...

— Est-ce que vous essayez de me enseigner... Toutes les informations que nous avons re;u de lui ont ;t; extraites l;galement.

По закону... Неординарно... Задержать, бросить, на сорок восемь часов... За пять секунд можно убить... За сорок восемь часов можно растерзать...

— Sans aucun doute, vous pouvez penser de votre pays ; l'aide l;gitime, mais tous d'accord-taki, innocent, gar;on, a avou; le crime terrible qu'il ne savait pas que cela pourrait retarder la police.– Он покачал пальцем. — Eh bien, ou qui vous ;tes l;, je ne sais pas... La conversation a tra;n;... Si vous ne soumettez pas actuellement toutes les preuves, je suis peur de ne pas attendre pour vous d'augmenter le rang de ...

— Confessions votre amant, votre photo au Soudan, son image dans l'appareil photo, et puis... — Он кричал шепотом, так как не хотел, чтобы вокруг слышали, о чем мы с ним говорим.

— Tout cela est sans fondement...

— Ce qui peut vous choquer...- Он выпил содержимое баллуна и вынул из пакета мой тайник.

— L'argument principal...

Кто это? Не полицейский, тогда кто, и почему он ждет моей реакции, разве ему недостаточно собственного торжества?

— На нем ваши отпечатки пальцев, в самые замечательные моменты, когда Вы крали Книгу Мертвых из музея, когда везли ее в Каир. То, что эти отпечатки ваши, я уже сверил, особая благодарность за это одному известному вам отделению полиции, так что Вы можете ознакомиться с результатами экспертизы.

— Avant de vous donner une indication plus -nibud, dites-nous s'il vous pla;t, quelle est la responsabilit; pourrait faire face ; mon ami?

— Он получит десять лет строгого режима, так как следствие установило, что он был вашим соучастником, Кора. Явка с повинной. Поставьте подпись. Мы выйдем, и отправимся в аэропорт, куда мы полетим, вам знать не обязательно. После того, как Вы подпишете некие документы, вас отправят в колонию, а меня домой.

— Простите, я заметила, что Вы прекрасный следователь, ваша работа она слишком профессиональна, чтобы Вы были обычным полицейским, и я, без сомнения, все подпишу. Только скажите мне, кто разоблачил меня, кого я встретила в Цюрихе?

— Дэниел Гаррерд. Старший следователь главного управления полиции Огайо. — Он достал удостоверение, глядя на меня.

Я не поверила, меня подвел мой слух или я сошла с ума! Я протянула руку и сняла с него шарф и очки. Шляпу он снял сам. Невероятно, под очками, усами и мастерски наложенным гримом, передо мной сидел Том.

Я перестала воспринимать все, что происходило где –то, кроме узкого промежутка, куда падал мой взгляд. Мне захотелось сделать что –то, но я не знала что. Это что –то должно быть не пошлым. Но это что –то должно отражать мое нервное напряжение. В результате раздумий я не придумала ничего, как кроме, выяснить у него... У Гаррреда...

— Зачем?... Зачем?... Я итак совершенно не могу контролировать ситуацию! Откуда ты это взял? — Я ткнула пальцами в признания.

— Распечатал и подписал, никто ведь не знает мою подпись лучше меня. Я думал, ты оценишь! Мне хотелось, чтобы твои убеждения на счет моей неспособности к перевоплощению изменились. А как тебе удостоверение? Качество прекрасное!

Я, с мысли о его повешении, вдруг переключилась на интересующий меня момент. В голову бы мне не пришло, быть бы ему трупом, скорее всего.

— Кто грим накладывал? Не сам же?

— Опыт, слишком горький, заставил меня купить тональный крем, силикон и специальный клей в каком –то магазине, предназначенном для художников. Я же не мог пойти и купить профессиональный грим?

— Мне так жаль, что ты не сидишь в камере! Хоть бы тебе десять лет дали!

Он улыбнулся мне, и я не смогла дальше продолжить свои пожелания и дарить испытываемые эмоции. Ну как на него можно сердиться, он смотрит и протягивает мне руку. Я вкладываю ему в руку признания свои и так же и его, и мы выходим из этого кафе.

Вернувшись, я принимала в гостях Чарльза почти чуть ли не каждый день, он ходил уже, открывая дверь каким –то своим приспособлением и из –за этого возникало множество казусов. Сначала мама подумала, что к нам лезут воры, и огрела его, чем под руку попалось, а под руку ей попалась статуэтка на камине... Злоумышленник и нарушитель закона упал, чему я долго несказанно радовалась, а уж в особенности, когда мы с мамой перевернули его. Нарушителем нашего спокойствия оказался блюститель закона, мама, когда увидела, кого мы схватили и обезвредили, упала в обморок, и мне пришлось ее отпаивать каплями из –за этого придурка.

Я догадывалась, что он все еще на что –то надеется, но его попытки наводили на мысль о жалости. Он пытался разнообразить наши разговоры, но все равно получал ответ на любой свой вопрос, причем ответ довольно понятный... Он пытался выяснить, что же я именно делала в том квартале, где для преступника была оставлена записка, которая должна была стать в последствии вещественным доказательством. Я заявила ему, что не понимаю, почему именно меня он обвиняет в своем дилетантизме. И почему именно на моем отдыхе, обнаружилась эта записка и эта история никак не может его отпустить до сих пор..... Он ответил, что отпустила бы, если бы не факты, я была во всех трех местах, которые потом посещал преступник, именно я оказалась вблизи того места, куда была доставлена записка, курьер же был задержан и на этой улице была устроена засада, и после меня там никто не появлялся. Я спросила, все ли они побежали за мной, и не остался ли кто –либо на улице, охранять тайник, он ответил, что все они меня преследовали. Я нахмурилась и спросила, почему они обвиняют меня, когда оставили приманку без присмотра, но он не смог дать четкий ответ. Я посочувствовала ему, это же ну над так упорно придерживаться одной и той же версии, что сплести себе из нее веревку и висеть в одном шаге от увольнения.

Мы закурили.

— Ты сможешь избавиться от этого груза, я обещаю тебе. Очень трудно носить в себе секрет и никогда не открыть его никому. Ты становишься подозрительной и, в конце концов, впереди тебя ожидает безумие.

— Мне есть с кем поделиться, Чарльз. Но рассказать я собираюсь совсем другое. Потому что тем, кому я это все собираюсь рассказать, как и тебе на это мне нечего ответить.

— Мне стоило лучше следить за тобой, чтобы ты не улетела в Судан! Это самая огромная глупость совершенная мной за все двадцать четыре года.

— Мне стоило написать на тебя жалобу. За то, что ты преследуешь, имеешь такую наглость преследовать меня. Причем, заметь сам, бездоказательно. Абсолютно бездоказательно.

— Как же это произошло все? Как, где была моя ошибка.

— Когда у тебя в голове появилась страшная мысль о моей виновности....

— Ты не боишься курить в доме? Раньше боялась. И что же скажет твоя мама, когда почувствует этот противный запах в доме?...

— Она уже привыкла, что ты очень плохо на меня влияешь, и почти не обращает на это никакого взимания.

— Когда я запомнил твое лицо из двухсот свидетелей по делу кражи Книги Мертвых.... Да, именно тогда.

— Ты должен признать, что эта версия не приведет тебя никуда. Это будет мучить тебя всю твою жизнь. Это дело уже завладело твоим умом.

— Я уже начал бояться, бояться себя. Я не могу даже и представить, что со мной в следующий момент произойдет....

— По –моему, ты не сильно отдалился от Сайка и Айриша, так что я могу представить твое дальнейшее поведение.

— Да, и твой жест... Я хорошо запомнил твой жест... Когда на записи камеры мелькнула чья –то фигура... Ты потерла большим пальцем о мизинец, не об указательный, как многие, а именно о мизинец. И тогда, когда я увидел тебя на улице, ты повторила его... Да, я помню эту дату 26 июня, год назад...

— Ну, это бред. Сам подумай, столько народа могут жестикулировать так же, как и я. Форма ногтей в этом вопросе тоже играет немаловажную роль. Не разглядел там, случайно?

— Ты собираешься куда –нибудь сегодня вечером?

— Да. И ничего сверхъестественного в этом не вижу. Попробуй посмотреть на меня под другим углом, не как на предполагаемую преступницу.

— Но больше всего меня волнует, почему ты так спокойно реагировала на все выходки. Ты или твоя мать, в конце концов, могли давно подать на меня в суд. Во первых за физическое и психическое принуждение, ну или там за побои, на самом деле, можно считать что и за похищение, незаконный арест и долго можно перечислять... Так ты же вела себя так, будто бы это в порядке вещей. Значит, ты все –таки считаешь себя виновной и признаешь свою вину? Почему ты не обратилась в суд?

— Может быть, я тоже решила на тебя посмотреть под другим углом...

Мы еще немного поговорили... Спорили. Он кричал. Пытался просить меня.... Потом понять меня и залезть в душу, хотя я сильно сомневаясь, что он верил в существование души. Но я считала, что это правильно, что он сильно изучен. Он даже не представляет, как себя ощущала я вися почти что над черной бездной. И это все по его вине. Кто сеет смерть, тот от всходов погибает. Он посеял этот ужас, и теперь его съедает сомнение изнутри. Оно уже доедало его. Он мучился, глядя на меня, а во мне расцвел колючий куст гордости.....

Он еще четыре раза приходил ко мне, и все четыре раза повторялась ода и та же немного трагичная истории. С разными вариациями. Он полностью не мог контролировать ничьи действия, не говоря же и о моих, свои тоже. Ему стоило переключиться на другое преступление, но он не мог найти равное по сложности, и продолжал дальше ходить ко мне...

Да услышат твои уши мои наставления,

Да поймет их правильно твой ум,

Да применит их твое сердце.

Ибо тот, кто пренебрегает ими

И оставляет их за порогом собственного сердца,

Уже не узнает внутреннего спокойствия.

Он выглядел, как будто, все время работал и проверял меня.... В последний раз он пришел ко мне в четверг, но разговор продлился недолго.

Я приобрела себе вскоре небольшой дом с бассейном, небезосновательно подсмеиваясь над моим частым гостем. Том и вправду являлся моим постоянным посетителем, что меня ужасно веселило. Я даже один раз выразила странное, но зная Тома, верное предположение, что он посещает скорее шикарный бассейн, чем меня. Однако, все же смотря на его тяжкие страдания по бассейну, через две недели я позвала его к себе жить, дабы не разделять его с предметом его обожания. Но, признаю, я пожалела об этом. Через три дня после этого траурного события я встретила Михаэля. Мне обязательно нужно было ему сообщить, и я не знала даже, как к этому вопросу подойти. Я увидела, как он рванул ко мне через улицу, со счастливой улыбкой на лице. Вначале, я, конечно, запаниковала. Но потом заставила себя сказать:

— Привет. - Я хотела еще что-то сказать, лучше бы, конечно же, в шутливой манере. Но почему-то почувствовала, что если я открою рот, то начну снова задыхаться.

Он, остыв после первоначального порыва, тоже немного смущенно оглядел меня и все же поздоровался.

— Привет. Я так давно тебя не видел.

— Теперь увидел.

— Где ты была? Что с тобой было?

— В чем дело? Почему ты так волнуешься? Я ездила отдыхать.

— Почему ты меня не предупредила? Одна ездила? Обе Авы и Алекс Ранк каждый день были у меня, и... Том, правда, куда-то пропал...

—  Если это прелюдия к ревности...

— Я ни в чем тебя не обвиняю... Просто, я хочу тебе сообщить...

— Так... Сообщай...

— В общем... Ты когда уехала, и, как бы это сказать, чтобы ты поняла...

Я пока в идиотизме замечена не была. Но перебивать его было бы как-то неловко. Да и любопытно было, существовал огромный риск, что дальше он не продолжит.

— И когда ты уехала, я не понимаю, как это произошло, в общем, ко мне пришла Мэдисон Ава... И она заглянула, сказала, что просто проведать... Понимаешь... Ты прекрасная... Ты замечательная... Я даже могу сказать, что я влюблен в тебя, но она проще... Она мне ближе, я не хочу сказать, лучше, она удобная... Удобная...

Удобная, говорит, как о диване. Тот диван удобнее и мягче, я его возьму. Ну, на сколько я знаю, Мэдисон Аву назвать удобным человеком мог только тип, которому недавно сделали лоботомию. Она всегда была своевольной, стервозной, странной, нервной, слишком эмоциональной, невероятно умной и хитрой.

—Ну нет, не удобная. С ней мне просто легче. Я не знаю, она просто настолько приятная, что я даже не представлял. Это даже как-то страшно, что я не видел этого. Я ее уже столько знаю, что даже почему-то перестал ее воспринимать, даже как человека, она была уже, как приложение к тебе. А она так похожа на меня...

— Ну да, не то что я. Отлучись я на минутку... Знаешь, мне один раз даже показалось, что я тебя люблю...

Он широко раскрыл глаза, и я поняла, что если я продолжу дальше, то он бросит Мэдисон Аву ко всем археологам, и упадет обратно к моим ногам.

— Любишь?... Подожди...

— К друзьям мы испытываем порой более глубокие чувства, чем к... Не переживай. — Я подмигнула ему.

— А с кем ты, все-таки, ездила?

— С Томом.

— С Томом?

— Я с ним живу.

Он рассмеялся.

— Рокировка королевы запрещена.

Я, бывало, тоже любила постучать пальцами по экрану, пешка Е2 — Е4, конь G1 — F3, F3 — D4, D4 — E6 и так далее. Михаэль смеялся надо мной, потому что он иногда мог меня обыграть. Не сказала бы, что Михаэль — хороший игрок, но какие –то задатки у него определенно имелись.

— Королевы «рокируются». И вообще, почему королю дано такое право, а ферзю нет, это не справедливо, дорогой мой шахматист.

— Давай выпьем. По-моему, у нас есть повод.

— Пошли.

Вернулась я под утро, и застала дома своего сожителя в ужасном приступе раздражения. Он в не самых вежливых выражениях поинтересовался у меня, где я шлялась. Но потом, когда узнал повод моего отсутствия сею ночью, успокоился и даже на его лице проявилось подобие понимания. Вообще, мне с ним не очень легко, порою я даже готова его убить, завелся на мою голову. Взаимопонимания у нас не хватает, как и нервов, но при использовании определенных методов и жесткой дрессировке, а иногда и гибкости и мягкости, я все-таки добиваюсь его хоть и в малой мере. Но ведь не выгонять же его?

Дать какое-либо одно определение счастью все труднее и трудней.