И врагов своих жалея...

И врагов своих жалея…
Я не любитель автобиографий на сайте. Считаю: надо здесь публиковать то, что художественно и жизненно лишь потому, что содержит психологию человека и человечества. Даже если произведение фантастично…Тем более если оно иронично…
Но ради вас, мои дорогие читатели, и ради жизненной правды я изменяю себе.Это очерк о моих врагах,живых или уже ушедших из жизни. Я изменю чуть-чуть их фамилии, но оставлю суть: попытаюсь их понять и объяснить себе самой и всем заинтересованным, почему человек совершает неблаговидные поступки и почему его подчас стоит за это пожалеть.
Врагов было много…
1.НЕКРАСАВЕЦ
Назову его Кирилл, фамилия вроде Якош.От него по определенной причине зависело издание моей первой книги.Время было советское, то есть гонорарное и  потому весьма зависимое от начальственного одобрямса.Я была тогда девушкой яркой и кокетливой, он – мужчиной средних лет с ощутимым брюшком и неизменной береткой, скрывающей лысину , которой он, судя по всему, очень стыдился.Глазки у него были темные и вроде масленые. Он был талантливый журналист, но абсолютно бездарный рифмоплетчик, чьи неуклюжие стихи посвящались исключительно деревенскому быту. Никакой мало мальской мысли в них не содержалось, о природеных красотах тоже почти ни гугу. В основном он писал о трактористах и кузнецах и немало на этом заработал. Мне он резво и решительно заявил, что евреев в верху
  не любят и потому, если я пожелаю издаваться, должна проявить к нему личную благосклонность, то есть с ним переспать. Я возмутилась,отказалась. и начала свою битву.
 Не стану открывать здесь все  подробности, скажу только, что я легко смогла сделать из него посмещище. О чем в те времена, будучи в гневе, ничуть не жалела. Сейчас смотрю на это несколько  иначе и понимаю, что о нации бедняга заговорил в надежде на дополнительный аргумент. Зря он это. Я – дочь орденоносца и инвалида войны, бывшего танкиста и добрейшей души человека, а также матери, во время войны голодавшей и едва спасшейся, прямо-таки загорелась желанием воздать за себя и за них. Интрига удалась.
 А когда уже нервный Якуш сделал вид, что готов пойти навстречу, обманула его, заслав рукопись и данные мне формально, ради предотвращения битвы,  рекомендации не в подвластное ему издательство, а в Москву. Оттуда пришел приказ издать книгу.
После этого Кирилл словно почернел. Он попытался через печать обвинить меня в «буржуазном упадничестве» и бог весть чем бы это для меня обернулось. Но обошлось. Мне тайно во-время сообщили о том, что статья готовится, а я сообразила, как не допустить этой публикации. Финит а ля комеди. Книга моя вышла.В конце своей жизни Якуш говорил, что он передо мной виноват.
Так почему же я его все-таки жалею?Он был никем не любим, абсолютно одинок и, как я узнала позднее, очень болен.Теперь я понимаю, что поступки этого человекак диктовались его комплексом неполноценности. Он стыдился своей внешности, он понимал, что его стихи далеки от совершенства, но его должность была куда денежнее, чем зарплата журналиста, и он терпел.
.По вечерам его мучили боли, у него была язва желудка и куча других болячек. Убираться в квартире и готовить ему помогала приходящая женщина, он ей платил.Жены и даже постоянной любовницы у него, говорят, не было. И как многие неудачливыве мужчины, он скатыывался в нечто похожее на мужской шовинизм, он вроде мстить хотел самоуверенным, симпатичным и –да!-легко владеющим рифмой девчонкам за нелюбовь, за свое неуклюжее тельце с короткими ножками и увесистым брюшком, за круглую невыразительную мордочку, снабженную темными, жаждущими глазами, за лысинку  и за свою нередкую боль в пустой, полной тоски и страха, квартире.И теперь мне его жаль.Он был заложником свуоего несчастья и чуть не сделал из меня озлобленного мстителя.Хорошо. что это ему не удалось
В твоей болезненной тиши,
В углу унылом
Кривое зеркало души
Стояло, стыло.
Кривое зеркало души
Мир искажало,
И ты забыл, как это жить,
Не обижая…
То мыслей мрачных воронье,
То боль крутая..
Я за несчастие твое
Тебя прощаю.

2.ПРЕДАВАЛКА
Я познакомилась с ней когда приехала в Брянск после окончания института, в литературной студии.Меня там приняли прохладно – все кроме нее.Я назову ее Василина, у нее были темные мечтательные глаза,женственные формы и неизменные брючки, как правило, чем-то заляпанные.Мои стихи она слушала, сияя навстречу, дымя неизменными дешевыми сигаретами, с бутылочкой пива в руках. Чаще всего это происходило в каком-нибудь подъезде, где я тоже покуривала и сетовала на безнадегу.Иногда, впрочем,мы ухитрялись примостится в кафе, где наплевав на всех и вся могли хором читать Гумилева.
«Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка, не проси об этом счастье,отравляющем миры…Ты не знаешь,ты не знаешь, что такое эта скрипка, что такое темный ужас зачинателя игры…»
Спустя какое-то время она познакомила меня с двумя мужчинами, один из которых ( художник) был ее любовником, а в другого ( журналиста) она была влюблена. Худфонд стал еще одним местом нашего совместного времяпрепровождения и со временем я тоже там кое-кем обзавелась. Василину это почему-то не радовало.Я помню, как ехала с ней в машине ее любовника и удивилась, когда вдруг ни с того, ни с сего она, оглянувшись на меня и кивнув в мою сторону, сказала своему мужчине с каким-то особым придыханием:  « Правда, она очень красивая…».Тот, разумеется. не ответил….
Наши отношения прервались на какое-то время в связи с моими замужеством.Я познакомилась с будущим мужем- красавцем и бездельником- на междугородней писательской тусовке и почти 2
года в Брянске меня не было. Затем я развелась, простыла и заболела и Василина навещала меня в больнице в своих неизменных брючках и кепочке и с цветами, которые она мне чуть ли не ежедневно дарила.
-Опять пришел твой молодой человек,-говорила мне соседка по палате.Я смеялась.Как оказалось, напрасно. Василина в то время поступила в литинститут и ее однокурсник со смехом рассказал мне, что она отказала в близости какому-то студенту и при этом плакала, признаваясь, что не может больше ни с кем из мужчин ничего иметь потому что « Я Веру люблю и мне никто другой уже не нужен»
Я не знала верить этому или нет, но предложение от нее однажды поступило. Я была в шоке, Василина побоялась настаивать,  и мы вернулись к отношениям дружбы.
Я была уверена в ее преданности, но меня стала раздражать ее неизменная неженская униформа, ее неженская же неряшливость,восхищенный взгляд темных, словно бы лоснящихся, глаз, а также вечные какие-то страхи и сомнения,которые никак ее полумужскому имиджу не соответствовали.
Это было время борьбы с Якушем, время, когда готовилась публикация, которая могла стоить мне дурки. Василина смотрела на меня ласково, говорила со мной журчащим каким-то голосом и лишь благодаря случайности я узнала, что в кабинете моего врага она плакала и говорила, что я заставляю ее относится к людям жестоко и что она меня не одобряет. Она знала о готовящемся разгроме, знала о статье, но не предупредила меня, сообщили мне об этом совсем другие люди – те, которых я и в друзьях-то тогда не числила. И я поняла, как осторожно надо относится к доверию. А еще, что и ласка в глазах.и букеты, и придыхания и мужчин, и
женщин, стоят немного, что искренность, по сути своей, сурова и без логики в этом мире никуда, верить можно только ей, ей и поступкам.

 Так почему же я жалею сегодня мою предавалку?Я могу объяснить, я кое что узнала.Все детсво Василины прошло в интернате, куда сдала ее почему-то родная мать. Девочка бунтовала и плакала,ее запирали в чулане и ставили на горох.Ненадолго.Но. видно, даже краткие по времени,  вот такие наказания, могут сломить детскую психику. Я поняла: мир с тех пор казался Василине страшным, враждебным, она стала и с тех пор была патологически трусливой. Справится с собой она не умела. Не умеет и сейчас.Ее иногда жалеют. Она иногда бесплатно издается.В ее стихах много абстракций, но в общем-то они ни о чем. Мы уже давно не общаемся. Недавно она прокомментировала мою фотку в интернете:  «ты такая красивая…»Это уже не так,но и дело совсем не в этом. Я предавалке не ответила. Я ее жалею-да- но общаться с ней не хочу.
Хотя не могу не думать о том, как искалечили личность этой внешне симпатичной и не совсем же бездарной женщины в ее лишенном родительской любви детстве. Мне-то с этим повезло, у меня были изумительные, чуткие, всепрощающие мама и папа, готовые вникнуть в суть того, что со мной происходит – вникнуть чтобы понять…Иногда я давала им повод для потрясения, но они все равно в меня верили и мною гордились.У Василины же не было даже малой толики того, что так необходимо ребенку- любому ребенку. Да. конечно, мне ее жаль. Да. я ее простила и даже стараюсь без брезгливости думать о ее лезбийских наклонностях и трусливом, предательском лицемерии. Но- повторяю- общаться с ней не хочу. Мне кажется,это даже опасно.

3.ХОДОК
Он был на восемь лет меня моложе, у нас была кратковременная связь и долгое странное общение, полудружеское, полунепонятнокакое. Ярче всего мне запомнилось, как он приближался ко мне неслышно и стремительно, как  какой-то хищный котяра, и напряженно всматриваясь в мои глаза своими зелеными, в рыжих пятнах,  глазами говорил с придыханием: « Я тебя когда-нибудь придушу». Наверное, это была страсть.Но это была также и ненависть.Он нравился очень, очень многим. Но не мне.               
Я чувствовала в этом молодом человеке, тогда начинающем поэте,что-то двойственное, что-то, не соответствующее имиджу своего в доску дружбана, способного понять и принять кого и что угодно. Я ощущала за этой его мужской чувственностью тщательно скрываемый, холодный расчет и оказалась права. Впоследствии он отлично сумел подняться по карьерной лестнице и мстил мне за недоверие и нелюбовь долго и изощренно.
Да, я должна пояснить:наша с ним кратковременная связь была единственным эпизодом близости, за который я долго не могла этого человека простить. Потому что нельзя пользоваться моментами слабости, боли, разочарования, нельзя «подлавливать» женщин, как ослабевшую добычу, потому что хоть это и ненаказуемо с точки зрения закона, но по моему смахивает все-таки на насилие.В тот день мне было очень и очень плохо. В тот день я позвонила ему как другу.Зря. С тех пор я ему не доверяла.
Он продолжал делать вид, что мы дружим вплоть до своего карьерного взлета. Он посвящал мне отчаянные стихи и не скрывал этого от всей писательской тусовки.Он был в процессе развода со своей первой женой и болтал, что из-за меня, хоть я тут была абсолютно ни при чем.Он знакомил меня со своей дочкой и твердил, что «мы встретим старость на одной лавочке».Я отвечала-«нет», хотя была тогда неустроенной и болезненной. Ну, и старше на 8 лет…
В конце концов он отступил, еще раз женился. Потом еще раз…Он стал уважаемым человеком, от него зависели публикации и издания, он скрывал от меня свои возможности, когда мог. В одном альманахе, который редактировал и формировал, ухитрился разместить пару моих стихов в разделе начинающих. Я  была тогда уже автором нескольких книг,смеялись надо мной многие…Еще                этот человек (назову его Вадим) препятствовал, как мог, моему вступлению в Союз писателей России.
 Я вступила в Российский Союз писателей. Предложили мне это из Москвы. По интернету. А Вадим говорил, что меня в творческий союз не примут по национальному признаку.Как знакомо! Он вообще после истории со мной стал известен в городе как антисемит.Сейчас его уже нет.Он ушел рано после бурного романа с многодетной мамой-его последней женой.Говорят, у них были сложные отношения. Не знаю. Но я понимаю, что ему нравилось в этой женщине: то,чего не было у меня – материнство. Она была (на мой взгляд) абсолютно бездарной, но стройной, молодой и русоволосой. О ней ходили нелицеприятные слухи, но я не стану их повторять, я повторюсь: он ценил в ней ее материнство.Он был хорошим отцом  и для своей дочери от первого брака, и для своего сына от второго, и для чужих по крови детей от третьего.Почему мне его жаль?Да потому что он ушел непростительно рано! Потому что смерть застала его в его излюбленном кабинете – одного, как будто одинокого, и некому оказалось  помочь ему -такому общительному, такому любвеобильному. Я посвятила ему стихотворение

Ветер листья вдоль ограды
Колебает, как с пьяна.
Умер враг, а я не рада
Потому что жизнь-одна
Умер враг, а мне печально,
Был неправ и не побит…
Все же как-то жизнь хрустальна,
Словно кубок, что летит.
Умер враг. Не боль, не рана.
потерпела от врага…
Умер враг, но как-то рано,
Вот и мрачны облака.
И летит напоминанье:
« Что бы ни было-держись!»
Жизнь не раз еще обманет,
Но ведь как любима Жизнь

4.ЗАГАДОЧНИК
Я не помню ни его имени,ни его отчества,но не могу забыть потрясения когда впервые увидела это лицо – красивое настолько, что казалось мне нереальным Он был редактором московского издательства и одна моя землячка – весьма влюбчивая особа- написала о нем тонну восторженных стихов с оттенком эротики.
  Впрочем, все ее восторженные стихи были с этим самыми оттенком, так что я ничего особенного встретить не ожидала.Ошиблась
В неказистом, пыльном, но книжном и специфическом кабинете ко мне повернулось это лицо – крупное, с точеными, четкими, словно прорисованными, чертами, с кожей бархатной, непередаваемо сладострастного оттенка и глубокими, также бархатными, таинственными, как ночь, глазами. Таким глазам полагается казаться теплыми и ласкающими, но эти…эти были холодны настолько, что я испугалась.
Я стала бояться этого человека с первой же секунды знакомства и до сих пор не знаю, что же в его распрекрасной внешности так насторожило меня. Я вообще иногда чувствую опасность, но чтобы настолько остро…И ни с того, ни с сего…
Он также посмотрел на меня пристально, а затем, как говорится, с места в карьер,  начал расспрашивать меня обо мне.Я отвечала односложно: живу одна, детей и мужа нет, работаю в газете – местной, разумеется.
Редактором мой Загадочник оказался неплохим, но таким, какой мне не нужен.Во всех его рекомендациях и прямых указаниях содержался совет, как стать неким грамотным, усредненным, подающим надежды автором, каким быть я не желала, да и не могла по причине своего стойкого самосознания, твердившего, что я имею право быть не такой,какой  почему-то кому-то надо .
Одним словом, красавец в пыльном московском кабинете показался мне личностью и  угрожающей, и чуждой, и я поспешила ретироваться,попросту сбежала оттуда. Рукопись свою я впоследствии издала в другом столичном издательстве, помельче, и все это осталось бы мимолетным эпизодом моей жизни, если бы не одно «но»….
Спустя полгода ко мне домой внезапно нагрянула та моя знакомая, что  благополучно смешивала рифмованную сентиментальность и до тошноты откровенную эротику. Она заявилась, пылая гневом и ревностью, с синяком под глазом, утверждая, что томный московский раскрасавец – тот, из издательства, чье имя я так легко и с радостью забыла, приехал в наш город, требуя от нее сказать, где я живу, и даже ударил ее за то, что она отказалась дать мой адрес.
 Что это? Страсть? Я в это не верила. Я вспомнила  ледяной взгляд как бы томных глаз и свой внезапный, ничем не объяснимый страх, и порадовалась тому, что знакомая моя оказалась такой непроходимой ревнивой дурочкой. Спустя еще какое-то время мы узнали: он, мой распрекрасный таинственный Загадочник, состоял в какой-то банде, торгующей бэушными квартирами, что-то с кем-то не поделил, и  его убили.
.Боже правый! Благодарю тебя, господь, за врожденный свой дар- за эту свою чувствительность и сверхосторожность, и сожалею- да, сожалею, что редкая, невероятная какая-то красота так быстро и нелепо ушла из этой жизни. Он был моим врагом, этот человек, имени которого я даже не помню. Он был преступником. Но все равно мне его жаль. Ведь умереть молодым, не поделив с кем-то какой-то там прибыли, это такая пронзительная, такая трагическая нелепость. А могла ведь быть жизнь, долгая жизнь…

5. ПУПЕРБЛОНДА
Мы с ней работали в одной газете, числились подругами, и были бы не только творческими соперницами, если бы я была столь же лояльна к нашему  сексуально озабоченному главреду, как и она. Но, гордая своей, действительно редкой в нашем возрасте стройностью, снежной челкой и кремовым хвостиком на  затылке, эта моя коллега не  без оснований считала  - она вне конкуренции.. На всех профпланерках наша пуперблонда садилась напротив  шефского стола и солидного креслица, в котором оный утопал, закинув  тонкую  ножку на ножку и выглядело это почти по семейному.Я ей удивлялась – он был мне знаком еще с юности и с юности же рождал чувство легкой, но долго непроходящей тошноты, поскольку имел склонность во всеуслышанье разглагольствовать на тему с кем, сколько и почему
.Меня он по определенным( отказным) причинам не любил, и это было понятно. Непонятно было почему он так мало разглагольствовал о ней – неужели чувство? Сомневаюсь, такие люди любят только себя, но моя коллега и как бы подружка ( назову ее Лана) сумела,видно, внушить этому человеку уважение к своему семейному статусу – честь ей и хвала.
Супруг Ланы, Александр Леонидович, вел в средней школе уроки физкультуры,  часов, по ее признанию, брал мало, от классного руководства отказался и очень бережно относился к собственному здоровью – похвально для физкультурника.Зато он был предметом ее особой гордости- красавец! Красавицей была и их двадцатилетняя  дочь Елена– неработающая и почти замужняя..Почти  -потому что без росписи и как бы на содержании. А « как бы»  потому что с крупными покупками для дома, а также с одеждой помогала опять- таки мама. Больше же всего волнений вызывал у Ланы сын Евгений– аж 25 лет от роду. У него тоже что-то никак не получалось с работой и потому совсем не получилось с женой – они развелись, и Евгений запил. С тех пор так и повелось: либо временная работа, либо постоянное беспробудное пьянство.
Удивительно и достойно уважения то, что все эти  неприятности не повлияли на горделивую самоуверенность этой женщины. Она, похоже, не чувствовала возраста:брючки носила очень и очень узкие, юбки  – короче увидишь редко, глаза, небольшие и бледнозеленые, подводила жирно, губы красила ярко.. И трепетно, без стеснения, следила за тем, чтобы любвеобильный начальник не переключил своего постоянного и пристального внимания на кого либо еще – мелкие интрижки не в счет, они стоили немного.
 Лане нужны были    деньги – много денег, то есть плата за рекламные материалы, премиальные и так далее, и так далее.Бесцеремонность шефа ей, похоже, лишь льстила, он мог прилюдно кое где ее приобнять, кое по чему ее похлопать – она улыбалась. Как-то призналась мне:»муж подозревает» .И опять улыбнулась.

Так почему же она была мне, фактически, врагом? Да потому что самолюбивые люди не забывают тех, кто им неподвластен, а тот, кто фактически снабжал ее зависимое семейство дополнительными средствами, был.самолюбив и давным давно мною разобижен.Необходимо было подогревать его злость дабы не делить премиальные.
Не сразу я узнала о ее сочинениях на тему моих как бы любовников,нелицеприяных отзывах о шефе, которые я и не думала говорить, несуществующих дисциплинарных нарушениях и так далее, и так далее..Для того, чтобы это осуществлять, надо было числиться в подругах – она и числилась.И улыбалась ласково даже когда поняла, что я поняла.Или узнала. Или вычислила. И у меня, и у нее выхода не было – предпенсионный возраст требовал терпения, мы и терпели: она – публичные хлопки шефа по известным местам, я –его  грубость и отсутствие премиальных.Злилась ли я на нее? Иногда –да, особенно, когда рублем наказывали ни за что и прилично. И когда это происходило с издевкой, мною незаслуженной.
Но чаще все-таки я ее жалела. Иногда даже корила себя за это, но продолжала жалеть. Правда – каюсь- с некоторой долей презрения.Ведь. как ни крути, продажность – это продажность. Даже если она ради детей, которых она не сумела воспитать.

 Казалось ей - она модельна,
Ну, и пускай на сцене местной…               
Шла по дороге сладкой, сдельной               
 И говорить умела лестно
Слова тускнели от повтора,
От устали тускнели взгляды,
Но королевою раздора
Была, и повторяла: «Надо!»
И на плечах раскрытых, узких
Забот немерено держала…
И поняла, что ложь-искусство,
Но себестоимость не знала.
На службе-свет, а дома- сумрак
И недоверчивые взгляды…
Жизнь в роли шахматной фигуры,
Что ходит так, как прочим надо.
Нет дела до ее натуры
Ни игрокам, ни судьям…Что же…
День в роли шахматной фигуры
Еще один успешно прожит.
Давно исписаны страницы
И ничего не вдохновляло
И ничего давно не снится
Ей, отыгравшей и усталой

6 УСПЕШНИЦА

Об этой женщине я напишу немного. И не потому, что она еще в силе и руководит  творческим коллективом, к творчеству не имея отношения,  прилепившись к нему и успешно приспособившись., как и положено деятелю торговли.Просто жалость к ней далась мне не сразу и нелегко, то есть осознавалась медленно и с немалой долей сомнения. Тем не менее…
Творить моя Успешница, разумеется. так и не научилась, а вот влиять…это у ней в крови.Она мила, с личиком сердечком, с сияющей, хотя слегка и напряженной улыбкой, с пышными формами, которых не стесняется, как не стесняется вообще ничего. Людям доверчивым она покажется доброй, но по сути своей беспощадна.
Когда она однажды сказала мне, что я умна, я попросила ее не считать меня дурой. Я никогда не пылала доверием к сладким словам и сияющим чрезмерно улыбкам.

Возможно, именно за это она меня невзлюбила.И долго, со знанием дела обижала, привлекая на свою сторону тех, кто готов был ей угодить – не безвозмездно, разумеется. Кроме того, что- подозреваю- это было ей приятно, это к тому же было ей выгодно, поскольку я с ее точки зрения  не заслуживала доверия и не включилась в какую-то тайную возню, предположения о которой у меня есть, но поскольку это только предположения, озвучивать их здесь я не стану.
Еще подозреваю, что  меня, зависимую и подчиненную, она, возможно, терпеть не могла за тот дар, которым сама была обделена, а я, чтобы сменить эти обстоятельства, вынуждена была пожертвовать частью своего трудового стажа, что сказывается, увы, и теперь, когда я на пенсии.

Итак.я покривила бы душой если б писала что легко мне было ее простить и отнестись к ней настолько отстраненно, что даже и пожалеть. Она мой самый успешный враг.Она уверена в себе и богата .К началу рабочего дня приезжает на службу в какой-то новой, бирюзового цвета иномарке. Идет по холлу в прочной, модельной обуви.В ее кабинете холодильник, телевизор, кофемашина…Она высоко держит свою крепкую голову с лицом сердечком и неизменной, лицемерной улыбкой. Может, и впрямь ее невозможно, наивно жалеть? Я далеко не наивный человек. Тогда почему же?
Да потому что она жестока и к себе, до ужаса одинока, хотя пока еще сама этого не понимает,не осознает. «Пока еще» потому что в настоящий момент осознавать некогда…Но так будет не всегда.
 Я не могу представить себе, что она делится своей проблемой или просто тревогой с лучшей подругой, как это делаю я, как делают многие. Или по душам общается с кем-то памятным, кто, может, и  далеко, но все понимает,Или долго, сердечно беседует со своей любимой сестрой….

Ее муж давно смылся от нее и сейчас прячется или воюет где-то в Украине, ее дети рядом, но сомневаюсь, что близки. Она так сильна, что никому не позволит ощутить свою слабость. Она так играет в мощь, что заигралась вконец. И если однажды ее сила изменит ей, от нее отвернутся даже те, от кого она, недоверчивая, этого все же не ожидает..

Проиграла ли я тогда, года назад, моей Успешнице?. Может, и да, но это того стоило. Я не хотела с ней бороться, могла бы ( умею), но не хотела. И не только потому что перед пенсией это попросту было ни к чему. Когда-то давным давно я поняла: такие житейские битвы за себя перемалывают, ломают в человеке что-то очень важное, что-то, что дает ему внутренний покой, смирение и любовь к себе. Не хочу сказать, что никогда бороться не надо, но прежде чем начать такую борьбу, стоить хорошенько все взвесить, подумать, а что для тебя важней
Я в свое время- время правления Успешницы- решила не тратить силы на то, что изменит мою жизнь незначительней, чем саму меня, я отступила и не жалею.

Зато я жалею ее, успешную женщину, которая обрекла себя на раскошную, на интриганскую, властную, нервную жизнь под девизом «ни шагу назад» . А жизнь –то, она ведь  полосатая…