Царапины. Антология войны

Поёшь тихонько, чтоб не плакать.
Уходишь от беды к другой.
А жизнь порой такая слякоть.
Твоя зависимость с тобой:
от нелюбви и от разрухи
такой издёрганной судьбы.
Устали ноги, ноют руки
от чемоданов и сумы.
А горизонт ничуть не ближе.
А ветер носит облака.
Язык  дождя слезинку слижет
и солнце выйдет приласкать.

*

Заводные куклы видятся (может бред?)...
Серые кудели почти маскируют дым.
Всё когда-то кончится (в -юне, в -бре?) –
кто-то навсегда останется молодым.
Будет расцветать каждый год сирень,
соловьино петь о влюблённых ночь.
Только не родившихся не сберечь,
бывшим не помочь…

*

Кошкины царапины заживут,
а в окопах вырастет бузина,
лепестки шиповника на траву
упадут, хоть мир вокруг, хоть война.
Завтра май закончится, так и знай,
пух заснежит землю, укроет срам,
соль земли не кончится, хоть война,
ночь не навсегда – только до утра.
В жизни чувства сильные – боль, любовь.
Мы с тобой пройдём неизбежно, да.
Сахар в чашке ложечка, может соль.
Размешай. А главное в ней – вода.
Снова за окном этот мерзкий звук.
Не пойду я прятаться, не хочу.
Для чего-то здесь я нужна. Живу.
Жизнь пройдёт и солнышком закачусь.

*

Ветер  за  окном  и  в  голове –
облака  пушистые  несутся,
а  внизу  на  травке,  как  на  блюдце,
наш  неугомонный  рыщет  век
в  поисках  экстрима  и  беды, 
в  поисках  военных  преступлений,
на  приюте  жизни  во  Вселенной,
где  тепла  в  достатке  и  воды,
где  есть  всё,  чтоб  жить,  любить,  дышать,
только  раздирает  души  зависть,
где  имущие  совсем  зажрались,
сгинула  от  прихотей  душа...

*

Сеется мелкая сонная хмурь
с неба, что вновь без просветов.
Я промолчу, не скажу никому.
Птице внутри мало света.
Солнце с утра на проспекте, в дворах
холит, лелеет клумбы.
Молча упрячу радость в глазах –
грусть и тоска – на убыль!
И не просплю ни один рассвет:
не  устоять малой пташке,
не промолчу, щебечу в ответ
личику каждой ромашки.
Если услышу презрительный смех,
не загрущу об этом.
И пожелаю других утех,
раз не дано быть поэтом.

*

Рыльце мая в пушку, междуоблачна синь,
сюрикены стрижей, розы светят.
А у бабочки белой нектар на веку,
а вороне всё каркать на чёрном суку.
И приветствовать дню свежий ветер.

*

Вряд ли захочется внукам напомнить об этом,
вновь протестует не только нутро – и рассудок,
птичья душа с воробьями на тоненькой ветке.
В бомбоубежище я не хочу, не могу и не буду.
Вряд ли ты лично мишень на войны полигоне.
Кошка скребёт переноску. Любовь – точка в тире.
Вот она – тонкая связь с перечёркнутым миром –
в бомбоубежище каждый в своём телефоне.
Выход один – там, где... только бы дверь распахнулась.
Вместе и врозь в темноте до десятка отчаяний
пережидают тревогу у проруби рыбою снулой.
Рядом сидеть и скользить по цементу очами.
Мысли бегут мимо нас. Пусть стоят и скучают
в бомбоубежище наши два стареньких стула.

*

Вищать  стрижі, 
стрижуть на стрічки небо
і не ховають крильця від сирен.
Травиця тягне повні соків стебла,
Джмелі гуркочуть з давнини давен.
І зовсім не страшний
їх гуркіт мирний –
не схожий на воєнні літаки.
Вщуха тривога, як ідуть по тирлу
небес хмаринки-вівці,
як біжать жуки
по справам комашиним невідкладним,
збирають бджоли запашний медок,
і горлиці, на вигляд недоладно,
ладнають з гілочок крихке гніздо.
Загарбники і зайди, схаменіться,
ми вам не віддамо оцю красу!
Зберіть металобрухт, та не баріться,
допоки у труні не понесуть!

*

Соври,  что  мерзкая  сирена
навеки  смолкла,  не  проснётся.
Соври:  война  прошла  и  солнце
к  оставшимся  в  живых  вернётся.
Соври,  что  радость  вспомнят  дети,
в  войну  играть  в  окопах  станут.
Соври,  что  не  найдут  в  окопах
седую  смерть,  что  задремала.
Соври,  что  переплавят  танки
на  очень  нужное  на  свете.
Соври,  что  жизнь  –  совсем  немало,
чтоб  не  приелись  строки  эти...

*

Сейчас смотрю на эту кутерьму,
сквозь окна затемнённые, сирены,
сквозь новости, расстрелянные стены –
не зацепиться ни за что уму.
Не понимаю, нет в моём уме
чего-то, чтобы осознать и выжить,
а мир людей до капли доброй выжат,
осталось только всё с частицей "не".
"Неправда", "недоверие", "нелеп",
не добр, не годен, не великодушен,
не хочется, нет нервов это слушать,
"Нет!" – отрицанью мира, "Нет!" – войне!
Неужто вымерли, кому война знакома?
Погибшие с портретов на стене
не говорят печальными глазами?
И каждый должен сдать войны экзамен,
а мир впадает в длительную кому.
И боль на образах, в глазах, внутри, вовне...

*

Прийдешній день – то подарунок, знак,
що треба рухатись і щось робити,
палаючого сонця жовтизна
в траві пихатій скрізь малює квіти.
Вони ростуть низенькі, бо війна,
бо вітер підганяє хмари чорні,
а з ними невід'ємна сивина,
глибокі рани в мирних хмарочосах.
І хочеться руками розвести
оте страшне прийдешне і марудне,
нехай воно повернеться до тих,
хто за воєнні злочини підсудний.

*

Там  десь,  у  Небі, диво-дивина –
Величне Свято,  всупереч лихому.
Це між людей іде страшна війна...
Всі вороги, вертайтеся додому!
Вертайтеся,  щоб не звезли в труні,
вертайтеся, щоб вижити і жити.
А в нас завжди війні казали: "Ні!"
і сіяли зерно пшениці, жита,
і вчили ремеслу своїх дітей,
навчали, щоб слабкого боронили.
І піде в землю, геть з людських очей
той, хто прийшов з мечем – зустріне силу!

*

Що  в  нас  на  думці?  –  війна  і  весна.
Сонячне  небо,  життя  без  тривоги,
сили,  здоров'я,  та щастя  ще  трохи,
миру  надійного,  спокою  в  снах.
Щоби не гинули хлопці-синочки, 
щоби не плакали діти щоночі.
Щоб чисте небо і ластівки в нім!
Щоб вороженьки пощезли, як дим.

*

Коли в обшарпаний атобус
сідаєш, їхати все далі,
коли Земля маленький глобус,
а успіхи – лише деталі.
Коли заплутані безмежно
усі кордони до безтями,
коли любов – це протилежне,
коли гука дитина:  "Мамо!.."
Коли так хочеться додому,
де вишні квітнуть до нестриму,
де все своє і все відоме,
весна, ніякого екстриму,
де вільно бігають мурахи,
повзе по росяній травичці
красненьке сонечко картате,
де мама є, де прийде тато,
скоринку хліба принесе
від зайчика, чи від лисички,
де любі книжки на полиці...
Де на столі чека сніданок,
а потім в школу... чи на працю...
Де на Землі чудовій таці
цвірінькає веселий ранок.
Ти все це для дітей відстоюй.
Прохай у Бога допомоги,
чи вдачі у лихої долі
із їх святою німотою...
Щоб небо над родючим полем...
І знов поміж людьми... в дорогу...

*

Утро. Зелень на газонах.
Бог рассыпал чудеса.
Неба чартерная зона
множит птичьи голоса.
День расправил ветви кленам.
Лепестковый с веток снег.
Стриж принёс весну влюбленным
и купает крылья в ней.
Озабоченные лица
просветлели хоть на миг.
Жизнь спешит и длится, длится,
и она не черновик.
Набело не перепишешь:
как случилось, так и есть.
Чем живёшь и чем ты дышишь
на планете человек?
На весы сложить не сможешь
зло и эту вот войну.
Кровь и боль без всяких тождеств
перетянут тишину.
Но, размазывая слезы,
вновь растишь в душе сады.
Мир Земле вернуть не поздно...
...без Победы это дым...

*

Из сонных

Когда в потасканный автобус
стремишься, чтобы дальше ехать.
Когда всё дальше от успеха.
Ну а Земля, как школьный глобус
потёртый – смещены границы
на нём. Кишмя кишат столицы,
но здесь лишь точки небольшие,
хоть стали все проспекты шире,
мелькает жизнь.
А небылицы
давно из сказок былью стали.
Страницы бытия листаешь
и вертишь глобус. Он кружится
голубоватым светлым шаром
воображаемых реалий.
Но вновь потёртые ступени,
и закатившейся монеткой
блеснули где-то юность, лето
и ожиданье пляжной лени.
Мигает, вертится проектор:
мелькают кадры диафильма:
вот детство, вот любили-жили,
вот путь нелёгкий. Бледный вектор,
как стрелки мелом на асфальте –
бежишь, пока тебя не схватят,
хватать других, а ноги ватны...
Обрывки сна, что перед утром
стряхнуть пытается забвенье
от мыслей, суеты и денег.
Стрижи в небесном перламутре...

*

Шестой десяток дней вокруг война.
Распугивает рифмы и стихи сирена,
а зелень выбирается из почек плена,
так непокорна и свежа – пришла весна.
Рифмуются такие разные слова.
В одном – убийства, смерть, насилие и взрывы,
в другом – цветение, листвы молва и крылья –
расти, любить, чирикать, уповать.
И невозможно это совместить:
пришедшую весну, от льда свободу,
рулады птичьи, радости природы
и мрак, который нашу жизнь постиг.
Любовь внутри стремится бунтовать,
плести молитвы для защиты мира.
И хочет стать волшебником, факиром,
бронированны были чтоб слова.
Чтоб город ореолом обернуть,
сберечь его детей, культуру, силу.
Зря что ли мать лелеяла, носила?
Всесильной стать, чтоб сбросить эту муть.

*

Когда ни строчки и ни буквы,
когда за окнами дождит,
когда война вошла без стука,
друзей покинувших не жди...
Не ожидай, что станут верить
твоим растерзанным словам.
И правда: лишь бумага в хлам,
по-прежнему закрыты двери.
Завесив окна и нутро,
сурком в норе сидишь, забившись.
Сквозь щели ни рассветов кровь,
ни нежный свет от цвета вишни.
Уже не страшно промолчать –
неволя множит бесполезность.
Когда воинственное брезжит,
зачем ненужное тачать?
Когда уходит жизни цвет
и гибнут лучшие из сильных.
А у тебя и силы нет,
есть лишь слова...  невыносимы.
Бессильны,  если не поджечь,
в костёр подбросив, чтоб горели.
А постранично только тлеют,
а буквы – горечь или желчь.

*

Расписывает  пульку  бог  весны,
вскрывает  почки,  реки  и  цветы.
Лишь  "Отче  наш..."  –  молитва  –  мой  посыл.
И  молишься,  чтоб  не  было  войны.
Вокруг  весна  –  она  благая  весть.
И  солнце  обнимает  целый  мир.
Раскрыв  свои  объятия  на  миг,
спешишь  обнять  покрепче...  Сила  есть!

*

Когда замолкают утробные звуки сирены,
и свет продолжается солнечный и неподкупный,
когда дотлевает разбитое вдребезги... 
Угли
от детских "зарниц" у костров пионерских... 
Сирени
сильнее цветы и упрямые почки,
и солнца цветов согревают и радуют очень,
всё это ко времени и ненавязчиво к месту.
Всё это воюет с войной неизменной любовью,
чириканьем славит земли своей щедрость и силу,
сдирает все струпья войны, что не-выносимы
и тает от этого пришлый и яростный Голем.

*

Не игральное

Пахнет тёплой землёй, травою,
выползающей из летаргии.
Ветви деревьев ещё нагие,
руки – молитвенно над головою.
Рады, но просят ещё тепла и
синих прогалин на рыхлом небе.
Жизнь – переход... полосатой зебре
не до бегущих за облаками.
Пленникам выбранных направлений
видится только смена явлений –
пёстрый рулон полосатой ткани.
Хоть и стараешься лишь по белым,
жизнь подгоняет: вперёд, смелее!
Классики криво очерчены мелом.
Кто там в играх усилия мерил?
Ну а теперь – каждый шаг – ступени.
Вверх ли, вниз – через боль в коленях.
Чёрно-белое в жизни праздной:
только клавиши, фильмы и фото,
только буквы, и строки, и ноты.
Тонкой палочкою-указкой
Бог взмахнёт – в мажоре, в миноре –
переход, ДТП, домино и
шашки, шахматы...
Игры заразны.
Пусть заразительны – всё равно ведь.
Вот и апрель за моим окошком.
Но военный реально. В красках.
В касках. В форме. В убежищах-норах.
Кто там не хочет играть и ноет?
Лишь в компьютере было не страшно.

*

Найкращі новини, то мирні новини, повір.
Коли на асфальті зустріла маленьку мураху.
Коли засинаєш спокійно, без жодного жаху.
Коли на осоння вилізло сонечко в крапочку.
День набакир,
бо стільки навкруг блукаючих, віруючих у Бога,
дві молодиці із дітьми і жінка без ніг,
в місті так людно, і людяно, наче багато чужих,
та рідних-ріднісіньких, бо в них немає нікого.
Нікого, нічого немає – ні дому, ні стін,
що їх прихистили б у цій ненажерливій скруті,
як вижити важко у цій війні-каламуті,
не хочеться навіть щоб залишився спомин.
Найкращі новини, це мир без ніяких новин.

*

Комендантська година удень
це птахи, їм ніхто не завада.
Несмілива трава де-інде,
неба сукня, неначе від Прада.
Вітер  шпортається в пилюзі.
На деревах шпаки, що із виру.
Повернулися в місто війни
і здивовано кличуть і свищуть:
в місті люд наколошканий зник,
лиш домівки, дахи і Всевишній.
А вночі міріади зірок
заглядають в затемнені вікна.
Не зв'язати думок у жмуток.
Це війна, і до неї не звикнеш.

*

Я вже давно трава під небом різним,
блакитним і скуйовдженим війною.
І друзів стало обмаль серед прізвищ,
щоб спарувати у ковчезі з Ноєм.
Роз'єднує війна, хоч і єднає.
Незгода дум і поглядів стіною.
Живу поміж людей, і не одна я,
та світ постав спорудою крихкою.

*

Гуде сирена. Не міфічна, ні.
Така собі не птаха, не тварина.
Одразу: на війні, як на війні.
Птахи мовчать: які до біса співи?
Як змовкне, залишає в голові
свій відгук ошелешений і лемент.
І не згадати співи солов'їв.
Замість життя наруги та проблеми.
Ховати тіло, хоч і заслабке
сором'язливо: може нажилася?
Випробування, мабуть, нам таке:
любов по вінця. Болю повна таця.

*

Выдираешь из нутра эти скаредные строчки,
сознаёшь, что мир с утра так беспомощно-непрочен.
Собираешь по слогам доболевшее до раны.
Воробьишек мелюзга щиплет в травке солнца прану.
Вот раскрывшийся цветок ждёт дождя, тепла и света.
Хрупок маленький росток мира на больной планете.
Чтобы мир подняться смог, допиши страницу эту.
Так жесток войны урок – без черновиков, без правил.
Мы любви и веры дети.
Помнишь были Авель, Каин?..

*

Тяжело не писать об этом.
И писать тяжело, поверь.
Расшвыряло людей по свету.
Снова к свету закрыли дверь.
В темноте светомаскировки
жизнь ворочается кротом.
Ждёт утра, чтоб цветы у бровки,
чтоб дорога, но вот он дом.
Чтобы не черепки от чаши,
чтобы стол, а на нём еда.
За столом все родные, наши
и днепровская в чашках вода
с травяным чебрецовым настоем
и с душицы родной душой,
а вокруг простые герои
и надёжно, и хорошо.
Есть ломоть, что полит слезами.
Все любимые рядом, здесь –
в этом счастье, в мирном сезаме.
И Победы благая весть.

*

В тонкім серпанку вранішніх "пальмир"
прокинулось гучноголосе птаство,
і славить Бога непримхлива паства
своїм "Цвірінь!"
У березневім запашнім раю
ледь чутні запахи пожеж і болю.
Ще більш бажаєш в довоєнне поле,
де ще не лють.
Де жайворонка спів дзвінкий
струмочком над пшеницями лунає,
задумливі хмарини над ланами
і зблиск ріки.
О, Боже, борони захисників,
по вінця в душі наливай відваги.
Любов і віра незборимим стягом:
степи й блакить.
Зануриться легенький вітерець
у життєдайність нив, криницю неба...
Давно нічого іншого не треба:
відбій! Війні кінець!

*

Двадцать  седьмой  день  войны.

Віхтями тане весняний туман –
вранішне сонце, мов вістря.
І розвидняється: гілля, дома,
в стиглому зранку повітрі
жевріє подих весняних багать,
і зеленіє палітра.
Взимку відбілений снігом весь світ,
сяє, кривавить калина,
птаство весняне невдовзі прилине,
щоб будувати між гілля своє
щастя-гніздечко невибагливе.
Хай же війна їх пісень не псує.

*

Это небо сквозь бескрышье,
эти мысли сквозь молчанье,
эти дни, глухие ночи,
многотомье многоточий,
скудны радости и строчки... 
Ждать и верить… 
Чаять, чаять…
Над водой свободно реют
арбалетом крылья чайки.
Пусть она не буревестник.
К миру пусть ковчег отчалит.
 
*

Среди  тепла  и  мира  тех  земель,
куда  война  забросила  лихая,
каких-то  витаминов  не  хватает,
возможно,  боли  Родины.
Поверь,
нет  за  окном  обстрелов  и  сирен,
не  ждёшь,  что  прилетит,  убьёт,  разрушит,
но  тишина  больней  терзает  душу,
сочувствие  не  в  силах  обогреть.
И  даже  если  возишься  в  саду,
не  забываешь  о  родных  черешнях,
вернулись ли  скворцы  в  пустой  скворечник?
О  том,  что  сам,  как  в  воздухе подвешен…
И  думаешь:  гореть  врагам  в  аду!
И  молишься  за  скорый  свой  приезд
и  как  тебя  узнает  твой  подъезд…

*

Светильники мои времён войны,
завешены фольгой, как-будто в шорах.
И штор оконных непрозрачен шорох
и неспокойны дни мои и сны.
И облака похожи на дымы,
и кошку беспокоит вой сирены,
сиреново до слёз и цвет маренго
заполонил все мысли и умы.
Листаю прошлое, пишу слова,
застирываю пятна лжи и фальши.
Дорога в мир. А горизонт всё дальше.
Молитвы не умеют убывать.
И убивать не может жизнь мою
со вражьих уст слетевший чёрный морок,
не принимаю лживые укоры  –
лишь птицы, каркают, но всё равно поют.
Не вечер на душе. И не зима.
Пальто на теле – не броня на сердце.
В моих сединах стало меньше перца,
со мной мой город – парки и дома.
Такой же белый, светлый меж ветвей,
всё так же улицы бегут к Днепру-Славуте.
Всё так же на душе не вечер – утро.
Всё так же Небо – с Родиной моей!

*

Солнце светит и поёт она –
всеми нелюбимая сирена –
звуки отражают окна, стены –
не забудешь, что вокруг война.
Пусть любовь и жизнь благословенны.
Не забудешь, что вокруг твои
кровные, родные дети, внуки.
Ангелом летишь, чтоб их хранить,
уберечь... дрожит надежды нить,
не немеют только крылья-руки.
В них сильнее кровь твоя бежит,
молишься ты силе самой светлой,
и сумеешь выжить в этой лжи.
Не одна ты, не устанешь, нет
верить, что настанет мир и свет.
Остров. Днепр. И счастья этажи.

*

Утро  начинают  воробьи,
что  им  до  войны:  людские  дрязги  –
делят  мир  до  жути  несуразно  –
в  этом  разве  можно  будет  жить?
Нет  бы  строить  или  гнёзда  вить.
Грустная,  но  яркая  весна  –
солнце  двух  врагов  слепит  и  греет:
куй  орало  –  жарче,  веселее!
Сколько  разрушать?  Отстроить  нам!
Словно  дети  бросили  игру:
разбросали  лего,  пушки,  танки,
тешат  мысли  –  завтра  соберу  –
мама  поругает  и  отстанет.
Мать-земля  корит-журит  за  это.
Кто-то  тешит  подленькое  эго,
кто-то  хочет  эго  прищемить...
Разбросало  всех  детей  по  свету
и  трещат  чубы  у  тех  и  этих,
защищают  землю  наши  дети,
государям  не  впервой  её  делить.
Только  прежде  предводитель  сам
ехал  впереди  в  кольчуге,  в  шлеме.
А  сейчас  на  фарш  детишек  мелет,
споро  отправляя  в  небеса.
Господи!  Твои  ли  чудеса?
Не  могу  понять.  Но  верю,  верю,
что  не  поле  боя  двух  россий,
что  не  поле  боя  двух  америк...

*

Муравейное

Всё  так  муравьино-просто  в  жизни:  беги,
тащи  на  себе  посильную  щепочку-ношу,
усерден  будь  в  поисках  жизненных  сладостных  крошек.
Старайся  не  мыслить  выспренно  –  слышат  враги
крамольные  думы,  и  ринутся  чёрной  гурьбой
на  твой  светло-солнечно-рыжий  холм-муравейник.
И  будут  громить,  и  хватать,  и  крушить  что  имеешь,
и  пленных  возьмут,  чтоб  потом  обратить  в  рабов...
Утащат  запасы  счастья,  надежды  и  сон
твоих  спелёнутых  туго  смешных  младенцев,
мелькнут  беззащитные  тельца  в  руках  иноземцев...
Какая  там  жалость?..  Истории  суть  –  колесо...
И  будешь  –  раб,  а  в  лучшем  случае  –  труп.
Тащить  будешь  так  же,  но  не  для  себя...  для  этих,
чтоб  больше  ещё  жирели  чёрные  йети...
А  тут  ещё  –  надо  же!  –  этот  вселенский  потоп...
Сиди,  ожидай  бессильно  –  и  схлынут  страсти,
придёт  и  руку  подаст  мессия  –  и  счастье!
...сейчас  не  страшно  уже...  всё  это  потом...
А  рядом  забор  и  солнечный  луг,  косогор.
И  травы  как  лес.  И  такой  покой  и  простор!  –
Синеют  река  и  небо,  и  воздухом  полнят  чистым.
А  рядом  свободный  жук  жуёт  аппетитно  листья,
а  ты  бездомный  и  в  доме  твоём  разор...
И  всё  сначала...  и  помни:  вся  жизнь  молитва...

*

Утро. Мороз. Зима.
Март, но война и снег.
Как в нереальном сне –
с окнами накрест дома.
В хлам перечёркнут свет,
сухи глаза без слёз.
Эта не-жизнь – всерьёз,
даже когда рассвет.
Каркает птичья рань
без воробьёв, синиц.
Взмахи ветвей-ресниц.
За облаками Ра.
Веришь – любовь жива
и отвергаешь боль.
Верить – смешной глагол.
День развернул словарь,
чтобы найти меж слов
те, что сладят с войной.
Нет причин – ни одной –
чтоб отвергать любовь.

*

В каждую тюльпашечку
влить любви,
переполнить чашечку
и отпить.
Посмотреть в окошечко:
небо всклень.
Я всего лишь крошечка
на земле.
Бодро увядающий
лепесток
счастья, что на запад
и на восток.
Чтоб желанье выполнить –
станет мир.
Всех погибших разом бы
оживить...

*

Скифской  бабою  застыть.  Стоять  задумчиво.
Я  не  воин. 
Мне  б  семья,  хозяйство,  стирка,  колыбельные.
Над  страной  сгустилось  облако  не  белое.
Мир  в  убежищах,  в  окопах,  и  под  дулами.
Каменеешь от любовной  безысходности.
Стекленеет  свет  от страха  перед  атомом.
Ариадна  жизнь  в  клубочек  станет  сматывать,
чтоб  спасти  из  лабиринта  смерти  Родину.
Рифмы,  ритмы  в  этом  хаосе  уродливы,
и  не  жизнь  сейчас.  Какая-то  пародия.

*

Как  всё  неправильно  в  мире  –  война,  не  весна.
Где  ж  это  видано,  чтобы  скворцов  не  встречали?
Скоро  ковчег  человеческий  в  бурю  отчалит.
Может  уже.  Только  боли  достаточно  нам.

*

Отбой  тревоги,  можно  свет  зажечь. 
Приглушенный,  но  чтобы  буквы  видно.
Война  снимает  маски  от  ковида,
выплёскивает праведную  желчь.
Задёргивает  шторы,  гасит  свет,
дождём  с  небес  смывает  боли  накипь.
Не  слёзы  сверху,  просто  влага  каплет,
чтоб  разбудить  живое  на  земле.
И  понимаешь:  с  нами  целый  мир
кричит,  чтоб  торжество  любви  настало.
Чтоб  смертью  храбрых  в  нас  любовь  не  пала.
И  вновь  тревога. Мир  всего  на  миг.

*

Непросто  быть  не  перелётной  птицей.
Бродить  среди  травы,  пустых  деревьев
без чемоданов на колёсиках и визы,
в свободе от условностей форевер.
А если что-то,  не дай Бог, случится,
чирикать  о  своём  –  простом  и  сером,
о  том,  что  кто-то  зол,  а  ты  начитан,
о  том,  что  кто-то  –  где-то,  ты  не  первый,
кому достался  выбранный  тобою
пусть  не  простой, а  может  и  не  жребий.
От ветра  гнутся  ветви  у  деревьев,
не  улетают  дружною  гурьбою,
не  улетают,  цепко  держат  корни.
От  этого  давно  внутри  слежались
в  единый  ком  терпение и жалость.
Накормишь птиц, зимующих с тобою.
Внутри  любовь.  И  герб  она.  И  знамя.

*

О войне из подвала, в котором ни зги,
и мешает сирена за дверью.
Может кто-то ещё не поверил:
благодетели это поги...
Сквозь бетон перекрытий глухие слова
не пробьются ни к небу, ни к звёздам.
Иногда понимание поздно.
Где-то совесть... В песке голова.

*

А давайте напишем тысячу раз "Миру – мир!"
Мир городам, от ужаса впавшим в кому, 
мир малышам, что с болью ещё не знакомы,
мир нашим птицам, уюту наших квартир.
Мир нашим рекам чистым и островам,
мир нашим паркам, а в них деревьям свободным,
мир всей Земле, её благодатной природе,
мир небесам, где звёзды и синева.
Мира, любви и раздачи немыслимых благ,
мир даже ранней весне и дождливости светлой,
пусть одолеет преграды и километры.
Мир и врагам, и даже желающим зла.

*

Я  прячу  в  блокноты  написанные  стихи,
молчу,  собирая  свет  и  синичье  пенье.
Когда  нибудь  мысли  выйдут  из  комы и  тени,
и  будут  внутри  ворошить  остатки  стихий.
Я  вновь  себя  собираю  по  крохам  и  по  частям.
Ссыпаю  за  окна  тем,  что  давно приручила.
И  снова  коплю  терпенье,  смиренье  и  силы,
чтобы  назло  всем  бурям  февраль  замолчать.

*

расскажу  тебе...

...я  расскажу  тебе,  как  жду
дождя,  что  смоет  все  тревоги,
ручьями  утекут  дороги,
сливая  в  реку  всю  вражду...
...а  ветер  слижет  облака,
вобравшие  всю  гарь  и  копоть,
непримиримой  розни  ропот...
...он  подожжёт  вдали  закат,
очистит  мир  до  синевы
над  золотом  созревшей  нивы,
созреют  яблоки  и  сливы,
и  в  этом  всём  –  пребудем  мы...
...уставшие  от  груза  дней,
простёганных  очередями,
и  маскировка  одеяний
не  обезличит  всех  парней,
не  будет  общих  фраз  войны:
потери,  жертвы  и  обстрелы...
...останутся  амуров  стрелы
и  битва  за  подъём  страны...
...и  расскажу  тебе,  как  я
раскрашу  мир  в  цвета  восхода,
в  чирикающий  рай  природы...
...и  сбросит  траур  Мать-Земля...