Биф

в кромешной тьме,
в одних и тех же красках
смотрю на жизнь, как будто не живой,
и жизнью вроде бы я был обласкан,
но день за днём веду кровавый бой;

такая уж натура, я опасен,
опасен не для вас, а для себя,
и к жизни нетерпим, но сладострастен
к монументальным формам бытия;

я в этом смысле одинок, как звезды,
а космос мой наделе так раним,
что по ночам не сплю, а вижу грёзы
из небывалых и крутых вершин;

и кто-то скажет: "скажешь тоже",
ты в пол педаль и, сбросив вожжи,
ведь путь есть сложен,
и грусть умножив,
в радостях тони.
и так, такие же, как я, живые мертвецы,
дают советы рядом,
как те учителя, что учат жить годов десяток
к ряду,
не умея жить;

но я - иных кровей удел,
я от болезней похудел,
познал и боль, и беспредел,
узнал любовь и овдовел,
и на висках седины мои мелом
кто-то рисовал
и пел;

я в шрамах-было дело,
лечил в Ашраме тело
и душу,
и в суть вникая, плакал, после кушал,
танцевал, любил людей и ненавидел пустошь,
потом в объятиях брата видел смерть.
да, ужас;

и если так взглянуть, то больше смерти
я не видел ничего,
а значит жизнь моя - насыщена как жало,
ведь смерть, как говорят - конец всего,
а я увидел в ней свое начало;

я не люблю оканчивать писать,
в словах я вижу продолжение себя и вас,
но эта ночь нежна, как мать,
что трогает дитя в свой первый раз;

пускай и темная, глухая эта ночь,
но как Макаренко писал "я вижу искры",
воображая в этих строках, будто смочь
могу отстроить словом стены Истры.