Послушайте меня! юмористический рассказ

     Не готов категорично подходить к творчеству Владимира Владимировича Маяковского. Наверное, в первую очередь потому, что это самый любимый поэт моего отца. В невеликой домашней библиотечке папы том Маяковского занимал особое место в силу своего нестандартного размера. Это была книжища в два раза громаднее других переплётов, изданная на великолепной лощённой бумаге, проиллюстрированная цветными репродукциями поэта революции. Сейчас бы такой гросбух с окнами РОСТА назвали подарочным изданием избранных произведений такого-то автора. С Маяковским мне случилось «познакомиться» раньше, чем с советским Букварём.
Человеческие заповеди пришли ко мне из уст отца словами Маяковского:

"Крошка сын
к отцу пришел,
и спросила кроха:
- Что такое
хорошо
и что такое
плохо?"

К 16-ти годам я с однокашниками во главе с нашей классной, Розой Ивановной Числовой (учительницей русского и литературы, а не математики). дошагал до наследия В.В. Маяковского. И когда Роза демократично задала на дом выучить любое стихотворение поэта-горлана-главаря, я дождался своего звёздного часа!
Сам Маяковский рассуждал: «Ведь, если звезды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно?». Конечно, это было нужно в данный момент мне. Хотелось блеснуть перед девочками и ошарашить интеллектом мальчиков, а в итоге поставить в тупик фанатично преданную литературным классикам Розу Ивановну…Хотелось всё и сразу!
Но была одна незадача. Фолианта с пламенными лесенками поэта-новатора в книжном шкафу уже давно не существовало. Однажды в преддверие дня рождения моей сестры папа испытывал очередные финансовые трудности. Обожаемый Маяковский был моментально реализован в букинистическом, а на вырученную сумму сестричка была возрадована шикарной куклой, тоже к данному моменту безвозвратно утраченной.

Папа ещё с дошкольной поры записал меня в детскую библиотеку. Это было правильно и рационально. Хорошие книги были в дефиците, чтобы оформить подписку на популярного писателя, приходилось выстаивать ночные очереди, а интеллигентным «жучкам» на книжной толкучке подразумевалось переплачивать сполна. И я вторую половину дня решил посвятить не общению с дворовыми товарищами, а променять их на целенаправленное просиживание в районной библиотеке. Забежал на перекус домой и одержимый выпендрёжем поспешил во всезнающее книгохранилище.

Пожилая библиотекарша была искренне обрадована моему весеннему визиту и бесконечно удивлена просьбе ознакомиться в пустующем читальном зале с полным собранием сочинений Владимира Маяковского. До позднего вечера под настольной лампой я был сосредоточенно погружён в «тысячи тонн словесной руды». Труд моей похвальной старательности был аккуратно зафиксирован в новенький блокнот. Избранное стихотворение называлось интригующе: «Подлиза». Я до сих пор помню его наизусть.


На следующий день желающих процитировать Маяковского и тем повысить оценочный рейтинг личного потрёпанного дневника было достаточно. Я тоже нетерпеливо тянул руку. Но Роза Ивановна демонстративно игнорировала мой юношеский энтузиазм. Она знала нас, как облупленных, профессиональным чутьём ждала от вверенных учеников очередного подвоха. Настороженность классной дамы можно было легко понять. Выговоры в её честь за наши проделки регулярно имели своё незаслуженное место на доске школьных объявлений. Вполне возможно, что следствием этой профессиональной нервотрёпки было пристрастие Розы Ивановны, женщины в самом расцвете лет, красить густое каре в радикально каштановый цвет. Я бы, находясь на её ровном месте, точно и досрочно поседел.

Рутинная 45-тиминутка близилась к финалу. Мгновенья славы таяли. Рука моя всё выше и настойчивее вибрировала. И наконец, Числова сдалась, педагогическое любопытство взяло верх над профессиональным разумом:

- Юра, что ты на этот раз приготовил? Выходи к доске.
Я не вышел, я радостно вылетел. До звонка на большую перемену оставалось полторы минуты, не более. Я это засёк по наручному «Полёту» - памяти о деде-фронтовике.
Класс притих. Мои, посвящённые в тему приятели, заговорщицки засияли. И я пошёл чеканить:

«ПОДЛИЗА
Этот сорт народа —
тих
и бесформен,
словно студень,-
очень многие
из них
в наши
дни
выходят в люди.
Худ умом
и телом чахл
Петр Иванович Болдашкин.
В возмутительных прыщах
зря
краснеет
на плечах
не башка —
а набалдашник.
Этот фрукт
теперь согрет
солнцем
нежного начальства.
Где причина?
В чем секрет?
Я
задумываюсь часто…
… ЛИЖЕТ НОГУ,
ЛИЖЕТ РУКУ,
ЛИЖЕТ В ПОЯС,
ЛИЖЕТ НИЖЕ,-
как кутенок
лижет
СУКУ,
как котенок
кошку ЛИЖЕТ…»

До этого катрена Роза была расслаблена. Наверняка, эрудированный педагог со стажем такого Маяковского не читывала. Это был прокол – «Ребята, выучите любое стихотворение Владимира Маяковского на свой выбор…» Выбор стал явным перебором. Не знаю, как в современной школе, а в советской цензура была на высоте!
Роза сжала губы, и её лицо стало традиционно покрываться противоречивыми красно-белыми пятнами. Надрывался звонок, я не останавливался, и учительница застыла в гранитном безмолвии.

«…А язык?!
На метров тридцать
догонять
начальство
вылез …
…сместь бы
всех,
кто поддались,
всех,
радеющих подлизам,
всех
радетельских
подлиз».

Я дочитал и облизал пересохшие от взволнованности губы. Роза Ивановна снисходительно выдохнула и подытожила:
- Юра, сегодня ты не успел уложиться во временные рамки нашего урока. Оценить по достоинству не могу. Выучи пожалуйста к следующему «Стихи о советском паспорте»… Все свободны.

Про «серпастый и молоткастый» пришлось зазубривать. А коварная Роза до летних каникул так к доске и не вызвала.

Зато я морально был готов стать гражданином Советского Союза. Осенью мне вместе с ровесниками в торжественной обстановке вручили красный паспорт. Это был документ нового образца. Современный ДК им. Пятидесятилетия Октября дышал нарядной толпой молодёжи и наставников.Мне вручили заветный документ первому в Советском районе. Такой чести меня удостоили не за особые заслуги, а по блату. Соседка – тётя Люба – работала паспортисткой.