Монолог фагоцита

Однажды некий фагоцит
отправлен был на бой
с бациллой Proteus. «Я сыт
по горло. Часовой
я, нейтрофил. Живу пять дней,
дерусь всегда на ять.
Мой кодекс чести: “Всех убей,
кто в ткани лезет”. Взять,
к примеру, шарик-пневмококк, –
орешек тот ещё! –
его сожрать никто не смог б,
не будь меня. На счёт
другой родни своей скажу:
я их люблю, но всё ж
медлительны они. Ежу
понятно, невтерпёж,
как перст один, погранзастав
защитником мне быть
крови. И ждать. Таков устав:
прикажет окружить
отряд микробов вредных мозг
(который костный), мне –
в счастливый путь. На то есть мост
посткапиллярных вен-
ул. Можно я ещё скажу?
Благодарю. Порой
тосклива жизнь как вечный штурм
затем, что нет иной.
Где можно ринуться к врагу,
пожать ладонь, спросив:
«Ты как, камрад?» – «Нормально, друг».
Досрочно свой призыв
по долгу службы закруглить.
Побыть до смерти с тем,
кто с полдесятка дней сулит
и столько же поэм
прожить со мной, прижав к ночам,
скучавшим без Луны.
Блажен круговорот пижам,
обыгрывавший сны
в дуэли, где палят в прямой
зависимости от
количества часов, домой
летящих, как пилот.
Он держит курс на утро: и
чем дальше, тем больней
считать две стрелки за двоих
обнявшихся людей,
которых расставанье ждёт,
должно быть, навсегда.
Их страсть – практически расчёт
по формуле бедра,
умноженного на тепло
бедра напротив. Чёрт!
Ведь сколько ж человек спасло
(как тросточки аорт –
тела;), безумство шага в ложь
любви до гроба. Гроб
чреват разрывом смежных кож,
питавших их озноб.
За сто и тридцать пять часов
мне, фагоциту, шанс
даётся гильотиной слов
рубить прощальный станс,
поскольку суть прощанья – казнь
грядущего. Его
молчанью требуется дань –
обличие снегов
принявших ныне – хора букв,
восставших против рта,
но тщетно. Отступает звук –
невнятный, как вода
под раковиной – от зубов.
И буквы слиплись в снег,
осыпав тысячи голов
надеждой на побег
от страха смерти. Не боюсь
и я погибнуть, ведь
созданий, не лишённых чувств
и слов, боится смерть».