Манифест спекулятивной поэзии

Спекулятивная поэзия есть бурение языка с целью познать себя — таков есть единственный возможный способ самопознания, потому что я, целиком состоящий из языка, сотканный из языковых структур, но в то же время составляющий собою язык, то есть тождественный ему, могу познать себя только будучи этим тождеством, только в качестве этого тождества, только через эту тождественность; как тождество знает само себя через самое себя, а не через внешнее, ибо внешнего здесь просто не существует, так же и я могу знать самого себя только через самосознание, то есть сознание собственной самотождественности, только благодаря раскрытию этого Я-принципа. Ответить на предельные вопросы, разобрав сами формулировки этих вопросов — раскрыв все грамматические связи, распутав клубки структур, проследив родство корней — вот в чём назначение спекулятивной поэзии. Она должна помочь мне стать языком, из обособленной буровой установки превратившись в землю и нефть — тогда динамика угаснет, движение остановится, так как для него не останется пространства, не будет уже того самого "внешнего", которое можно было бурить. Это и есть ситуация обретения ответов на предельные вопросы. К тому моменту, однако, некому уже будет обрести эти формулы, потому что не будет понятий внешнего и внутреннего, страдательного и действительного, обретаемого и обретающего — выходит, они вынуждены будут обрести сами себя. И снова я прихожу к моменту самосознания, самотождественности. Ответ — это тот же вопрос, то же предложение, но написанное или сказанное без вопросительного знака в конце. "Это так" — и не более. "Я есть Я" — и не более. "Это есть Это" — не другое "Это", а именно то самое, единственное (A = A, вот что я имею в виду); в данном предложении отсутствуют референции, здесь нет познания данного через иное, потому что нет иного, но есть только данное, познающее самое себя через свою данность (этость, таковость). Именно так выглядит ситуация разрешённости предельных вопросов.

Тот язык, с которым мы имеем дело сейчас, язык, на котором написан и этот, и всякий другой текст, обладает спекулятивным содержанием, это пустое, беспокойное, неприкаянное пространство — он ищет и не находит, пытается ухватить и удержать, но не может, галлюцинирует, но не осязает, предвкушает, но не обретает. Когда он будет проведён до конца, когда все его потенции окажутся раскрытыми, он устанет, остынет, уйдёт на покой, потому что ему уже некуда будет идти; не будет лампочки, вокруг которой мог бы бессмысленно летать, обжигаясь, этот беспокойный мотылёк. Задача спекулятивной поэзии — ускорить и довершить осуществление этих спекулятивных линий, привести беспокойную множественность и подвижность Бытия к спокойному единству и неподвижности Ничто, но выполнить это приведение не через оппозицию и сопротивление, не через подавление этих свойств Бытия, а именно через их реализацию, прокручивание, проигрывание до конца (простой пример — для того, чтобы фильм закончился, его нужно сперва включить, запустить механизм и позволить ему работать); иными словами, разрешить противоречие через противоречие, через его главное свойство, через самую его суть, благодаря тому, что делает его противоречием — благодаря его противоречивости. Привести мысль к мысли — вот в чём состоит дело. Многократно промахиваться, бесцельно бродяжничать, порой проваливаясь в отчаяние от осознания полной бессмысленности, но только лишь с тем, чтобы исследовать и понять всё, что мыслью не является, и таким образом исчерпать всё это пустое пространство (под "пустым пространством" я разумею здесь именно этот язык, бессильно страждущий ухватиться за мысль, хотя бы краешком своим совпасть с нею). Когда оно будет проведено до конца и исчерпано, мысль откроется именно как мысль, без конвертации во что-то внешнее. Я сам стану мыслью, подлинным Языком — без слов, без смыслов, без конструкций, без спекуляций — а значит стану всем и ничем.

Вероятно, тот факт, что в данном тексте я так часто, в столь большом количестве использую дополнения, нагромождаю друг на друга однородные члены предложения, строю конструкции, подобные цитаделям, обнесённым высокими крепостными стенами, является как нельзя более прозрачным намёком на то, насколько язык не властен над мыслью, ясной, доступной и непосредственной демонстрацией этого, бесплодного по своему итогу, процесса нащупывания мысли. Этими крепостными стенами я невольно отгораживаюсь и защищаюсь от мысли, которая, быть может, помещается на смотровой площадке самой высокой башенки моей цитадели — на самом деле, я нахожусь в непосредственной близости к ней, от которой, сам того не желая, сохраняюсь, копая рвы и возводя укрепления; опутанный чарами языка, точно в гипнозе, я прячусь от неё, хотя на деле именно к ней и стремлюсь, и стремление это, реализуемое посредством многоречения, только отдаляет нас друг от друга, отдаляет меня от себя самого. Совсем небольшое расстояние разделяет нас — наверное, я иногда преодолеваю его во снах, и тогда могу видеть Мысль и Жизнь, но, как и прежде, не могу ими овладеть, не могу ими стать.

И это вполне правильно, это соответствует заданной теме — данный текст, будучи своеобразным манифестом спекулятивной поэзии, должен воплощать в себе её свойства, в своей форме, то есть на практике, реализуя своё содержание. Форма есть практика, потому что поэзия состоит из слов, а не из мыслей, тогда как содержание, концепты, идеи суть ничего не выражающая болтовня, просто болтовня. Только форма может говорить, и форме должно быть позволено говорить. В этом состоит следующий пункт спекулятивной поэзии — писать как можно больше, как можно грамотнее, как можно качественнее, проверяя и испытывая возможности языка, и заходить в этом деле как можно дальше с тем, чтобы исследовать даже самые отдалённые и труднодоступные уголки. Для того, чтобы проговорить язык до конца, позволить ему осуществиться в его полноте, необходимо для начала смазать его механизмы и наконец позволить ему заработать на полную мощность — чем интенсивнее он будет функционировать, тем быстрее он выработает все свои ресурсы.


***


язык выражает мысль,
поскольку говорит о ней.

Язык выражает Мысль,
поскольку молчит о ней.

язык — спекулятивное, беспокойное пространство, заполненное в такой степени, чтобы внутри него происходило как можно больше движения и шума (по аналогии с ёмкостью, которая, равно будучи абсолютно пустой и абсолютно полной мелкими камешками, при сотрясании не производит никаких звуков, но, будучи заполненной наполовину, при сотрясании производит грохот).

мысль — содержание; одно из множества различных содержаний, составляющих собой язык и одинаково пустых по своему существу, однако заворачивающих эту пустоту в различные обёртки.

Язык — простое, внутренне однородное и спокойное пространство; в нём нет выражений, утверждений и фраз; ему не нужно даже манифестировать своё существование, потому что он и есть всё; ему не нужно уточнять свои свойства, потому что, будучи всем, он обладает всеми возможными свойствами; он абсолютно полон и в то же время абсолютно пуст.

Мысль — первичная форма, которая является всем как целое и из которой состоит, выступая частным её проявлением, каждая вещь в отдельности; тождественна Языку, но не конвертируется и не переходит в него, потому что, будучи тождественной Языку (то есть будучи Языком), она, так же как и Язык, является всем и обладает всеми возможными свойствами, а значит нет ничего кроме неё, во что она могла бы переходить или конвертироваться.

Возможно, что Язык и Мысль находятся в отношении Подосновы и Бытия — Подоснова обусловливает Бытие, делая его возможным, а Бытие вбирает в себя Подоснову, охватывая её собой, и таким образом они находятся в ситуации полного тождества. Можно бы было сказать, что Мысль не существует без Языка, так же как Бытие не существует без Подосновы — действительно, можно было бы сказать это, равно как и что угодное иное, потому что данные понятия являются пустыми для нашего языка; он, сам будучи беспокойным и переполненным, просто не досягает спокойной пустоты этих абстракций, и на нём принципиально невозможно выразить их отношения.


***


Задача спекулятивной поэзии — расколоть скорлупу мысли, чтобы получить скрывающийся под ней орех Мысли, и распутать клубок языка, чтобы обрести Язык — просто из удовольствия, из потребности следовать неотвратимости и неизбежности этого обретения. Но для того, чтобы расколоть скорлупу и достать орех, необходимо сначала его создать; для того, чтобы распутать клубок, в первую очередь необходимо его сплести.


***


В наивную поэзию можно только ввести, но написать её ты должен сам, и написание это происходит по щелчку пальцев.

Спекулятивная поэзия требует обстоятельного прояснения и бесконечной работы — подобно "Le Livre" Малларме, она никогда не может быть написанной, никогда не обретёт завершенность.


5 июня, 2022 год