На осколках судьбы. ISBN 9785005664617

СТИХИ И ПОЭМЫ О ЛЮБВИ И СУРОВОЙ ЖИЗНИ.

 
1. НАВАЖДЕНИЕ ЛЮБВИ


ВОДОЛЕЮШКА

Я люблю тебя в земном убранстве,
другой нет звезды в пространстве,
во вселенной мне тебя не доставало,
чтоб многозначность мира повторяла.
В твоих глазах много лунного света,
нас воздух пленит по канонам завета.
Мы с тобой знакомы давно,
я ранен тобой, это так суждено.
Страдаю я и сердце моё бьется,
с твоей любовью жить не удаётся.
Мы тишину любви стережём,
в башне любви себя бережём.
Ты выглядишь совсем невинно,
как персик, или колос пшеницы.
Я опишу твой образ мгновенно,
на своей открытой странице.
Славная женщина, густой аромат,
какой пейзаж меж твоих колоннад!
Какие чувства мне приходят ночами,
лилий, жасмина, касаюсь губами.
Любовь ждёт начала весны,
нежность тела, наготу белизны.
Твой голос постоянно ожидаю,
ногтей касания твоих желаю
и кожу очищенный миндаль,
хочу целовать через вуаль.
Время покажет нам цветок последний,
за пределами мрака и вселенной,
останется живым лишь луч моей любви,
Я и Ты, с нами свет отражения земли.

Раб Водолея.

Некуда от слов своих деваться
и моим смыслом расставаться.
Вернись! Любовь твою прошу
и к ней свои молитвы возношу.
Не уходи! Остановись! Прости!
Надежда быть с тобой в горсти,
я молча тебе протягиваю руки,
избавь меня от этой муки.
Я желаю решать проблемы
и готов на любые перемены.
Из времени плету одиночество,
слова превращаю в творчество.
Только ты,  жена души моей,
нет тебя красивей и милей.
Я мечтой о любви, истомлен
и от тела твоего отлучен.
Тело водолея - мечта поэта,
таит интригу для сонета,
в нем есть то, о чём мечтать,
и вдохновение, и благодать!
В венах и генах живет доброта,
все для тебя, но ты уж не та.
Слова любви мне в утешение,
полный сосуд для вдохновения.
Пусть немой наш диалог,
пойми же силу этих строк,
а наши души соприкоснутся,
мы должны в себя вернуться!
Молчание есть мысли без слов,
рождённые из прошедших снов.
Может вечность это сон небес,
там нет синоним для словес.
Мы соединяем вещи и слова,
битком словами забита голова,
а секс мы путаем с любовью,
любовь не терпит суесловие.
Она предвестник бурной речи
и взгляд прощания при встрече.
Жизнь это только разговор,
речь хаоса и просто вздор.
Я жду, когда же ты придешь
и мне свою улыбку принесешь,
объяснишься своим взглядом
и станешь близко, а не рядом.
Вот ты, крадучись, на рассвете,
придешь любя, мечтой сонета,
согреешь страстью ты постель,
я жду тебя, пусть скрипнет дверь.
Вновь соединимся до изнанки,
без слов, обид и перебранки.
Исчезнут мысли всех утрат,
как много лет тому назад.
Губами молча наслаждаясь
своим мгновением упиваясь
и выплеснем свою всю страсть,
оргазмом утолимся всласть.
Меня тревожит сон в ночи,
и каждый раз огонь свечи,
я задуваю и ревную,
тебя я глажу и целую.
Твоя улыбка радует шутя,
а смех, как у малого дитя,
несёт безмерность твоей власти,
восторг царит от радости и сласти.
Всегда обнимаю твой портрет,
других женщин просто нет,
в уме вхожу в него игриво,
кому я так, писал бы горделиво.
Люблю твое тепло дыхания,
мое в стихах тебе признание.
Ты это ты, а явь это явь,
сильней и откровенней клятв.
Мы где-то рядом, я и ты,
пусть наши встретятся мечты,
обличённые в одну оболочку,
я влюблен в твою пятую точку.
Тебе я пишу ни о чём не жалея,
ты рабыня моя, а я раб водолея.

Живи и твори

Найди в хорошей музыке себя
и ты поймёшь, как зреют мысли.
Ведь вдохновение малое дитя,
его мы постоянно ловим в жизни.
Найди в той музыке мотив
и думай с ним синхронно в такт,
тогда рождаться будет стих,
слова чеканят в ритме шаг.
Затем из музыки и этих строк,
сложи свою заветную мечту,
она всегда достигнет островок,
где ты найдёшь любовь свою.

Вирус любви

Любовь есть дар судьбы, смиряет гордецов.
Она прощает всё, не налагая вето,
на несовместимость душ и грубое словцо,
влюблённая душа простит её за это.
Поклонюсь любимой за то, что было,
на коленях молю за всё, что будет.
Уверен, она мой облик не забыла,
а время нас непременно рассудит.
Любовь сильней любой разлуки.
Разлука дольше может быть любви.
Я находился в постоянной муке
ради нашей счастливой судьбы.
Было ясно, что не нужны слова
на чистой белизне страниц
и лучше убежать на острова,
где нет угрюмых, скучных лиц.
Наш поезд летел на Ригу словно ветер.
Ты, как в айсберге была вмёрзшее пианино.
В этих широтах окна глядели на север,
ты долгожданным оргазмом была ранима.
Твои мысли были значительно выше
помысла автора этих строчек.
Ты озаряла купе, мы стали ближе
на площади меньшей, чем покрывает почерк.
Пространство заполнилось смыслом любви,
мир состоял из красоты и наготы.
Словно вера пришла от постоянной мольбы,
сильная любовь поглощала мечты.
Ты расплетала меня, как платок,
сладострастно наслаждаясь любовью.
Я прессовал тебя, как каток,
мы чувствам своим дали волю раздолья.
На крыльях любви взлетели с перрона.
Скорлупа куполов, позвонки колоколен,
узкие улочки на фоне природного лона.
Вирус любви во мне,  я понял, что болен.
Фото лица легче послать домой,
чем срисовать профиль Ангела с неба.
Знал бы, что кривая может стать прямой,
когда соединились в любви твоё и моё тело.
Ты превратилась в моё воспоминание,
жду свидание, потом боюсь разлуки.
Тобой заполнил всё своё сознание,
чтобы мыслям было не до скуки.
В одиночестве веду наблюдение,
всё, что не знаю, взором ревную.
Выну из памяти своей это время,
с тобой тень моя осталась и тоскует.
Ты одна у моря на камне сидишь,
видишь брызги зелёной волны.
Уже давно со мной не говоришь,
а волны словно слёзы солоны.
Я живу в стихах, в метаморфозе.
Моя нежность пропорциональна,
смыслу строк в твоей прозе,
начертанных так банально.
Говорю с тобой и слышу твой голос,
слова не те, что хотел произнести.
Нас приютил один лишь полюс
в пределах узкой невидимости.
Пусть будет тесно в твоей квартире,
зато здесь наша с тобой кровать.
Для нас нет места укромней в мире,
где мы можем так ворковать.
Мы никогда не умрём,
если будем в прошлом жить.
Из жизни уйдём одним днём,
если сможем будущее пережить.
Восход мечтою озарён,
закат предвестник снов чудесных,
я страстью лишь к тебе пленён,
в пределах нам с тобой известных.

Я не мечтал любимым быть
и так любить в такие годы.
Мне эти чувства не забыть,
я их добыл ценой свободы.
В каждой мысли пытаюсь взреветь,
мы прошли всё видимое насквозь,
кроме любви мне не надо впредь,
мы научились жить и выживать врозь.
Так бывает в период разлуки,
к нам приходили призраки любви,
я чувствовал ласковые руки
и помнил, как друг друга берегли.
Наш смысл жизни с её началом
переносится календарём в середину.
Мы плывём к своему причалу,
как художник, что завершает картину.
Звуки рояля притягивают нас
и нарушают тишину разлуки,
а детский плач способен каждый раз
напоминать, что будут внуки.
Нас нет там, где, глядя в очертания,
мы уходим в прошлое, жертвуя настоящим,
где сумма счастья зависит от вычитания
и сказуемое следует за подлежащим.
Можно сложить всю тяжесть невзгод,
в новые рифмы и в сердце пряча.
Трудно терпеть и ждать каждый год
окончания шёпота, крика и плача.
Свои мысли о нашем грядущем
давно рифмую, слагая в строчки.
В них мой опыт борьбы с удушьем,
запятая – предвестник точки.
Возьми руку я буду вправе
забрать тебя из мира теней.
Там ты была зависима от яви,
теперь я тоже недоступен в ней.
Друг в друге мы скрывались в меру,
исследовав свой хаос отношений.
Теперь храним в себе мы веру,
отбросив весь букет сомнений.
Так долго мы живём во мгле,
без взгляда, запаха и ласки,
и без объятий в ночной тьме,
продолжая жить в железной маске.
Моя песня живёт без мотива,
её пою, как читаю часть речи.
Ты стала призрачной дивой,
мечтаю обнять твои хрупкие плечи.
Мы будем жить с тобой на берегу,
отгородившись высокой стеной
от всего мира, в небольшом углу,
мы будем слушать, как рычит прибой.
Вокруг нас кружиться будут дети,
я буду стар, а ты всё молода,
нам будет лучше всех на свете,
счёт времени пойдёт на кроткие года.
Да, пусть идёт над авокадо дождь,
мы загорим до самого предела,
ты с нежностью пальцем проведёшь
по самой незагоревшей части тела.
Нам Бог подарил плоды любви,
мы заложили сад своей судьбы,
а наши дети ждут, когда настанет время,
чтобы перебраться через эту стену.
Нам прожить до самой смерти
суждено долго и даже
мы будем неразлучны вместе
в своём миру, в твоём пейзаже.
Слова мои заставляют остановиться,
сзади тебя жадно дыша.
Мне бы нежностью расстелиться,
в твой от меня уходящий шаг.
Моё отражение живёт в твоих глазах,
мой голос будоражит волны эфира.
Моё вдохновенье живёт рифмой в словах.
Всё это любовь - моя родная лира.

Дай руку

Терзает боль в течении сезона.
В душе осталось мало места.
Давай начнём опять всё снова,
я так хочу быть снова вместе,
но я умчался далеко от дома.
Долгое время боль будет терпеть.
Буду чаще вздыхать, чем улыбаться,
мне бы тебя увидеть успеть,
пусть не на долго, будет лекарством.
Тебя не буду обманывать впредь.
Весь период мы были в разлуке,
много лет в испытаниях муки,
приближали час отношений конца.
Уже не соединятся наши сердца,
твой голос слышу, но не вижу лица.
Я надеюсь любовь сохранить.
К тебе стремлюсь и тебя люблю.
Дай мне руку, пусть тонкая нить
соединит плоть мою и твою.
Ради этого стоит нам жить.

Сердечное

На перекрестке длинного пути,
два одиноких сердца повстречались,
на стыке мыслей, в поиске любви,
они за руки бережно держались,
мечтая друг друга обрести.
Мир неудач разрушен встречей
и в чьем-то напряженном взоре,
исчезли сумерки навечно,
закат висел на южном взморье
и звездочки на небе млечном.
Не может быть у сердца языка,
но стуком ритма мыслей о любви,
рождается желанная строка,
своим умом, под пульс крови,
творит неугомонная рука.
Звучала музыка без нот,
слова терзали рифмой строчку,
два сердца соединяли плоть,
чтоб не остаться в одиночку,
воздвигнув для судьбы оплот.
Мгновенно пролетает жизнь
и время поглощает память,
мечты стремятся в миражи,
как снег мечтает лишь растаять,
они желали для души пожить.
Пусть на дворе цветущий май
и розы распускаются в бутонах.
Пусть каждый день краснеет календарь
и радость приносят почтальоны.
Пусть счастьем им светится фонарь!

Видение

Я жду, когда же ты придешь
и мне свою улыбку принесешь,
вновь объяснишься своим взглядом
и станешь близко, а не рядом.
Вот ты, крадучись, на рассвете,
придешь любя, мечтой согрета
и страстью окропишь мою постель,
я буду ждать, пусть скрипнет дверь.
И мы соединимся плотью до изнанки,
без слов, обид и перебранки,
исчезнут мысли всех утрат,
как много лет тому назад.
Губами молча наслаждаясь
и лишь мгновением упиваясь,
мы сможем выплеснуть всю страсть,
оргазмом утолиться всласть.
Меня тревожит сон в ночи,
и каждый раз огонь свечи,
я заклинаю и ревную,
тебя я глажу и целую.

Изобилие любви

Я целовал обветренные губы,
наслаждаясь твоей наготой.
Ты отвечала неохотно, грубо,
занимаясь постельной суетой.
Ты растворилась в темноте,
ушла незримо за её пределы,
следы твои исчезли в пустоте,
глаголов нет, идут одни пробелы.
Во всём жужжал переполох,
наполненный весенним соком,
на лампе рой капустниц натолок,
кружил бессмысленным потоком.
Вдруг наши встретились глаза,
почувствовала плоть себя внутри,
сомкнулись обнаженные тела,
текло потоком изобилие любви.

колор любви

Красный, телесный, все оттенки в грехопадении.
Рыжие, до провала, до бездны, до самого дна.
Светлые, белые, мел доведут до онемения.
Утоление жажды оргазма в искрах вина.
Красный в женщине есть тема ухода,
мука готовности в гроте раздвинутых ног,
в румянце флирта, лёгкого испуга,
в белом холоде слышно дыхание строк.
Не видно разреза в красном крике женщины,
не понять в глазах тайну взгляда вдали,
уходящих сразу на все четыре стороны.
Отпускаю твой цвет и тебя в приметах любви.

Наслаждение в любви

Давай нальем вина в раздолье,
услышим стук сердец, как в ульях,
сомкнем свои тела и поневоле,
сольются снова звуки в поцелуях.
Спасибо жизнь за то, что ты
соединила нас одной судьбой,
с любимой женщиной мечты,
во всем единственной такой.
С тобой быть рядом это роскошь,
а целовать тебя, есть смысл жизни.
Да жить в избушке на курьих ножках,
где-то далеко от суровой отчизны.
Пусть вокруг никого, только дети,
три счастья без остатка деления
и нет ничего на всём белом свете
приятней, чем любви наслаждение.

Тело любви

Женское тело, белые дюны,
белизна бёдер, она, как пашня весной.
Я, как пахарь, но очень грубый,
из тебя сына вынес на свет голубой.
Словно пещера, я был одинок.
Шарахались птицы лавой слепой,
мгла застывала во мне, как комок.
Тебя сотворил я лёгкой рукой.
Это расплата, любовь мне награда,
тело из кожи и женского молока.
Груди как чаши, у глаз нет взгляда
и голос грустный, и розы лобка!
Милое тело, я весь в твоей благодати,
жаждой ненасытной, смутной тропой,
наслаждаюсь тобой на мягкой кровати,
неутолимой усталостью, болью слепой!

Признание

Твой облик, будто бы с холста,
сошел классической походкой,
неведома твоя немая нагота
и нежность бывает кроткой.
Твоя веселая улыбка, не шутя,
несет безмерность твоей власти,
а смех, как у малого дитя,
восторг царит от радости и сласти.
Я обнимаю твой портрет
и мысленно вхожу в него игриво,
на свете женщин просто нет,
кому бы так, писал я горделиво.
Скажи, в чем правда у любви?
Что говорят об этом розы?
И звуки чувства, до ре ми?
Уж точно, не в постельной позе.
Когда полюбишь, то поймешь,
что её не забыть никогда,
если счастье свое вдруг найдешь,
то останешься с ним навсегда.
Ты просто уникальна
и в облике твоем,
любовь маниакальная,
господствует во всем.
Буду любить тебя бесконечно,
пока континенты с мест не сойдут
и океан не иссохнет беспечно,
а рыбы нам Сулико не споют.
Я буду в паутине световой
по миру тленному скитаться,
жить там, где воздух голубой,
свободой жизни наслаждаться.
Нет, трагедий не вернуть,
а землю где-нибудь да обрету,
не потерять бы веры суть
и сохранить любви мечту.
Захороню опальные стихи,
в душе небесный камень блудит,
я не сужу тебя и не суди,
судьбу за то, что с нами будет.
Люблю тепло, твое дыханье,
ты это ты, явь это явь,
мое в стихах тебе признание,
сильней и откровенней клятв.
Мы где-то рядом, я и ты,
обличенные в одну оболочку,
пусть совпадают наши мечты,
я влюблен в твою пятую точку.

Кузня любви

Жизнь ожидает исполнения фантазий.
Любовь обозначена плотью подруги,
пахнет звонками, страстью, цветами,
в лёгкой картине гаснут недуги.
Мысли вылетают, рифмуя слова,
мы спешим на желанную встречу.
Луна, как выбритая голова,
олицетворяет нам бесконечность.
Спешим. Ещё неведом новый миг,
снова ждём, когда наступит ночь,
чтобы в объятиях вместо речи крик,
извергал бессилия дождь.
Навзничь упали и не попрощались,
окунувшись в простор седины,
небу оставив кузню площадки
и следы любви на белизне простыни.

Память в душе таится

Я трепетно тебе несу для счастья,
бесчисленные книги моих снов.
Любимой женщине с неуёмной страстью,
прилив несёт лазурный цвет песков.
Старое сердце предпочитает покой,
время подвластно бледному огню.
Нежная женщина с неуёмной мечтой!
Дарю тебе страстную рифму свою.

Мгновения прошли как в пьесе,
любви и мудрости мне не занять.
Свой опыт я наследовал от тёщи,
об этом точно я могу сказать.
Северный ветер разогнал облака,
мы кувыркались под лунным светом.
Я доверял ей откровенные слова,
восхищаясь её разумом и телом.
Вот гордость сверкнула в её глазах,
удовольствие на щеках горело огнём.
Мы ничего не нашли в своих мозгах,
кроме тщеславия покрытого тьмой.
Молча сидели, как каменная твердь
и понимали, не сказав ни слова,
наша любовь может здесь умереть
и никогда не возродится снова.
Разве крик выражает любовь,
смешной и маленькой птицы.
Луну не вырвать из облаков,
наша память в душе таится.

Адюльтер

В сексуальные волнения затеи,
приводила близость любимой,
ей недоставало великой идеи.
Жизнь становилась невыносимой.
Смысла в ней было очень мало.
В его идеях не было достоинства,
которого ему тоже недоставало.
Она была эмоциональной любовницей,
но низменное влечение и страх,
оказаться назойливо увлечёнными,
смешивались с порывом в мечтах
и трепетали действия обречённых.
Воспоминания о великом покое,
связавшем её с возлюбленным,
были оцепенением поневоле,
пугающие не мысленным.
Терялось самообладание,
мурашки терзали тело, всё чесалось,
когда чувства шли на признание,
судорога сводила мышцы и казалось,
что они способны сократиться до предела,
расслабиться на мгновение в унисон,
с извержением энергии желания тела,
переходящей из крика в стон.

Где бы я ни был

Закрыты двери, отсутствуют ключи.
Окутал землю неведомый туман,
а за окошком огарочек свечи,
горит в надежде разогнать обман.
Я не сгорел и вовсе не потух.
Угли не тлеют, требуя огня.
По гороскопу я пламенный петух
и вожделею лишь одну тебя.
Я помню нежные касания твои,
мерцание наготы на сонном теле
и родинку на белизне груди,
не помню на правой, или левой.
Я оболью тебя своим вниманием,
а брызги водопада моих чувств,
тебя коснутся с обожанием
и я к тебе немедленно примчусь.

Мечта засевшая в любовь

Скажи, ты спишь.
Тебя накрыла тишь.
Темно в конце строки,
закрытые звонки,
без времени звучат,
в давно закрытый чат.
Пусть где-то далеко,
нам будет нелегко
и дождь стучит в окно,
ему ведь всё равно.
Чувства навевают тоску,
твою не достичь версту.
К тебе самолёт не летит,
вирус разжигает бронхит,
но живёт одиноко мечта,
у любви такая судьба.

Я улыбнулся тебе

Я улыбнулся весне
и оглянулся украдкой,
она стояла точно во сне
и махала перчаткой.
Легкая, как мотылек,
излучающая ласку
и любви вдохновений поток,
превращал её в сказку.
Рванулся трепет вдохновений,
ты вновь пришла ко мне сегодня.
Скиталец - я, люблю движение,
есть на тебе печать Господня!
Такая неизвестная печать -
как бы дарованная свыше,
тебе положено стоять,
молиться под церковной нишей.
Пусть не остынет твоя кровь!
Всю наготу нежнейшей плоти,
навечно поглотит любовь,
а жизнь все недуги проглотит.
Суть строк умом не исказить,
каким-то старческим сарказмом,
судьбу не надобно винить,
любовь сопровождается оргазмом.

Розы любви

Уверен, красоту рождает сон,
а явь обязана алым цветам.
Колючий ствол шипов, бутон,
всегда кладу к твоим ногам.
Хочу приблизиться к тебе
и насладиться розовой волной,
забыться с мыслью в голове,
что вдруг не будешь ты со мной.
Найду глагол и разбужу любовь,
в сердцах, заснувших от тоски,
чтоб обрести надежду вновь
и с чувством гордости цвести.
Средь грез, желаемых в сердце моем,
я заново нашу жизнь перестрою,
эти розы цветут на клумбе живьем,
у дома, вместе с нашей судьбою.

Желанная

Твой стон и музыка дыхания,
в такт нежности упругих ягодиц,
влекут глаза своим молчанием
и лаской касания ресниц.
Какой восторг прикосновений,
вонзился в память одним разом,
к тебе зовёт всегда влечение,
только тебе одной дарить оргазм.

Берег любви

Был вечер нежный и сумрак влажный,
пенясь, бурля, шел вал за валом,
мы шли по берегу и за руки держались,
соленый воздух был нашим покрывалом.
Вдруг стало страшно это все прожить
и как старый лист, с деревьев кануть,
не успев навечно полюбить
и засохнуть, или медленно завянуть.
Внезапно в жизни все перемешалось,
как волны к берегу брели,
в нас содержалась встречи радость,
мы шли по берегу любви.

Несовместимость

Вот где-то я лечу, а ты идешь,
но нет переживаний прежних, наших.
Вот дома ты кричишь или орешь
и крыльями взволнованными машешь.
Все чуждо в доме, каждому жильцу,
тут даже не по себе предметам,
давно гримасы гуляют по лицу
и все покорно мучаются этим.
И чем же их сейчас соединить:
характером, судьбой детей, деньгами,
ведь между ними существует нить,
ее обычно трудно описать словами.
А пустота души не хочет больше ждать,
и независимо от обязательств в браке,
дверной глазок не в состоянии узнать,
когда один к другому движется во мраке.

без любви, как в маске

Я обозлюсь и переведу часы и числа
и попрошу детей меня не покидать.
Я научу свои несобранные мысли
с предчувствием моим не совпадать.
Я сделаю бальзам для раненой души,
из всей гурьбы упрёков и проклятий.
Я научусь шагать, не наступая в лужи,
не нарушая мозговых понятий.
Я поменяю дар выслушивать молитвы
и быть внимательным к тебе однажды.
Теряю смысл значений нашей битвы,
после просмотра подробных репортажей.
Я затерялся в лабиринтах твоих пауз
и, как юнец теряюсь перед каждой лаской.
Я без любви жить просто отрекаюсь,
в объятиях без любви живу, как в маске.

Грусть

Сегодня скучен я и грустны слова.
Ты не со мной, в страданиях нищеты.
Преображённый лаской божества,
кричу тебе: «Великолепна Ты!»
Тепло твоей руки как результат мечты,
и плоть твоя в моей руке игрива.
Оттаяла любовь из вечной мерзлоты,
тебя целую робко, как впервые.
Любовь нас оградила от утрат.
Уже спокойно сердце и страсть жива.
Давай уснём. Пусть горести молчат.
Нам сон прошепчет долгожданные слова.

Обожание

Страдала плоть под нежный стон,
в глазах мелькала обнажённость,
в ушах гудел разрядов гром,
сопровождающий влюбленность.
В какой-то миг взорвался шквал,
невидимый разряд в ночи,
всплеск чувств желания настал,
шесть граммов вытекло души.
Обмякло тело, вышел дух,
как пар из чайника, вскипела
кровь и вот огонь потух,
сомкнулись веки, и ослабло тело.
Лишь пальцы рук не размыкались,
переходила дрожь в сознание,
два сердца собою наслаждались,
любви струилось обожание.

Бордель

Бордели в первозданном мире,
зовут тела в свои квартиры.
Лишенные плоти, все в лихорадке,
мечтают о соединении и разрядке.
Они, до откровения добравшись,
вокруг всех прелестей роятся,
проникновением насладившись,
мечтают с метафизикой обняться.
Все это в поисках наживы,
за пневматические страсти,
открыты им аккредитивы,
чтоб быть в своей греховной сласти.
И прозревал костяк сквозь кожу,
бордель манил к себе, как в ложу.

Моей жизни стон

Ты роза моя - моей жизни стон,
оргазмом любви привитый.
Одинокий королевский бутон -
сосуд мечты недопитый.
Закрой глаза, зажми руками виски,
послушай музыку моей души,
раскроются на твоём стебле лепестки,
а чувства ласку обретут в тиши.
Любви мгновений невозможно позабыть,
прощение есть благо, веры суть.
И если сможешь ты снова полюбить,
меня к себе зови, не обессудь!

Музыка любви

Звучала музыка любви
на фортепиано.
Искали пальцы до, ре, ми,
душа молчала.
Ласкали руки звук мечты
и пропускали,
через себя аккорд судьбы,
без слов играли.
Дрожали мысли в унисон
с движением клавиш,
и трогали влюбленных сонм,
мечты рождались.
Любовь стремилась душу греть,
до до-мажора,
как грустью можно осквернить,
слезу минора.
Не объяснить мелодию любви,
без слов и чувства?
Лишь музыкой, что кровь земли
- уста искусства.

Мираж любви

Когда поэзия уже молчит
и вянут листья,
твой голос больше не звучит,
немеют лица.
Листает память наших встреч,
мгновения счастья,
как жаль, что не смогли сберечь
мы нить пристрастия.
И не помнутся кружева
на брачном ложе,
весь смысл жизни суета,
итог ничтожен.
Опустошён скворечник наш,
в нем нет движений.
Любовь есть призрачный мираж
всех отношений.

Блаженство

Помнишь, как-то наедине,
одежда летела в швырок,
соединялись из вне
и наслаждались впрок.
Суть блаженства проста,
будоражит нутро,
между нами верста,
разъединяет метро.
Ты не та, что когда-то была,
в глазах нет чувства тоски
и не разденешься догола,
когда бываем близки.
Чувства, как молния, или гром,
проявились и быстро исчезли,
любовь улетела за горизонт,
остались воспоминания и болезни.

КОко 20!

Обожание и красота
это и есть твоё оружие.
Пусть у тебя будет мечта,
а не бремени заботы досужие.
У евреек от природы хищная походка,
сначала бедро, потом икра и стопа.
Сохраняй неповторимость в мыслях и поступках,
в движениях, подчеркивается красота.
Одевайся так, чтобы всегда хотелось тебя раздеть,
не изменяй парню и своим чувствам,
тогда ты будешь богатеть,
если не деньгами, то безумством.
Всегда знай только две вещи:
чего и кого ты хочешь
и не старайся походить на других женщин,
тогда ты любого мужчину заморочишь.
Ты неотразима в своём возрасте и точка!
Оставайся такой до конца своих дней!
Сдерживай себя, когда есть заморочки,
тогда ты будешь главней и сильней.
Ты счастлива от того, что любима
и в сердце мужчины одна!
Стало быть, Ты идеальная дивчина,
ещё и потому, что влюблена!

Лабиринт любви

Я блужу в лабиринтах судьбы,
время жизнь не даёт взаймы,
хотел присесть на заморских снастях,
но выжить лучше в московских стенах.
Море не бурлит, как в кастрюле вода,
за горизонтом осталась беда.
Волны набегают на пустынный пляж,
здесь тело сковывает озноб и мандраж.
Там чайки исчезают в вечернюю мглу,
моё одиночество затаилось в углу,
а дни шелестят, словно пустая бумага,
закисает старость, как медовая брага.
Помню, с тобой по берегу бежали
и крепко за руки держались,
тогда мечтал я овладеть тобой,
память теребит тот самый прибой.
Твой взгляд и музыка дыхания,
влекли глаза своим молчанием
и лаской касания мягких ресниц,
я чувствовал нежность твоих ягодиц.
Какой восторг прикосновений,
гуляет в памяти от тех мгновений.
Хочу туда в последний раз,
чтоб подарить тебе оргазм.

Вожделение

Твой образ. Статуй дыхания венец.
Может быть, безмолвие картин. Вожделение.
Твой язык, где языку конец?
Время перпендикулярно направлению,
наших трепещущих сердец.
Чувства твои, кому эти чувства?
Изменить на что, в доступном ландшафте?
Мы чужие, твоё искусство,
развивает нас и делает старше.
Сердце твоё - внутреннее пространство.
Святому прощанию призывает бессмертно,
потому что мы, прохожие просто,
такие же как и все, совсем незаметные.
Ты, страница перевёрнутая,
прочитанная, музыкальная,
грандиозно свёрстанная,
в жизни сексуальная.

Девственность

Невидимая, желанная,
мечтой окованная,
недоступная, очень тайная
и не целованная.
Упругая, сжатая,
стеснительность детская,
необъятная,
нежность женская.
До первой встречи
любви, влечения,
неудержимой страсти
и чести лишения.
Память тайная,
девственность вечная,
незабываемая,
кровью помеченная.

Откровенное

Ты – белоснежная вуаль
моей любви, своей судьбы.
Недостижима, словно даль,
Ты – горизонт моей мечты!
Ты состоишь из красоты,
ещё не нарисованной с натуры,
ты клумба, где растут цветы.
Ты – сложный элемент архитектуры.
Ты – чёрный, белый, серый фон
в своём видении нашей жизни.
Ты – даже ласковый жаргон
и пленница своей харизмы.
Ты – мелодичный звон моей души,
да ты ещё – свеча моих потёмок.
Ради тебя живу, дышу!
Ты – мой единственный котёнок!
 
Страсть

Глядя в глаза, преодолевая потуги,
чувствуя между собой неприязнь,
они проникали друг в друга,
удовлетворяя свою только страсть.
Две одиноких судьбы,
два тела, не сопротивляясь,
пылая желанием, без мольбы,
оргазмом всецело наслаждались.
В этом было что-то нежно-мифическое,
цивилизованный стимул любви,
похожей на замену наготы неодетостью,
обличающей взаимность судьбы.

Искренность

Если души между собой соединяются,
то губы на мгновение разлучаются.
Неужели твой запах тела растворился,
с тех пор, как я на время удалился?
Я забыл твой стон и звук любви,
и где мой стержень счастья и добра.
Сердце, боль разлуки усмири,
фитиль жизни сгорает весь дотла.
Сквозь мрак пронёсся ураган любви.
Энергия оргазма не вышла изнутри.
Метаморфозы заставили тебя стонать,
а взгляд без цели остался и без дна.
Правдивее нет, чем искренность любви.
Пусть недостоин я своей семьи,
но не насыщен я желчью и слезами,
об этом я хочу сказать тебе стихами.

Пусть помнят губы о губах

Давай периодически встречаться
и смыслом жизни наслаждаться,
шампанским в ванной обливаться
и нежно в губы целоваться.
Давай мечту не превращать в любовь,
чтоб не кипела в твоих жилах кровь
и наши встречи продолжались вновь.
Пусть хмурится улыбка, а не бровь.
Давай не будем память тормошить,
найдём возможность о встрече сообщить,
чтоб снова на руках тебя носить
и ради этого существовать и жить.
Пусть вспомнят губы о губах,
а нежность спрячется в словах
и снова страсть охватит пах,
в объятиях наших и во снах.
Всё пройдёт, как ты хотела.
Пусть вспомнят губы о губах.
Осталась память и память тела.
Всё остальное просто прах.

Влечение

Пусть аморфны влечения жён
и накалывается грех на грех,
мозг интригами поражён
и бурлит, как пересечение рек.
При чувственном раскладе поз
у тел, оставленных впотьмах,
как в пустоте, чулки без ног,
желанием дышит только пах.
Порой оргазм острей угроз,
промежность дышит точно плоть,
меж ног невиданных волос,
нет сил влечения побороть.

Отпечатки губ

Шорох времени не даёт покоя,
шелест листьев гонит позднюю осень.
Это жизнь звучит, чья-то паранойя,
нечего отнять и прибавить после.
Исправить невозможно, что уже было,
память заполняется до избытка.
Твоё изображение в сетчатке застыло
и нет ничего, только твоя улыбка.
Сердце поглощенное плотью,
бьется с частотой своего страха.
Тебя не видел в белом платье,
на мне смирительная рубаха.
Всё слилось в одно сплошное пятно.
Твой профиль отражают все зеркала,
я пишу чернилами тебе письмо,
но не нахожу глагола, мёртвые слова.
Голос зовёт не наставшее время,
в твоём дворе зажглись фонари,
в окне мелькают дети, верней их тени,
меня нет с вами, лишь до-ре-ми.
Жизнь оставляет след, достигнув цели,
в разлуке нет касаний рук,
как нет следов от лошадей на карусели,
так у любви нет отпечатков губ.

Звон любви

Не помню твою блузку, пряжку ремня,
не смогу забыть, как зовут тебя
и твой взгляд заметен даже слепцу,
безымянность наша нам стала к лицу.
У дороги есть мера, например верста,
вещи неподвижны у них есть места,
ты сама искала для нас пейзаж,
оказался выбор совсем ни наш.
Замурованный угол, где-то вовне,
ты закрыла на ключ, ни тебе и не мне.
Паутина и пыль застилают кровать,
мне тебя не обнять и не целовать.
Мечты за счастьем улетели вон,
остались проблемы, да айфона звон.

Я был тем, чего хотела ты

Я был тем, чего хотела ты,
касался ладонью твоей наготы,
но ты не муза, набрав в рот воды,
ждала и злилась без слов и любви.
Я был лишь тем, что отличало меня,
внутренний голос внутри тебя,
шептал и слушал, мыслей пробег,
любовь растаяла, как утренний снег.
На время расстались наверно с тобой,
не судьба оглянуться, вернуться домой.

Гильзы любви

Твои тонкие листья ресниц
листают рифмы моих страниц.
Твои пальцы трогают струны души
и вдохновляют чеканить стихи.
Между строк я читаю тебя,
твоя любовь, как ожог от огня,
я вонзаюсь в твои небеса,
твои слёзы словно роса.
Ты шагнула вперёд,
тебя ветер несёт.
Ты шагнула назад
и оставила взгляд.
Ты не будешь больше плакать,
меньше плакать.
Ты молчишь. Я молчу,
зажигаем вместе свечу.
Рана заживает рано,
у нашего романа
продолжается текст.
Next.

начало

Пусть в жизни перекрёстков было мало.
Любовь начало всех начал.
Люблю тебя, скажу опять сначала,
об этом долго я молчал.
Я знаю, что ты давно устала,
но верю я, горит любви свеча.
Подслушал я, как ты молчала,
моя мечта живёт, о ней поёт душа.

Друг друга нежно теребя

Ты недостижима, как скорость света,
и все мои чувства там, в глубине,
стремятся к тебе, как шальная ракета,
и словно пожар бушует во мне.
Мы как целое в целом,
только в разных мирах,
Я начертанный мелом,
а ты мой образ в стихах.
Потом мы вспомним, как ночами,
друг друга нежно теребя,
всё время глядя на часы, кончали,
кусая губы, любя и торопя.

Что такое любовь?

Что такое любовь? Кто знает?
Может, это то, о чём поют птицы?
Или то, чем петух так гордится?
Может быть, это запах, чем пахнут розы?
Ну уж конечно, это не постельные позы,
или любовь только Фрейд понимает.
Когда встретишь любовь, тогда и поймёшь,
что заставляет людей так страдать.
Мне есть что вам об этом сказать.
Она появляется внезапно
и меняет вашу жизнь безвозвратно.
От неё уже не уйдёшь.

Любовь есть товар на вынос

Любовь есть товар на вынос, торса, пениса, лба
и географии примесь. У времени есть судьба.
Всё вокруг изменилось, жизнь как быстрый пожар.
Ты как смогла, простила, я как смог, удержал.
Мы не можем быть квиты и не любим взаймы,
точно оспой привиты среди общей чумы.
Я с открытой душой уже признался в любви.
Обожание – святое чувство, как укол изнутри.
Буду весь в ожидании того часа и дня,
когда наступит признание в тебе моего Я.

За всё прекрасное в тебе

Когда я слышу твой любовный стон,
то сердце оживает нежным стуком,
сливаются желания с божеством
в тот миг любви, рождённый звуком.
Сейчас я не могу себе простить
все прошлые проблемы и утраты.
Цена жестока, так и быть,
пусть будет непосильной плата.
Безумный мир мне кажется ужасен,
и много есть превратностей в судьбе,
я буду лишь на кару ту согласен,
чтоб жить за всё прекрасное в тебе.

Любовь простое чувство

Любовь простое чувство и памятное,
как из детства, что пахнет маминой кашей.
Похожа на сон и в нас целыми днями
болит и покоя не даёт ни вашим, ни нашим.
Это нечто беспомощное, как ребёнок в храме,
желание прикоснуться к уснувшим губам,
словно схоронившаяся почтовая телеграмма,
не прочитанная навстречу горьким слезам.
Любовь наполняет кровь и в её первом чувстве,
в комнатах много детей и матовый свет,
недосказанность столетий в медленной грусти,
переживаний важных, затаивших секрет.
Это, когда ожидание счастьем украшено,
а разговоры в дороге как трудная повесть.
Это, когда по глотку не истощается чаша
и примиряет с бессонницей, жалуя совесть.

Расставание

Мы прощались молча, без звука,
через мгновение ты уже за стеной.
В нашей судьбе разлука,
просто образ иной.
Чем верней расстаёмся,
проклиная беду,
то в Раю мы сойдёмся,
не столкнёмся в Аду.
Когда-нибудь к тебе вернусь,
к родному очагу, домой
и в новой жизни окажусь
без расставания с тобой.

О!

Нет невозможного в мечтах и любви.
Не измерить вместимость в сердцах всей земли.
Сознание, что любишь и любим, – конечная цель.
Вином любви всю жизнь опьянён – вечный хмель.
Быть идолом своего любимого – суть существа.
Любви нужна одна женщина мира. Только одна.
Откровение в наших лицах ты не ревнуй.
Вселенная живёт, пока длится наш поцелуй.

Ломбард чувств

Ты сделана из длинных грустных слов.
Я твой ломбард для упрёков и возражений.
Ты состоишь из не подаренных цветов,
я из незаконченных по смыслу предложений.
Ты соткана из узелков мечты,
во мне немерено идей и заблуждений.
Ты – зеркало необычной красоты,
а я отражение чувств и их преображений.
Моя любовь, как символ доброты,
живёт в момент оргазмов столкновений,
но только это всё не замечаешь ты
в переполохах сексуальных развлечений.

Ты не имеешь права

Ты не имеешь права говорить неправду
и не должна, не можешь молчание хранить.
Меж ложью и молчанием по своему закону,
Всевышний замечает невидимую нить.
Ты не имеешь права не знать того, кто рядом,
метаться хаотично, стоять и тормозить.
Замедленность движения, ведомое обманом,
в тупик ведёт дорогу и сокращает жизнь.
Ты не имеешь права сворачивать направо,
и уходить налево,  на время не смотреть.
Мы много испытали и выглядим устало,
но за свою идею готовы впредь терпеть.

Дети!

Дети! Нарисуйте для себя
всё, что вы увидели глазами:
море, пальмы, пляж и как земля
на горизонте багровеет пламенем.
А ещё вы нарисуйте дом,
где-то там, за соснами и елями,
чтобы жить уютно было в нём,
когда на улице зима с метелями.
Не берите чёрный карандаш!
И не рисуйте заборы выше роста,
чтоб пейзаж был только ваш
и одежда без знаков ГОСТа.
Нарисуйте, дети, самолёт.
И войдите на борт его красивыми.
Пусть он вас подальше увезёт,
туда, где вы станете счастливыми.

Диме Хворову - 35!

За тот климат, от которого не тошно
от душного припадка и озноба.
За прелесть красоты и что не пошло,
когда в мозгах отсутствует тревога.
За дурноту снующих запятых и точек
в калейдоскопе терзаний и бесед.
За неподкупность семейной оболочки
осознанно несу словесный бред.
За звуки, устремившиеся в пропасть
и мысли виртуоза перед сном.
За гаммами озвученная робость,
живёт отверженным трудом.
Настанет день, рассеется туман
и сны настигнут доступную мечту,
как первый оглушительный роман,
вновь потрясёт и ввергнет в красоту.
И будет лёгкий вальс с парением,
чудачества и поцелуи всевозможными,
настанет новый день и с вдохновением
скажу я беспамятным прохожим:
«Не успел оглянуться на месте
и опять,
зуммер стучится в сердце,
тебе 35!»
Звуки клавиш от Си, До, Ля,
будто в миноре.
В твоей судьбе планета земля,
прозябает в кошмаре.
Пусть крутится твоя пластинка,
лучше, если ты совсем один.
Сто процентов Хворов Димка!
Ты мой главный сын!

Илье Хворову - 40!

Всегда дари любимой букет цветов,
защищай жену без промедления.
Люби её и не бросай на ветер слов,
расти сыновей и посади деревья.
Построй не один дом и квартиру.
Свози в Венецию свою женщину,
подари ей шикарную машину
и за это получай затрещины.
Заберись на Эйфелеву башню,
получи от жизни резаные шрамы,
носи щетину, как мужик настоящий,
при виде дула не замочи штаны.
Не поднимай руку на женщин и детей!
Выкури свою, последнюю сигарету,
напившись водки, пойми, что ты умней,
следуй всегда библейскому завету.
Не обращайся с болью к докторам,
болезни выгоняй своим сознанием.
Держи уверенно в руке стакан
и не зови на помощь, кто со званием.
Вдруг однажды, посетив тюрьму,
поймешь, ты мужчина в полной мере,
услышишь, что ты мужик и потому,
оставайся им, не изменяя своей вере.

эпилог любви

Касание нежных рук,
в глазах тоскливый взгляд,
и тихий шёпот губ.
Вернись скорей назад!
Другой конец земли,
где точно нет меня,
там розы расцвели
и только для тебя.
Мой караван судьбы,
прошедших мимо лет,
идёт на зов мечты,
в один конец билет.
Голубка не летит,
сидит на проводах,
а музыка звучит,
любовь стучит в стихах.
Над нами потолок
и выше не взлететь,
уходит из под ног,
земли последней твердь.
Под ритм своей строки,
я подбираю слог.
Связались чувства в узелки,
в готовый эпилог.

От души

Друг мой, старея лицом,
поселись у реки в деревне.
Там, выделяясь своим умом,
будешь лечить всех на ферме.
Знаешь, лучше там стареть,
где природа маячит
и ни о чём не жалеть,
забыв про все неудачи.
Даже проживая отдельной,
деревенской жизнью,
ощутишь нательный
крестик ближе.
Тогда поймёшь, что это для
и Бог оградил тебя от напастей,
к тебе будут приезжать друзья
и ты ощутишь, что такое счастье.
И я к тебе непременно приеду,
поклонюсь земле,
обретшей над нами победу,
в нашей жизненной суете.

Нарциссизм

Разум тонул в печалях кумира,
и меркнул куриной слепотой,
в него входило сознания мира,
изменяя угнетённость мечтой.
Мы на гребне страстных отношений,
оказались в замкнутом одиночестве,
способного к полному отрешению,
проживая в ложном пророчестве.
Молчание глаз было в объятиях ресниц,
сердца смыкались под своими крыльями.
Жажда сияла в чертах счастливых лиц,
стыдливые тела затихали в бессилии.
Страсть с удовольствием выдавливала мнение,
вытекая через сопло воспитания и скромности.
Любовь купалась в нарциссизме вожделения,
сохраняя чувства вины и угрызения совести.

Я запах тела твоего забыл

Земля пахла, жизнь томилась
и тратилась внутри себя,
тоска в одиночестве ютилась,
не выходила за пределы бытия.
Солнце на горизонте обнажалось.
Твоя красота сияла на лице.
Роса навстречу заре поднималась,
природа тоже мечтала во сне.
Тебя зачали не избытком тела,
а ночной слабостью грустных сил.
Желание любить немело и слабело,
я запах тела твоего забыл.
Женщина не друг, а среда обитания,
стихия взволнованная из вне,
а без неё возникают страдания,
которые порой приводят к войне.
Иногда женщину не понимаешь,
секс не главная часть её жизни,
когда об этом ей напоминаешь,
нежность заменяют укоризны.

Детка моя.

Нас настигает чувство пустоты,
когда в себя заглянешь ты внезапно
и ничего там кроме темноты
не ощутишь, и так захочется обратно,
в ту дверь, где точно будешь ты.
Вот так, вонзилась ты в меня,
что хирургия невозможна.
Между нами ледяная полынья,
мы на краях судьбы качаемся тревожно
в полшаге от рокового дня.
Давай попробуем опять
соединить разъединённость.
Как это можно осознать,
попробовать вернуть влюблённость.
За это можно всё отдать.
Пусть вспомнят губы о губах,
вернётся всё, как ты хотела,
проснётся ласка на руках
и возбудится память тела.
Мы встретимся с тобой в мечтах.

 

2.ПОСЛЕДНЯЯ СТУПЕНЬ


Последняя ступень судьбы

Исходя из здравого смысла,
в случаях долгого ожидания,
цифры становятся числами,
а воспоминания недосягаемы.
В памяти подражая друг другу,
близкие становятся близнецами,
а единственным из всего вокруг,
неузнаваем циферблат с часами.
Когда нет любимой и весточки от неё,
дни, недели превращаются в вечность,
возникают другие женщины из небытия,
то одна из них мама, другая – нежность.
Это слепок дождя, отзвук серого цвета,
я как пёс, словно кость, охраняющий паузу,
сутки, двое, моё одиночество без привета,
глаза мои находят только тишину.
Всё вне стихов есть молчание,
в обыденных словах,
словно тайна покаяния
и разговор в мозгах.
Вне этой тишины,
что равносильно наготе,
или молчанию с немым,
в безмолвной пустоте.
Поэзия там вне стихов,
точнее свет, который остаётся
от них набором слов,
который вышел и может не вернётся.
Так собирается пространство,
ёжась от значения,
различных мыслей в царстве
сновидений, как только наступает пробуждение.
Врата алтарные сошлись.
Свет дрогнул и поник. Роман в стихах окончен.
Аплодисментов стая не взметнулась ввысь.
Исход сочувствующих сосредоточен.
Притих творец и аферист.
Изношены подошвы смиренного скитальца,
успели сливки мыслей смыслом напоить.
Всё кончено. Конец и отпечатки пальцев,
не пролистают больше сборники стихов,
даже если весело, а танцы есть триумф.
Кровосмешение. Пауза без слов.
И будто бы один язык на всех и слух.
Детали присутствуют в беседе.
В бездонном сосуде последняя капля покидает дух,
душа беснуется от страха в бреде.
Начало столетия. Порван барабан. Огонь потух.
Где он останется? Там, где цветут мандарины,
в неузнанном местечке, как и его создатель, дом,
в стране чудес, где дышат горы Апеннины.
Там есть дворец, там дети, там венок и трон.
Если смотреть на просвет,
то где-нибудь,
через сотню лет,
закончится путь и тебя уже нет.
Если это было вчера,
когда история пометила случай,
а внезапная смерть это игра,
доля судьбы, её участь.
Все свидетели,
если смотреть в рапиде,
точнее зрители,
вспомнят тебя в каком-то виде.
И кто-то уже без сил произнесёт твои строчки,
будто бы это не смерть,
на мгновение, продлевая отсрочку, поставила точку
и приоткрыла в белую комнату дверь.
А в жизни до неприличия, неудобно,
звенят позвонками похороны,
обличая посмертную маску подробно
и кружат над всем этим чёрные вороны.

Последний первый день

Он прибежит, как жеребёнок,
отбившийся от табуна,
с гирляндой из свежих ёлок
и бубенцов ночного серебра.
Встретим его всем миром света,
с надеждой, что он самый первый
и не похож, на дни другие в эстафете.
Я думаю, что этот день последний,
похож на паровоз,
на всех парах ревущий,
сжирающий угля обоз,
все тяжести невзгод несущий.
Эй! Кто там им заправляет?
Постой последний день.
Что впереди? Никто не знает.
Вселенская мигрень.
Какой он будет первый день,
лучистый, голубой, кровавый?
Кто будет править этим всем,
ведомый, левый, правый?
Он маленькая дверь надежды,
хотя и не похож на дни другие
и нас объединяет, как и прежде
неся в себе мечты благие.
Укрась нас чистотой желаний!
Пусть праздничные эти сутки,
порадуются вместе с нами
и дарят счастливые минутки!

Вдохновение поколений

Метафорично мир расколот,
одни видят в зеркале себя,
а другие нищету и голод,
независимую сущность бытия.
Одиночество есть человек в себе,
независимо от стен и пространства.
Когда закроешься в своей судьбе,
безразлично какое гражданство.
Такое состояние порождает хаос.
Босх свои мысли видел в мазке,
вальс сочинял великий Штраус,
Бродский суть размещал в строке.
Талант обжигал реальные чувства
и доводил их до предела.
Взгляд застревал на грани безумства,
между душой и бренным телом.
Великие пейзажи, аккорды и рифмы,
заставляют думать, жить и дышать.
Божества природы, разные нимфы,
вдохновляют творить и писать.
Буквы складывают мысли в строчку
и своей чернотой говорят о грядущем.
Жизнь сжимает прошлое в точку,
оставляя мгновение в настоящем.
Если смириться с невзрачной жизнью,
остающейся с обидой в прошлом
и договорившись с каждой болезнью,
постараться пожить ещё немножко.
Пусть Ave Maria постоянно звучит
в Саду Земных наслаждений
и голос поэта верлибром кричит,
вдохновляя умы поколений.

Сердце рвётся на части

Сердце рвётся на части
в поисках счастья.
Когда рассвет встречали чаще,
сжимали крепко свои запястья.
Птицы пели, или кричали,
мы любовь на заре встречали,
на качелях детей качали,
не мечтали и будущее не знали.
Жизнь расстегнулась и закрылась,
любовь утекла, но не удалилась.
Разлука настигла и раскалилась,
её зола в душе растворилась.
В ожидании всегда догадываются,
рано, или поздно всё заканчивается,
но где-то продолжение уже начинается
и души встречаются, соединяются.
Юность светлая, было небо белое,
старость хмурая, небо серое.
Вода в реке была мутной и пресной,
фарш руками месили, катали тесто.
Трава в поле сочная, стала соломой.
Море осталось без горизонта солёным.
И опять паузы, нет точек, запятая,
музыка без аккордов стала немая.
На заборе нет таблички: «Собака злая»
и в клетке нет говорящего попугая.
Кругом бедуины, холмы, верблюды,
бредут куда-то, они тоже люди.
Все остальные ищут путь к розетке,
без неё нет эфира, все в одной клетке.
ТВ, интернет, 5G, прогресса творения,
где шорох страниц, где своё мнение?
И любовь превратилась в цифры,
на уме только деньги, исчезли рифмы.
Жизнь обрела оболочку,
я прячусь в строчку.

Делай так

Пусть вас не беспокоят приметы,
только мёртвый не боится смерти.
Не оставляй завещаний и заветы,
это признак болезни. Поверьте!
Не подводи своей жизни итоги,
или завтра откинешь ноги.
Жизнь не поле, не перейти разом,
даже если подхватишь заразу,
будешь верить врачам, фармации,
суждено оказаться в могиле.
Кушай травку, пей водицу из лужи,
тебя не тронет урбанизации ужас.
Уезжай подальше от людской суеты,
туда, где горы, лес, пейзаж красоты.
Рисуй с натуры, слушай пение птиц,
листай руками суть любимых страниц.

МуZа

Муза в точке пространства,
в телескоп не увидишь нуля.
От того постоянная Планка,
так мала, как ум у дитя.
Мы рабы, обличённые в мясо,
на кости, во плоти, на крови,
интеллигенция в массах,
засевает гнилые плоды.
Я был на Голгофе хотел понять,
без слёз и тоски звериной,
ведь тут когда-то стояла Мать,
самого известного миру сына!
Почему христианский мир
извратил, затоптал гуманность?
Зачем электронно-денежный пир,
зомбировал всю бездарность?
У памяти есть предел
для отчаяния и злости,
как в сексуальности у тел
остаются морщины и кости.
Муза есть призрак своей речи,
мысли озвученные слогами,
только выдох гасит все свечи,
вздох отделяет звуки словами.

Болит голова

Гудит в голове.
Неведомый звук,
сопровождает везде
отчётливый стук.
Молоточки вбивают
последний шуруп,
болезнь настигает,
умирают все вдруг.
Над миром нависла
исчадия тьма,
распространяется быстро,
злая чума.
Табакерка открыта,
выпрыгнул чёрт,
мировая элита,
готовит нам вздор.
Вирус с короной,
запустили в эфир,
деньги на троне,
захватили весь мир
и наслаждаясь
заражают людей,
приумножая
внезапных смертей.
Так будет всегда,
это только начало,
мир настигла беда
и чувствует себя величаво.

Мир становится мнимым

Переживания людей двадцать первого века,
сделались независимыми от человека.
Они ушли в театр, в книги, в отчёты, в акции,
в финансовые и религиозные корпорации.
Допустим, вас настропалили так много людей,
мыслящих лучше, чем вы, у них больше идей.
Возник мир свойств без человека страдающего,
мир переживаний без лица переживающего.
Вся тяжесть ответственности личных мнений,
растворилась в системе возможных значений.
Окружающий мир выглядит мнимым,
вера и переживания стали наивней.

Мигрень

Кто потерял свой путь в судьбе
и не нашёл возможность возвратиться,
тот навсегда отверг себя к себе,
и не оставил шансов измениться.
На развороте неисполненных идей,
в дурмане мозговых прикосновений,
ты не находишь сочувственных людей
и ты блуждаешь, как одинокий гений.
Ты сам в себе, щепотка из солонки.
Извергнут прошлым, ты будущего тень.
Что сможешь предложить потомкам,
или оставишь им свою мигрень?

Вирус

Всё очень просто. Предположим,
я в предвкушении на кромке Света,
как птица в клетке и похожий
на прочитанную давно газету.
Лежу себе в своей палате,
один в безмолвии тревожном,
смотрю на всё, что происходит в мире,
как заражённый вирусом прохожий.
В моей душе есть капелька надежды,
заворожённый и застывший взгляд,
ожидает, что скоро, как и прежде
я вернусь на московский променад.
Осталось ноги протянуть
и пауза на музыку похожа.
Свет белый, ресницы не сомкнуть,
жизнь заменяет кожу.

в реанимации

Время без дна, словно бездна,
память оставляет для жизни надежду.
Убегаю от наболевшей беды,
хочу целовать от солнца следы.
Ещё что-то тлеет и даже кипит
и пытается мозг разбудить.
В зеркале вижу силуэты, фигуры,
а под раскрасневшимся абажуром,
чёрт палец приставил к своим губам,
глаза мои, я не доверяю вам.
День звенит, это звон удивления,
обморок, головокружение,
сов бессонницы поутру,
солнца луч застревает в углу.
Всюду белые халаты и простыни,
я очнулся, спаси меня, Господи!
Вышел наконец из небесной прострации,
ощущаю прелести реанимации.

Мечта поэта

Когда меткие молнии будней,
добивают вас каждый день
и как только всё меньше разумных,
совершать вам поступков лень,
вдохновение плевком радушным,
упадёт на землю и вы,
начинаете верить послушно
в недоступность своей мечты.
Наступают печальные годы,
когда зубами вцепился за жизнь,
чувствуя прелесть своей свободы,
хочешь слову и рифме служить.
Истощается сердце поэта,
под гнётом лет стареет оно,
извергая на полях интернета,
жалкую тварь превосходства его.
Время стирает, продлевает и лечит,
от ваших грехов, неправды и склок.
Написанное кровью останется вечным.
Выживет то, что впитается в кровь.

В точке.РУ

Вечером закрывалась книга и тогда,
оставались лишь твои губы и глаза,
извергалась страсть в ущелье любви,
истекая теплом, холодея внутри.
Потом разговоры и радостный смех,
оставляли следы от сексуальных утех.
Если это всё было, тогда на кой,
будоражить разлуку и вещей покой,
продолжая жизнь закрытых дверей,
обрекая на разлуку наших детей.
Я ведь не был тогда, вовсе виновен,
что влез за решётки тюрем, колоний
и стал писать строфы стихов и поэм,
засыпая одетым, чтоб ждать перемен.
На краю моей жизни, в Рязанском лесу,
завидовал всем кто снаружи и беглецу.
Кто-то к твоим прикасался губам,
ты заблуждалась, поверив словам,
чужим мыслям отдавшись наперекор,
расстреляла чувства, словно в упор.
Ты могла бы просто сказать скрепя,
сердце не любило и не ждало меня,
нет буквы в алфавите за которой Я,
смог бы задержаться около тебя.
Признаю, что это очередной урок
и мне он очевидно совсем не впрок.
Судьба покушалась на уязвимость тел,
алчность и жадность не имеют предел.
Мы не построили семейный фасад,
возвращаться некуда будет назад.
Ты с детьми ютишься в точке «.РУ»,
мне суждено скитаться одному.

Что происходит?

Склеротик не помнит, что вспомнить хотел,
поэт сочинил поэму и обомлел.
Импотент вспоминает последний порыв,
у студента в кармане презерватив.
Влюблённый вспоминает начало соблазна,
девица в ожидании чуда оргазма.
Алкоголик ищет, где спрятал заначку,
математик упорно сочиняет задачку.
Чиновник всё время готовит доклад,
пенсионер вспоминает, какой был оклад.
Собака забыла, где спрятана кость,
у зятя к тёще постоянная злость.
Мошенник забыл, в чём смысл аферы,
солдат охраняет сон офицера.
Политик думает, что он не лжёт,
певец уверен, что он не орёт.
Никто не знает, что будет с ним наперёд,
лишь только Бог располагает и веру даёт.

На закате

Обнимаю чистый воздух,
счастлив от того, что ничтожен.
Из поэзии извлекаю прозу.
Сохрани мне здоровье. О, Боже!
Тело живёт в пространстве,
двигаясь в перспективе к земле.
Солнечный протуберанец
исчезает на горизонте в воде.
Закат вдохновляет мысли,
скрещивая их ночами,
в поисках смысла жизни,
с момента, когда из зачали.
Копоть от дурного влияния,
электронного мракобесия,
гасит мечту и желания,
развивает депрессию.
Человек поглотил природу
и вылез за пределы развития,
опресняя морскую воду,
углубляясь в нано открытия.
Электронный ум отупляет толпу.
Экран отдаляет общение и тела.
Каждый у розетки чахнет в углу,
прекращая творить навсегда.
Сокращая невзрачные дроби,
извлекая из корня корни,
зарождаем себе подобных,
будет кому об этом помнить.
От любви остался лишь секс,
рядом лежишь, ощущая всё.
Чувства, как синхронный текст,
напрягает твоё существо.

Узник

День звенит.
Это – звук удивления.
Город не спит.
Это – кружение,
ослепительных точек
судеб людей,
вдохновение строчек
и фонарей.
Обречённость
на выживание.
Ожесточённость
штурмует сознание.
Очнувшись, приходит на ум,
позабыв все на свете,
в холодный канун,
в неизвестном поэте.
Казённый дом, убогая постель,
седой мужик под рваным одеялом.
Решётки на окне, за ними птичья трель
и тишина, пропитанная смрадом.
Дрожит рука, глаза полузакрыты,
пол земляной, бетонная стена.
Лежит один, он всеми позабытый,
его память разрывает времена.
Обрывки фраз, отдельные мгновения,
всё было смешано невидимой рукой
и только губы в шёпоте последнем
произносят: «Крым наш! И я живой?»

Пейсах

Мой праздник еврейского освобождения,
когда глаза полные чаши лазури,
как возрождение после кораблекрушения,
пьянее, чем литр кинзмараули.
В ближневосточном закутке,
где еврейки на солнце неспешны,
радость глотка в виноградном вине,
праздник ощущается нежно.
Пусть назойливый солнца луч,
на щеках оставляет веснушки,
русский язык велик и могуч,
на иврите звучит на пирушках.
Мой скрипичный соперник, задира,
«Хава нагила» звучит на иврите,
оставляя строкам тишины на полмира
и голос Бродского в монотонном зените.

Надрыв судьбы

В моих глазах тоска и скука,
в душе печаль, в судьбе надрыв.
Мне трудно пережить разлуку,
ещё труднее пережить разрыв.
Остался я наедине с судьбой.
Скитаюсь по комнате в ночи,
горит и плачет участвуя со мной,
твой маленький огарочек свечи.
Я помню ночь, вино, объятья
и тень огня на маленькой груди,
нам было не до сна в кровати,
мы наслаждались ласками любви.
Твой взгляд, намёки, знаки,
таинственность надежд в глазах.
Свеча горела, как у Пастернака,
звучала с новой нежностью в словах.
Нам безрассудство обнажает чувство,
пусть время рвёт надежды волосок.
Бываем счастливы, потом нам грустно.
Время меняет чувства на короткий срок.
Когда из жизни выберешь цитаты
и по смыслу выстроишь роман,
там в строчках будут только даты,
веером не разогнать туман.
Спасибо жизнь, за все твои объятия!
Спасибо тем, кто помнит этот День!
Спасибо всем друзьям и братьям!
Спасибо солнцу за тепло и тень!

Вальс судьбы

Буду в вальсе с судьбой кружиться.
Пусть мелькают стихов страницы,
нашей жизни дней вереницы.
Нам от времени не затаиться.
Солнце продолжает искриться,
на любимых от слёз ресницах,
осень теряет стремительно листья,
зажигая улыбками лица.
Всё быстрей летит колесница,
успевая мечтой насладиться.
Продолжаю и буду кружиться.
Жизнь пролетает, не остановиться.

О СОВЕТСКОЙ РОДИНЕ ...

Она была суровой, помпезной,
без ласки, с тяжестью бремени,
не гламурной, приторно любезной,
у неё не было на это времени.
Да и желания вовсе не было.
И происхождение подкачало.
Простой она для нас была,
работала всю жизнь и ворчала.
Очень много занималась всем сразу.
И прежде всего — нами, оболтусами.
Кормила не трюфелями и пармезаном,
а простыми сырами и колбасами.
Учила, совала под нос нам книги,
водила в кружки и спортивные союзы,
в кино, на детские утренники,
стадионы, кукольные театры и ТЮЗы.
Позже — в драму, оперу и балет.
Учила думать и делать выводы.
Сомневаться и добиваться побед
без интереса и какой-либо выгоды.
Мы старались, как только умели,
воротили носы до кривляния,
но взрослели и умнели,
получали степени, ордена и звания.
Мы не понимали все метаморфозы,
а она учила нас в институтах,
направляла на заводы, в колхозы,
на стройки в ССО атрибутах.
Она не щеголяла бравадой,
была бережливой и экономной.
Не баловала заморским благом,
поощряла сделанное у себя в доме.
Иногда нечаянно дарила из любви,
фильмы Голливуда, французские духи,
немецкие куртки и финские сапоги,
Мы дрались в очередях за эти пироги.
Не по-детски это восхищало,
а она вздыхала и больше не давала.
Молча работала, возводила, запускала.
Кормила нас, но нам этого не хватало.
Мы роптали, жаловались, ворчали,
избалованные, ещё горя не знали.
Мы были недовольны. Нам было мало.
Она не удивилась, всё понимала
и потому ничего не сказала.
Тяжело вздохнула и ушла.
Навсегда!
Она не обиделась за трудную жизнь,
порой ко всему привыкала где-то.
Жила ошибалась, иногда трагически,
была не идеальной, понимая это.
Она просто слишком любила нас,
стараясь это не показывать на пределе.
Она слишком хорошо думала о нас.
Лучше, чем мы были на самом деле.
Она берегла нас, как только могла
от всего дурного, мирового зла.
Мы были уверены, что будем жить
без её заботы и присмотра в этот час.
Мы ошиблись, успев её похоронить.
Она оказалась права и на этот раз.
Мы возмутились. Громко. Всерьёз.
Пустили свою Родину под откос.
Она ушла. Ни разу не выстрелив.
Не хлопнув дверью, нас не оскорбив.
Ушла, оставив нас жить, как мы хотели.
Вот так и живём с тех пор на её теле.
Зато теперь мы знаем всё опять,
про изобилие и горе вдоволь,
чего не могли так долго понять
и осознать незрелым умом в те годы.
Счастливы мы? Не знаю господа!
Точно знаю, какие слова,
многие из нас не сказали ей тогда.
Спасибо тебе за всё сполна!
Не поминай нас плохо никогда.
Прости нас всех Советская Родина!

Родина либералам не мать!

Без человека – Родина не мать.
Родина не работает, не сеет, не копает.
Кто ей может денег дать?
Лишь человек, что пашет в ней и проживает.
У Родины нет ничего кроме резолюций:
казнить, запретить и разрешить.
Век ничего не делали, кроме революций,
Родине с нами неинтересно жить.
Население не умеет работать и не желает.
На этом пространстве любят развлекаться
и обожают диктатуру, что свободу закабаляет.
В неволе население не может размножаться.
Российские женщины сильные и гордые,
они хотят, чтоб их дети были богатыми,
а жили в Америке или Лондоне
и рожали бы там для их родины.
Вот за Родиной не надо бежать,
её надо возить в себе.
Главное, ей ничего не прощать,
как она не прощает тебе.
Тогда этот брак будет по расчёту,
а не по любви, как сейчас.
Обе стороны будут отвечать по счёту,
друг за друга и каждый час.

Одиночество

Долго пребывая в одиночестве,
становишься мерой времени.
Уходишь в мир пророчества,
не имея тяжести бремени.
Ты один на один со своим миром.
Борьба убеждений с тобой вчерашним,
становится двигателем и эликсиром,
прыжка в будущее, полёта в настоящем.
В одиночестве исчезают чувства:
осязание, забота, юмор и ласка,
поцелуй любви невозможен в уста.
Тебя накрывает чёрствости каска.
В одиночестве хочется выть
и рыдать сквозь горькие слёзы.
Как дальше быть, или не быть?
Находишь ответ не в рифме, а в прозе.
Недолго бываешь Ваше Высочество.
Живёшь, как зверь, загнанный в клетку,
теряешь свободу, обретаешь одиночество.
Судьба беспощадно играет в рулетку.

Перспектива жизни

Мы наполняем улицы звуками своих шагов.
Нас окружает пейзаж, который не знаешь.
Первично не яйцо, а курица и это игра слов,
если виноват антураж, на судьбу пеняешь.
В узурпированном пространстве, где мы обитаем,
доледниковая пустота сменилась жилплощадью.
Регистрация по адресу держит нас и мы не знаем,
куда доставят нас привередливые лошади.
Нет доброго утра после одинокой ночи.
Перспектива дня продлевает остаток жизни,
с одним желаньем закрыть свои очи
и увидеть себя другого, в своей харизме.

Другу моему

Друг мой, старея лицом,
поселись в деревне.
Там, выделяясь умом,
не думай о какой-то царевне.
Рядом речка будет рябить,
а земля вся в морщинах,
будешь женщин разных любить,
там есть недостаток в мужчинах.
Знаешь, лучше стареть там,
где природа маячит
и приняв сотку грамм,
внешность уже ничего не значит.
Даже проживая отдельной,
деревенской жизнью,
ощутишь нательный
крестик ближе.
Тогда поймёшь, что это для неё.
Бог даст побороть в тебе унылость
и ты забудешь всё,
что с тобой случилось.
И я к тебе непременно приеду,
поклонюсь земле,
обретшей над нами победу
в нашей жизненной суете.

Горечь
 
Мы все стремимся в ошпаренном раже,
запутавшись в колючих ветвях реальности,
окунувшись в мировые кошмары и даже
с зайчиками солнца в зеркальных шалостях.
Уже слезятся глаза, иссохшие губы
заставляют смех во всём улыбаться.
Валуны на гребне выглядят грубыми
и глушат покой, пора сексом заняться.
В беге заражённого хохотом грешника,
от судьбы не укрыться, живём с азартом
и без оглядки на злого насмешника
продолжаем кутить по выпавшим картам.
Океан есть сосуд, где можно погибнуть,
запутавшись в чьих-то сетях невезения,
без дохода от суеты можно и сгинуть,
это есть суть нормального откровения.
Себя обгоняя, спешу до последнего,
нельзя же с одышкой, так путешествовать,
туда, где оставили всё и безвременно,
позабыв галдящее пионерское детство.
Можно присесть за кружечкой пива,
глотая заколдованный запах паба,
слушать сидящих вокруг терпеливо,
смакуя кусочками сушёного краба.
Лучше выражать все мысли в стихах
и за вольностью рифм своих строчек,
вдохновляться этим свистом во снах,
поглощая горечь всех заморочек.

Коронабесие

Во спасение своё лучше помолчим.
Келейный круг на фоне догорающей свечи.
Наш чай остыл и зачерствели калачи,
а дров остаток догорел в печи.
Не спят одни врачи и палачи,
мы стали уже совсем ничьи.
Наш быт беспечный растворяется в ночи.
Есть чёт и нечет, а страдают трубачи
из сказки астмой, а лиловые грачи
не залетают больше. Скрипачи
умолкли, зачехлив смычки.
Тишь охватила все в округе каланчи,
откуда хоть кричи и не кричи,
вас не услышать, надо пережить,
вас заберут лишь ангелы-врачи
и будут лечить, лечить, лечить.
Лучше в объятьях быть в своих самим,
тогда ещё немного до смерти помолчим.

русские за русских

За окошком зима,
сколько в бисере грусти?
Непогода светла,
не дразните вы русских.
В городах холода
в синем небе до хруста,
замерзает вода,
но им не почём этим русским.
В кружевах изо льда,
точно хрупкие люстры,
освещают их города.
Помолитесь за русских!
Не понимает Москва,
как ко всем повернуться.
Сбилась с курса беда,
русские бьются за русских.

РЭПерство

Напрасны рваные одежды,
суть, воскрешенное сиротство.
Стиляги, помните, как прежде?
Не дырки мучают за сходство.
На рынках, у излучин плоти,
болтают в творческом порыве,
плодят стихи, без нот мелодий,
бренчат свой рэп в пустом надрыве.
Исчезли пламенные чувства
на самом дне мучной надежды,
им не понять, что есть искусство,
они в пристанище невежи.
Они останутся для нас загадкой,
огни зажигая на своих аллеях,
от их творений будет сладко,
не знавшим, как беду лелеять.

Новая нищета

Чей взгляд полон вечности?
В счастье своём разуверившегося,
или утонувшего в честности
от потех до посмешища.
Наш дом поднебесный,
с винтовой лестницей,
в котором не слышно песни,
лишь стук сердца.
Перебродило всё вместе,
сомкнулось и переплелось.
Между бессмертием и смертью
предпочитаю стихов гроздь.
В их творении мозги не знают покой.
Войду, если дверь запрут,
открою её не ногой, а строкой
и уйду, если вдруг распахнут.
В ряду бесконечных имён хочу видеть своё.
Мы вроде богаты, когда нам выставляют счета,
но никто и никогда не постигнет всё,
просто мы бедняки, проще новая нищета.

Под флагом чести

Моему другу  В.В.Луценко напоследок я скажу.

Цепочкой лет окованы все рифмы,
дни уходят в одну бесконечность,
а недоступность эллинских Нимф,
хранят мгновения и скоротечность.
Смерть не выбирает у порога,
ей не нужны поля и перелески,
внезапно, раз, и перешла дорогу,
поймала жизнь в намеченном отрезке.
Он ушёл в безвременное племя,
в рассвете сил, цветущей бахромы,
оставив тяжесть и прожитое бремя,
суровым дням, где доживаем мы.
Он не допел ещё свои куплеты
и вместе с ними лёг в могилу,
оставив сиротам на память силуэты
и край земли на кладбище унылом.
Будем помнить его без сомнения,
мир без тела не будет пуст
и не исчезнут его творения,
останется память и звуки уст.
Всех нас ожидает место в могиле,
под грудой цветов и пением птиц,
там где лежат и раньше жили,
в вечной темноте и тесноте границ.
Смерть неожиданно встречает,
она бывает всегда с другими,
её не ожидают, а провожают
и дни становятся роковыми.
Ночь без луны, полуночная мгла
и тьма не чувствует силуэты теней,
как только потухнет в топке зола,
уголь становится еще темней.
В черном небе висят черные тучи,
черные мысли сидят в голове,
а чёрный день всегда невезучий,
есть место черное в каждой судьбе.
Шла процессия под траурный аккорд,
чернели тучи, чернела память,
черные строчки вошли в некролог,
черные птицы продолжали каркать.
Сокрыты небеса, следы и тени.
Играет колокольный перезвон
там, где быстрая вода в помине
по бражникам, ушедшим на поклон.
Воскресли своды, письмена,
внутри всепоглощающего света.
Лишённые согласных имена,
парят, как птицы Ветхого Завета.
Не слышно стонов мучеников веры,
размыты временем года на стенах,
дрожит мотив, и покаянные напевы
ласкают слух, его касаются несмело.
Лампады, кольца, кружева, всё храм.
Всё в матовом, пушистом дыме.
Звон колокола навстречу небесам,
над всем живущем поднимает Нимбы.
Он ушёл под звуки наших мыслей,
с улыбкой толстой доброты.
Покинул нас под флагом чести,
достигнув счастья и мечты.

Алтайский блюз

Великомученица трав и суеверий,
красивая провинция Алтай.
Ты важность взволновать сумела,
Я родиной считаю этот край.
Седую пряничную старость
Ты приютила всем, кто Вас любил.
Разлука, бедность, в нас терзаясь,
теряет мужество и пыл.
Был бал в безмолвии степей,
в благодарность нянчили надежду,
нет мест дороже и родней,
навек крестообразных и безгрешных.
Да, были тогда времена,
когда юность целовала в объятиях
и сохранились от ласк имена
в позабытых туристских палатках.
Казалось, нет тусовкам галдящим конца,
неслась молва от утренних ссор,
но ощущался строгий запрет от отца
и постоянно следил материнской дозор.
Были подружки разных имён.
Были винными тучи, прозрачными числа,
менялись потехи, мелькал небосклон,
новым знакомствам простор был неистов.
Везенье искрилось, как фейерверков огни,
помню дрожали железные койки во тьме.
Шуметь бы ещё, но прошли молодые годки,
лишь остались вздохи супругов во сне.

Анемия сознания

На заре, из кружек звёзды черпаем,
под вечер силы восстанавливаем чаем.
Слабеет отпущенное, уставшее зрение.
петляя по сполохам новизны безвременья.
Вдохновение забывает варварский язык,
порождая бесполезный отчаяния крик.
Ступаем, не страшась уже нет возвращения,
но застывает тишина, как высшее терпение.
Кажется, ярче прежних дней, день начинается.
Открылись тропы неземных зверей и сон кончается.
Цветы, как знаки желания, вздох хаоса, капля вины,
частички улья, укусы кладбищенской тишины.
В суровый век дольше длится тревога,
эфир, как трек, страшит на пороге.
Стыдно, когда перед зеркалом плачут,
нет предела сомнениям, их не спрячешь,
в иллюзии обещаний немых и пустых,
когда счастья требуют у Святых.
Дальше, чем свет, выше муки, терпение,
болезнь по часам, в ожидании прозрения.
Нет пределов  белью, пеленавшему жизни
и любой ворожбе, есть надрывы и грыжи.
Зрелость, хромота на ходулях,
сидячий образ диванов и стульев,
замученных дней неуклюжий огонь,
сиротская бронь и головная боль.
Пьём, как причастие, признаки жизни.
от снов, закрутившие вычурно сызнова.
Слёзы блаженства в наследственной комнате,
звонки, свидания, пустые хлопоты,
вид из окна на тот свет, как наследие,
осторожность во всём на тысячелетие.

Салют 21 год!

Салют грядущий, двадцать первый!
Good bay двадцатый и очень нервный!
Салют всем воскресшим
и внезапно ушедшим!
Салют бытию нашей будничной жизни,
спасибо нежной и родной отчизне!
Да здравствует сильный иммунитет,
чистый воздух и солнечный свет!
Слава родителям, детям, жене,
будьте в объятиях, в сплочённой семье!
Пусть у вас в доме и в каждой семье
будет шампанское и оливье.
Млечный Путь нам ещё недоступен,
но в слове вечный пусть будет Путин!
За Родину выпьем новогодний бокал,
пусть вальсом добра закружится бал!

Гремучесть.

Гремучих линий современности клубок,
я размотал бы на много лет назад,
чтобы понять, какой сейчас виток
и был ли у Адама с Евой райский сад.
Художник, не мешай в палитре.
Поэт, пиши строфу под ритм души.
Монахи, ищите смысл в молитве.
Нищий, не пересчитывай гроши.
Политик, не опускайся на колени,
не ради власти, денег и карьеры.
Пусть чёрный знает, что не белый,
как атеист, не признающий веры.
Пусть Генералы отрекутся воевать,
отменят приказы стрелять и убивать.
Мечи и пушки надо все перековать,
человек найдёт возможность умирать.
Поэт, зови не чуждых за собой,
тех кто мыслит, творит и строит.
Правители, вам кто народ родной?
Рабы, иль быдло, вас это беспокоит?
Чиновник, заточи свой карандаш
и отрекись от должности и кресла.
Ведь ты почти народа часть,
найди себя в развитии прогресса.
Я с дерзостью границу провожу,
между поэзией, семьёй и делом.
Себя в любви давно не нахожу,
видно старею и душой, и телом.
Я мужеством свяжу свою улыбку
и развяжу свой перед смертью страх.
Ради детей, я сделаю ещё попытку,
чтоб не остаться навеки в кандалах.

Меньше единицы

Есть правда страшная, но
она вовсе не колет глаза,
её придумали не так давно,
а от неё седеют волоса.
Из-за неё идут на эшафот,
она краткая, ясная, и
ей многим затыкают рот.
Её также боятся трусы и враги.
Жил-был мальчик когда-то
в одной несправедливой стране.
Страной управляли существа, однако,
похожие на выродков вполне.
И был самый красивый Град
с огромной, глубокой рекой.
Вдоль реки стояли дворцы и променад
с изысканными фасадами кругом.
С другого берега город выглядел
словно отпечаток цивилизации,
которая исчезла, как беспредел,
в пережитой нами инсинуации.
Каждое утро под радиосводки
о рекордах по выплавке стали,
он вставал, съедал яйцо и хвост селёдки
под звуки гимна портретам Сталина.
Потом он сломя голову бежал в школу,
где в белой комнате с портретом вождя
изучал великий язык, доверяя слову,
и слушал ахинею советского учителя.
Попытка смысл жизни постичь,
похожа на старание прошлое воскресить.
То, что он не еврей, есть молодости клич,
звучал как ложь, что трудно забыть.
По статусу слово «еврей»
в русском языке близко к матерному.
Добавишь суффикс, и оно быстрей
превращается в ругательное.
Особое значение русская речь
вкладывает в смысл слова «жид».
Жидовская морда как предтеч
плебеям и быдлу принадлежит.
«Бей жидов» был лозунг для тех,
кто не любил себя умнее,
чтобы уровнять быдло для всех,
истребить необходимо было евреев.
Судьба слова зависит от контекста,
тасуют слово с целью укоротить личность.
Русским присуще чувство от предков,
что воспитала в них амбивалентность.
Быть евреем, это не быть в большинстве,
а на Руси большинство всегда право.
Евреи неправы, раз в меньшинстве.
Там правда кончается, где у лжи начало.

Извечный фронт.

Был Гамлет идеал человека,
воплощённый мыслью поэта.
От парадокса шли к очевидному,
нимб «безумия» переходил невидимо,
от законов природы покрытых тьмой.
Тогда Бог сказал: «Да будет Ньютон!»
Вдруг всё осветилось, отступила мгла,
Дьявол внезапно Эйнштейна воззвал.
Он проник со скоростью света
в суть вещества на пороге 20 века.
Открылись скобки для парадоксов,
познание мироздания вопросов.
Бегство от повседневности
к насущности и очевидности,
несло людей по той излучине,
где шла одна полоса невезучая,
не слышно было плеска весла
и не меняла свой цвет она.
Целью стало жить, не тужить,
чтоб завтра думать об этом же.
Вскоре не стало земли и родины
у блаженной толпы и юродивых.
Солнце уходит за горизонт,
жизнь есть борьба, извечный фронт.
Дождь падает только сверху вниз,
продолжается тягомотная жизнь.

Навал

В людных местах всё обесточено Богом,
рукопожатия опасны в хитросплетениях,
декларация лозунгов людей скопления,
доносятся из толпы разноликие мнения,
жалкой кучки, обличённой народом.
Это есть круг, приветствие и приговор,
путешествие наугад за решётку, по инерции,
под морозным солнцем, на границе в упор,
со слюной во ртах и уколами в сердце,
на фоне центра европейских гор.
Не дано поумнеть, научившись писать,
на французском, картавом, красивом.
Поворот головы, настало время бежать,
после приступа жизни, в сказку, в Россию
и схорониться намёком в свою благодать.
Птице в клетке хорошо и необъяснимо,
по законам безмолвия, с тенью на равных,
возвращение в изоляцию от любимых,
стать великим узником, просто на шару,
приблизиться к лике неповторимых.

Явление

Как всегда, рассыплется речь толчеи,
зимняя пыль, по прошествии вьюги,
настроит снежных замков в ночи,
всё повторится в следующем круге.
Начинается именно тот рикошет,
с лёгким сердцем, присущим для города,
обязательно остаётся его холод и цвет,
точнее бесцветие, или цвет особого рода.
Парение над не есть падение вниз,
эти два разных слова по своему значению,
в унисон исполняют чей-то каприз,
наполненный адреналином и сомнением.

Здоровый оптимизм

Взгляд вперёд застрял навсегда,
европейские города недоступны.
Где когда-то ступала моя нога,
теперь без маски ты преступник.
В горле першит, озноб, потом жар,
от слова вирус подёргивается веко.
Идёт мировой, эфирный кошмар,
паранойя изолирует человека.
Лучше в лодке плыть на волне
и не касаться коросты этой суши.
География растворится в голубизне,
смотри на горизонт и бей баклуши.
Компас не даст тебя потерять,
даже если рядом не будет розетки.
Тебя невозможно будет достать,
отсутствуют врачи, аптеки, таблетки.
Интернет, валюта, не нужны совсем,
только удила, крючки и леска.
Из жизни исчезнет весь круг проблем,
тишина в объятиях водного плеска.
Материк далеко, где неизвестно,
главное ветер в парусах, либо
стихи и море, голос блаженства
и что-то в глубине, видимо рыбы.
Каждый раз, возвращаясь домой,
не думаешь о вечности в целом,
о предметах, которые были с тобой,
они стали частью дыхание при этом.
Мысли о счастье в этом пейзаже,
сжимаются в тесноту отражения,
в пятна зла с морозом по коже,
от долгого, немого движения.

не спит голова

Огромный певчий двор,
распространяет слухи хор,
их суть искривлена,
внемлет всё это страна.
Движение есть потный ход,
не усмотреть без бед, непогод,
в тумане к мирской молитве,
сохраняя память о вечной битве.
И только раз, почувствовав его,
возникает вера через дыхание твоё.
Жизнь принимает привкус
испуга в любви, что есть минус,
со свистом ровно в полдень,
в бессердечном стуке свободы.
Вот отчего в поэзии много грусти
так, как полезная площадь сути,
всего восемь строк
со взглядом на восток.
Туда, где чайки и море
в шёлковом горе,
кружит золотая канитель,
там спокойная колыбель,
а в колыбели, словно луна,
не спит живая голова,
на мир всё время смотрит.

Забвение

Поэты, как  все люди смертны,
не громко, на птичий манер,
им вторят эхом кларнеты
и звёзды мерцанием химер.
Вдохновение остывает узором,
улыбка с годами тускнеет,
под куполом сна в котором,
как мавра камзол его тлеет.
Уснули уста под уксусом вина,
амуров знобит от потерь,
нет крыльев, согнулась спина,
закрылась последняя дверь.
Поэт в забвении царства Лета,
где не слышно никогда кларнета.
 
Странствия

В этом отеле и в любом другом,
мерцают странствия скитаний,
в них остаёшься в безмолвии густом,
наполненном воспоминаниями,
так хочется вернуться в дом  родной.
Приходится сохранять невинность,
как это делает любой предмет,
подчёркивая свою неподвижность,
в этом скрывается движение бед,
случайные встречи намного ближе.
Предчувствие увидеть опасность в себе,
ближе поцелуя доступного предвкушения,
а шёпот желаний в неизменной судьбе,
как резкий запах, приводит к разрушению,
всех планов выстроенных в голове.
Вот почему странствия мерцают,
а не горят, как лес и корабли,
их всплески совсем не исчезают,
оттого однообразны все они,
как клинопись, которую не понимают.

белиберда

Совсем не в Африке, где злой бармалей
и уж не в Персии в оливковых садах,
там, за этой школой с флюгером аллея
с худым скворечником, висящим на ветвях.
За чашкой кофе с растрёпанным айфоном,
жизнь в соцсетях замкнули провода,
как свалка мусора тлеет неуклонно,
трещит Вселенская,  одна белиберда.
Мы в ней летим, как тополиный пух,
как будто помолившись и сомкнув века,
в ней утопили измученный свой слух,
лишённый ласки рук и запах молока.

взгляд на Босфор

Путешественник есть жертва географии,
приезжают сюда увидеть прошлого толк,
так как здесь кругом одни эпитафии,
отсюда цивилизации двигались на восток.
Все кочевники проводили свои нашествия
не по меридианам, а по широтам поперёк.
Эти явления похожи на фатальные бедствия,
христианское смирение регулировал Восток.
Поглощения жертв миллиардов людей,
остались в истории эхом бессилия.
Если вам достать из ножен меч уже лень
и проорать о своём отвращении к насилию.
Остаются ещё губы и лицо без слов и грима,
с улыбкой презрения наблюдать без меры,
как на Босфоре авианосцы Третьего Рима,
сквозь ворота Второго, проплывают в Первый.

Шабат

Этот праздник дарованный Богом,
в глазах полные чаши лазури,
лучший день для семьи и народа,
окроплённый ярдэном и киндзмараули.
На ближневосточном побережье,
где еврейки на солнце неспешны,
мужчины ведут себя очень нежно,
вечерние молитвы безупречны.
Пусть назойливый солнца луч
на щеках оставляет веснушки,
русский язык велик и могуч,
не теснит иврит на пирушках.
Мой язык не соперник, задира,
«Хава нагила» звучит на иврите,
оставляя тишину на полмира,
голосу Бродского в монотонном зените.

0

Перед сном угодно помолчать
за чашкой сиротливого напитка,
пейзаж унывный наблюдать
при ощущении отсутствия избытка.
Освободиться без остатка
перед видением безмолвным,
до ожидания припадка,
когда останешься бездомным.
Ощущения паузы мертвы,
как не избавиться воровке,
от желания не выкурить травы,
бессильна мысль в татуировке.
Вот сон в затылок постучал,
идёт война под тёплым одеялом,
а раненых сверчок считал
в представленном во сне кошмаром.
Не в речи, а в памяти разрыв,
в ту ночь мозги совсем не спали,
волнениям предшествовал обрыв,
бледнее цвета хрупкой стали.
Во сне хранитель белой пустоты,
не смог найти последний праздник,
жизнь замирала на исходе долготы.
Под утро умер мой соратник.

Социальные пиявки

Я не в себе и тяжело отчаяние,
жить и видеть народное страдание,
хотя разум успокоился давно,
мне не хватает только одного.
Хочу осознано умом понять,
как ритмы жизни догонять.
Душа устала власти доверять,
пора её сломать и поменять.
В моём горе нет облегчения,
ещё на сердце тяжесть заключения.
Я не люблю разврат и срам,
соцсети разрушают Храм.
Душа это чувствует предельно,
я буду без них выживать отдельно.

Из рассказа моего друга А.К.

Кисли будни, в воздухе летала духота.
На пустынной плоскости заметно много точек,
среди них кочко образная торчит моя голова.
Она не одинока, вокруг много лохматых кочек,
есть сияющие лысины и причесанные аккуратно,
некоторые чинно ворочаются от раздумий,
делают умный вид, а  большинство приятно,
посапывают и храпят, распуская пузыри и слюни.
Я на кровати у окна, шаги в лабиринте коридоров,
она идёт, крадётся, неспеша,
руками растолкает по углам охранников, вахтёров.
Уверен я, что ждёт её моя душа.
Прилетевший в окно снежок, подтверждает,
что это не сон, а на самом деле.
Она была только что во дворе и мечтает,
поселиться во всём моём теле.
Воспалённый от  болезни мозг ведёт мольбу,
мой пульс долбит по нарастающей от волнения.
Эта первая пауза, ввалилась в мою судьбу,
она не пугает, я воспринимаю ее с облегчением.
 Что это? Движение, как будто прекратилось,
но кровь течет, некоторое время по инерции.
Через секунду осознаю, моё сердце остановилось.
Волна испуга подкатила к горлу. Какие версии?
Ноги холодеют от  испуга, он охватил тело по-новому.
Меня жутко трясёт, взбаламучивая все пространство.
Кочки голов оживают и поворачиваются в мою сторону,
они уже все поняли, звать на помощь напрасно.
Дверь распахивается, лично для меня,
в палату врывается очень белый свет,
она в бледных лучах ласкает любя
и называет истинное имя – смерть !

Без сути

Измучен рот нетерпением крика,
но как совладать с немотой пропажи?
Не умные слова, а белые блики
верстают мысли чужие кражи.
Не сойти бы с ума в углах интернета,
где оглянуться никто не заставит,
не пропустить бы умных советов,
рвущихся строф гамом бешеных стай.
Не заповеди зла читаем нараспев
на последнем вздохе кромешной ночки,
строчим рецензии, от смысла осмелев,
как звон души, ехидный колокольчик.
Сердечно графоман вникает в суть,
обрушивая взгляд на строфы с лязгом.
Он главный оппонент твой не обессудь
и что-то про судьбу бубнит бессвязно.
Демократы торжествуют на войне и в цирке.
В хаосе хлама и труб поэты молчат,
когда в жмурки с народом играют клерки,
а от взгляда вождя тускнеет плакат.

Нимб

Играет колокольный перезвон
по бражникам, ушедшим на поклон.
Воскресли звенья, своды, письмена,
лишённые согласных имена,
парят, как птицы Ветхого Завета,
внутри всепоглощающего света.
Не слышно стонов мучеников веры,
дрожит мотив и покаянные напевы,
размыты временем года на стенах,
ласкают слух, его касаются несмело.
Лампады, кольца, кружева, всё храм
и колокольный звон навстречу небесам,
всё в матовом, пушистом дыме,
над миром поднимает Нимб.

Донбасский тир

Украли время в переполохе и в смуте,
запрятали злобу в хохляцкий сосуд,
коричневые и чёрные капельки ртути,
собрались в один грандиозный абсурд.
Смертью скреплённые на мове словом,
дотошно озвученным на весь мир,
под приговором, без  уговоров,
затихнет на время донбасский тир.
Ни дворцов, ни фонтанов, ни сада,
только испуги с  детским лицом,
в ожидании кромешного ада,
тянет за космы огонь на поклон.
Жестокая пытка под властью маньяков,
потерявших рассудок и трезвость ума,
кровосмешение славянских братьев,
бьёт по нацистской морде и харе сполна.
Сотрите пятна неизлечимые,
найдите пламенные чувства!
Не допустите допустимое
братоубийственное буйство!

Я люблю тебя жизнь!

Вся жизнь в погоне за счастьем,
время поглощает годы.
Жизнь без нас как ненастье,
или отрыжка плохой погоды.
Так давайте задержим дыхание,
мировой тишины ожидая.
Создадим всеобщее молчание,
чтобы понять, насколько жизнь живая.
Пусть наступит минута без грохота городов.
Замолчат динамики и потухнет интернет.
Аэропорты и вокзалы отключат табло,
каждый скажет другому «да» вместо «нет».
Все займёмся любовью, слушая птиц.
Генералы поменяют мундир на пижаму
и будет слышен шелест страниц,
а дети произнесут одно слово, мама.
Давайте сосчитаем до пяти,
на всех часовых поясах выставим ноль.
Замрём на мгновение и
ощутим прелесть Жизни вдоволь.
Пусть предчувствие смерти останется тет-а-тет,
а энергия внутри переворачивает всё кувырком
и раздвигает клетки, чтобы увидеть свет,
который пасёт всё небесным пастухом.
Нам бы прожить столько, сколько хотим
и снова видеть рассвет, оставаясь заново рождёнными.
Закрываем глаза и постоянно летим,
пусть жизнь продолжается, даже если ты погребённый.
От всего, что я видел, сердце отяжелело,
словно мешок под тяжестью камня,
туго набитое ими тело
и залитая ливнем бессонная память.
Любовь это великолепная погода,
а ненастье будет всегда, когда рыдают.
Столько жертв, что растеряла дорога,
не вспоминайте мгновения, когда умирают.
Лучше притроньтесь к моему жилету
и почувствуйте, как глубоко внутри
пробивается словно к свету,
трепет сердца из потёмок в груди.
 
Да здравствует нормальная температура!
На десять градусов ниже тела.
Пусть навсегда утихнет буря
эмоций, стрессов и всего, что надоело.
Слава климату, который в радость,
и любому северу, который на юге.
Всем по кляпу, говорящим гадость,
и судье, и прокурору, и даже супруге.
Попутного ветра мыслям, рифмам и птицам.
Пусть луна, а не прожектор освещают дорогу,
навстречу улыбкам и серьёзным лицам,
души умерших пусть попадают к Богу.
Я помолюсь за всех детей в колыбелях
и за будущих мам вслух помолюсь.
За больных в больничных постелях
и за погибших в боях поклонюсь.
Пусть память свечей заполнит пространство
и души ушедших свет озарит.
А память людей станет в жизни убранством
за то, что живой сможет жизнь зародить.
Тогда алфавиты всех языков человека
Установят праздник жизни 21-го века.

Был в силах взлететь, но бессилен спуститься

Верные, четкие мысли,
дает окружения взор,
оттенков, цветов не исчислить
и слов бесконечный простор.
Невзирая на катаклизмы, невзгоды,
надо Богу благодарность воздать,
за созданный механизм природы
и деяний Его благодать.
Будто в небо земля одета,
прикрыла от космоса плоть,
гуляет по орбите планета,
как ей повелел Господь.
Неизбежен прилив славословий
и не видно всей жизни конца,
человек с божественной кровью,
наполняет словами сердца.
Храм похож на ковчег огромный,
пролетает в пучине веков,
его парус духом природным,
всем ветрам подчиниться готов.
В древнем Яффо я очутился,
лучи солнца глаза обжигали,
уже туман над морем стелился
и первые звезды на небе мигали.
В дали виднелись пустынные скалы,
повсюду звучали молитвы, молитвы.
Восток начинается здесь у причала,
с заостренными пиками битвы.
Тут пересеклись оси веков и религий,
в написании Библии, Торы, Корана.
Пусть будут едины священные книги,
суть иудаизма, христианства, ислама!
Стоят мечети живые,
с бесчисленным множеством лиц
и ветер дует с пустыни,
здесь окна, как щели бойниц,
горизонт обращаешься с нами на ты
и всем доступны безлюдные форты,
вероисповеданий различные черты,
пересекают все реальные миры.
Когда умру, мой будет здесь удел,
здесь вёрсты кончается предел,
сюда бредёт поток живущих тел,
где Бога сын Воскрес и улетел.
Храм обступал Его, как дикий лес
и только на тело случайным лучом,
взгляд не людской из-за небес,
наблюдал за Иисусом, как он обречен.
И было поведано телу сему,
прежде чем примет Сына Господня,
о том, что увидит он смертную тьму,
но не увидит его преисподняя.
Настал тот день и Христос Воскрес,
под сводом Храма, как Райская птица,
по велению Бога и просьбе небес,
был в силах взлететь, но бессилен спуститься.

Оглянись незнакомый прохожий

Переживания людей этого века
стали независимыми от человека.
Возник мир без человека страдающего,
мир переживаний,  без переживающего.
Тяжесть ответственности своих мнений
растворилась в системе всяких значений.
Изменение окружающего мира стало мнимым.
Вера в переживания кажется наивной.
Слепота от изобилия и порочности,
на краю сытой прожорливости,
воспаляет мозг от злых намерений,
благо переполняет смысл значений.
Трепет бесчисленных невежд
утопает в пропасти надежд,
разгоняя дым горящих сердец,
приближает цивилизации конец.
Оглянись, незнакомый прохожий,
мы все стали очень похожи,
теряя креативность своей окраски,
прячем улыбку и взгляд под маской.

Второе пришествие

Разворот в широком круговороте,
сокол не слышит охотников тир,
падает камнем в своём полёте,
анархия захватила весь божий мир.
Тусклый от крови прилив освобождён,
невиновность утонула в церемонии.
Лучший не уверен, что убеждён,
а худший пребывает в напряжении.
Какое-то откровение в наших руках,
очень близко Второе пришествие.
Сколько смысла в этих словах,
Духовный мир ожидает нашествие.
Беспокоит зрение в знойной пустыни,
чудится тело льва с головой человека.
Взгляд пустой, безжалостный, поныне
от раскалённого солнечного блика.
Двигаю медленно бёдрами ягодиц,
над пустыней призраки летают,
кругом тени возмущенных птиц.
Вновь наступит тьма, я точно знаю.
Двадцать веков кошмарного сна,
колыбель уже успела насладиться,
час грубого зверя наконец настал,
Вифлеем готов снова разродиться!

Замок мыслей

К вечеру замок песочный уже разгромлен
волнами и ногами пляжных вандалов,
а также собаками, у которых статус бездомные
и не понимающих сути наших скандалов.
Если дождь польёт и растопчет строение,
замок уже не узнать, разбужен его негатив,
как мысли наши в окне сновидения,
паузой до утра застревает мотив.
А затем мы говорим, на века оставляя свой голос,
не зная, что отражением наши слова возвращаются,
у кого-то за ночь седыми становятся волосы,
а кто-то навсегда без улыбки прощается.

*Так держать

Смерть во всём безупречна,
мысль о войне бесчеловечна,
так жить невозможно вечно,
мгновения идут бесконечно.
Не хватает глотка кислорода,
для метафор и рифмы слога.
Воздух - это язык небосвода,
хор согласных и гласных Бога.
Мы мясо, обличённое в тело,
постигаем остаток жизни.
Время счастья от нас улетело
в память родной Отчизны.
Спросите у птиц и у зверей,
что для них всего ценней.
Они вам ответят хором,
жизнь, свобода, быть здоровым.
Справедливость вершит урок,
развернулось в прошлое время,
брезжит свет в конце строк,
объединяется русское племя.
Развязался Донбасский узел,
русских соединяют древние узы.

*Демокрах

Огромный певчий двор,
как гулкая страна,
распространяет слухи хор,
их суть искривлена.
Движение это потный ход
к туманам и молитве,
не усмотреть без бед исход
в бесполезной битве.
Жизнь принимает новый привкус,
лишь раз, почувствовав его,
испуг за будущее есть минус,
войдёт через дыхание своё.
Нарастает бессердечный стук,
в поэзии так много грусти,
свобода извергает железа звук,
сжимая площадь здравой сути.
Всего восемь строк,
наш взгляд на восток,
там грядущего суть,
да шёлковый путь,
ещё и золотая канитель,
да спокойная колыбель,
а в колыбели, как луна,
не спит живая голова,
на мир всё время смотрит.

*Призрак нацизма

Призрак нацизма в Европу сползает,
как форма расплаты и утраты пространства.
Демократия свой зад подставляет
дырявой сущности американства.
С камнем за пазухой бегут негодяи,
очищение грядёт в русском сознании.
Пятая колонна, строем линяет,
предательству нет нигде оправдания.
Я не хочу, чтобы рыдали письма
и на буквы снег кровавый падал.
Хочу, чтоб в небо взлетали только птицы
и жужжали пчёлы на деревьях сада.
Пальцами врозь по врагу не ударишь,
муза в состоянии оценить обстановку.
Кулак солидарности нужен товарищ!
Наше перо заменяет винтовку!

*осмысление

Я пишу лишь себе,
касаясь пальцами знаков.
Туман живёт в темноте,
как демон дыма и лака.
Обнимая своими клубами,
он пьёт отражение своё,
очень большими глотками,
поглощая сознание моё.
Каждый глоток проясняет,
здесь следы игрока,
в круговерти он погибает,
в ней канкан и рука
и разряд электричества,
в напряжённом изгибе,
нить, что держит звезда,
в незаконченной книге.
Я увидел, как что-то случилось
и пространство поймано в сети.
Вдохновение вдруг очутилось
и плодами хлынуло в свете.
Медные стрелы вонзились
сквозь шторки оконца,
а пасмурный день прояснился,
без запаха солнца.
Листья трещали и рассыпались.
Маячил придуманный утром узор,
оцепеневшие тени друг друга касались,
в сумерках контур размечал коридор.
Зверь, пережил весь ужас охоты,
город наполнился гулом, как улей,
пчёлы заполнили мёдом все соты,
мысли и рифмы заблудились в загуле.
Ничто не проходит просто и даром.
Деревья живут перспективой пня.
Особо время всегда отставало,
я надеждой коснулся тебя.
Ты научилась сливаться с ландшафтом.
Я не замечал щедроты бесконечность
и врос в диван, в объятия шкафа,
в сумме взглядов твоих только честность.
Казалось, что радость жизни стала натурой.
Действительно в профиль летят только птицы
и расплачиваться за это надо фигурой,
сохраняя в полёте цепь вереницы.
Шелест банкнот оценить может польза,
мы лишь градусники в отдельной точке.
Способность радовать приносит всем роза,
нас трудно представить поодиночке.
Ангелы не оставляют потомства,
поэтому они не имеют сходства.
Те, кого любишь, не умирают,
остальные в прошлом все исчезают.

Нью нищета

Чей взгляд полон вечности?
В счастье разуверившегося,
или утонувшего в честности
от потех до посмешища.
Перебродило всё вместе,
сомкнулось и переплелось.
Между бессмертием и смертью
я предпочёл бы стихов гроздь.
В их творении мозги не знают покой.
Войду, если дверь запрут,
открываю строкой,
ухожу, если распахнут.
В ряду бесконечных имён хочу видеть своё.
Мы вроде богаты, когда нам выставляют счета.
Никто и никогда не постигнет всё,
просто мы новые бедняки, проще нью нищета.

Терпение

Терпение есть врождённая черта,
воды я не боюсь, а её желаю.
Иду ко дну, то есть простая суета,
Судьбы остатки в горле застревают.
В колодец холодно смотреть,
там тишины живёт громада.
Губами в лоб целуют смерть,
остывшую границу рая, или ада.
Рубцы и метки  остались на душе,
ушедших дней  слепое отражение.
Стою один, как будто в неглиже
и всё слабеет, замедляется движение.
Курантов бой, шумят колокола.
Их тонко слышно даже через вату.
Судьба и боль всегда меня гнала,
по стрелкам рокового циферблата.
Терпение и теперь отличная черта,
чем ближе страх разлуки неизбежной
и медленно ведёт болезни маета,
к концу мучительно и нежно.
Осталось обозначить жуткой бороздой,
которую со стороны ещё не видно,
она уже вползает в дом родной,
в нём пустота и Ангелу обидно.



3.ПОЭТИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ.


*Крик души

Столько лет по осколкам судьбы, я бежал пустырями,
под сиянием небес испарялась жизнь и клубилась.
Сколько раз возвращался и опять прощался с друзьями,
неужели здесь без меня, что-то вдруг изменилось.
Здесь всё так же царит, безупречный,  всесильный,
он решает отчизны судьбу, но во всём в одиночку.
Над отчизной уже не краснеет флаг бело-синий,
а в глазах у людей мельтешат фонари по цветочку.
Будто нету разлук и мы зря просили прощенья,
невозможно отстать, обгонять, лишь это возможно.
Для своих и чужих нет условий для возвращенья,
остается одно: по земле бродить бестревожно.
Поздравляю себя с удивительной, горькой судьбою,
с этой вечной весной и безоблачным небом.
На родном языке можешь ты говорить сам с собою,
а в безмолвной толпе возглас твой остаётся неведом.
Там ты вечно чужой и тебе, увы не доверяют,
легко от того, что тут я ни с кем не расстался.
Никого не узнал, ты бредёшь и тебя обгоняют.
Навсегда на этой земле без отчизны остался.
Не жилец этих мест, а какой-то посредник,
видимо не рассчитал, ошибся, забыл, обманулся.
Совершенно один, я кричу о себе напоследок:
Хочу обратно домой! Это значит, ещё не вернулся.

*В объятиях роз.

Сегодня розы будешь ты любить
и мы почувствуем любовь твою.
Тебе придётся долго с нами быть,
но я не роза, ведь я тебя люблю.
Все чаши переполнены цветами,
бутоны словно сотни глаз,
долина с влюблёнными глазами,
они свисают и глядят на нас.
Невероятно, как ночью это передать,
на небе звезды встали в позы.
Их невозможно взглядом все объять,
они цветы небес, ночные розы.
Тёмные ночи цветами полны,
яркие розы в ночи изящны.
Тысячи розовых век видят сны,
я роза твоя, рядом спящий.
Ароматом твоим утомленный,
как я мог потерять этот час?
Холодный, немощный и сонный,
забудь мое существо сейчас.
Судьба, хочу я раствориться,
на непонятной широте и долготе,
желаю тобою насладиться,
но ты не проявляешься нигде.
Я воспитанный тайной аромата роз,
моё сердце открыто для цветения роз,
мечтаю окунуться в долину алых роз
и чувствовать себя в объятиях этих роз.

*Поступь легенды.

То были душ причудливые копии,
как серебряные жилки у руды,
они во тьме вплетались в корни,
струясь ключом в людской крови.
Словно неподъемные куски порфира,
исчезло красное во тьме другого мира.
Но были скалы и леса, мосты над бездной
и пруд огромный, серый, тусклый,
что возвышался подобно небу,
дождливому, повисшему в пространстве узком.
Между лугов наполненных терпением,
виднелась полоска единственной тропы,
словно простыня перед отбеливанием,
по ней всё ближе приближался шум толпы.
Впереди шёл стройный человек рывками,
в накидке синей и бездумным взглядом,
он поглощал дорогу, крупными шагами,
не замедляя хода, чтоб только быть не рядом.
Его руки свисали из тяжёлых складок ткани
и не припомнить из какой же это лиры,
в которой тело срослось с обеими руками,
как вьющаяся роза с веточкой оливы.
В нём чувства раздвоились, так казалось,
покуда взор его, как пёс вперёд стремился,
он оборачивался и возвращался, оставаясь,
на дальнем повороте, а дух его за ним тащился.
Мерещилось ему, что за ним стремятся,
шаги отставших, тех двух в изнеможении,
которые за ним должны были подняться,
на этом последнем восхождении.
Потом опять не слышно звук иной,
лишь шорох накидки и поступь шагов.
Он убеждён был, что они за спиной
и чётко слышал эхо своих слов.
Тот звук, не воплотившись, замирал,
но эти двое и вправду шли за ним,
он с лёгкостью страшащей ожидал
и не посмел бы оглянуться им.
Он видел тех двоих в молчании,
Бог этих странствий и посланий,
с посохом и зажатыми крылами
и с дивой, доверенной ему в признании.
Она была возлюбленной его страданий,
на столько, что не из одной изящных лир,
так не рождалось множество рыданий
и что из её плача родился целый мир.
Земля и лес в котором снова появились,
деревни, дороги и города,
вокруг сего творения вращались,
поля, потоки, звери, их стада.
Как бы другого солнца и другой стихии
и целый молчаливый небосвод,
на нём рыдало небо со звёздами иными,
всё это плачь был возлюбленной его.
Взяв бога за руку, она шагала с ним,
шаги их ограничивал саван, он был ей в прок,
она ступала мягко, безмятежно и
подобно девушке, чей смерти близок срок,
не думала она о человеке впереди,
что шёл к порогу жизни по своему пути.
Душа её блуждала сокрытая в груди,
заполненная до краёв началом смерти,
как фрукт наполнен сладостью и тьмой,
она была своей огромной смертью,
столь новой, необычной и немой,
что она не принимала это вестью.
Девственность восстановив из-за симпатий,
она стала грустной, красивой недотрогой,
а тело столь отвыкло от мужских объятий,
что её смущали прикосновения бога.
Она уже давно была не белокурой феей,
чей образ воспевал в стихах поэт
и не достоянием впереди идущего Орфея,
в той ароматной, брачной ночи, как завет.
Эвридика была не златокудрая жена,
распущена как растрепанные косы,
по разным полюсам и звёздам роздана,
истрачена, как изобильные запасы.
Она успела в подземелье превратиться
и когда внезапно Гермес её остановил,
страдальчески воскликнув: «Обернись!» -
Она растерянно спросила «Кто это был?».
Там вдалеке был некто с чертами расставаний,
стоял и видел, как на полосе тропы
между лугами бог странствий и посланий,
ни молвив ничего, чтобы идти,
вслед уходящей за фигурой дальней,
по той тропе обратно, не спеша,
стесненная нарядом погребальным,
она так мягко, терпеливо шла.

*Посвящение жене

Я ей обязан очень, огненным восторгом,
рано утром пробуждались чувства строго,
а сексуальный ритм наш прерывает сон,
когда мы стонем и дышим в унисон.
Пахнут друг другом наши тела,
речь не нужна излишни слова.
Наши мысли едины, словно блюз,
луч солнца не расплавит наш союз.
Нас ветер зимой не заморозит,
в саду цветут и не завянут розы.
Я этим преданность к ней проявляю
и эти строки публично заявляю.

*Похоть

Один одержимый сексом был,
и видел через кожу кости.
Бездомных на земле любил,
оглядывался, не имея злости.
Он знал, что это не зрачок,
так смотрит из пустой глазницы,
и, вожделея к бедным впрок,
в нем похоть пыталась усмириться.
Другой конкретно был другим
и не искал замену наслаждений.
Завлечь, обнять и овладеть чужим,
в нём опыт эксперта похождений.
Он знал, как костный мозг страдает
и боль скелета в лихорадке,
когда контакта с плотью не бывает,
совокуплений и разрядки.
Возлюбленная была прелестна, хороша,
то подтверждает её речь, немецкая душа,
а бюст её умеренный, есть совершенство,
всегда сулит пневматику блаженства.
Яркий, латинский ягуар,
не заставляет брать минет.
У дамочки кошачий дар,
и даже есть свой мезонет.
Ягуар конечно всех сильней,
в дикой чащобе и трясине,
разит кошатиной намного слабей,
чем тётенька в своей гостиной.
В прообразах живых, пришедший гость,
вокруг прелестей её всегда роятся,
но мы, любя и плоть, и кость,
хотим лишь с метафизикой обняться.

*Сон вдовца

В одной лодке мы с ней оказались,
было темно под Небесами ровно час.
Тьма была для нас чудом на зависть,
особой благодатью на этот раз.
Солнце и звезды скрылись во тьме,
Бог покинул Престольный Покой.
В это время Лена явилась ко мне,
с того Света пришла, будто изгой.
Наши судьбы настигла беда,
проклятая ещё до рождения.
Мы были в преддверии Ада.
Дрожала земля от волнения.
Наши руки занялись суетой,
не стесняясь мечты упоенной.
Она ласкала, не отставая за мной,
совсем одинокая, моя Елена.
Когда ужас проходящей речи,
преследовал каждое слово,
мы вкушали запретные вещи
и каждый держался за другого.
Страсть не находила покой,
разум исчезал мгновенно.
Она лежала рядом со мной,
совсем одинокая Елена.
Мы чувствовали, как догорает пожар
его тушить было лень.
Наши желания превратились в кошмар,
вот и пришёл этот день.
Наши души освободились наконец,
всё решила эта ночь сполна.
Елена ушла от меня не под венец
и совсем осталась одна!
Отпусти её, найди же себе невесту,
ничего не зная о Вратах Ада,
что описаны в библейских текстах,
это и будут пожелания Бога!
Больше, чем нужно она не видала
и ушла от меня Её высочество!
Душа моя рада, что она  это сделала!
Я останусь в полном одиночестве!

*Мессия придёт!

Разворот в широком круговороте,
сокол не слышит охотников тир,
падает камнем в своём полёте,
анархия захватила весь божий мир.
Тусклый от крови прилив освобождён,
невиновность утонула в церемонии.
Лучший не уверен, что убеждён,
а худший пребывает в напряжении.
Какое-то откровение в наших руках,
очень близко Второе пришествие.
Сколько смысла в этих словах,
Духовный мир ожидает нашествие.
Беспокоит зрение в знойной пустыни,
чудится тело льва с головой человека.
Взгляд пустой, безжалостный, поныне
от раскалённого солнечного блика.
Двигаю медленно бёдрами ягодиц,
над пустыней призраки летают,
кругом тени возмущенных птиц.
Вновь наступит тьма, я точно знаю.
Двадцать веков кошмарного сна,
колыбель уже успела насладиться,
час грубого зверя наконец настал,
Вифлеем готов снова родиться!

*Когда ты стар.

Когда ты стар, седой, кемаришь,
и головой киваешь у огня,
а книгу очень медленно читаешь,
мечтая увидеть в ней тебя.
Её глаза так глубоко когда-то,
скрывали радость, благодать в тени.
Я полюбил за красоту её однако,
пусть ложной, или истинной любви.
Любил её за душу пилигрима,
за утомлённую печаль лица,
в написанных стихах кумира,
ей повторяя это без конца.
Об этом грустно всё время бормотал,
как только любви желание исчезло,
за горизонт, так быстро зашагал
и там пропал в пучине звёзд бесследно.

*Заглаголил

Те, кто не умирают, живут,
до шестидесяти и дольше,
мысли о смерти тайно несут,
смысла горше и больше.
Мысли облаков о том,
что происходит в круговерти,
как жизнь во времени с трудом,
стремится на земле до смерти.
Вдруг сотворённые миры,
пересекутся в одной точке,
изменив развитие судьбы,
все разлетятся в одиночке.
Мысль не впитает камень,
а рифму мазок не отразит,
если ритм не музыкален,
значит и голос дрожит.
Кровь застынет в монументах,
история окаменеет в них.
Время замирает в моментах,
когда рождается стих.
Пусть стихи сольются в одну,
строчку совершённых глаголов.
Тогда я точно сказать смогу,
жизнь определяет слово.
От слов переходят к цифрам,
если смысл равен нулю,
обратно возвращаются к рифме,
когда говорят люблю.
В воздухе ни сесть, ни лечь,
в числах нет души и эмоций,
они понятнее, чем любая речь,
у слов очень много амбиций.
Благодаря  социальным сетям,
забытые мгновения этой жизни,
память разводит их по углам,
необъятной и доброй Отчизны.

*Лучше общаться с эхом

Неделя врастает в месяц, года в столетия, миллениум в вечность.
Время не раскроить ножницами по лекалу.
Человек даёт имена всему, но мы есть ничтожная неизвестность,
а шкура земли безымянна по идеалу.
Непонятно, когда зимние дни в весну перейдут.
Оттого что года трутся о века, время натирает мозоли.
Когда мы спим, мы не знаем, как нас зовут,
но только проснёмся, вспоминаем, кем были во сне, в какой роли.
Это значит, что едва народившись, не стоит копить столько названий,
тарабарских букв, разных имён, подписей на бумагах и благоухание.
Вот бы сложить, перемешать и обнажить всю эту кучу наименований,
чтобы у мира была щедрая полнота и целостность океана.
Вот откуда и почему нам удаётся родиться?
Кто знал, что земля мала и не больше яблока?
Почему люди из-за пригоршни земли не могут примириться?
Вот мёртвым хватит два метра земли по горло.
Знаю, что время не больше дня, а день всего лишь песчинка!
Я спешу, меня ждут, чтобы обвинить кого-то и это всё возможно.
Придётся защищать себя неизвестно от кого, но я в центре поединка.
Опоздаю, оправдаюсь, постучу, а дверь заперта. Будет тревожно.
Город пуст и в домах ни души, только глаза из-за штор.
Если ты без ночлега, постучись и тебе откроют,
тогда увидишь, что в доме холод, пустота и для тебя здесь затвор.
Твоим рассказам грош цена, а пристанешь с ласками, тебя опозорят.
До свидания, ничего не хочу помнить, я всё забываю!
Я ухожу, мне скучно разговаривать с ветром.
Словно безумец, болтаю ни с кем, сам себя спрашиваю и не отвечаю.
Пока! Закончим вчера, или закончили завтра. Лучше общаться с эхом.

*Душа без свойств

Цифра становится источником злого разума,
подчиняет души людей своей диктатуре.
Человек без веры и любви доживает до маразма.
Это ведёт к гибели человеческой культуры.
Она мать точного естествознания,
является праматерью того духа,
из которого возникли наказания:
ядовитые газы, войны и разруха.
Мы живём в эпохе электричества, в море огня,
в небе магнетизма, но всё неощутимо,
с нами остаются только формулы и фигня,
которая для человека незрима.
У вещей есть сотни сторон, у стороны сотни аспектов
и с каждым связаны разные чувства и ощущения.
Мозг человека расщепил вещи своим интеллектом,
но вещи подчиняют сознание человека  до забвения.
Сегодня человеку надо приблизиться к земле.
Здоровье и тёплая нежность то состояние,
возбуждают любовь, настоящую вполне,
без жажды обладания, обнажения и осязания.
Всё, что чувствуют влюблённые, сжимается воедино;
слух, кровь, мышцы сливают их тела в одно целое.
Они наполняют грудь единым вздохом неотвратимо.
Мгновенно их пронзает веселье, грусть и что-то смелое.
Любовь и ненависть, желание и пресыщение соединяет
тела и они одинаково разевают рты, таращат глаза,
издают нелепые крики, бессмысленная сила ими управляет,
заставляет их вместе орать, дрожать и лететь в небеса.
Их взбудораженная телесная оболочка
переполняется чувствами. Каждый ощущает это по-своему.
Влюблённость есть мгновение для одиночек,
которое влечёт всегда к неизведанному.
Потом всегда наступает вечер.
Тени двух любивших людей становятся чёрными.
Глаза влюблённых в темноте светятся как свечи.
Чёрная комната, чёрный рояль дышит аккордами.
И что бы ни творилось великое там вне прикосновений,
даже самые неприятные события века,
но это мгновение любви одно из тех мгновений,
ради которых Бог и сотворил человека.
Возникает мир свойств без человека,
мир переживаний, без переживающего и влечений.
Личная ответственность её, бремя успеха
растворяется в системе формул возможных значений.
Человек не является центром во вселенной,
его переживания и действия ничего не решают.
Человек без свойств стал неизвестной переменной,
но каждый со своим характером на планете обитает.
Свойство есть сторона проявления качества и сущности.
Недуги измученной души являются результатом несовместимости.
Ничего не вытекает из ниоткуда  это есть состояние слабости.
Даже у человека без свойств есть родители, обладающие ими.
Воздействие человека без свойств на человека со свойствами
рождает духовный переворот, который влечёт к болезни времени.
Если есть чувство реальности, то должно быть чувство возможности.
Слияние души и экономики есть принцип невыносимости бремени.
Вот занятость мыслями в поисках сути и содержания великой идеи
не приводит к достижению желаемого успеха,
а ведёт к нарушению нормального сознания и познанию ахинеи.
Душа состоит без свойств вне человека.

*Прохожие страны

Что-то грустное творится в природе,
какие-то силы воздействуют неотвратно.
Ветер, ливни, рост трав и полые воды,
равнодушная жизнь покрывает пространство.
Ничего к лучшему не изменяется,
на мёртвом прошлом жизнь также идёт,
будущее вырастает и простирается
по замкнутому лабиринту назад и вперёд.
До грусти утомлённые жизнью люди
населяют простор долгой страны,
как младенцы, сосущие у матери груди,
они от блага навсегда отстранены.
Смерть интересней им, чем просто жить.
Иссякает вера и судьба превращается в дожитие,
нет смысла жизнь свою жалеть и лечить,
ведь она досталась даром, как прикрытие.
Их счастье состоит из сплошной борьбы,
которая длится для них беспечно.
Насыщенность счастьем есть конец беды,
протекающая для всех бесконечно.
Бредут под надзором полиции и медицины,
они государством на бедность обречены.
Их единственное благо это улыбки и морщины.
Они есть Прохожие самой большой страны.

*Сон палача.

Из прозы Юза Алешковского "Тюремный роман"

Абсолютно ясно – дух бессмертен! И что об этом говорить.
Самоубийцы, первыми храбро переступившие за предел,
уже не могут и не в силах оттуда ликующе возопить:
«Эй, братцы, тут прекрасно, айда за нами, кто захотел,
хватит ишачить на жизнь, освободитесь от сует!»
Если бы была гарантия бессмертия, то со всех сторон,
услышав лично голос, отбывших на тот свет,
люди стадами начали бы топиться и прыгать из окон.
Многие поменяли бы драгоценности на нож, пулю и яд.
Палачи стали бы их спасителями и богатыми людьми.
Досрочная смерть стала бы наградой за труд, как обряд
и одновременно освобождением от всего в пределах земли.
Всех героев труда проводили бы на пенсию
и выстроили бы воспитание детей на принципах компромата.
Жизнь за Свободу, как некую версию
вывели бы поколение людей, которых не будет тошнить от мата,
а от материнства, будет бросать в конвульсии от
воспоминания верности, долге и чести.
И будет хватать кондрашка от гармонии красот,
осуждения влюблённых на почве ненависти.
Проснись, злой ум, не трогай благодать!
Исчезни прочь с мыслями о суициде,
запомни, ты палач, не должен спать.
Твой сон стал мучительно бесстыден.



4.ПОЭМЫ

Адепты скитаний

Когда дом покинешь, прожектор включи.
Пусть освещает вослед, на прощание,
как лунная дорожка в кромешной ночи,
лишь до рассвета твоё расставание.
Под утро взглядом верни сожаление.
Про всё не думай, иди на восток.
Пусть запад поймёт пустоту исчезновения,
крупицы вчера, щепотки сегодня и завтра кусок.
Чуда не будет, оно не свершится
и если останешься ты одинок,
что случилось, не повторится,
это судьба преподносит урок.
Тому тяжело, кто помнит всё,
оказавшись под колесами времени,
страна забыла правду о тех,
кто потерялся лишь временно.
 
Самое вечное жизнь после нас.
Время жизни не переходит границу смерти.
Выход на свободу, как судьбы абзац,
возвращает нас к мирской круговерти.
Скрежет пера превращает человека в бумагу.
Чернила намного честнее крови.
Кровь, настоявшись, не превращается в брагу,
читая своё, невозможно нахмурить брови.
Лицо без слов выражает всеобщее благо,
юмор блудит в коридорах жизни,
мы смеёмся, как скомканная бумага,
ожидая эффектов от катаклизма.
На родине не осталось мест для возврата,
здесь даже тень не найдёт свой угол,
скоро детей попрошу вернуться обратно,
на языке человека, который убыл.
 
Любое пространство, где нас нет,
приходит со временем в ветхость.
Мы в империи оставили след,
размеры его ощущает поверхность.
Время бесконечно, пространство суть,
время в сущности есть мысль о сути.
Жизнь протекает, и не свернуть,
вечность наступает, где кончен путь.
Лишь мгновение под давлением «же»,
мы проживём в хаосе на свалке лет.
Не успеешь сказать «люблю», и уже
тебя в последний путь кладут на лафет.
До этого везде девять целых и восемьдесят одна
нас притягивает к центру планеты.
Мы не покидаем пространства, из которого видна
луна по ночам, как символ приметы.
На всём пути от и до сопровождает трезвость.
Мысли есть залог всех скитаний,
если некому навести взгляд на резкость,
то наступит предел испытаний.
Хочется сказать необычно, величаво,
возводя произнесенное в куб,
сложенные мысли, которые архаично
срываются без остановки с моих губ.
Мы сохраним на будущие времена
свои мысли и радостные лица,
когда нас пустит обратно страна
и откроет без визы границу.
Из холодной державы я вынул тело,
успел обернуться назад
и уверенно, смело,
запомнил фасад,
Все очертания родины,
и своё захолустье,
стало грустно вроде бы.
Все реки в море впадают из устья,
а свет всегда стремится во тьму.
И если жизнь уже испорчена,
то только потому,
что она расчленена.
В пространстве своём захлопнул засов,
но я не призрак и не вымысел сна,
покинув державу дремучих лесов,
мой адрес сдвинулся, как от зубов десна.
Моя судьба пятится в старость пешком.
Я свой век доживу там, где короче верста,
где настоящее пролетит кувырком.
Я уверен, там наяву существуют места.
 
Лишь только земля
в состоянии твой образ жизни понять,
она имеет облик нуля,
может приютить и без эмоций обнять.
Новые очертания и климат иной,
изменили мое сознание,
восхищаться той стороной,
где смысл жизни лишь выживание.
Самое постоянное при взгляде наверх
луна, похожая на лысину
еврея, произносящего «эр»,
как дребезжащую струну.
Я не разносчик мыслей о быте,
просто долго я был в затмении,
в умопомрачении, на другой орбите,
где наблюдал замедление времени.
После этого, как число оставляешь в уме,
так империя поделила меня на нуль
и думаю, что меня уже не увидеть извне,
я затаился, как дорожный патруль.
Развернулся против на сумму углов
того треугольника, который не выпит.
В моём глотке захлебнулось много слов,
будь он уже давно параллелепипед.
Глухая родина медленно слепнет,
её взгляды, как евклидовы параллели,
оттого наша любовь необратимо меркнет
и не пересекается в точке моих целей.
Всё чаще ночами накапливаю бессонницу,
в молодости время прожигал, как сигарету,
постоянно слышу, как удаляется конница,
поэтому дни хочу растянуть до рассвета.
Но успеваю догнать своего коня,
плёткой погоняю его вскачь,
гоню без остановки до заката дня,
чтоб во снах не слышать детский плач.
За несколько часов можно облететь меридиан.
На прожитую жизнь не смотрю превратно,
она неизбежно истекает во временной океан,
только мгновение доступно и понятно.
Там, где ветер бризом обжигает фас,
а гром рокочет набатом,
слёзы дождём кропят из глаз,
Родина встречает Шабатом.
В городе на высоком берегу,
который обнимает водяную гладь.
Дочь моря название ему
дали, чтобы юность оправдать.
 
Дедушка по имени Яффо
за левую руку держит Бат-Ям.
Ему знакома пятая графа
и посошок репатрианта во сто грамм.
Дарила обетованная земля
надёжный фундамент свободы.
Расправил крылья от небытия
орёл, отринувший невзгоды.
Здесь кровь перемешалась
союзной группы прошлых лет,
а русский ген, упорно повторяясь,
починил слегка менталитет.
Тут в церкви местной наши свечи
уж не коптят из воска.
Кругом «шалом» звучит при встрече,
а с потолка не сыпется извёстка.
Дороги все ведут к пескам в пустыне,
земля даёт там три урожая в год
и нет ни одного еврея в Палестине,
зато «Хава нагилу» весь народ поёт.
На флагах нет средств производства,
ворчать на все свои законы,
считается тут манерой жлобства.
Здесь просто так не целуют иконы.
А когда шабатные свечи
освещают всем идущим дорогу,
тогда ивритом с русской речью
безмолвно произносят «Слава Богу».
И в каждом звуке предков языка
я не нашёл к себе презрения.
Здесь безопасно жить наверняка
под флагом треугольного сплочения.
Там, где пальмы надо жить,
тут климат комфортный и изящный.
Ещё нужно за это платить,
чтоб будущее соединить с настоящим.
Мой язык не будет иностранным,
а я не птица, чтобы вернуться обратно.
Я градусник с отметкой 36,6 постоянно,
где времена года меняются многократно.
Почти всегда, возвращаясь оттуда,
так хочется удрать, напевая романсы,
туда, где погода охраняет простуду,
в те места, где живут итальянцы.
Или исчезнуть на просторах Европы,
в Париж, где жизнь длится века,
увезти себя из российской жопы
туда, где нас нет наверняка.
 
Мы живём далеко не там,
где родились, и волей судьбы
читаем библию, а слышим Коран,
и мечтаем видеть, как цветут дубы.
Здесь никогда не растопят печь
и в колумбарии не пометят место.
В земле, в которую придётся лечь,
русской душе будет очень тесно.
Прощайте, трущобы времени.
Пока, пока, утраченная любовь.
Пора возвращаться на Родину
к ласкам любимой и вновь
туда, где сосны и ели,
где грязь, мороз и снег,
к тому, кем я был и есть ли,
к тем дням, за которыми век.
Я вернулся из иммигрантского плена,
перед храмом встал на колено,
церкви Иоанна Богослова
там помолился, молвил слово.
Зарю увидел с востока и закат не на море,
шёл босиком по росе к стогу сена в поле.
Дома, так пахнет солома, и у реки нет конца,
ширь и даль, кругом родные сердца.
Обнимал сыновей и внука держал,
пил кагор, а голос дрожал.
Зашёл в музей, прошёл по Тверской,
посетил Ленком и, конечно, Большой.
Вокруг русские их мрачные лица,
но как ты прекрасна, родная столица!
Проехал на трамвае, спустился в метро,
только здесь я понял одно,
что самое важное в своей жизни,
это жить и умереть на земле отчизны.

*
Благодать

Верные, четкие мысли,
дает окружения взор,
оттенков, цветов не исчислить
и слов бесконечный простор.
Невзирая на катаклизмы, невзгоды,
надо Богу благодарность воздать,
за созданный механизм природы,
и деяний Его благодать.
Будто в небо земля одета,
прикрыла от космоса плоть,
гуляет по орбите планета,
как ей повелел Господь.

Неизбежен прилив славословий
и не видно всей жизни конца,
человек с божественной кровью,
наполняет словами сердца.
Храм похож на ковчег огромный,
пролетает в пучине веков,
его парус духом природным,
всем ветрам подчиниться готов.

Поэт не ждет сокровенного знака,
за стихи на подвиг готов.
Он ищет таинственность брака,
себя в сочетании слов.
Уверен, мечты слагаются из мыслей,
что мы во снах придумали в уме,
любовь всегда от чувств зависит,
порой находим их в грядущем сне.

Вдруг в нашу жизнь, ворвется ветер
и оторвёт нас от прикованной земли,
тогда уже не нужен лишний метр,
мы в Рай взлетим по краткому пути.
Так ринемся из будничных томлений,
по зову духа и ветхого словца,
в край, где нас ждут забвения
и башни высятся заочного дворца.

Там за туманным облаком над небом,
на бесконечных просторах пустоты,
уже не нужно жить насущным хлебом
и быть зависимым от сущности воды.
Я не пойду сквозь облако тумана,
хочу бродить свободным и ненужным,
по рощам и лесам, где есть поляна,
где зайцы воду пьют из лужи.

Пусть происходит моей жизни танец
и трудных дней не беспокоит рана!
Да, я адепт, христианский скиталец
и не стану образом за тем туманом.
О, время, завистью не трогай,
прошедших лет, последних дат,
ещё пройти придется много,
через каскад невидимых преград.

А сколько раз ещё придется,
внимать из церкви в гулкой пустоте,
взирая на мозаику оконца,
животворящее влияние в кресте.
Испить бы мне монашескую нежность
и злобу выгнать полностью из сердца,
тогда любви преграды безнадежность,
я растворил бы без щепотки перца.

Мне нравится смотреть
на облик тех Святых
и словом рисовать портрет,
с их статуй восковых.
Я думаю, не призрак плоти
нас заставляет молиться и мечтать,
а наше тело, обличенное в лохмотья
и вера в Отца Бога, а не в Мать.

В древнем Яффо я очутился,
лучи солнца глаза обжигали,
уже туман над морем стелился
и первые звезды на небе мигали.
В дали виднелись пустынные скалы,
повсюду звучали молитвы, молитвы.
Восток начинается здесь у причала,
с заостренными пиками битвы.

Тут пересеклись оси веков и религий,
в написании Библии, Торы, Корана.
Пусть будут едины священные книги,
суть иудаизма, христианства, ислама!
Стоят мечети живые,
с бесчисленным множеством лиц
и ветер дует с пустыни,
там окна, как щели бойниц.

Меня не касается трепет,
моих иудейских забот,
а православный лепет
покоя душе не дает.
И там, где сцепились Оккультные,
ребенок молчание хранит,
мир человечества в люльке,
под Господом Богом не спит.

Мы бродим по дорогам пространства,
с сознанием своих величин
и мнимость чудес постоянства,
воспринимаем без всяких причин.
Вот наш, заветный учебник
листаю один, без людей,
между мной и Богом посредник,
источник бесконечных идей.

Когда на стальную постель,
свой лысый череп кладешь,
а перекличка, как боль,
напрягает запутанный мозг
и только тишина немая,
ведет с тобою разговор,
да без края мгла ночная,
усыпляет нервный взор.

Память прожитого - проза,
нераскрытое окно,
из её метафор доза,
в строфы лезет, как ярмо.
Я люблю стиха начало,
как предвестник грозных дел,
но после чтения Зачала,
стихи писать я не хотел.

Рождение для каждого вход,
а смерть конечно выход!
Жизнь островок в океане вод,
вход охраняют, но не выход.
Всё, что теряет человек при смерти
это часть того дня, когда умираешь,
только с верой при отпевании в церкви,
бессмертие свое понимаешь.

Там с горизонтом обращаешься на ты
и всем доступны безлюдные форты,
вероисповеданий различные черты,
пересекаются мечты в реальные миры.
Когда умру, мой будет здесь удел,
там, где версты кончается предел
и нескончаемый поток живущих тел,
там, где Бога сын Воскрес и улетел.

Храм обступал Его, как дикий лес
и только на тело случайным лучом,
взгляд не людской из-за небес,
наблюдал за Иисусом, как он обречен.
И было поведано телу сему,
прежде чем примет Сына Господня,
о том, что увидит он смертную тьму,
но не увидит его преисподняя.
Настал тот день и Христос Воскрес,
под сводами Храма, как Райская птица,
по велению Бога и просьбе небес,
был в силах взлететь, но бессилен спуститься.

*
Бутырский тушь

(поэма 2010 год Бутырка)
 
Тюрьма – без альтернатив.
Тут обостряется всепонимание.
Враг осязаем, ненависть как позитив,
становится актом всепрощения.
Формула тюрьмы ограниченность пространства,
помноженная на избыток времени
в пределах тьмы, без определения гражданства
и безысходности в её проявлении.
Армия отличается от тюрьмы.
Здесь ненавидят абстрактного врага.
В тюрьму попадают отречённые от сумы
и нарушившие строй марша «сапога».
Значима виртуальная сторона жизни.
Тюрьма это созданный ГУЛАГ,
приютивший постояльцев после катаклизма.
Недостаток пространства - единственный враг.

Как выпьешь до дна свой зелья бокал
и запомнишь цепкие цифры года,
поймёшь, что в тюремном похмелье пропал,
находясь в окружении народного сброда.
Там и узнаешь суть многих грехов,
разложившихся в замкнутом времени.
Они состоят из любви и грустных слов,
написанных на краю плоти вселенной.
Жизнь не просто длинна. Она длинней,
чем дороги, ухабы, лощины.
Срок в тюрьме, как вереница дней,
количество лет пропорционально морщинам.
Во много раз длинней вереницы той
мысли о смерти и прошлой жизни.
Хочется исчезнуть и появиться в иной,
изменившей меня, но другой отчизне.

На родине не осталось места для умных.
Вместо налога забирают свободу
и много готовят законов безумных.
Услышать бы третейского судью об этом немного.
Сумма наших взглядов о невинности
всегда меньше одного решения прокурора.
Для человека, заблудившегося в невесомости,
правда закрыта в самом тёмном углу закона.
Насилие над детьми не наказывается в меру.
Украл телефон, лишат свободы надолго.
Желаешь заработать, дойдешь до беспредела.
Дырявые, как сито законы исполняются гордо.
Основа законов напоминает пирамиду.
Лишь тот, кто на вершине недоступен,
всех остальных карает Фемида,
каждый пятый есть вероятный преступник.
 
Начинаю свой путь по трущобам понятий,
за окном облака, а на потолке извёстка,
по прямой иду, я законом прижатый,
уже не свернуть, в сроке нет перекрёстка.
В клетке сижу, один под жестоким надзором,
словно птица, лишённая временно крыльев.
Циферблат пожелтел, не от пробы, а взора,
сжимаю виски, я злой противник насилия.
Мне не понять зачерствелый российский разум,
чёрный ящик закрыт, круг по сути, не вечный.
Кто-то флаги полощет, пропитанные нефтью и газом,
человек, как квадрат, а жизни круг бесконечный.
Всюду очереди теней за право выжить,
непрерывна вода, вечно то, что не знаешь,
потому много сумасшедших, желающих мстить.
Мы всегда в движении без него умираешь.
По карцеру, как шаман, кружа,
наматывал пустоту, как клубок,
чтобы знала моя душа,
со мной остался лишь Бог.
Тем проще, чем безнадёжней.
Уже ничего не ждёшь.
Молчание правды надёжней,
иначе с ума сойдёшь.
Если отсюда выйдешь достойно,
то это судьба,
чтобы в будущем жить спокойно,
начинать нужно было вчера.
Фаланги пальцев сжимают ручку,
мысли незримо движут пером.
Делаю вздох, выдыхаю строчку,
сознание дырявлю, как сверлом.
Вдохновение результат заточения,
метафор суть переживаний полёт.
Насилие системы рождает презрение,
правосудие с правдой сводит счёт.
Дожил до момента, когда нельзя
навстречу течению плыть противу.
Смотрел на всё, зрачок в слезах,
как с водопада нырнул в перспективу.
Наступил предел от беспредела,
мой разум может вектор поменять,
ещё немного и всё вскипело.
Пришлось на свободу наплевать.
Я выдавил свой русский ген, как прыщ,
с кровью отрыгнул патриотизм,
я не один из очень многих тысяч,
кто ненавидит современный сталинизм.
 
Обшарпан миллионами ног,
истерзал сотни тысяч душ,
изнутри похожий на гроб,
играющий судьбами бутырский туш.
В горле от многих «ура» изжога,
социализм разлетелся пеплом
от перестроечного поджога,
занесённого неизвестным ветром.
Новая эра есть эпоха рабства,
захватившего нашу планету.
Насилуют нас на жестком матраце,
мы все мишени, за любую монету.
Убийство наивная форма смерти,
но надёжный инструмент передела,
под ментовские аплодисменты,
следаки открывают дело.
Краска стыда ушла в лампасы,
судьи запутались в массе приговоров,
набивают карманы и строят гримасы,
слушая фонограммы своих прокуроров.
Если что-то чернеет, то только буквы,
от суровости произнесённого срока.
После этого все зэки как куклы,
их увозят от дома далёко.
В тюрьме не прийти в себя, ты заперт на ключ,
вокруг нет земли и не видно людей.
Окно, как клетчатая занавеска из чёрных туч,
закрывает открытую волю идей.
Себя можно отличить от других
рифмой строф, уложенных в клетку.
Здесь редко встретишь глухих и слепых,
тут очередь на дальняк и к розетке.
Здесь слезятся глаза и не стоит болтать
про то, что подумал и про мечты.
В этом месте нельзя совсем воровать,
твои мысли видны, как следы.
Тюрьма твой щит, а камера твой приют,
здесь никто не скажет, что ты чужой.
Тебя не найдут, если за тобой не придут.
Понимаешь, наказание это покой.
Может быть, лучше двери в ничто
нет, чем место тюремной жизни.
Здесь становишься человеком никто,
потеряв память и веру в отчизну.
Неважно, на какую букву себя пошлёшь,
там не снять бюстгальтер от кутюр.
Идёшь по кругу и в никуда придёшь,
тут не услышишь шелест купюр.
За всю свою жизнь и подумать не мог,
что буду замкнутым здесь.
Я русскими генами терплю всё дерьмо,
еврейским умом осознаю этот стресс.
Хочу по земле ходить босиком,
не зная глубины, войти в воду,
с горки катить и лететь кувырком,
но река жизни не имеет брода.
Страшный приговор прозвучал судьи в чёрном.
Беспощадность его и непреклонность
выключили звук на словах «виновен…»
и выразили презрение в мою невиновность.
С губ стекали слова, продиктованные страной.
Я содрогнулся и понял, ждать помощь безнадёжно.
Закрывалась глава, которая была моей судьбой.
Меня приняла тюремная жизнь, которая возможна.
Всё, что говорил я, по сути, болтовня старика.
Может, нет толку правду в судьях искать.
В нашем возрасте судьи не сокращают срока.
Меня, как тень, теперь легко отыскать.
Чем меньше поверхность, тем надежда скромней.
Нет, дорогая, несчастных и мёртвых, нет и живых,
твоя вечная верность ведёт счёт моих дней,
все только пир согласных, и мы с тобой среди них.
В лагере схоронился на срок,
как пони хожу по кругу,
пройденные метры не жалеют сапог.
В тёмную даль смотрю с испугом.
Здесь далеко от шума городов,
в рязанском поле средь пустых небес.
Жизнь отступает до колючих проводов,
и нет дороги, ведущей просто в лес.
А ветер рвёт из спины тепло,
я просто брошен один за бортом,
как будто в сказке упал в дупло
и вдруг себя почувствовал мёртвым.
На воле всё слилось в одно пятно,
но тень ещё глядит из-за плеча,
жизнь течёт в глазах сквозь решето.
Я воск, и прогораю, как свеча.
Мой гуманизм не ждёт конца века,
Я стал почтовым адресом за высокой стеной,
тут понял, почему человек ненавидит человека,
когда покой твой стережёт конвой.
В тюрьму возвратился, как голубка в ковчег.
Это чтобы в пространстве меня не теряли,
всё равно вернусь в другой мир на ночлег
затем, чтобы мне повсюду доверяли.
 
Артритным коленом пинаю мрак,
освещённый тюремным "продолом",
частью мозга понимаю, что брак
это место под любимым подолом.
Под водой океана или образа жизни,
на одном полушарии нашего светила,
где нам вдвоём с тобой без укоризны,
вдруг рядом места не хватило.
Между нами проход в камуфляже,
нагромождение железа, бетона,
образы мыслей подонков и даже
грохот нашего стона.
Место, где нахожусь тупик,
мыс, вылезший их жизни конус.
Время прожито, перешагнув через пик,
часы беззвучно идут, сохраняя Хронос.
То, что исчезло, поделю на два,
в результате получу идею места.
Когда нет тела, важны слова,
цифры не значат ничего, кроме жеста.
Поднимаю веки и вижу край,
за которым нет беспредела.
Это местность, где наш с тобой Рай,
где мы недоступны с тобой, как тело.
Сегодня праздник наш с тобой.
Мы встретились опять с разлукой.
Я одарил тебя собой,
украсил одиночество и скуку.
Я дотронулся до твоего слуха,
эхом голоса, что изнемог.
На старика тоже бывает проруха.
Нашей жизни написан пролог.
Ты прочтёшь без мыслей позёрства
мои тайные рифмы, как ноты
и извлечёшь из них наше несходство.
Наши дети не будут сироты.
Нам покажется, что рядом шагают века,
звуки через стекло, как любовные знаки,
незримо коснётся о руку рука,
при свете тюремном, как будто во мраке.
Мы не сможем рыдать и прощаться,
оглянувшись, улыбнёмся дуэтом.
Нам желанье свободно обняться
судьба приготовит лишь летом.
Весна надеждой веет для души,
вот берег нашего с тобою моря.
Ты мне весточки нежные пиши
вдохновением счастья или горя.
Мы любовь свою смогли сберечь.
Я давно уже ничего не боюсь,
на границе наших встреч
тебе я в ноги низко поклонюсь
за то, что меня удержала в себе.
Мой крик не сможет окликнуть вас,
с тех пор, как я родителей предал земле,
я помолюсь за вас в последний час.
Здесь одиночество захлопнуло капкан.
Закрыта дверь, и заколдован вход,
как будто доверху опорожнён стакан,
у решки календарь, перечеркнувший год.
Вот запах чая, вонзившийся в судьбу,
от скрежета зубов звенит в ушах,
грохочет тишина в пустом углу,
ночная тьма блестит в прожекторах.
Память соскребла любовь к отчизне
и она превратилась в прах,
на задворках моей жизни,
догорая на моих костях.
Кажется, долго жил, отмеряя свой календарь,
сидел внутри, смотрел наружу.
В зеркало глядел, как на фонарь,
завидовал котам, лакавшим воду в лужах.
Решётка ничего не исправляет,
кругом проволока, неспособная взять до-диеза.
Здесь время нами играет
перед лицом некованого железа.
Утром в камере тот покой,
когда наяву, как во сне,
ширины мало, но, пошевелив рукой,
словно реально прикасался к тебе.
Во снах постоянно видел зрачок конвоя,
съедал хлеб до самой корки,
издавал все звуки, кроме воя
и научился жить в стае, как волки.
В камере рано начинало темнеть,
в десять хотелось лечь,
но было естественней черстветь,
тренируя кириллицей речь.
Не трогайте меня, или тронете кактус,
не будите во мне лютого зверя.
То, что произошло неведомый ляпсус,
который в чужих глазах в итоге потеря.
Я не умру, когда час придёт,
мне будет не хватать тебя.
Пальцем возбудить пианино может любой идиот.
Я в будущем есть отражение в прошлом себя.
 
Жизнь не похожа на мечты,
как оргазм не нарисовать с натуры,
так средства меняют суть красоты,
не нарушая стиль архитектуры.
Цель оправдывает любые средства.
Меняется не только порядок, но и понятия.
Жизнь листает горькие страницы без конца,
извергая на неудачи проклятия.
Сумма дней в одном месте
намозолила зад и бока.
Уже в газетах вышли вести,
когда я всем скажу пока.
Скоро умолкнет голос отчаяния,
узость пространства заменит простор,
исчезнет разлука в объятьях свидания,
последней строкой истечёт приговор.
Ты хочешь мне писать, я знаю.
Из сердца чувства отпусти.
Твои любые строчки исцеляют
в моей сверх сжатости.
Ты знаешь, я давно томлюсь в неволе,
как без крыльев загнанная птица.
Мне пусто без тебя до боли,
я непоправимо белая страница.
А недописанную мной страницу
божественно, спокойно и легко
закроет, как амбразуру иль бойницу,
мой Ангел, когда улечу из клетки далеко.
Так хочется пройтись нагим,
зажимая в кулак только фигу,
напевать государства гимн,
изображая недовольства глыбу.
Хрипя, прокричать во всю мощь:
«Господь! Сохрани нас от беспредела».
Потом медленно исчезнуть прочь,
извергая пот с обнажённого тела.
Вот так, не оборачиваясь назад,
над всей коррупцией насмехаясь,
я удаляюсь, показывая голый зад,
своей трагедией в душе наслаждаясь.
Когда в неволе на лице видны морщины,
они как шрамы от налетевшей чертовщины,
а облик без уголовной причины,
не придаёт вид суровому мужчине.
С тех пор как я получил от судьи по морде,
прошёл везде, только не был в морге.
Мыслить и жить уже трудно по моде,
состояние здоровья ослабло вроде.
Постоянно слезятся глаза от боли,
оттого, что не видели света на воле.
Я прикован в партере, то ли в ложе, то ли
мои тюремные затянулись гастроли.
Мне не надо прикрываться маской
и всех вгонять в стыдливую краску.
Тех, кто грешит, дернуть нервной встряской,
чтобы исчезал узелок беды развязкой.
Я вернулся. Грянул гром.
Ведь я кому-то нужен.
Где теперь мой дом родной?
Где накроют ужин?
Кто нальёт бокал вина?
Привыкну понемногу.
В том, что было моя вина.
Спасибо жив и Слава Богу!
 
Меня трижды отдавали под суд,
каждый раз фабриковали дело.
Сумма моих страданий абсурд.
Правосудие использовало меня, как тело.
Лучше, если жизнь вне решёток
изучена тем, кто внутри измучен.
Промежуток жизни очень короток,
а мир, сжатый бетоном, нелепо скучен.
Когда я вышел из тюремных ворот
к своему верному другу пространству,
известно стало, что время взяток не берёт
и в тюрьме не сидят за казнокрадство.
Последнее время жил, как в саванне лев,
никогда не думал о грядущем благе,
я пережил этот дикий блеф.
Жизнь превратилась в клочок бумаги.
Жизнь недлинна, чтобы откладывать
худшее в долгий ящик.
Научиться бы в будущее заглядывать,
из меня получился бы хороший рассказчик.
Я пасынок державы дикой
с разбитой мордой.
Другой, еврейской, невеликой
приемыш гордый.
Не хватал я звёзд с небосвода,
из-под меня украли местность,
мою свободу.
Но есть словесность.
Она в моих мозгах и горле
не без приюта.
Пиши, рука, белей, бумага,
лети, минута.
Одна тысяча или две тысячи
от родного крова.
Тысяча означает, что ты вдали.
Между тобой и семьёй только слово.
Силы, бывшие в теле,
и вечно напряжённая неврастения
уходят на трение тени,
как слеза падает в вакууме без ускорения.
Между мной и всем миром
великий Творец и облик любимой.
Я вернулся на место изгнания,
где ходил по лезвию, как по канату,
не заметив чужого внимания.
Я не стал производить доплату.
Развалины тоже чья-то архитектура.
По тюрьмам склоняли, как по всем падежам,
сделав из меня аббревиатуру.
Жизнь моя затрещала по швам,
расчленяя фигуру
на один рваный шрам.
Мы – молекулы тюрем.
Срок прожить, как перейти поле.
Сильней смысла закурим.
Сигарета на воле.

*

ДЕКЛАРАЦИЯ ЛЮБВИ

Ты соткана из нежных строк,
поэтом, музой окрыленным,
склоняясь у твоих ног,
я остаюсь всегда влюбленным.
Теперь на склоне ярких лет,
ты зацвела ещё прекрасней,
своей судьбы часов браслет
ты повернула прямо к счастью.
Уходят в прошлое часы,
минуты, дни, года, столетия,
не изменить твоей красы
на перекрестках долголетия.
Есть у тебя незримая черта,
к её нежности и страсти,
влечёт заветная тропа,
твоей верности и власти.
Вот наш совместный танец душ,
он в радость миру и законам.
Оркестра я прошу исполнить туш,
во славу неизменности канонов!

Разлуке не справиться с любовью!
Терпение заставляет так любить,
что слёзы перемешиваясь с кровью,
нас заставляют долго жить.
Когда уже привыкшая к тебе ладонь,
по позвоночнику спешит скользя,
до пятой точки с нежностью огонь,
вдруг разжигает заново тебя
и тела дрожь, сжимает губы, ноги,
что невозможно это сверить с тем,
как стон души из глубины выходит,
оргазм струится из любовных вен.
Затем уставший, сонный взгляд,
простит меня за все мытарства,
а тикающий жизни циферблат,
замкнёт любовное пространство.

Как только наступает темнота,
я вспоминаю нежность твоих глаз.
Какая же разлучница верста,
в пространстве разделила нас?
Из цифр слагаются слова,
которые всегда летят к тебе.
Я двигаюсь к тебе из точки А,
ты остаёшься где-то в точке Б.
Два одиночества с огнем свечи,
одновременно движутся во тьме,
на долго разлучённые в ночи,
рассчитывают встретиться в уме.
Мой голос громче шелеста страниц,
я, как журавль одинокий в облаках,
ты держишь в своих руках синиц,
мы вместе остаёмся лишь в стихах.

Вдруг скрипнет дверь и дрогнут провода,
а в телефоне зуммер, лишь одни гудки.
Мы счастье обретём теперь и навсегда,
и будет всё равно, чьи дребезжат звонки.
По буквам и слогам возьми мои слова,
переступи черту прошедших мимо лет,
пусть тесно облакам и трогает молва,
иди из темноты на долгожданный свет.
Мой исход и веточка вербная,
как тебе это всё объяснить,
что настала поступь последняя
и в ней приходится жить.
Может и в правду звенит тишина?
Может быть песня наша навзрыд?
Значит, так сложилась наша судьба
и нам путь неизвестный открыт!
В нём звучит русский слог,
а чувства становятся светлей,
когда дрожит между строк,
радость жизни твоей и моей.
То, что спрятано в них,
видно прямо, насквозь
и не отыщешь в иных,
вход в бессмертие врозь.
Не смотри в потолок,
вдруг устанут глаза,
метафоричен урок,
его чернила слеза.
Мысли холодной зимы,
вспоминай на ходу,
их на память возьми,
отключи глухоту.

Сейчас поговори со мной!
Что-нибудь тебе отвечу?
Трудно быть одной,
я этому не перечу!
Долго нет рядом меня,
вянет красная роза,
затягивает полынья,
нависает разлуки угроза.
Творений бешеный обвал,
разрушен напряженным взором,
возможно диалог устал,
надежда погрузилась в море.
Две лодки развернули курс,
исчезли в сумраке ночном,
не слышен учащенный пульс,
мир одеял окутан сном.
Два горя с помощью стены,
при помощи неясной мысли,
на время так разделены,
что буквы в зеркалах зависли.
Подушка поглощает пот,
и мысли прячет в глубине,
застыла в ожидании плоть,
а крест мерещится в окне.
Так тихо, и не слышно слов,
что глохнет даже пустота,
надежда, как большой улов,
ползёт в закрытые врата.
Два взгляда источают крик,
а веки сдерживают слезы,
вот скоро будет встречи миг
и рифмы перейдут на прозы.
Как долго можно ожидать
и про себя готовить речи,
чтоб счастье смыслом напитать,
уткнувшись головой в предплечье.
Всю безрадостность дней и минут
и без адреса жизни место,
я готов поменять на улыбку твою,
на слова о любви без протеста.

Что на свете верней,
чем любимой покорность?
Или чести важней,
твоя верность и вольность?
Вот я бегу от судьбы,
по земле, в небесах,
пусть вечно будут живы,
наши мысли в мечтах.

На чужих простынях,
без рассудка во мгле,
я пролетал в твоих снах,
возвращаясь к себе.
Каждой букве твоих откровений,
подбираю метафор каскад,
вопреки своему вдохновению,
изучаю чужой звездопад.
Часы не замедляют ход,
их путь движение по кругу,
стремятся одержимые вперёд,
должно быть, друг для друга.
Ты будешь вечно начинаться,
есть женщины, становятся родными
и если шаг твой будет оступаться,
в любви шаги не могут быть чужими.
С тобой расстаться непосильно
и ласки требовать преступно,
пусть строки слов текут обильно,
а нежность будет недоступна.
Цветы бессмертны и стихи!
Звезд кисти вечны очертания!
Мне так нужны твои шаги
и вздох груди, слов обещание.
Ясность светлая, зоркость тусклая,
чуть-чуть мутная от злых примет,
мчится ревность, глупость узкая,
с неба в небо, быстрей ракет.
Нам приятно то, что избыточно,
а провалы хуже потерь
и бороться за стимул прожиточный,
это подвиг, который в пример.

Для того ль заготовлен искусно
интернет в пространстве пустом,
чтобы звезды видели грустных,
двух сердец стремящихся в дом.
Слышишь небо, звездного табора,
я шепчу в твой бездонный конец,
пульс наполняет кровью аорты.
Я люблю Тебя! Слово венец!
Я жизнь люблю, в неё впиваюсь
и помню с чем свидеться пришлось,
поэтому я на страницах распинаюсь
и рифмой разгоняю свою злость.
Я не помню наизусть свои творения
и не замечаю в небе много звезд,
задевают твои строчки откровения,
хочется обняться во весь рост.
Настанет час открытых площадей.
Но разве сердце испуганное мясо?
Заглохли звуки бесчисленных друзей,
мы будем вместе и дождёмся часа.
Не завершилась еще моя пора,
зовёт к тебе твой голос женский,
пусть не кончается любви игра!
Я твой, единственный, вселенский!
Да, это нас с тобою ждёт,
до грядущих времён,
полный в душе поворот
и близость наших имён.
Я вижу прекрасный конец.
Мы будем ночью и днем,
в объятиях любви и сердец,
растворяться вдвоём.

Нет места на всей карте земли,
где бы встретиться мы не смогли.
Между нами меридианы,
словно без берегов океаны.
И неба сплошной недуг,
от девственности испуг,
как от первого любви поцелуя
и недостижимого Аллилуйя.
Скажу, что я тебя люблю!
Я превращаюсь в звук эфира,
жизнь без тебя равна нулю,
как пустота неведомого мира.

*

Жизнь это праздник!

Я брёл со свечей в ту черную тьму,
где дорога плутала и расширялась,
в которой ещё никогда и никому,
повстречаться в любви не случалось.
И все-таки эта дорога домой,
оказалась не слишком долгой,
степи, холмы, бор сосновый,
встречали тишиной безмолвной.
Мои глаза, пронизывали тьму,
предполагая постигнуть эту даль,
куда пришлось загнать судьбу,
где речь не слышно и утрат не жаль.
Здесь горизонт совсем не виден,
отсутствует пространства суть,
конец всему доступен, очевиден,
туда уже идут в последний путь.

Но был еще сознания миг,
о чем вся жизнь прошла.
Зачем прожил, чего достиг,
мечтам настал аншлаг.
Я никому вреда не причинил,
сам шел своей дорогой,
любил, творил и просто жил
в объятиях жизни строгой.
Я помню мамы предсмертный вздох
и взгляд отца последний,
меж Нами существует только Бог
и я ЕГО веры наследник.
Мелькнули свалки всяких вещей,
квартир, машин и домов,
лица знакомых и близких друзей,
отрывки из разных снов.
Промчались мимо последние годы,
книги, страницы, обрывки стихов,
гул застенков и запах свободы,
смысл неписаных и несказанных слов.
Без толчеи, всё поглотила память,
прошедшее исчезло в настоящем,
догорало моей жизни пламя,
сказуемое ползло за подлежащим.
Свеча потухла, открылось око,
заполнил свет всю пустоту,
вокруг нет ничего, лишь одиноко,
летала мысль, что я ещё живу.

Жизнь есть смертельная болезнь,
а мы половым путём её передаём.
Судьба это повседневный стресс,
его мы на своих плечах несём.
Наша биография это память о прошлом,
будущее наступит, когда нас не будет,
сегодня закончится непременно ночью
и так всё время, пока смерть не наступит.
Научимся по-другому жить,
подобно текучей воде,
без признаков жизни быть,
подобно пещере в горе.
Попробуем предстать в облике птиц,
улететь на безжизненный архипелаг,
где нет государственных границ
и где ещё не построен ГУЛАГ.
Замрём, как подземный город,
по которому дни скользят как капли,
где живёт тишина и холод,
а года и века превращаются в камни.
Нам свойственно всем воскрешение
из того, что не горит в огне
и на крыльях любви возвращение
из бытия в небытие.
 
Жизнь проходит хаотичными движениями,
изменяющие рисунок мгновения.
Кругом серая масса в пестром делении
движется со скоростью зрения.
Смотрю в пространство,
вижу одинаковое убранство,
люди рождаются, проникая друг в друга,
пытаясь осмыслить квадратуру круга.
 
Всем жизнь даётся в кредит, как потуга.
Жизнь вокруг и есть главная субстанция мысли,
но жить просто так бесплатная услуга,
лишь мысль о жизни делает нас независимыми,
как человека от окружающей среды.
Волны врезаются в песок морским прибоем,
вокруг ничего нет безупречней воды.
Шум воды звучит бесконечным покоем.
Эта музыка вечной воды заполняет простор.
В нём человек без здравого рассудка
вершит свой ограниченный взор
и выжимает из него всё, как губка.
Человечество калечит суть бытия начало,
создавая мир без смысла простоты.
Природа терпит повсюду скрежет металла
и грохот денежных купюр, и суеты.
Утопающий в человеческих отходах град,
задыхается от длительного прозябания.
Время фиксирует, кто стар и кто млад,
на городском кладбище музей опознания.
Вокруг все заливают хмельной водой
свой жалкий разум,
и только душевнобольной,
смотрит на всё равнодушным глазом.
Кругом торчат купола церквей,
похожие на чайные сервизы,
растущие, как грибы после дождей
и выдающие в Рай платные визы.
Тела в серых пальто обживают подъезды,
измеряют счастье в квадратных метрах.
Кучка элиты играет в свои съезды,
выстраивая благополучие в бронежилетах.
Один человек карабкался наверх по трапу.
Следующий постоялец в пальто,
вместо воды пил только граппу,
он совершенный никто
из прошлой жизни.
Всех включает в себя страна.
Она для них отчизна,
напоминающая образ дурного сна.
И эта масса по сути живой нации,
сползает медленно в то никуда,
где задержаться посредством абстракции,
можно только мысли, а взгляду никогда.
Там за горизонтом вдалеке,
совсем другая жизнь струится,
но недоступна она здесь нигде,
даже если со скоростью света к ней стремиться.
 
Мы со временем живём друг для друга.
Наш каждый день стирается в уме.
Года бегут по циферблату круга
и уменьшают трением заряд извне.
Пока жизнь протекает по руслу бытия.
Вперёд глядит и быстро пробегает,
а так как у неё отсутствует спина,
удара сзади она не ожидает.
Время бежит неизменно прямо
и мы завидуем тем, кто оттуда.
После горы появляется яма
и погода там лучше, а нам всем худо.
Плохая видимость смущает пилота,
мы привыкли подчиняться неведомой силе,
вокруг происходит непонятное что-то,
то, что мы в душе не носили.
Мир стал другим, не таким, как был,
прежде в нём царил страх и рок.
Постепенно забываем всех, кто любил,
и ожидаем, что время всех сотрёт,
словно резинка от усилия карандаша.
Ведь каждый тиран в книге уже не злодей,
историю переделанную не приемлет душа.
Всюду толпы людей в виде очередей,
на блага других смотрящих, как волк,
успевших опорожнить алкоголя графин,
это страшней, чем десантный полк,
их не спасёт ни священник и ни раввин.
Новые времена, трудные времена!
Под аккомпанемент авиакатастроф,
история фиксирует наши имена,
а жизнь продолжается рифмами строф.
 
Но мы не жизнь, а живая плоть.
В натуре из молекул состоим,
чтобы долгие года перемолоть,
с испугом за спину свою глядим.
Нельзя счастливым быть немного,
как отцом наполовину быть
и без сомнения, веру в Бога
в своей душе от всех хранить.
Когда на родину вернёшься
с надеждой, что кому-то нужен,
если знаешь, с кем столкнёшься,
кто пригласит тебя на ужин,
то поймёшь умом, что некого винить,
что никем здесь не повязан,
тогда без разницы, кому служить,
ты прошлой жизни больше не обязан.
Жизнь, как айсберг быстро тает.
Незаконченные мысли
жизнь, несомненно, продлевают
и посещают нас как гости.
Только пеплу известна суть,
как догорает зола.
Нам неизвестен путь,
от добра и до зла.
Взгляд вперёд близорукий.
Вид вдаль через линзу
проникает вовнутрь,
подглядывая снизу.
На то она и судьба,
чтобы обнимать без боли.
Скрипит перо слегка,
вдохновением в неволе.
Не режет по телу грех,
если вдруг настиг.
Искушение для всех,
испытания миг.
Пусть незнание заветов
есть невежество смысла.
Жизнь свою, как газету,
прочитываем быстро.
От рождения и до смерти
первый шаг и последний.
Суета в круговерти
есть дыхание Вселенной.
Как только что-то приобретём,
тут же начинаем всё терять.
Идём вперёд и точно знаем:
то, что прожил, уже не отнять.
 
Мы живём, пока прощенье
в наших душах живёт.
Земля по оси вращения
своими кругами бредёт.
Свои года отложим в закрома,
как в семейную библиотеку.
Уже прочитанные тома
будут занесены в картотеку.
Из них извлечём для грядущего
только любимые страницы,
где смысл жизни насущной
понятно изложен кириллицей.
Пусть день начинается утром,
а ночь переходит в рассвет.
За каждый период, что прожит умом,
не жалко прожитых лет.
Чужбиной может стать страна родная,
там не с кем больше говорить,
о будущем мы ничего не знаем,
в него нам дверь не отворить.
Когда выпьем до дна свой зелья бокал
и запомним цепкие цифры года,
то поймём, что тот период настал,
жить в окружении народного сброда.
Тогда и узнаем суть каждого из грехов,
разложившихся в замкнутом времени.
Они состоят из любви и грустных слов,
написанных на краю плоти Вселенной.
Жизнь не просто длинна. Она длинней,
чем дорога, ухабы, лощины.
Срок на чужбине, как вереница дней.
Количество лет пропорционально морщинам.
Во много раз длиннее вереницы той
мысли о смерти и прошлой жизни.
Нам захочется исчезнуть и появиться в иной,
изменившейся для нас отчизне.
Вся жизнь протекает в движении
от одной двери к другой.
Закроется дверь, и ждём в изнеможении,
когда откроется затвор иной.
Мечта открыть дверь без ключа
становится недостижимой.
Взгляд за дверь без зрачка
делает жизнь необратимой.
Память сжимает прошлое
в фотоальбом судьбы.
Обостряет внимание пошлое,
притупляет объём ерунды.
 
Наша Родина стала похожа на страну изгоя,
об этом много написано и твердит эпоха,
конечно, лучше жить в провинции у моря,
и тогда сегодня не будет так уж плохо.
Вот и живём, что пишем лишь о том,
как расстались на мгновенье века,
покинув насильственно свой дом,
с последней ночи не смыкая веки.
Иммиграция продлевает жизнь за углом.
Странно надеяться, что будешь не болен.
Хочется изменить империи и народу с царём.
Если не знаешь имя тирана, будешь свободен.
От целого себя оставляешь часть
той жизни, которая часть речи.
Написанная, как мозговая страсть,
что память может навсегда увековечить.
Только глаза помнят, что было порой.
Поменять родину и смотреть из-за моря,
не заметишь, как испачкан темнотой,
изменить смысл жизни это паранойя.
Горизонт видимости родных
никогда не исчезнет за облаками.
Пространство, где понятен стих,
сжато до предела кулаками.
 
Если хотите походить на великого кормчего
и ваше судно бросило якорь в гавани,
то жизнь ещё далеко не закончена
и не наступило последнее плавание.
Жизнь по инерции шуршит благодаря
сознанию, что не всё ещё успел.
Уносят в прошлое листки календаря
остаток лет быстрей, чем ты хотел.
Мудрость заполняет пустоту.
Всё, что знаем, умножаем на терпенье.
Замеряем каждую версту,
прожитую под звуки вдохновения.
Пальмы могут стать фоном
при повороте судьбы капризом.
Привычный шум моря останется звоном
в бесконечном порыве бриза.
Следует там жить,
где климат комфортный и изящный.
Ещё нужно за это платить
и стремиться будущее соединить с настоящим.
Жизнь есть промежуток времени.
Смерть это мгновение конца.
Лучше вечно быть беременным,
но ощущать в жизни, как бьются сердца.
 
Стрелки на часах циферблата
скрещиваются в ряд,
как прожектора в окне каземата,
разыскивающие чей-то взгляд.
С прожитой жизни
невозможно взять сдачу.
Люди придумали кризис,
чтобы им объяснять неудачи.
Судьба диктует пропись
того, что было,
а кто-то пытается делать опись
всего, что память не забыла.
Когда очнётесь в другой жизни,
избавитесь от лишних мыслей
для осмысления чужих коллизий,
преломлённых в своей линзе.
Тогда там молодые увидят другой цвет.
Будущее не оттого черно,
а потому, что часто выключают свет
и оттого, что таким видят его.
Хочу, чтобы дети смотрели в другую даль,
без прищуривания в прицел
и на родном языке рифмовали пастораль,
иную в жизни преследовали цель.
Жизнь истекает, как песочные часы,
каждая песчинка миг сознания,
уходящий из одного в другой цвет полосы
в постоянной борьбе выживания.
Так захочется увидеть себя в грядущем
не в коляске с мотором,
а по кромке моря бегущим,
не от инфаркта, а со здоровым взором.
Вот уже краешек виден того, что будет.
Годы расплетаются, как свитер для верёвок.
Всё, что сделали не так, время рассудит.
Пусть мемуары займут несколько полок.
Взгляните туда, куда глядеть не стоит.
Отражение чёрных дыр неведомо оку,
из вечности мимо вас пролетит астероид,
и учёные зафиксируют движение сбоку.
Вы из настоящего в точке А
стремитесь в будущую точку Б.
Прямая движения искривлена
мыслями о тяжёлых моментах в судьбе.
Взгляд в будущее есть в никуда.
Даже в телескоп
из настоящего видно прошлое всегда,
как в калейдоскоп.
Невозможно познать всё вокруг,
как в квадрат очень сложно
вместить один за другим просто круг.
До предела ограниченности можно.
Пролетает стремительно жизнь
в чёрно-белом строю новостроек.
С небес трудно спуститься вниз,
это может лишь параноик.
Вы оставите потомство
словно пятна на простыне.
Всю жизнь наслаждаясь сходством,
будучи счастливыми наедине.
Трение жизни о нули напрягает зуммер.
В прошлом не умирают те, кого любишь.
Будущее настанет сразу, если кто-то умер.
Помнить будешь того, кого никогда не забудешь.
Место, куда вы спешите,
это кладбище, где очень тесно.
Вы там жизнь свою завершите,
но когда, никому неизвестно.
Вашу жизнь вот-вот озарит
кто-то новый, прекрасный, всесильный.
Безымянный огонь догорит
над придуманной братской могилой.
Жизнь переезжает на последний этаж
в настоящее с видом на тот свет.
Прошлое как катастрофы вояж
с поклажей прожитых лет.
Мысли о жизни
не нарисовать с натуры.
Последствия катаклизма
изменяют идею архитектуры.
Несомненно, всему будет конец.
Быстро и наверно некрасиво.
Жизнь истечёт по спирали в венец,
сильно похожий на Куросиву.
Вся жизнь пройдёт одним потоком,
вонзившись в память, как прибой причала.
И прошлое на вид развалины барокко,
дают понять, жизнь не начать сначала.
 
Вся жизнь в погоне за счастьем,
время поглощает годы.
Жизнь без нас как ненастье,
или отрыжка плохой погоды.
Так давайте задержим дыхание,
мировой тишины ожидая.
Создадим всеобщее молчание,
чтобы понять, насколько жизнь живая.
Пусть наступит минута без грохота городов.
Замолчат динамики и потухнет интернет.
Аэропорты и вокзалы отключат табло,
каждый скажет другому «да» вместо «нет».
Все займёмся любовью, слушая птиц.
Генералы поменяют мундир на пижаму
и будет слышен шелест страниц,
а дети произнесут одно слово, мама.
Давайте сосчитаем до пяти,
на всех часовых поясах выставим ноль.
Замрём на мгновение и
ощутим прелесть Жизни вдоволь.
Пусть предчувствие смерти останется тет-а-тет,
а энергия внутри переворачивает всё кувырком
и раздвигает клетки, чтобы увидеть свет,
который пасёт всё небесным пастухом.
Нам бы прожить столько, сколько хотим
и снова видеть рассвет, оставаясь заново рождёнными.
Закрываем глаза и постоянно летим,
пусть жизнь продолжается, даже если ты погребённый.
От всего, что я видел, сердце отяжелело,
словно мешок под тяжестью камня,
туго набитое ими тело
и залитая ливнем бессонная память.
Любовь это великолепная погода,
а ненастье будет всегда, когда рыдают.
Столько жертв, что растеряла дорога,
не вспоминайте мгновения, когда умирают.
Лучше притроньтесь к моему жилету
и почувствуйте, как глубоко внутри
пробивается словно к свету,
трепет сердца из потёмок в груди.
 
Да здравствует нормальная температура!
На десять градусов ниже тела.
Пусть навсегда утихнет буря
эмоций, стрессов и всего, что надоело.
Слава климату, который в радость,
и любому северу, который на юге.
Всем по кляпу, говорящим гадость,
и судье, и прокурору, и даже супруге.
Попутного ветра мыслям, рифмам и птицам.
Пусть луна, а не прожектор освещают дорогу,
навстречу улыбкам и серьёзным лицам,
души умерших пусть попадают к Богу.
Я помолюсь за всех детей в колыбелях
и за будущих мам вслух помолюсь.
За больных в больничных постелях
и за погибших в боях поклонюсь.
Пусть память свечей заполнит пространство
и души ушедших свет озарит.
А память людей станет в жизни убранством
за то, что живой сможет жизнь зародить.
Тогда алфавиты всех языков человека
Установят праздник жизни 21-го века.

*

Портрет отечества.

Мы родились в прошлом веке
не по воле Господа Бога.
В инкубаторе, где не думали о человеке,
как продолжателе российского рода.
Мы учились в советской школе,
нас шеренгами принимали в пионеры,
мозги нам вправляли в комсомоле,
наш образ жизни превратили в химеры.
Мы учились, учились, учились.
В перерывах нас учили, учили, учили.
Затем мы всю жизнь трудились,
к старости надрывались все наши жилы.
Мы пели песни о нашей жизни,
нас всегда водили строем,
чтобы все любили отчизну,
она граждан обнимала запоем.
Что осталось от прошлой державы?
Русский, великий язык,
незабвенные русские нравы
и на всё равнодушный мужик.
И это всё в центре абсурда,
описано на родном, русском слоге,
все ужасы драматурга,
происходящие в медвежьей берлоге.
 
Там раскрывается суть нищеты,
как парадокс богатства,
в результате поголовной бедноты
на земле российского рабства.
Здесь человек загоняет себя в тупик
в любой части света.
Мы все на спектакле, который возник
в начале прошлого века.
Уже был антракт после коммунизма,
упал занавес перестройки.
Граждане страдают от нигилизма,
проживая на родной «помойке».
На карте крупное пятно,
по границам у Руси,
на трубе сидит оно,
одна шестая часть суши.
Там старики ждут быстрой смерти,
всюду звёзды красные горят.
Молодёжь под кайфом вертит,
все по-русски говорят.
То отечества портрет,
дым от пачки сигарет.
 
Капитализм есть коррупционная власть,
плюс подавляющая мистификация.
Основная цель деньги красть
и печатать новые ассигнации.
Деньги плодятся как тараканы,
они заполняют всё пространство
и текут они, минуя карманы,
вопреки законам дедушки Маркса.
Деньги это отношения между людьми,
для каждого есть цена его поступка,
как-только взял купюры взаймы,
время оценит твои предрассудки.
Кто-то за десять, другие за сто
готовы предать свою честь и совесть,
а за миллион ты уже никто.
Деньги убивают всё, остаётся корысть.
Коммунизм канул, как безденежный пиар.
Настоящего нет без движения счетов.
Человечество похоже на больной кошмар,
издающий треск денег, как гул проводов.

Над столицей, над Москвой
воздвигли олигархи град.
Он разносит сити-вой,
забавляя променад.
Москва на его фоне
сжалась до границ забора,
как во флаконе,
вокруг кремлёвского светофора.
Под зелёный цвет вперёд
двигается утопический капитализм,
он ведёт себя как сумасброд,
творит неуёмный цинизм.
Государство есть главный пастух
на пастбище коррумпированного капитала,
кто не пасётся, тот жует лопух
и ожидает своего провала.
Вот такая с государством игра
в бизнес-рулетку.
Одним дают от жилетки рукава,
другим от поноса таблетку.
Сто лет говорят, что Россия богатая страна,
такие взгляды превратились в фобию,
у нас всего хватает, но не всем сполна,
россияне видят жизнь из-под надгробия.
О сильном государстве мечтают первые лица,
используя мозговой фарш чужих мнений.
Чиновники и бизнесмены реализуют амбиции,
о народе думать им не хватает времени.
«Лишь бы не было войны»,
в народе твердят, как девиз.
Беспощадно сворованы недра страны,
на это нет просто реприз.
Мы копошимся на своей площадке,
отведённой для мифотворчества.
Мечтаем вырастить чудо на грядке,
как в сказке народного творчества.
Наш президент лишь фигура речи.
Цинизм и ложь о способности России
нас не накормит и не излечит
от генетических болезней истерии.
Бедность стала привычным состоянием
большинства существующих в долг.
Нищету определяет приём подаяния
и неприемлемость проживания впрок.
Существование в завтрашнем дне
определяет мера наёмного рабства.
Способность продать свой труд вполне
объединяет неимущих в условное братство,
Почему молчат наши Боги?
Зачем страдать, зачем рожать?
Нам неоткуда ждать подмоги.
Неужели только за море бежать?
Здесь у мужиков не осталось чести.
Если Родину поменяешь на чужбину,
то исчезнешь с судьбою вместе
туда, где смотрят в лицо, как в спину.
Уже за морем отчий дом,
где нам всегда не очень рады.
Мы отчизну не любим за то,
что в ней остаётся всё меньше правды.
Ты, Родина, тиранами себя сокрушила.
Твой народ страдает от любви и боли.
За что ты, держава, Царский род порешила?
Я свой голос за Царя отдал бы, что ли.
Боже! Царя верни!
Господи! Не допусти уничтожения!
Появись же, спаситель страны!
Воскресни, Россия! Боже, спаси народ от обречения!

*

ХАОС

Свет поглотит весь Свет,
останутся бездна и бесконечность,
не будет страшной смерть,
а наша жизнь есть счастья скоротечность.
Хомостадо расселилось на глобусе
и пасётся на его зелёных пятнах,
согласно перелёта в аэробусе,
по городам на разных картах.
Человек воспроизводит только себя,
наслаждаясь процедурой продолжения рода.
Заполняя планету под названием Земля
и поглощая оболочку чистого кислорода.
Несколько миллиардов жизней
заполняют разума эфир,
которым управляет Всевышний,
иногда взирая на мир.
Все, кто неистово молятся,
протирая колени и разбивая лоб,
думают, что их желания сбудутся,
когда их мольбу услышит Бог.
Но вера есть в одном направлении,
обратной связи нет, и не будет!
Творец созерцает нас с презрением,
ожидая, что человек себя погубит.
 
Вот чем больше урожаев,
тем больше у людей ягодицы,
они не едят попугаев,
нет жира в разумной птице.
С утра и до ночи, перманентно,
съедается всё, что вкусно,
согласно веса своего эквивалентно,
от полноты становится грустно.
Исчезает грация у человека.
Быстрое ожирение молодёжи,
стало болезнью нового века.
Повсюду телеса напрягают кожу.
Жизнь людей сражена ожирением,
чревоугодием грешат на планете.
Природная пища станет спасением.
Продукты есть игла для диеты.
Весь мир кайфом сплочен,
свобода не решает проблемы.
Человек повсюду обречён,
иглой напрягая вены.
Там, где деньги есть,
ноздря в кокаине.
Наркотик напрягает всех,
сидящих на мине.
Здравомыслия
нет, до начала конца,
дозы бесчисленно
поглощают сердца.
Жизнь идёт в ожидании,
что наступит кайф.
Сигаретный дым без сознания
уничтожает LIFE.
Декалитры спиртного
заполняют пробел,
а если нет такого,
тебя ждет беспредел.
Остаётся одно,
Вера в Господа Бога!
Остальным суждено
доползти лишь до гроба.
Под аккомпанемент
телефонных звонков,
выбираем в жизни фрагмент,
когда рядом нет дураков.
Вся жизнь лотерея
и на закате лет,
абсолютно не сожалея,
вытягиваю счастливый билет.
 
Пронзительный крик кошмарнее ре-диеза,
напомнил скрежет алмаза по стеклу.
Молнии рассекли небо, как порезы,
атмосферный ветер превратился в волну.
Земля лихорадочно задрожала,
обнажив свою кожу.
Языки огненного жала
стали на солнце похожими.
Профили Ангелов расселись на облаках,
их улыбка, как выключатель света,
пронеслась по небу на громовых катках,
включая повсюду тьму после рассвета.
В кромешной тьме, в обратном исчислении,
исчезло всё, что Бог создал.
Закрылась первая страница как последняя.
Момент Апокалипсиса настал.
В пустоту жизнь покидала тело.
Пронзительная боль сковала позвоночник.
Душа покинула нутро, душа взлетела.
Кровь прекратила подавать энергию в источник.
Последний вздох закрыл зрачок, одёрнув око.
Жизнь медленно покидала мозг.
В сознании произошёл момент жестокий.
Остаток жизни догорал, как воск.
 
Что касается неба и бездны вокруг,
где пространство не пересекает время всегда,
то это не объятый разумом круг,
только оттуда и можно смотреть к нам сюда.
Жизни нет нигде, это видно воочию,
если бы был какой-нибудь вздох,
его засекли бы в телескопы ночью,
но об этом может знать только Бог.
Мир не иссякнет, пока производит нас
и смещается в бесконечность, где нет тел.
Человечество поглощает сырьё, чей запас
исчезает пропорционально количеству дел.
Само пространство как повисший фон
на застывшем небе из множества солнц.
Никто не крикнет «убирайся вон»,
даже если настанет глобальный SOS.
Мы все в одной точке без координат,
вселенский ветер несёт нас вперёд,
к неизведанным светилам, что над
человеческим разумом, который живёт.
Шум времени протекает мимо,
неодушевлённость окружает нас.
Мы существуем незримо
каждый миг, как в последний раз.
 
Всё вокруг рождено воображением,
и мы всё время чего-то ждём.
Каждое следующее наше движенье,
чертёж, начертанный нашим умом.
Нам жизнь дана взаймы,
пришла с другого света,
чтобы понимали мы,
что рай это наша планета.
Суть пространства отделение души от борьбы.
Всё живое и мыслящее сжато в одной точке.
Мечта всех времен шагать к вершине судьбы,
двигающиеся по оси времени в оболочке.
Вселенная несёт свою материю на край бездны,
в пустоту, определяющую вечность,
увлекая за собой в бесконечность все звёзды,
рассылая мысль, что есть человечность.
Стань таким, каким другие не были,
не выходи из дома, забаррикадируйся.
Останься наедине в заложниках у мебели,
ты спасёшься от космоса и вируса.
Не выходи из комнаты, запри окно,
пусть замкнутое пространство твоя субстанция.
Пусть зеркало видит твоё лицо,
представь, что за окном одна лишь Фикция.
Твоё пространство ограниченно коридором,
не выходи, всё равно вернёшься вечером.
Тем более что здесь нет пробок и затора,
останься и ты не будешь изувеченным.
Изолируй себя внутри урбанизации.
Дойди до туалета и обратно возвращайся.
Человечество стало жертвой цивилизации,
а за окном трудно найти своё счастье.

Пусть вечно цветут сады
на радость божественных глаз
и покой немой пустоты
не поглощает нас.
Природа подскажет всем,
что нужно ей самой.
Рыбы не вымрут совсем,
возрождаясь икрой.
После нас хоть потоп.
Глобус есть тот ковчег,
где наваждение толп
доживает свой век.
Для каждого существует Храм.
Нам каждому сделают гроб.
Жизнь на теле оставит шрам.
И в каждом из нас есть Бог.
Невоздержание, и злобы исступление,
и жажда плоти, чувственных утех,
присущи всем, и эти преступления,
иначе говоря, душевный грех.
От чего страшнее всего лишь на свете?
Время сурово, но проживём его и напишем о том,
что боимся холода и внезапной смерти,
ведь мы не можем себя отложить на потом.
Устаём от всяких разных испытаний,
от невозможности без денег жить ещё немного
и от постоянных, прошлых воспоминаний,
от суеты улиц и шума нудного прибоя.
 
Жизнь в бешеном течении
уходит в перспективу,
унося прошедшее время
и оставляя за собой картину.
Астрономы изучают очертания
тех мест, где нас не может быть там,
как результат сложения
бесконечных нулей к бесконечным годам.
Колокола, которые звонят. Бом! Бом!
Всем, кто молится.
Всех времён.
Перекреститься.
 
Шум жизни врывался под купол храма.
Я шёл отдавать себя и её,
и разум прощался с атеизмом упрямо,
совесть меняло сознание моё.
Я в седые годы крестился,
Атеизмом, измученный, маюсь.
В новой жизни пред Богом явился,
я создал себя заново – каюсь.
Мои мысли – они жестковаты,
и не каждому они по уму,
истину рожают не только в кровати.
Веру и правду защищают в бою.


4. НАСЛАЖДЕНИЕ ЖИЗНЬЮ И ПРИРОДОЙ В СТИХАХ БАТУРИНА ВОЛОДИ ПЕТРОВИЧА

 Красногорский лес

За город давно стремился,
приехал и здесь поселился,
прекрасно словно влюбился,
как-будто из плена освободился.
Таким счастливым стал я здесь,
люблю я этот Красногорский лес.
Извините за наивность
тут проявляется взаимность,
шикарно здесь тренироваться,
усталостью довольно наслаждаться.
Под тенью берёз и сосен
негатив городской отбросив,
хмелеть от запаха хвои
и мозги прочищать свои.
Так и жить со свежей головой
мир совсем в лесу иной.
Там, где бродит леший,
маршрут по лесу пеший,
запетляешь по тропинкам,
об этом знают лишь ботинки.
Вот дорога к роднику
знакома и лыжнику, и бегуну,
накатана зимой и летом,
не нуждается советом.
Журчит холодная водица,
жара и хочется напиться,
невозможно пройти мимо,
стало место всем любимым.
Трава серебрится росой,
идёт девушка с русой косой,
в тени кудрявой рябины
грибы наполняют корзины,
а баночка спелой малины,
нет красивее картины,
сладко краснеют губы.
Завидуйте жизнелюбы.
Спасибо! Мать-природа!
Исполняет мечту народа.
Пусть вечно лес там живёт
и общаться с землёй всем даёт!
 
Лежу, почему-то не спится
 
Лежу, почему-то не спится,
Предо мной глаза и улыбка,
Голова на плече гнездится,
Ласково шепчешь - скрипка.
Ты рядом, и как это важно,
Чувствовать твоё дыхание.
Придёшь ещё не однажды,
Моё нежное воспоминание.
На пруду под старой берёзой
Твоё место солнцем нагрето,
Она веткой зелёноволосой
Качает, мол, знает про «это».
Летом: тепло и взаимность,
Повторяются круги в судьбе,
Вот берёзы гостеприимность,
И мир – напоминанье о тебе.
Даже не можешь присниться,
Ведь с вечера и до рассвета
Милый образ во мне таится,
Как припев твоего куплета.
Светает; уже наступает завтра,
И проснусь одиноким снова.
Я не услышу «Здравствуй»,
Да и ни какого другого слова.

ПЛЯЖНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Для истории
Когда все расселятся в раю и в аду,
земля итогами подведена будет -
помните:
в 1916 году
из Петрограда исчезли красивые люди.
(Маяковский В.В.)

Построили пруд на речке Синичке,
Валит народ освежиться в водичке.
Молодёжь и старики, мамы усталые
Катят коляски, в них дети малые.
Вдоль бережка на песчаной полосе
Лежа под солнышком нежатся все.
Чуть подальше под сенью кустов
Есть место для жарки шашлыков.
Здесь же стоит запретная табличка
«Купаться запрещено!» - но привычка
Ни каких запретов не исполнять
Кушать шашлык и себя ублажать.
К обеду на пляж подъезжает дедок
Весь загорелый, крепкий корешок.
Сбросил рюкзак, положил в тенёк,
Размялся, прыгнул купаться в прудок.
Доплыл до середины теплого пруда
Ныряет, мечется кролем туда-сюда.
Плещет и резвится в родной среде,
Пенятся пузыри за дедом по воде.
На горячем песке кувыркаются люди
Ленивые бесформенные жирные груды
Толстые, обгорелые и всё едят и едят,
Да на деда с завистью злобной глядят.
От деда разлетаются брызги здоровья
Глаза искрят, горит ореол в изголовье.
Запутался в паутине солнечных лучей
Загар стал бронзовее, а тело здоровей!

 Летний вечер на пруду

Мглой облачился летний вечер,
Фонарь сияет светлым глазом.
Прохладен, и теплом подсвечен,
Воздух августа поздним часом.
Уже на зеркало воды ложится
Деревьев изумительная тень,
Синее небо ещё не звездится.
Свечерело; закончился день.
На берегу молодежь распевает,
Нежно струны гитары звучат.
Мать, в камыши детей собирает,
Спать не спеша отправляет утят.
Летний вечер теплый, певучий,
Ход дня остановил строптивый,
Спасибо, представился случай,
Вспомнить эпизод счастливый.
Хочу увидеть, как на том берегу,
Где свет, гладь воды серебрит,
И блики костра раздвинули мглу
Облик знакомой фигуры стоит.
Руки, распахнувши, для объятия,
Туда иду - вижу черный камыш.
Потерялось чувство восприятия…
Темно; уж ничего не различишь…
 
 Красногорский лес

За город давно стремился,
приехал и здесь поселился,
прекрасно словно влюбился,
как будто из плена освободился.
Я такой счастливый здесь,
люблю Красногорский лес.
Извините за наивность,
тут проявляется взаимность,
шикарно здесь тренироваться,
уставать и наслаждаться.
Под тенью берёз и сосен
негатив городской отбросив,
хмелеть от запаха хвои
и прочищать мозги свои.
Жить со свежей головой
мир совсем в лесу иной.
Там, где бродит леший,
маршрут по лесу пеший,
запетляешь по тропинкам,
об этом знают лишь ботинки.
Вот дорога к роднику
знакома лыжнику и бегуну,
накатана зимой и летом,
не нуждается советом.
Журчит холодная водица,
жара и хочется напиться,
невозможно пройти мимо,
это место всеми любимо.
Трава серебрится росой,
идёт девушка с русой косой,
в тени кудрявой рябины
грибы наполняют корзины,
а баночка спелой малины,
нет красивее картины,
сладко краснеют губы.
Завидуйте жизнелюбы.
Спасибо! Мать-природа!
Исполняет мечту народа.
Пусть вечно наш лес живёт,
общаться с землёй всем даёт!
 
Прощай октябрь

Прощай октябрь живописный
Продул свой золотой запас.
Привет ноябрь жидко-кислый
Туманная печаль для глаз.
Над скромной серостью берёз
Изгаляется северный ветер.
Морозная свежесть, мой нос
Сиреневой краской метит.
Запетляю по дачным улицам,
Разгоняя осеннюю грусть.
За тучами солнце жмурится
Не скучайте ещё вернусь.
Прелостью пахнет лиственный
Ковёр под ногами хрустящий.
Ноябрь такой бессмысленный
Да и сам я - словно уходящий.

Высота

Взлетели высоко, страха нет упасть,
Освоили эту запредельную высоту.
Подтолкнула грехопадения страсть,
Выбор: – к свету, покидать темноту.
Нежного ветра встречный поток
Занёс на вершину светлого чувства,
Помог искушения хмельной глоток
Наслаждение довёл до безумства!
Парим в облаках, потеряли голову,
Счастьем растворились в крови!
Объединились – всё у нас поровну,
Две половинки срослись в любви!
Полыхал отношений жаркий огонь,
Из души медом сочилось лучшее,
Лишь тонко сердце губами затронь,
Засветишься солнечным лучиком.
Белый халат уничтожил надежду,
В наш мир вошел и выключил свет.
Темнота и свет - я мучаюсь между,
Не могу осознать - с тобою нас нет.
Дивный полёт над землёй на двоих,
Прервался в отмеренный нам век.
Осталось со мной глаз сияние твоих.
Спасибо! За всё, любимый человек!