Война и мир поэма в пересказе

1 том

Часть 1

I
Шел пятый год,
Балы не отменили,
Столичный род
В истории “сорили”,
И между делом, в переход,
Женитьбу предложить, то ловкий ход,
Поправить положение,
Ведь деньги в предложение.

II
Гостиная народом наполнялась,
Ma tante в залу приглашалась,
И золоченный ридикюль княжны,
И Пьер, тут все мужи важны.
У Анны Павловны в салоне,
Они как волосы в капоре.
Захочет, снимет, их расчешет,
Иль в косу заплетет, причешет.

III
«Веретена» шумели, шла работа,
О чем же там забота?
Красавец виконт был на угощение,
Красавица Элен на предложение.
Она себя всё прибирала,
В работу мысли собирала.
Но тут Ma tante свидела раздор -
Повышенный по тону разговор.
И тут же это переняла,
Аббата, Пьера под “капор” забрала.
Болконский, князь, вошел истомой,
Жена и та была “знакомой”.
Но Пьеру искренно он рад. - 
Ум уму брат.

IV
Но многие здесь побирушки
И просят вовсе не игрушки.
А положенье сыну при дворе -
Подняться гвардией в “поре”.
Но главное, тут, все же Бонапарт,
Главнее может даже карт.
Но мнений чьих не допускали,
Их анекдотом опускали.

V
Вот стали расходиться,
В то надо “шепотком” проститься,
Являя важность, как бы в том,
Но всяко, впрочем, о пустом.
Разъехались. Пьер сразу был к Андрею,
Как свой разложил свою в кабинете «бакалею».
И вот уж князь и Пьер решают
На что управить жизнь, мечтают,
Свобода, равенство и братство – Пьер верит в то, не видя гадство.
Андрей же скукой в то неволит,
Да пусть, жизнь разности позволит.
И ехать в армию ему,
Уже по дню сему.

VI
Княжна вошла, прервала разговор
Конечно с беспокойства, в уговор,
Зачем какая-то деревня, «это пошло, скверно»,
Лишь в городе рожать ей было верно.
Но непреклонен князь Андрей,
Как гонит, просит, уйти спать побыстрей.
И в разговоре за столом,
Вещает Пьеру он о том,
Что, на успех, семья, препона _________
То кандалы, а не “корона”
Жена, реьёнок, быт – всему отстрочка,
Не ясность в судьбу – заморочка.
А Пьер все мучился безродством.
Да, был он в том, как бы уродцем,
Тем мучился, чего хотеть не знал,
С того возможно жил, гулял. Собой не управлял.
Но слово дал князь Анрею,
Мол всё, с Курагинымгулять порвал.
Отъехав, слово он забыл,
К Курагину прибыл
А там, уж ясно, пьяный гам
Стакан, стакан и пьян уж сам.
Бретер известный уж в друзьях,
Пари решают, скоро, на паях.
Жизнь Долохову, так – эскиз,
Игра с судьбою, при свечах – вот это приз.
Пьер раму окна снял,
А Долохов-бретёр бутылку рома взял,
И вылез за окно, сел и завис,
Затихло всё, был мёртвый “бис”.
Пить начал из горла, за что-то не держался,
Скользил с карниза, удержался.
« Пуста!» Победы миг… и вновь всем всё равно,
Лишь пьяный Пьер полез в окно.
Обман помог его остановить
- К мадамам едем “погостить” -

VII
Василий князь слово сдержал,
Что дал ma tante, он Бориса записал
В Семеновский гвардейский полк,
Вот вам от “посиделок” толк.
У Друбецких в родне Ростовы
Их дом на Поварской, им, рад
Борис и жил там не сироткой, – что вы?
Душа Ростовых это клад.
В тот день Наталии-графини -
Мать, дочь, встречали именины.
У них в обычаях обед -
Московский хлебосольный “бред”.
Почти на сто кувертов… мда,
Фарфор и серебро – всегда.
Дом был и в детский смех богат,
Двенадцать душ, им Боря брат.
Карагина объявлена была,
Ростова ее лично приняла.
И тут все разговоры – граф Безухов, Пьер –
- как отрицательный пример.
Что учудили с пьяну, уж про всех прознали,
Квартального к медведю привязали.
И плыть пустили по реке…
Курагин, Долохов - буяны еще те.
Князь сына отмолил, а Пьера на Москву сослали.
Безродного бретёра, лишь, в солдатскую шинель одели - наказали.

VIII
Прием окончен, надо уходить домой
Тут в комнату ворвалось детство – боже мой,
Не девушка и не ребенок, тринадцать лет – чертенок.
Нет красоты, но живость!
Смех, бег кудрям не в милость.
И панталончики еще кружат,
Родители ее нежат.
Борис всем рассказал, с чего шутили –
- из детства куклу Мими притащили
Все помнят как она была красива,
А тут без носа, битая, плаксива.
Все посмеялись, пошутили,
Про годы замечания явили.
Наташу разговоры не заняли
И ножки прочь ее сбежали.

IX
Здесь воспитанье было по добру,
Двоюродные были ко двору.
Борис, Наташа, Соня, Николай
Кузинский рай.
Мать знала всё о том,
Добром решала всё причём.
А тут еще Николенька вступил в гусары:
У Сони на глазах он тары-бары,
Развел с Жюли-девицей,
Зря, ссорился с своей “сестрицей”,
А старшую иначе воспитали,
Душевной красоты Вере не дали.
У ней во всём пригляд,
По полочкам разложено всё в ряд.
Цель в жизни не любовь – расчёт,
По году возрастал чтоб жизни счёт.

X
Наташа спряталась в цветочной,
С какой идеей, но не точной.
Борис прошёл до зеркала,
Улыбка себе сверкнула.
Тут Соня злобная и красная как мак,
А следом Николая быстрый шаг.
И объясненья, выясненья…
И поцелуи, в жар прикосновенья.
- Как хорошо – подумала Наташа –
- А где моя от счастья “чаша”?
И призвала Бориса между кадок,
А там уж без загадок,
Сама, чтоб было без накладок,
Влепила поцелуй с цветочных «грядок».
Но Боря старше был, умен,
И с ожиданьем обручен.
В жизни, явно, цель имел,
При «удаче» быть хотел.
Сказал ей, жди четыре года,
То навсегда, с меня не жди отвода.
Слова, что кольца на пальцах,
Ограничению в страстях.

XI
Графиня, так устала от визитов,
От возраста не ждать лишка лимитов.
С княгиней ей хотелось говорить,
Дверь указала Вере затворить,
С той стороны. А там, две пары,
Их, со злости Вериной, настигли кары,
За то, что взяли не своё,
Что то, красивее её.
Как с женихом у ней спокойствие, расчёт,
У дурр же этих, лишь улыбкам счёт.
Сказала, что накажет –
Всем расскажет.
Но сёстры упросили,
Всё надеждой жили.
В гостиной продолжался разговор
Графиня стонет, жизни перебор.
Театры, клуб, охота,
И то и сё, в деньгах забота.
А ты вот «скачешь» города,
В Москву и Петербург, туда-сюда.
- Что делать, Ах – княгиня ей в ответ –
Вдова я, с сыном, и подпоры нет.
По многу раз, то не беда,
Поклоны бить, и нет стыда,
Мне бедность принуждение,
Вот это унижение.
Всё остальное ерунда,
Просить Безухова я буду, графа, да.
Чтоб сыну, граф, помог деньгами
Он крестник Боре, пусть «бронит» делами.

XII
Как ум бывает изворотлив,
А голос неприхотлив.
Не хочешь, пустишься в галоп,
Когда замызганный салоп,
И башмакам уж вышел срок.
Граф болен, чтож князь тоже впрок.
Василий, князь, здесь был как дома,
Ждал смерти графа, себе, перелома.
Наследие – тышь сорок душ,
Да миллионов куш.
Ну что, обоим встреча не нужна,
Играют грусть князь и княжна.
Та, всё на посещенье графа намекает,
На крестника его кивает.
А князю не до спеха,
Вдруг то ему помеха.
Как бедность обуздать,
Когда нет время ждать.
Нажать, прижать,
Своё самой себе подать.
- Борис я пойду к дяде,
Чтобы не быть тебе в накладе.
А, ты, до Пьера в комнату дойди,
Его к Ростовым звали, подтверди.

XIII
Пьер из разгула в “госпиталь” попал,
К “микстуре” неприязнь он схлопотал.
И в комнате укрылся,
И только ел, спал, мылся.
В то время как Борис к нему вошел,
Через пролив Па-де-Кале он «шёл».
Конечно не узнал Бориса,
Так много родственного груза.
Конечно обсудили за отца,
Борис не пряча от него лица,
Явил ему максимализм,
Что отвергает практицизм.
Не ждёт и не возьмёт с наследия полушки;
Честь, гордость для него не погремушки.
Да, да, Пьер начал понимать,
Бориса в душу принимать.
Сказал, что будет на обеде
Не всё же быть во «следе».

XIV
Хоть  у Ростовых пред обедом день,
И жалость у графини, что мигрень.
Решилась, с графом объснилась,
Деньгами для Бориса заручилась.
Семь сот чтоб в гвардию вступить,
Себя как князь ему явить.
Ах как приятно быть подругой,
Себя явить тому услугой.
И обреветься обо всем,
И вспомнить молодость при том.

XV
Весь у Ростовых дом перед обедом,
Гостиная и кабинет при этом.
В гостиной ждут Ахросимову – даму,
Что славна прямотой, ей всё по барабану.
А в кабинете граф стравил господ,
Как русский и немецкий тут был род.
Шиншин злым языком поддергивал немчуру,
И Берг являл ему свою натуру.
«Да, он на обухе молотит хлебец»,
Война ему «ключ от довольства дверец».
Перед обедом время «тянет ноги»,
Переступить зовёт пороги.
Позыв в закуски,
Так по-русски!
Но неприлично показать,
Что этого устали ждать.
Поэтому показывают шевеленья,
Беседы с позволенья.
Пьер прибыл прям к обеду,
Стесненье не затеяло беседу.
А тут и Марья Дмитревна явилась,
Всем в слово объявилась.
Ко графу про собак,
Наталье, что казак.
И каждо слово от любви,
Не из криви.
Наташе серьги подарила,
На Пьера глас свой обратила.
«Э, э, любезный, а сюда поди-ка…
Отцу твоёму правду говорила,
И, уж тебе без крика
Отец при смерти, а в тебе прёт с дури сила.
Квартального к медведю привязать.
Пить, да безнравственно гулять.
Ну как тебе не стыдно.
Что ж, ко столу пора как видно.
И парами к столу все потянулись
Обедом, разговоры развернулись.
Пьер блюд и вин не пропускал,
Чем дальше, менее скучал.
И на весёлую детей влюблённость,
Являл он благосклонность.
И кто-то тут кого-то охранял,
А кто к кому вниманье проявлял.

XVI
Конечно у мужчин в словах война,
Шиншин о том, что Русь умом бедна.
Не понят им Суворова поход,
В победу, через Альпы, переход.
Скакать от русского на иностранный,
Так строй ума иметь довольно странный.
Полковник, Николая командир, его корил.
Он к Николаю слово обратил.
В что, молодость согласна?
Его надежда была не напрасна.
Ответ с гусара не заставил ждать.
«Да русские должны иль умирать, иль побеждать».
Неловок может был ответ.
Но вот вранья в нем нет.
А у детей Наташу завели на спор
Порушить пиетет, то ей не в приговор.
Пирожное, мороженное,
Смешное, нетревоженное.
Война она так далеко,
А детство, счастье так близко.
В гостиной, в кабинете,
Все при банкете.

XVII
Раздвинулись картёжные столы,
В том старшие были сильны.
А молодёжь у арфы, клавикорд,
Петь, брать аккорд.
И тут Наташа Соню не свидала,
Искать по дому побежала.
Нашла на сундуке в слезах,
Сама явила плачь в глазах.
Не зная как и почему,
Лишь в помочь другу своему.
Ах, эта первая любовь в родство -
К митрополиту «сватовство».
Иначе брак не разрешить
Двоюродным семьёй не быть.
А тут еще и Вера увидала,
Записку в то, неблагодарною назвала.
Вновь маменьке грозилась рассказать,
Любовь испортить, наказать.
Наташа ей на плечи, обняла,
Надеждой снова проняла.
Котёнок оживился, глазки заблестели,
Все побежали, и квартетом спели.
А вот и танцы. Пьер пошёл на бал,
Наташе руку он подал.
Пока раскладывались пары
Он веер был у «дамы».
А вскоре к танцам все явились,
Граф, Марья Дмитриевна всем поклонились.
Наташа крикнула – Смотрите на папа –
Да, та еще была игра.
Дворовые закрыли лицом двери,
И не сказать, что дама была пери,
Но граф то, граф, летал, кружил,
Рукоплесканье точно заслужил.

XVIII
Фальшивил уж какой в счёт «полонез»,
Шёл к ужину обед.
А граф Безухов дома «в смерть уж влез»,
Глухая исповедь, причастье в след.
Соборовать его пора.
Главком Москвы был и ушёл уж со двора.
Василий, князь, схудел, сбледнел,
На нервах жил, уж и не ел.
Наследства передел,
Мечтания в предел.
А доктора метались,
Лекарствами мешались.
Здесь было уж духовное познание,
За главное дано, в соборование.
Василий, князь, зря в время не божил,
Сестре Безухова, что старше, план свой изложил.
Есть завещание, в них Пьер всему наследник
Ведь царь его признал
(Безухов, граф, ему писал)
Тебе останется с хлопот «один передник».
И та, вся в злобе в человечий род,
Решает дело татить в свой серёд.
– Изъять, отнять, не передать,
Ход завещанию не дать.
Забрать портфель под головой…
Будь проклят злобой род людской.

XIX
Карета с Пьером, от Ростовых,
Княжна Друбецкая «в смерть» следила.
По лестнице, что со двора
Чрез задни комнаты, такая уж пора.
Прошёл, дошёл, застал,
Соборовать отца Господь начал.

XX
Вольтеровское кресло, на нём тело,
Седая грива льва.
Духовные своё вершили дело,
И в пальцах графа теплилась свеча.
Подать лекарства, перерыв,
Взгляд на беспомощность отца в надрыв.

XXI
Чай подали, чай пили,
И Пьером все руководили,
А в спальне две руки в портфель вцепились,
Княгиня и графиня молча бились.
Княгиня, в Пьере, как надежду увидала,
Графиня сытое спокойствие спасала.
Век с сетрой жили как «за пазухой Христа»,
И всё нарушить? Тут не до креста.
И тихие слова их насмерть бились.
Тут на кону, как бы, вся жизнь,
Тут совестью уж не гордись.
Но тут «смерть появилась в двери».
И всё, кому доход, кому потери.
Портфель забрать, украсть не дали,
Что Пьеру всё завещано узнали.
Царём он признан сыном.
Курагину то вышло блином.
Он сыну, дочери приданным то считал,
Сам беден был, трудов не знал.
Пьер тёток успокоил,
Ни в чём не приневолил.
Как жили, так и будут жить
Он любит их, рад услужить.

XXII
В Лысых Горах Болконских ждали,
Они по жизни там рожали.
В имении князей,
Что может быть мудрей.
С природы воздух, тишина,
А в городах, что, быль без сна.
При Павле князь, аншеф, был удалён.
И до сих пор на царство обозлён.
Страх и почтительность витали тут,
Не знал порядок здешний и минуты смут.
Он дочь, княжну Мари, тем воспитал,
Что алгебру и геометрию ей в жизнь листал.
Как будто уж ни должности, ни званья,
Но с власти князю шли признанья.
И кто бы власть в губернии не занимал,
Явиться должен был в приём, он принимал.
В урочный час приезда молодых
Княжна томилась у дверей резных,
Чтоб поприветствовать отца,
Задание по геометрии ларца
Учёности и жизни построения,
Но вот беда, в них нету настроения.
Да, получила опять – «умом скуда»,
Письмо подруги, книгу же оттуда.
Жюли писала, что тоскливо ей в разлуке
И что у ней все думы о подруге,
Её лучистые глаза,
В воспоминание слеза.
– Скажу тебе про свой роман,
В нём нет особых драм,
Ростов Николенька.
Но он уехал скоренько,
Как все, гусаром на войну,
Что будет я пока и не пойму.
Безухов Пьер наследство получил
И тем вниманье залучил.
А вас же сватают за его друга,
С которым тащится молва-хула подруга.
Да, Анатоль хорош собой
Женить хотят его с тобой.
Уж князь Василий сына рад пристроить,
Но я считаю, он тебя не стоит. –
Перо, бумага и пошёл ответ.
– Да, мне с окошка только свет,
А Пьера знаю я давно,
В нём сердце кажется славно.
А что касается меня, замужества,
Исполню Закон Бога с мужества.
 У книги твоей мысли сложны, но пусты,
Евангелия слов во мне верны, хотя просты.
Война и к нам уж в плач пришла на дом
То рекрутов прощают и меня прости при том.

XXIII
В двадцатый раз пассажи звуки носом слали,
Его высочество с обеда спали.
К крыльцу подъехали карета, бричка,
То князь Андрей, жена «величка».
Привычки в доме строги
– Коль спит, пошли к Мари с дароги.
Та не ждала и встреча тем родней,
M-lle Bourieme со слезой при ней.
– Андрей, заждались мы тебя –
И теплый взгляд его любя.
Жена, княгиня, говорила без умолку,
Да как всегда без толку.
Здесь главное – он едет на войну,
И радость этим уж в плену.
В то и рождение ребёнка
Имеет меньше толка.
– Сведи ее, ей надо отдохнуть,
А я до батюшки, доложусь в суть. –
Старик был после сна хорош.
– Ты супостата там стренож,
А то он так сюда придет,
В России нет «героя» - пропадет.
И без задержки стал стратегию решать
Раздумывать как побеждать.
Пришлось Андрею диспозицию казать,
Но нового ничто не мог сказать.

XXIV
 Пришло к обеду время,
Немногое Болконских семя,
Князь, сын, да две княжны,
(Пути господни так темны)
От Рюрика дошли до наших дней,
Даруя по дороге шенкелей.
Невестку по головке он погладил,
Сказал, что рано живот сладил.
Порасспросил о чём, послушал,
Да пару блюд откушал.
И снова всё внимание войне,
И о судьбе потерянной вдвойне.

XXV
На завтра в вечер князь Андрей уехал
Всем дань отдал,
С Мари отца пообсуждал.
О Lise разговор был незанятен,
Но князь Андрей во всем опрятен.
И отъезжал уж в лад, не спехом.
В чём счастье, где оно,
Кем и когда дано.
Пришёл проститься и с женой
Чужой уже весь, не родной.
Коляска в шесть коней уж у подъезда,
Все ждут его отъезда.
Был позван в кабинет к отцу,
Там слёзы не к лицу.
Напутствие, Кутузову письмо,
Казал отец бесчувствие, но голос унесло.
И просьба коли сын родится,
Чтоб воспитал: – «И мне чтоб не стыдиться,
Ты тем при власти, коль убьют.
Слова торопятся, снуют.
Простились – Всё ступай, ступай –
Жена без памяти, Мари, всё – Отъезжай!


 

Ч. 2

I
Ну здравствуй Австрия, полки пришли,
Далече из Рязанщины дошли.
Устали, лечь бы и поспать.
Но смотр им надо учинять.
И вот к утру все пуговки пришиты,
Лишь сапоги разбиты.
Ведь тыща верст,
Путь был не прост.
Их дать был должен местный интендант,
Но он как видим не педант.
Пришлось и Долохову руки в шинель вдеть,
Сермяжину солдатскую одеть.
А то он был как бы в особку,
Носилс суконца робку.
А, впрочем это королевство
Всегдашнее творит изменство.
Кутузов знал как пагубнои встать с ними рядом
Но озабочен был с царя «нярядом».
И в то хотел, всё ж, отказать
Ему-ль указы чьи «лизать».
Вот и хотел полк с марша показать
На усталь, протори австрийцам указать.

II
Махальный – Едет! Прикричал,
Начальник – Смир-р-р-на! – закричал.
Рессоры чуть-чуть громыхали.
Полк рявкнул – «здравия сжелали».
Кутузов и австрийский генерал,
Шли по рядам, Кутузов «обувь - принимал».
Мол вся побита, всё тем худо,
Дальнейшее движенье – чудо.
Кутузов шел знакомцев поздравлял,
Тимохона увидел, указал.
Все им в заботу, Долохова вспомнил.
И князь Болконский то напомнил.
Окончен смотр, в постой на отдых, не для лени,
Да с песней … «сени мои сени..»
Хороший полк, есть чем гордиться,
Но лучше б было больше посрамиться.

III
Тут положениеэрцгерцога невольно,
Ухудшилось. Кутузов в то безвольно,
С улыбкой, пудом лести
«Не можно встать нам вместе.
Да и зачем, победа там, «vivat».
Так, что прости уж, брат.» –
Да, дипломат, он дипломат,
И шахматист – почуял мат.
И оказался прав, не пал впросак,
В штаб прискакал несчастный Мак.
Разбит и армия в плену,
Кампания тем на кону.
Тут кто-то с наших полез в то «тушить»,
Да князь сумел его в миг приструнить.
Погибла армия, как в это не страдать.
Союзная, себя надо спасать.

IV
Гусарский Павлодарский полк
Стоял в двух милях от Браунау.
Ростов был счастлив всем: конём и утром добрым –
Всё было на славу.
Ну тут, с ночной игры, Денисов подошёл…
Продулся я вчера, Кой чёрт меня нашёл
Ты сосчитай, брат, в кошельке что осталось».
Сам к вахмистру ушёл, сено коням кончалось.
Ростов счёт свёл, кошель положил под подушку.
Запомнив и кошель и каждую полушку.
Телянин, офицер, в тот миг зашёл,
Он как-то странно с гвардии в их полк «ушёл».
Ведь гвардия у трона в ряд стоит,
Полк же гусарский по полям пылит.
Всем был он не приятен,
Всем был невнятен.
В глаза при встрече не смотрел, стремил косить,
Подковы крепить он Ростова пришёл поучить.
Ростов привесть коня и выходил,
Телянин один в помещеньи был.
Денисов после сунулся к деньгам,
А нему кошелька ни тут ни там.
Поверить в гадкое не мог,
Ростов же в раз  постиг подлог.
Ведь с них двоих один взять только мог,
Денисов был в такую правду строг.
Он запрещал Телянина искать
Не смел помыслить полк тем оскорблять.
Ростов же с дрожью, оскорблено возражал:
«… так ежели не то, так я чтоль брал?!»
И побежал, Телянина нешёл, прижал,
Тот трус к тому же был и всё признал.
Плаксиво возопил «Граф… не губите , деньки… вот… возьмите их.
У меня отец-старик, мать»… в бедности излих.
«Боже мой, как вы могли…?»
Пошёл уж проч, да жалостью Ростовы все полны.
«Ежели такая вам нужда, возьмите эти деньги…»
Швырнул ему кошель и выбежал за двери.

V
Был благороден Ростов, но не дипломат,
Полковника возвёл он правдой пат.
При офицерах факт премерзкий доложил,
Полковник в то сказал, чтоб не блажил,
Лгуном его назвал,
И с юнкера Ростова этот получал.
И стал вопрос, кому тут извиняться?
Не на дуэли ж им стреляться?
Полковник с юнкером? Да над полком будут смеяться,
А с факта воровства меж офицеров – изгаляться.
Ведь все в том прослывут ворами.
«Вы не подумали, Ростов, что будет с нами!»
Полковник молодец: он это враз просёк,
Полк замарать бесчестием пресёк.
Штаб-ротмистр, седой, юнкера так словом сёк,
Тот понял, что был тороплив и недалёк,
Во всём не прав, покаялся… «да я за полк… погибнуть… хоть зараз…»
Но извиниться чтобы, дал отказ.
Но тут, о счастье, выступать пришёл приказ.
Австрийцев поражение, хоть этим встало час.
Мак армию сдал в плен французам,
На русских это пало тяжким грузом.
VI
Кутузов отступил,
Потерей армии его «капрал» давил.
Прижался к Вене, два моста взорвал,
Чрез Энс «себя» переправлял.
День был хоть теплый, но дождливый
Несвицкий, в арьергарде, друг всем милый.
Анисовую водку наливал
И пирожками угощал.
Он в дело послан был из ставки
А в мыслях монастырь, монашки
Что над рекою
Ждут его с тоскою.
Но тут уж дело началось,
Несвитскому задание далось.
Приказ – «скачи, поторопи,
Запалы к мосту посмотри.
Гусары чтоб последними прошли,
Мост подожгли».
И понеслось в гром перестрелкой,
Гранаты заскакали белкой
Солдаты на мосту нажали,
В силошняк пошли – не побежали.

VII
Несвицкий там застрял
Да, время зря терял.
Но тут Денисов пригусарил,
Всех поорал, позубоскалил.
И даже шашку обнажил,
Но эскадрон на мост впустил.
Несвицкий смог с ним перейти
И донесенье донести.

VIII
Ну наконец то все прошли
Гусары службу лишь несли.
Да разъездные казаки,
Бой ближний им с руки.
Погода снова прояснилась,
Жизнь в триста сажень моста разделилась.
Враг перестал стрелять,
Намерен был лишь побеждать.
Ведь тут один шаг за черту,
Между живым и мертвым,
Кому встать ко кресту
Кому на крик со ртом развёртым.
Тут кровь бежит,
Не в жизнь спешит.
Гусары встали под ядро
Пока что мимо, пронесло.
Не шевелилось раздражение,
Молчало и волненье.
Команду взяли все в узду,
И вышли из обстрела по мосту.
Но тут пошла неразбериха,
Та получилось не со зла, шутиха.
Несвицкий про горючку на мосту сказал,
А кто то будет поджигать не указал.
И вот полковник, второй эскадрон –
Ростов при нём, на мост вдогон.
А что на нём? Солома, жгут зажгли
Картечь мост причесала, но он уже горит.
Там мысли посетили Николая,
Что жизнь бывает никакая.

IX
Опять из-за австрийцев мы отходим,
Сами себя «колотим»,
К своим войскам, что шли с России,
30го Мортье поколотики.
Трофеи были – знамя, генералы, пушки,
Хоть в треть нас меньше, но мы «душки».
Во время боя, князь Андрей, был в деле слегка ранен,
Кутузовым с реляцией направлен,
К автрийскому двору, а это повышение,
Награда что, лишь поздравление.
Ночь темная, в звезду, дорога чуть чернелась,
Среди снегов, но думами белелась.
На утро перегнал обоз,
Что раненых в тыл вез.
И князь Андрей в успех,
Три золотых дал им на всех.
Под вечер Брюнн. Высокие дома.
Свет фонаря, с чужого мирного окна.
Князь улетел мечтой в себе высоко.,Был остановлен у порога.
Победа тут была действительно далеко,
Всем равнодушно, лишь для слога.

X
Билибин был хоть молодой,
Но дипломат уже старой.
И им уже все дорожат,
Его умом дела вершат.
Болконский его знал по Петербургу,
И смело внес в квартиру «бурку».
Билибин разговор любил,
Изящно остроумие дарил.
Его реприза, фраза иль отзыв,
Были когда к чему в позыв.
Все притязания Андрея,
На героизм – победу дня.
Раскритиковал он не жалея.
На сдачу Вены, шла уж болтовня.
Среди, промеж «больших голов»,
И быть нам вне, тех, видимо, договоров.
Франц, Бонапарт вдвоем лишь мир подпишут,
И на банкете нас в "стекляшку  сдышут".

XI
На утро вдев мундир парадный,
Он вышел в корпус дипломатный.
В кружок решавших судьбу, время,
Не только в деньги, в удовольствие то бремя.
Все высший свет.
И обсуждают политик, момент.
Всё отвлеченно, на привет,
У них всегда и все в расцвет.

XII
Аудиенция без сердца и без дела,
Но все ж труба победная пропета.
Вся армия в наградах,
А он всем при парадах.
По возращенью на квартиру
Услышал он похабную картину.
Три маршала втроем мост захватили,
Двор далее бежать "уговорили".
Как можно "проболтать" укрепрайон.
Какой же в головах автрийцев звон.
И воевать им наплевать,
И ложь готовы в то склевать.
Болконский в армию рванул,
Билибина не слушал, обманул.
Он армию спасать решил,
Все подвигом спешил.

XIII
Да, отступленье армии был бег,
Не виноват в том русский человек.
Союзники, не приведи Господь,
Толь глупость, толь предательство их плоть.
Как бесконечная река –
- Повозки, парки и нога,
Что шла, топтала грязь дорог,
Всё на руках тащили с конских ног.
То унижение для всех,
А ведь недавно русский был успех.
Но нежеланье пасть в полон,
Всем прибавляет угомон.
Да мерзко это, не в почет.
Но на кону тут нечет – чет.
Ну наконец-то штаб догнал,
Кутузов его не признал.
Багратиона посылал на смерть
Чтоб армии уйти успеть.
Болконский вызвался идти туда,
Кутузов в бричку, рядом, приказал - "Сюда".

XIV
Прорваться к войску из России,
Единственное верное, но мили,
Гораздо дольше в Цнайм бредут,
Чем под французами бегут.
Четыре тысячи, да князь Багратион,
Должны пойти "на перегон".
И перенять, на время задержать,
Сдержать, стоять и погибать.
Пока Кутузов к Цнайму не дойдет,
Свободу для маневра обретет.
Чтоб пулю с двух сторон им не имать,
Францев, арьергарду на штык надо принимать.
В ночь 45 вёрст пробежали
Наутро поперёк французов встали.
Успели, встали наперед у Голланбруна.
И тут им предложение от "лгуна",
Мюрат решил тут повторить обман,
Победу (как с мостом под Веной) положить в свой карман.
Автрийцы вновь попались на уловку
Кутузов сам решил тушить ему половку.
Раз перемирие, почти что мир,
Мост возле Вены не взорвали - сдали.
И корпуса французов к Цнайму путь весьма срезали.
Конечно перемирие, гонцы туда-сюда истрачен день.
Такой вот, "вырос в огороде хрен".
Наполеон конечно это понял.
Мюрата в "зад конечно пронял".
Но время! пушки и обозы,
Российские в то время шли, Мюрату стала ложь та в слёзы.

XV
Все ж князь Андрей добился, отпросился,
Багратиону в вечер поклонился.
Отряд успел костры разжечь,
Согреться, кашу спечь.
Короче отдых дал им принц Мюрат,
Ну «благодетель» просто, почти «брат».
Багратион дал волю князю,
Служить не по указу.
И тот поехал диспозицию узнать,
Чтобы приказы в битве лучше исполнять.
Солдаты всё несли на обогрев,
У маркитантов офицеры покупали что в сугрев.
Там сухо, можно выпить и поесть,
И это ночью, здесь, сказал штабной «то им не в честь».
«Вот Тушин, капитан, стоит в шинке босой…
А если вскоре грянет бой?
К своим местам извольте отправляться»
«Всё так, а где-то ж надо сапоги сушить и оправляться.
С горы им всем видны были французы,
Войска с глого бодры, сушили при кострах рубахи и рейтузы.
И где то был обед готов.
Несли уж пробу, балаганный кров.
В счастливой роте водку «полоскали»,
Во рту, манерками ласкали.
Спокойны лица были перед делом,
Для половины жизненным пределом.
Жизнь шла как дома в очередь,
И вора бил его же взвод.
Ведь у своего воровать,
Солдатско братство предавать.
В передней линии цепь в цепь сошлись,
Ну что, все разговором занялись.
Уж Долохов схватился с гренадером,
Горячим спором.
Ну что в то можно гренадеру доказать,
Французы пришли побеждать.
Их вера, до предела.
Еще далекого Российского удела.
Им тот удел в солдатском смехе,
Который в виду смерти уж не в грехе.

XVI
Объехав линию войны,
Андрей поднялся до горы.
С нее войска им все видны,
Князь набросал план, до поры.
Он был уже знаток движений,
Маневров и перестроений.
У балаганчика подслушал размышлений,
О наших после смерти превращений.
Те размышления свелись вином ,
А мирный быт – ядром.

XVII
Верхом он встал на батарее,
Отсюда видно все вернее.
Заколыхалось поле боя.
Снаряды, пули смертью воя.
Несли известный нам урон.
Но и 4 пушки Тушина крушили их в загон.
Балконский  повернул коня, в Грунт поскакал,
Мюрат в позор свой русских сгробить заказал.
У русских все уже в строю,
И в лицах каждого – стою.
Тут встретил князь Андрей Багратиона
И рассказал как избежать урона.
Багратион в то не спеша, но поспешая,
Собой решение свершая,
Известил диспозицию,
Чем укрепил позицию.
Казалось хаос, все не так,
А кто то сделал, то, вот как.
На все лишь слово – «хорошо»,
И смотришь дело в лад пошло.
Багратион спокойствие являл,
И с ним всяк храбрость проявлял.

XVIII
Он стал спускаться к месту боя,
Там из полка стреляли стоя.
Отбили конницу, сквозь дым польба в пехоту.
Полковник доложил про ту работу.
Он приказал два батальона егерей,
Что пушки прикрывали, сюда добавить поскорей.
Куда девались сонные глаза,
В них ястребиная явилося гроза .
Сосредоточилась счастливая решимость,
Восторженность, презренье в смерть не милость.
Багратион на просьбы адъютантов отойти,
Построиться велел, чтоб егерем в место войти.
И тут явился вид, напротив них,
Французов шла колонна, да излих.
Полк спешно ставил строй ,
И егеря простились уж с горой.
Тяжелый шаг впечатали в лощину,
Заполнили собой «картину».
Печатали шаг ротно,
Смыкались над убитым взводно.
«Молодцами ребята» – сказал в это князь.,
«Ради ого-го –го» на ответ раздалась.
Колонна францев - тысячь пять,
Уже шла в гору нас распять.
Остановились егеря и сняли ранцы,
Чтоб уровнять двух батальонов и остатков полка шансы.
Богратион стал шпагой впереди,
И сделал шаг, в бестрашие пади!
Настала мужеству пора,
«Что ж – с Богом!» «Марш!» «Ура!»
И закричали все «Ура!»
И сверху смертью налетели егеря.
Штык русский вновь непобедим,
Багратиону слава! Слава им!

XIX
Атака егерей спасла фланг правый,
По центру Тушин дал упор,
На левом командиров спор,
Во время как неправый,
Давал надежду для врага ,
Взять в окруженье три полка.
Багратион послал Жеркова им сказать,
Немедленно позицию менять.
Но вот беда Жерков сломался,
Не ранен, хуже, испугался.
И приказанье не донёс до командиров,
У тех же в споре честь мундиров.
И каждый, по за то, их стал марать.
Поодиночке биться, убегать.
Ростов был тут, в строю, в ашаке,
Без ножен сабля, готов к драке.
Но бой есть бой и конь упал,
Пытался встать, не смог, пропал.
Ростов из-под него поднялся,
Но головою не занялся,
Кисть левая была чужая,
Соображалка никакая.
Но как увидел штык француза, что к нему бежал,
Враз развернулся и к кусточкам, зайцем, побежал.

XX
Полки, пехота, по лесам врасплох,
Толпой бежали, спор командиров в бою плох.
Уж – Обошли! Отрезали! Пропали!
Не трусы вроде, но кричали и бежали.
Полковник был не трус и не подлец,
Он кинулся спасать полк под свинец.
Усилия напрасны командира,
Но тут на помощь всем пришел задира.
Тимохин, Долохов – та рота,
Что у судьбы не ищет «брода».
На шпагу Долохов взял офицера,
И не убрал башку с прицела.
Был ранен в голову, но не покинул строй,
Да, бузотёры нам нужны порой.
Ну, кто еще так оголтело,
Внесет победу в плохо дело.
Ну Долохов, об этом доложил,
Он без сомненья званье заслужил.
Про Тушина уж все забыли,
Они ж французов на картечь громили.
От них прикрытие ушло,
А им – Ловко! Вот так! Ишь ты! Важно!
Бомбят Шенграбен, жгут пожар.
Но десять пушек им в удар
Французы развернули.
Они ж лишь «трубочку курнули»,
Круши ребята – Тушин говорил.
И носогреечкой коптил.
Да, бой и смерть вокруг была,
Но рота Тушиным жила.
Солдаты, канониры, молодцы,
А Тушин, мал, но им в отцы.
Бой это ужас во бреду,
Ты пьяный вроде, плюёшь на беду.
Все сократилось до клочка земли.
Но мысли трезвые в бою вели.
Прислуга всё потела торопясь,
Не глядя в кровь, на дело обопрясь.
Здесь Тушин был в своем мирке,
Дышали пушки, на ядро – ядро в пике.
Но тут кто крикнул – «Капитан! 
Приказано! Всё, отступать!»
Тем ошалевшим, с стрельбы не понять.
Пришло Болконскому помочь свернуть им стан.
На страх, при том, заставил себя наступать,
Не думал ни про «крест ни бант».
Простился с Тушиным сердечно,
Ему он друг навечно.

XXI
Закрыли черны тучи место боя,
Дым слился в горизонт.
И Тушин, отходя от пушек воя,
Свой ограничил понт.
Он раненых вез на лафетах,
Ростова тоже посадил.
Не каждый тебе друг при бедах,
Не каждый лаской бы сдарил.
Достигли Гунтерсдорфа, темь,
Последняя атака, та же хрень.
Отбились, дальше потекли,
Все в полном мраке, стоном шли.
Ведь сколько дней из боя в бой,
Где каждый раз пред смертью стой.
Но вновь приказано стоять,
Посредь дороги, не понять.
Но тут же костерок зажгли,
Ростову звать врача ушли.
В нем лихорадка в боль жила,
От холода и сырости трясла.
Хоть у костра глаза он закрывал –
Однако же не спал.
К костру солдаты подходили,
Кто за огнем или воды просили.
Вот Тушина позвали к генералу,
Две пушки у него не досчитали.
Но Тушин не готов к такому «балу»,
Ему покойно пули где летали.
Болконский дал ответ вместо него,
Сказал что было бы в бою, нам без него.
Что Тушин центр сдержал, он утвердил,
Что пушки те разбиты были, подтвердил.
Ростов все мучился, страдал,
Уж в бессознанье пребывал.
На утро с врага не было «печали»,
Они к Кутузову пристали.

Часть 3

I
Василий, князь, был светский человек,
Успешным был ему весь век.
Имел инстинкт столичного жуира,
Умел «снять пенку» с мира.
Без злобы и без понужденья,
Само собой имел даренья.
Сейчас он Пьера в это «строил»,
Вначале камер-юнкером устроил,
Член статского советника считай,
Не просто так, иллюзий не питай.,
Женить на дочери его решил
И в то, как разрешил.
Пьер бремя нес богатства и чинов,
Чем лесть в ползала в ласке слов.
Все благоволили ему,
Уж он решил, что по уму.
По доброте и чистоте,
Дай бог, никто не говорил о красоте.
А то б случились непонятки,
Себе, такие взятки!
Он знал что толст и некрасив,
Но этим был он не спесив.
Княжны, две тётки, присмирели,
И подобрели.
И он попал под маховик -
Туда, сюда; так быть привык,
В мирке где он был центром,
И каждый шаг тем мерял метром.
Где князь Василий мэтром был,
Всё совершилось, как он говорил,
Как бы с усталости, измученный делами.
Пьер делал все своё, как бы его словами.
«Mon cher, мы завтра уезжаем,
Тебя вот в дипломата наряжаем.
Не надо с благодарности тех слов,
То совести моей покров».
Пьер и хотел повозражать,
Но слово к слову не прижать.
И как бы между делом в дело,
Себе оброк с рязанских князь взял смело.
И снова окружило и кружило
Тут все ему и им служило.
В тумане, с торопливого пошага,
Как бы свершающегося блага.
Друзья все в армии, у ней поход,
Один и ночь как бы в расход.
А днем обеды, да балы,
Красавица Элен уж «мы».
И это его даже испугало,
Но и надеждами обдало.
У Анны Павловны был в вечер бал
Пьер обещаньем видеться мечтал.
Был встречен с грустью о «былом»,
Хотел как встать при деловом,
Кружке, где были генералы, дипломат.
Но Шерер его взяла на обхват,
Невинной просьбой обвязала их с Элен,
Пьер искренно им сдался в плен.
Элен с улыбкою себя несла,
Ей Шерер тетушку в пригляд «снесла».
Отправила с ней Пьера на съеденье,
Он близоруко увидал все «объеденье».
Всю прелесть ее тела, с плеч и шеи,
И в даль ушли другие уж затеи.
Она взглянула прямо на него,
В тот миг женитьба встала для всего.
Он это верно знал,
Как под венцом уже стоял.
Она имела уже власть над ним,
Себе ж мы всех благотворим.
Себя мы благодарим.
А Шерер намекнула и про дом,
Что будет с реставрации потом.
И он уж что-то там мычал,
А взгляд уж их объединял.
Домой вернувшись долго Пьер не спал,
Любовь слепую познавал.
Умом, что было, понимал,
Но всё в надежду принимал.
И вспоминал, и изнывал,
И образом, её, во всё решал.

II
Князь как всегда дела пустроил,
Как дом крестьянин строил.
Добротно, не спеша, наверняка,
С ревизией он ехал не с «пенька»
Чтоб государству послужить
Да и себе же услужить.
В ревизию к Болконскому заехать,
Сосватать сына, схекать.
Но дело с Пьером затянулось,
Не смелостью его запнулось.
Но князь Василий в дело то вздохнул,
Решил разбудку справить кто уснул.
На послезавтра день рождение Элен,
И там возьму я Пьера в плен. –
Уж больше месяца как ночь стала бессонна,
Душа металась непреклонна.
Но главное, что в тот раздор,
Все рассуждения, с её улыбки, были просто вздор.
Но все же ум сопротивлялся,
В сомнении метался.
Но с именин «пинка» дождался,
Хотя уже не упирался.
Их посадили, по домашнему, рядком,
Как окружили ободком.
А пара правду был хороша,
Лакеи даже то признали, к ним спеша.
Уж ужин кончен, гости разошлись.
Без предисловий все на том сошлись,
Князь просто их обнял поздравил,
Рука к руке – приставил.
Потом уж слезы, поздравленья
Женитьба, светопредставленья.

III
Князь Василий известил письмом
Что едет в гости, сын при нем.
Княжна хоть и маленька,
Но на язык-то удаленька,
Сказала сразу – едут сватать,
Княжну не спрятать.
Князь Николай Андреевич смолчал.
Он за Курагиным ни что не примечал.
Его лихое в службе продвиженье,
В чинах и почестях скольженье..
Не замутило ум стратега,
Но что тут делать – безнадега.
Но мнение то перешло в презрение
И лучше промолчать в такое настроение.
На что уж управляющий прилежен,
Но слово лишнее, чуть с палки «не причешен»
Лишь крик – Прохвосты! Полагал!
Дорогу сеном закидал!
Перед обедом ожидание,
Почти что наказание!
На слово князь проворен,
Хоть кто пред ним, был непритворен.
M-lle Bourienne в разговор ввела
Приезд гостей, Мария была несмела.
Князь фыркнул – «Эта echcelence – фат, мальчишка,
Не знаю сын с какого лишка.
То может быть известно двум княжнам,
Мне он не нужен, может вам?»
И посмотрел на покрасневшую княжну,
Свою душевную казну.
После обеда он прошел к невестке,
А той уж время, как наседке.
Лицом конечно уж дурна,
Да страхом к князю вся больна.
Невзрачные приветы,
Такие же ответы.
Князь успокоился немного,
«Закидана была дорога».
Ввечор приехал, князь Василий, войти в дом не просили.
Был удивлён тому, ведь их предупредили.
По комнатам приезжих расселили.
Надежды князя чуть остыли.
Всю жизнь на Анатоля лишь «камзолы шили»,
В трудах не утвердили.
В той жизни всё казалось постановкой,
Где лишь «плясать» позволеноне утруждаяся головкой.
Прибрав себя с дороги, надушился,
К отцу вошел, словами «прислонился».
Княжна Мария же, одна сидела,
И сватовством себя терпела.
Сама и мучила себя,
«Ну что он для меня,
Ну как я выйду, что найду.
Себя стеряю, не пойду».
Но тут вошли Лиза, мадемуазели
Они ее смотрели.
 Признали, надо одевать,
Прибрать, надеялись чего-то поменять.
Но шарф и лента черт лица не скроет,
И красоту никак не встроет.
Мари все это понимала,
Терпела, Лиза донимала.
Но слезы уж наполнили глаза…
«Мне все равно, оставьте – это не гроза».
То непреклонное решение
Им всем на исполнение.
Но тут уж приглашенье к чаю…
«О господи, помилуй, я мечтаю,
Как отказать тем помыслам не знаю» 
И бог ответил «не ищи», я чаю.
Судьба должна быть неизвестна,
Живи, чтоб быть полезна.
Без воли бога ничего не встанет,
И волос не отстанет.

IV
Когда княжна Мари взошла к гостям,
С сопротивлением страстям.
Всех вроде видя,
Только как без вида.
В плешь князя целовала,
И руку ему подавала.
Почувствовала крепкое держанье,
И красоту (не содержанье).
Князь Анатоль был «пуст»,
Самоуверенный «прокруст».
От сих начал, как право,
Им отсекалось всё, что «слева, справа».
Из превосходства «бонвиана»,
Пришедшее с дивана.
Княжна почувствовала это,
И разговаривала  хоть и здесь, но где-то…
Всем завладели усики при губке.
Княгини маленькой, блестели зубки,
С давнишней презнакомой мушки,
Меж ней и князем они были,
А там уж общим разговором плыли.
И в том уж стало всем запросто,
Хотя вначале было так несносно.
А старый князь не торопился, одевался,
Он не с княжной, с собой прощался.
По справедливости он мог лишь жить,
На то себя надо просить.
Не с чувства, а с возможности,
От невозможности,
Жить без Мари,
Хоть, что тут говори.
«Что ж, я не прочь.
Коль он, её будет стоить»
Хоть и не вмочь,
Но этим смог себя устроить.
И бодрым шагом, как всегда, вошел в гостиную.
И злобился на дочь, в затею ту гадливую.
Приветствия , известия и все в предел,
Не справился, сорвался в передел.
На Анатоле взглядом задержался,
В причёчку пальцем тыкал и смеялся.
Спросил, где служит и при ком?
Но тот не ведал в это «ни одним глазком».
Он взял под руку князя повел в кабинет,
И там узнал вопрос - «да - нет»
Сорвался в крик, «мне всё равно»,
Так сыну на прощание кричал не так давно.
И начал торговать отстрочку
Как? Незнакомцу? Дочку?
Да, завтра я у ней спрошу,
Коль любится, пусть поживет, я погляжу.
В гостиной-же всё задышало,
Как будто светом знатно стало.
Мари металась меж собой,
Хотела быть, но как? Другой.
А Анатоль тот в раз определился,
Что та дурна, он согласился.
Но это вовсе не беда,
С мадемуазелей, просто ерунда.
У Bourienne же пустая голова.
И там ещё история жила,
Которая в надежду ей была.
Какие-то от матери слова,
Что где-то принца повстречает,
И вот он тут, её он примечает.
Она подумала, что за ней превосходство,
Не поняла, что только «юбок сходство»,
Влечёт к ней русского жупра,
Она ж, несчастная, с другого была мира.
Что брать ему, как жить, дышать,
Свою потенцию всем, естеством он предлагал считать,
С рожденья все прельщались им,
Не знал ограничений он желаниям своим.
Княгинька ж молодая, услышав звук трубы,
Как лошадь полковая, без всякой там борьбы.
С невинностью «ушла» привычно вся в кокетство
К чему привыкла в двух столицах с детства.
И Вourienne в то включилась,
Она в Париже же родилась.
А после чая клавикорды,
Княжна являла всем аккорды.
Любимая соната уносила,
Во взгляде Анатоля была сила.
Она то думала, что ей,
А он жал ножку m-lle всё сильней.
Да, Анатоль её хотел,
Срок естеству пришёл, он аж зверел.
А та, испуганно от радости надежды
Глядела, млела в его вежды.
Наивная до чистоты княжна,
Во всём лишь честностью жила,
И никого ещё не предала,
Тем и в себе была важна,
И от других того ж ждала.
При Боге вся душой была.

V
Все разошлись, заснул лишь Анатоль.
Дручим спать не давал иль страх, иль боль.
Мари металась,
Быть с мужчиной обвыкалась.
Ей дъявол мнился по углам,
То тут, то там.
Престранно с белым лбом,
Червлеными бровями и румяным ртом.
М-lle Вourienne уж пропала,
С улыбкой в грех упала.
Княгиня Лиза животом мешалась,
Ей не спалось уж, не лежалось.
И старый князь не спал,
Боль оскорбления «листал».
Уж он, Мари, любил больше себя.
- Что! Встречному отдать? Да ну тебя!
Но видел как та «хвост винтит»,
С отца до молодца бежит,
Не замечает взгляд того в Бурьёнку,
Нет гордости. Прогнать надо бабёнку.
Но поначалу срам тот доказать
И показать, не рассказать.
Да не было как будто ни чего.
Но им уж стало всё в чело.
С утра они всё случая искали,
В оранжерее и друг друга повстречали.
Весь мир замри постоль-посколь,
М-lle, Анатоль – желание превыше воль.
Мари ж с утра вошла в дверь кабинета,
Её судьба ждала с отца ответа.
- «Мне пропозиция предложена про вас,
О том я спрашиваю вас сейчас.
Тебе решенье принимать?»
«Мне? Как то понимать?»
Про волю Божью что-то там сказала…
И вроде как согласие дала…
Князь закричал и прямо в лоб – «Ты в то нашлёп,
Приданое, француженка ему нужны, а ты к тому в пришлёп.
Ну, ну, шучу…
Тебя я не держу.
Ты помни, что ему велят,
А ты свободна выбирать.
Подумай, через час ответь»
Вновь в крик сорвался – «Да иль нет!»
Судьба Мари буд-то счастливо решилась,
До оранжереи она этим мнилась.
А там М-lle, Анатоль,
Рука на талии, лицо к лицу… Позволь!
Гнев в гордость.
Эка пощлость.
С прислугой князь,
То всяко грязь.
Немая сцена. Разбежались.
Тем каждый при своём остались.
Час минул, слуга Тихон звать её пришёл,
М-lle с ней нашёл.
Вourienne плакала, страдалась,
Княжна собою ублажалась.
А далее последовал отказ.
Намеренный от сердца был приказ.
- «Моё призвание (ей сдумалось) другое,
Не этим быть мне в счастии собою».
Была наивна или как,
Что думала возможен брак.
Жила всю жизнь меж «двух шкафов»,
Придумала чего-то с снов.

VI
Николушка в дом долго не писал,
И вот г РАФ получил с него письмо, читал.
…Был ранен, жив, здоров, произведён…
И граф рыдал, мир был спасён.
Но как графинюшке сказать,
Чтоб беду этим не создать.
Её старались подготовить,
За чаем, чтоб не беспокоить.
Но тут Наташа догадалась,
И тайны ясно, не осталось.
Сказала Соне, та сбледнела,
Сквозь слёзы про любовь пропела.
Ей то в мечты и рассужденье
Наташе рано это побужденье.
Ей то пока что понарошку,
В компанию, не в растревожку.
Ну тут пришёл черёд графине порыдать,
Ей наконец письмо решились дать.
Ну тут уж радость на рыданье,
Портрет целуя и посланье.
И сколько раз перечитать.
Любили всех тут, радости хотели,
При доброте тут все своё имели.
Одна лишь Вера не понятное созданье,
Чужое миросознаванье.
Неделю черновик письма писали,
От всех приветы передали.
Шесть тысяч посылали на расходы,
Облегчить быт, походы.

VII
Столицей двух империй, ныне Ольмюц стал.
Смотр гвардии, что подошла, настал.
Кутузов тоже с армией тут был.
Борис у Берга в роте, в измайловском полку служил.
Ростова он намедни известил,
Чтобы заехал, деньги с письмом с дома получил.
Шикарно гвардия из дома шла – были везде обеды,
Великий князь при них, какие тут уж беды.
Им привилегии во всём.
Сношенье со страной курьерами при том.
Поход им в наслаждение,
А Бергу и по службе продвижение.
Друг детства, да сестры жених,
Он по простому вшёл до них.
Он как ушёл в поход, так в том и был.
И денег уж занял в коня и в быт.
Добрался к ночи до квартиры Берга и Бориса,
Средь их галантности навроде приза.
Затасканная юнкерская куртка, да штаны,
Лошадь случаем купленная, шапчонка набекрень, а тут
Всё в чистеньком – «панты».
Письмо, вино и разговор,
Где каждому быть лучше, не в укор.
Борис всё метил в адьютанты,
Берг службой жил.
Ростов же призирал штабные аксельбанты.
Армейский быт, походы полюбил
Зашёл Балконский и на этом разуменьи,
Спор вышел, чуть не в оскорбленье мненьи.
Балконский старше и разумней был,
Спор ограничил и ушёл, Ростов вслед отбыл.

VIII
И вот он смотр австрийских, русских войск
Полки собой являют лоск.
Два императора, наследники их – это впечатляет,
Знамёна, в поле, ветер развевает.
Шаг тысяч ног, штыки колышит,
Приказы командиров каждый слышит.
Тем остановка, построения,
Обходы; кони в цвете – кавалерия.
Мундиры тоже всех цветов.
Блеск, в солнце, пушечных стволов.
Не только офицеры, все солдаты,
Во фронте с шиком, все тем рады.
Ведь сзади гибель, отступление,
А здесь могущества явление.
Единство, сила в три ряда,
Поверили – ушла беда.
И с радостью встречали голос – «Смирно!»
«Ура!» гремело страшно, но пока что мирно.
Как сладко в сердце от восторга у Ростова,
Ещё и с поздравления такого.
Георгиевское знамя полку дали,
За то, что павлоградцы умирали,
Победы кровью добывали.
И вот уж свита мимо проскакала,
Концовка маршем всех полков ласкала.
Ростов прошёл с полком аллюром рыси,
Всем от всего открылись «выси».
Ещё как Пруссия в ряды их встанет,
Конец французикам настанет.

IХ
Был князиком, Друбецкой Борис, но беден очень,
И тем по праву озабочен.
Ростову тысячи из дома шлют,
Ему лишь с армии приют.
С того не станет зазнаваться,
Через знакомых будет всего добиваться.
Что раз Болконского он в штабе не застал,
То ничего, в другой день прискакал.
Дежурным князь Балконский был,
Борис увидел, как он с генералом говорил.
Такс… неохотно, смотря свысока,
А генерал тянулся просьбой до мыска.
Увидев Друбецкого, князь про него забыл,
К Борису повернувшись, с радостью заговорил.
Борис с того ещё раз убедился,
Что прав, что в штаб стремился.
Не по уставу здесь у звания граница,
Штабные – это «лица».
Не важен тут погон
Кто при «верхушке» тот и «Он».
- «Мне жаль, что мы не встретились вчера,
Я с немцами возился до утра.
С вейротером равняли диспозицию,
Определяли где им встать в позицию.
Сейчас, про генерала доложу,
И вам на час принадлежу…
… Ну что, подумал я о вас,
Нас у Кутузова как раз.
Князь Долгорукий же «при солнце»,
Возможно вас пристроит «под оконце»…
…Был вечер. Ольмюцкий дворец.
Военному совету был конец.
Прочь мнение, сомнение,
В бой, в наступление.
Не опыт старшим был тут – молодость и дерзость,
Да при коронах, дважды светлость.
Князь Долгорукий только что с совета,
Весь в мыслях, то важней «привета».
Он был весь при «параде»,
Рад битве, как награде.
Забавную историю поведал,
И к императору ушёл, он временем не ведал.
Итак, нас ждал Аустерлиц –
Тот, где падём мы ниц.

Х
Числа 16-го, эскадрон с Ростовым
С ночлега в дело поскакал,
Но был оставлен припасённым.
И в стычке при Вишау не блистал,
Чтож, офицеры собрались кружком,
Денисовым принялись погребком.
Закусывая, лошадь увидали,
Что с пленного драчуна взяли.
Не лошадь – приз,
- «Продайте…» - «Pleas».
За два червонца Николай ещё купил,
Но тут тревога, здесь, все им, кумир.
По молодости император тем чудил,
Что сам смотреть хотел весь мир.
А тут победа, взят Вишау арьергардом,
И целый эскадрон пленён одним отрядом.
Он в городе смотрел на раненых и трупы,
Слезой светил, на жалость мы не скупы.
И вечером бивачные костры,
Гусары были в радость все пьяны.
Но сабли, речи их остры,
Ростов мнил планы.
Вот умереть бы на глазах у государя.
Денисов молвил – «Вот в царя влюбился паря».

ХI
Был шанс нам дан тот развести «задир»,
Устроить всей Европе мир.
Свидание предложено в то «здание»,
Наполеон, да Александр  лишь, тет-а-тет,
Европе сдать из милости ответ.
Но в нас с веков вошло сознание
- «Мы третий Рим» - то в нас кумир,
Другой кто, то всяк суфлёр, сатир.
Ни с кем делить не будет славу,
Спасём мы всех по праву.
Парламентёромгенерал был – Савари,
Не зря же сказано «кумира не твори».
Наполеону Александр в то отказал,
Он пред Европою нарядами блистал.
Не мог он «человеку в сером сюртуке» «Ваше величество» сказать,
Безродному капралу равным стать.
Два дня аванпосты французские теснили,
20го в Аустерлиц прибыли.
С ночлега прогудевши девять вёрст,
Союзная армада стала в хлёст.
Сравнить с часами можно то движение,
Раз данное неудержимо шло в сопоставление,
Бесчисленных колёсиков и блоков,
Уж независимых от каких сроков,
Определили их заводом,
И стрелочки идут своим черёдом.
И ты уж временем неволен,
И не тебе решать чего достоен.
… Боконский был дежурным неотлучно,
Кутузов вышел с государя очень скучно.
Князь в том решился разобраться,
У Долгорукова приятельски узнаться.
Узнал. Был принят фланговый обход,
Без знаний мест противника («не ясен брод»).
Ещё хотели, чтоб Кутузов был спокоен,
Своею диспозицией доволен.
(На русский лоб одели треуголку,
Закрыли глазки, то-то будет толку).

ХII
Вейротер, немец, всем всё расписал,
8ми колоннам (в 10 тысяч каждая) движенье указал.
Тут за тремя бы уследить,
По незнакомой местности бродить.
Не зная неприятеля расположение,
В тумане, по лесам, какие принимать решения?
Да и кому ум русский в меньшинстве,
Кутузов императорам не в главенстве.
И что сраженье проиграет,
Он чётко знает.
То действо он затормозить ни как не мог,
Не то что изменить… «неслась телега с горы в лог».
И откровенно спал, он в эту дребедень,
Терять на то здоровье было лень.
Ведь как, не то, чтобы движенья бонапартовы не знали,
Они неверно и количество считали.
Их в сорок тысяч посчитали,
Союзных войск же восемьдесят, прочь печали.
И главное какие полки где?
От этой тайны быть беде.
А князь Андрей с сраженья славу ждал,
С Бога отличия желал,
Среди людей. Чтоб был ему Тулон,
Пусть в смерть, но был «минутный славы звон»,
Средь незнакомых им людей.
Такой вот был разброс страстей.

ХIII
Ростов со вздохом был в цепи,
На авангардах, в ночь, не спи.
И всё-то было в благодать,
Но тут огни, крик у французов, «empereur!» как понять?
Враз подскакали генералы, их послали
 Узнать стоят пикеты у врага или их сняли.
Ростов троих взял из своих,
И поскакал вночь (это вам не чих).
Нарвались на пикет, на пули,
На месте францы, не уснули.
Шум с чего был? Читали им приказ,
И император шёл в показ.
И жгли солому, чтоб кумира видеть,
Кричали, знали, он тут будет победидель.
Мы ж как всегда, «лаптями» мир спасали.
Они же нацию свою вверх выставляли.
Всех «мазали» английские наймиты,
Они одни хотели быть тут сыты.
То нам зачем, мы перебьёмся,
Рабами в нищете зачтёмся.

ХIV
По утру, в пять, всё стало пробуждаться,
В кострах хлам жгли, чтобы собраться.
Колонновожатые, всё австрияки,
Вели полки в туманно мраке.
Спускались вниз, в лощину, пропадали.
И конницу, пехота час стояли, пропускали.
Куда-то шли, уже не жгли задозы, как нас много…
Шла злоба действия дурного.
Не знали где «на поле он»,
Ан рядом был Наполеон.
Стоял и без трубы смотрел,
Атакой ждал, как и хотел.
Прекрасный день был для «свидания»,
Година у него коронования.
И как луч света просверкал,
Праценские высоты, он атаковал.

ХV
А мы ушли с них, оттого нам беды.
Какой дурак в туман войска послал,
Всех растерял и горы врагу сдал.
Что мог поделать главком, вроде бы как князь,
Как смочь не «оступиться в грязь».
Дивизию, что в виду, остановил,
Стрелковой цепью поле оградил.
Ведь все же думали, что враг за десять вёрст,
Лишь одному в указ Господень пёрст.
Об том, когда подъехали имперы,
Сказал свои резоны как примеры.
- «Не на Царицынском лугу,
Колонну двигать подожду», -
Всем то не в милость,
И подневолием случилось.
С двух императоров соизволенья,
Поражение союзников свершенья.
Ушли, покинули Праценские высоты,
Всех побеждавшие кутузовские роты.

ХVI
Кутузов ехал шагом за полками,
И тут французов, все вдруг увидали.
Не вдалеке, а пред собою,
В пятьсот шагов шли под горою.
Навстречу апшеронскому полку,
Да как зачали стрелять по шагу.
«Шабаш!» тут кто-то закричал,
И апшеронский побежал.
Кутузова со свитой смяли,
И протащив назад, как выкинув, отдали.
Внизу стреляла наша батарея,
Патронов не жалея,
Уж по Кутузову палил.
Резерв растерянный стоял,
Упало знамя, князь Андрей его поднял.
«Ребята!» крикнул он, «Вперёд!»
И вот за ним уж батальон в врага идёт.
Не добежал до батареи,
Не даром пули пели.
Одна попала, он упал,
И только небо увидал.
«А небо то высокое какое,
другое всё обман, пустое.
Я счастлив, что это увидал,
И тишину небес познал.
Как тихо (думалось ему) спокойно.
И слава Богу, так достойно»

ХVII
Багратион на правом фланге,
Весь Долгоруким был в напряге.
… Вперёд, вперёд… не ждать кого,
Хоть сам не ведал для чего.
Решили до Кутузова гонца послать,
Чтоб разъяснил, Ростову в то скакать.
За десять вёрст; он по дороге много что видал,
Но ничего конечно не понял.
Уланы с боя возвращались,
Кавалергарды на смерть мчались.
Бориса в гвардии он увидал,
Уже в бою том побывал.
За Працем толпы повстречал,
Никто ничем не отвечал.
Уже не регулярные войска,
А позади их францевы орудия, тоска.

ХVIII
Там где Кутузов должен быть,
Союзный стыд, француз палит,
Он сам под ядрами галопом проскакал,
И надо же, императора сыскал.
Издалека, не смея подойти,
Уж вечер, что к нему идти.
Сражение проиграно бездарно,
Мы отступаем, пожиная смерть ударно.
Французы выставили на высотах батареи,
Стреляли в толпы, все зверели.
Через плотину узкая тропа,
Вот и кучилась толпа.
Себя давила и месила,
Снарядом менее убило.
Лёд тонок был, но Долохов прошёл,
Вновь повезло, смерть обошёл.

ХIХ
На Праценской  горе лежало знамя,
Лежал Балконский рядом, умирая.
Он к вечеру уж перестал стонать,
Небо высокое не мог уже видать.
Но стук копыт он смог всё же признать,
Раскрыл глаза, но облака, синь неба смог лишь увидать.
Но всёж услышал слово … sire…
И понял, кто остановился рядом с ним.
«Вот смерть прекрасная. А! он ведь жив.
Поднять его, перевязать , отправить в тыл».
Андрей всё слышал. Это был его кумир,
Но изменился в нём, в смерть глядя мир.
Наполеон с того казался маленьким, ничтожным,
Утерянным между его душой и небом Божьим.
В то жизнь своя казалося прекрасной,
Неповторимой, к чужой безучастной.
Чужие интересы стали столь ничтожны,
Тщеславны, радости победы скорбны,
В сравнении с высоким, справедливым, добрым небом,
Которое он видел, понял идя в небыть следом.
Ничтожно было всё что кем понятно,
Возможно верно и занятно.
Всё непонятнее лишь смысл сейчас имело…
… Ладанка на груди, сестрой дарёная, висела.