Лазарь

Надёжно обвивают пелены,
дышать в них трудно – это ли дыханье
прошло сквозь грудь и вышло со спины,
не повреждая погребальной ткани,
    и громкий ветер вновь обрёл свой дом
под рёбрами Того, кто есть и будет?

Мне ветер протрубил, что смерти нет,
но снилось ясно: я болел и умер,
соседский пригодился табурет,
чтоб два – под гроб – их получилось в сумме,
   за окнами лил дождь во сне моём,
и Марфа с кухни приносила студень.

Но по ночам я мёрз в гробу один,
на третий день приехала Мария
и вещи раздавала на помин
в какой-то непонятной эйфории,
   и похороны задержались по
финансовым причинам и бумажным.

На день четвёртый стало мне смешно,
хотелось есть, чесался подбородок,
а также – встать и выглянуть в окно,
с злорадным любопытством нищеброда,
    на братскую друг к другу нелюбовь
и на отшибе дом пятиэтажный.

Но кто-то гаркнул в ухо: выйди вон!!
И я вскочил, как в щель меж поездами –
Господь, каким ужасным был мой сон!
Сестрицы обнимают со слезами,
   я перемёрз, и голоден, и жалок,
но жив среди оливковых садов,

миндальных рощ, и виноградных склонов,
какое счастье в дом войти к себе
и позабыть про город задымлённый,
где воркованье адских голубей
   в мозгу моём настойчиво звучало,
перемежаясь клацаньем часов.

Я видел ад, я адский говор слышал,
пока не пробудился в полутьме,
оставленный смердеть в холодной нише, –
я был как брат разгулу и чуме,
   и сёстры относились хуже мачех
ко мне, то насмехаясь, то грубя,
всяк норовил толкнуть и одурачить,

и, Господи, я умер без Тебя.


Зарубежные записки № 47, 2022