224. Twenty second

Гуси, лебеди грязны,
Как проходящие дни.
Тени лодок все бледны.
Ветер сгинул, побоявшись зги.
О чем, непогожие,
Шепчут прохожие?
Их мысли мне не видны.
Смысл подтаял - деянья злы.
Исчезают былинами штоки,
Буква Фау вертится,
Обгоняя летевшие Фокки,
Мечась все выше и выше
На небо , вырываясь из онемения
Судьбы, что ревнива на гонения.
Настоящие образы стирает песок,
Пересыпаемый ложечкой чайной
В соляной водосток своей ванной.
Водовороты судьбы не укротимы,
Побратимы забыли
Свои альмонахи уж сколь инфантильны.
Бремя, кичась своей ношей, коей прибили,
Словно пыль, очередным корытом,
Свесило ноги, щипля копытом
Кожу день ото дня.
Воротится вертится компаса стрелка,
Развевая меня.
Гироскоп завидует поплевав в руку мельком,
А народ трубит слова
Против ненавистного царя,
Зазывая черный звон,
Просыпаясь ото сна.
И бегут утопая в распутице
Лихие лета, скверны часы.
Их выбрало время, деснице
Показан был список гостей,
Был ставлен он выше рас,
Как и выбрал тот нас.
В этом вечном беге,
Как и встарь, через околья подвалов,
Утонул кто-то в Онеге....
Семь лбов и челов
Руки пожав, смерды
Смолвят за царя,
И ждут и ждут
Все чертов гром...
Освобожден из плена
Тысячного тлена,
Вновь воспрял.
Пишу сгорая,
Вспоминая,
Чтобы
Сгореть,
Воскреснув через час.
Тот миг когда
Начнется счет на раз.
Первый оказался вторым на повесу.
Третий сидел перед экраном, сломав
Свое бренное тело , лицо как завесу порвав.
Личина, что номер четыре чаднила
Нещадно, что пятый челом,
Слетая в тумане на гладкуо землю.
Грохот детства в линейке забрезжил...
С шестого седьмой же узнал
Взгляда дуэль, что девятый забыв о восьмом
Выдыхал дюжонку пыльцы.
Десятый искал всё азы,
Эх, одиннадцатый - где же отцы?...
Двеннадцать часов - пробита стрелка.
Триннадцатый опознал свой наркотик,
Мы все выше летим,
Стучать клюшкою в бортик.
Четырнадцать. Шум от планеты нам
Гадит на руки.
В пятнадцать мы до сих пор не
Видим, чего мы хотим.
Шестнадцатый думал, что он чей-то герой,
Сказал то Семнадцатому, тот удивившись
Вогнан был в рамки.
Там за руку был остужен и Восемнадцатый, хоть и навеки - простужен.
Девятнадцатый в пелене прозябал,
Все что-то на вышке в бойницу шептал.
То слушал Двадцатый, надевая корону, с тенями играя,
А Двадцать первый сорвал тому маску с лица.
Познан был путь средь зеркал,
Но вроде слегка приглушеный
В цепях от себя самого.
И вот уже больше не треплют его зеркала,
Разбиваясь на каждом шагу,
А рога бесполезно резать пилой.
Корона пристыла до ,,не могу,,..
Не снимает ее ни что и ни кто,
Штандарт весь истреплен,
Изменен облик, канон очернен.
Гневом взращенный, неправдой лощенный,
Извечно прощенный, огнем запрещенный.
Путь все маячит яркий, маркий,
Запятнанный тысячью рук,
Отдать отныне Двадцать второму вымпел стяженный,
Застежками нервов,
Вечных лир челобитий.
Начиная новый свой цикл
На забвеньем сожженном
Панно исчерченных дней.