Тикай, mon amour, больше никому

Хорошо, любимый, подходи,
я стою между тонких ножек рюмок.
Минеральная вода пузырится,
ничего более, только прозрачная вода.
Неба голубого светлей, возлюбленных напитков веселей.
По длине пауз в пузырьках времени нет, нет и людей,
отпить успей, не намочив губу, не прекратив стрельбу,
я тебя жду, судьбу нежностью облюбуй.
Не прекратив борьбу.
Припух от слез моих прозрачный рукав,
но я не сдаюсь, мне нравится борьба,
устала основательно, но твой бинокль на мне
в ночи глядит внимательно, и в этой стране я тебя узнаю, рыба.
А из-за гор, из-за синих гор
поднимается волнений каскадер,
бурлящей пены и воды синей напор.
На нем никто не тормозит,
он никогда не позвонит,
он нежным ливнем холодит.
Он пеной твои руки до локтей лижет,
он в ушко тебе непристойно дышит,
он знает, что тобою, мною движет.
И лодкой тонкой на кие
на нем идет небытие,
я опишу сейчас сие.

Я помолчу немного, подходи,
я слышу звон прозрачных рюмок.
Я вижу, еще орел парит,
о, Боже, что за измерение, подумай.
Мы разовьем невыносимую скорость скоростей, будет что-то помощней,
ты не пожалеешь здесь о ней, она разбитых брызг осколков цельней.
Это сон глотку, я тебя увлеку
к махровому лобку и мшистому грибнику, леснику.
Тикай, mon amour, больше никому,
я тебе дышу, резкость навожу.

Распахнут огромный трамплин,
на нем отрывается драма,
и среди всех драм, наша самая пьяная,
самая гурманная, как земля обетованная
спортсменам стланная, немного в дырках, дранная.
Или, если хочешь, бедуинам караванная.
Я к тебе бегу, падать не хочу,
видишь, mon amour, больше никому.
Твоя борода колет, но мне не надо воли,
мне не надо поле, мне здесь хорошо в поле.
Мы с тобой проснулись и не стало боли,
в этом баскетболе мы орлы в ореоле
исключительной привлекательности романтики.
Здесь свили таинственность, любили
единственность и более
латинская страна мне не видна.