Леонид Андреев. Часть третья

Ему не страшен эпатаж,
Он с лёгкостью сгущает краски.
С героем входит в некий раж,
Натурализм жесток — не сказки.

Зверь-демон... он приговорён,
Инстинкты губят человека.
Читателями поощрён —
Издержки это зверя-века.

Толстого вскинулась жена:
«Он... любит описать пороки.
Вся низость здесь обнажена,
Рассказ ненужный и жестокий...»

Суровым Софьи был рескрипт,
Но популярность возрастала.
Не слушал ржавых перьев скрип,
Пора ценителей настала.

Благопристойность не в чести,
Все заповеди надоели.
Заблудших в чувство привести —
Увидел грешный мир качели....

Андреев  почести ценил,
Аскетом никогда он не был.
Самоиронией пленил,
Но сыт бывал не только хлебом.

Придумал байку о себе,
Его цыганом называли.
Украден? Поворот в судьбе,
Но близкие не признавали.

Ирония — его конёк,
Натура мощная, живая.
В глазах чертёнок-огонёк
Живёт, отнюдь не унывая.

«Насколько в жизни он умней...»
Сказал о нём печально Бунин.
Андреев не стремился к ней —
«Строка умна? Ей место в Думе!»