Спирит из бологова и великое безмолвие классиков

1
известный спирит и медиум из города бологова
обращается к духу писателя графа Лео Толстова:
- скажите, писатель Лео, за каким необрезанным ***м
мы не пашем и сеем в мире, а беспрерывно воюем?

увы, дух писателя Лео не произносит ни слова,
и медиум обращается к духу другова Толстова:
- прошу вас, прокомментируйте, что за ебучий фарс -
мы пускаем ракеты друг в друга, а не летим на марс?

вотще! и другой Толстой не издаёт ни звука;
медиум, отдуваясь, продолжает хожденье по мукам -
ибо столоверченье болезненно, тут ни хрена не до смеха!
спирит, отхлебнувши бояры, призывает писателя Чехова

- ответьте, милейший Чехов, почему всё идёт в ****у:
отчего мы в шестой палате, а отнюдь не в вишнёвом саду?
не слышит ответа медиум, Антон скуповат на знаки -
лишь долгий надрывный кашель да лай небольшой собаки

медиум догоняется шипром и русским лесом,
вызванный Фёдор Михайлович посылает спирита к бесам;
Булгаков и Гоголь манкируют, - писатели вместо ответа
исчезают в компании ведьмочек (ни одна из них не одета);

2
спиритуалист не сдаётся, от шипра слегка фиолетов,
меняет великих прозаиков на столь же великих поетов;
натирает хрустальную сферу, но призывает не джинна -
дуэлянта, повесу и модника, Наше Всё, ай да сукина сына;

Наше Всё, громыхнув из лепажа, не даёт ни ответа, ни маху,
надевает личину Баркова, посылает спирита нахуй;
тот расстроен, надежды всё меньше, и надежда всё эфемерней,
менталист призывает Блока; в белом скифских венце из терний

Блок молчит, он – то ночь, то улица, то фонарь, то вообще аптека,
менталист призывает Есенина, видит чорного человека,
а рядом – другого, лысого, в мятой кофте лимонного цвета,
оба то ли верёвку мылят, то ли целятся из пистолета;

спириту становится боязно, а ну как пальнут или вздёрнут,
мало было мне Пушкина с нахуем, а тут ещё жолтый да чорный,
а ведь это цвета опасности! что ж я, сука, такой непутёвый?
русский лес полируется ландышем, появляется дух Гумилёва;

он со скрипкой, верхом на жирафе, в сопровождении чела,
который в чернильном воздухе пишет буквы свеча горела,
при чём тут свеча о Господи, ну что за белиберда?
поэты, пожав плечами: в задницу — это туда;

у спирита уже выгорание; вариантов, конечно, масса,
но, похоже, отцы величия держат его за пидараса,
от гнева, алкашки, бессилия наш спирит уже кумачов,
голосит: - появитесь немедленно Высоцкий и Башлачёв!

отвечайте хоть вы, беспокойные, что за, блин, окаянные дни?
почему все свихнулись, поехали, очутились во власти херни?
на бутылку присели, обделались, дались ёбу предельно по-скотски?
но упорно безмолвствуют классики; к менталисту является Бродский,

нараспев объявляет Бродский: - дела обстоят прескверно,
вас разъедает ржавчина повесточки и постмодерна,
не пеняйте на нас, убогие, вы себя обслужили сами,
а ведь мы умоляли и требовали - не становитесь козлами,

изгоняйте торгующих в храме, а также подлых и лживых,
любите далёких и близких, ежечасно, покуда живы,
гоните пинками ненависть, думайте, а не верьте
тому, что несут политики, журнашлюхи и протчие черти;

и нечего ныть и жаловаться; мы мёртвые, мы не поможем,
теперь уж самостоятельно - хрипя, вылезая из кожи,
чините, творите, стройте, кончайте ****еть и кривляться,
трудом и духовным ростом искореняйте ****ство;

поэт покидает комнату, не обмолвившись больше ни словом,
спирит, призадумавшись, пробует стекломой с ароматом еловым
и решает, что классики правы, хули мы, как терпилы и вши?
то есть вы прозябайте в чатиках, ну а я отправляюсь в жизнь