liberty

Эммануэль завесил все зеркала, покрывалами простынями наволочками газетами на каркасе кровати только голый матрас но он не спит там больше, прошлым месяцом
а может и позапрошлым и поза-позапрошлым, он никогда не пользовался клеёнчатыми календарями, а уже тем более часами и впринципе любыми предметами измеряющими время и его засоренное полиэтиленом и одноразовой посудой течение из берегов Ганга и к постели Вишну в переломанном дубе
Эммануэлю кажется, что за наброшенной на зеркальную поверхность простыней кто-то крошит крылья как пряное печенье и смеется карканьем гарпий, а позже затягивает серенаду на одной струне и открой мне дверь открой мне дверь открой мне
Эммануэль не выходит из своей квартиры в парижском квартале, стены которой воняют женским эякулятом и толченым бамбуком, Эммануэль забился в угол, между башенкой из окурков и стопкой залитых кофе слипшихся газет, он смотрит на то как под простыней что-то шевелится, что-то рожадается, что-то обретает форму, облачется в звуки, цвета и блики на озерной глади
вначале было слово и его заклеили цветочным скотчем
с розочками такой
бумажный
у Эммануэля кончились сигареты и парное молоко, но двери завешанны пледом из зеркальной пряжи и он не может к ним приблизиться, не может на них посмотреть, каждый шаг приближет его к зеркалу, а когда он останавливается, то находится еще ближе
он не верит в судьбу, в то, что атомы могут складываться в живых созданий и в то, что конец света настал в 99ом и мы всего лишь проэкция последней мысли сороколетнего садовника с проседью в длинных патлах перед растущей на его глазах ультрамариновой взрывной волной
и потому жегщины предпочитают сигареты с подсластителем, а мальчики красят ногти черным липким лаком
Эммануэль сдергивает с зеркала простынь, что пропахла черничными духами и веточками боярышника
он видит только свое лицо со впалыми щеками и набитым на левой щеке мизерикордом,
а каменная дива обнимает его горло черными когтями со спины
' спасибо, что выпустил меня, садовник '