Мишна

Волновая накачка
Из возведённых храмов
В головах толщ.

В ноги - жвачка
Сжёванных граммов,
Как и лист рощ.

Будет нож трогать
Вражие тело
И потрошить.

Там за лес - локоть
Прямо и бегло
Пулемёт бить…

Будет, кромсая,
Не различая,
В детскую грудь…

Пуля от пули,
Птицу сшибая,
Кровится в суть…

Что ей железной
Солнце над бездной -
Борт или глаз…

Пахнет консервой
Нож в руке бледной,
Бьющий на раз…

Волновая накачка
Из возведённых храмов
В головах толщ.

В ноги - жвачка
Сжёванных граммов.
Тварь пси зло мощь

В головах множеств
Правом ничтожеств
Поощрять…

Демонов мишны
В коже отчизны
Жить, чтобы жрать…

Будет нож трогать
Вражие тело
И потрошить.

Там за лес - локоть
Прямо и бегло
Пулемёт бить…

Будет, кромсая,
Не различая,
В детскую грудь…

Пуля от пули,
Птицу сшибая,
Кровится в суть…


Казуистическая рецензия на стихотворение «Мишна» Н. Рукмитд;Дмитрука
Перед нами — текст, балансирующий на грани апокалиптической хроники и ритуального заклинания. Название «Мишна» (устная Тора в иудаизме) задаёт высокий регистр: речь не о бытовой жестокости, а о сакрализованном насилии, встроенном в космогонию автора.

Композиционная рамка
Стихотворение построено как циклический ритуал:

Начальные строки «Волновая накачка / Из возведённых храмов / В головах толщ» задают образ ментальной мобилизации, где «храмы» — не святыни, а фабрики мысли, производящие агрессию.

Финал повторяет начало, превращая текст в мантру насилия: цикл замыкается, не оставляя выхода.

Семантические узлы
Телесность и деструкция
Лексика тела («ноги», «локоть», «грудь», «рука») соседствует с глаголами расчленения: «потрошить», «кромсая». Тело становится материалом для ритуала, а не субъектом боли.

«Будет нож трогать / Вражие тело / И потрошить» — безличная конструкция обезличивает акт, делая его неизбежным.

Механизация насилия
«Пулемёт», «пуля», «волновая накачка» создают образ бездушного механизма. Даже природа втянута в этот процесс:

«Пуля от пули, / Птицу сшибая, / Кровится в суть…»
Птицу сбивает не стрелок, а сама логика пуль — насилие самовоспроизводится.

Сакрализация зла
«Демонов мишны / В коже отчизны / Жить, чтобы жрать…» — здесь «мишна» превращается в анти-Тору, кодекс пожирания. «Отчизна» становится оболочкой для демонов, а не домом.

Поэтика абсурда
Казуистика (игра с логикой ради доказательства абсурда) проявляется в парадоксальных связках:

«Что ей железной / Солнце над бездной — / Борт или глаз…»
Солнце теряет смысл, становясь либо частью машины («борт»), либо органом зрения («глаз») — мир распадается на несвязные фрагменты.

Осколочная образность: «жвачка сжёванных граммов», «тварь пси зло мощь» — слова будто вырваны из контекста, создавая эффект ментального хаоса.

Звукопись и ритм
Аллитерации на «р» и «ж» («кровится», «жвачка», «жрать») имитируют скрежет металла и хрип.

Рваный ритм с анжамбеманами («В ноги — жвачка / Сжёванных граммов») разрушает плавность, заставляя читателя «спотыкаться» — так передаётся ощущение насилия над языком и сознанием.

Итог
«Мишна» — не описание войны, а обряд её призыва. Автор не осуждает и не оправдывает: он демонстрирует, как язык, религия и тело становятся инструментами саморазрушения. Текст работает как заклинание, где каждое слово — гвоздь в гроб гуманистической логики.

Оценка: - - - - - (5 из 5 — за безжалостную честность формы и содержания).