Жизнеутверждающая трагедия. письма

«Не верите. И не надо. И вообще, зачем вам знать? Знание дает только знание, а неведение – надежду.»  Натан Дубовицкий «Околоноля».
«Вся свобода будет тогда, когда будет всё равно, жить или не жить. Вот всему цель.
Жизнь есть боль, жизнь есть страх, и человек несчастен. Теперь всё боль и страх....» Ф.М.Достоевский «Бесы».
«Любовь - это полное слияние умов, мыслей, душ, интересов, а не одних только тел. Любовь - громадное, великое чувство, могучее, как мир, а вовсе не валянье в постели.» А.И. Куприн «Яма».







***
Только тебя не могу забыть, Инна! Звякая монетками в кармане, лежу на своем старом диване, и вспоминаю о тебе. Обычно это бывает в субботу, когда у нас банный день. Намоюсь до темна, напарюсь до смерти, хоть выноси нагишом на улицу, а потом и домой прихожу. Ложусь на диван, звякаю монетками - и снова, снова тебя вспоминаю.
Как ты там?.. Москва... Москва... Какое могучее слово! Как много в нем сокрыто неизвестного! Слышал кое-что про нее, когда Анисий (сосед мой через три дома по правой стороне, да ты, наверно, помнишь) про нее рассказывал на пригорке. Слышал - а не поверил ему... один хрен... Любит этот аспид несусветный добавить кой чего, что не может быть на самом деле... Другие верят, а я ни почем. Хотя знаю, что был он в Москве. Говаривал, что червь подземный там ездит, колесами по железным палкам скребет, скребет, затормаживает, двери открывает, людей выпускает и обратно впускает. Река людей, говорит.
Господи... свет мой... Инна, да правда ли это?.. Бывает ли такое всуе?.. Чтобы червь железный, да еще подземный такое дело делал на российской земле?.. Брешет... черт старый...
Вчерась бывал на Кругах. Озеро обмелело вовсе. Берег позарос мхом, кое где повылазили мелкие водянистые цветочки. Посидел у берега; бросал камни в воду и наблюдал, как камень делает волну. Красиво все-таки это. Здорово. Волна отходит кругами - по разным сторонам. Сначала крупная, потом все тише и тише, пока вовсе не притухнет, и не настанет ровный водоем. С детства люблю смотреть на нее. Да ты ведь знаешь!.. Помнишь, как бегали на реку босиком? На тебе еще было белое платье до колен. Мне хотелось поднять платье повыше, но я даже боялся посмотреть на тебя. Такая ты красивая! А вот теперича говорю тебе это (про красоту твою великую) открыто, без стеснения и сожаления, потому что скрывать мне больше нечего. Люблю я тебя, Инночка!.. Свет мой неземной, свет небесный!.. И любовь моя чистая, как вешний ручеек - льется, проливается, журчит, веселит, согревает взгляд иноземного путника, в письмах моих отражается... Мне бы только хоть раз коснуться твоей руки, чтобы почувствовать тепло твое, чтобы понять, кто ты есть на самом деле...
Что это я?.. Заладил - словно попугай на ярмарке. Люблю да люблю... Расскажу вот еще что...
На работу ведь я устроился. Да! Очень положительная новость. В нашей деревне особенно работы не водится, но - как говорится - Господь дает тому, кто просит. Молил я Господа денно и нощно - и получил благодать заветную, благодать вселенскую. Теперь истопник, значит, я. И-с-т-о-п-н-и-к. Какое красивое русское слово, не правда ли?!. В местной церквушке. Сутки через сутки. График для меня самый, что ни на есть, подходящий, потому как сплю я мало и редко... Так вот и дела мои пошли вверх. Раньше только огородом питался: картофель, лук, морковь, свекла, соленья да варенья, а теперь вот вдобавок еще за месяц три с половиной тысячи (в рублях) получаю. На все мне хватает в избытке. И это здорово.
Пишу тебе это письмо, а сам любуюсь на себя в зеркальном отраженье. Улыбаюсь. Пимы на мне новые, кафтан наутюженный, с красной оторочкой и русской тесьмой. Все куплено на базаре - три дня тому назад.
Вроде все основные новости тебе рассказал... Да и признаньем своим поделился - уж не в первый раз. Время будет - приезжай домой. Погости у Свеклухи, да и в гости заходи. А желание будет - строчку мне черкни... Что у тебя да как, чтобы знал я для порядка... так сказать...
Целую тебя в обе щечки, потому как в губы целовать не велено - не муж я тебе.
Вечно любящий тебя, Амвросий.
P.S.
Да, и еще забыл сказать... Вернее, спросить. Неудобно мне сие спрашивать, да - видимо - выбора нет у меня. Сердце мое волнуется, тревожится, спать мне ночами не велит... Только про тебя думаю, свет мой Инночка!.. Тебе все мои письма, звуки, стенания... Нет в моем рассудке иной женщины; только ты во мне живешь. Знать хочу: замужем ли ты?.. Есть ли возможность у меня (ах, даже и не знаю, как закончить вопрос!..) быть с тобой, любоваться тобой, слушать ночами твое сердцебиение, и нюхать, нюхать твою шелковистую кожу!..
Прости меня, ради всех Святых, за такую прямоту... только, видимо, нет у меня другого пути, да и времени, чую, мало совсем осталось. Время идет... Годы летят... Уже четыре года прошло, как ты покинула здешние места, а я все маюсь... маюсь...молюсь... Может, зря все это?..
Ну - прощай, прощай!




***
Деревня была небольшой, домов на пятнадцать. Зато все дома сделаны добротно: рубленый каркас из массивного кругляка на бетонном высоченном фундаменте. В один год строились - всем миром, всей деревней, по очереди. Сначала одному, затем второму, и так далее. Быстро управились - за три с половиной месяца. Дом Амвросия оказался последним в очереди, на самом краю деревни. Дальше - только поле и лес. Хотя и все по справедливости, без обиды житейской. Тянули жребий - все как полагается. Амвросий вытянул бумагу и загрустил. Но потом - ничего, привык.
Жил он один одинешенек, ни детей, ни дохлой собачонки. Все по правилам. Читал церковные книги, молился на ночь пред иконою, что висела в углу комнаты, да и спать ложился в холодную скрипучую кровать. Так проходили вечера. А день настанет - работа. Другой день - огород. Так из года в год - много лет. Привык Амвросий к укладу своему, и менять его не хотел, потому что все устраивало его в своей жизни. А жениться не сумел - дак это бывает! Случается.
Невест в здешних краях мало. Вообще людей мало, потому как отдаленные районы от основной цивилизации. Сосед Митяй в город ездил, за две тысячи верст в один конец, чтобы жениться. Ехал долго, долго жил в городе, возвращался - тоже долго, а приехал ни с чем, вернее, ни с кем... Развел только руками. Не нашел, говорит. Погрустил, поплакал в подушку, попил вдоволь водочки русской из запотевшего графинчика, да и дальше жить стал - один.
Амвросия в деревне не любили. Странный он был мужик. Ни тебе привет, ни тебе до свидания!.. А просто пройдет мимо – и все. Только голову свою темноволосую ниже обычного склонит к земле, прищурится.
"Хитрый он, шалопутный", - говаривали бабы про него меж собой на базаре.
А он и знал, что говаривали, да только вовсе не обижался. И виду не подавал.

Однажды к ним в деревню приехала делегация из районного центра "Верхний Путь". Все мужики - деловые, в лаковых туфлях и черных строгих костюмах, но без галстуков. Походили, побродили, поглядели, потолковали, умно кивая головами, - и решили построить клуб. Один из делегатов - тучный высокий мужчина с густыми рыжими усами, подкрученными на краях - к концу дня вышел к народу, и грубым голосом произнес:
- Вам нужен клуб. Культурной жизни у вас тут никакой, поэтому и разлагаетесь... Будет клуб - будет веселье, и культурная программа... Деньги мы выделим, лес привезем, металлочерепицей, саморезами, инструментом обеспечим... Нужны мужики, желающие поучаствовать в этом благородном деле. Есть такие?.. - делегат улыбнулся кривыми зубами.
- Е-е-е-с-т-ь, - закричал дед Демид.
- Сиди уже... старый хрыч, - промолвила одна баба.
Постояли. Помолчали, глядя друг другу в глаза.
- Ладно, - продолжил делегат, - нет желающих... значит... будем привлекать принудительно. - Мужик достал из внутреннего кармана пиджака бумагу, свернутую вчетверо, натянул на нос очки, и начал внимательно вглядываться в написанное. - Так-с... дома построить сумели, сумеем построить и клуб... По нашим расчетам, в деревне проживает двадцать мужиков. Сил вполне хватит, даже в избытке. Ну что - возьмемся за это дело?
- Я против, - прозвенело в воздухе.
- Кто против? - глядел недоуменными глазами делегат.
- Я.
- Это Клиховский... Амросий... - указывала пальцем баба.
- Почему против? - спросил делегат.
- Мне не нужен клуб.
- С чего бы?..
- Дел и так невпроворот. Работа, огород. Я не буду участвовать в строительстве клуба.
- Ладно, - резюмировал делегат,  – без тебя справимся. Ничего.
На этом и разошлись.
 
На следующее лето поставили клуб.
Шикарный получился, вычурный... Фасад украшали искусные мастера - резчики по дереву. Местные мужики изладили высоченное крыльцо. Ставни приделали разноцветные, разукрашенные. На коньке примостили деревянного петушка.
Не обманул делегат - помогал как только мог!.. И материалом, и людьми. Все получилось к намеченному сроку. Отмечали всем миром завершение строительства. Ленту алую перерезали, водку пили и закусывали, наливали, добавляли, тосты славные произносили, землю пыльную сапогами топтали, плясали... До самого утра плясали... Хорошо было тем, кто был...
А были все, кроме Амвросия.
Только он и не грустил по этому поводу, потому как был всегда тверд в своих решениях. Сказал нет - значит нет! И по-другому быть не может.
Слышал он, стоя задницей к солнцу поперек грядки с морковью, как улюлюкали люди, как смеялись и шутили, как балагурили; слышал пьяный голос делегата усатого... Все слышал, а решения своего все равно не поменял... И не пожалел о содеянном...

***
 Конечно, в жизни радостей мало было. Просто быт, просто серо-белые деньки, слагающие недели и месяцы, как карты карточную колоду. Но и на том спасибо!..

Амроша долго не мог успокоиться после того, как подошел к своей желто-синей калитке и отворил крышку почтового ящика, висевшего на ней. Бросил он привычный отлученный взгляд в темное отверстие ящика, думая, что все как всегда!.. Пусто. Но - не тут то было. Взволновался Амроша, потому как во глубине железного корыта белел конверт прямоугольной формы. Вынул он конверт, взглянул на лицевую оболочку, - и чуть не повалился на землю от удивления.
"Не может быть!" - произнес он.
На конверте в графе от кого было написано аккуратным, знакомым - наклоненным влево - почерком: Москва, что-то еще, Протасова Инна.
"Просто не может быть!.." - повторил Амвросий.

Это был ему ответ. Такой долгожданный ответ. Четыре года он волновался. Четыре года не имел смелости написать даже одной строки. Четыре года он думал, думал, раздумывал! Утром просыпался - думал о ней, спать ложился - думал о ней, бросал дрова в печь церковную - думал о ней, копал картофель взращенный руками изработанными - думал о ней. Каждый день сопровождался думой о ней, и это было ему в кайф. Прекрасно. Прекрасно! Но - настал день, когда чаша ожидания опрокинулась, и он решил сделать самое страшное дело!.. Взял перо, заточил коготок, открыл чернильницу, достал пергамент из поставца старинного, - и аккуратно вывел первые буквы своего письма. Он ни на что не надеялся, но просто выписывал формы букв, составляя их в слова.

Теперь пальцы его рук снова тряслись. Он вскрыл конверт, достал листок, и начал читать ее ответ:



"Здравствуй, Амроша!.. Благодарю тебя за нежное письмо твое. Скажу откровенно, взволновало оно меня до самой глубины моего сердца. Не стану скрывать - я знала, что ты в меня был влюблен...Да, влюблен... И как это было давно?!. Прошло уже целых четыре года. Но я приятно удивлена тем, что ты продолжаешь помнить меня. Любить. Право, это великая вещь, крайне редко встречающаяся в современном озлобленном мире.
У меня все по-старому. На следующий год буду заканчивать институт. Дел невпроворот. 
Скажу одно: прав был дядя Анисий про червя подземного. Есть такое чудище на земле русской. В Москве оно обитает, в Петербурге есть, в других городах тоже... Метро зовут его. Как нашего Петро - только на букву М. Не обманул тебя Анисий. Кстати, привет ему от меня большой и низкий поклон до самой землицы. Свеклухе тоже привет, тетке Прасковье пламенный привет, отцу  Артемию, почтальону Степке, пастуху дяде Архипу, Сергею Евлампичу, деду Демиду... Жив он еще?.. Всем, всем огромный привет. Даст Бог, приеду на следующий год - когда закончу учебу. Погощу с месяц. Ягод наемся до сыта, да грибов вдоволь наберу...
Большая Москва, огромная!..И цены здесь тоже не маленькие. Денег мне хватает только-только. Поэтому приходится экономить на всяческих мелочах. И на еде тоже... Тятя высылает, но этого не всегда хватает. Люди все злые, озабоченные... Идут вперед, глядят только под ноги - и больше никуда. Ни с кем нельзя просто так поздороваться. Молчат.
А в остальном - все хорошо у меня. То, что ты нашел работу в деревне - рада за тебя. Искренне рада. Деньги по здешним меркам, конечно, крохотные, но ведь и это тоже деньги. Да и наша деревня - не Москва! Верно ведь?!.  Цены у вас совсем другие, да и потребности, по правде сказать, тоже. Плюс - у тебя свой огород, а - стало быть - все свое имеется. Здесь это зовется экологически чистым продуктом, и денег не маленьких стоит. Так что, Амроша, живи и радуйся жизни своей. Читай книги. Молись на икону. Гуляй в лесу. К Свеклухе почаще наведывайся. И... меня не забывай...

Честно говоря, не хотела отвечать на последнюю часть твоего письма. Свернула листок, наслюнявила конверт... но потом передумала... Обратно вскрыла, вынула... Нечестно это получится. Знаю ведь, что будешь ждать самой главной весточки, самого важного слова... Хотя и глупо все это, несвоевременно. Да и достойна ли я твоей Любви?.. Твоей чистейшей на всей земле Любви?!.
Таких, как ты, мужчин мало!.. Мужчин много в Москве, но таких, как ты, я не встречала еще...

 Расфуфыренные прически, красивая одежда, высокие манеры, горделивый тон - этого всего в избытке. Но - нет самого главного для меня!.. Души. Души в них нет!
 Спрятали они души свои под дорогие костюмчики, а тела - под тонированные стекла автомобилей (это такие железные банки на четырех колесах).
Но это я так - к слову.



Посему отвечу я нижеследующее (словно как документ официальный оформляю - смешно, право!):
приятен ты мне, Амвросий, и душой, и телом. И глаза у тебя красивые, словно магнитные. Хорошо с тобой, спокойно. Есть у нас и общие темы для разговора, и дела найдутся. Только времени не отменить, но и не унять вовсе... Это радует чрезвычайно!.. Жизнь покажет, что будет дальше, - и как действовать нужно. Целый год впереди. Приеду - там и поговорим.
Пока больше ничего не скажу.
Целую в щечку. Инна Протасова."





***
Луч солнца неуверенно пробивался сквозь оконное стекло, освещая икону, поставец, кровать, стол, чернильницу, алюминиевую бочку, объемом 33 л, горшок для ночного опорожнения в зимнее время, книжную полку, приколоченную гвоздями к стене, книги.
За окном стояло лето. Июль месяц наводил свои порядки, радовал взор. Все в округе цвело и благоухало. Хоть выйди на улицу - погулять, а хоть и дома сиди, да в окно гляди - любуйся краскам бытия и света!..
Амроша несколько раз прочел адресованные ему строчки. Взялся за сердце и откинулся назад. Он сидел на стуле. Теперь его взгляд был устремлен кверху, в беленый потолок комнаты; и имел выражение радостное и даже возвышенное.
"Все хорошо", - промолвил вслух Амвросий.
Ему хотелось летать и петь, потому что большего счастья на земле он еще никогда не испытывал. Это было словно во сне!.. Он ущипнул себя за запястье, замер - на секунду. Боль, легкая боль отдавалась в мозгу с силой нажатия! "Значит, точно не сплю", - закричал Амвросий, и сорвался с места. Он прыгал от радости, как ребенок... Сбивал с места вещи, разбрасывал предметы - и все это было от внезапно наступившего Счастья. Он даже не предполагал, что такое возможно, что такое существует на самом деле.
"Она не сказала нет", - вновь закричал он. И этого было уже более, чем достаточно.
Он подошел к отрывному календарю. На нем значилось 17 июля. "Этот день я запомню на всю свою жизнь. Это лучший день из дней", - сказал Амвросий и зарыдал.
Настроение его менялось с каждой секундой. Прыгало, скакало, как гончая лошадь; и он истово хотел, чтобы такое состояние его продолжалось как можно дольше.

В дверь постучали.

Поначалу он не услышал стук, но - спустя некоторое время - стук повторился, усилился. Амвросию стало не по себе, неуютно. К нему редко наведывались гости, да он и не привечал их шибко. Не радовался их приходу.
- Кто там? - тихо спросил он.
- Я это. Я. Амрошенька. Открой!.. - за дверью звучал женский голос.
- Хоссподи!.. Принесла нелегкая. - Он отворил дверь. - Заходи! Что стряслось?..
- Амроша, пусти. Дай отдышаться, - женщина села на лавку, вытирая слезы кончиками белого платка, надетого у нее на голове.
- Вот... вода... вода... вода,- затарахтел он, зачерпывая ковш из бочки.
Женщина на секунду замолкла. Она жадно выпивала предложенное питье, при этом время от времени шмыгала носом.
- Горе ты мое, - добавил Амвросий. - Ну все? Все!.. Теперь рассказывай, что стряслось? Почему слезы?
- Все как всегда, - ответила женщина.
- Бьет?
- Бьет. Бьет. Больно бьет. Как напьется - так бьет. Убить бы паразита!.. Ребятишки голодные в доме... не пускает...меня,- женщина снова зарыдала.
- Ну все. Перестань. Слезами не помочь тут.
- Помоги, Амрошенька, миленький. На тебя надежда только...
- Чем же я могу?
- Засади.
- Кого?
- Его.
- Свят. Свят. Свят, - перекрестился Амвросий. - Да ладно ли с тобой? Все ли так? Как же можно - чтобы живого человека?.. За-са-ди-ть... Тьфу!.. Даже выговорить боюсь.
- А мне что прикажешь?
- Терпи. На то она и жена. Законно. Сама соглашалась.
- Успокоил!.. Умеешь поддержать в трудную минуту. Я ж на что соглашалась?.. На любовь да на ласку, а он мне что?..
- Такая у него, видать, ласка...
- Тебя бы так... сволочь...
Женщина со всего маху бросила ковш на пол - так что брызги воды посыпались по всем сторонам избы.
Вышла вон, хлопнув от души дверью.
- Ну и славно! - произнес Амвросий. - Устал что-то я. Переволновался. Надо бы вздремнуть.




***
Многие думают о том, что же такое на самом деле Счастье!..
В воздухе витает смысл лета, а я до сих пор не могу понять разрез твоей юбки.
Оглянись вокруг - мир прекрасней, чем цикламена на бетонном подоконнике. В доме запах резеды и мяты; чайник кипит на электрической плите, шипит, у-у-у-кает, выкидывая из нутра непрерывные потоки горячего пара. Ничего особенного не происходит. Читаю. Люблю уединиться и посмотреть на мир иными глазами - без зависти, без порока и, может быть, без излишних прикрас.

На работе - только люди. Говорят или молчат. Все одно и то же. Не сокрыться. Не заплакать. Не уйти в себя.
Только редкие всполохи эмоций заставляют жить дальше, поджигая новый интерес к завтрашнему дню. Большинство людей - зомби. Автобус едет по городу, по раскаленному черному-черному асфальту. В автобусе сидят зомби. Зомби смотрят только перед собой - и никуда больше. Взгляд влево, взгляд вправо - и ты уже не зомби! Это опасно. Выпасть из стада - означается покатиться в пропасть. Не дай тебе Бог!.. Очевидно, зомби придут на работу, где их будут ждать другие зомби. Зомби пожмут друг другу руки. Хорошие зомби!.. Начнется рабочий процесс зомбификации, вследствие которого выявятся дополнительные зомби. И это правильно... План выполняется.
Мир выглядит болезненней, чем оказывается на самом деле!..
В глухой деревне спит Амроша.
Сон его легок, как гусиный пух пахнет. Слева от его дома четырнадцать домов и один новый клуб, справа - поле, лес, озеро, раздолье... Иди, погуляй с девчонкой за ручку. У нее коса до пояса, а в косе заплетена фиолетовая лента, которая развевается на ветру... Ты можешь побежать за лентой. Она обязательно развяжется и выскользнет из густых русых локонов - и тогда лови! Лови!.. Это и есть твое Счастье.
Потом обнимешь девчонку за талию. Поведешь на опушку леса. Только не делай ничего похабного, потому что похоть приводит к разрушению больших чувств. Все случится само собой, когда настанет заветный час, когда придет время. Надо только научиться ждать. Не теряй терпения. Закаляй себя. Помни. Борись.
Однажды - это было в пионерском лагере - я полюбил девочку. Она была на год старше меня. Ее глаза излучали изумрудный цвет, поэтому я не мог в них глядеть. Я прятался, дрожал, боялся. Наверное, она заметила меня. Но, скорей всего, ей рассказали про все ее подруги. Такие болтливые сороки!.. Они долго смеялись надо мной, стоя на крыльце барака, показывали на меня пальцем и зазывали других мальчишек - тоже посмеяться. Поначалу я расстроился, давя на самоиронию - (как это обычно со мной происходит в таких случаях) - но потом взял себя в руки, и твердо сказал: "Нет. Не бывать власти Женщины. Не пойду на поводу. Не подчинюсь и не унижусь, а буду самим собой... И будь что будет..."
Прошло некоторое время - я продолжал ее избегать, а она и ее подруги продолжали смеяться надо мной. Меня это не задевало. Как с гуся вода!..
Прошла неделя. Дело было в субботу, на вечерней дискотеке. Она подошла ко мне и - во вред всем завистникам и сплетникам - пригласила меня на танец. Ее глаза по-прежнему излучали изумрудный цвет, но мне было уже не страшно в них глядеть. Наоборот - в них я нашел свое отражение, и я нравился себе именно таким... Вот такая счастливая история!..
А в вечернем небе звезды загораются по мановению невидимой руки. Мы ушли вдаль - копать копоть. У лесистой межени меж ребер посажен жженый папоротник. Я потянул за ветку - и она хрустнула, прогнулась; тогда я схватился за ее стан. Она улыбнулась мне в ответ... Так хорошо на душе, ветрено, свежо.
Один раз ходили на пляж.
По левую руку в вышине горело круглое солнце, обжигая падающими лучами рыхлые тела туристов. Кругом было много народу - что даже не хотелось никого замечать. Ты стелила покрывало на песке, а я молча стоял и смотрел на твои неторопливые телодвижения - по ощущениям будто рыбак, выжидающий свою золотую рыбку. Вязко!.. Ты сгибала колени, медленно приседала, чтобы расправить углы матерчатого лежака, а я ждал, ждал, ждал, но и в то же время молил о том, чтобы ты двигалась еще медленней... Я не мог наглядеться на тебя! Наконец, все закончилось. Ты легла, застывши в полуулыбке, нарочито оставив мне один край - как будто спасительный круг в открытом океане для одинокого утопающего. Даже смешно. Наверное, ты гадала о том, что я стану в таком случае делать, а сама желала лишь одного: чтобы я тебя понял. А я, в свою очередь, не хотел ничего понимать; мое сердце стучало, как железный маятник, а душа была, как выделанная мойва. Дрожь по телу бегала, передавалась от одного члена к другому от возможности первого телесного прикосновения. Я снял футболку, шорты, сланцы, оставшись стоять в одних плавательных трусах; нервными руками играл резинкой трусов... А ты лежала с закрытыми глазами, молчала и ждала.
Вдали от нас, на берегу реки, играли дети.
Я на секунду представил себе, что у нас тоже могут быть дети, и тут же рассмеялся от такой скоропостижной мысли. Просто - больше нечего вообразить!.. Ты попросила лечь рядом. Я лег. Мы осторожно соприкасались руками и глядели в крупитчато-синее небо, на проплывающие мимо перистые облака. Иногда легкий ветерок поднимал желтый прибрежный песок, и он попадал мне в глаза. Я щурился, а ты только тихонько посмеивалась надо мной, лежа в темных солнцезащитных очках, которые спасали тебя от мелкой пыли.
- Ты счастлив? - спросила ты.
- Да, - ответил я. - Какого счастья можно еще желать на земле?..
- Это самое главное... что ты счастлив. Зря я так делала?
- Как?
- Смеялась над тобой. Это от недопонимания и глупости. Я жалею...
- Я прощаю...





***
Не прошло и дня, как я снова взялся за перо. Дорогая, нежная моя Инночка! Послание Твое чрезвычайной силой возбудило меня, тронуло. Проснулся посреди ночи и долго смотрел в кромешную пустоту, будто пытался вычленить из нее часть света. Слышал собственное учащенное сердцебиение...
Ничего не могу добавить к твоим словам, как ничего не имею права просить у тебя. Ты пишешь, что нужно подождать всего один год, когда я рассчитывал на целую вечность. И это для меня великая благодать - такое обозримое будущее... А тетка Прасковья говаривала, что темно оно, туманно... Видать - набрехала. Да и теперь я наверняка знаю, что будущее может быть обозримым только для тех, кто может его сопоставить с понятием счастье. Остальное - не имеет значения.

Потом, уже к рассвету, пришли стихи, но мне лень было подниматься с кровати, чтобы записать их. Осталась самая малость...
Только смысл сказать пару фраз - обойдись!.. Я в числе иноходцев, как дерево, вырубь. И в своем микроблоге про тяжкую жизнь расскажу обо всем неизвестному миру. В моем слоге останется легкая хмарь, непонятная людям - и боль от потери. Как ребенок, читающий синий букварь, ты прочтешь и промолвишь из сердца: не верю!..
НЕ ВЕРЮ - какое сильное слово.
Кажется, неплохо звучит. Хотя, конечно, тебе судить.
Только стихами могу выразить свои чувства. Уверен, что стихами разговаривают Боги. Значит, и  в нас - простых людях - есть что-то божественное. Не правда ли?..
К утру небо сделалось ясным, и в мое окошко пробился густой свет.  Нескончаемая скука тянет к тексту слов, как будто каменщик готов к кладке кирпичной стены. Кирпич - слово, стена - текст. Сначала листал "Каренину", начал читать где-то с середины, но тут же сбился с сути повествования, потому что думал о том, что хочу поскорей ответить тебе. Добрая, милая, далекая моя Инночка!.. Как же прожить предстоящий отрезок времени - до следующего лета? А может, махнуть на все рукой, да и приехать к тебе в гости? Вот так - как снег на голову летом!.. Шучу, шучу. Кому я нужен в златоглавой Москве, да и найду ли я тебя в ней? Остолбенею. Энциклопедия пишет, что в ней гнездится десять миллионов человек, а я теряюсь при виде двух. Неуверенность и внутренний страх неизвестно перед чем мешают мне жить. Трудно. Только с тобой могу поделиться всем, что во мне есть и что есть у меня (даже самому смешно от последнего). Надеюсь, что положительного гораздо больше, чем отрицательного, - хотя на что и с какой стороны посмотреть...
Снова закурил. Едкий серый табачный дым разъедает мои легкие. Самосаду нынче наросло, что в Голландии красных роз. Не для себя сажал, а все одно рука тянет самокрутку в зубы. Хворь да и только.
Дед Демид живой, слава Богу. Бранится на всех.
Больше не знаю, что сказать, а все равно охота замарать белый лист - словно ты рядом! Словно разговариваю с тобой, ощущая твое ровное теплое дыхание.
Господи, да дозволено ли мне такое говорить?.. Не могу удержаться.
Хочу для тебя ухватить хрустальное слово, как за ножку муравья, но грубые, черствые руки мешают это сделать. Говорить о денном - скука непролазная, нести высокое в свет - истинное наслаждение. Я люблю тебя. Такие простые три слова из десяти букв, в которых заключена вся основа жизни.
Теперь буду ждать твой ответ, хотя сам ничего не произнес.
Ну да ладно. Пока. Пока.



***
Здравствуй, Амвросий!
Письмо твое получила с опозданием в пять дней. Могу сказать, что оно было содержательным.  Спасибо тебе.
Ничего страшного в том, что слог гол. Временами затейливость разламывает мозг, превращая простое и ясное в заумь. К счастью, это проходит. Желательно - делать физические упражнения по утрам, а курить - брось. Сегодня - в стирке. Полная корзина грязного белья, а автоматическая машинка пошла на слом. Буду делать дело на руках.
Вчера встречалась с лучшей подругой. Так, ничего особенного - посидели в кафешке неподалеку от Чистых прудов (хотя зачем я называю имена собственные?), да и разошлись по домам. Она мне про куму, зятя, брата, да свата, а я ей спокойно отвечала про велосипед, потому что не привыкла доверяться про свою семью даже лучшей подруге. Лишнее это.
Вечерами изучаю предметы учебы до мелочей - в общежитии больше делать нечего. Нищета. По утрам варю картошку на кухне - не отходя от газовой плиты. Утащат.
Хотелось бы чаще бывать в музеях, чтобы отрываться взглядом от серой реальности и радоваться цветам красивых красок, но время и деньги решают обратное. А я не унываю, потому как уныние - это грех.
Теперь всю ночь сплю с открытым окном, чтобы ощущать дуновение легкого ветра и свежесть утренней росы. Прохлада поступает через окно и тихонько щекочет мои пятки. Что значит благодать!.. Давненько не писала прозу в письмах, поэтому так сложно формулировать свои мысли. Когда с кем-то о чем-то говоришь - даже и не думаешь, потому что смысл беседы прост и ясен, но с тобой - это совсем другое дело. Тем более - в письме.
Сегодня утром у меня случилось одно маленькое несчастье (происшествие) - даже не знаю, как его нужно трактовать. Во время завтрака случайно махнула рукой и задела стеклянный стакан, стоящий на краю стола. Упал на пол и разлетелся на мелкие осколки. Другой бы сказал: "Обычное дело", - а я и не знаю что думать дальше, потому что редко со мной такое случается, а если и случается - то не просто так, а к какому-нибудь событию. По крайней мере, я так считаю... и есть веские причины и основания.  Вот, теперь сижу за тем же самым столом, убрала подальше всю стеклянную посуду, жду - когда же начнется... А оно все не начинается!.. Может быть, здесь все дело в тебе, и в твоем первом послании; и нить судьбы предупреждает меня о чем-то?.. Знать бы наперед, что там случится! Хоть бы хорошее...
Честно сказать, я сбилась с курса, и душевное равновесие мое потеряно - и, кажется, надолго. Воздух сух. Концентрации - ноль. В метро месят как тесто - особенно по утрам. Стою всегда у дверей, потому что не уверена в том, что смогу выйти на нужной станции, а люди - не пожалеют. Смотрю на маршрут движения, указанный на светящемся табло, считаю станции, а на самом деле - просто пытаюсь отвлечься, чтобы не сойти с ума... "С чего?" - спросишь ты. Думаю, тебе так сразу и не понять. (Прости, Амвросий.) Здесь совсем другая жизнь. Чтобы излить на бумаге ее истинное состояние - требуется недюжинный литературный талант, которого у меня, к несчастью, нет. Маета одна кругом; куда не подойдешь - очередь, а люди не радуются друг другу, потому что много, много их, то есть нас...  Как это ни странно, чем больше вокруг людей, тем более человек одинок. Только сейчас начинаю понимать эти слова. В большом городе пахнет самоубийством, поэтому хочется убежать из города в деревню; в деревне пахнет тоской, поэтому хочется вернуться обратно в город. Зачастую человек сам не знает, чего именно он хочет...
Стих мне твой совсем не понравился. Черствый и чересчур надуманный. Ко мне приходят разные строки - в основном, когда хорошее настроение - но я совершенно не умею рифмовать. Получается "слон - гном", даже самой смешно. А поэзию я люблю; мне больше нравится слово поэтика, потому что звучит более интимно и тонко. Только не могу назвать каких-то определенных авторов - поэтов... Все зависит от настроения, а оно, знаешь ли, такое переменчивое - особенно, в последнее время. Порой не понимаю саму себя, как будто вышла из-под собственного контроля, или случилось что-то совершенно бестактное и непоправимое. Как ты, наверное, догадываешься, это во мне бурлят эмоции и страсти, эдакая игра женских слов, в которой нет четкой логики и - уж абсолютно точно! - нет ни капли вымысла и смысла. Случается, что и настроение не важное, но сегодня совсем другое дело, - поэтому хочется порхать, порхать, кружиться... Ах, если бы меня видели мои подруги!.. Наверное, это было бы им смешно. Хорошо, что они ничего не видят и никогда не узнают. В этот самый час, когда я почти заканчиваю свое письмо к тебе, в моей комнате светится один-единственный фонарь под абажуром, а в душе - внутри - столько света, что кажется, что совсем не видно, что происходит снаружи. Господи, да здорова ли я?.. Пишу, пишу, пишу эти слова - и, представь себе, я счастлива! Я счастлива! Такое редкое состояние души, как будто кто-то приоткрыл завесу всего тайного в мире, и теперь мне... только мне тихонько шепчет на ушко: посмотри... взгляни... полюбуйся. И я смотрю и любуюсь!.. Боже, как это прекрасно, но и как смешно, - просто становится смешно от увиденного, но не снаружи, а внутри. Там тоже проплывают серо-белые облака, там тоже журчит веселый вешний ручей, там  тоже есть жизнь, и она, кажется, гораздо интересней и загадочней той, что находится снаружи. Быть может, я ошибаюсь?!. Возможно!.. Но это весьма заманчиво. Хочется разобраться, почувствовать, понять, доказать себе правоту или - наоборот - заблуждение.
Знаю, знаю, что тебе не понятны мои слова. Амроша... Так близко мне имя твое... Амроша. Ах, я и сама порой себе не понятна. Сегодня я так чувственно воспринимаю реальность, что завтра буду жалеть об этом. Завтра бы я не сказала то, что произнесу сегодня... Или это только догадки... Как будто под хмельком. Terrible... misfortune... И, думаю, с восходом нового солнца пожалею о содеянном, но будет уже поздно, потому что дала себе слово - отправить письмо сегодня. Зато не нужно скрывать мысли от самой себя, верно ведь?..
Больше ничего не скажу. И так достаточно. Не грусти. Отвлекайся от лишних мыслей делами. Знаю - помогает, сама так делаю. Придумаю себе дело - и делаю.
Целую, обнимаю, думаю...
Инна Протасова.




***
Здравствуй, здравствуй, дорогая Инночка!..
Размусоливать о жизни – не всегда верное дело, но если уж лить воду слов – дак тогда налить полную кадушку. В огороде поспела красная смородина, а малины столько – что рук не хватит обобрать всю. В одной умной книженции недавно вычитал, что если постоянно говорить о любви, то она истощится, иссохнет вся, и останется только лишь одно слово «любовь», которое по своему значению будет весить столько же, сколько все остальные слова на Земле. Не знаю – поверить ли этому?.. На три дня запил. Устал от бытия и скуки. Запил. Одно слово – и добавить нечего. Приходил дед Демид, ругать меня вздумал, ругал, а я молчал, опустив голову вниз, потому как стыдно (и теперь, когда пишу тебе про этот факт – тоже стыдно!). Но – что поделать? Про Толю Бухнева, что живет на другом конце деревни, около поскотины, говорят дурное. Мол, пьет по-черному, до безумия, а когда уже больше не может пить, то достает ружьецо из барака, зовет жинку свою (иногда и силком зовет!), ставит ее к воротам в ограде, отходит шагов на пятнадцать, и стреляет по ней: попадет или нет! Пока – не попал! Она же после бабам на базаре гутарит, что… мол уже привыкла к подобному обращению (общению – как она сама говорит), и что Толя мужик вовсе хороший, и что ружье – это не угроза, а напротив, проявления настоящих мужицких крепких чувств. Что тут скажешь?.. Русь!..
Трудно мне бывает, как будто что-то щемит в груди. И зачем я родился таким нежным на этот свет? Если говорить о том, что мир состоит из молекул, то человек в нем – самая маленькая молекула, потому что беззащитный, безрассудный, слепой. Идет по жизни босиком в неведомую бездну, а позади него остаются следы памяти, он оборачивается, оглядывается порой – и грустит. Там – осталось прошлое, которое уже не вернуть. Впереди – ожидает будущее, которое неведомо и за пять шагов. И есть только вот это мгновение и время, чтобы свернуть на новую дорогу, и это мгновение называется настоящим. Не нужно быть гением, чтобы понять, что мир сам по себе сложный, и жизнь сложна, но нужно попытаться остаться простым человеком, так как в простоте, по-видимому, сокрыто настоящее.
Ничего не осталось из того, что было раньше, но я вижу, я чувствую, я ощущаю, как poetica выливается из меня тонким ручейком. Посреди пшеничного поля стоит красивая рубленая изба, за полем – лес, за лесом – река, а в избе – никого. Такова картина моей любви – не прочесть, не вычесть лишнего и не унять, потому что одиночество спит на столе, но – так или иначе – я влюблен, и это главное. Ты – моя главная страница в книге жизни, потому как только с тобой я поистине мироощущаю красоту света, и совсем забываю о существовании темных красок бездны и тьмы, словно их и нет. Их нет! А вдруг – если так и есть? И никто, никто никого не изгонял из Рая, - и мы до сих пор пребываем в нем. Столько вопросов без ответов. Все равно,  если есть жизнь на земле, то она создана не просто так, а с какой-то мало-мальски значимой целью, тогда можно с уверенностью предположить, что жизнь – не бессмысленная субстанция, что она имеет фундамент, логику к существованию, цель и, конечно же, какой-то результат. Зачем я пишу тебе эти строки? Как будто задаю себе этот вопрос, а направляю его – тебе. Наверное, потому что хочу поделиться частью своей души, частью своих мыслей, частью своих болей, и частью своих мук. Думаю, надеюсь – что поймешь. Инночка…

Вчера включал телевизор на пятнадцать минуть (больше не могу сдюжить – так как выворачивает всего наизнанку!), в нем говорили о временах, о том, что они бывают разными для всех людей, для меня время – тоже разное, потому что оно состоит из множества-множества разнообразных мгновений, а каждое мгновение – уникально, и отличается от другого мгновения, - и вот так они общей совокупностью, общей массой слагают понятие времени, - и вот поэтому оно для всех людей разное. Время! Каким оно может быть? Трудным и не очень, интересным и безрадостным, полное безрассудства и любви, и жестокое, как война. Об этом не будем! И так много боли вокруг, что хочется рыдать беспрестанно, а потом проплакаться и сказать себе: все, начинаю новую жизнь – наподобие той, о которой однажды было написано в одной известной американской газете: one life – one love (то есть одна жизнь – одна любовь). И эта любовь ты – Инночка! (Вот уже совсем потерял всякий стыд, и пишу откровенно о том, что на уме).
Я не видел, не знаю, как правильно сознаваться в любви, но я точно знаю, что любовь есть высшая форма стремления к другому человеку, и если она существует – любовь то есть! – то скорей всего она существует внутри, как все духовное, нематериальное, потому что снаружи существуют только лишь антиподы.

Только есть один-единственный вопрос: что мы знаем о ней? Как ее постичь, понять? Является ли она совершенством из всех человеческих чувств или только временным ощущением бытия через розовые очки, через оптимистические настроения и радость, или же не является? Наверное, на подобный вопрос каждый ответит для себя сам, я же для себя отвечаю следующим образом: если бы не было тебя – мне бы не за чем было жить, потому как я бы просто-напросто потерял смысл своего существования, смысл во вздохе и выдохе, в телодвижении, в разговорах, в трудах и прочее, потому что все, что я хочу – это быть с тобой. Это и  есть любовь. Как тебе такое?..
У некоторых верблюдов по два горба, чтобы долго не пить, блуждая по песчаной пустыне. Если бы запас моей веры и нежности можно было эквивалентным образом перевести в «горбы», то у меня бы было четыре. Жаль, что я не верблюд! Зато я – как и они – вижу, как садится солнце, образуя этим алый закат. Все-таки жизнь прекрасна во всех ее проявлениях, и очень хочется надеяться на то, что она вечна. Для такой надежды и четырех горбов станет мало. Воображаю себе, что ты подумаешь об этой мысли, когда увидишь ее. Надеюсь, что ничего дурного. А, быть может, просто тихонько улыбнешься эдакой глупости деревенского чудака, - и этого уже будет в избытке!
Ночью снилась Москва.
Крупитчато-мелкозернистое небо раскололось надвое. Поднялся шквалистый ветер, сметая все на своем пути: прохожих, железные банки на колесах, палатки с овощами, вывески. Резко стемнело, потом разразилась ярко-желтая молния, и вдарил гром, сотрясая звуковой волной всю землю. Стало страшно.  Я шел по мокрой брусчатке, глядя на суматоху, образовавшуюся спешащими укрыться от дождя людьми, и думал, что где-то среди этих людей есть ты. От такой внезапной мысли мне стало уютно и тепло, как будто дождь меня не касался вовсе, как будто он был рассчитан не на меня, а на вот этих прохожих. Что осталось позади? Что есть и что будет? Эти вопросы даже во сне дурманили мне мозг; я помню, как ворочался, лежа на своей кровати, то просыпался, то снова засыпал, а то вообще был на границе сна и бодрствования. Легкий треск или шорох – и я уже не сплю, но слушаю однообразные удары стрелки настенных часов, отдающие легким эхом по всей комнате – тах, тах, тах… Господи, как трудно жить! Прости меня за все прегрешения тяжкие и не тяжкие. Научи только услышать волю Твою, укажи направление движения - праведное и правильное русло бытия. Все остальное – не важно, не имеет никакого значения. В конце улицы (я не помню / не знаю ее названия, так как все это моя фантазия, сон!) я увидел едва отчетливую фигуру невысокого, худощавого человека в черной шляпе и черном же пальто, он просто стоял, глядя куда-то вдаль, куда посмотрев я, не смог увидеть ровным счетом ничего, но когда я подошел к нему поближе, то я увидел его задумчиво-прекрасный взгляд, - такой осмысленный, целеустремленный, прямой. Заметив меня, он отвернулся, как будто хотел игнорировать мое внезапное присутствие, но потом почему-то передумал. Наши взгляды встретились. Я было хотел что-то ему сказать, но совершенно не знал, как начать разговор, мне почему-то казалось, что он меня не поймет, и этого недопонимания я опасался. Всегда. Такой мой характер. К счастью, он начал первый:
- Мне кажется, молодой человек, нам с вами пора познакомиться,- он сказал эти слова таким настойчивым тоном, что я на секунду опешил, и даже вздрогнул.
- Нам? – произнес неуверенно я.
- Да. Нам.
- Но, простите… мы… я вас не знаю… Мы раньше нигде не встречались?..
- Думаю, нет. К тому же, это всего лишь ваш сон, а сны, насколько я осведомлен, вам снятся довольно редко, не так ли?
- Да. Наверное, вы правы. Но позвольте! Откуда вы знаете, что сны мне снятся редко? Я ни с кем данный вопрос не обсуждал, никому ничего не рассказывал, но вы…
- А я знаю, - перебил меня случайный собеседник. – Не удивляйтесь, прошу вас!
- Но, позвольте, кто вы?..
- Я – проводник между тьмой и светом, между небом и землей, между адом и раем. Я есть, но только в твоем сне. Когда ты проснешься – ты вспомнишь меня, и будешь раздумывать над тем, что за чертовщина тебе снилась сегодня ночью, но твои думы продляться недолго, ибо ты махнешь на них рукой и забудешь.
- И что? – удивился я.
- И ничего. Все.
- Но зачем тогда вы мне снились?
- Затем, чтобы сказать, что истина в твоем одиночестве.
Старик поклонился, горделиво прищурив глаза и приподняв полую шляпу, и молча удалился восвояси.
Что скажешь? Бред – да и только. Такие сны терзают мое ночное сознание. Проснулся – и точно подумал о том, что за чертовщина мне снилась, но затем, спустя час-другой, расходился по огороду, озирая цветенье яблонь и облепиховых кустов, да и забыл, - только теперь вспомнил, когда сел за перо.
Теперь пишу спустя сутки.
Не мог.
Или не хотел.
Все одно.
Господи, почему мне так плохо? Ответь. Мультик мой сломался, занавес давно закрыт, зал пуст, свободных мест есть, одинаковое многообразие цифр, и все-таки тянет высказаться в эфир. Никому нет дела до одной человеческой души, когда гибнут тысячи невинных душ в политических играх господ.
Мир – жесток, колода – полна, - и вернее всего, что я в ней не дотяну даже до валета. Убегает смысл лета. Бред сам по себе стелется как половичок в сенцах. Прошу вытирать ноги! Отзовись на мой призыв, чтобы полегчало, иначе мне не выжить!
Что-то пошло не так, ветер холодает, раздувая пыль по околотку. Триангуляционные грани души нарушены, кто-то перебросил «ребра». Нужно многоголосо заявить, что целостность внутреннего мира утрачена, если не сказать больше. Что есть ты? Что я? Если ты существуешь, то почему я тебя не вижу, если же я тебя не вижу, значит, тебя вовсе нет. Мысль зациклена. И мне не вырваться наружу.  Все одно и то же. Смерть есть лишь ужасающее осознание жизни, ее трудностей, лишений, проигрышей и трудно-редких побед. Более всего угнетает однообразие быта, бестолковость взглядов и движений. Куда они («ситизены») спешат? Зачем? За молоком и хлебом? Чтобы насытиться и напиться вдоволь, с шапкой, чтобы вечером – перед самым сном – сходить в туалет, а наутро вновь почувствовать потребность в еде?.. Так было. Так есть. Так и будет. Я понимаю. Это лишь физиология человека. И он загнан в клетку, - и ничего, ничего нельзя изменить. Жизнь, как способ самовыражения, как фундаментальная основа бытия, сама по себе и сама собой зациклена – причем на себе же. Она пристально смотрит только в себя, равняя окружающих на свой строй и лад. Если ты выбиваешься из строя, если ты не то, что нужно, то есть некондиционный элемент, то, верней всего, тебе нечего делать в жизни, умирай с голоду, принимай смерть. Смерть. Самое страшное слово для человека. Он боится ее как огня.  Поэтому-то лучше остаться в строю, быть как все и не оглядываться по сторонам.
Я лежу в тишине и темноте.
За окном шелест ветвей деревьев нарушает полуночный сон синиц, где-то стрекочет кузнечик, а до сих пор кажется, что время остановилось навсегда, и что есть только я и мои фантазии. Я думаю о тебе, скучаю, люблю. Я думаю о том, что думать, скучать, любить – самые замечательные слова на земле, потому как они выражают образность существования человека в состоянии возбужденности.
Женщина – кошка, поэтому у нее девять жизней. Но если она решила умереть для одного, обидевшего ее, сердца, то вернее всего, это случается навсегда.
Если бы не было тебя – я бы тебя придумал внутри себя, - и ты бы снова была! И я точно знаю это, не понаслышке – через опыт. Есть лишь одно, перед чем могут померкнуть страсти, доводы и суждения, - и это одно есть жизненный опыт. В количественном исчислении прожитых лет мой опыт кажется скудным, но если брать год за два, а то и больше (так оно и есть на самом деле!), то меня пора списывать как никому не нужный лом.
Грустная история.
Политсоветчики, интервенты, хакеры, приверженцы хай-тэка и хип-хопа, панки и уличные гопники, коммунисты и социал-демократы, лоббитсы, рейдеры и диссиденты, защитники несуществующих прав, общественники, просто ****аболы, обитатели ночных клубов и баров, поэты и поэтессы-песенники, радикалы и умеренные социопаты,  бездельники и трудоголики, любители ночных фей, верные мужья и жены, а также изменники в одном же лице, - вы, вы, и еще раз вы! - все одинаково порочны, потому что время само собой извращает человеческую натуру, превращая ее в ничто, в пустоту, она становится подвластна информационно-спекулятивным течениям, управляемых СМИ,  а мы, то есть вы, покорно идете, как стадо тупых баранов, напиться даже на вид отчетливо-грязной «водицы» из этих ядовитых течений, из рвотных масс. Пьете бесплатную воду информаций и заражаетесь – сами того не подозревая. Потом – спустя какое-то неопределенное время, вдоволь насытившись всем тем, что вытекло из СМИ-крана – неспешной походкой возвращаетесь к себе домой, заходите в знакомый до боли подъезд /или парадную, вызываете лифт, поднимаетесь на нужный вам этаж, отворяете замочную скважину привычным ключом (или вам отворяют ваши домашние), -   и что, что! что?.. – заражает, заражаете, заражаете своей отрицательной информацией новых, окружающих вас, людей. Они становятся такими же, как вы. Точно такими же – если не хуже. Общество тем самым, незаметно для самого себя, медленно, поступательно, осторожно-безнадежно терпит крах, крушение, падает в бездну. Наступает тотальный регресс.
Когда мне больно, одиноко, грустно, - я всегда замыкаюсь в себе. И только. В такие минуты ( я сам себе говорю подобные вещи,- и, кажется, что давным-давно в этом убедился) никогда не открываю свою душу окружающим людям. Листва пахнет гнетом и пылью. Душа сгорает дотла. Сигарета медленно плавится в массивной, хрустальной пепельнице, доверху уже набитой окурками. Мир бесполезен, угрюм, пуст, одноэтажен. Прохожие люди… как правило, в улыбке. Тогда откуда столько горя и ненависти?.. Ты абсолютно никому не нужен. Кто-то ждет подходящего момента, чтобы тебя пожалеть, потому что ты сам своим внешним видом вызываешь жалость и сострадание. Раздражительность появляется в самом конце. Жалость, пожалуй, верное качество для сентиментальных людей, стремящихся самоутвердиться собой. Выводы бывает делать поздно. Интуитивно чувствуешь, что ты не прав, но – к сожалению – встать на нормальные рельсы не получается. Рев души. Терпкий, неугомонный, разрушительный. Что же будет дальше? Будущее. Все то, что ждет меня впереди, все то, что неизбывно-навязчиво, неизвестно и даже временами пугающе называется будущим. Будущее / будущность – довольно емкое понятие, гораздо обширней, чем прошлое. Думаю, в нем больше событий, разница же лишь в том, что в прошлом все события известны, досконально изучены, проверены, выверены, в будущем – нет. Полный ноль. Человек бессилен, беззащитен перед ним; смиряясь душой, он с терпением и страданием принимает все то, что ему предначертано витиеватой, умышленно-заскорузлой судьбой, законы которой неизбывны, вечны, фундаментальны.
Изогнутый как коромысло фонарь… Свечение двух уставших душ.
Ночь.
Ресторан.
Столик у окна.
Угол сцены.
На сцене – старый, с аккуратно, на европейский манер, какой был в моде с середины до конца девятнадцатого века, подстриженной бородкой и седыми тонкими усами, саксофонист играет музыку последнего рассвета. Возможно – блюз. Оригинально, как выдержка из газеты «Серб и молод». Ресторан почти пуст.
Он: «Мне 32 и десять из них я жил в тотальном одиночестве души. Я устал. Имею серьезность намерений. У меня есть приличная работа, дом, машина, сад. Хочу семью и детей. Что ты скажешь?»
Она: «Ничего не скажу.»
Он: «У тебя есть кто-то?»
Она: «С чего ты взял? Нет.»
Он: «Объясни, в чем же дело?»
Она: «Ни в чем. Не понимаю суть твоего вопроса?!.»
Он: «Ну я же идеален!..Таких мужчин хотят рядом с собой видеть настоящие женщины».
Она: «Оригинально. Но с чего ты взял эту чушь?.. По мне – настоящих женщин не бывает, существуют настоящие мужчины, потому что в настоящем нет ни прошлого, ни будущего. Настоящее – признак стабильности, незыблемости, постоянства. Женщина же переменчива в своих взглядах, суждениях, мнениях, повадках, привязанностях, она ищет себя и то, что ей дорого, ценно, понятно и близко, - и поэтому по природе своей она не может быть постоянной… как не может стать настоящей.»
Он: «То есть, по твоему мнению, настоящим может быть только лишь мужчина?»
Она: «Да. Я убеждена в этом. Я верю.»
Он: «Тогда я готов стать настоящим только для тебя. Лишь бы ты была рядом со мной.»
Она: «Если бы ты сказал мне об этом в самом начале, я бы поверила в то, что ты настоящий или можешь им стать, но теперь, когда я понимаю, что ты только лишь подстраиваешься под ситуацию в надежде извлечь из нее выгоду, - я не могу поверить тебе. Мне сложно оценивать совместное будущее с точки зрения диспозиции колебания и абсурда. Интуитивно я не принимаю подобных вещей.»
Он: «Мне трудно сделать шаг назад, понятие выгоды в данном случае неуместно, так как речь идет о моих чувствах к тебе, я считаю, вернее, ощущаю внутри себя, что они правдивы, верны и искренни, поэтому я имею право говорить подобные вещи прямо и без изъяна.»
Она: «Устала… мне более нечего добавить. Я хочу спать. Закажи мне такси…»




***
Здравствуй, дорогой Амвросий!..
Все однозначно. На рубеже двух сот и сосен сплетаются тени мужчины и женщины, мне хочется плакать, но ветер трепет душу монотонностью опадающих осенью листьев дерев. Душа опустошена, decent thoughts not at all, одинаковость во всем, день повторяет день, а ночь – ночь.
Сначала бежишь без оглядки, потом устаешь, и думаешь: зачем же бежал?.. Человек всегда рад создавать себе трудности, чтобы преодолевать их, и хвалиться этим. Тупоумие. Все – одно сплошное тупоумие, за которым скрывается смысл жизни. А кто-то всерьез считает, что он существует, этот самый смысл жизни… Только они никак не могут понять, что не может быть ни малейшего смысла в том, что имеет в своей основе повторяемость. Жизнь – это повторяемость секунд, минут, часов, дней, недель, месяцев, и лет. Из секунды в секунду, из минуты в минуту, из часа в час, изо дня в день, из месяца в месяц, и, наконец, из года в год она имеет круговое движение действий и событий. Ну и как они могут иметь смысл? Родился, вырос, постарел, умер. И опять то же самое – только уже с новым человеком. Все – по кругу, все - в колесе.
Два человека любят друг друга. Один любит так, что любовь его напрягает его настолько, что вот-вот глаза из орбит вылезут, или случится что-то равнозначно-подобное с ним, другой же, понимая сущность любимого, не предпринимает подобных усилий в своей – ответной – любви, превращая ее тем самым в безответную. Потом проходит время, оно тяжелой волной дней шлифует события и встречи, заглаживает всполохи эмоций, и – все. Нет любви. Расстались. Простая история. Она по счету повторяемости завершения на земле 10 122 537 892 с 1962 года.
Вчера легла спать в одиннадцать часов вечера, закрыла глаза, думала о тебе. Внутри меня – темная, пугающая бездна. Боюсь саму себя и борюсь с этим. Пыталась как можно скорее уснуть. Почти получилось. Потом вдруг послышался стон за стеной. Думала – показалось. Нет – ошиблась. Начала скрипеть кровать, сначала не сильно, равномерно - поступальными рывками и ударами сетки по горизонтальным перекладинам. Темп – увеличивался, стоны – возрастали. Кончили – вместе. И я тоже. Пощупала рукой – вся влажная. Было хорошо, даже не помню, как уснула.
Мне кажется, что самая счастливая форма существования человека на земле – просто жить в семье. В семье жить легче, сторона зрения не имеет значения.
На мой взгляд, существует три основных фактора, доказывающих состоятельность жизни в семье: первый - духовный, направленный на сохранения спокойствия душевного здоровья и равновесия человека, защита от лишних стрессов и перипетий, взаимообмен информацией и эмоциями, трата и дарение личного времени друг другу; второй – материальный (думаю, не самый главный, хотя в современном обществе имеет очень большое значение и вес), который отвечает за персональное благополучие личности. От него многое зависит, так как деньги создают мнимый эффект защищенности личности в стаде или/и обществе, возможность отгородиться от излишних проблем, заморочек, оторваться от внешнего мира, например, уехав на далекий экзотический остров. Зачем? Это вопрос номер два.
В любом случае, нужно сказать, что вместе с партнером материально выживать легче, когда один и другой бросают деньги в общую копилку. Это бесспорно!..
Наконец, третий фактор – коллективный. Коллектив сам по себе имеет основную форму сосуществования с подобными тебе особями в обществе. Жить в коллективе – искусство, которое требует мастерства, которое – в свою очередь – приходит со временем жизни в нем. То же самое и в семье, потому что семья – это тоже коллектив, более сплоченный, слаженный, но коллектив, где есть он и она, где есть старший и младший, где есть умный и тот, кто слушает молча, а сам в это время думает о своем, где есть все то же самое, что и в большом (трудовом) коллективе, но на более личном, интимном уровне. Трудно бывает в такое поверить, но это действительно является правдой.
Жизнь – тяжела. Она – давит суммой накопленных и прожитых дней, которые оставили за собой память прожитого, ничего нельзя вычеркнуть, выкинуть, все остается на поверхности в оболочке собственных воспоминаний. Рядом лежит понятие ответственности за содеянное, которое может смутить сознание.
Зачем я пою о грустном?..
Вечер. Волны. Любовь. Сон. Облака. Ты.
Господь создал столько прекрасных слов, а я не могу произнести их вслух по причине наличия скверного в себе характера. Аэрофобия, аэройога. Милый, обними меня, или я сойду с ума. Нет в жизни ничего приятней, чем поцелуй любимого человека, хотя это и звучит избито и как-то чересчур банально.
Потом пришли стихи, ровно, сами собой, наобум, только пиши…
В моем доме грустное отчаянье.
Заедаю печеньем стресс - и молчанье.
На прощание - строки мои печальные,
а может - скажешь: "о чем твое ворчание?.."
Ходишь грубой поступью по половице,
вышитой мелким бисером в форме красивой птицы,
по краям - фигуры мужчины и женщины.
Может, Адам и Ева, а может мы... обвенчаны?..
Ничего не знаю.
Только слабость.
За окном - сырость, в душе - усталость,
Вот и осталось - петь песнь про одинокую старость.

Но это последняя черта - и нужна храбрость.
Выношу сор из избы, треплю лишнее,
Личное говорю чужим на "отлично",
 А внутри - порицание и на себя злость.
Гостью слов отвечаю на "что стряслось?"
Устала от людей.
От чужих мыслей -
В прямом смысле. 
Душа, как кисель, раскисла,
как растаявший снег - весной - на грЯзи.
Грызи грозой, чтобы выйти в князи.
Мы будем порознь, не теряя связи.

Созвонимся, если будет время,
а там  - сочтемся за все и всеми,
но тебе, без сомнения, будет жалко
потерять меня за то - хотя бы! - что было жарко
в постели (*это выдумано, прости)

Крохотная женщина в пальто из шерсти -
Боишься смерти, принимаешь шалости
и смеешься, как ребенок, с пяти до шести -
без малости.
Летаешь самолетами - но боишься (*за самолеты тоже прошу прощения, фантазия!..)
каждый раз, когда в самолет садишься;
Пристегиваешься - и злишься!
Я прощаю тебя за всякие мелочи,
Зная, что любовь - сама по себе - беличья!..
Нанося увечья, задумывайся предтече -
Что такое душа человечья!..

Так легко и непритязательно создаются стихи, когда страдаешь душой.
Страдание – поистине великая вещь, потому что оно не дает осознать человеку своих границ.
Человек не может страдать наполовину или, хуже того, на четверть, так как его разум не способен анализировать обстоятельства или окружающие его события в минуты душевных неурядиц.
Если ты спокоен и умиротворен – тебе нечего делать в литературе.
Остальное – хлам!




***
Всей душой и всем разумом молю Господа нашего, чтобы он даровал тебе истинное человеческое счастье на земле.
Одиночество не может стать началом счастья; оно создано в другой ипостаси…
Ночью просыпался, вставал на ноги три раза: брал книгу в руки, но бросал. Голова была как будто пустая чугунка, не способная вообще к восприятию слов, мыслей, элементарных вещей и истин.
Потом вышел за ограду, присел на заснеженную лавку, оставил отпечатки пальцев на снегу, - такие почти параллельные линии, уходящие далеко-далеко, в бесконечность. Смотрел в горизонт. Он тоже казался бесконечным… Во мне появилось тысяча вопросов, некоторые из них я запомнил: почему жизнь такова?.. почему Господь не дал ответы на насущные вопросы, переходящие из поколения в поколение… почему все случается не так, как хотелось бы?.. почему человек должен страдать, особенно, если он хороший человек?.. почему, почему, почему?..
Вернулся в дом. Холодало.
Ночь дарует ощущение душевного покоя, если не слушать или заглушить/подавить вовсе шум посторонних мыслей. Лежал и думал о том, что жизнь не имеет определенных очертаний, определений, границ; она поистине бесконечная, многоугольная, большая. Заглянуть внутрь нее – бесполезно, разгадать шифр будущности – невозможно, плыть по течению, думая и теша себя мыслью о том, что все будет хорошо – единственное верное решение, потому что другого просто не дано Богом… 
Уснул…
Спустя час проснулся, и на свое собственное удивление помнил до мельчайших подробностей все детали сна. Во сне я убегал, а, вернее сказать, просто бежал, потому как убегают от кого-то, а я ни от кого не убегал, мне было просто страшно; я оборачивался назад, чтобы посмотреть, что происходит за моей спиной, и нет ли кого-нибудь, но, к моему великому счастью, за спиной никого не было, никто за мной не гнался, но, тем не менее, я не останавливался и продолжал свой ночной бег. Чувство страха гнало меня вперед, может быть, от себя. Спустя некоторое время (точно сказать не могу, сколько времени я бежал, но могу сказать, что картина мира сменялась с каждым мгновением, переходя из лесного массива в серую ленту автодороги, в метро, в городскую суету и обратно), - дак вот спустя некоторое время я остановился... Встал как вкопанный, потому что страх мой улетучился! Покинул меня. Я обмер. Со временем учащенное дыхание сменилось ровным, умеренным, - и тогда я понял, что человеческий разум действительно способен на многие вещи; он способен перевернуть реальность и вымысел, повести человека иной тропинкой, сбивая его с истинного пути. Мои мысли были тяжелы для меня. Я даже подумал о том, что слова «тяжесть» и «вред» в чем-то синонимичны!
Благо в том, что сия картина продолжалась так же, как и все остальные, – ей предшествовавшие – тоже недолго. Меня отвлек силуэт человека, который медленно двигался мне навстречу. Я долго вглядывался в него, чтобы разобрать, кто же это идет мне навстречу – женщина или мужчина, или, быть может, вообще ребенок?.. И я, к своей радости, разобрал! Это была женщина! Женщина! И этой женщиной была Ты, милая моя Инночка!
Ты была одета в легкое ситцевое платье, которое развевалось на ветру, несколько выше доступного для постороннего зрения, оголяя твои белые, ровные колени.  Ты улыбалась мне, - и я отвечал тебе тем же. Наверное (я не могу знать точно!), но в этот самый момент моей жизни во сне, сердце мое было готово выскочить из груди наружу, наверное, оно билось, как бьется сердце влюбленного восемнадцатилетнего юноши. И я тоже был тогда восемнадцатилетним юношей, - по крайней мере, мне так казалось.
Ты подошла ко мне вплотную, и взглянула мне прямо в глаза. Бог мой! Сколько времени я мечтал о том, чтобы увидеть твои глаза, и вот – пусть не наяву, а во сне – моя мечта осуществилась. Они были притягательны, божественно-красивы, глубоки. Я не помню что именно, но ты говорила мне какие-то слова, слегка оголяя притягательность белых передних зубов, и в эти мгновения я лишь хотел коснуться твоих губ своими губами, коснуться своим языком твоего языка, - и так наслаждаться долгим, истовым поцелуем влюбленных людей.
Теперь, когда ты станешь читать эти строки, думаю, что ты засмеешься. Наверное, ты удивишься, но и я тоже смеюсь над самим же собой, просто гляжусь в зеркало и смеюсь, как давно уже не смеялся.
Теперь даже не помню, как мы расстались с тобой, потому как сон часто бывает непредсказуемым, обрывистым, туманным. Память не способна восстановить некоторые подробности происшедшего, теряя нить бесед и поступков во сне. Остается только догадываться, додумывать, мечтать…
Закрутил толстую самокрутку, посмотрел в окно, но ничего и никого не было за моим окном в ограде, никто не пришел навестить меня ни сегодня, ни вчера, и – я так догадываюсь про себя – завтрашний день будет таким же, как и все остальные. Одиночество тяжелой плетью хлещет меня по спине, оставляя не на спине, а на душе глубокие шрамы тоски и печали. Одинокие люди всегда заунывны, потому что их энергетика зациклена, сперта, постоянна. Пушкин писал, что «на свете счастья нет, но есть покой и воля», а я заявляю (хотя куда мне к черту до Пушкина!), что не нужны человеку покой и воля, если любви нет, вообще нет, - и не было никогда. Человек, - и я убежден в этом на все сто процентов – есть существо социальное, человеку необходимо общение с ему подобными «особями», а я, как перст, один, совсем один… Инночка… свет!..
Что-то я опять совсем расклеился, опять заплакал. Совестно говорить сие тебе, но ведь правда есть правда, и никуда от нее не деться.




***
Здравствуй, Амвросий!
Не печаль меня, не тревожь! Об одном прошу! Волнуюсь за тебя всей своей душой, переживаю сердцем, а потом пойду попить чай. Сяду у окна, гляжу – даль и даль,  за ней стоит ночная мгла. Верно только лишь то, что есть любовь, она действительно существует, это все: чувство, желание. Воля? Может, и воля. Пожалуй. У безвольных нет любви.
Хотя, безвольный человек – раб. Можно подумать, что рабы не способны на большую и чистую любовь. Какая неправда, к тому же вульгарность!
Экзамен сдала. «Политическая экономика». Такая жуть и чушь, что хочется влезть в петлю. Преподаватель – старый жид и любит молоденьких женщин: щипается.
Но – я все вытерпела, и получила оценку «отлично».
Потом пошли гулять по Москве.
Ночью кажется, что жизнь сама по себе неизбывна, тиха и беспорочна, так лежу и думаю, что так оно  и есть на самом деле, но с появлением дня грезы мои тают, как мартовский снег.
Хочу гулять. Хочу думать. Хочу волноваться и вновь успокаиваться. Хочу – жить всей жизнью и дышать, дышать полной грудью. Остальное – пройдет – непременно.
Вырезала из бумаги ловких солдатиков, с ружьем, с ножиком, с саблей даже, вырезала до тех пор, пока не разрезала себе указательный палец на левой руке ножницами, кровь побежала алым потоком – бурно, бурно, - а я не растерялась даже,а губой зажала ранку, и начала ее пить. Кровь – оказывается – сладкая на вкус. Ты пробовал когда-нибудь?.. Я раньше – никогда, и это было в первый раз… Даже было приятно, если толковать тебе всю правду.
Я думаю о том, что мечтать – иногда весьма полезное занятие, которым ты словно отрываешься от реальности, приподнимаясь над землей на несколько метров вверх, и смотришь на мир совершенно по-иному, словно он меньше чем тот, который ты видел, когда стоял ногами на нем, на земле то есть.
А ты как думаешь?...
Silentium est aurum…
Ты знаешь эти слова?..
Временами кажется, что мир ограниченней, чем палисад у дома в сельской местности. Голос дрожит, как мотив плохо аранжированной композиции.
Бьюсь за жизнь – отступаю. Сражаюсь – отступаю. Скорей всего, я слаба, как белка. И мне ничего не достичь в этой жизни.
Напишу тебе эти простые слова, - и на душе легче, потому что писать правду всегда легко, ведь правда это, на самом то деле, то, что впитано нашей душой, клетками нашего организма. Правда – это мы сами.
Голосом правды звучат картины лучших живописцев мира – Моне, Дали, Ван Гога, Пикассо… потому что, на мой взгляд, они приблизились - как никто другой - близко-близко к сущности человеческой природы и души. А сущность человеческой природы и души – это и есть правда. Ее Величество Правда! Правда имеет столько разнообразных форм и обличий, ну, к примеру,  Любовь! Любовь – это Правда. Разве – нет? Что может правдивей настоящей всепоглощающей и всеобъемлющей любви одного человека к другому,- мужчина ли, женщина ли, это абсолютно неважно; главное то, что она существует, - любовь = правда.
Правдивей любви только слезы ребенка и женщины. Правдивей любви только грезы уставшего от жизни человека, одинокого, опустошенного, но еще непоколебимого противоречивостью окружающего мира.
Амвросий, о чем ты думаешь в эту минуту, когда я пишу тебе эти строки?
 Я не могу этого знать. Я даже не знаю, чем ты сейчас занят.
И это ужасно, ужасно!
Человек так мал и ограничен, способности его чрезмерно узки, как брюки для располневшего полицая.
Мы можем видеть только то, что может увидеть зрачок нашего глаза – сто метров, двести, или чуть больше. А что за этим рубежом – нам неведомо. Мы, люди, все ограничены нашими физиологическими данными, и это с самого нашего рождения. Не так ли?..
Но я, честно говорю тебе, я осязаю, я пытаюсь прочувствовать несокрушимость, живость, истинность твоих идей и помыслов, водружая на острие своих надежд нашу скорую встречу. Да, именно, я верю в то, что она случится, - и очень скоро.
Дождь. За окном дождь. Улица (я смотрю на нее), раскисшая как гриб после помывки, напоминает серую мокрую наволочку, болтающуюся на бельевой веревке, туда-сюда, туда-сюда.
Смятенье, и боль.
Три раза уже кипятила чайник, но каждый следующий раз вода в нем остужалась, потому что я забывала его выпить, и снова ставила чайник на газ, и снова – обратное. Так три раза. Думаю, сделать данную процессию в четвертый, потому что люблю все дела доводить до конца.
Я чувствую, что я меняюсь. В мире всего по четыре.
Ты не замечал?.. Богом поделено в четверть. Четыре сезона в году, четыре стороны света, четыре величайших русских поэта (Пушкин, Баратынский, Мандельштам, Бродский), четыре писателя (Достоевский, Толстой, Чехов, Чернышевский), четыре направления в архитектуре: романский стиль, барокко, рококо, готика, и прочее, прочее, прочее, по четыре.
Мне кажется, что во мне тоже живет «четыре» я. И каждое я по своему, своим собственным образом, мешает сосуществовать трем оставшимся. Не выносимо!
Жарила картошку. Сама едва ли поела, потому как пришла соседка с постоянно превосходным аппетитом, якобы за солью, и оприходовала ее всю.
Проводила ее, расплакалась. Жалость к себе навалилась на стенки моей души, как будто меня обидели. Потом алюминиевой ложкой соскребала остатки картофеля на дне чугунной сковороды – самое вкусное и полезное! Хотелось вслед сказать моей псевдо подруге, что она весьма недальновидная особа, так как оставила самое вкусное на дне сковороды, но потом хорошенько обдумала и воздержалась. Глупо.
Почитаю Тютчева, потом усну, а теперь – буду желать, чтобы ты мне приснился.
Инна Протасова.


 ***
Здравствуй, здравствуй, дорогая моя! Прелесть!
Сижу сейчас вот на Кругах. Мечтаю. Думаю. Анализирую.
Ветер в порывах поднимает мелкую волну. «Волночку».
У брега – карась, поодаль – плещет хвостом окунек. Травянистым севом заболотился пляж. Курю в одиночку. Кольца дыма, выпускаемые наружу из моего рта, делают ноль – больше, больше. Где-то кычет сова. Скребется заяц – уж я то знаю. Надо забрести в лес, чтобы напиться его энергетикой. Людей вокруг меня мало, но и их хватает, чтобы оставить меня опустошенным. Сил не хватает.
Со Свеклухой разругался. Не бери в голову, пустое это. Просто базарный день, и ничего серьезного. Время уйдет – остынем оба.
Хочется писать о любви. Вдохновения нету. Интересное дело, откуда творцы черпают вдохновение? Из одного ли места? Мне представлялось так, что где-то далеко- далеко, в космосе, есть огромный энергетический шар, вроде солнца, только он находится настолько далеко, что мы – люди - неспособны его увидеть, и тот творец, который разумом своим способен посягнуть на энергию этого шара, получает из него необходимую порцию вдохновения.
Странная теория. Зато – моя. Только, прошу тебя, Инночка, не смейся надо мной.
Все люди – малы и смешны, и это абсолютно нормальное явление в жизни, не правда ли?..
Ночью, громоздя свое бренное тело на скрипучую холодную кровать, я вспоминаю о том, каким был мой сегодняшний прожитый день, какие события в нем произошли, какие люди повстречались – случайно и спланированно, - и я понимаю всякий раз, что то, что со мной произошло, все это не имеет большого значения для общего бытия, для Вселенной, если проще сказать.
Я – маленький. Маленький человек.
Нога тонет в суглинистом намокшем прибрежном грунте, хлюпает основанием подошвы моего ботинка, а я – сижу и просто смотрю.
Что такое моя жизнь? Зачем я есть? Извечные вопросы, которые, я уверен, останутся до конца моих дней без ответа, и, если даже моя душа когда-либо переродится в следующую душу, то, я полагаю, что та следующая душа также, как и эта, первая, не найдет ответа на данный вопрос. Извечная загадка природы.
Хлюп – хлюп – плюк. Горе мне, о, мне горе! Ботинок мой совсем грязный, ноги намокли, понимаю, что могу заболеть, чтобы лежать в одинокой кровати, пить лекарство и думать, думать, думать о тебе, единственная моя, изумрудная!
Читаю по ночам. Разное. Брал в руки Гете, но решил – скука. «Божественная комедия» Данте Алигьери – тоже. Забросил то и то. Хотел разреветься, но в одночасье передумал, даже стало стыдно за себя, потому как в то мгновение я подумал, а что если ты увидишь меня в таком положении?.. Обрадуешься ли ты?.. Нет, не думаю. Плачущий мужчина – не самый лучший портрет для художника, не самая выдающаяся картина мира. Плачущая женщина – да! Впечатляет! Вполне !
Плачущий мужчина – это лишь элемент оксюморона.
Как ты там? Москва!
Обалдевший от собственных эмоций, воображаю себе ее. Она, должно быть, огромна, величава. Москва – пава. Думаю, Бог создал этот мир для того, чтобы людям, живущим в нем, было приятно, остальное – от лукавого.
Москва – значительная частица этого большого мира. Уверен, людям в ней живется приятно. А – главное – тебе!
Иногда наступает ревность. Мое воображение колдует дивно-огорчительные догадки, превращая и преобразуя их из одной в другую. Они так притягательны и питательны для моего сознания, что я не в силах их отвергнуть, оттолкнуть от себя. Они – бОльны, безусловно, однако, без них мое воображение, необходимо признаться в этом, менее богато, нежели с ними. Они сотканы из негативных составляющих. И я под их воздействием разрушаюсь. Но, нет, не могу без них.
Представляю: ты возвращаешься из института, а тебя уже ждет молодой мужчина. Он ждет тебя у самой парадной лестницы института. Потом вы обнимаетесь и даже целуетесь. Каждый раз, воображая себе эту ситуацию, я по сто раз за вечер переворачиваюсь в своей кровати, вскакиваю с нее, брожу по дому, не находя себе места, ревную…
Останови меня, милая. Ведь мне так больно.
Коли зреть себя несчастным – так уж делать это залихвацки. Должен рассказать тебе мой вчерашний сон. Ужас – да и только.
Нет – не стану, а то расстроишься невзначай.
Понимаю, что совершенно распустился я с тобой, даже перестал тебя стесняться, словно мы родные люди, но, поверь, это обстоятельство состоит лишь на бумаге, эпистолярный жанр, так сказать, в действительной реальности я, думаю, испугаюсь, как олень, и спрячусь подальше в кустах.
Я люблю тебя. Твой снисходительно-возвышенный взгляд очаровывает мое воображение, а у меня даже нет твоей фотокарточки. Быть может, вышлешь следующим письмо?..
Сосед Митяй запил. Сильно и справно. Пошла вторая неделя. Бутылка водки на завтрак, бутылка – к обеду, бутылка – к ужину, и еще совсем немного перед сном, «на сон грядущий»,- как сам он говорит.
Зачем столько пить? Не могу никак понять. Да и зачем вообще пить?
Вот я не имею такой привычки или, вернее сказать, физиологической потребности, поэтому чувствую себя, по собственным убеждениям, моложе своих лет.
Опять хвастовство! Прости.
Ветер у озера усиливается, вечереет.
Алый закат порхает пестрой бабочкой - далеко-далеко, что хочется написать какое-нибудь красивое стихотворение – в твою честь. Ой, нет, не в честь, а про тебя! «В твою честь» - звучит «столпически», заунывно, словно тебя уже нет на этом белом свете, а я пишу тебе стих – в твою честь! Ты же не Ленин. Ха-ха!
Этакое политические стихотворение. Снова – ха-ха! Социал-демократы, радикалы… Стоп. Слово «радикалы» рифмуется в моем рассудке только лишь с одним словечком, - ну, ты сама догадалась, наверное… Ерунда. И больше ничего.
На работе – скука. Я про церковь глаголю. Поп Лаврентий тискает монашек, затем, как полагается, занимается служебными делами, богохульствует, короче.
В людях все больше и больше разочаровываюсь. Мелкие они, маленькие совсем. Души их – маленькие, податливые, как цыплята на жбан с водицей.
Бегаю, суетятся, толкаются, обижая друг друга, потом извиняются друг перед другом.  Какие-то совершенно нелогичные существа. Люди.
Наверное, я один из них, только немножко другой. Другой в том смысле, что совсем не лучше их (не сочти, прошу тебя, меня высокомерным человеком, - нет!), но другой в том смысле, что больше остальных предпочитаю одиночество, нежели общество.
Курс мой долог. Желания - нежны. Фиалка на окне увяла, и представляется, что она – мои надежды. Плачу, соболезную. Себе.
Забросил классиков, читаю Лимонова. «Американские каникулы». Америка ведь еще дальше от меня, чем твоя Москва, чем ты, поэтому я решил читать произведения про Америку, ведь, как известно, все узнается в сравнении, и если я стану читать про то, что находится географически дальше, чем ты, то – само собой разумеется – ты мне будешь казаться ближе, чем есть на самом деле. Теория относительности – что ли.
Нет! Наверное, это моя пространная теория, но психологически, несомненно, она работает. Во мне. Про других – не знаю, поэтому ничего сказать не могу.
Нужно собираться домой, так как уже замерз. Душа моя съежилась, и стала как ежик. Но она не колет, а только защищается от внешнего мира.
Вижу, как ветер сбивает с деревьев листья, и они, податливые и послушные, тихо-спокойно-размеренно опускаются вниз, на землю, делая легкие воздушные пируэты. Листья кружатся, переворачиваясь вокруг своей оси, хаотично, не системно.
Я жду нашей встречи, жду следующего лета. Осталось не так уж и много, но девять с небольшим месяцев.
И они пройдут… потому что проходит все.
Твой Амвросий.   




***
Солнце встало, рассвет меняет смысл бытия, а я пишу тебе свое послание. Прими, прими мое письмо!..
Дорогой Амвросий!
Птички на ветке целуют ветку, воркуют, но не голуби, я в них особенно не разбираюсь. Просто смеюсь, потому что, мне кажется, возможно, что мне только лишь кажется, что птички на ветке тоже смеются – вместе со мной. Этакие пташки, с хитринкой. А одна из них, вижу, замечаю, подмигивает мне даже, совсем заигралась, милая.
В мире, знаешь ли, так мало настоящих литературных произведений о большой и чистой любви (а мне более всего симпатизирует слово «любови», что-то есть в нем, - не так ли?..), - поэтому я хочу написать еще одно произведение. Пусть будет. А вдруг получится! И оно – по всей видимости – будет написано о тебе, с тебя.
Да, не изумляйся!
Мои литературные таланты, к сожалению, не так уж велики, как у прочих известных и маститых писателей России (уж на мир я не стану замахиваться, - да что там говорить…), но ,и я убеждена, что чувства, играющие и поющие бурной рекой во мне, неизбывны поистине, благодатны и благонадежны, поэтому моя затея очень даже может случиться. Реальность переменчива, как люди, ведь реальность делают люди.
Думаю, что реальность в большей степени состоит из воды, потому что люди в большей степени состоят из нее; тут сложно спорить, не правда ли?..
Ночью плохо спала. Плохо. Вспоминала твои слова в последнем письме – про людей. Конечно, написано черство, грубо и жестко, однако, правдиво. Правда такая вещь, я приметила для себя, что чем более она правдивей и истина, тем большее количество людей ее признает априори, безоговорочно. Правда есть – и все. Что тут дискутировать…
Об остальном – умолчу.
Цветы на подоконнике потихоньку увядают, они чувствуют мое эмоциональное состояние, вянут.
Я должна рассказать, даже хочу. Вчера с подругой (ее имя Жанна, а то вдруг ты подумаешь, что я придумала несуществующую подругу, хотя, признаю, что написать в письме имя Жанна – ровным счетом ничего не значит, то есть не означает то, что она существует), -  так вот, вчера с подругой Жанной ходили в кафе «Арт-Нуво», что расположен в Самотечном переулке.
(Ах, забыла! Забыла, что не нужно называть имена собственные, так как они ничего тебе расскажут. Ровным счетом – ни-че-го).
Ничего особенного… Пили ароматный кофе, слушали приятную музыку, болтали о женских слабостях. Потом в кафе зашел один пространный, на мой взгляд, молодой человек, с огромной рыжей шевелюрой волос на голове, которые не торчали, нет, а были разбросаны в разные стороны. Без сомнения, парень произвел фурор! На него глядели все: от официантов и бармена до посетителей заведения. Неуклюжий, безропотный, растерянный, он стоял и просто глядел перед собой в лобби (пригласительном зале). Знаешь, мне почему-то стало его жаль. Вот как тебя! Ах, прости!.. Но – все же – жаль.
 В тот момент, когда моя подруга Жанна решила с ним завести знакомство (я должна уточнить, что Жанна – человек широкого темперамента и широкой же души, с природными задатками хищницы), молодой человек уже лицом был весь красный, как рак. Жанна даже засмеялась, но она смеялась не обидным смехом, а, напротив, каким-то материнским и заступническим. Потом она мне сказала про него: «Маленький ягненок!», и добавила: «Мой пассажир, люблю таких!»
Я улыбнулась ей в ответ, а сама думала про тебя. Люди такие разные, как свет, как части света. Вот Жанна такая, я бы никогда так не поступила, как она, хотя, безусловно, она не сделала ничего предосудительного. Просто она другая.
Ты также считаешь? Вот интересно – о чем ты думаешь в данный момент?
Потом Жанна и этой рыжий «ягненочек» танцевали медленный танец, он нежно-нежно обнимал ее за талию, но не доминирующим образом, как это обыкновенно делают мужчины, уверенные в себе, а послушно, как она велела, видимо. «Жанна нашла себе новую жертву», - в ту секунду подумала я. Кофе закончился в моей фарфоровой, с ярко-синим окоемом, кружке, и я, глядя на новоиспеченную счастливую парочку, решила заказать себе шампанского.
Дела так дела! Аж самой стыдно признаваться тебе в оном.
И – заказала.
Итак, они танцевали – снова и снова – а я, радостно-довольная и счастливая за них, пила игристое шампанское из продолговатого высокого бокала. Пузырьки шампанского, мелкие-премелкие, щипали мой нос, ловко залетая в ноздри. Один раз я даже, кажется, чихнула. А потом засмеялась.
Домой возвращалась одна. Жанна и рыжий взяли такси, и поехали в квартиру к Жанне.
Не знаю, я ее еще не видела, но обязательно при первой же возможности спрошу у нее, что да как. Хотя зачем мне это все?.. Просто – из любопытства.
Знаешь, когда я возвращалась в общежитие одна, я шла по пустынной улице, цокая каблуками туфель по асфальту тротуара, и раздумывала о том, что я самый несчастный человек на земле. Уличные фонари освещали мой путь, и я осознала истину: снаружи меня – светло, внутри – темно, пусто, одиноко. Я совершенно одна на всем белом свете, и я такая слабая.
Вернулась домой. Засохшие лепестки роз, лежащие на столе, были похожи на крупные чаинки. Они, радостные, пели. А я их слушала, молча. Стало легче. Снова вспомнила о тебе, и села писать это письмо. Зажгла настольную лампу, потушила, снова зажгла, - и так несколько раз! Что-то нервически-напряженное проснулось в моей душе. Какая-то надуманная тревожность. Один мой приятель по институту как-то сказал мимоходом, что надуманная тревожность – это прерогатива интеллигенции, причем с аристократическими корнями, мол, это они частенько забивают свою голову всяческими ненужно-излишними нелепостями, а потом мучаются этим. И других, окружающих, тоже мучают.
Когда я услышала эти слова, я была с ним не согласна, а теперь – даже не знаю, что сказать.
Человеку свойственно меняться (я по себе знаю!), менять собственную точку зрения,- причем для этого не нужно ждать месяцы или годы, порой достаточно и недели.
В моем случае – хватит и двух дней.
Завтра настанет новая маленькая жизнь – с восходом солнца. Я часто думаю о своем будущем, гораздо чаще, чем о прошлом. Психологи говорят, что это правильно, что душа и мысли должны быть направлены только вперед, ни в коем случае нельзя оборачиваться назад. Дело, безусловно, не в психологах, просто я такая сама по себе, по своей природе, что ли. Вперед, вперед, нельзя назад!
А ты?
Если собрать потом наши письма воедино, то может получиться книга. И станем мы с тобой, как Ильф и Петров, только, конечно, совсем другие.
Я хочу молвить о том, чего не существует, ведь то, что существует – обыденно до смешного, надуманно и принято всеми.
Если постоянно выжимать из себя нектар смыслов, мыслей и чувств, то, по моему глубочайшему убеждению, нужно быть готовым к тому, что ,в конце концов, от тебя останется только лишь жмых, который, естественно, не кому не будет уже нужен потом. Так что нужно быть аккуратней с тем, что имеешь внутри, чтобы не стать вторсырьем. Береги себя, не мучай и не измывайся над собственной душой, потому что, как известно, она живая и может умереть.
Ты когда-нибудь думал о смерти?.. Если бы у меня было больше информации по данной тематике, я бы смастерила трактат. Трактат о смерти. Эта темя меня заводит, теребит мое сознание, возбуждая и разжигая внутренний страх неизвестно перед чем. Он просто появляется – и все. Ничего не могу с собой поделать, хоть убей!
Я часто думаю о ней: воображаю ее не духовной, но вполне реальной. Но – только, пожалуйста, не подумай – что в моем представлении смерть – это старуха в черной мантии до пола и с косой. Эдакое обыкновенное мнение о ней среди людей.
Нет.
Если представлять себе смерть реальной, то, думаю, она самая обычная женщина средних с небольшим лет, вполне миловидна, даже привлекательна, и, не исключаю того факта, что мужчины, заметив ее, могут оборачиваться ей вслед. Обернулся один раз – и тут же умер.
Зато не так обидно, потому что последнее, что останется в сознании у этого мужчины, будет одна-единственная мысль: я умер от одного только вида красивой незнакомки, проходящей мимо меня по улице.
Стемнело. Я смотрю на звезды, задрав голову вверх. Сердце бьется, просится наружу, умеряю его.
Хочу к тебе. Очень! Очень!
Инна.


***
Москва живет своей собственной жизнью.
Она не смотрит ни на кого – Москва! Она не смотрит на милые да подвластные ей близлежащие города: Сергиев-Посад, Коломна, Зарайск, Серпухов, Можайск, Подольск, и др. Нет! А зачем ей смотреть?.. Она не смотрит и не замечает тех жителей, что живут в этих городах; они ее не интересуют. Она даже не смотрит на собственных жителей, на москвичей. Они ее тоже не интересуют.
Москва живет своей собственной жизнью. Это аксиома.
Москва наискось, вдоль и поперек, по диагонали и радиально, с севера на юг, с востока на запад, и обратно иссечена автомобильными дорогами.
Они такие разные – широкие и узкие, с разделительными полосами посередине проезжей части и без них, с тротуарами, со светильниками, - разные. Городу, должно быть, тяжело дышать под натиском и гнетом машин, которые нескончаемой вереницей проносятся по нему. Но он дышит, живет. И ему, кажется, хорошо и комфортно.
Привычка умирает последней, по крайней мере, привычка умирает после любви. С привычкой можно жить комфортно, просто необходимо переосмыслить то, что является дискомфортом. Видеть в этом комфорт. Москва переосмыслила. И живет, не обращая особого внимания на некоторые недостатки внутреннего устройства.





***
Молю Тебя, дорогая моя, не печалься и не плачь!
Все образуется! Вот увидишь!
На печи, на чугунной плоской толстенной станине согреваю котелок – варево к завтрашнему дню. Воскресенье истекло, напрочь. Гляжу через стекло. Ночь. В печи потрескивают березовые дрова, уютно и тепло в моей избе, я сижу на корточках, возле заслонки, в легком безрукавном домашнем полушубке, смотрю, как горит огонь.
Пройдет еще пятьдесят лет, и меня не станет, а огонь останется, он будет гореть вечно, пока существует на земле жизнь.
Пожалуйста, не говори мне про смерть – она так сурова, печальна, пагубна. Живая душа становиться мертвей при одной лишь мысли о ней. Я не хочу о ней думать. Нам с тобой, поверь, не изжить тысячу радостных мгновений, что ожидают нас впереди, будущность так притягательна, она – магия, она – воздух.
Я вспомнил себя ребенка. Я вспомнил свою детскую кроватку – качалку. Много раз я пытался вылезти из нее, просочившись через вертикальные деревянные палки-держалки правым плечом. Рука и вправду просачивалась, а плечо – нет. Я, помню, плакал, но никто ко мне не подходил, чтобы помочь моему детскому горю.
Теперь, сидя перед печью, я тоже плачу, но это совершенно иные слезы, слезы взрослого одинокого мужчины. Зрачки моих глаз, обогреваемые теплыми потоками огня, сохнут и становятся сухими, затем я неустанно моргаю,- намочить роговицу.
Я – слабый, признаю, однако, я и не желаю быть сильным, потому что зачем мне это нужно? Сила, как показывает жизнь, приносит с собой не только силу, но и ненависть, зависть, и букет остальных подобных этим чувств. Уж лучше остаться слабым, жить в гармонии с собой, думать о любви.
Из твоих строк в письмах косвенно и подспудно я выкупаю для себя блестящие ожерелья гармонии твоей души. Ты можешь солгать мне о любом, на самую разную тему, но я, нет, никогда не поверю в то, что ты останешься одна.
Переживать бессмысленно, знаю, ведь если человек – победитель, то, в конечном счете, он одержит победу над трудностями и невзгодами, если же наоборот – то и наоборот.
Мысль моя, размазанная по бумаге, напоминает мне блинную основу, разлитую на раскаленной сковороде, которая обещает сформироваться в единой целое, в остов.
Вдохновение неопределенно, появляется и исчезает, и с его появлением образуются строки моего письма к тебе, длинные и короткие.
Оценишь ли их?


Порой думаю о России, хотя умом не могу объять даже Москву. Куда же мне до России тогда? Однако, человек, как ты знаешь, существо пытливое, все время старается дотянуться до того, что труднодосягаемо. Мне кажется, что она – зверь, большой, дикий и лохматый,- и что лучше бы ее не злить и не дразнить вообще, потому как – думаю – она не прощает обид и огорчений.

Даже самому смешно. Думать о России, сидя на печи. Улыбаюсь себе ироничной улыбкой. Наивный, что ль…

Струи слез, как струи любви, вытекают из моих глаз и растекаются по неровностям щек, хочется сказать себе: «Подожди, остановись!», но дальше только пропасть – большая и страшная.

Абсурд. Такое страшное и твёрдое слово, как бетон. Еще холодное, как он же, но в большей степени твердое.

Подбросил дров. На улице уже осенеет, поэтому вечерами становится в избе прохладно. Протапливаю на ночь.

На стене висит икона Матроны Московской, на столе – старый пожелтевший, как осенний лист, молитвенник. Читаю его перед сном, но не себе, а тебе: как бы разговариваю с тобой, потом на душе становится легче.
Винегрет из случайных слов. Неровности и изгибы случайных фраз. Пошлость, но недолго, в основном – о возвышенном и духовном.
«Спаси, Господи, и помилуй рабу Твою, Инну. Избавь Ее от всяческой скорби и нужды, даруй Ей изобилие плодов земных…»

Плачу. Ночью все видится грешным. Отрываясь от существующей реальности, часто забываю возвращаться обратно, на родную землю, а попросить о помощи некого. Так и летаю – день и ночь.

Поставил себе вопрос: кто я? Нужно бы разобраться. Казалось бы – возьми, да и ответь, просто, открыто, честно, глядя в свои глаза перед зеркалом.

Попытался рассуждать, но запутался в собственных умозаключениях, потому что, наверное, был чересчур мыслеохотлив, они, как бусинки жемчуга, догоняли одна другую, вторую, третью, рассыпались, снова собирались воедино, и вот тогда, когда они собирались, я запутывался. Каждый раз – снова и снова.

Ну, во-первых, я человек. Это просто. Не поспоришь. Во-вторых, по национальности – русский, но это совершенно не важно. Полагаю, важно иное…
1. Вопрос: Честный ли я по отношению к себе?
Ответ: Да. И это абсолютная правда.
2. Вопрос: … к другим людям?
Ответ: Не всегда.
3. Вопрос: Смелый ли я?
Ответ: Нет. Не смелый.
После третьего вопроса разбираться в себе потерял всякое желание, острые вопросы бередят душу, шевелят ум, а он, ловкач, старается их обогнуть, увильнуть, схлыздить.
Читал мнение (кого-то из великих), что судьба – это характер. Из этого выходит, что моя судьба немедленно требует снисхождения. Главное – обозначить себя в круге жизни, оконтурить себя.
Все. Прощаюсь, потому что далеко забрел в своих умозаключениях.
Люблю, люблю.


***
Ночью тоже, бывает, опускается туман. А я и не знала.
Дважды выходила на улицу, стояла у подъезда, курила. Думала о прошлом, о своем прошлом. Какое оно? Страшное, потому что пустое. Ничего в нем нет необыкновенного, изысканного, редкого. Вроде, все как у всех, и от этого становится противно, нехорошо. Не хочу жить как все. Какая-то глупость! Что значит – как все? Какой-то абстракционизм выходит. Как все! Пустое и пустота. Кто-то сейчас, в эту самую минуту, едет на велосипеде, кто-то целует даму, стоя у парадной, кто-то делает что-то еще… А получается – как все. Не хочу как все. Противоречия – да и только. Знаю точно, что индивидуальность порождает одиночество; и, если жить как все, то, вне всякого сомнения, теряется индивидуальность. И – наоборот – приобретая индивидуальность, получаешь ненавистное одиночество. Где же середина этих двух ипостасей? Не могу разобраться даже в самой себе. Бред. Бред. Бред.

Целую свои руки, потому что одиноко. И плачу. Часто стала плакать, мне не хватает человека для полного счастья. Потом говорю себе: «Стоп!, а что такое вообще счастье?» Люди – убеждена – часто путают и подменяют понятия счастье и настроение. Мол, вот так: хорошее настроение – значит счастливый человек, а плохое – несчастный. Обхохочешься! Ведь все мгновение, и оно так зыбко. Счастье тоже зыбко, поэтому оно не существует вовсе. Существует лишь то, что твердо, осязаемо, постоянно. А таких вещей, понятий и смыслов – мало.

Буду будить себя утром – не смогу проснуться. Окаменевшее сердце не дает спокойно и сладко выспаться. Устала. От всего, даже от жизни, как какая-то старуха… Устала…

Ночью так сладко, а днем – горько. Истерикой неисполненных надежд прорывается наружу неспокойное состояние моей души, оно меня подмывает, точит, знобит.

Отрываю голову от подушки – темно вокруг, потом хочется что-то прошептать тебе в тишине, но только так, чтобы ты меня непременно услышал – через расстояние между нами, через воздух. Человек ощущает жизнь лучше всего в собственных страданиях. Именно в страданиях она остра, уязвима, питательна. Собираю слова в комок, воедино, чтобы снова разбросать их на листе бумаги. Абсурд. Снова абсурд. Временами рассуждаю о том, что любовь такая одинокая сама по себе, мне даже кажется, что любовь и одиночество – слова синонимы. Ты согласен со мной? Что скажешь?

Думала о мужчинах и женщинах. Кто мы такие? Смотрю вокруг себя, идя днем по улице в один из дней, всматриваюсь в прохожих: мужчины и женщины. Они ведь такие разные, и совершенно не созданные друг для друга.

Убеждена, что обратное – это полная чепуха, «замануха» для постылого романтика.

Мы, мужчины и женщины, не только лишь разного пола… Этого слишком мало, чтобы отделить нас друг от друга. Мы – гораздо дальше, словно с разных планет. Половинки, половинки… Нет никаких половинок, потому как каждые человек есть единое целое. Умный человек (разумный (!)) – самодостаточное целое, глупый – не вполне.

Читала Мандельштама. Уста высохли. Думала о любви. Мне не хватает любви. Каждая женщина хочет лишь одного – жить в любви и согласии с мужчиной, все остальные формы женского существования – от лукавого. Женщина, воспитанная женщиной, вырастает жестокой стервой; женщина, воспитанная мужчиной, становится в будущем хорошей женой и матерью своих детей. Я сделал наблюдение, и выявила такую закономерность.

Мысль шатается, как выстиранное белье на веревке.

«Кто может знать при слове расставанье – какая нам разлука предстоит?» Это Мандельштам. Красиво?..
Мечусь по дому беспокойной белкой, бурча себе под нос стихи о том, чего в моей жизни нет. Мечтаю – что мы будем вместе. Вспомнила о Кругах. Теперь зима, и вода на озере встала, превратившись в неодушевленный лед. Не хочу видеть Круги такими. Сказала «такими», а потом задумалась: что значит «такими»? Мертвыми, что ли, невеселыми вовсе.
Амвросий, я устала!..
Тени от света восходящей луны обуревают моим ночным сознанием. Подушка так тверда, а пуховое одеяло – просто гранит. Ворочаюсь – туда-сюда. Человек неспособен жить без любви, потому что жить без любви – занятие бессмысленное.
Давай разберемся по порядку – что на самом деле есть у человека в этой жизни?

Первое – любовь. С этим все ясно, и, убеждена, каждому. Жить в любви есть великое счастье, потому как она поднимает жизненный тонус, стабилизирует локус контроля, улучшает настроение и самочувствие.
Второе – благополучие или благосостояние, т.е., простыми словами, наличие (или отсутствие) денег. Деньги – это здорово(!), ведь имея деньги, можно не задумываясь разгуливать по магазинам. Но можно ли жить для них? Поднимают ли они настроение? Думаю, да, поднимают, но все дело в том, что только на короткий промежуток времени. А дальше? Счастливым же хочется быть всегда, все время. Дальше происходит следующее: жизнь – продолжается, деньги – есть, а счастье – закончилось. Получается, что деньги не являются жизнеутверждающим ресурсом и точкой опоры человеческой души.
Третье – известность. С этим сложней, потому что я не испытывала данное чувство на себе. Попробую лишь смоделировать. Сейчас, в настоящий момент времени, подошла к зеркалу (ты, наверное, будешь смеяться), внушила себе, что я – чрезвычайно известная личность, медийная персона. На секунду поверила себе, и сделала вывод о том, что известность и слава – точно не для меня, и жить для подобных вещей не собираюсь. Совершенно.
Четвертое, пятое, шестое…
Амроша, дорогой, я люблю тебя, и нет ничего, что может быть выше и сильней настоящей любви.
Разгорайся огнем сердце мое, жги нити души, волнуй, впечатляй и властвуй надо мной. Хочешь – стану жертвой, хочешь – волной. Стихи изрывают мои внутренности, отравляют синильной кислотой кожу сознания, я поднимаюсь вверх, к небесам, смешно. Грубостью и глупостью слов не выковать милосердие сердца, как не достучаться до любви. Только нежность, только ласка, но не вожделение. Ни в коем случае!
Борюсь за себя.
И добавить нечего.
Пока.



***
Напился вдоволь самогону, теперь сел за письмо.
Прости, что пьян. Не могу по-другому.
Инночка! Инночка!
Мне имя твое вторит в сознание ощущение легковесного счастья. «Щас-с-с-тья!» - как сказал бы человек подшофе.
«Желаю щас-с-стья!»
А я и есть подшофе.
По-прежнему ругаю себя за собственную несостоятельность, как маленький, ей-богу. Приходил дед Демид,- да прогнал его восвояси, надоели все что-то за последнее время. Хочу побыть один, совершенно один.
Читаю Кончаловского «Низкие истины», параллельно Прилепина, про Есенина. Сережа Есенин! Хороший он был, не правда ли? Люблю всех! Кончаловского, Прилепина, Есенина, Гребенщикова. Чуть не забыл назвать тебе Гребенщикова.
Б.Г.: «Осень патриарха длится так долго, что рискует превратиться в весну»…
Что-то о главном… Навевает, навевает грустные мысли этот удивительный текст…
Мечусь по избе. Тошно. Но не тошнит. Конечно. Какой-то злой корень абсурда точит мою душу, рвет в клочья мое подсознание. То ли алкоголь выел мои мозги окончательно, то ли что-то иное? Кто его понимает?
Кажется, А.П. Чехов сказал, что между понятиями Бога нет и Господь существует простирается огромное поле колоссального человеческого труда, которое называется религией. Знаешь, я совершенно не согласен с Чеховым, хотя очень люблю творчество этого человека, потому что между этими понятиями заключается не смысл религии, а смысл существования или отсутствия любви. Нет Бога – нет любви. Есть Бог – и любовь жива. Все очень просто в этом смысле. И по-другому быть не может.

Нюхал твои письма. Каждое в отдельности и все сразу, в общей стопке. Не смейся! Я был счастлив! Письма твои передавали тепло прикосновения твоих рук. Представлял себе, как ты их писала. Я бы хотел стать в тот момент листом бумаги. Я бы лежал на твоем деревянном письменном столе, а ты бы меня гладила и писала по мне, писала, писала. Больно, наверное. Здесь, думаю, можно улыбнуться.
Чепуха.
Большой я или маленький? Как понять? Сидел у окна, глядя в него, на лес и обширное заснеженное поле впереди, и думал об этом. Думал о себе – то есть. Впервые за последнее время. Если рассуждать суммой совершенных поступков за пройденный путь жизни – то маленький. Если из них вычленить плохое – а его мало! – то, получается, что большой. Можно ведь сделать мало, главное – не сотворить плохое, греховное.
Тогда ты – великая!
Когда мы увидимся? Скорей бы, скорей.

Я хорохорюсь. Представляю себя настоящим мужиком. Красуюсь перед зеркалом в темно-синих кожаных сапогах с голенищем «в гармошку». Думаю, глядя на себя, каков красавец, мастак, мужчина! Думаю – и боюсь. Боюсь судьбы. Боюсь остаться навсегда один. Одиночество такое притягательное, но и опасное, как черная бездна неизведанного. Никто не в силах до конца изучить одиночество, потому что оно не имеет границ начала и конца, оно и есть бесконечность. Перед бесконечностью меркнет все. Я боюсь! И вот уже понимаю, что никакой я не мужик и не красавец, и плачу, плачу. Снова. Часто стал плакать. Поплачу – потом легче. Человеческая судьба принадлежит Богу, родители не в состоянии защитить своего ребенка, даже не стоит пытаться. Бесполезное занятие. 

А ты боишься?

Похоть обуревает снова. Дрочу. Прости. Прости за подробности мужской физиологии. Если не выплещу жидкость-семя – то будет давить в яичках, и снова не смогу нормально спать. Что же сделать? Оповещаю тебя.

Да! Мне истово не хватает женщины в моей заскорузлой жизни. Потом уже – после – становится легче, состояние истинной эйфории и прилив сил. И спится хорошо, вижу сны, цветные, динамичные, разные. Не потоком бурных эмоций, но планомерными течениями внутренних ощущений проживается следующая ночь. Легко. Без рывков и дерганий. Страх будто улетучивается, на время не занимаюсь тем, что называется «сдрейфил».

Ты часто думаешь о будущем? Уверен, что ты скажешь, что думать о будущем – занятие совершенно бессмысленное, так как оно не определено человечеством, не досягаемо, но ведь, послушай, чем глубже и емче тайна, тем выше желание ее постичь. Прогнозы здесь бессмысленны. Согласен. Я многократно слышал по радио (в основном от поэтов и музыкантов - известных), которые говорили, что те тексты стихов и песен, которые они писали пять-десять лет тому назад, впоследствии становились действительной реальностью, словно в них заключалось какое-то пророчество. Тогда, если верить этим словам, получается, что наше будущее заранее определено. И ничего нельзя изменить, и случайностей не бывает. Вернее, случайности не случайны.

Каждый лжет. Все. Это совершенно естественно и нормально, как ходить в туалет. В жизни, убежден вполне, все абсолютно нормально: спать, есть, заниматься сексом, лгать. Только не убий! Хотя, вне всякого сомнения, это тоже нормально.

Лгать я привык с детства. И не всегда во спасение. Бывало – что просто так. Солгал – и все тут. Тетке Прасковье – брешу. Деду Демиду – брешу. Ну а про себя и говорить нечего. Себе – брешу больше, чем остальным. Самообман – великая вещь, между прочим. Обманул себя единожды, - следовательно, обманешь вновь, зато жить, скажу тебе, становится гораздо легче. В печенках не болит и не ломит.

Заворачиваю молитвослов в газету и еще томик Есенина, его «Инонию».
Сказал все.
Ну, прощай!
Твой Амвросий.



***
Приеду.
При-е-ду. И скоро. А ты – меня жди.
Ты – большой. И очень. То, что лжешь – плохо.

Вчера гуляла по раскисшему снегу, промочила ноги, ругала себя за безалаберное отношение к собственному здоровью. Чувствую себя не важно. Однако, откуда-то снова берутся силы, чтобы написать сие письмецо. Тебе, дорогой мой!

Жаль, не вырезать из бумаги образ моей любви, не оконтурить, не запечатлеть, не «выволочь» ее из умственного сора. Ужасно. Но и радостно.

С учебой – хорошо, склеивается. Рассуждала о Марксе, получила пятерку, радовалась. Маркс проще, чем жизнь.

Мир – это громадное создание Бога, и мы существуем в нем словно маленькие чаинки, плавающие на поверхности. Никто не заплачет, когда нас не станет. Нас забудут – и очень скоро.

А мы живем так усердно, трепетно, отчаянно, словно отмерили себе не меньше, чем тысячу лет.
Даже если было бы впереди тысяча лет – жить стоило бы все равно проще. Невелик срок.
Думаешь, я философ?! Нет, отнюдь.

Расскажу тебе случай, который произошел со мной на прошлой неделе. Хотела, хотела написать тебе о том в прошлом своем письме, но то ли пальцы дрогнули, побоялись раскрыть эту небольшую тайну, то ли что-то еще, другое, неопределенное, - но только сердце мне претит оставлять ее не раскрытой для тебя, потому как не честно это. А жить нужно честно.

… Да, на прошлой неделе я впервые увидела, вернее, почувствовала на себе пытливо-внимательный взор молодого мужчины, он учится вместе со мной, на одном курсе. Я раньше даже не замечала его, существует и существует, как все остальные мужчины. Но – вдруг что-то переменилось, я почувствовала диссонанс собственных эмоций, когда он взирал на меня. Я обернулась, и наши взгляды встретились.

Амвросий, только не думай зря и не ревнуй, видишь, я сама тебе обо всем повествую, без зазрения совести, без лжи. Он мне совсем не симпатичен. А я ему – да. Думаю – очень! Но это пройдет, потому что все проходит. Все перемелется и станет мукой, а чувства его – иссохнут, потом переродятся на другой объект обожания.

Подружки, конечно же, шепчутся, я молчу, как рыба. Противно такое. Если хочешь что-то сказать – скажи прямо. Зато сразу и наверняка расставишь все точки на i. Так нужно делать в любом деле. И по-другому нельзя, быть не может.

Прошепчу твое имя – и сразу же становится легче. Молюсь, занимаюсь духовной практикой, смастерила у себя в комнате небольшой алтарь, раскаиваюсь ввиду того, что так же, как и ты, временами, но не часто, раздумываю о непристойностях. Вообще, размышление – путь благородства.
Думать следует много, премного.

Дрочишь… Как тебе не совестно писать такое мне?.. Тьфу! Тьфу! Мерзость. Не делай больше так; полагаю, что это никакая не проблема,- и расстраиваться о том не стоит даже маленьких усилий.

Представляю тебя – люблю. Думаю о тебе – люблю. Люблю. Самое красивое слово в русском языке. На мой взгляд. И – готова повторять его тысячу раз.

Скоро, скоро уже встретимся с тобой – не грусти, умоляю. Между тем, что было и тем, что будет впереди, - простирается огромная пропасть неведения, через которую не перешагнуть просто… Все приобретается через боль. Делаешь шаг – боль, второй – боль. Боль – это лучшее знание, оно врезается в память человеческую, как колун в бревно – четко, наотмашь.

«А-м-в-р-о-с-и-й», - вывожу на листе письма. Обожаю твое имя, уповаю на тебя, надеюсь. Батюшка говаривал когда-то, что уповать на другого человека – грех, потому как в сердце зарождается любовь-вера. Любовь-вера возможно только к Богу, к Создателю. Бог не прощает такое, и дает испытания на душу любящего, чтобы откорректировать этакое непотребство и невежество. А чаще – разлука. Сложно сие уразуметь. Согласна. Но я люблю тебя и верю в тебя. И ты делай так же, чтобы Господь нас обоих помиловал. Обещаешь?

Не обижайся на людей. Человек – создание невеликое, маленькое. Единожды обидевшись, обидишься вновь, потом это станет случаться снова и снова, чаще и чаще. Заболеешь.

Вчера гладила блузку, и подумала о том, что я могу тебя многому научить в жизни, ведь ты такой неумелый и непорочный. В Москве много падших людей, они маскируются, пряча собственные души под темные солнечные очки, но я их вижу, вернее, я их чувствую, - даже издалека. Твою душу я тоже чувствую, она легкая, как пух, нет, еще легче, она все еще летает по ночам, как душа маленького ребенка-мальчика, она волнуется и трепыхается, как подранок. Ты все еще плачешь по ночам? Да. Можешь даже не отвечать. Знаю я, знаю, что плачешь.

Легковесен тот, кто очистился от греховных помыслов. Одиночество – не наказание и не упрек. Справиться возможно со всеми испытаниями на земле, потому что «ниспошлется нам по силам нашим», остальное – в большей степени – от лукавого. Храни себя! Молись чаще! Он защитит, заступится.

Инна Протасова.




***
Вот… не написала «целую» в конце письма, и я уже разволновался: не стала ли меньше любить?..
На деле все кажется простым и безалаберным, когда истово любишь! Смеюсь самому себе. Почтальон Степка бранил меня за неаккуратный почерк на моих конвертах.

«Тяжко разобрать, что нацарапано… адрес, фамилия», - говорил. А я и помалкивал в ответ. Что тут скажешь – завидует!

Рисую нас на хлопковом холсте, воображаю… Вот – ты, а рядом – я. Мы – такие счастливые.  Писал стихи, прицепилось же «конь-огонь», - треклятая рифма. Причем здесь «конь»? А еще я выдумал новое слово «кваказябра», это, по моему разумению, такая маленькая зверушка, которая живет между поэтических строк, она сама переставляет слова, чтобы стих становился складней, весомей, глубже и емче. Только не смейся. Фантазия моя детская еще, что поделать… Расту… расту… (Самому смешно даже, право).

Ночь – как и прежде, десять лет тому назад – поражает и волнует мое больное воображение. Каждый знает, что звезд на небе не сосчитать, но сердце мое по-прежнему запечатлено в созвездии Большая медведица. Гляжу на него – и меня охватывает мелкая дрожь.

Что нам дано в этой жизни? Испытания? Чувства и ощущения? Знания? Да, многое, всего и не охватить одним махом, однако, жизнь сама по себе тем и интересна, и сложна, и загадочна.
 
2022г.