Таланту А. П. Чехова. Писатель

    В комнате, прилегающей к чайному магазину купца Ершакова,
за высокой конторкой сидел сам Ершаков, человек молодой, по моде одетый,
но, видимо, поживший на своём веку бурно и потому в одежде весьма помятый.
Судя по его размашистому почерку с завитушками, капулю и тонкому сигарному запаху,
он был не чужд европейской цивилизации, что было видно по его духам и духу.
Но от него ещё больше повеяло культурой, когда из магазина вошёл мальчик и доложил:
 Писатель пришёл!
     А!.. Зови его сюда. Да скажи ему, чтоб калоши свои в магазине оставил и зашёл!
    Через минуту в комнатку тихо вошёл седой, плешивый старик в рыжем, потёртом пальто,
с красным, помороженным лицом и с выражением слабости и неуверенности, как у лиц немогучих,
какое обыкновенно бывает у людей, хотя и мало, но постоянно пьющих.
     А, моё почтение... - сказал Ершаков, не оглядываясь на вошедшего.
Что хорошенького, господин Гейним? Вы всегда так рано?
     Ершаков смешивал слова «гений» и «Гейне» и они сливались у него в одно –
«Гейним», как он и называл всегда старика давно.
      Да вот-с, заказик принёс, - ответил Гейним. - Уже готово-с... Недвано-с…
     Так скоро?
     Да в три дня, Захар Семёныч, не то что рекламу, роман сочинить можно.
Для рекламы и часа довольно, даже меньше возможно.
     Только-то? А торгуешься всегда, словно годовую работу берёшь
и пишешь текст в тридцать три мили.
Ну, показывайте, что вы сочинили?
    Гейним вынул из кармана несколько помятых, исписанных карандашом бумажек.
держа их в трясущейся руке
и подошёл к конторке.
— У меня ещё вчерне-с,
- сказал он, добавив, -
в общих чертах-с...
Я вам прочту-с, а вы вникайте и указывайте в случае, ежели ошибку найдёте, хотя вряд ли.
Ошибиться не мудрено, Захар Семёныч... Верите ли? -
Трём магазинам сразу рекламу сочинял...
Это и у Шекспира бы голова закружилась, как бы он сложность такую знал.
   Гейним надел очки, поднял брови и начал читать печальным голосом и точно декламируя:
«Сезон 1885-86 года.
Поставщик китайских чаев во все города Европейской и Азиатской России
и за границу, З. С. Ершаков. Фирма существует с 1804 года».
   Всё это вступление, понимаете, будет в орнаментах, между гербами.
Я одному купцу рекламу сочинял, так тот взял для объявления гербы разных городов.
Так и вы можете сделать и я для вас придумал такой орнамент, Захар Семеныч:
лев, а у него в зубах лира, будто из царских снов!
Теперь дальше:
«Два слова к нашим покупателям. Милостивые государи!
Ни политические события последнего времени, ни холодный индифферентизм,
всё более и более проникающий во все слои нашего общества и весь не наш капитализм,
ни обмеление Волги, о котором ещё недавно лучшая часть нашей прессы уверяла вас, -
ничто не смущает нас.
Долголетнее существование нашей фирмы и симпатии, которыми мы успели заручиться,
дают нам возможность прочно держаться почвы каждый час!
И не изменять раз навсегда заведенной системе  -
как в сношениях наших с владельцами чайных плантаций, размер которых так велик,
что даже им неизвестен,
так равно и в добросовестном исполнении заказов от любых народностей и наций,
Наш девиз достаточно известен!
Выражается он в немногих, но многозначительных словах:
добросовестность, дешевизна и скорость!!» -
и добавил: «Ах!»
    Хорошо! Очень хорошо! - перебил Ершаков, двигаясь на стуле. -
Даже не ожидал, что так сочините. Ловко!
Только вот что, милый друг... нужно тут как-нибудь тень навести, затуманить,
как-нибудь этак, знаешь, фокус устроить... а то что-то где-то как-то неловко.
Публикуем мы тут, что фирма только что получила партию
свежих первосборных весенних чаев сезона 1885 года... Так?
А нужно кроме того показать, что эти только что полученные чаи в самом деле
лежат у нас в складе уже три года, но, тем не менее,
будто из Китая мы их получили –только на прошлой неделе.
    Понимаю-с... Публика и не заметит противоречия. В начале объявления мы напишем,
что чаи только что получены, а в конце мы так скажем - опишем:
 «Имея большой запас чаёв (тут красиво сорта распишем)
 с оплатой прежней пошлины, мы без ущерба собственным интересам
можем продавать их по прейскуранту прошлых лет...
и т. д.»
Талантливей невозможно, нет!
Ну-с, на другой странице будет прейскурант.
Тут опять пойдут гербы и орнаменты... В них будет виден художника и ваш талант!
Под ними крупным шрифтом:
«Прейскурант отборным ароматическим, фучанским, кяхтинским и байховым чаям
первого весеннего сбора,
полученным из вновь приобретенных плантаций зачаровывающего узора»...
Дальше-с:
«Обращаем внимание истинных любителей на лянсинные чаи,
из коих самою большою и заслуженною любовью пользуется
„Китайская эмблема, или Зависть конкурентов“ 3 р. 50 к.
Из розанистых чаев мы особенно рекомендуем „Богдыханская роза“ 1 р. 99 к.
- с сувенироной сдачей с двух р. одной сувенирной  к.
 и „Глаза китаянки“ 1 р. 80 к.»
За ценами пойдёт петитом о развеске и пересылке чая.
Тут же о скидке и насчет премий, как бы в догонку - случайно:
«Большинство наших конкурентов, желая завлечь к себе покупателей,
закидывает удочку в виде премий.
Мы с своей стороны протестуем против этого возмутительного приёма
и предлагаем нашим покупателям не в виде премии вместо психологического лома,
а бесплатно все приманки, какими угощают конкуренты своих жертв (обманки).
Всякий купивший у нас не менее чем на 50 р. , выбирает и получает бесплатно
одну из следующих пяти вещей:
чайник из британского металла, план города Москвы добротворящей,
сто визитных карточек, чайницу в виде нагой китаянки
и книгу „Жених удивлён, или Невеста под корытом“, рассказ Игривого Весельчака» -
мысли в ней весьма велики!
    Кончив чтение и сделав кое-какие поправки,
Гейним быстро переписал рекламу начисто и вручил ее Ершакову. После этого наступило молчание...
Молчание –  золото, доводящее иногда до обнищания.
Оба почувствовали себя неловко, как будто совершили какую-то пакость, влекущую в отчание.
       Деньги за работу сейчас прикажете получить или после? - спросил Гейним нерешительно.
    Когда хотите, хоть сейчас... - небрежно ответил Ершаков сразу и решительно.
    Ступай в магазин и бери чего хочешь на пять с полтиной, но не  магарыч.
    Мне бы деньгами, Захар Семёныч!
    У меня нет моды деньгами платить.
Всем плачу чаем да сахаром: и вам, и певчим, где я старостой, и дворникам -
меньше пьянства будут разводить.
    Разве, Захар Семёныч, мою работу можно равнять с дворниками да с певчими?
У меня умственный труд.
   Какой труд!? Сел, написал и всё тут.
Писанья не съешь, не выпьешь... плёвое дело!
И рубля не стоит. Поверь и иди себе смело.
    Гм... Как же вы насчет писанья, - обиделся Гейним, - рассуждаете...
Не съешь, не выпьешь. Того не понимаете,
что я, может, когда сочинял эту рекламу, душой страдал.
Пишешь и чувствуешь – не так написал,
чувствую, что всю Россию в обман ввожу, как в магарыч!.
Дайте денег, Захар Семёныч!
     Надоел, брат. Нехорошо так приставать.
     Ну, ладно. Так я сахарным песком возьму, чтоб  больше не надоедать.
Ваши же молодцы у меня его назад возьмут по восьми копеек за фунт. Готов отдать,
хотя потеряю на этой операции копеек сорок, ну, да что делать!
Будьте здоровы-с! Живите безоблачно!
   Гейним повернулся, чтобы выйти, но остановился в дверях, вздохнул и сказал мрачно:
Россию обманываю! Всю Россию! Такого со мной не было -
Отечество обманывать из-за куска хлеба!
И вышел тихо, почти тайком.
  Ершаков закурил гаванку и в его комнате ещё сильнее запахло культурным человеком.
 _______
Антон Чехов А П Чехов - Писатель
В комнате, прилегающей к чайному магазину купца Ершакова, за высокой конторкой сидел сам Ершаков, человек молодой, по моде одетый, но помятый и, видимо, поживший на своем веку бурно. Судя по его размашистому почерку с завитушками, капулю и тонкому сигарному запаху, он был не чужд европейской цивилизации. Но от него еще больше повеяло культурой, когда из магазина вошел мальчик и доложил:
— Писатель пришел!
— А!.. Зови его сюда. Да скажи ему, чтоб калоши свои в магазине оставил.
Через минуту в комнатку тихо вошел седой, плешивый старик в рыжем, потертом пальто, с красным, помороженным лицом и с выражением слабости и неуверенности, какое обыкновенно бывает у людей, хотя и мало, но постоянно пьющих.
— А, мое почтение... — сказал Ершаков, не оглядываясь на вошедшего. — Что хорошенького, господин Гейним?
Ершаков смешивал слова «гений» и «Гейне», и они сливались у него в одно — «Гейним», как он и называл всегда старика.
— Да вот-с, заказик принес, — ответил Гейним. — Уже готово-с...
— Так скоро?
— В три дня, Захар Семеныч, не то что рекламу, роман сочинить можно. Для рекламы и часа довольно.
— Только-то? А торгуешься всегда, словно годовую работу берешь. Ну, показывайте, что вы сочинили?
Гейним вынул из кармана несколько помятых, исписанных карандашом бумажек и подошел к конторке.
— У меня еще вчерне-с, в общих чертах-с... — сказал он. — Я вам прочту-с, а вы вникайте и указывайте в случае, ежели ошибку найдете. Ошибиться не мудрено, Захар Семеныч... Верите ли? Трем магазинам сразу рекламу сочинял... Это и у Шекспира бы голова закружилась.
Гейним надел очки, поднял брови и начал читать печальным голосом и точно декламируя:
— «Сезон 1885—86 г. Поставщик китайских чаев во все города Европейской и Азиатской России и за границу, З. С. Ершаков. Фирма существует с 1804 года». Всё это вступление, понимаете, будет в орнаментах, между гербами. Я одному купцу рекламу сочинял, так тот взял для объявления гербы разных городов. Так и вы можете сделать, и я для вас придумал такой орнамент, Захар Семеныч: лев, а у него в зубах лира. Теперь дальше: «Два слова к нашим покупателям. Милостивые государи! Ни политические события последнего времени, ни холодный индифферентизм, всё более и более проникающий во все слои нашего общества, ни обмеление Волги, на которое еще так недавно указывала лучшая часть нашей прессы, — ничто не смущает нас. Долголетнее существование нашей фирмы и симпатии, которыми мы успели заручиться, дают нам возможность прочно держаться почвы и не изменять раз навсегда заведенной системе как в сношениях наших с владельцами чайных плантаций, так равно и в добросовестном исполнении заказов. Наш девиз достаточно известен. Выражается он в немногих, но многозначительных словах: добросовестность, дешевизна и скорость!!»
— Хорошо! Очень хорошо! — перебил Ершаков, двигаясь на стуле. — Даже не ожидал, что так сочините. Ловко! Только вот что, милый друг... нужно тут как-нибудь тень навести, затуманить, как-нибудь этак, знаешь, фокус устроить... Публикуем мы тут, что фирма только что получила партию свежих первосборных весенних чаев сезона 1885 года... Так? А нужно кроме того показать, что эти только что полученные чаи лежат у нас в складе уже три года, но, тем не менее, будто из Китая мы их получили только на прошлой неделе.
— Понимаю-с... Публика и не заметит противоречия. В начале объявления мы напишем, что чаи только что получены, а в конце мы так скажем: «Имея большой запас чаев с оплатой прежней пошлины, мы без ущерба собственным интересам можем продавать их по прейскуранту прошлых лет... и т. д.» Ну-с, на другой странице будет прейскурант. Тут опять пойдут гербы и орнаменты... Под ними крупным шрифтом: «Прейскурант отборным ароматическим, фучанским, кяхтинским и байховым чаям первого весеннего сбора, полученным из вновь приобретенных плантаций»... Дальше-с: «Обращаем внимание истинных любителей на лянсинные чаи, из коих самою большою и заслуженною любовью пользуется „Китайская эмблема, или Зависть конкурентов“ 3 р. 50 к. Из розанистых чаев мы особенно рекомендуем „Богдыханская роза“ 2 р. и „Глаза китаянки“ 1 р. 80 к.» За ценами пойдет петитом о развеске и пересылке чая. Тут же о скидке и насчет премий: «Большинство наших конкурентов, желая завлечь к себе покупателей, закидывает удочку в виде премий. Мы с своей стороны протестуем против этого возмутительного приема и предлагаем нашим покупателям не в виде премии, а бесплатно все приманки, какими угощают конкуренты своих жертв. Всякий купивший у нас не менее чем на 50 р., выбирает и получает бесплатно одну из следующих пяти вещей: чайник из британского металла, сто визитных карточек, план города Москвы, чайницу в виде нагой китаянки и книгу „Жених удивлен, или Невеста под корытом“, рассказ Игривого Весельчака».
Кончив чтение и сделав кое-какие поправки, Гейним быстро переписал рекламу начисто и вручил ее Ершакову. После этого наступило молчание... Оба почувствовали себя неловко, как будто совершили какую-то пакость.
— Деньги за работу сейчас прикажете получить или после? — спросил Гейним нерешительно.
— Когда хотите, хоть сейчас... — небрежно ответил Ершаков. — Ступай в магазин и бери чего хочешь на пять с полтиной.
— Мне бы деньгами, Захар Семеныч.
— У меня нет моды деньгами платить. Всем плачу чаем да сахаром: и вам, и певчим, где я старостой, и дворникам. Меньше пьянства.
— Разве, Захар Семеныч, мою работу можно равнять с дворниками да с певчими? У меня умственный труд.
— Какой труд! Сел, написал и всё тут. Писанья не съешь, не выпьешь... плевое дело! И рубля не стоит.
— Гм... Как вы насчет писанья рассуждаете... — обиделся Гейним. — Не съешь, не выпьешь. Того не понимаете, что я, может, когда сочинял эту рекламу, душой страдал. Пишешь и чувствуешь, что всю Россию в обман вводишь. Дайте денег, Захар Семеныч!
— Надоел, брат. Нехорошо так приставать.
— Ну, ладно. Так я сахарным песком возьму. Ваши же молодцы у меня его назад возьмут по восьми копеек за фунт. Потеряю на этой операции копеек сорок, ну, да что делать! Будьте здоровы-с!
Гейним повернулся, чтобы выйти, но остановился в дверях, вздохнул и сказал мрачно:
— Россию обманываю! Всю Россию! Отечество обманываю из-за куска хлеба! Эх!
И вышел. Ершаков закурил гаванку, и в его комнате еще сильнее запахло культурным человеком.