Howe. Сара Хоув. Переправа из Гуандуна

Нас что-то гонит прочь на поиск места.
Мы каждый день себя теряем ради
чужих краёв. Вот мы, того не зная,
спелёнатые в маленькой кроватке,
а вот плывём под вечер через яркий
затон в плетенье ивовых ветвей.
Скажи, зачем я здесь? Я села утром
на первый же автобус у большого
отеля в городе. Катила чемодан
по тихим тёмным улицам английского
квартала, мрачность каменных фасадов
напоминала Уайтхолл, Кенотаф,
но на другом конце земли. Здесь жизнь
ещё не началась, и лишь лоточники
выстраивают воки, пароварки,
корзины из бамбука, подчиняясь
незримой цели. За цветным стеклом
восходит солнце. Я пытаюсь спать,
но взгляд цепляет каждый полый ствол
с мечами листьев. На дорожных знаках
из синего металла белой краской
загадочные брошки: не поспоришь.
Стараюсь в лицах разглядеть знакомых.
Ищу какой-то символ. Я вчера
зашла в кафе, там ливень переждать,
и капли-сгустки плюхались о пластик
навеса-козырька. Влажные ноты Фрэнка
Синатры мне казались странными; касаясь
блестящей орхидеи, я гадала –
не сплю ли? Принесли каких-то вялых
ростков бамбука, лотос, что напомнил
пластмассовый водопроводный кран,
залитый соусом – так дома не готовят.
Я отсчитала сдачу на кантонском.
Yut, ye, sam, sei. Как дети. Числа – всё,
что у меня осталось. Снова слышу
твой голос, твёрдый, а потом почти
в истерике просящий «не иди».
Тебя б увидеть девочкой – дома
из гипса по четыре этажа,
резьба дверей обветренных, как в храмах
(что на твоих открытках из Гонконга) –
в кроватке ты, и вечные соседи
туда-сюда, терьер, горсть риса в чашке,
маджонг слоновой кости, как суставы,
так быстро механически стучит,
ночь разрезают крики: ay-yah! fah!
И сердце скрыто ракушкой моллюска –
мой странный путь домой.
 
*
 
Автобус оседает
со вздохом помпы. Мы пересекли
незримую черту. Контрольный пункт
среди бетона. В форме цвета мха,
перчатках белоснежных, чёрной шляпе
и с кобурой пружинит по ступенькам
и входит офицер, пытаясь нас
в проходе не задеть локтями. Мой
помятый паспорт с золотым потёртым
львом на обложке – как немая жертва.
Два пальца держат корочку, большой
листает – точным жестом скрипача –
страницы с визами и замирает
на ламинате. Он теперь глядит
в моё лицо и с видимым сомненьем
сверяет форму глаз и контур носа,
частично узнавая. Редкий миг –
как будто встретил родича внезапно.
Пекинская официантка: «Мать…
Китай… работа?» – мягко так спросила,
когда из кухни просочились слухи.
Старушка из автобуса в Датун,
позвавшая к обеду иностранку,
вполне могла бы оказаться мне
потерянною бабушкой – кто знает?
Едва взглянув, она меня за плечи
приобняла, и счастье, и бессвязность
послышались в её горячей речи
на странном диалекте. И мои
ладошки в тёмных глиняных руках
она держала долго, но народ
вокруг засобирался. Дверь открылась,
она с улыбкой сунула мне в руку
листок (паучьи знаки синей ручкой)
и поспешила к выходу. Как я
заметила, там многие шли в касках –
они терялись на равнине между
тенями от высоких башен шахты.
 
*
 
Нас что-то гонит прочь на поиск места.
Предания гласят, что стоит нам
попасть туда, исчезнут расстояния.
Колёса попирают землю, мы
в пути. Ещё немного, и прибудем
в благоуханный город. Из тумана
выходит остров, серебрятся башни
вокруг невидимой горы за узкой
лазурью моря. Я пересекла
рубеж. Ты этот путь преодолела
младенцем, резкой нотой между серых
помятых форм, в сорок девятом (первом
году чуть оперившейся Народной
Республики). Что изменилось? Полу-
пустой автобус чётко отвечает.
Мы, то и дело тормозя, всё ближе
к зелёным, тёплым, так знакомым водам
южно-китайского прибоя – вижу
на синем всплески ртутных гребешков,
как маховые перья на крыле
летящей птицы. Всё гораздо выше,
чем полтора десятка лет назад,
когда я уезжала. И внезапно
я понимаю – из моей квартиры
на двадцать пятом этаже, где я росла
средь зарослей бамбука и с кумкватом
на окнах с тонировкой, защищавшей
от отблесков, не виден муравейник
машин на тех бульварах возле джунглей.
Паром просевший, белый на зелёном,
по звёздному ковру последней бухты
свернул домой, его уже не видно.
 
2022 (перевод)
 
**
 
Sarah Howe. Crossing from Guangdong
 
Something sets us looking for a place.
For many minutes every day we lose
ourselves to somewhere else. Even without
knowing, we are between the enveloping sheets
of a childhood bed, or crossing
that bright, willow-bounded weir at dusk.
Tell me, why have I come? I caught
the first coach of the morning outside
the grand hotel in town. Wheeled my case
through the silent, still-dark streets of the English
quarter, the funereal stonework facades
with the air of Whitehall, or the Cenotaph,
but planted on earth’s other side. Here
no sign of life, save for street hawkers, solicitous,
arranging their slatted crates, stacks of bamboo
steamers, battered woks, to some familiar
inward plan. I watch the sun come up
through tinted plexiglas. I try to sleep
but my eyes snag on every flitting, tubular tree,
their sword-like leaves. Blue metal placards
at the roadside, their intricate brooch-like
signs in white, which no one disobeys.
I am looking for a familiar face. There is
some symbol I am striving for. Yesterday
I sat in a cafe while it poured, drops
like warm clots colliding with the perspex
gunnel roof. To the humid strains of Frank
Sinatra, unexpectedly strange, I fingered
the single, glossy orchid – couldn’t decide
if it was real. I picked at anaemic
bamboo shoots, lotus root like
the plastic nozzle of a watering can,
over-sauced – not like you would make at home.
I counted out the change in Cantonese.
Yut, ye, sam, sei. Like a baby. The numbers
are the scraps that stay with me. I hear
again your voice, firm at first, then almost
querulous, asking me not to go.
I try to imagine you as a girl –
a street of four-storey plaster buildings,
carved wooden doors, weathered, almost shrines
(like in those postcards of old Hong Kong you loved) –
you, a child in bed, the neighbours always in
and out, a terrier dog, half-finished bowls
of rice, the ivory Mah Jong tablets
clacking, like joints, swift and mechanical,
shrill cries – ay-yah! fah! – late into the night.
My heart is bounded by a scallop shell –
this strange pilgrimage to home.
 
*
 
The bus sinks
with a hydraulic sigh. So, we have crossed
the imaginary line. The checkpoint
is a concrete pool. The lichen-green uniformed
official, with his hat brimmed in black gloss,
his elegant white-gloved hands, his holstered
gun, slowly mounts the rubbered steps,
sways with careful elbows down the aisle. I lift
this crease-marred passport, the rubbed
gold of the lion crest – a mute offering.
Two fingers brace the pliant spine, the thumb
at the edge – an angle exact as a violinist’s
wrist – fanning through stamps to halt at the last
laminated side. He lifts his eyes to read
my face. They flicker his uncertainty
as he makes out eyes, the contour of a nose;
half-recognition. These bare moments –
something like finding family.
The mild waitress in Beijing. Your mother…
China… worker? she asked, at last, after
many whispers spilling from the kitchen.
Or the old woman on the Datong bus,
doubtless just inviting a foreigner to dinner,
but who could have been my unknown
grandmother, for all I knew or understood.
She took a look at me and reached up
to grasp my shoulders, loosing a string
of frantic, happy syllables, in what
dialect I don’t even know. She held my
awkward hands, cupped in her earthenware
palms, until the general restlessness showed
we neared the stop. As the doors lurched open,
she smiled, pressed a folded piece of paper,
blue biro, spidery signs, between my fingers,
then joined in the procession shuffling off. Some,
I realized then, were in hard hats, as they
dwindled across the empty plain, shadowed
by the blackened, soaring towers of the mine.
 
*
 
Something sets us looking for a place.
Old stories tell that if we could only
get there, all distances would be erased.
Wheels braced themselves against the ground
and we are on our way. Soon we will reach
the fragrant city. The island rising
into mist, where silver towers forest
the invisible mountain, across that small
span of cerulean sea. I have made
the crossing. The same journey you, a screaming
baby, made, a piercing note among grey,
huddled shapes, sometime in nineteen-fourty-
nine (or year one of the fledging People’s
State). And what has changed? The near-empty
bus says enough. And so, as we approach,
stop-start, by land, that once familiar scene –
the warm, phthalo-green, South China tide –
I can make out rising mercury
pin-tips, distinct against the blue
as the outspread primaries at the edge
of a bird’s extending wing. So much
taller now than I left
fifteen years ago. Suddenly, I know –
from the Mid-Levels flat where I grew up,
set in the bamboo grove – from the kumquat-
lined windows on the twenty-fifth floor,
tinted to bare the condensation’s glare –
you can no longer see the insect cars
circling down those jungle-bordered boulevards.
The low-slung ferry, white above green,
piloting the harbour’s carpet of stars,
turned always home, you can no longer see.
 
*