***

Галиматью, которую сегодня иной раз публикуют толстые, некогда великие, журналы вряд ли читают сами авторы.

Кажется, кем-то поставлена великая цель – выдавить из поэтических текстов любые проблески смысла, заменить живую… нет, не живую: мало-мальски вменяемую, мысль потоками больного сознания. И эта цель уже катастрофически близка к достижению.

… Надев театральную маску безумца
и ласты безумца, в открытое море
безумства во тьме под свои умца-умца
в своем неверморе
принц датский певец надувного матраса
плывет фортинбрасом

Эта «табуретка-селедка» без знаков препинания - из «Нового мира», того «Нового мира», где Александр Твардовский, автор «Тёркина» и за «Далью-даль», был главным редактором.

…«Гамлет плывет фортинбрасом». Наверное, автор полагает, что это остроумно… Впрочем, сегодня в России, если не в мире, добрая половина новой литературы действительно плывет фортинбрасом, соревнуясь в уничтожении последних обмылков здравого смысла, обгоняя при этом стремительный домкрат…


Или вот:

Небо разбилось на мелкие части,
И россыпи бледных лун
С осколков на нас таращатся,
Словно тысячеглазый шалун.

Это известное произведение г-на Бориса Сивко из его книги стихов «Вещь не в себе». Гениальный стих не только открыл автору дорогу в Союз Писателей России. Автор был также удостоен медали Сергея Есенина…

О’кей, о’кей. Не буду томить читателя. Это стихотворение попало сюда «случайно». Б. Сивко – аббревиатура от слов «Бред СИВой Кобылы» - создание журналиста НТВ Бориса Соболева, который злобно поиздевался над писателями и поэтами, наняв актера на роль «поэта-гения». На деле, стихи были «творчеством» компьютера, работавшего по принципу «буриме»: человек набирал две первые строчки, компьютер подбирал случайные слова и рифмы для следующих двух.

Но премия Есенина – не шуточная, а вполне реальная. Показательная, однако, ситуация с современной российской поэзией…

…Бессмыслица – это, в лучшем случае, кнопка, способная запустить какие-то внутренние процессы, обозначить случайные сети ассоциаций, которые могут быть интересны психиатру, если они проговорены, или служить самонаблюдению по принципу: «А что это у меня ассоциируется с со стихотворением «Георгий Назарыч» и какое это имеет отношение к обеденному времени или Эдипову комплексу…?».

Можно немало написать о связи «теоретического безумия», постмодерна и трех видах безумия по Платону: пророческом, молитвенном и поэтическом. О поэтическом безумии Платон пишет: «Третий вид одержимости и неистовства – от Муз, он охватывает нежную и непорочную душу, пробуждает ее, заставляет выражать вакхический восторг в песнопениях и других видах творчества и, украшая несчетное множество деяний предков, воспитывает потомков. Кто же без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря одному лишь искусству станет изрядным поэтом, тот еще далек от совершенства: творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых.
Разумеется, каждый человек может увидеть образы в любой бессмыслице, как он видит их в пятнах Роршаха. Но увиденные так образы — это отражение качеств самого человека, а не информация, содержащаяся в пятне, это не коммуникация, а в лучшем случае – форма разглядывания собственного пупа…

Безумие – безумию рознь.

Безумие Платона – это продуктивное безумие, mania, синдром сверхценных образований, болезненное упорство в достижении цели, тогда как так называемое «современное искусство» - суть слабоумие, идиотия, разрушение смыслов, прекращение коммуникации и подмена ее полной инкапсуляцией реципиента в его собственном «Я».
«Искусство – не оно. Искусство – это Я, любимый, единственный и неповторимый, насмотренный и начитанный настолько, что это Я, не автор, способен превратить любую ахинею в произведение искусства. В чем задача автора? – Да, собственно, ни в чем. Разве что впарить говно художника музеям, толстым журналам, выставкам, чтобы великий Я мог проникнуться собственной продвинутостью и посмотреть свысока на профанов, которые в говне художника не способны увидеть ничего, кроме говна»...

Звук. Звучание слов само по себе, в отрыве от выразимого смысла, вряд ли можно считать поэзией даже если звуки выглядят как слова. Если смысл слов не имеет значения, то это скорее музыка. А если не музыка, то болезненный бред – на выбор. Судить такие произведения надо либо по законам психиатрии, либо по законам музыки, а не литературы.

Между тем, поэзия появились раньше письменности. Цель поэзии утилитарна: облегчить людям точное запоминание и устное воспроизведение больших, но, главное, содержательных текстов. В частности – текстов сакральных, священных песен, которые в силу своего предназначения должны были отличаться особыми формами от обыденной речи, чтобы подчеркнуть их высокое предназначение и, опять-таки, хорошо запоминаться.

Иными словами, человеческая поэзия должна, пусть и в порыве платоновского безумия, создавать смыслы, а не лингвистические кляксы на чистом листе, быть столь же интеллектуально значимой, как и проза, иначе она не нужна.

Поэтическая форма – ритмы, рифмы, образы – не цель, а средство выражения мысли и эмоционального состояния.

Мысль нужна. Смысл нужен. А случайные наборы пусть и рифмованных или не рифмованных слов – нет. Нет мысли – нет смысла. Нет смысла – нет поэзии. Точка.

Отличие поэзии от прозы только в одном: в намеренном структурировании текста и ограничении средств языка ради облегчения запоминания, понимания и воспроизведения мысли. Ликвидация этих ограничений равносильна ликвидации поэзии. Иными словами, поэзия неизбежно обобщает, сводит реальность к простым и ясным формам, увлекающих читателя качеством мысли и изяществом ее изложения, а не бессмысленным чириканием.

Содержательная поэзия по задачам и инструментарию сходна с фовизмом в живописи.

Само слово «фовизм» происходит от французского слова fauve - «дикий». В сочетании с выраженной эмоциональностью восприятия, следовало бы передать идею фовизма русским словом «непосредственность». Не случайно работы фовистов часто напоминают рисунки детей.

Когда у детей просыпается разум, краски их рисунков становятся яркими, чистыми, а предметы и фигуры – четко очерченными. Так и фовизм освобождает цвет, но не отрицают фигуративность.

«Будьте как дети», – рекомендовала одна суперзвезда. Сегодня только такое, непосредственное, детское, восприятие реальности, а не вымученная бессмысленность, есть единственный способ уберечь поэзию от смерти в океане бессмысленностей и вернуть ее людям.

Цвет – это мысль, которая должна быть чистой и яркой, поэтическая форма – то, что заключает мысль-цвет в ясно прочерченные, ритмические и рифмические контуры. Отсюда и название течения – Метафовизм, - для поэзии, точнее для искусства, - утверждающего мысль в качестве своей основы и форму в качестве способа ее представления. Качественное стихотворение, вообще качественное произведение искусства, сродни математической теореме: ясная мысль, ясная форма и ничего лишнего.

Броуновское движение случайных слов и ассоциаций – это не поэзия. Это макакизм - прыжки и ужимки макак в подражание людям.

Метафовизм – это последовательное противостояние попыткам вывода искусства за грань разума в любой сфере искусства. Это противостояние с теми, для кого разум – это барьер, который надо хоть перепрыгнуть, хоть подкопать, хоть проломить.

Метафовизм полагает, что не всякие барьеры стоит преодолевать. За некоторыми барьерами – скучная пустыня.

В ложном авангарде разум, исчезая, уступает форме. В Метафовизме – форма, не исчезая, поддается разуму.

Что такое поэзия? – Вот это что:

Это — круто налившийся свист,
Это — щелканье сдавленных льдинок.
Это — ночь, леденящая лист,
Это — двух соловьев поединок.
(Борис Пастернак)
а не «заплыв фортинбрасом».

Это такой взгляд на мир, будто смотришь на него в первый раз.
Или, в последний…