Нелегкий, но единственный, твой путь

            Венок Сонетов
               
                Посвящается Юрию Устинову

                Пролог от автора.

        Мне кажется, что если книга – жизнь, то жизнь, подавно, книга,
        В которой есть страницы, переплёт, сюжет и содержанье,
        В которую, однако, заглянуть совсем не так-то просто,
        И вовсе невозможно, с полки сняв, шутя перелистать.
           И всё-таки пятнадцати страниц, раскрытых наугад,
           Хватило б для того, чтоб заболеть, а может исцелиться,
           Лишь жаль, что неизвестно наперёд, что будет за страница….

                1.

Когда погонит с моря облака,
Небес географическая карта
Вдруг оживёт, заполнится строка
Евангелия от Святого Марка.

Но облакам весенним не сродни
Осенние – пронизывают дрожью.
В их низком затерявшись бездорожьи,
Оказываемся совсем одни.

И карта есть, но как идти по ней?
И тысячи оранжевых огней
Сегодня не зажгутся отчего-то.
Когда погонит с моря облака,
Перо сожмёт дрожащая рука,
И память вновь начнёт свои отсчёты.

                2.

И память вновь начнёт свои отсчёты,
Вспять по шкале невидимой скользя.
Её сосредоточенной заботы
Спокойно просто вынести нельзя.

В одном полузабытом ею лете
Сплелись десятки вымышленных лет.
Тревогу, что давно в помине нет,
Она подымет, безупречно метя

В незащищённый край больного сердца,
Как будто знает – хороши все средства,
Чтоб выбить из седла наверняка.
Да! Так оно случается нередко,
И снова, как спасительную ветку,
Перо сожмёт дрожащая рука.

                3.

Перо сожмёт дрожащая рука.
Покуда не утеряно, скорее!
И песню приведёт издалека,
Подвинет стул и чаем обогреет.

Умолкнут вздохи стареньких часов.
Секрет их хода мастером утаян.
Рука, рука... А где же сам хозяин?
Дом пуст, а дверь закрыта на засов.

А на дворе отчаянная мгла.
И песня вдруг распалась, поплыла,
Смешались перепуганные ноты.
Вот-вот пойдут часы и, как итог,
Две линии перехлестнут листок –
Итог нечеловеческой работы.

                4.

Итог нечеловеческой работы –
Развязка, назревавшая давно,
Способны на такие повороты –
Порою и представить не дано.

Итог всю жизнь решавшейся задачи,
И, в общем-то, везения итог
Бывает неожиданно жесток.
А если быть и не могло иначе,

И всё предопределено судьбою?
И в чём причина, где начало сбоя?
Кто виноват? Никто, а может все?
И у кого, за что просить прощенья?
Но, время, ты опять в кругу вращенья,
Того вращенья в страшном колесе.

                5.

Того вращенья в страшном колесе
Не вынести, когда ты предназначен
Для вечера, уснувшего в росе,
Для ясного бесхитростного плача.

И кто-то жив лишь мудростью твоей,
А та несовместима с суетою.
А суета, мы под её пятою,
Но, чёрт возьми, обязаны и ей.

И как понять, что гонки и роса
Единого полярных два конца?
Но как прожить, не зная и не веря,
Что делом может зваться этот вихрь,
Где срок спустя останешься ль в живых,
Где остановка - только дань потере?

                6.

Где остановка - только дань потере,
А все движенья – по площадке круг,
Глубокий вздох – бесплодная затея,
А воздух злобен, а порядок крут,

Ни щели между стенами сырыми,
Ни звука человечьего извне,
И только мера, мера крутизне,
Той высшей, что ты сам к себе предпримешь.

По крайней мере можно, черт возьми,
Забыть, что люди рождены людьми,
Что где-то есть средь них не только звери.
По крайней мере стоит, может быть,
Всё, что недосягаемо, забыть.
Но не забыть бы, что, по крайней мере...
            

                7.

Но не забыть бы, что, по крайней мере,
Смысл жизни неба, солнца, облаков
Не в качестве возвышенных материй,
Не потому, что высший смысл таков,

А в том, что становясь печальной тенью,
Мы нажитое завещать должны.
И нами будут распределены
Любовь, ветра, бессонница, смятенье

И даже птиц встревоженная стая.
А мы встречаем чаек, не считая,
На узкой светло-серой полосе.
Себя щадим, чтоб сердце вдруг не сжала
Та смутная догадка, что, пожалуй,
И чайки возвращаются не все.

                8.

И чайки возвращаются не все.
Опять кого-то крылья не сносили.
За весь полет ни разу не присев,
Отчаявшись, сломавшись, обессилев,

Кидаешься в прохладную волну,
Что лаской усыпит и вынет душу,
А тело или вынесет на сушу,
Или опустит медленно ко дну.

И листья знают – осень их пошлёт
В последний ослепительный полёт.
Глядишь к зиме и крона поредела.
Да что там листья? Чувствуем и мы
Всё явственней дыхание зимы.
Да! Ближе веха крайнего предела.

                9.

Да! Ближе веха крайнего предела.
Тень дальней вехи – тени по лицу.
Неужто и мошна так оскудела,
Что опустеет начисто к концу?

А дни короче, а подъёмы круче,
А правда – миф, а добродетель – блеф.
Гляди, отпустишь вожжи, ошалев,
И сам себе едва ль тогда попутчик.

Ну, покопайся тщательней внутри,
Всё шаг за шагом вновь перебери.
Не может быть, чтоб что-то не задело,
Чтоб не зудело, значит, боль ясна.
От всех времён есть груз, долги, стена,
Но есть друзья, а, главное, есть дело.

                10.

Но есть друзья, а, главное, есть дело,
И Бог даст день (по Библии почти).
Вот ночь уже настолько поредела,
Что можно встать, конец её почтив,

И выглянуть в окно, где вечной меркой,
В любую гниль и стужу, дождь и зной
Над всей бодягой нашей суетной
Стоит себе облупленная церковь

Так неизменно гордо и высОко,
И эхо этой жизни ей по цоколь,
И пыль веков векам иным не сдуть.
А что она? Лишь каменная мебель.
Забыта всеми на земле, на небе ль,
И Бог, конечно, есть. Не в этом суть.

                11.

И Бог, конечно, есть. Не в этом суть.
Быть может, век когда твой будет прожит,
К нему решишься в гости заглянуть,
Но это, вероятно, будет позже.

А что же раньше? Чёртовы рога.
А если предпочтительней без боя -
Посредницей меж Богом и тобою
В железной кружке медная деньга?

Но в щель совать монеты не с руки –
Рука сама ломает пятаки.
Да и к чему камедь страстей и масок?
Есть слово подходящее «назло»,
Поскольку что бы, как бы не трясло,
Сам над собой ты пастырь, сам – подпасок.
               
                12.

Сам над собой ты пастырь, сам – подпасок.
Три роли. Все твои, а ты – един.
Природа за год сколько  сменит красок,
Пока не доберётся до седин?

Ты катишь в раззолоченной карете.
Другое «ты» на жёстких козлах спит,
Шарахается в страхе от копыт
Четвёртое, а на запятках – третье…
 
А разобраться – едешь ты один.
И едешь, чёрт возьми, как господин,
И при тебе рога и кнут, и ряса.
Извилина дорог – в бараний рог.
Дорога вдруг себе же поперёк,
И путь един удач твоих и встрясок.

                13.

И путь един удач твоих и встрясок.
Ты им пошёл неважно почему,
Но до того неведомого часа
Судьба твоя принадлежать ему.

И пусть видна дорога столбовая,
Твой путь пестрит капризами тропы,
Которую, лишь случаем слепым
По временам к дороге прибивает.

И на развилке, перед камнем стоя,
Из трёх возможных выберешь шестое
(Дай Бог понять потом когда-нибудь).
Лишь ясно, что не может быть иначе –
Судьбою этот путь тебе назначен.
Нелёгкий, но единственный твой путь.

                14.

Нелёгкий, но единственный, твой путь.
Посмотрим, что он дал тебе, что - отнял.
Дела? На все года не продохнуть.
Друзья? Пока десяток. Будет сотня.

Долги? Долги – особая статья.
Должник ты сам себе – гроша не сбросишь.
А кредиторы? Тысячи не спросишь,
Не зарываясь всё ж и не кроя.

Баланс болезней, праздников и буден
Сошёлся бы, пожалуй, но не будем.
Иного дня не сосчитать в века.
Давай-ка лучше бросим час на ветер,
Когда на сердце март и вечер светел,
Когда погонит с моря облака….

                Магистрал.(15)

Когда погонит с моря облака,
И память вновь начнёт свои отсчёты,
Перо сожмёт дрожащая рука -
Итог нечеловеческой работы

Того вращенья в страшном колесе,
Где остановка - только дань потере,
Но не забыть бы, что, по крайней мере,
И чайки возвращаются не все.

Да! Ближе веха крайнего предела,
Но есть друзья, а, главное, есть дело,
И Бог, конечно, есть. Не в этом суть.
Сам над собой ты пастырь, сам – подпасок,
И путь един удач твоих и встрясок -
НЕЛЁГКИЙ, НО ЕДИНСТВЕННЫЙ, ТВОЙ ПУТЬ.

1978