Из рассказа Антона Будовича

Из рассказа Антона Будовича

Родом я из Белоруссии. Замечательные места, скажу я вам, наши белорусские леса, поля и болота.
Хозяйство у отца моего было большое, но дела велись исправно. Детей в нашей семье было четверо. И каждый, кто чем, с малый лет оказывал отцу посильную помощь. Кто корову пасёт, кто сено сгребает в скирды, а кто занимается мелкими поделками при доме. Одним словом, на жизнь нам тогда хватало, не жаловались. Отец наш был заядлым охотником. Бывало на целую неделю уйдёт в леса, а мать волнуется, ночами не спит. А то, встанет в сторонку, чтобы мы не видели, и всплакнёт малость. Долгие годы всё шло своим чередом. Отец словно был заговорен, ни медведь его не брал, да и волк обходил стороной.
Хотя многие из отцовых друзей безвременно ушли в мир иной от лап хищников. Эх, что и говорить, удалой был человек, удержу не знал ни в чём. А сколько самогону перепил, и сказать не берусь. На этот счёт у нас в деревне даже легенды ходили. Но, в отличие от других, будучи пьяным, он не впадал в ярость, а, наоборот, становился умильно нежным и, я бы сказал, по-детски беспомощным и покладистым.  Мать любил крепко, берёг её, хотя порой и не прочь был сходить налево. Дело мужицкое, что было, то было.
Однажды ждали мы отца трое суток, но он не возвращался, хотя обещал в этот раз вернуться через день. Мать не находила себе места, всё причитала и горевала, всё приговаривала, что не уберегла, мол, отца вашего, буйную головушку не уберегла, век теперь казнить себя буду. Не появился отец и на четвёртые сутки. Что ж, делать нечего, поехали мы в лес отца искать. Был с нами брат его, Матвей, такой же как и отец, рослый крепкий детина. Долго мы блуждали по лесу. И на берегу маленькой речки, огибающей лес, нашли мы зарезанную лошадь, а в шагах в тридцати от неё лежал жестоко истерзанный отец. Глаза его были широко открыты и удивлённо смотрели на небо, словно не веря, что такое может случится.  Жить после гибели отца стало тяжелее, хозяйство всё легло на мои плечи, как на старшего сына в семье.  Когда мне исполнилось 25 лет началась проклятая война. Тяжелы были тропы партизанской боёв. Многих мы в те годы не досчитались. В 1943 году в одном из боёв попал мне в пятку разрывной патрон, думал от боли ума лишусь. Принесли меня в партизанский госпиталь. Дед Сергей был нашим ангелом спасителем, он и фельдшер, и ветеринар, он и хирург. "Ну, говорит, Антон, чего сжался весь, неужто больно? Сейчас мы тебя залатаем." И при этих словах, вижу я, он рукой кому-то знак подаёт. " Вот, так, положите его осторожно", - решительно командовал дед Сергей. " Ты, вот что, Антон, вдохни всласть глубоко легкими и разом выдохни из себя всю накопленную мерзость из себя. Видал я, как ты махру отчаянно чадишь." Послушал я деда, сделал, как он велел, И только я выдохнул из себя весь воздух, сзади кто-то резко зажал мне рот мокрой марлей. Голова поплыла у меня, и упал я в сон. А был со мной ещё один презабавныё случай, долгие годы мне его вспоминать даже было стыдно. Выходим мы из окружения, пять дней смертельных боёв, продохнуть, сволочи фрицы, совсем не давали. Дело было зимой. И вот наступил редкий день затишья. Разрешено было немного покемарить. Соорудил я себе из коросты нечто вроде одеяла, и заснул впервые за несколько суток тем глубоким безмятежным сном. который бывает только в детстве. Что было потом, мне после боя ребята из отряда рассказали. Оказывается часа через три, как расположились мы на отдых,  откуда ни возьмись, нагрянули фрицы. Говорят, предатель навёл. Одним словом, врасплох застать метили. Да, не тут-то было. Наши часовые не ударили в грязь лицом. Вовремя заметили фашистов и открыли огонь. Буквально через минуты отряд принял круговую оборону и начался бой. А я лежу себе в своём одеяле и не двигаюсь, сплю, значит. Мимо меня несколько раз пробегали то немцы, то наши, думали, что я убит. И не обращали внимание.  Так и прошёл бой. Мы тогда немцев здорово потрепали, но и нашим досталось, как никак, а всё же неожиданно напали, гады. После боя стали посчитывать потери, а меня нет,так и решили,что убит. Уж стали слова хорошие говорить про меня, как водится, дескать смелый был парень. Ну, а я, значит, проснулся, смотрю кругом тихо. Но рядом почему- то никого нет. Вздрогнул я, беду почувствовал, взял автомат наизготовку, притаился, чтоб ситуацию прояснить. Вдруг слышу валежник хрустит. Шутишь, думаю, меня так просто не возьмёшь, и целюсь в направление шума. Прошла минута и глазам своим не верю, передо мной Витька, земляк мой, меня кличет. Обнялись мы по-братски, поцеловались. Совестно мне было перед товарищами, и они, понимая это, редко вспоминали столь странный случай.
После войны работал я старшим механизатором в санатории Узкое, а затем, вот в Москву перебрался, стал домами управлять. На этой должности и по сей день состою.  "Скажу вам, по совести,  трудно мне подчас приходится ладить с начальством. С детства не привык я душой кривить, сё искал правды, а она, знать, под семью замками. Вот однажды случай со мной такой вышел. Под конец квартала обсуждался отчёт нашего подразделения. Вызвали меня в Райком. Встаёт, знаете ли, такой здоровенный мужик, инструктор райкома и давай, почём зря, костить меня и других руководителей подразделений. Они сидя, сжавшись от страха, в защиту свою слово сказать не смеют. А у меня внутри от такого хамства всё кипит. Слушал я эту пустопорожнюю. слушал, не выдержало серце, я поднял руку и попросил слово. "Что ж, это, я говорю, делается. Когда запарка была мы обращались к вам за содействием, а что услышали в ответ. Не паникуйте, товарищи, усильте контроль, трудовую дисциплину и. т. д. Теперь выходит, что ведомства виноваты. Тогда ответься мне, пожалуйста, на вопрос. Кто хозяин в нашем деле, ведомство, или райком.. Если ведомства, то почему райком диктует свою волю, порой даже в ущерб делу. А если райком хозяин, то..." Но мне дали договорить. Второй секретарь райкома сладко вытянулся в кресле, и поспешно сказал." Конечно, общее руководство на нашей совести". И  глаза его забегали по списку приглашённых. " Товарищ, Будович. Я продолжал," так почему же вы себя не критикуете" . За столом зашептались" Кто, дескать, такой шустрый? Инструктор райкома нагнулся к первому секретарю и что- то тихо сказал ему на ухо. Тот нахмурил брови и понятливо кивнул головой.
После минутной паузы, Он вдруг густым голосом, стараясь быть на публике предельно вежливым, заговорил:" Ну, знаете что, милейший, Антон Осипович,  мы Вас сюда пригласили не для того, что бы заниматься огульным критиканством, а чтобы разобраться по-существу. И, кстати, Вы нарушили порядок ведения собрания. Прения будут потом, в конце. -" Но Вы же сами мне дали слово",  возмутился я. Ответа не последовало. -" Эх, товарищи, товарищи, приглашаете в райком, формально соблюдаете принцип демократизма, а сами рот затыкаете", закончил я в отчаянии.
Через три дня меня вновь в райком вызывают. Иду я по коридору, а на сердце, знаете те ли, холодок гуляет, хоть я не из трусливых. Всю жизнь шёл напролом, ни перед кем не прогибался.А сейчас какая-то гнетущая тяжесть давила изнутри, хоть ты лопни. Вхожу я в тот же кабинет, в котором нас всего несколько дней назад мордовали за невыполнение плана. За столом сидят трое.Я робко здороваюсь, чувствуя, что бой будет неравный, а, значит, нечестный. Первый секретарь дежурным жестом показывает мне на стул. " Извольте, дескать, садиться". Я сажусь._ " Ну, вот что, с трудом подбирая нужные слова, начинает первый секретарь. "Вы здесь на днях выступили с таким задором, что называется, с огоньком. Это хорошо. Значит, за дело болеете. Так, вот, возьмите и подайте другим пример. Пусть ваше подразделение станет передовым. За вами и другие потянутся. А с теми, кто не справится, разговор будет короткий. Вы не беспокойтесь, кстати, это и к вам относится. Если впредь план не выполните, лишитесь двойного оклада в конце года.Секретарь тяжело выдохнул и задвигался беспокойно в кресле, видать, ждал эффекта от своей речи. В глазах двух других сотрудников райкома пробежала ехидная улыбка. Вышел я на улицу будто оплёванный. И ныла душа моя от обиды. Вот так,друзья, жизнь складывается порой.

                Февраль 1976 год