Павел Маракулин

ПАВЕЛ МАРАКУЛИН
(1937 - 2017)


Меня преследуют тревоги,
и часто кажется в тоске:
моя уверенность повисла
на самом тонком волоске.

Меня преследует забота
в ночной безбрежной тишине
о начинающих поэтах,
об умирающих – вдвойне.

Ещё за родину болею,
за светлый мир её лесов:
боюсь, что больше не услышу
весёлых, птичьих голосов.

Но, даже это понимая,
я всё равно благодарю
грядущий день за счастье в мае
увидеть лучшую зарю!

ПОСЛЕ ПОБЕДЫ

Товарищ мой, отец мой молодой!
Мне кажется, в другом каком-то веке
Была машина марки «студебеккер»
И год послевоенный, золотой.

Мы ехали – забыл число – когда?
Забыл – зачем? Забыл – в какие дали?
Но помню гимнастёрку и медали,
Колёсный бег и в небе провода.

Мелодию вызванивал топор,
Когда мы в перелесках буксовали
И жерди суковатые совали
Туда, куда приказывал шофёр.

Мы что-то говорили без конца,
Весёлый ветер в наши лица бился…
Не высказать, как я тогда гордился
И стать хотел похожим на отца.

Тяжёлых рыб несли с реки мужья
Для жён своих, повеселевших к лету,
И кто-то вверх подбрасывал монету
Под выстрел из трофейного ружья!..

***

Дневник переживаний теребя,
я вспомнил вдруг не радостно, а грустно
прославленное письменно и устно
умение сражаться за себя.

Я говорю простейшим языком,
и вряд ли кто не знает этот запах
звериных игр, где кровь блестит на лапах
и горло холодеет под клыком.

Одной победной доблестью звеня,
любви других, герои, не ищите!
Ребячий дар – брать слабых под защиту –
Не покидай, не оставляй меня!

КАМНИ

Не прощаю кидающих камни
вечно вниз, а не вверх с бережка,
разводящих лениво руками
и сидящих подобьем божка.
Как-то слишком пещерно скучают,
как-то слишком удобно сидят.
И сидеть никогда не кончают,
и глядеть никуда не глядят.
Чередою бросают небрежно
камни с грецкий орех и с яйцо,
попадая при том неизбежно
в отражённое чьё-то лицо.

ПОКАЗНАЯ ЛЮБОВЬ

Целуясь у всех на виду,
бульвар перепутав с постелью,
они накликают беду,
избрав безобразное целью.

Я раненой птицей мечусь
над хамством высокого класса:
идёт девальвация чувств,
недорогих, как пластмасса.

Взята откровенно за таз,
прилипнув, как лист прилипает,
не видя стыдящихся нас,
она в его лапищах тает.

И корчится сердце моё,
крича христианские гимны:
теперь уже мы и зверьё
бесстыдны, как в прошлом, взаимно.

О, небо святое, прости,
тебя не обрадую вестью:
осталось и нам обрасти
одной с обезьянами шерстью.

Но мстит за глумление крах
итогом развинченной моды:
как мины в афганских горах –
разводы, разводы, разводы.