Шо детЯм надо?

 «Шо тебе надо, тебе плохо живется? У тебя же все есть…» и обязательно добавят - «Ты ШО, ПОЦ?» - это выглядит как вопрос, на самом деле это утверждение. Так говорят с неподражаемым акцентом и даже не ударением, а ударом на слова ШО и ПОЦ.  Так говорили в Жмеринке и Могилеве – Подольском, тогда, когда я там жил. А жил я на окраине Могилева-Подольского или просто Могилева.
     В конце лета… Мы мелкое пацаньё - любили сделать набег, на чей-нибудь хозяйский сад. Хотя, у каждого в собственном дворе такой сад был. И вот, набежало пацаньё в сад деда. Сидим над Днестром грызем полуспелые яблоки.
     Из-за спин голос... – «Ну, что вы пацаньё штакетник сломали, зелень едите. Вот я тут спелых принес» - это голос деда. И дед действительно принёс целый таз спелых, желтых яблок.
     Это я к чему? Я выросту и не смотря на мой достаток. Буду бороться с желанием залезть в чужой огород и желанием сожрать, пусть даже зелень, но задарма.
     ОН наверняка знает и дает то, что мне действительно нужно.

1.
       В семьдесят девятом году меня отвели в школу, я плохо помню, как это было и слава Богу, а до обычной школы меня с упрямой частотой с пяти лет водили в спортшколу, так называемую ДЮСШ, (Детская юношеская спортивная школа) в секцию спортивной гимнастики. «Спортсмен был из меня - как из какашки пуля».
       Наверняка на спортшколе настояла мама, «блин», неужели никто не видел какой из меня гимнаст? Забегая в перед скажу, что за девять лет моих тренировок я ни разу, ни разу не сел на шпагат, да что на шпагат, я с трудом дотягивался ладошками до земли, но мама считала, что мальчик должен заниматься спортом, а девочка музыкой, это я о своей старшей сестре.
     Настала пора и меня отвели в школу – обычную школу. Она находилась в центре города и прямо скажу – в самом центре, хотя мы жили на окраине, в конце улицы Горького и мои соседи-сверстники ходили в школу поближе, а я в центре, потому, что мама была русская и не просто русская, а «сибирячка в Украине». Школа моя была русская и не просто русская, а в центре и не просто в центре, а недалеко от базара, администрации, милиции, кинотеатра, городского парка, суда и прокуратуры.
     Дорога до школы занимала около часа и состояла из трех отрезков пути: первый пешком в гору до остановки автобуса - это чуть меньше километра; второй на автобусе – это приблизительно пол часа и третий снова пешком - метров триста. Этот маршрут я проделывал с утра, а после школы я шагал в спортшколу где-то полтора километра. Там в этой клятой спортшколе я буду делать всё, что только в силах, лишь бы ничего не делать.
    Я раздражал тренера своей бездарностью и безразличием к спортивным результатам, я ждал, когда пройдет два часа моего шевеления по залу, чтобы перебирать ногами пятьсот метров до остановки автобуса. После - пол часа стану болтаться в гремучем ЛиАЗе (автобус), потом ещё - чуть меньше километра пешком… и вот я дома.
     А что дома? Сходу не переодевшись, мешок в руки и за травой кролям - будь они съедены. Радовало, что травы вдоль Днестра полно, а для мешка - двадцать минут рванья. Мешок набитый травой выбрасывался возле крольчатника и мне до свободы осталось вынести с пяток ведер свиного г-вна, но это мелочи… - минут пятнадцать и вот она свобода, моя свобода.
     Именно в это самое время, когда мама и папа еще на работе, сестра в музыкальной школе я был счастлив. Это время приносило мне истинное удовольствие. Какие уроки? Я был – бы рад проболтаться на Днестре с товарищами, если они не разошлись.
     Моя, никому ненужная, спортшкола воровала всё, что могло бы быть у школяра и давала взамен только эту свободу, в то время, когда никто ничего от меня не хочет. Я слушал пластинки со сказками, «Айболит», «Аленький цветочек», «Бременские музыканты», «Три мушкетера», оперы Рыбникова. Пластинок у сестры было завались - она коллекционировала.
     Телевизор в нашем доме это - почти полуживой ящик. Из-за низкого напряжения, лампочки горели как церковные свечи. А еще я любил читать сказки. Мама собирала книги, библиотека была как в школе. Мама очень любила читать.
     Уроки со мной никто не делал, да и некогда. У родителей дом, хозяйство. Учеба в школе - вроде как в твердых середнячках. Из «троек» – английский, украинский и физкультура. «Тройки» расстраивали маму, но она смирилась, а отец как мать.
    «Тройка» по физкультуре, нет это не тройка это оценка чтобы перевести меня в следующий класс. На физкультуру я не ходил вообще – совсем - никак. Все дело в том, что на этот урок нужно было приносить спортивную форму, а моя форма была в спортшколе, в моем шкафчике. Захламлять руки лишним мешком со спортивками - увольте. Вот так, все свои восемь школьных лет во время физкультуры я валялся на лавке в классе литературы между партами, под портретами русских и украинских «письменников» (писателей) и с удовольствием читал, даже ту дрянь, которую задавали.
     Главным предметом моей зависти были мои одноклассники - именно те, которые жили не далеко от школы. Говорю "те" - это практически все кроме меня. Меня убивала их свобода. Я отчетливо помню одноклассников, которые оставались на продленку. Они сразу после обеда шли в садик или на спортплощадку у школы. Пацаны и девчонки находили себе занятие по душе. И только я почти плакал, оглядываясь на них, когда перелазил через каменный мур школы, чтобы сократить унылый путь к ненавистной гимнастике, к кроликам и свиньям…
     Третий класс - был непохожий школьный год. Это было то время, когда мой класс перевели на вторую смену. Спортшкола и школа поменялись местами. Меня оставляли на продленку… я влился в коллектив. Кролики и свиное г-мно упали на плечи мамы, папы и сестры. Спортшкола была с утра, с девяти до одиннадцати, а к двенадцати я добирался до основного места «работы» - учебы.
    В этот год я после продленки записался в кукольный кружок. В кружке нас было десятка полтора «кукольников», но через месяц осталось семеро, и я в их числе.
    В кукольном кружке я заметил за собой особенность, которая меня испугала, я стал заикаться, вот так просто на ровном месте. Эта словесная зараза проявлялась в совсем не подходящих местах: у доски перед одноклассниками и в автобусе, когда показывал проездной. Именно слово «проездной» получалось ужасным, вернее совсем не получалось.
     Мой первый звук «п», как камень подымался почти к самому мозгу, заставлял закатываться глаза и оставлял непонятное – «о…оез-ной».  К «проездному» добавились практически все слова на букву «П» особенно те после которой шла гласная – пельмень, полёт, постель, писатель и т.д.
     Мой дефект не остался без внимания мамы, услышав заикание она нервно упрекала меня чтобы я прекращал придуриваться. Мамино неверие в мою проблему как-то совсем угнетало меня. С папой и сестрой я общался не очень много, наверно потому что говорить было не о чем, да и незачем. Просто у меня все «нормально», чего обсуждать.
     Совсем странное заикание, когда я рассказывал стих или пел оно пропадало, как будто и не было. Ну не разговаривать же песнями в самом деле.
     Никто не собирался меня водить к логопеду, если честно, даже слова такого – «логопед» я не слышал. А слышал, что это возрастное – само пройдет.
    С кукольным кружком я попрощался. Носить ширму не барское дело. Позже я зашел в наш «дом пионеров», специально пропустил спортшколу, чтобы посмотреть сказку - «Теремок», которую давал бывший мой кружок для первоклассников, хорошая сказка. Спустя два дня на стенде школы было прибито коллективное фото кукольного кружка с вырезанной газетной статьей.  Меня не было с ними, я не актер. Этот факт довел меня до слез, мне искренне нравился кукольный театр, а не эта гимнастика, которую я про себя называл – «гавнастика» – такая месть этому дрянному занятию.
     Моё заикание набирало обороты, я уже смирился с ним, как вдруг заметил, что если убрать "П" и оставить только гласную, или «больное» слово вставить после "здорового" то заикания никто не слышал. «Проездной» заменился на «мой проездной», «пельмень» на «ильмень». К этому, придуманному мной, правилу я привык, хотя иногда было заметно, но списывалось на желание быстро сказать.   
     Каждое лето с первого по седьмой класс, независимо от моего хотения меня сдавали в пионерский лагерь на три смены. Скажу честно что, «это дело» мне нравилось за исключением третьей смены – спортивной смены.
     Моя спортшкола собиралась на третьей смене в одном отряде для тренировок и активного пионерского отдыха, из-за этой спортивной смены летние каникулы были всегда на двадцать один день короче. Ненависть к гимнастике сменилась на пассивное пережидание всех спортивных событий. Тренер за счет меня и ещё парочку оболтусов заполнял секцию. Это я понял только когда повзрослел, а сейчас я думал, что меня готовят к спортивным достижениям.
      Школьные годы особо вспомнить нечем. Были места во временной карте на которой нарисованное пространство малевалось обидой. Мой класс наполняли ученики не последних фамилий нашего города, а на осенние каникулы планировались большие экскурсии, например, в тогдашний Ленинград, о-о-о - это вообще...! Где Ленинград и где Могилев-Подольский? Меня в списках, приглашенных, понятно, не было. Как говорится - "хочешь плачь хочешь смотри".
     Пацаненок в моем лице отчетливо понимал, хотя я не помню с какого времени, что мой двор в конце улицы и школьный двор были как два государства, разделенные автобусной остановкой.  В первом жили дети сварщиков, водителей, плотников и прочих работяг. Во втором дети городской элиты - работников «райпотребсоюза», начальников и товароведов.
     В классе друзей у меня не водилось, в основном приятели и это я списывал на отдаленность дома и отсутствием свободного внешкольного времени.  Их интересы и обсуждение заграничных родственников и новых «штучек-дрючек» из Израиля или Америки меня раздражали, как раздражает пучок спелой черешни на макушке дерева, когда точно знаешь, что достать нельзя.
     Друзей во дворе, так чтобы друзей, тоже не было, мои интересы пересекались с дворовыми приятелями в виде футбола, войнюшек и велосипедными гонками.
     Даже спустя много лет, когда где-то в соц. сетях пролетала фамилия и имя одноклассника или соседского приятеля с восторженной фразой «это ты?» меня она нисколечко не трогала.
     Мал по малу к восьмому классу я дошел не весть с каким аттестатом, с тройками по английскому, украинскому и физкультуре. О том, что я стал "выдающимся спортсменом" можно тоже не упоминать. Дорога в девятый класс мне была заказана, и выбор не велик или техникум, или бурса (ПТУ).
     В бурсу брали без экзаменов, но этот вариант не мог рассматриваться совсем. Я сам не мог даже представить, что пойду со своими соседями в ПТУ, мой аттестат этого не позволял в купе со знаниями математики и физики, а сочинения я писал так, что если бы не орфография, то можно было в книжках печатать. По крайней мере я был о себе такого мнения.
     В городе был «крутой» техникум и мама одобрила мое решение поступать в него. Что бы не напрягаться… выбрал отделение не с самым большим проходным балом, один фиг - техникум. Теперь если поступлю, то мама будет согласна, что я забуду про спортшколу, гимнастику и слава Богу...
    Я поступил.
2.
     От Ленинградского вокзала Москвы объявили посадку на Санкт- Петербург. Мужчина сорока лет, его жена и трое детей - дочерей не спеша проходили вдоль вагонов, выискивая их номера. Мужчина волочил большой чемодан, его жена чуть поменьше, старшая дочь – с чемоданчиком, а две меньшенькие девочки награждены рюкзаками.
     Тот который с большим чемоданом – это я. Моя семья уже не помещается в одно купе и потому моё дамское подразделение будет ехать в отдельном, а я, следовательно, рядом с кем придется. Я еду в Питер жить в свою новую квартиру, «всех своих и всё своё везу собой».
     У меня нет ни грамма сожаления оставлять Москву. За полгода до этого я приезжал в Питер организовал школу для дочерей, решил вопрос с квартирой. В Москве был продан дом - дом в Москве – так бывает.
    Я прожил "москвичом" пятнадцать лет - так я говорил знакомым. Я не врал, но, если оставаться честным, я жил в пригороде Москвы вернее в области. Как вдруг этот кусочек Подмосковья стал МОСКВОЙ.
     Еще в начале двухтысячных мы с женой купили участок для дачи, затеяли строительство, подвели газ.  Дом – «живи - ни хочу». Старшая и средняя дочери ходили в школу, ну как ходили – возила жена. До школы добираться около получаса – на машине. Если своим ходом, то маршрут состоял из трех отрезков пути: Первый пешком до остановки автобуса - это чуть меньше километра; второй на автобусе – это приблизительно пол часа и третий снова пешком - метров триста.
     Я организовал при доме «кой какое» хозяйство – куры, гуси, и огород, размер участка позволял. В поддержании хозяйства учувствовали все: жена, дети и моя сестра, она переехала в Подмосковье незадолго до строительства.
     Мои родители остались в Могилеве и наотрез отказывались переезжать, всё из-за старенького дома, моего отеческого дома. Так, что там на Украине они остались одни, вели хозяйство и хвастались по телефону как у них все ловко получается, кокой у них добротный дом! Это был тот дом, в котором я родился и из которого ходил в школу – в общем Родина… Теперь у меня было другое отечество - Подмосковное, нет, неправильно – Московское.
     Мой быт в моём "московском" доме организован «как нельзя лучше», ну кто не мечтает о своем доме? У детей школа, жена при хозяйстве – как в кино, в хорошем кино.
     Конец апреля, я только – только, в первый раз, покосил лужайку. Запах свежескошенной травы, молодые яблоньки, кое где, уже брызнули розовыми цветами – рай, по крайней мере я на вершине всего земного. Вот что значит дом – свой дом.
     Скоро придут со школы дети. Я вышел во двор, стоял и вглядывался в уличный поворот, из которого должна показаться моя родная мелочь -  старшая и младшая. Время как раз к их приходу, конец последнего урока плюс час.
    Вот идут... По обочине, прижимаясь к заборам, облаиваемые соседскими собаками. Старшая держала за руку среднюю. Неторопливая походка, опущенные детские головы… Всё кричало о подавленном настроении. Вид этих двух мелких фигур выстрелил мне в мозг, я стал заикаться мыслями.
    Это так было со мной, это я иду в последнем отрезке от остановки домой, это мною для них сделано «счастливое детство». «Школу детям» - тьфу … «куры, гуси - наше всё» - тьфу, «приучай к труду с малолетства». Такие лозунги пронеслись в моей голове через плевки и заикание.
   Мои дети не будут и недолжны жить в двух «мирах» разделенных автобусной остановкой.
   Школа будет ближе, и чем ближе, тем лучше, и в этой школе будут интересные организмы, называемые друзьями.
    Сейчас я в поезде, в купе и точно знаю: никакие "природы" и дома на отшибе не дадут моим детям счастливого детства, в котором должны рождаться и взрослеть искренние и долгие увлечения.

продолжение будет...