Метод Лолиты

                Littera scripta manet — лат.
                Написанная буква остается


Бойтесь, бойтесь чистого листа, когда у вас гусиное перо и власть в руках. Но, пусть вас восхищает чистый лист, когда у вас в руке перо златое от Жар-птицы таланта и мысль диктует вам Душа. А, как известно – душа много знает наперед и всё помнит вспять, она любимица у Неба, но только лишь тогда, когда перо златое. Лишь оно (перо златое) дарит строкам вечность – а они всегда о чувствах, человек приходит в жизнь, чтоб чувства воплощать в реальность. Все чувствуют, и мыслят тоже, и даже говорят. А слово – что!? «Слово не воробей – вылетит, не поймаешь» - воробей живет не долго, да и слово тоже помирает, когда не на бумаге, да в скрижалях и сказано однажды, не прилюдно – иначе же опасно - тогда умы смущает. Сократ бумагу презирал (считал, что память истощает) – лишь беседовал с учениками, в своей школе. Они и записали позже все, что он им говорил – иначе, мы бы и не знали многого о нем. За прилюдность слов и пострадал – власть предержащие, его и наказали за то лёгкой смертью (предложили добровольно выпить  яд). В беседах истину искал – и наказали за то люди, но не Небо.

Был наказан и Набоков за «Лолиту» - он для себя её писал, ДЛЯ СЕБЯ! А вышло - для людей и про людей. Любопытный «метод», но лишь когда в нем места нет для материального достатка. А вышло, что достаток бо;льший – из всего наследия, что трудно перечислить, даже. Тогда в чем «Метода» причина, назначенье, счастье даже, и судьбе порука, может даже Провидение!? Что значит «писать для себя» - это вовсе не «про себя», чем так грешат мемуаристы, уже начиная с «сорока». У тех жизнь «далась» – то ли сами что-то значат, то ли повстречались с теми, кто далеко не «ровня им», а много выше. Тратят в кабинетах «золотой запас» - и свой, и их. «Для себя» ж, писать – стезя крутая, там «скалы чувств», что ещё больше завораживают и восхищают – оттого, что «было-кануло» бесследно. А было ль так, как полагалось бы душе – всё вместе, разом, вволю? Ведь душа не зря так рвется в жизнь, - а чтобы наяву всё ощутить, увидеть, доказать, а главное – почувствовать живое и вживую, насладиться тем, упиться, «небытия» голод утоляя. А ей достается только отсвет чувств тоски, печали о былых упущенных возможностях и ситуациях, которые случались порознь, да и то, когда тело и душа так разного хотели – оттого и пили порознь жизнь и чувства. Да ещё так хочется туда, куда уж хода нет – понимая – в тот стакан он чувств таких не наливал и ни нальет уж, наяву. Как  бороться с этой ностальгией? Лишь желанием не расставаться с этим миром, что внутри так красочно живет – писать лишь ДЛЯ СЕБЯ.

Смесь там адская того, что «было» и уже «не повторится», «о чем мечталось», да «не вышло», иль «с опозданием промчалось»… - почему? Да потому, что устоялась жизнь, но талант не дремлет, просит новых – нет, не мыслей, а скорее чувств. Но тебе уж 35 – как Гумбольдту тому, что Лолиту совращал, или она – его? Несмотря, что ей - 12… Но она «Нимфетка» - помните «Арго»? Гиласа – одного из аргонавтов - заманили нимфы в пруд, и он пропал бесследно. «Чудный возраст!» от 11лет ( и даже с 9-и для совсем «отважных») и до 14 – когда девчонки видят силу матери перед отцом – и тоже хотят так же. С отцом? – он занят матерью, её любовью окружен… С отчимом? – возможно, но гораздо лучше с посторонним дядей – вот где можно «силушку» пока ещё запретных чувств поприменить, тем более, что «дяде» это льстит, и более того – тогда он этого «тогда» не оценил. А что она? – дитя порока – c сущностью нимфической (т.е. демонской) – и где ухватила эту суть – ещё «там», находя в том предназначенье или уже тут, «уединившись» с неподсудным, хамом злым или напившись зелья не до срока. А ему то – «Дяде» – что с того!? Доволе! Ведь, повстречались два невинных, но Порока. Его детство кануло в иных заботах – которые затем рассеялись как прах, но чувства те «за пазухой» остались. И теперь они скребутся, как щенок и просятся на волю – вот и достается им судьба лишь только на бумаге – ДЛЯ СЕБЯ!

Но, вначале – он то – кто? Набоков! Кто ж ещё. Кстати, с Днем рождения его – позавчера (22 апреля) ему было бы – 124. За два года до столетия XX - «безумного», родился, был богат и очень знатен, но изгнан был за то, лишен всего – и Родины, и крова. Но о Набокове не вспомнят – справедливо ли? Три раза – нет!!! Может оттого, что был талантлив с детства, может оттого, что в доме было слуг аж 50 и все в доме говорили на трех иноземных языках, и он не мстил за брата, а творил, творил, творил, страну не разрушая!? Ужасно это – Родину, язык покинуть, когда тебе лишь девятнадцать, и ты полон творчества, надежд и сил. Любил ли он и было ли что вспомнить – чтобы «Лолитою» так ярко помечтать? В 16, почти как и у всех была ровесница-девчонка – незабываем, ярок был тот год. Возможно, и она была из тех нимфеток – была, но всё дело в том, что за возрастом тем странным, юные «лолиты» перестают «старикам» внимание уделять – в мир свой, молодой – с такими ж, молодыми,  погружаются душой и телом. Природа–Мать так повелела, сие подметил и поэт: «Наше – нам, а молодое – молодым – и мы на них не в обиде!» И в этом «мире молодом» купался целый год поэт. Уже тогда писал стихи – кто же в этом возрасте не пишет!? Это и была его «Первая» любовь. Стихи лились, как из Рога Изобилия – но в восторг приводили только юных дам. Писал не на заказ, а по велению души, которая любила жизнь:

                Что нужно сердцу моему,
                чтоб быть счастливым? Так немного…
                Люблю зверей, деревья, Бога,
                и в полдень луч, и в полночь тьму.

                И на краю небытия
                скажу: где были огорченья?
                Я пел, а если плакал я —
                так лишь слезами восхищенья…
         

«Третья» длилась больше полувека – они слились в ней, как двойники. Если спросят вас про «родственные души» - назовите их: Владимира и Веру. Знакомство Владимира и Веры произошло благодаря стихам, которые писал Набоков. История рассказывает о том, как на одном из балов-маскарадов для русских эмигрантов в Берлине к Владимиру подошла девушка в маске волка. Она письмом назначила встречу Набокову на мосту. Заинтригованный, он, конечно же, согласился и не пожалел, потому что все время прогулки было посвящено обсуждению его творчества, которое девушка знала в совершенстве. А наличие маски добавило таинственности. Через два года тайных встреч и переписки, они в 1925 году тайно поженились и поставили семью перед этим фактом. Небогатый семейный быт не смутил Веру, и Набоков нашел в ней не только надежного союзника, но и добытчика – Вера работала стенографисткой в адвокатской конторе. Набоков же получил возможность полностью отдаться творчеству. Ведь всё, что он не умел делать - водить автомобиль, говорить на немецком языке и даже печатать на машинке – взяла на себя молодая жена, а в её дамской сумочке всегда лежал браунинг.. Их счастливый брак, то уходивший в ссоры, но большей частью, длившийся в любви, закончился со смертью Владимира в 1977 году. Он продолжался 52 года.

А что же «Вторая любовь» - какова она, и была ли эта «Молодость сердца»? Позволю себе сделать маленькое отступление в средние века:

                У каждого человека бывает три молодости:
                -  молодость тела,
                - молодость сердца и
                - молодость ума.
                К несчастью, они никогда не совпадают.
                Франсуа Фенелон, 1651-1715 г.

Прекрасная Франция, куда они с таким облегчением уехали из гитлеровской Германии, преподнесла их семье серьезное испытание. Набоков не смог сдержать своей страсти и изменил жене, о чем Вера узнала от общих знакомых. Возлюбленной писателя стала Ирина Гуаданини, возможно не такая интеллектуалка, как Вера Слоним, но также покоренная его стихами Набокова.  имела репутацию коварной обольстительницы. Слёзы струились по щекам Владимира, когда он рассказывал её матери, что совершенно не может без Ирины жить.
« Она ( И. Ю. Гуаданиани) обожала вмятину от его головы у себя на подушке, оставленный им в пепельнице окурок…» Жизнерадостная, крайне эмоциональная, голубоглазая блондинка, разведённая после краткого замужества. Тремя годами моложе Веры. И эта «молодость сердца» случилась с Набоковым, - Владимир признался Вере в своей измене с Ириной в 1937 году, когда ещё не настало время писать мемуары – незадолго до его 40-летия, когда ещё не настало это проклятое время ПИСАТЬ ДЛЯ СЕБЯ. Оно наступит позже – почти через два десятка лет.

Роман «Лолита» Набоков закончит в 1953году. Он несколько раз будет пытаться сжечь рукопись, но всякий раз этому будет мешать Вера – она лучше его разбиралась в тех скрытых от посторонних глаз, тайнах жизни, которые так и рвались наружу на тех листах. Два года ни одно издательство не желал печать эту правду жизни, которая противоречила формальным законам и правилам морали. Роман увидел свет только в 1955 году во Франции – и вызвал такой шум, на грани скандала, что даже в чопорной и «правильной» Англии ему целиком было посвящено заседание парламента. И это только придало ему большей популярности – он вошел в десятку самых известных романов столетия. Надежды получить Нобелевскую премию, разумеется, тут же рухнули, хотя и были весьма реальны. Но, тиражи романа становились запредельными – за одну только экранизацию романа (он написал к нему сценарий), Набоков получил 100 000 долларов. Роман был написан на английском языке, который, Набоков считал недостойным своего таланта – поначалу, его первые 8 романов были написаны на русском, а всего их почти два десятка, не считая сборников рассказов стихотворений... Вот как он отзывался о родном языке, в котором лишь и жил по-настоящему его литературный дар, дар от Бога:
 
////Увы, тот «дивный русский язык», который, сдавалось мне, всё ждёт меня где-то, цветёт, как верная весна за наглухо запертыми воротами, от которых столько лет хранился у меня ключ, оказался несуществующим, и за воротами нет ничего, кроме обугленных пней и осенней безнадёжной дали, а ключ в руке скорее похож на отмычку.////

Есть у него стихотворение и о Лолите:

                Какое сделал я дурное дело,
                и я ли развратитель и злодей,
                я, заставляющий мечтать мир целый
                о бедной девочке моей?

                О, знаю я, меня боятся люди,
                и жгут таких, как я, за волшебство,
                и, как от яда в полом изумруде,
                мрут от искусства моего.

                Но как забавно, что в конце абзаца,
                корректору и веку вопреки,
                тень русской ветки будет колебаться
                на мраморе моей руки.

Его русскую версию Набоков напишет сам, (не доверяя свои мысли переводчикам), но она увидит свет в СССР только в 1989 году в издательстве «Известия» в серии «Библиотека журнала „Иностранная литература“».
Но, я все ещё не сказал главного о Методе. Набоков писал, мудрствуя и даже философствуя лукаво – его вполне справедливо и резонно можно назвать «писателем-философом». Рассуждая о прошлом и будущем он соединяет в себе эти две ипостаси:

                - редкий талант писателя и
                - прозорливость философа

Он смело смело и тонко рассматривает предмет ЛЮБВИ, не только, как область чувств, пусть и самых главных и значащих в жизни человека и общества, но и как предмет философии, которой подвластно всё в «подлунном мире». Что значит по-философски отнестись к любви? Познать её ПРЕДЕЛЫ, ИСТИНУ, ЗНАЧЕНИЕ, ВЗАИМНОЕ ВЛИЯНИЕ И СВЯЗЬ – что может быть главнее в нашем мире, чем: ЗНАТЬ, ПРЕДВИДЕТЬ, ПОНИМАТЬ…
Судьбу свою доверить «понарошке», написать, как «черновик» - и поглядеть: ЧТО БУДЕТ, ежели вот так вот поступить. И во-вторых, при этом чувствами, вот этими, пожить. Иным, метод – это цель, когда Небо утвердит, другим, как призрак сна, когда он длинен и тоже Небом лишь проложен по вехам жизни – дабы, устрашившись все свои ошибки осознать. Но втайне всё щутить, пусть только кожей мыслей, пусть не чувств. Это вам не схоластический урок – так можно, так – нельзя, известно наперед… но так заманчива стезя – так хочется познать – куда ведет. Всё имеет свою ДУШУ, ДУХ и ТЕЛО. Очевидно, это верно для любви – как открыть всё это вместе, выпустить на волю? И как мечтается, чтобы это было всё у Визави! К сожалению так не часто вместе они ходят в гости к нам – то платонически полюбят, то лишь страстью увлекут, то душу лишь тревожат – спать крепко, безмятежно не дают. А тут вот – лист бумаги чистый, и герои – ну, почти-что, моей жизни… я, правда, с ними, как бы «понарошку», не «взаправду» жил. Где убоялся, где стеснялся, где не додумался и удостоил быть надолго вместе… Жизнь принять за черновик – как круто! А чистому листу судьбу вручить – а ну, как Небо всё устроит!? Прокинуть жизнь вперед, поспрашивать у Неба, да к тому же, свои чувства изложить Ему – чтобы Оно, мною «поиграло» - выдало ответ. Играть в жизнь вот так – таланта надо, и немало… одним, слово – камень на пути, другим – как ключ от многих судеб, жизней – смотри и выбирай тропу свою. Пожалуй, спрашивать у Неба, понадежней и вернее будет, чем у книги – только жизнь, как рукопись не жгите!!!