А реальность ли это? Глава 3

Проснулась от того, что дышать было трудно. В чём дело? Сразу не смогла понять, с трудом села на кровати, заметила на себе платье, чему очень удивилась. Оно очень туго облегало её, что тело было сжато.

– Божечки! Ох, деревяшечки мои! Как я в него влезла, мамушка моя?
Она встала с постели, оглядела себя и спросила.
Ну и как ты, Дарина Игоревна будешь вылазить из него? Мне, что это всё-таки не приснилось? Или проделки чьи-то надо мной? Ох и что же мне делать?
Но чтобы она не предпринимала, стащить с себя платье, не удавалась.

Надо бы думать, залезла с 46 размера в 44, да оно было не 44 размера, а меньше, мерки-то свои сама снимала.
В то время, можно сказать, с передрягами и расстройствами, Дарина так постройнела, что стала даже меньше сорок четвертого размера. Подруги смеялись, говорили,

«Даринка, ты совсем в детский размер ушла», называли её «Дюймовочка, ты наша».  Старались откормить, а потом хохотали, говорили «Не в коня корм».

И теперь Дарина оставалась стройной, просто её формы хоть и красивы, но стали пышнее размера на два, чем когда она сама шила это платье. И подруги сразу сказал.
«Вот теперь на женщину стала похожей»

И вот оно на мне. Как это можно уразуметь? Это же, насколько талия моя увеличена больше чем платье?

Плакала со слезами, она, сидя на кровати, слезы лились струечкой и откуда они взялись только, хотела слизать с верхней губы, и прикусила и почувствовала боль во рту, вспомнила, что три дня назад удалила зубы, и ранки ещё болели, прошлась языком по ранкам, но их не казалось. Языком нащупала зубы. Напугало ли это неожиданное наличие зубов, которые она удалила? Она не поняла. Она вообще не  осознавала своего состояния. Как это могло случиться?

У неё от неожиданности зашумело в голове.

– Значит, мне не показалось?

И здесь она уже сунула палец в рот, и действительно пробились зубки, на ощупь они были короче остальных. Дарина рухнула спиной на постели, и вот здесь кровать заколыхалась, покачивая хозяйку, словно на волнах. Но это покачивание ей было теперь до без разницы, оно не принесло ей удовольствия, а наоборот. В голове всё смешалось, и она вновь заплакала. А платье ей продолжало давить, особенно в груди, дышать было трудно.

– Но, что делать? Реви не реви, зубы растут это хорошо, а полнота слезами не выльется, не исчезнет. Было бы так приятно, поплакала – и вновь тростиночка.
Надо что-то решать, придётся резать, свои бока ведь не обчешешь, а надо бы.
Встала с кровати, отпихнула туфли в сторону, пошла на кухню за ножницами. Взяла в руки, а рука не поднимается резать.

Вот зачем я мечтала, когда-нибудь его надеть? Не мечтала бы, мечта прошла мимо. А теперь вот что? Эх, прощай моя молодость, платье моё любимое.
Нацелилась ножницами разрезать на груди, а потом всё же решила по боковому шву, но вдруг подумала.

Я из него халатик домашний сделаю. – И быстро резанула от горла посередине.
Неровно, ну и ладно, всё равно уж попрощалась, что тут теперь думать.
Прошептала она, свободно вздохнула, скинула с плеч, и платье упало к ногам. Быстро подхватив его, кинула в корзину для белья в ванной.

Всё Дарина Игоревна, новая жизнь, где мои старенькие джинсики?
И, где же это новая жизнь, когда джинсы старые? – Рассмеялась она. – Но потолок-то домывать надо.

Перебирая вещи в шкафу, успокаивала сама себя. Достала их, надела, джинсы, которые ей нравились, с наклейками сзади на карманах, из детских мультиков. Приклеивали детям, а заодно и бабушке прилепили под задорный смех внучек.

«Ну, а какая разница по дому ходить, да в саду работать».
Сварила себе кофе, в комнате включила телевизор, там вновь новости о войне.

– Всё-таки надо чтобы эгрегор войны растворился.
Произнесла она, поставила чашку с кофе на стол, а сама сняла с площадки лестницы, что так и стояла со вчерашнего дня, оставленное ведёрко с раствором для мытья потолка, сдвинула лестницу на новое место. –
Мыть или не мыть? Может дождаться дочек? –

Она постояла возле лестницы, раздумывая.

– Нет, больше уж я не полезу на лестницу, не буду мыть сегодня. Девчонки придут, вымоют, а то опять куда-нибудь попаду. И хорошо будет, если в добрый, хороший мир. А если в чуждый? Интересно, в каком я мире была? Если бы только просто приснилось, то откуда платье на мне? И, как вот я в него влезла? Вот вопрос. Но более всего удивлена – зубам своим новым. Мистика, да и только!
 
Ладно, это позже. Интересно, Света приходила?
И что она подумала? Куда я делась? А у неё были такие планы на вечер, а я их ей обломала, в кафе одна она не пойдёт, хотя Оля с Миленой могут, потянут её, если с мужьями договорятся.  Вот ей рассказать об этом? А про зубы, как сказать?
А я ведь уже записана к ортодонту. Как выкрутиться перед девчонками?
А что выкручиваться, правду скажу, сами выросли, и ведь это действительно выросли.

Дарина сложила лестницу, и приставила её к стене, посмотрела на потолок, подумала.

«А собственно и не отличается, где мыла, а где нет. Всё равно оставлю этот фронт работы на сегодня, а может, ещё помою. Вопрос другой.
Всё равно водичку заменить надо. Она унесла ведро с раствором, и ещё подумала.   
Вопрос такой. Как объяснить?

Как людям объяснить об эгрегоре войны. Ведь большая  часть населения подключена к нему, свободную волю надо выразить с душой и духом и всей своей высшей сутью Я, ангелом золотистым в истинном намерении о своей свободной воле в одностороннем порядке. Здесь подумать надо, как выразить всё верно и отменить и запретить вторгаться в моё информационное поле. Вторгаться всем приспешникам войны.

Ладно, кофе надо попить, а то впитает мысли, будет не вкусным. Потом подумаю. Но, чем больше людей от него отсоединятся, тем слабее будет, а затем затухнет. Но как сделать, ведь каждый мусолит страхи, охи.

– Тейя! – Услышала она, огляделась, но никого не увидела, вышла на крыльцо, но вновь услышала,  – Тейя! – И уже из комнаты.

Она вернулась в комнату, на её месте сидел вчерашний красавец медведь, в другом костюме. Вчера он был в строгом костюме тёмно-синего цвета, сейчас же он был в свободной одежде, словно он у себя дом, в обычных джинсах, и в белой тенниске и трикотажном мужском кардигане. Удивиться она не успела, в неё летели мысли. Откуда? Как?

– Тейя, что ты за кофе пьёшь? Его же в рот не возможно взять.
– Почему? – Удивлённо и с внутренним трепетом спросила Дарина. – Вроде бы нормальный, из зёрен, лучшее покупаю. – Она чуточку успокоилась и иронично улыбнулась, продолжила. – Такой вот у нас продают.

– Да-а-а! Откуда здесь в этом мире будут чистые мысли? Что вы употребляете? Из чего состоит ваше тело, от чистоты тела зависит и чистота мысли. Тейя.
– Я, что, мыслю грязно?
– Мыслишь верно, но медленно, мысль должна быть подобна молнии. Мысль тонкая субстанция, тоньше эфира.
– Ну, откуда мне знать? Я такое не изучала, может и так, как вы говорите, а может, вы преувеличиваете.
– Ты, Тейя, ты.
– Что я?
– Говори мне, ты. Что ты мне выкаешь?
– Я вас не знаю, мне воспитание не позволяет говорить незнакомцам, ты.
– Ах, Тейя. И всё-то ты перевернёшь. – Рассмеялся он своим бархатистым голосом.
– Я не Тейя, а Дарина.

– Для меня ты была Тейя, ею и останешься.
– Если ты говоришь об имени души, то тоже оно другое.
– Оставь его, ты не верно услышала, и это было не первое имя твоей души. Ты Тейя, мне лучше знать.
– Называй, как хочешь, выясню позже. А вас, как зовут? Вчера так и не ответили.
– Тебя, Тейя, говори мне, ты.
– Хорошо, хорошо. Так, как тебя зовут?
– У меня длинное имя называй меня просто Свент,
– Свент? Интересно, что оно означает? Свет?
– Да, людям переводится так.

Он встал, взял её за руку, но она почувствовала электрические разряды, выдернула свою руку и отошла на безопасное расстояние, села в другое кресло, произнесла.

– Будьте так любезны, присаживайтесь.  Для чего пожаловали к нам? Чай, кофе, вам предложить?
– Тейя, ты не исправима.
– Ах, да кофе тебе не понравился, боюсь и с чаем не тебе угожу, тоже скажешь, суррогат. Но может, тогда цветочный?
– Не стоит волнений твоих, Тейя. Сюда пришёл не чаи распивать, на это будут другие времена.
– Поведай  рыцарь моих грёз, для чего спустился с таких высот, к нам смертным в трёхмерный мир? Может, скажешь мне, почему тебя увидела там с крыльями филина? И почему, ты был там так серьёзен или печален? Так прям, мужчина образа печального.

Непринуждённо в ироничной шутке произнесла Дарина, поглядывая на его идеальный профиль. На фоне яркого солнечного света, льющего из окна, правильная, точеная линия скул, слегка нахмуренные брови и как ей показалось, проявляется лёгкая бородка. Но в реальности её не было, но она видела же, видела. Видела и рука дёрнулась, едва не протянулась погладить его щеку, что внутренне она рассмеялась. Ей было удивительно и радостно, и она почувствовала, что она так неприлично ярко сияет от счастья. От счастья?

«Может быть, может быть, где-то читала счастье одномоментно, так отчего же не быть счастливой, ко мне сегодня сам помощник бога в гости пришёл».

Она не знала, как это выглядело со стороны, но внутри неё было тепло и легко, радостно, и удивлённо продолжала смотреть, а мужчина повернулся и улыбнулся своей иронической улыбкой, не скрывая насмешки, сверкая своими синими глазами.

– Пожалуй, это был самый удобный и подходящий момент, чтобы увидеться с тобой. – Произнёс Свент.

«Странно, вчера мне показалось, у него были голубые глаза, а перед лифтом синие, свет, что ли вчера не такой там был, и бороды вчера не было. Её и сейчас нет, но почему я вижу светлую бороду?»

Он смотрел на неё проницательным взглядом, и повернулся к телевизору, спросил.

– Тебе не мешают пустые разговоры, Тейя?
– Нет, не мешает, я его редко смотрю, но надо всё же знать, что в мире происходит.
– И, как ты думаешь? Здесь истина вещается?
– Конечно, нет, но примерное представление можно узреть.
– Узреть истину, Тейя сможешь только лишь самой подняться выше и осмотришь взором своим.

– Экий ты, какой прыткий. Может ты и тебе подобные и могут рассмотреть, но…
Мужчина облокотился на подлокотник кресла и посмотрел на неё так внимательно, словно запоминая каждую черточку на лице. Ей казалось, мужчина тоже был чем-то взволнован, хотя и старался не подавать виду.

«А может, я со своими земными замашками выдумываю себе? Но для чего-то он прибыл сюда? Интересно, а легко ходить по измерениям? Выше, ниже, по мирам? Ведь здесь ниже вибрации. Но красив, аж сердце моё замирает. Ой, я забыла совсем, ведь он мысли мои читает».

– Милый образ покорной невинности, и слово, и мысль в кармане не приходится тебе искать, они у тебя всегда готовые.  Говоришь и мыслишь прямо,

– Вот спасибо, про покорную невинность, очень даже за душу взяло. –
Расхохоталась она. – У нас сегодня разговор идёт более дружественный, чем вчера. Может это от того, что на моей территории? Вчера ты был так строг, и смотрел на меня, так прям пронизывающее.

– Вчера в тебе была война, низкое сознание спорило с душой, и душа дала тебе возможность  сделать выбор самой, сердцем. Но ты не воспользовалась этим.

– Не начинай, а то вновь рассержусь, огонь бросает тени. Кто вчера войну во мне затеял?  «Огласи, да огласи», всё требовал, не дал даже оглядеться.

– Всё, что может произойти, пойти не так, и произойдёт, и пойдёт не так, Тейя. Твои глаза, Тейя, твои глаза, как дар весны, в них всё читается, и как не прячь их.

Он оглянулся на телевизор, чуть поморщился, произнёс.

– Ты посмотри, какие энергии, пытаются пролезть в твой дом? Мрак. И с этими словами он махнул рукой в сторону телевизора. И он замолк.

– Ты, что сделал? Он сгорел? И-и-и….
– Не волнуйся, Тейя, он просто выключен, иначе бы он сгорел бы от моих слов, мою энергию не победить им.

– Кому? Я вроде защиту ставила, вектор негатива отворачивала.
И вдруг засветился экран телевизора, и появилось изображение, но без звука.
Показались залитые водой поля. Вода ширилась, расширяясь, текла, как ниоткуда. Словно из-под земли поднималась, затопляла леса, и заполняла города, и другие населённые пункты, села,  поселки... сады. Где-то из воды уже точат только трубы коттеджей и домов.

– Что это? Прибавь звук, зачем выключил?
А изображение становилось интенсивнее, где-то плывут дома, машины, и строения какие-то, течение воды их уносит вдаль.

– Что это? Это где происходит?
– Пока ещё нигде, но возможно произойдёт, остановить это стихийное бедствие в силах народа.
– Это ты показываешь?
– Нет, это идёт помимо меня.
– Так останови это, убери с ментального плана.
– Почему ты уверена, что это в моих силах?
– Ты же назвался помощником Бога.
– Да, но не назвался, им я и являюсь.
– Ну, так сделай что-нибудь, чтобы не произошло это.
– Это не в моих правилах вмешиваться в то, что должен сделать сам народ. А он смотрит и выжидает, уповают на Бога, а у Него лишь одни руки, руки самого народа.

–  И ты так спокойно об этом говоришь?
–  А отчего я должен волноваться?
–  Но нельзя же вот так просто смотреть, как народ погибает, надо что-то делать?
–  Делай, ты же тоже народ. Или как?
–  Смотри, картинка меняется. Вон, есть возвышенные сухие места, туда идёт народ. – Может быть. –  Ответил он с безразличием. –  Может быть от твоих мыслей?

Он продолжал сидеть в том же положении, лишь повернул к ней голову и смотрел в её глаза своим строгим взглядом, затем взгляд потеплел и стал ласковым, чуть, едва заметно улыбнулся,  произнёс.

– Тейя, почему ты мне не отвечала?
– Когда?
– Очень часто к тебе обращался, но твоё сердце на замке для меня.
– Никакого замка на сердце нет. Не выдумывай.
– Есть Тейя. Ты боишься влюбиться?
– Нет, не боюсь. С чего ты взял?
– Ты не даешь выход своей любви
– Как это не даю? Да я дарю и посылаю всем людям, земле, всем….

Он улыбнулся,  не дал ей договорить, продолжил.

– Вот, вот всем, но не мне. Да, и даришь, и посылаешь энергию вселенскую, энергию Истока. Да, да, но я не о той любви говорю. Там у тебя всё прекрасно, я говорю о любви другой, о нашей. Ты забыла? Вспомни, однажды ты влюбилась, но вдруг закрыла всё. Ведь ты искала, а когда энергии соприкоснулись, вдруг испугалась. Помни, у тебя есть я. Обещаю, что в случае чего я помогу, только говори, не молчи, мне не молчи, отвечай мне всегда. Тейя, что бы ты не сделала, чтобы не предпринимала, говори со мной. И думай душой, выходи на возраст духа мысления.

– Что? Я несмышлёныш? Так вот я такой плохой и ужасный человек, ничего не понимающая в жизни, хоть и прожила полвека своей жизни, всё мыслю и желаю не так, вмешиваюсь в мировые порядки. Кстати, я не вмешиваюсь в мировые порядки, не выставляю из дома бедных людей, не лишаю их крова и сама не прикидываюсь овечкой. Скажи, и зачем мне перед тобой оправдываться? Я не знаю кто ты, для чего ты здесь, и что тебе от меня надо? Ты скажешь, наконец? –

«Вот это меня понесло! Но ведь не каждый день ко мне ниоткуда появляется человек, или  кто он там»

Подумала она, да ещё  активно жестикулировала, придавая себе этим уверенности, и так встряхнула головой, что хрустнуло в шее, отчего у неё полетели звёзды в глазах. Её пушистые волосы, которые она ещё пока кофе варилось, уложены были массажной расчёской, разлетелись в разные стороны.
Она тряхнула головой, провела по ним рукой, хотела привести их в прежнее положение, но они, как намагнитились, и вместо того, чтобы откинуться им назад, поднялись во всю свою длину, вьющие от рождения локоны распрямились, вытянулись, хорошо хоть были короткими, едва до плеч доставали, вытянулись во всю длину вверх. Он улыбнулся, произнёс.

– Действительно несмышлёныш. Ребёнок, точно ребенок. Тебе сказал, кто я и зачем я здесь. Ну, ты ещё губы, как ребенок, надуй.

Засмеялся он, и  поднялся, поднимая руку,  подошёл к ней и нежно  погладил её по волосам, приглаживая их, От его легкого, невесомого прикосновения по спине побежали мурашки. Дыхание перехватило от неожиданного момента контакта, но она посмотрела на него таким взглядом, что он отдёрнул руку, словно его ударило током. Её глаза ударили его едкими молниями.

–  Надо будет, надую! – Строго с нажимом произнесла она.
–  Сколько тебе лет? –  Спросил Свент, чем её удивил..
–  Как будто не знаешь. Достаточно.
–  Достаточно для чего?
–  Достаточно, чтобы не строить из себя заискивающую дурочку перед таким, как вы.

Она вдруг почувствовала, его крылья, они обнимали её, чувствовала мягкость, словно действительно обнимали крылья птицы, касаясь мягким пером.

–  Ясно. Снова перешла на вы. Паспорт-то хоть уже есть у тебя? –
Улыбаясь одними глазами, спросил он.
–  Очень смешно. – Иронично ответила она. – У нас сейчас паспортами обзаводятся с четырнадцати лет.

– Зря, паспорта выдают всем, да в таком малом возрасте, очень зря. А сможет ли человек взять ответственность на себя, хотя бы за себя? На тебя посмотришь,  так тебе и 14 лет нет, тебе бы сидеть за  партой в платьице и фартучке. А на тебе и джинсики детские.

– С чего вы взяли, что я не взяла на себя ответственность за себя?
– Тейя, говори мне ты, сколько можно повторять. Выкать плохая идея, и не ко всем применять следует.
– Не цепляйся к словам.
– Хорошо, больше не буду, обращайся ко мне и называй, как тебе больше нравится, и повторюсь, не подумай о назойливости, вчера тебе сказал Яр.
– А-а-а, вот его, как зовут, его полное имя тоже длинное? Дарина не дослушав его, спросила
– Нет, короткое, Яровид, ты помнишь, что он сказал?
– Ну-у-у, предположим, помню и, что?

– В таком случае ты поймёшь это окончательно только тогда, когда искренний поиск сметёт и последнюю надежду ума, закрепить собственное бытие в знании. Истинное знание совсем другое, Тейя.
– Но я ещё только учусь, изучаю….

В это время что-то зазвенело, как зуммер, как жужжание шмеля в полёте в руке у Свента появился какой-то предмет, телефон, не телефон. Дарина привыкла видеть телефоны с ладонь, а этот такой мизерный, а может у него ладони большие, что так ей показалось. Он лишь взглянул на него, и предмет исчез, так и не увидела она, куда он его положил, вроде стоял рядом с ней, и движений по карманам не было.

– Всё Тейя, в этот раз также ровным образом не удалось поговорить с тобой, а мне надо быть в данное время в другом месте.

Он взял её за руку, посмотрел ей в глаза, затем повернулся и пошёл из комнаты, она растерянно смотрела на него, и она не знала даже почему, произнесла.

– Свентомир.
В дверях он оглянулся, улыбнулся и, ответил,

– Я не Свентомир, но назвала, что-то очень близкое к настоящему, это начало моего имени, а значит вспомнишь.   Зови меня просто, Свент.
Он вновь вернулся, взял за руку,

– Помни, я люблю тебя, Тейя. И всегда любил.
Он исчез, а Дарина стояла в растерянности, и через какое-то время встрепенулась, что-то стало доходить до неё, в груди заиграла музыка.

– Ххм. Любит? – Она плюхнулась на кресло, благо оно было рядом, по инерции откинулась головой к спинке кресла, и произнесла. –
Меня любят? Давно такого не слышала, с самой юности, от мужа не слышала после свадьбы почти никогда, всё как-то обыдённость была какая-то, а не любовь. Отчего-то она знала, сильных не любят, а то, что она сильная, и это было так. Решала все вопросы, которые сваливались на неё.

А с сильными просто живут, с ними им легко, удобно, и не зная забот, легче всего лежать на диване и говорить, «какая ты у меня молодец»
Сильной женщиной быть не нужно, это она твёрдо знала. Но, что было делать?

Жить надо, житейские проблемы решать надо, если их не хотят решать больше никто, не висеть же на папиной шее. Конечно, были для меня нежные слова, но всё давно, давно в прошлом, на первом году совместной жизни, а потом куда-то всё исчезло. А может, и не было?

Она вздохнула, прислушалась к своему сердцу, там звучала музыка, она улыбнулась, и прошептала.

– Но я об этом подумаю позже. Что делать с тем, что показал телевизор. Вот вопрос. И ещё, что означает для меня вчерашнее высказывание Яровида.
Вот здесь, красивое имя, что оно значит? А что он сказал? А-а-а. То, чем ты являешься - никогда не нуждается в определениях или  в их отсутствии. Но что-то вроде он ещё говорил.

Она села в кресло, задумалась, вспоминая вчерашний разговор с Яром, но воспоминания полетели в обратную сторону и глубоко в её жизнь.
Вспомнилась, юность, подготовка к экзаменам, на скамейку в парке, где она сидела, перечитывала конспект билетов экзамена по химии, подсел парень. Она не обращала на него внимания, завтра экзамен и последний, а потом прощай школа, и здравствуй взрослая жизнь. Так продолжалось довольно долго, он всё сидел и смотрел и ничего не говорил, она же шептала наизусть формулы, и он нарушил молчание, сказал.

– Девушка формулу эту легко запомнить по алфавиту, применяй алфавит, но только не латиницей, а русскими буквами, они высветится у вас, и вы легко запомните.
Она посмотрела на него, как на умалишённого, даже рассмеялась. Он ей показался таким смешным, такой огромный. И одежда на нём явно была мала ему, и в ней он казался таким убогим и смешным, а он продолжил.

– А в жизни всё у вас получится, вы закрепитесь, вырастите, как личность, только не торопитесь, дождитесь любимого.

– Что мне его ждать. – Ответила она тогда ему, улыбаясь. – Он меня ждёт, сдам экзамены и свадьба.
– Не торопитесь девушка, вы так молоды ещё. Совсем ещё девочка.
– Вашего совета мне так не хватает. – Ответила она иронично, и положила тетрадь с конспектами в сумку, поднимаясь, услышала.

– Продана уже богиня, тому, кто обнимать её будет любимую, единственную, что восхитительное диво. Ранимая душа познает любовь лишь однажды. От души к душе идёт понимание, только ты не спеши, сохрани сюжет соль познания, в ней твоё тепло открывается. Девушка запомни, не обрываются нити самой первой любви….

– Я знаю. –
Ответила она тогда, и сделала несколько шагов от скамейки, оглянулась, увидела его страдальческий вид, и как он всем корпусом туловища потянулся к ней. Дарина улыбнулась ему и, произнесла.
– А вот и моя первая любовь идёт. Указала ему тогда, туда, где шёл её будущий муж. Красивый мужчина, с этим не сравнить, а для неё, семнадцатилетней девчонки, был всем.
– Ошибаешься девушка, это не твоя любовь. Призрачно всё, Дарина.
Но она уже не слушала его, побежала навстречу любимому.

– Интересно. – Произнесла Дарина в сегодняшнем времени. – Тогда я на него не обратила почти никакого внимания. Кто это такой был?
А ведь я его ещё видела. Точно, перед парикмахерской. Только он уже был чуть, чуть другим, в другой одежде что ли. Тогда он ещё и за руку меня схватил. Что он тогда сказал? Остановись?

Да, точно «остановись», он сказал, и что-то ещё. А что?
Она сидела в задумчивости и слова сами всплыли в ней.

«Когда возлюбленные становятся собственностью, любовь уходит, приходит рутина. Ты не растворишься в нём, он не позволит. Он не позволит войти тебе в его сердце. Растворишься лишь в рутине, но я желаю тебе счастья»
Что значили эти слова? Она тогда не знала, да и думать ей не хотелось. Она бежала сделать причёску в последние часы перед свадьбой такие суматошные были. Мама ещё сердита была на меня, папа вздыхал, но молчал, лишь однажды сказал маме
«Не волнуйся Надя, пусть познает вкус соли жизненной, может, слетят розовые очки, и увидит Бориса в истинном виде».

Увидела, поздновато, но увидела. А ведь я так любила его, и всё ему дала, а он предал меня. Водил ещё и женщин домой в моё отсутствие.
Фу-у-у, гадость какая, я теперь на тот дом смотреть не могу. – Прошептала она.
Но у меня осталось моё счастье, мои девочки. И фамилию его они носили не долго, как и я, забыла даже думать о том, что когда-то принадлежала к другой фамилии. Нет, нет, я никогда не принадлежала к его фамилии, папуленька в одном настоял, чтобы я не меняла свою фамилию никогда. А штамп в паспорте ещё не говорил о том, чтобы кому-то принадлежать.
А тот парень, кажется, ещё он мелькал в Загсе.
Стоял понуро, в толпе, а я такая счастливая тогда была в свадебном танце.
Вот действительно, куда счастье-то, делось, тот восторг?

Продолжение следует....
Таисия-Лиция.
Фото из интернета.