Николай Флеров

НИКОЛАЙ ФЛЕРОВ
(1913 - 1999)

Будто это было все вчера…
Теплая июньская пора.
Солнце в окна с самого утра.
Воскресенье. Отдых. Детвора.
Но уже у западных границ –
Бомбовые сполохи зарниц…

Нет, нельзя о первом только дне.
Не один он лег на сердце мне.
Мужество рождалось на войне:
Вся судьба в солдатской пятерне!

И тогда сказал себе солдат,
Что отныне нет пути назад.
А потом в удар собрал один
Гнев и горечь всех лихих годин
И пошел в пороховом дыму,
И преграды не было ему…

Что ж теперь о первом только дне?
Боль и гордость говорят во мне:
Боль –
За всё сгоревшее в огне,
Гордость –
За победу на войне.

БАЛЛАДА О МАТРОССКОЙ МАТЕРИ
Матери моей Надежде Дмитриевне Флеровой

Пришла печальная и строгая.
Не день, не два её сюда
Везли железною дорогою
На Крайний Север поезда.

И, наконец, дойдя до палубы,
Так сильно утомилась мать,
Что, кажется, сейчас упала бы,
Когда бы под руки не взять.

Закатное густело зарево,
Окутав скалы и залив.
И тихо-тихо разговаривал
С матросской матерью комдив.

«Вот так же, Марфа Никаноровна,
Закат пылал и в том бою,
Когда с товарищами поровну
Делил ваш сын судьбу свою.

Он, может быть, всю жизнь вынашивал
Мечту о подвиге своём.
Награду – орден сына вашего –
Мы вам сегодня отдаём…»

Мы слёз у матери не видели,
Наверно, выплакала их
Одна, в глухой своей обители,
В уральских кручах снеговых.

И, снова рану сердца трогая,
Перетерпевшая беду,
Спросила только: «Как дорогу я
К могиле Ваниной найду?»

Комдив смотрел на мать растерянно,
Ей не решаясь объяснить,
Что нам обычаями велено
Матроса в море хоронить.

И тотчас травами душистыми
Пахнуло к нам из темноты:
Держала мать живые, чистые,
Слегка увядшие цветы.

И солнце, кажется, остыло вдруг,
Упала тёмная скала.
Ведь мать к могиле сына милого
За много вёрст цветы везла.

…Наперекор порядкам принятым,
Едва опять взошла заря,
Эсминец шёл к зыбям раскинутым
С матросской матерью в моря.

Надолго, с небывалой силою,
Тот скорбный миг запечатлён,
Как над сыновнею могилою
Мать отдала Земной поклон.

И там, где был давно отмеренным
Известный градус широты,
По океанским волнам вспененным
Поплыли яркие цветы.

Над необъятными просторами
Перед прозрачной кромкой льда
Они венками и узорами
Средь хмурых вод легли тогда.

Казалось, не цветы разбросаны
За тёмным бортом корабля,
А это утренними росами
Омыты русские поля.

И каждая росинка близкая,
Сверкающая бирюза,
Её, казалось, материнская,
Сейчас пролитая слеза…

Шли в базу,
Завтра ли, сегодня ли,
Все знали – вновь дружить с волной.
И мы наутро якорь подняли,
Прощаясь с бухтою родной.

А у причала невысокого
Стояла, выйдя провожать,
Уже теперь не одинокая
И всех нас любящая мать.

И, глядя на море с тревогою
И боль, и радость затая,
Сказала нам перед дорогою:
«Счастливый путь вам, Сыновья…»

Залив стелился гладкой скатертью,
Но в море ждал кипящий вал.
И каждый расставался с мамою
И мамой тихо называл.

И, в даль идя необозримую,
Где смелых бурям не сломать,
Он вспоминал свою родимую,
Свою Единственную мать.

И знал, что сколько миль ни пройдено, –
С ней вместе пройдено, вдвоём.
И не случайно нашу Родину
Мы тоже
Матерью
Зовём.

***

Я много лет живу и думаю,
До боли душу теребя,
Что, может, кто-нибудь судьбу мою,
Что, верно, кто-нибудь беду мою
На фронте принял на себя:

Что это было мне назначено
Лежать на Муста-Тунтури,
Да кем-то вдруг переиначено
В час наступающей зари.

Мне быть убитому под миною
У деревушки Эльвенес,
Да кто-то будто бы лавиною
Рванулся ей наперерез.

Но если прав я в убеждении,
Что не во сне, а наяву
Пал кто-то за меня в сражении, –
То за кого-то я живу?!

Живу я, радуюсь, печалуюсь,
Иду дорогами борьбы
И, верно, потому не жалуюсь
На все превратности судьбы.

Но и того ещё из памяти
Мне до кончины не стереть,
Что за кого-то в ратной замети
И я готов был умереть.