Прости за всё

Могу ли я сказать, что я одинокий человек? Да, наверно...
В определённые моменты жизни любой из нас чувствует себя абсолютно одиноким, ощущает такую пустоту внутри себя, что становится страшно лишь от мысли о том, что эта пустота тебя поглотит, и ты в один прекрасный момент станешь совершенно невидим для окружающих. Вам ведь знакомо это чувство? Хочется плакать от безвыходности, хочется рвать на себе кожу, хочется кричать недуром, пока не охрипнешь.
Но сегодня речь пойдет не о вас и даже не обо мне. Речь пойдет об одном известном в узких кругах (казалось бы, известный – много друзей, знакомых), но очень одиноком человеке. Если постараться объяснить вам, насколько он одинок, то вам необходимо будет представить огромную толпу людей на самой большой станции метро, взять одиночество каждого из них, собрать всё воедино, но даже тогда одиночество, собранное вами, будет значительно меньше одиночества моего героя.
Мы познакомились с ним не так давно. Высокий, стройный брюнет с очаровательной улыбкой. На первый взгляд он может показаться довольно немногословным человеком, но если у вас хватит терпения узнать его получше, то вы поймёте, что он может рассказать вам много интересных, увлекательных, иногда даже смешных историй из своей жизни. Историй много, а одиночество одно, огромное, всеобъемлющее. Знаете, когда я думаю о нём, моё тело начинает ныть, словно его покрывает болезненный озноб. Что-то внутри обрывается и с адской болью выстреливает сквозь меня наружу. Столь странные переживания у меня с тех самых пор, как я однажды заглянула в его глаза. Там было так темно и страшно, что я подумала: «А как же он сам справляется с этой гулкой пустотой? Неужели там есть что-нибудь живое?» Глаза временами казались точно стеклянными или даже ледяными, от них так и веяло холодом...
У него была одна особенность – он любил выдумывать себе знакомых. Давал им смешные, чудаковатые имена и ради смеха рассказывал о них небывалые случаи. Любая другая на моём месте прозвала бы его «сумасшедшим» или «ненормальным», что в принципе одно и то же, а мне просто было как-то не по себе. Не по себе от того, что этот человек строил вокруг себя стены, толщиной с выдуманную реальность, набрасывал на себя ворох чужих лиц, ненаписанные роли и неизвестные никому жизни. За всеми своими рассказами он прятался как за ширмой, лишь бы никто не увидел той правды, которую он так тщательно скрывал от посторонних умов.
Иногда во время наших долгих разговоров с моей стороны проскальзывали язвительные шуточки в его адрес (я как всегда была в своем репертуаре), на что он отворачивался, будто закрываясь от меня, а у меня от такой его реакции щемило сердце. Хотелось тут же взять его за руку и как в детстве прошептать: «Прости, я больше так не буду...» Мне порой казалось, что когда я разговариваю с ним, то слышу своё эхо, доносившееся со дна его души. Он говорил о себе: «...самый крепкий сплав...». А я бы сказала, что он самый дикий сплав – сплав из решительности и неуверенности, из непоколебимости и сомнений. Он решительно хочет открыться миру, но совершенно не уверен, сможет ли сделать это; он решительно хочет любить, но не знает, как; он решительно говорит «нет» и неуверенно говорит «научи».

Посвящается Павлу, 02.12.2011 г.