Уход Льва Толстого. Часть двадцать восьмая

Ночная тень легла на штору.
Убрали слишком яркий свет.
«Пить...»  — Прошептал,  — «Даёт смерть фору...
Я сам... страшнее жизни нет».

Тихонько губы произносят
То имя, что дороже всех.
В стакане воду мимо носят
Руки две, знавшие успех.

Он сердится, попить не может,
Слеза скатилась по щеке.
Без Сони слаб и весь скукожен,
Но помнит: «Соня вдалеке...»

По шторе полоса бежала,
Была темна, черна она.
Болезнь своё казала жало,
Но граф упал в объятья сна.

В соседней комнате — беседа,
Колдуют светлые умы:
«Дожить бы графу до обеда...
Всё знаем, мы, врачи, умны...»

На части разложили тело,
Как будто бы Толстой — предмет.
Высказывались рьяно, смело,
Сомнений в их прогнозе нет.

А сёстры тихо препирались,
Единства не было — беда.
Татьяна, Саша выражались,
Явилась вечная вражда.

«Мать многого не понимала...»  —
Татьяна, как всегда, резка.
«Я с осуждением внимала,
Их разделила жизнь  — река».

«Любовь прошла...»  — Сказала Саша.
«Неправда, он её любил.
Отец и мать  — семейство наше.
Так кто же их любовь сгубил?

Никто не знает, чувство  — грузом,
А мама всё-таки сильна.
Но кругозор дворянки узок,
В кругу семьи живёт она.

Отец же перешёл барьеры,
Давно переступил порог.
С вершины собственной карьеры
Жену свою понять не смог».

«Наверное, мы были грузом,
Толкались все вокруг него».
«Нет, не скажу, что мы обуза,
Отца мы поросль своего».

«Все перед папой виноваты,
Не понимали до конца.
Теперь явилась нам расплата  —
Уход великого отца».