Кондрат

КОНДРАТ
Поэма 4-х частях

Часть первая

Я в ночи, как в сфере,
Средь тоски и мук
Вдруг услышал в двери
Чей-то тихий стук.

«Да кого ж так поздно
Чёрт ко мне принёс?! –
Чуть с запинкой грозно
Буркнул я под нос, -

Во дворе, вон, вьюга
Снегом крути уж.
Ни врага, ни друга
Я не жду к тому ж…»

В двери стук по новой,
Но ещё слабей,
Словно б не здоровый,
Слабый воробей.

Я поднялся с лавки,
Крепко сжав кулак,
Наводить стал справки:
«Кто стучится так?»

Мол, получит лиха
Если кто не свой!
А за дверью – тихо,
Только вьюги вой.

Сдвинул я защёлку,
Дверь чуток рванул
И увидел в щёлку
На крыльце баул.

А с баулом рядом,
Там, где он лежит,
Никого пред взглядом –
Лишь снежок кружит.

Слышу, как сквозь вату,
Словно пищит мышь.
Я с баулом – в хату,
Развернул… малыш!..

Я и сел на лавку,
Весь пронятый в дрожь,
Горло, как в удавку.
В сердце – острый нож.

Что же здесь творится?
Как всё понимать?
Вот - дитя резвится,
Ну, а где же мать?

И догадка разом
Стукнула мне в лоб -
Странный видел глазом
Во дворе сугроб:

Ветер снежной птицей,
Закружив сто зим,
Вроде как тряпицей
Трепетал над ним.

Громко восклицая:
«Нет, не может быть!» -
Бросился с крыльца я,
Проявляя прыть.

Подлетел к сугробу,
Пал, прервавши бег,
И ему в утробу
Сунул руки в снег.

Так и есть – одежда:
Ворот, рукава…
Вспыхнула надежда –
Дай-ка, Бог, жива!

И втащил я тело
В хату на кровать,
Догола стал смело
Быстро раздевать.

Шаль, пальто, сорочки,
Нижнее бельё -
Сплошь в одни цветочки –
Всё сорвал с неё.

Растирать в тревоге,
Чтоб прилила кровь,
Стал ей руки, ноги
И по кругу вновь.

И корил я Бога
В тот полночный час:
«Ну, зачем так строго
Судишь ныне нас?»

И молил Его же,
Лоб в поту крестя:
«Дай спасенье, Боже,
Матери дитя…»

Но пустое дело –
Был Всевышний глух,
В ледяное тело
Не впустил Он дух.

Не открылись веки,
Плоть не задрожала –
В сон уйдя навеки,
Женщина лежала.

А чуть-чуть в сторонке
Юркий, как вьюнок,
Теребил пелёнки
Маленький сынок.

И омыл я тело
Женщины младой,
Что бескровно бело,
Тёплою водой.

И, одев в рубашку
В чистую свою,
В гроб её, бедняжку –
Баюшки-баю…

И под вечер где-то
В землю под сугроб
Без луны, без света
Опустил тот гроб.

И сидел я в хате
В сонме горьких дум,
Очи – на закате
В раскорячку – ум:

«Кто она? Откуда?
Шла в какой конец?
А дитя – от блуда?
Или есть отец?»

Вдруг, как луч к надежде,
Как просвет в мозгах –
А в её одежде
Нет ль каких бумаг?

Матерь Пресвятая!
А ведь верно то!
И схватил тогда я
Юбку и пальто.

Юбку враз к сорочке –
Нет карманов в той,
А в пальто, в платочке –
Перстень золотой!

И на перстне этом
Друг за другом в ряд
«Они» вместе с «фертом»
В вензелях стоят.

Ольга ли за «они»?
Иль Олеся здесь?
Перстень взмок в ладони,
Хоть дрожу сам весь.

Что за «фертом» скрыто,
Угадать как смочь?
Дочь она Филиппа
Иль Федота дочь?

Как решить задачу,
Коль ответов полк?
Двигать наудачу?
А какой в том толк?

Сухость режет глотку,
В сердце – болью стук.
И тогда находку
Я убрал в сундук.

Спит малыш в постели,
Рядом я сижу,
Средь ночи в метели,
Словно сторожу.

Мысли, как в кураже,
В голову мне бьют:
А мальца куда же?
В город? Сдать в приют?

И струясь, как реки,
В уши льётся звон.
Тяжелеют веки.
Я вползаю в сон…   

Часть вторая

Десять лет без году
С той прошло ночи,
Канули, как в воду,
Как в огонь в печи.

Стройным рос мальчонка
И красив лицом
И меня так звонко
Называл отцом.

Я ж, с улыбкой милой,
Но в глазах слеза,
Звал его Данилой,
«Даня-егоза».

Часто вечерами,
Севши у огня,
Рассказать о маме
Он просил меня.

Я садился рядом,
Хоть и поздний час.
И, в пространство
взглядом,
Начинал рассказ.

Да в рассказе только –
Тут суди, как хошь –
Правды нет нисколько,
Выдумка все сплошь:

«В год, в который внове
Память возверну,
Встретил я в Тамбове
Девушку одну.

И душа из тела,
Как взглянул в глаза,
Птицею взлетела
К солнцу в небеса.

А в груди сердечко,
Изойдясь в крови,
Вспыхнуло, как свечка.
От большой любви.

Боже мой, богиня!
В мире нет лучшей!
И стоял, разиня
Рот я до ушей.

Как прошла – я следом,
Приотстав чуть-чуть,
Видеть чтоб при этом,
Свой направил путь.

Так иду за нею,
Не смотрю вокруг,
А тут – на! На шею
Закадычный друг.

«О, привет, Кондратий!
Сколько зим и лет?!» -
Миг среди объятий,
А её уж нет.

То ль остаться с другом?
То ль бежать за ней?
Мысли мчатся кругом
В голове моей.

И стою и дрожи
Силы нет унять –
Догоню и что же?
Что мне предпринять?

Подойти? Представиться?
На виду у всех?
Ну, а вдруг красавица
Да поднимет смех?

Друг заметил глазом
В настроении сбой
И тотчас мне разом:
«Что, Кондрат, с тобой?»

На скамейке в парке,
Там, где лист кружил,
Я ему в запарке
Всё и изложил,

Вот конец рассказу –
Быть бы тишине,
Но с улыбкой, сразу
Друг повёл уж мне:

«Чтоб грустить, причины
Вовсе даже нет –
То моей кузины
Ну, точь в точь портрет.

Уж поверь, Кондраша,
Это впрямь она –
Красотуля наша
Ольга Фомина.

И хоть я – не сводня,
Да натурой лих –
С ней тебя сегодня
Познакомлю в миг».

Я же осторожно:
«Погоди, дружок -
У неё, возможно,
Есть уж женишок.

Пусть я и в кураже,
Но умом не плох –
Вдруг не впустит даже
Нас и на порог?»

«Э, так не годится!
Перестань, Кондрат!
Примет нас сестрица –
Как никак я – брат».

Вечерком, с ним рядом,
От любви хмельной
Я предстал пред взглядом
Ольги Фоминой.

Через год, чуть с гаком,
Во канун зимы,
Перед Богом браком
Повенчались мы.

Что зимой, что летом,
Дни вперёд – бегом,
Был теплом и светом
Наш наполнен дом.

И довольный долей,
Что Господь так мил,
Я по счастью с Олей,
Как по морю, плыл.

А как ты родился –
Показалось нам,
Что весь мир раскрылся
И упал к ногам.

Но не вечно счастье.
Навалилась мгла.
В дом вошло несчастье –
Оленька слегла.

А через две недели
В церкви над рекой
Певчие уж пели:
«Боже, упокой…»

И рассудок словно
Помутился мой,
И средь ночи ровно
Я умчал с тобой…

Бросившись в розвальни
И душой вопя,
В этот хутор дальний,
Чтоб прийти в себя…»

Подведу, бывало,
Я рассказ к концу
И рукой устало –
Слёзы по лицу.

И скажу Даниле,
Завершая нить:
«Завтра нам к могиле
Надо вновь сходить…»

Посмотреть, коль строго,
То заметно здесь –
Нестыковок много
В сём рассказе есть.

Ведь не был я мудр,
Хоть большой и плут –
Где Тамбов? Где хутор?
А могилка тут…

Но пока мальчонка
Ту не видит ложь
И сидит тихонько
С ангелочком схож,

Держит на ладошке
Мамин перстенёк…
Догорает в плошке
Свечки огонёк…

Часть третья

В осень, в непогоду,
В тот же самый год –
Шел уж день к исходу-
Бричка у ворот,

Я во двор к воротам -
Некогда дремать –
Хоть не знаю: кто там?
Гостем принимать

Даня было следом:
«Мне дозволь пойти!»
Ну, а я ответом:
«Лампу засвети!»

С брички на дорогу,
Вымокший насквозь.
Волоча чуть ногу,
Предо мною гость:

Стройный и высокий,
С головой седой,
Взглядом черноокий –
Барин молодой.

Входим в дом без словно,
Он – вперёд, я – вслед,
Где уж льётся ровно
Лампы яркой свет.

У печи колдует
Даня – Божий дар:
Жжёт лучины, дует,
Ставит самовар,

И затем кипящим –
Ну-ка, привечай! –
С мёдом настоящим
Льёт по чашкам чай.

За окном, где слепо
И где ветра вой,
Как из бездны, с неба
Дождик проливной.

Словно разыгралась,
Глазу не видна,
Позабыв усталость,
Нечисть средь темна…

Я сижу с Данилой,
Гость – напротив нас
И с мальца уныло
Не отводит глаз.

И за этим взглядом,
Как рукой к виску –
Вижу с болью рядом
Скорбь я и тоску.

И тогда от лиха –
Как тот взгляд понять? –
Я Даниле тихо:
«Ну-ка, быстро спать…»

Он ушёл и вскоре,
Милый мой пострел,
В сон, уплыв, как в море,
Сладостно сопел.

Я ж, немного со злостью
В поздний этот час
Говорю так гостю:
«Мне не нужен сглаз.

Кто вы и откуда?
Какова душа? –
Знаю я покуда
Лишь на два шиша.

Пусть богато платье,
А расспрос мне – грех,
Всё ж хочу узнать я –
Дал кому ночлег?»

Глухо, но сердечно
В звонкой тишине:
«Вы правы, конечно…»
Он ответил мне.

Помолчал немного
И затем опять:
«В жизни всё – от Бога.
Некому пенять…

Я, Фролов Арсений,
По отцу – Кузьмич,
Сей порой осенней
Еду из Мытищ,

Где в полку гусарском,
Не жалея сил
В чине капитанском
Я царю служил.

Раненный стократно,
Уволенный в запас,
Ныне, вот, обратно
Еду в Арзамас.

Там средь дня и ночи
Сквозь года, что влёт,
Выплакав все очи,
Мама сына ждёт.

Мне бы ехать прямо,
К дому править путь,
Да душа упрямо
Молит повернуть,

Рвётся, в груди маясь,
Во края сии,
Отыскать пытаясь
След моей семьи.

Где-то здесь, когда-то,
Как вода в песок,
Сгинула отрада
И малыш-сынок.

Боли сердце сжали,
Хоть завой, как зверь –
Почему пропали?
С ними что теперь?

И в леса вдоль поля
Я погнал коней –
Где ты, Ольга, Оля?
Где ты, сын, Андрей?

Вот и к вам за дали
Я не просто в дом,
А спросить – слыхали
Что-то хоть о том?»

Он умолк, бросая
Взгляд свой на меня,
Словно бы борзая,
Зверя загоня.

И сердечко болью
Налилось моё –
Что ему про Олю –
Правду иль враньё?

Что сказать о сыне –
Даня, сын, мол, твой…
Или, что я ныне
Слышу всё впервой?

Как свинцом литые,
Вздыбились мозги
И в глазах цветные
Поплыли круги.

Тяжесть давит плечи,
Гнёт, как краснотал –
Девять лет я встречи
Этой ожидал.

Ожидал и что же?
«Да» сказать иль «нет»?
Помоги мне, Боже,
Верный дать ответ.

Но молчит Всевышний,
Взгляд – по небесам,
Словно здесь Он – лишний,
Мол, решай всё сам.

И тогда ответом
Супротив уму –
«Не слыхал об этом…» -
Я сказал ему.

И глаза в сторонку,
Бледен став лицом.
Следом же, вдогонку:
«Ляжете с мальцом…

Завтра вам в дорогу,
Ну а мне же – нет…»
Помолились Богу.
Погасили свет.

Он уснул, а я же,
Севши у печи,
Глаз ни разу даже
Не сомкнул в ночи…

Часть четвертая

Утром встал Арсений,
Чтоб взнуздать коня –
Я к нему в колени,
Голову клоня,

Сгорбленный судьбою
Средь лихих годин:
«Вот перед тобою
Твой наследыш-сын…»

И, собрав всю силу,
Волю, боль в комок,
Я зову Данилу:
«Подойди, сынок!..»

И под образами
На виду у них
На пол со слезами…
Всхрипнул и затих…

Сумрачно вновь в хате,
Всё вокруг в тенях.
Я лежу в кровати
В белых простынях.

У стола Арсений,
Даня – у печи.
Аромат пельменей,
Пышут калачи.

Голосом ель ели,
Приподняв главу,
Я к своей постели
Старшего зову.

Тот ко мне и руку
Нежно взял в свою
И в глаза сквозь муку –
Что я там таю?

Я же, крест нательный
Крепко сжав в горсти,
В устали смертельной
Стал рассказ вести.

Пусть не так все ровно,
Но сумел я смочь
Рассказать подробно –
Было что в ту ночь.

Говорю я реже,
Ломит болью грудь.
«Ну, а перстень, где же?
Дайте мне взглянуть!»

То ко мне, то к Дане
Он свои слова…
Всё плывет в тумане.
Никнет голова…

Где-то две недели,
К жизни дух крепя,
Я лежал в постели –
Приходил в себя.

А Арсений с сыном –
Мне ли возражать –
Не кичуясь чином,
То – косить, то – жать.

То присядет рядом,
Суп подаст и хлеб
И с мольбою, взглядом,
Чтобы я окреп.

Вскоре, Слава Богу,
Слава Божья Мать –
Стал я понемногу
На ноги вставать.

Выйду, было, из хаты,
Сяду на крыльце –
А они-то рады,
Светятся аж все.

Крикну я мальчонке:
«Данюшка! Андрей!
Щец, сын, собачонке
В мисочку налей!»

Он ко мне в обнимку
Тут же до крыльца:
«Я кормил, бать, псинку,
Вот, спроси отца…»

Боже, что же будет
Как уедет он –
То ль вдали забудет,
Как прошедший сон?

То ль в душе с любовью
Сохранит навек? –
Разный со мной кровью
Милый человек…

А со мною что же?
Ведь помру с тоски…
И мороз по коже,
И болят виски…

И сижу устало
Жизни сей не рад –
Счастья знавший мало,
Бывший конокрад.

И росою слёзы
Катят по лицу.
Жёлтый лист с берёзы
Падает к крыльцу…

В вечер на закате
С барином вдвоём –
Даня спал уж в хате –
Разговор ведём.

Улетая в лета,
Что прошли давно,
То - про то про это
Вяжем полотно.

Из-за тучки края,
Став чуть-чуть видна,
Серебром играя,
Смотрит вниз луна.

Крикнул филин зычно
Вслед звезде с небес.
Всё вокруг привычно.
Засыпает лес.

И Арсений, словно,
Подводя черту,
Мне вот так дословно
В лоб на прямоту:

«В тех годах, что сплыли,
Что нельзя догнать,
Кем, Кондрат, вы были –
Не хочу я знать.

Конокрад, убийца…
Бог за то – судья.
Мне ж вам поклониться
Надо за дитя

И просить со слезами
В этот поздний час –
Ехать вместе с нами
В город Арзамас.

Коль уж так сложилось,
Пусть же у мальца,
Чтоб счастливо жилось,
Будет два отца.

Я же стану братом
С нежностью вас звать,
А сынком, Кондратом –
Старенькая мать…»

Замолчал Арсений,
На меня свой взор,
Ждёт, душой в смятении,
Точку в разговор.

Ну, а я неспешно,
Встав уж у дверей:
«Торопиться грешно…
Утро мудреней…»

И опять всю ночь я
Глаз не мог сомкнуть,
Мысли рвали в клочья
Сердце мне и грудь –

То ль в лесах остаться
Здесь мне одному,
Чтоб затем скитаться,
В руки взяв суму?

То ль уехать с ними,
Оборвав всё враз,
Со ставшими родными
В дальний Арзамас?

Ночь скользит к рассвету.
Дождь в окно, шурша.
А ответа нету,
И болит душа…

КОНЕЦ